СА. Глава 39

Все дембеля по неписанному правилу должны были перед уходом со службы сделать какую-нибудь так называемую дембельскую работу: что-то там покрасить, отремонтировать, подклеить, поднафуфырить. Я не отказывался от такой работы. Петлица мне сказал:

- Надо бы ремонт в телеграфной сделать, а то потолки скоро уже будут под цвет кирзачей.
- Давно пора, - ответил я, - давайте краску, белила, кисточки…
Я осёкся, увидев его вытаращенные глаза.

- Давайте? – он смотрел на меня как на сбежавшего из дурдома психа. – Дмитрий, ты думаешь у меня дома склад лако-красочных изделий?
- Нет, я так не думаю. Но и вы же, наверное, не думаете, что в моей тумбочке размещается подобный склад.

- Зарницын, за всё время моей службы ты первый кто сказал «давайте». Все дембеля прекрасно знают – это передаётся из уст в уста от старослужащих «молодым» – что все инструменты и материалы для дембельской работы дембель должен достать сам.
- Достать?
- Ну да, вернее с****остать – ну ты понимаешь…
- Или купить за свои деньги.
- Ну если ты такой богатый.

- Товарищ прапорщик, я богатый, но не на деньги, а то что вы сказали, я делать не хочу.
- То есть ты не будешь делать дембельскую работу?
- Так точно.
- Да-а-а-а, Зарницын… ; ты уникальный кадр. Впервые слышу, чтобы дембель в открытую отказывался от дембельской работы.

- Я отказываюсь на подобных условиях. Если руководство воинской части заинтересовано в ремонте, то пусть обеспечит меня материалами.
- Зарницын, пойми, дембельская работа – это как подарок дембеля тому подразделению, где он служил.
- Я это прекрасно понимаю, но не люблю ворованных подарков и сам такие подарки не дарю.

Петлица лишь пожал плечами:
- Тогда сделай то, что ты можешь по своему кодексу чести.
- Я подумаю над этим.

На следующий день я вытащил из подсобки огромный ящик, набитый всевозможными деталями от телеграфных аппаратов и рассортировал их. Затем притащил три стареньких телеграфных аппарата, о которых все уже давно забыли, и принялся их ремонтировать. Я не технарь. Технику не люблю. Ковыряние в ней не приносит мне удовольствия, но тем не менее я взялся за эту работу. Лишних исправных аппаратов никогда не бывает много. Часто поломки случались прямо во время принятия очень важных секретных телеграмм, и если в это время не было запасных аппаратов, на которые можно было бы переключиться, всё отделение, и Петлицу, и Сугреева, и Безухова ждала хорошая взбучка от командира части.

Через два месяца не очень упорного труда (в стахановцы я никогда не стремился), аккурат под самый дембель и к первомайским праздникам я закончил ремонт, и три аппарата работали как швейцарские часы. А ремонт в телеграфной сделали Сладкогуб и Блюзнир. Сашка знал где и как сп… и достать (и то и другое вместе) и краску и кисточки. Что ж, у каждого свой путь.

Всё – с СА я был в полном расчёте, как и она со мной. Теперь надо было подготовить парадную форму и отсчитывать часы до увольнения. Хорошо, что срок службы у меня заканчивался в мае, а не в ноябре, иначе пришлось бы ещё подготавливать (или подыскивать) шинель. Я не оговорился – именно подыскивать. Шинель, как и всё остальное обмундирование выдавалась каждому солдату. Но если сапоги и гимнастёрка выдавались два раза за службу, то парадная форма и шинель один раз на два года.

 Те, кто увольнялся осенью, хотели уйти на дембель в красивой новой шинели. Однако за два года службы она могла изрядно поизноситься, испачкаться, обтрепаться и не иметь, как говорится, товарного вида. Поэтому ноябрские дембеля устраивали настоящую охоту за новыми шинелями. Проще всего украсть (вернее подменить новую на старую) шинель можно было в столовой. Охраняемых гардеробов не было. Солдаты приходили, снимали шинели, вешали их в прихожей на крючки и шли обедать, оставляя свою верхнюю одежду на произвол судьбы как минимум на пятнадцать минут. Этого времени хватало с головой, чтобы осуществить подмену. И хотя каждая шинель была подписана изнутри хлоркой, это ничего не значило. Такая ничтожная защита не могла, естественно, остановить воровство.

 Часть подкладки, где была надпись, просто отпарывалась, а на её место пришивалась другая подкладка, заранее заготовленная. Всё это можно было сделать в течении десяти минут. Конечно, свою шинель можно было найти и по другим признакам, но как осмотреть почти тысячу шинелей. Если подменили – всё, пиши пропало. Вот так и улетела и моя новенькая шинель в сержантской учебке.

 Но я не жалел. В увольнение по выходным я ходил только в май-сентябрьский период, да и то редко (не любило наше начальство пускать нас в увольнения – говорило, мол, и так каждый день со смены на смену по городу катаетесь, да ещё раз в декаду в городские бани ходите, нечего баловАть). А в отпуск домой вообще никто никогда не ездил. Даже не знаю почему. На отпуска в этой части было табу. Так что о новенькой шинели я не горевал, а вполне спокойно ходил в старенькой (кстати, весьма приличной) и не хотел уподобляться Акакию Акакиевичу, положившему жизнь за шинель.