Свой остров и на коне не объедешь

- Одинокая фигурка на молу за сеткой дождя, - так я видел свою судьбу,- Женщина не избалованная жизнью, может вдова? Копна  русых волос...
Низкое, серое небо насылает на остров  мокрые тучи.  Волны в тщетной попытке перевалить через мол катятся вдоль него к белой прибойной полосе. Деланно-грозно рокочут, устремляясь к галечным пляжам меж скал. Обваливаются: ту-дух! и с шелестом откатываются.

  Этот человек впечатлил своей историей. Не часто встретишь радостных, немного наивных людей. (Куда-то деваются они с проходящим детством?) Ещё юношей, он знал свою судьбу, будто сам писал её. И про зазнобу, жену  будущую...
- Никто, мною не занимался: так вот и рос на улице, да на Грине с Майн Ридом. Мечтал о странствиях - с солёными брызгами, с парусами по ветру, - Пётр всматривается в доступное лишь ему сквозь линзу Времени...
  Крепкий, с грубыми чертами лица. Ещё, про таких, достигших тридцати трёх, говорят: утвердился в "сознанке"! Беседуем на веранде, закусываем. Нашим людям хорошо известен смысл «закусывания», когда дело не ограничивается поеданием пищи... А глаза тонут в Курильской гряде, краснощёкой от сентября. И там, внизу - океанский прибой, совершенно неслышимый отсюда, завораживает своей  пронзительной чистотой! Непреодолимое желание погрузиться в ледяную синь, смыть с себя всю тяжесть прошлого и восстать обновлённым.
  Как я понимаю его! и про «русые косы». Да, что там! даже, про вдову: верно, у русских, одно восприятие Жизни. Спросить?
- Отчего ж вдова?
- Виделось так, чтоб жалеть. Нас мать самих растила.
  Высадился с плашкоута в прилив. А с причала навстречу: "Надежда! Мой компас земной!.." Прям таки - в Душу! Народ, совершенно разномастный, резво потянулся в гору по своим островитянским делам. Стою, оглядываю деревянные строения рыбозавода, ряды  бочек. Погрузчик, за который сам впрягусь, снуёт туда-сюда. Валы водорослей тянут больничкой. Нагнулся: выцветшая морская звездочка. Понюхал, спрятал в карман - на счастье!
 Чайки болтаются как игрушки на резинке в тире, да всё  жалятся и плачут. А мне без них тоска. Вот, у каждого своя жизнь, а я один неприкаянный! И с матерью не повидался, остался на путине. Деньги - отговорка: с моими руками нигде не пропадёшь; тянет всё... судьбинушка.
  Мужики, неразличимые в своих кепках, указали на склон - на размытые туманом бараки, прижатые к сопкам. Поднимаюсь неторопливо по каменистой дороге, а линия горизонта всё дальше в океан. Вдыхаю холодную сырость снежных залежей, укрытых в тени распадков, ещё не отвоёванных маем. 
  Подхожу. Огородишко, тепличка; бельё полощется на ветру. Куры квохчут за сеткой. Без привязи вислоухий пёс из "бременских музыкантов" вяло наблюдает за мной, стук-стук хвостом.
 Женщина возится с прищепками; в ногах оцинкованная шайка от бани. Ватник накинут на плечи поверх халатика. Из под косынки русые волосы: Она?! Оборачивается  – глаза ясные, аж! сердце захватило. Приветливый такой взгляд, родной, с грустинкою: «Добрый день!» И я утонул в этих, её  "озёрах".
- Помочь вам? Здравствуйте!
 Она растерялась, не приученная к джентльменству. Всё ж улыбнулась, тревожно поглядывая на окна: всюду глаза...
- Не, я привычная, - таки, польщена, - Спасибо!
  Смотрим друг на друга, как в фильме про войну: санитарка бинты развешивает, а боец рядом мнётся...
- А завхоз?
- Каринка? в конторе, - оживилась, кивнула в сторону единственного двухэтажного строения, - А вещи вы оставьте в бараке для холостяков - в жёлтом! никто не возьмёт.
 Белье хлопает. (Вот, тебе и паруса на ветру!) Ощупывает - сухое?  Кольцо на пальце (замужем?). Снимает шустро, споро. Осанка! головку держит ровненько - ладненькая такая! Смотрится, хоть и ватник великоват, и сапоги наскоро, на голые ноги. Ножки худенькие.

 Сердце защемило от жалости и нежности:... я остаюсь на этом острове. Навсегда!  Хотя бы мне и умереть!..