Повесть о приходском священнике Продолжение 103

Ночь тиха...
Для Бируте...

Темнело. Мы с Фёдором прибрали в храме, поменяли мрачные постовые одеяния на пасхальные, приготовили всё к службе. Отец Александр забежал к нам, быстренько вручив какие-то свёртки с настойчивой просьбой развернуть их только после литургии, и тут же вихрем умчался по неотложным делам, пообещав вернуться к полунощнице.
Выйдя на улицу, я присел на скамейку, которая располагалась здесь же, возле храма. Заметно похолодало, но прохлада представлялась приятной, наполненной влагой и лёгким ощущением невидимой пустоты. Сумерки полностью овладели селом, только крохотные точки звёзд да яркие огоньки в окнах домов бросали вызов непроглядной тьме. Всегда любил такие тёмные ночи, казалось, в них есть нечто особенное, таинственное, даже голоса звучали необычно звонко, улетая в непроглядную пустоту. Потихоньку стали сходиться к храму люди. В основном старушки, которые решили отстоять всю ночную службу. Шли, как правило, по двое-трое, неспешно, изредка разговаривая вполголоса, неся с собой большие корзинки с куличами и всякими яствами. Останавливались перед церковными воротами, неспешно крестились, здоровались с суетившимися по двору Грушей и тётей Дусей, спрашивали, будет ли служба. Странный вопрос, конечно же будет! Светлое Воскресение Христово! Как я обожал именно в эти минуты, когда полностью стемнеет, сидеть в тени возле храма и смотреть, как сходятся прихожане к заутрене.
Послышался гул машины, фары мельком скользнули вдоль церковного двора. Затем ещё пару автомобилей. Остановились неподалёку, глухо хлопнули дверцы, послышались звонкие женские голоса и мужские басы, короткие смешки. С привычным скрипом открылась калитка и появилась роскошная женщина в белом платье, такого же цвета курточке и косынке. Это была Алиса, я узнал её по походке. За ней неотступно следовала низенькая Настенька, а вместе с ней, под руку, — стройная, худощавая девушка. Это была Аля, — на лице сияет радостная улыбка, вся такая нарядная, прямо не узнать! Следом вошли Николай, Славик, Шота и тётя Нина. Шота тащил огромные корзины в обеих руках, а Славик нёс перед собой чудесный кулич с какими-то узорами поверх и надписью «Христос Воскресе!». Даже в темноте надпись торжественно сверкала в отблесках света, лившегося из храмовых окон.
 — Добрый вечер, отец Виктор... — удивительно, как Аля сумела разглядеть меня в темноте.
Она ланью подбежала ко мне, поклонилась в пояс, а улыбка на лице так и играет!
 — Алевтина, да тебя прямо не узнать! Светишься, как луна, — я не смог сдержать восхищения и тоже слегка поклонился.
 — Это я от радости, батюшка! — говорит Аля, игриво покачиваясь. — У меня сегодня целый день такое настроение! Представляете, мы с Алисой с утра ездили в город. Я никогда там ещё не была. Бродили по рынку, заходили в такой магазин, где много-много одежды. Алиса меня вон как приодела, — девушка резво крутанулась на месте, демонстрируя свои наряды. — Я как могла отказывалась, неудобно, но она уговорила, не скажу, правда, как, секрет. Потом мы к вашей маме заезжали, подарки завезли. Сына вашего видели, такой хорошенький, улыбался нам! Мы с ним немножко поиграли. А ещё мы с Настенькой к этому, как его… Забыла, слово такое чудное.
 — К стилисту ездили, — подошла к нам Алиса, добродушно улыбаясь. — Альку теперь нашу не узнать! Прямо невеста!
 — Ну, скажете такое! — Аля нагнула голову, застеснялась, но улыбка не сошла с её лица.
 — Аля, мы же договорились! — строгим, но добродушным тоном произнесла Алиса.
 — Ой, прости! — отмахнулась Аля. — Пока не привыкла ещё на ты.
 — А что это вы, отец Виктор, тут в потёмках один сидите, как сыч? — Алиса согнулась в поклоне, подставив руки под благословение. — Благословите грешницу.
 — И меня, и меня! — послышался за спинами девчат голосок Настеньки.
Тут же подошли остальные.
 — Решили, батюшка, всем приходом к вам на службу приехать, — сказал Шота. — Я, правда, никогда на пасхальной всенощной не был. Но, думаю, выдержу.
 — Зато потом, после службы, как разговеемся! — потирая руки произнес Николай. — Все вместе, всей нашей компанией!
 — Николай, вы в своём репертуаре, — смеясь говорил я. — Как же приятно вас всех видеть!
 — А «Христос Воскресе!» ещё рано говорить? — украдкой выглядывая из-за спины Алисы спросила Настенька.
 — Ну, не то чтоб… — ответил я. — Уже как две тысячи лет не рано. Просто по церковной традиции, ставши перед дверями храма, священник возглашает это радостное приветствие в начале заутрени, как раз после крестного хода. За ним вторят певчие и прихожане. В тот миг вся земля славит воскресшего Христа.
 — А сейчас что? — не отставала Настенька.
 — А сейчас, в Страстную субботу, мы вспоминаем, как наш Господь Спаситель спустился в ад, разрушил его узы, победил смерть и вывел оттуда всех тех, кто ждал его искупительной жертвы, кто поверил Евангелию и готов был следовать за ним.
 — И что, все те, кто находился тогда в аду, могли так вот, запросто, уйти оттуда, следуя за Спасителем? — спросила Аля.
 — Видимо, так и есть, — сказал я.
 — И ад опустел в одночасье, — с долей доброй иронии произнес Николай.
 — Увы, — продолжал я. — Очень жаль, но даже там, в кромешной тьме мрачного ада, не все смогли принять Господа, равно как и последовать за ним. Кто-то сомневался, кто-то был ослеплён страстью и пороками, не желая жить в мире и добре в Царстве Небесном, а кто и вовсе не поверил, как не верил при жизни там, на земле. Помните, притчу о богатом и Лазаре? Когда богатый страдал в аду и попросил Авраама послать Лазаря к своим братьям, которые жили в грехах и распутстве. Авраам ответил: имеют они Моисея и пророков, их пусть читают да слушают. Богатый ответил, мол, не станут они этого делать, глухи они к Богу и Его закону. А вот если бы кто из мёртвых явился, того послушают. На что Авраам ответил: раз Моисея и пророков слушать не хотят, то кто бы из мертвых им ни являлся, не услышат. Я часто думал над этими суровыми словами. Отчего так получается? Взгляните на людей, которые живут в своё удовольствие, тщась взять от жизни максимум. Им не нужен Бог, им чужды его заповеди, так как они лишь мешают упиваться страстями, наслаждаться преходящими земными благами. Кто любит мир и то, что в нём, Бога любить не способен. Говори им, проповедуй, — всё равно не услышат. Даже если бы увидели воочию самого Господа Христа, для них это представилось бы как грандиозное впечатление, событие, какое они вскорости забудут, будучи порабощены прелестью земных удовольствий. Не смогут они отказаться от богатства, от суетной жизни, от пьянства, блуда, власти, положения в обществе. Пилат общался один на один с Христом, разве стал он Его учеником, разве сожалел он о его казни? Даже жена его просила не делать зла праведнику сему, а тот лишь умыл руки, пытаясь избавить совесть от тягости преступления. Так что последовать за Христом из ада преисподнего могли те, кто верил в Бога, ждал Его пришествия или кто мог полюбить Его всем сердцем, душой, как сказано в заповеди.
На мгновение наступила тишина.
 — Ну, что, отец Виктор, — сказала Алиса, — завтра после службы домой?
 — Да-а, — протянул я. — Засиделся в Привольцах, пора и честь знать. Работы непочатый край.
 — Слышу нотки оптимизма и деятельности в ваших словах, — продолжала Алиса. — Пришли в себя хоть немножко?
 — Время покажет, — неоднозначно ответил я. — А пока жизнь продолжается, нужно ещё многое успеть. Уповаю лишь на милость Божью.
Служба началась с Предпасхальной Полунощницы, как обычно. Я стоял перед самодельной гробничкой, на которой лежала старенькая, практически утратившая исходные цвета плащаница, читая канон «Не рыдай Мене, Мати». Немногочисленные прихожане, половина из которых были наши, покровские, стояли каждый с зажжённой свечкой. В храме выключили свет, так что это выглядело очень красиво, немного загадочно, необычно. Пели не ахти как, но даже такой нюанс не мог исказить печальной атмосферы, которую отображали песни канона, передававшего плачь, скорбные стенания Пречистой Матери о своём умершем на кресте Божественном Сыне.
Наконец прозвучал отпуст, плащаница была занесена в алтарь и положена на престоле. Время начинать пасхальное богослужение. Сейчас та служба в Привольцах вспоминается с какой-то теплотой, привкусом ностальгии. А тогда она казалось одной сплошной нервотрёпкой. Три старушки-певчие во главе с Фёдором если с обычной службой кое-как справлялись, то пасхальный канон звучал у них совсем невпопад. Они постоянно сбивались, обрывались на полуслове, путаясь в малознакомых, не до конца выученных словах, не брали верхних нот, куда пытался вытянуть их Федька. Вообще, пение утрени представлялось каким-то хаотичным воплем сельского кружка самодеятельности. Солист, то бишь Федька, пел что-то своё, две старушки пытались тянуть за ним, скрипя дребезжащими голосами, третья и вовсе никого не слушала, затягивая свою партию в абсолютные дебри.
Когда на перерыве перед литургией я вышел к своим прихожанам и начал сетовать на такое несуразное пение, то оказалось, что все эти недостатки заметил один лишь я. Алиса пребывала в восторженном расположении духа, и неблагозвучие старушек-певчих её совсем не занимало. Тем более что в хоре мало что поменялось с тех пор, когда она сама жила здесь, при привольском храме. Настенька немного осовела и стояла прислонившись к стенке. Аля же пребывала в абсолютном восторге. В храме, среди близких и добрых друзей, — уже это восхищало её душу. Тётя Нина пыталась подпевать. Соскучившись по клиросному пению, она выглядела счастливой, довольной, с долей умиления от оказанной ей чести. А хлопцы, — те и вовсе не обращали внимания на недостатки бабского хора. Они громогласно отвечали «Воистину Воскресе!», когда я выходил из алтаря с кадилом и трисвечником, возглашая: «Христос Воскресе!».
Литургия прошла более чинно. Службу возглавил вовремя подоспевший отец Александр, справившись с какими-то со своими важными делами. Пришли ещё несколько старушек-певчих. К запричастному стиху в храме было уже не протолкнуться. Освящали паски в бликах серого рассвета. Люди заполнили практически весь церковный двор. Кто не поместился, стояли извне, ожидая, когда освободится место.
 — Спаси вас Господи за всё! — я подошёл к отцу Александру, когда тот снимал облачение в ризнице. — За то, что приютили, дали возможность служить. За вразумления, поддержку, мудрые наставления...
Тот пристально посмотрел на меня, слегка улыбнулся, произнеся:
 — Уезжаешь, значит?
 — Да, пора. Думаю, после Пасхи, так сказать, власть зимы закончится. Посему начнём потихоньку свой приход поднимать. Нужно будет место закладки храма освятить, заложить фундамент. А заодно и богадельню, с Божьей помощью.
Отец Александр беззвучно покачал головой, опустив глаза.
 — Ну, что ж, всё правильно. Как говорится, с Богом! — сказал он, выдержав короткую паузу. — Правда, тяжеловато придётся, привык я уже к тебе. Поеду снова в епархию за Федьку просить, авось смилуются. Второй священник ох как нужен здесь...
Я пожал руку отцу Александру, склонил голову под благословение.
 — Пусть Господь тебе поможет, — тихо произнес он. — Молись за меня. Будет трудно, приезжай. Да и просто так приезжай. Всегда будем рады...

продолжение следует...