Дар лунного грифона. Глава 23

   
    Я едва не вынес двери материнских покоев, когда вбежал в комнату. И замер. Одри лежала на постели, укрытая простынями. Она словно безмятежно спала. Как принцесса из сказки, которую мать мне читала раньше. Седые волосы разметались по подушке, на лице нет ни единой эмоции. Только медленно вздымающаяся грудь женщины говорила о том, что она ещё жива.
   
    Вокруг много людей, как слуг, так и лекарей. Прислуга в лице нескольких девушек и одного совсем юного мальчугана, в застиранной одежде и потрёпанной обуви, убирали в комнате: собирали кровавые повязки, складывали в маленькую корзинку пустые пузырьки и колбочки, сметали остатки трав со столика, на котором, видимо, смешивались ингредиенты для мазей и зелий.
   
    Чуть позади отдельной компанией, о чём-то тревожно переговариваясь, стояли в расписных балахонах бородатые мужчины. Все умудрённые годами и поседевшие от старости. Они не обращали на меня никакого внимания, продолжали спорить. Я услышал их разговор, старательно прислушавшись.
   
    — Травы не помогли, магистр. Я старался.
   
    — Мазь тоже не подействовала так, как должна была.
   
    — Это не удивительно, мои собратья, — парировал один из них. Видимо, он и есть магистр. — У нашей подопечной нет магии. Она не может сопротивляться тому влиянию, что оказывает некроэнергия на её тело.
   
    — Значит, всё дело в яде Стража Межмирья?
   
    — Да, в нём вся проблема, собратья.
   
    — Значит, мы ничего не можем больше сделать?
   
    — Увы, нам остаётся наблюдать, как жизнь покидает её тело, — понуро опустив голову и устало вздохнув, подытожил магистр.
   
    Нет… Это невозможно! Я искренне жалею о том, что подслушал этот роковой разговор людей, опустивших руки. Никто не может ничего сделать с тем, что смерть забирает сейчас мою мать. Отчасти это моя вина. Я не настоял на том, чтобы дроу не смел выдавать ей оружие и доспехи. Боже! Почему я такой идиот? Разве не знал, чем кончится нападение некроманта на замок? Разве не мог оценить возможные потери и осознать тот факт, что среди погибших буду, как я, так и она?
   
    Я просто идиот. Причём сказочный. В который раз ловлю себя на этой мысли.
   
    — Мне жаль, Ваше Величество, — тихо вступил дроу. Он не отрывал взгляда от постели, на которой лежала моя мать. Что-то гложило его изнутри, чувство, которое мне неведомо, но отчасти я стал поддаваться его влиянию. На душе слало немыслимо тяжело. Потеря казалась невыносимой. Сейчас наблюдал, как лучшие лекари — а других тут и быть не могло, она же мать короля, — опустили свои морщинистые руки в бессмысленных попытках обратить смерть в жизнь.
   
    — Что вообще случилось? Ты можешь мне сказать? — нажимно спросил я, терзая себя дурными мыслями.
   
    — Она убила некроманта, — выдал поспешно Ауннавин.
   
    — Нэрик мёртв?
   
    — Да, Ваше Величество. Она пронзила его мечом, прежде чем ты его сжег дотла своей магией.
   
    — Тогда почему она лежит здесь и умирает на глазах стольких людей? — новый вопрос сошёл с моих губ. В мозгу рождались сотри подобных ему, по одному вылетая изо рта.
   
    — Часть магии проникла в её тело и теперь это убивает её, — ответил тёмный эльф.
   
    Я всецело верил словам дроу, хотя и чувствовал некоторые недомолвки со стороны собеседника. Возможно, это часть того гнева, смешанного с отчаянием, что поражают меня острыми стрелами боли в самое сердце.
   
    Много всего случилось за время нашего пребывания здесь. До перехода тоже немало произошло. Столько обид нашло выход в словах и действиях, что и представить себе нельзя. Моё бездействие сейчас било молотом по мне, словно по наковальне, на которой лежит раскалённый металл. Если бы я мог что-то сделать, изменить своё отношение к матери хоть на миг, подумать о последствиях, которые обязательно будут, вне зависимости от того, что я себе надумал.
   
    Никогда не чувствовал себя хуже, чем когда бы то ни было. Я теряю Одри именно из-за своих обид и неуправляемого гнева. Нужно было всего лишь поговорить, объясниться с мамой, понять её переживания… А я…
   
    Какой прок от того, что я корю себя за все ошибки, которые допустил в общении с матерью? Это её не вернёт. Она покидает меня так же скоро, как вода испаряется с асфальта под палящим солнцем. Жизнь утекает из её тела, мне остается только наблюдать за этим.
   
    Воспоминания, недавно обретённые мной после очередного сна, в котором видел отголосок правды, вновь всплыли перед глазами. Одно из них пробивалось через стену из остальных, показывая правду прошлого.
   
    Я стоял возле отца, держа того за руку, сжимая его пальцы так крепко, как мог. Словно питался поддержкой родителя, пытаясь заглушить собственную боль. Мать, как и сейчас, лежала на постели и едва дышала. Её прекрасное лицо не выражало никаких эмоций, было безмятежным, словно женщина спала. Подрагивающие ресницы свидетельствовали о том, что она жива и борется с чёрным огнём внутри себя. Пары могут передавать магию друг другу по невидимой связи, которая тянулась от одного партнёра к другому.
   
    На дракона, непоколебимого и ужасающего своим видом, магия лунного грифона подействовала, словно вода на яркий полыхающий костёр: потушила, уменьшила языки жадного пламени, сделав Пиртерию мудрее и спокойнее. А мама умирала от последствий проникновения чужеродной магии. Она ослабевала с каждой секундой, угасала, словно закатное солнце на горизонте.
   
    Не мог я без слёз смотреть на ужасающие последствия любви двух магических существ. Одному сила давала жизнь, у другой – её отбирала. Отток энергии я видел отчётливо, как сейчас вижу комнату, в которой нахожусь. Она та же самая, где в своё время и умирала Одри от страшного чёрного огня, переданного королём Пиртерией.
   
    Как и в этот раз, тогда лекари опустили руки. Они делали всё, что могли, но не в силах были ни разорвать связь между парой, ни исцелить Одри. Просто стояли, скорбно опустив головы, прощались с арэ правителя.
   
    Я отпустил руку отца и направился к постели мамы. Забрался на высокую кровать с трудом, уместившись рядом с самым дорогим человеком на свете. Сейчас эта постель кажется мне маленькой и низкой, а тогда — на ней располагалось едва ли не полмира, который на тот момент знал и видел, потому что почти не покидал пределов замка. Дракон объяснял это обстоятельство просто: я наследник престола и меня нужно беречь от нападок врагов и особенно от гнева королевы. Я в те годы не видел её и не знал имени, потому что всем дворцовым жителям, страже и слугам запрещено было его произносить в моём присутствии. Наказание – смерть. Даже помню, что присутствовал в тронном зале, когда Пиртерия отдавал соответствующий приказ.
   
    Сидя рядом с матерью тогда, в тот день, я взял её за руку. И начал петь. Моя магия сиреневыми потоками без труда проникала под кожу, заживляя страшные ожоги от драконьего пламени. Сила исцеления подчинялась мне беспрекословно, она словно была частью меня, моей души.
   
    Я слабел. Видел тревожное лицо короля, который порывался подойти ко мне и оттащить от умирающей матери, чтобы сохранить жизнь хотя бы одному любимому человечку. Я знал, что делать, потому остановил жестом маленькой ручонки Пиртерию. И начал петь молитву хозяйке красных озёр. Магия резко усилилась, её воздействие стало так велико, что руки и всё моё тело засветились. Лекари закрывали ладонями глаза и отходили подальше, страшась того блеска, который озарял всю комнату…
   
    Воспоминание исчезло. Перед глазами полупустая комната, седые лекари, понуро опустившие головы, мать, лежащая на постели.
   
    Рука легла мне на плечо и пальцы крепко сжали его. Ауннавин по-прежнему стоял рядом со мной. Он старался поддержать.
— Она была светом для нас всех, — сказал он. — Никто и никогда не заменит мудрую Одарис.
   
    — Ты говоришь так, словно она уже умерла, — прошептал я.
   
    — Лекари ничего не могут сделать, Артур, — не унимался дроу. — Они были единственными, кто хоть что-то знал о лечении таких недугов. Но они не справились.
   
    — Нет, не единственные, — парировал я, не в силах поверить в слова дроу. Он смирился с потерей так легко. Отпустил человека, который в прошлом ему жизнь спас, словно это было заранее оговорено между ним и Одри.
   
    — Что? — спросил тёмный эльф.
   
    — Они не те люди, которые помогут ей, — продолжал напирать я. Был уверен, что если не спасу её, то хотя бы до последнего буду пытаться это сделать. В отличие от них – лицемеров и предателей.
   
    — Если не они, то кто? — Ауннавин демонстративно окинул жестом комнату, которую начинали покидать умудрённые годами бездари.
   
    — Я, — уверенно заявил, продолжая прокручивать перед взором то самое воспоминание.
   
    — Не понял? — Традиционное поседение дроу меня даже немного порадовало. Хоть что-то хорошее за сегодняшнее утро.
   
    — А ты и не должен понимать, Ауннавин, — улыбнулся я, хлопнув по плечу седовласого эльфа. Он изумлённо посмотрел на меня лавандовыми глазами, в которых буквально сияло непонимание.
   
    — И всё же…
   
    — Тебя не было в тот день, когда я исцелил её от чёрного огня, — озвучил, наконец, правду, которая мне самому не так давно открылась.
   
    — Так это был ты?
   
    Ещё больше изумления в глазах дроу меня буквально смешило, но я напрягал лицевые мышцы изо всех сил, чтобы сохранить серьёзное выражение. Кажется, я даже покраснел. Но догадается ли эльф о том, что этот пунцовый цвет связан именно с моими попытками подавить смех?
   
    — Да.
   
    — Я слышал весть о том, что нашёлся мудрец, узнавший о способе лечения ожогов от чёрного пламени, но то, что это был ты… — с задумчивым видом сказал Ауннавин.
   
    — Я вспомнил всё, помню и тот момент, когда поднял мать с постели, — снова я окунулся в то воспоминание. 
   
    — Но ты не контролируешь свою магию, вдруг что-то случится и ты убьешь её? — высказал подозрение дроу.
   
    Мне понятно его беспокойство. Я действительно не понимаю до конца, как контролировать собственную магию. Что ещё хуже — мы с Кэсэ пара, а значит, я могу вытянуть из неё часть сил, которые она мне и так передаёт через свою магию. Если что-то сделаю неправильно, то лишусь сразу двух дорогих мне людей. Лисицу вряд ли можно отнести к человеку. Она выглядит иначе, чем все остальные. Но она не бессмертна и не сможет быстро восстановить силы. А если я заберу их слишком много, то она не оправится. Гнев Ауннавина на себе испытывать не хотелось бы ни коим образом. Подразумеваю, что он будет неистовым. Никакие доказательства моей королевской особы не помогут. Дроу просто отделит голову от шеи, а это развяжет руки Селесте, которая станет полноправной королевой Фирина.
   
    Да… риск огромный. Но на него стоит пойти. Впервые в жизни стоит послушать собственный голос из прошлого, который говорит мне «дерзай». Никогда не чувствовал себя более беспомощным, чем сейчас. Предстояло выбрать между всем королевством и одним человеком. Казалось бы, ответ очевиден, но душа тянулась именно к матери. И я рискнул.
   
    — Она и так мертва, ты сам сказал. В любом случае, вина будет на мне, а не на всех вас. С этим как-нибудь справлюсь, — членораздельно произнёс я, сделав выбор в пользу Одри.
   
    Она не может умереть сейчас. Не так и не здесь. Я позволил ей встать в ряды опытных воинов, и не важно, что оружие ей дал Ауннавин. А ведь мог насильно затолкать её в комнату и запереть там, пока всё не кончится. Но не сделал этого.
   
    — Ты не умеешь лечить, не знаешь заклинаний. Артур, остановись, прошу, — Ауннавин сильнее сжал моё плечо.
   
    — Мне не нужны все заклинания. Достаточно одного, — не сдавался я.
   
    Ауннавин убрал руку с моего плеча. Чувствовал на себе его взгляд, который сверлил мне спину. Недоверие дроу понятно: он не может доверять тому, кого по сути видит впервые в жизни. Я не помню того момента, когда единожды встречался с ним хотя бы взглядом. Его не было в замке. Своё младенчество, естественно, помнить не могу, но в остальном – не знал никого со странным именем Ауннавин нор Кладдурден.
   
    Я сел на край кровати и взял мать за руку. Пальцы обожгло мертвенным холодом, но я не убрал ладонь от ледяной кисти Одри. Посмотрел на безмятежное лицо, покрытое тонкими и еле заметными морщинками. Женщина — существо поистине великолепное. Все в Америке стремятся выглядеть прекрасно, избавляются от малейших морщин, пользуются дорогими кремами и другими примочками, масками, плёнками, косметикой. А Одри… Она, сколько я себя помню, всегда выглядела великолепно: никогда не замечал за ней сидения часами у зеркала и приведения себя в подобающий вид. Она обладает естественной красотой, которую трудно представить большинству женщин. У них на лице тонна макияжа, а мама обходилась без него, всегда представала прекрасной, словно богиня.
   
    Таковой её считаю до сих пор.
   
    Не собирался её отпускать так просто. Она нужна мне сейчас, как никогда. Не думал, что скажу это, но люблю её всем сердцем. Как сын и должен любить мать.
   
    — Я тебя прощаю, мама, — говорил тихо, обращаясь к умирающей Одри. — Не важно, что ты говорила, что делала. Я тебя прощаю. Только не уходи, прошу. Не так. Ты мне нужна, Одри. Нужна.
   
    Крепче сжал руку матери и позволил магии перетекать в её тело. Ровные потоки, ведомые смесью чувств, лентами обвивались вокруг запястья и поднимались выше. Чувствовал, что слабею, хотя во мне столько сил было прежде. И я начал петь молитву Чирине, которая в тот роковой день, в детстве, помогла мне спасти Одри от страшных ожогов.
Звуки свирели лились по поляне,
Сладкими нотами теплясь в тумане,
Играй, пастушок, ты на радость Чирине,
С красными перьями птичке Фирина.

Голос мелодий прекрасных, достигни
Слуха хозяйки волшебной долины.
Пусть прилетает на зов твой молебный
И принесёт мне напиток целебный.

Алый закат и луны отраженье,
Вы отгоните дурное виденье.
Раны мои исцели ты, Чирина,
С красными перьями птичка Фирина.

Сон отпущу и отдамся покою,
Песню спою, находясь под Луною.
Слушай мой голос, родная Чирина,
И исцели меня, птичка Фирина.
   
    Слёзы текли по щекам. Я не мог их остановить, даже не пытался. Слишком больно было знать, что, возможно, ничего не получится, и Одри умрёт. Отгонял страшные мысли, посетившие мой разум. Старался искренне верить в то, что делаю, но силы покидали меня только быстрее. И я смирился. Даже если умру сейчас, то отдам свою жизнь ей. Не думал ни о Кэсэ, ни о ком другом. Главное – мать и её здоровье.
   
    Магия резко усилилась. Мои руки засветились сиреневым светом и это сияние стало ярче солнца. Из меня вытекало столько энергии, что, казалось, сейчас произойдёт взрыв невиданных масштабов и разнесёт замок, не оставив камня на камне.
   
    Сквозь гул в ушах, который увеличивался с каждой секундой, я услышал заливистое пение птички, севшей на подоконник широкого проёма. Повернул голову и увидел маленькую пигалицу с красными перьями и хохолком. Она передвигалась по каменному выступу мелкими прыжками и не прекращала чирикать.
   
    — Чирина… — услышал я удивлённый выдох Ауннавина, который стоял у двери. Мельком обратил внимание на вид эльфа. Он обомлел и побледнел, не сводя взгляда с широкого подоконника.
   
    Птичка с красными блестящими перьями и клиновидным хвостиком взмахнула крылышками и подлетела ко мне. Села на плечо и посмотрела маленьким белым глазом, повернув хохлатую голову с вытянутым острым клювом.
   
    Магия усилилась, причём я почти не прилагал никаких усилий. Она словно не моя. Слабость постепенно отступала, я чувствовал, что восстанавливаюсь, а магия продолжала литься из рук. Всё тело засветилось, разум погружался в подобие сна. Перед глазами всё плыло, я отключался.
   
    Не видел ничего перед глазами, кроме чёрной пустоты, что окружала меня со всех сторон. Я словно сам состоял из неё. Не ощущал ни собственного тела, ни магии, огромный резерв которой опустошался. Наверно. Может быть, я упал в обморок? Такая сила выплеснулась разом. Неудивительно, что я сам мог пострадать.
Вдруг из тьмы появилась женщина в красном платье. Бледно-жёлтая вуаль, накинутая на яркие золотые волосы, заплетённые в длинную косу, казалась почти незаметной. Приятное лицо незнакомки озарила улыбка. Приветливый вид не внушал страха и недоверия. Я знал, кто она, но не мог вспомнить имени красавицы, словно из памяти снова всё стёрли.
   
    — Здравствуй, Артур, — заговорила со мной незнакомка.
   
    Её звонкий голос точно мне знаком. Уж не та ли эта птичка, что сидела на моём плече? Но это же невозможно! Сначала я думал, что мои сны являются полным бредом, а теперь это… Будь я прежним Артуром, то решил бы, что и это всего лишь видение, вызванное лихорадкой или отравлением, но не теперь.
   
    — Долго же ты отсутствовал, юноша, — вновь произнесла улыбчиво женщина. — Ты помнишь меня?
   
    — Я знаю, кто ты, но не могу вспомнить твоего имени, прости, — отозвался я.
   
    — Чиар`Найя, — назвалась прекрасная незнакомка. Но ты меня знаешь под именем Чирина. Я редко обращаюсь в человека. В основном, живу в образе маленькой птицы.
   
    — Я звал тебя, — улыбнулся я.
   
    — Да… Как и в прошлый раз, Артур, когда твоё желание спасти мать перевесило собственную жизнь на Великих весах. Я узнала тебя, потому и пришла. В последний раз.
   
    — Почему в последний? — не понял я.
   
    — Потому что отдаю последние силы тебе, Артур. Моё время закончилось, сын чёрного дракона. Пришло твоё.
   
    — Ты умрёшь?
   
    — Такова моя судьба, юноша, — спокойно ответила Чиар`Найя. — Я ждала твоего возвращения слишком долго.
   
    — Почему? — страх во мне зарождался стремительно. — Что сучилось?
   
    — Моя сила исходит от красных озёр, Артур. Селеста выжгла земли и испарила воду драконьим пламенем. Оставшиеся силы я берегла для тебя.
   
    — Ты знала, что я вернусь сюда?
   
    — Это было неизбежно, юноша. Всё, что покидает этот мир, рано или поздно возвращается сюда. И ты вернулся, — сказав, она грустно улыбнулась. По белой щеке скатилась крупная градинка слезы, оставив мокрый след.
   
    — Почему ты плачешь? — спросил я.
   
    — Я рада тому, что ты пришёл. Ты — надежда Фирина, Артур. Последняя надежда, — умоляющим тоном произнесла она. — Пиртерия приходил к нам за помощью, когда твои силы явили себя миру. Он спрашивал совета. И мы подсказали ему путь, через который тебя провели в другой мир.
   
    — Почему меня отослали? Почему стёрли память? Можно же было спрятать меня здесь, — я не унимался. Мне стало обидно, что я вдали от родных краёв провёл полжизни в беспамятстве.
   
    — Потому что твоя сила могла быть использована во вред. Зрело семя войны, юноша. И если бы тебя не отослали вместе с Одарис, то ты бы стал оружием в руках Селесты. А так… ты вырос в другом мире. Не знал и не видел того, что происходило в этих краях. Ты другой, а значит, ты непредсказуем.
   
    — Но разве я не мог стать другим здесь? — мне не удавалось понять смысла слов, сказанных Чиар`Найей. — Что ты скрываешь? Что вы все от меня скрываете?
   
    — Твоя мать подарила тебе больше, чем ты можешь представить. И сейчас ты возвращаешь ей свой долг, забыв о Кэсэ, Ауннавине, Кейси — обо всём мире. Таким и должен быть истинный Долг Жизни. Дар лунного грифона, преподнесённый тебе, позволил колесу судьбы повернуться в нашу сторону.
   
    — Какой дар она мне преподнесла?
   
    — Ещё не время, юноша. — Женщина отступала во тьму, она постепенно растворялась в густеющем мраке, а я покидал странное место, возвращаясь в реальность.
   
    Снова я оказался в покоях матери. Всё так же держал Одри за руку, наполняя её тело своей магией. Птичка на моём плече растворялась, превращаясь в дымку, которая стала частью сиреневого сияния.
   
    «Правда скоро откроется тебе, Артур Грифрайс, сын чёрного дракона. Ты должен верить в себя, юноша» — донеслось еле слышное послание Чирины.
   
    Магия ослабла, а вскоре её резерв опустел. Я чувствовал, что не могу больше передавать её Одри, но сам не ощущал слабости, как раньше. Лёгкое головокружение посетило меня, но вскоре оставило.
   
    Я убрал руку от запястья матери, продолжая смотреть на безмятежно-спокойное лицо. Складывалось впечатление, что моих сил не хватило для исцеления. Неужели я не справился? Неужели всё кончено для Одри?
   
    Глубокий вдох поселил надежду на то, что мама всё же поправится. Я улыбнулся: она будет жить.