Над пропастью. Ввысь

Над пропастью. Ввысь.

       
Глава I
Безумие.
Этот бутон не пах.  Его лепестки создавали манящую свежесть и  отравляли неподдельной беспечностью. Желтый цветок нагонял тучи  уныния и не привлекал даже самое голодное насекомое. Последний раз взглянув на него, я  убедился,  что давно пора распрощаться с глиняным горшком.
День был самый обычный. Летний.  На улицах дымились шумные толпы, мелькали разношерстные разговоры.   Мой разум нервно дрожал и толкал  меня на новые замыслы, но руки костенели от  бездействия и плотно огибали стрелки брюк, а глаза озирались в неведении. Нам  часто приходится быть тем, кем не являемся, чтобы  просто существовать. Но разве умение  притворяться - это и есть умение жить? Меня учили быть порядочным, но разве порядочность помогала мне? Постоянно приходилось отмывать спину от плевков. Громкий голос матери всегда настаивал на вере и праведности, она шептала о справедливом воздаянии своими бледными обескровленными губами даже в последнюю минуту собственной жизни. Такой я ее запомнил.
***
Ночь разбудила меня обезвоженной, скрипящей глоткой.  Зрачки увязли в темноте,  мрак  постепенно отступал и поблескивал в призрачной тишине. Переменная облачность в моей голове сменилась громогласным ливнем. Ватное сознание промокло и от этого стало еще тяжелей.  Цепкие лапы сна окончательно разжали свою хватку и бесшумно растворились в воздухе. Редкие струйки дребезжащего света луны заставили откинуть нагретое за короткий  сон одеяло и опустить ступни на синтетический ворс ковра. Потоки мыслей струились по моему лицу, иссякая где-то на дне подсознания.  Решение пришло само собой, напряжение, словно пар, вырвавшийся из-под крышки, спало.  Я старею.  Мои руки перенесли слишком много потрясений, и свежесть молодости давно покинула их. Душная комната выталкивала меня на улицу, я не стал мучать себя долгими сборами, забрал с пыльной тумбочки ключи от машины, уронил чей-то портрет,  мельком  увидел чужой сгорбленный силуэт и чей-то замученный, выцветший взгляд. Мой замученный,выцветший взгляд... Слишком долго приходилось не давать себе отчета о том, кто я, и что со мной происходит.  Помятая, заношенная одежда как бы говорила  сама за себя. Движения были стремительны, они ежесекундно были побуждаемы зудящей идеей. Идея разъедала меня изнутри, скреблась и прорывалась наружу. Я не знаю, сколько времени прошло, я не помню, как выжимал  сцепление,  действовал, как герой на замедленной пленке.  Пелена беспамятства завладела мной и гнала вперед, все дальше и дальше от зыбкой, липкой  жизни. 
***
Шел дождь, он нес в себе свежесть и очищение,  накопленные за долгие годы слои страхов смывались один за другим. Как я прожил свои тридцать с лишним лет? Где я их прожил? Съемная квартира под стражей полувековых, пыльных шкафов и тумб вызывала тошноту.  С кем? Женщины в моей жизни были безликими, вечно полуобнаженными дурами.  Зачем так долго тешил и обманывал себя неуловимой осознанностью? Зачем придавал значимость субботним встречам с друзьями, пьяному футболу и утренней головной боли, работе, которая поглощала меня и выплевывала каждый раз, как переработанный кусок мусора. Каждый раз, превозмогая себя, я думал, что когда-то все наладится, и я стану чувствовать себя лучше, и краски ворвутся в мой мир. И раны затянутся, и возрадуюсь я однажды солнцу. Но рекламные щиты каждый новый день обещали искупать меня в роскоши удобств, телепередачи шумно обсуждали скандальные убийства и изнасилования. Жертвы перестали вызывать сострадания, людские наслаждения казались приторным, вязким вареньем, от которого отказывала голова.

***
Шины скрипели, соприкасаясь с намокшим асфальтом, мысли скрипели, вырываясь из моей головы. В запотевшем стекле мелькали слабо освященные улицы. Была поздняя ночь, а может быть и ранее утро. Это не имело никакого значения. Светом фар я невольно зацепил   человека, обреченно   бредущего вдоль тротуара. Куда он шел в такой ливень? А, может быть, он проснулся от той же мысли, что и я? Мы были одни в этом мире. Но миг прошел, а я продолжал свой путь. Колеса несли меня все дальше и дальше от взъерошенного, маленького городка.
ОНА взяла верх надо мной и уже не выпускала из своих тисков. Крепко схватила за глотку, а я смиренно плелся за ней в неизвестность.ОНА костлявыми пальцами перебирала мои внутренности,взвешивая их и отбирая те из них,которые ещё послужат мне на земле и те, которые она точно заберёт с собой.
Узкие улочки сменились широкой дорогой, вдоль которой расстилались бескрайние просторы полей, я приоткрыл окно, чтобы насладиться степным воздухом и как можно лучше запомнить ускользающие моменты моей жизни. Я вдыхал полынь. Я вдыхал ковыль. Я вдыхал шалфей. Я вспомнил, как сделал свой первый вдох, как  покинул утробу матери.  Она всегда чрезмерно громко говорила. Говорила о Боге, который ей так и не помог.
Я приоткрыл окно...
Дворники забивали стекающие по стеклу капли холодного дождя в колеи, видимость была ужасная, и скоротечные пейзажи сменялись смазанными, но яркими кадрами воспоминаний.
***
Вспышка расколола небо. Заряды быстро разбежались от центра и, не успев добежать до краев неба, растворялись в синеве.
Спина ощущала холодную сухую кору плотного дерева, пальцами, крепко, насколько позволяла детская цепкость, я обогнул ствол пропитанного годами дуба. Я не знал, что выбрать: закрыть глаза и окунуться в неизвестность  бездействия, либо мужественно выжить в  очередной выходке дяди. Проплыло глубинное былое.
Однажды он взял топор и бесцеремонно тряс им над ломкими нашими головами. Эти стеклянные, одурманенные глаза крепко отпечатались в моих снах на долгие годы. Страх был такой привычной эмоцией, что резкого ощущения ужаса я уже не испытывал, и со смирением ждал неминуемой развязки. Наши тела и души принадлежали ему, и он испытывал от этого вожделение.Он пользовался своим положением, разливая мерзкое гоготание на пол.

Тогда, поздно вечером,  я стоял спиной к дереву с яблоком в левой руке. Пьяный угар занес дядю на чердак в поисках  арбалета, некогда принадлежавшего  дальнему родственнику середины 19 века, внешность которого и при больших усилиях в памяти не всплывет. Его шершавые руки неловко смахивали куски вековой пыли.  Я дрожал каждым миллиметром своего тела, лицо содрогалось от прерывистых всхлипов. Покосившимся, размашистым шагом он отмерил от меня выдуманное расстояние и, пытаясь принять удобную позу для выстрела, споткнулся о выросший из ниоткуда камень. Тело рухнуло и примяло своим весом сочную весеннюю траву. Легкие наполнились  воздухом облегчения. Я нервно сглотнул.
Мои надежды вели в один конец: я желал, чтобы он больше не вставал на ноги. Но юношеская закалка не отразилась на здоровье заядлого старого алкаша. Он распластался, нелепо что-то мямлил, язык его совсем отбился от власти, руки  расползались по траве, словно дождевые черви из банки. Мысль возникла в голове скоротечно: схвачу камень и рассеку его о голову забулдыги, но ненависть уступала место мягкосердечию, и мысль потухла. Я молча наблюдал, как он старается поднять ватное тело с земли.
***
Топор сверкал зловещим острием. Мелькали сцены пьяного дебоша, но такой волны ярости я еще не видел никогда.  Он схватил за шкирку забившуюся под табуретку кошку и одним взмахом рассек ей позвонки. Адский хрип и разнесшийся опьяняющий запах крови разнеслись по комнате. Жестокость потухла и медленно сползла с опухшего, красного лица, перелившись в горькое раскаяние. Скромные слезы брызнули в никуда. Этот запах, всклокоченные волосы  и искаженная гримаса были последними витками паутины моих воспоминаний о дяде.

Незаметно стих дождь.  Гром растворился. Я сделал глубокий вдох и  в мыслях своих перенесся на поиски маленького походного ножа в скудном багаже машины. Жажда продолжала мучать с самого моего пробуждения. Но бессмысленно переводить воду человеку, который едет умирать. 
Замелькала яркая вывеска частной заправки.  Датчик показывал приближение бензина к нулю.  Я расплатился, скомканную сдачу направил в маленький карман джинсов и отошел, но. Зачем мне деньги? Я вернулся и оставил все бумажки с водяными знаками в окошке недоумевающего кассира.
Ночь обволакивала сгусток железа и провожала его терпким взглядом, аккуратно огибая  ошметки света грязных фар. 

***
Она однажды подошла ко мне очень близко и пристально на меня посмотрела, ее проницательные синие глаза сверкнули  и укололи меня куда-то в грудь. В университете я не успевал следить за всеми событиями ее жизни. Ее необыкновенная воля и стремление разжигали во мне пламенный интерес к стройной ее нежной  личности, слегка большие очки постоянно съезжали с крохотного носика на прекрасном лице, и меня это по- животному возбуждало.  Я мечтал о ней, но моя заурядная фигура не вписывалась в постоянное путешествие Ирины по волнам жизни. Аметистовые потоки энергии подхватывали чистый разум и помогали покорять ей вершины Алтайских гор, погружаться в историю и религию Индии, окунаться в древность Варанаси,  переплывать весенние холодные реки,  возглавлять  движение борьбы за сохранение природы, писать чувственные стихотворения и бесперебойно  излучать тепло и добродушие. Нас свел случай, и развело ее бойкое желание. Не может энергия уживаться с истошным существованием.
***
Глухой удар выбил из меня обрывок минувшей  жизни. От растерянности я судорожно заморгал глазами и  нелепо замотал головой, не понимая, что произошло. Подушечки  пальцев почувствовали шершавую поверхность деревянной некрашеной скамьи, которая подобно конвейерной линии плавно двигалась вперед. Все пространство поглощал молочный туман так плотно, что я не видел своей ладони на вытянутой руке, рядом сидели такие же люди, слышались голоса. Справа от меня  совсем голая, бесцеремонно целующаяся парочка, слева пожилой мужчина, протирающий стекляшки очков в позолоченной оправе. Я потерял чувство реальности и, кажется,  способность говорить. « Где я?» - раздавалось в моей голове, но голос быстро затухал, и оставалась тишина.
«Смерть стала таким обычным явлением в истории человечества, что совсем утратила смысл  для его жизни. Она застает нас врасплох, за привычными мирскими делами, словно криминалист, который поймал преступника прямым  лучом фонаря в беспробудной тьме, и проводит жирную черту между действительностью и ее смыслом. Мир - это бездонный ржавый котел, в котором существует бесконечное количество жизненных энергий.  Свою долю ты получаешь при рождении, свою же долю ты отдаешь в момент смерти. Энергия перетекает от тела к телу, пока не высвободит свое предназначение и не получит свое первозданное чистое состояние. »
И снова тишина. Она выплюнула мою душу из тумана, аккуратно поместив ее в испуганное тело. Меня бросили на весы, определяющие ценность, которую я сумел выжать из себя, и стрелка весов стала непоколебимой судьей моего существа. Сколько времени я жил, сколько времени я обманывал себя, сколько времени я тратил зря.
Капот машины отчаянно дымился, только сейчас я сумел предположить, что произошло, видимо, сон одолел меня посреди дороги и колеса свернули в сторону леса. Машина потеряла управление, врезалась в дерево, и сознание покинуло мое тело.
Вспышка.
Ливень продолжал умывать землю. Я выбрался из машины. Мысли пунктиром бомбардировали мой воспаленный мозг.  Очень хотелось закурить. Одежда казалась невероятно тяжелой обузой. Я освободил свое тело, сняв ее, ибо клетки тела изнывали от жажды.
Человек должен умирать пустым. Пустым и целостным.
Последний раз мои босые ноги соприкасались с землей в раннем детстве, и вот, сейчас, обезумевший и звенящий я ступаю по сырой траве и не знаю, к какому берегу меня прибьет багровая волна.  Я вышел на асфальтированную дорогу и плыл. Плыл в пространстве, не принимая в счет время.
Свежий воздух бодрил и правил.
Солнце уже успело обогреть верхние пласты почвы, как я оказался в знакомом пустынном городе, облокачиваясь на старое, полуразваленное строение.


(продолжение следует)


Рецензии