Глава 1. Палестина. 1948 год. После войны...

ВЫДЕРЖКА ЛЮБВИ КАК ВИНА

Время воевать и время любить... Время горевать и время надеяться... Встретившись в прошлом веке в еврейском подполье, Хана Армони и Тувья Хенцион обрели друг друга лишь 50 лет спустя после тяжелых потерь. У их любви, как у хорошего вина, была долгая выдержка временем.

Встреча первая. Допрос.

Их первая встреча в 1943-м году напоминает сцену из шпионского фильма. Хане - семнадцать: наслышанная о Лехи *, она мечтает связаться с еврейским подпольем. Один из трех друзей-мальчишек, выдающих себя за приверженцев Хаганы (впоследствии выяснится - все они члены Лехи), говорит, что знает человека, который мог бы свести ее с нужными ей людьми. Тувья (партийная кличка - "Хошеа") на четыре года старше Ханы, но уже имеет в еврейском подполье вес: он близок к руководству Лехи и друг Ицхака Шамира (будущего премьер-министра Израиля).

На этом мы завершим преамбулу и перенесемся в погруженный в сумерки Тель-Авив, где Хану с закрытыми глазами ведут на конспиративную квартиру. Она воображает себя Матой Хари, прислушиваясь к уличным звукам. Хана уверена, что они помогут ей потом опознать место, где состоится встреча. Хорошо, что ей приказали закрыть глаза – лучше тренировки и не придумаешь! Девушка думает о том, что эти навыки пригодятся ей, когда она станет подпольщицей.
Наконец, ее заводят в какой-то дом и разрешают открыть глаза. Комната перегорожена растянутым на веревке одеялом: Хана не видит того, кто за ним, но чувствует, что за ней наблюдают через отверстие, проделанное посередине. Незнакомец начинает допрос: «от кого узнала о бойцах сопротивления? чего от них хочет? понимает ли, на что идет? не боится ли смерти? какие задания готова выполнять?» Очевидно, Тувью (а это был он) устраивают ответы девушки. Хане снова велят закрыть глаза и ведут обратно той же дорогой.

Через пару дней мама поручает ей купить в лавке хлеб. Девушка садится на велосипед. По пути она вдруг слышит знакомые звуки: нет сомнения - ее вели на конспиративную квартиру именно по этой улице! Хана решает проверить себя и найти тот самый дом, где ее допрашивали. Да вот же он! Покрутившись у входа, возвращается домой счастливая: разведчица из нее определенно получится! На другой день связной Лехи выходит с Ханой на связь и ведет на вторую встречу в тот же дом.

Встреча вторая. Смерть английской шпионке?

Девушка заходит в знакомую комнату и вздрагивает, ослепленная ярким светом фонаря, направленного прямо в лицо. Тот, кто ее допрашивал в первый раз, по-прежнему невидим, но на сей раз в его голосе звучит сталь:

- Отвечай, что ты вчера здесь делала? Как ты нашла этот дом? Кто тебя подослал? Ты шпионка? На кого работаешь? Ты знаешь, как поступают со шпионами?

Хана пытается объясниться...да вот только верят ли они ей? Позже она поймет, что подпольщикам есть чего опасаться: их товарищей то и дело арестовывают и предают суду. Несколько человек уже застрелены при побеге.
«Как жаль, - думает она. – Вместо того, чтобы умереть за родину я буду казнена, как шпионка, ничего не успев сделать для своего народа». – Начитавшаяся книжек про разведчиков, девушка представляет, что когда подпольщики спросят ее перед казнью: «Какое у тебя последнее желание?», она ответит: «Передайте родителям, чтобы не плакали обо мне и не считали предателем». – Но в этот момент ее неожиданно отпускают. Вскоре она получает от подпольщиков первое задание. Хану опекает жена Тувьи, тоже участница Лехи, Эстер, с которой ее потом свяжет долгая, растянувшаяся на полвека, дружба.

Хана

Хана Гельбард (впоследствии Армони) родилась в Кельне, в семье книжного переплетчика, семья которого перебралась в Германию из Польши еще во время Первой мировой войны: отец не хотел служить в польской армии, где уже сгинул его брат. Из детства, проведенного в Кельне, Хане запомнятся стопки книг в отцовской мастерской, которые он сшивал вручную, клея на обложку золотые буквы.

...С приходом Гитлера к власти появились первые признаки грядущей Катастрофы: фашисты преследовали немцев, дававших евреям работу или что-либо у них покупавших. В том же 1933 году семья Гельбард вместе с другими евреями подалась в Бельгию - тогда это было еще возможно, а через два года перебралась в Палестину, обосновавшись в Тель-Авиве. Сначала жили в барачном лагере для репатриантов из Германии – впятером в одной комнате, потом отец Ханы снял жилье и открыл переплетную мастерскую.

Условия в Палестине были, конечно, не те, что в Кельне и Антрверпене. Продукты распределяли по карточкам, но семья мы не чувствовала себя обделенной - радовались каждому дню. Через мастерскую отца Ханы проходило много интересных книг: девушка читала запоем, а в 14 лет уже сочиняла стихи.

...Позже она напишет книгу о работе в подполье, где встретила свою первую любовь, закончившуюся трагически: англичане застрелили мужа при побеге из тюрьмы, ему было не суждено увидеть свою новорожденную дочь.
Хана (подпольная кличка «Сара») и Хаим Эпельбаум (подпольная кличка «Элимелех») поженились в 1946-м, но вместе прожили всего четыре месяца. Во время операции, в которой они оба участвовали, Хаима арестовали и приговорили к смертной казни, впоследствии замененной на пожизненное заключение. После нескольких месяцев, проведенных в тюрьме, он пытался бежать, но неудачно...

Тувья

Родители Тувьи, последователи Жаботинского, не поехали в Америку вопреки уговорам родни. Его отец прибыл в Палестину из Польши в 1923-м году. Устроился в Петах-Тикве кондитером и каждый день ходил на работу пешком из Тель-Авива. В 1924-м к нему присоединилась жена с четырехлетним сыном.

Тувья помнит время, когда еврейские семьи жили с арабскими очень дружно: даже дарили их детям подарки на Пурим, а во дворе все говорили на смеси двух языков.

В середине 1930-х Тувью мобилизовали в Хагану, где он познакомился с Ицхаком Шамиром и прошел курс инструктажа. Тувье врезался в память эпизод, как в 1938-м при нападении арабской банды на киббуц Ханита были убиты его товарищи. После похорон командир отряда Хаганы сказал: «Несмотря на траур, мы сейчас будем танцевать без перерыва четыре часа. Это приказ». Только что опустили в землю тела товарищей, жизнь которых оборвалась в самом начале, и вдруг – танцы! Но они словно доказывали себе этим: мы сильные и выдержим все...

...После раскола еврейского подполья в 1940-м году Тувья в числе первых примкнул к Лехи. После одной из операций англичане преследовали одного из его товарищей, и тот вынужден был скрываться в убежище. Тувья поехал его навестить и встретил там Эстер. Это была любовь с первого взгляда, которая продолжалась полвека – до кончины Эстер.

Конспирация

В 1942 году англичане объявили за поимку идеолога и создателя Лехи Авраама Штерна (подпольная кличка «Яир») 1000 лир: немыслимая по тем временам сумма, если учесть, что на три лиры семья могла жить в течение целого месяца! 12 февраля 1942-го года англичане обнаружили его на конспиративной квартире и застрелили. Подпольщики заподозрили, что в их рядах завелся провокатор, выдавший убежище «Яира». Во избежание подобного в будущем Тувья предложил перестроить организацию, разбив ее на маленькие группы, каждый член которой будет знать только свое конкретное задание, чтобы не выдать после ареста других подпольщиков. Добровольцам устраивали допрос с пристрастием, подобный тому, который прошла в 1943-м году 17-летняя Хана.

Все тогда были против них, не только англичане, но даже «свои» – члены других еврейских организаций, считавшие их экстремистами. Газеты, выходившие на иврите, открытым текстом писали, что Лехи -  преступники. Силы  организации были малы, она ни от кого не получала финансовой поддержки. Чтобы продолжать борьбу против англичан, совершали налеты на банки и воровали на фермах молочные бидоны, превращая их в контейнеры для перевозки оружия. Англичане не знали от Лехи покоя ни днем, ни ночью: участники сопротивления закладывали бомбы в их машины и административные учреждения, взрывали мосты, ликвидировали офицеров, представлявших для подполья особую опасность. В годы войны, когда другие еврейские организации предпочитали уже видеть в англичан союзников по борьбе с Гитлером, в Лехи продолжали делать все для того, чтобы они убрались из Палестины навсегда.

История все расставила по местам. В редком городе не найдешь теперь улицы, названной в память о Лехи и Аврааме Штерне. А в том самом доме, где он был обнаружен англичанами и убит, теперь размещается музей Лехи...

Лишь через пятьдесят лет обнаружилось, что никакого провокатора в Лехи не было, и причина гибели «Яира» - случайное и трагическое стечение обстоятельств.

Наравне с мужчинами

Хана была одной из немногих женщин, которая участвовала во всех операциях Лехи наравне с мужчинами – клеила по городу листовки, была связной, следила за передвижениями английских офицеров, начиняла апельсины взрывчаткой, подкладывала под днище машин мины, стреляла. Даже когда у нее уже была новорожденная дочь, Хана настояла, чтобы командиры Лехи не принимали этого в расчет. Крошечная Уриэлла подолгу оставалась на попечении других женщин.

Свою кличку «Сара» Хана решила взять в честь легендарной Сары Ааронсон, создательницы еврейской шпионской сети «Нили» в Палестине и покончившей собой после пыток в турецких застенках.

В Лехи не припомнят другой молодой матери, которая рисковала бы собой так же безудержно, как Хана. Она ни в чем не уступала мужчинам. В 20 лет Саре казалось, что ее судьба будет такой же, как у Сары Ааронсон. Она не боялась смерти.

...В памяти Ханы отчетливо отпечатался страшный день, когда она после налета египетской авиации поехала искать свою мать среди погибших при бомбежке: отправившись на рынок за молоком для маленькой Уриэлы, она не вернулась домой. Хана шла вдоль длинных рядов тел в больничном коридоре. Лица погибших были покрыты белой тканью. Хана узнала мать по обуви...

Вернувшись домой, она увидела, как ее дочка сделала свой первый в жизни шаг, словно понимая, что отныне должна рассчитывать на себя. Подхватив малышку на руки, Хана вспомнила, как получив записку от подпольщиков с известием, что ее муж Хаим застрелен при побеге из тюрьмы в Акко, она стояла оглушенная горем в этой же комнате. Пытаясь вывести дочь из состояния шока, мама подтолкнула ее к детской кроватке. Едва различая сквозь слезы личико малышки, которой не суждено будет встретиться с отцом, Хана увидела, что та ей улыбнулась, словно давая понять: «Ты не одна. У тебя есть я...» Уриэле было несколько недель от роду, и это была ее первая в жизни улыбка. «Теперь уже и мамы нет...У меня никого не осталось, кроме Уриэлы», - подумала Хана, прижимая к себе малышку.

...Вторым мужем Ханы стал Моше Армони, тоже подпольщик из Лехи, погибший в дорожной аварии в середине 1970-х. Хана прожила с Моше 25 лет и родила ему двух девочек (старшие дочки теперь каждую неделю добровольно дежурят в музее Лехи).

Позднее участники подполья открыли музей, чтобы восстановить историческую справедливость: в свое время о Лехи несли столько небылиц, что появилась потребность рассказать людям правду.

Хана и Тувья

Их семьи были связаны не только общей историей борьбы в подполье, но и дружбой, которая продолжалась почти полвека. Вместе отмечали еврейские праздники, дни рождения, выезжали на природу, путешествовали... Но в какой-то момент Хана и Тувья обнаружили себя в одиночестве.

После тяжелой болезни скончалась Эстер – подруга Ханы, трагически погиб Моше – друг Тувьи. А их дети, игравшие вместе в детстве, давно выросли и покинули родительские дома. Надвигалась одинокая старость. Старшая дочь Тувьи почувствовала неблагополучие первой и сказала им: «Почему бы вам не жить вместе, вы ведь знаете друг друга уже столько лет и уже все равно что самые близкие родственники...» Тувья бросил взгляд на Хану, она улыбнулась ему в ответ и подумала: «А ведь она права: за столько лет мы стали с ним совсем родными...»

...Хана и Тувья вместе уже почти 20 лет. Портреты Эстер, Хаима Эпельбаума и Моше Армони висят на одной стене, напоминая супругам о молодости, которую уже не вернешь, но которую вряд ли забудешь.

Рядом - картины Ханы, на полке - сборники ее стихов и прозы, фотографии товарищей по подполью... Их дом, собиравший когда-то много гостей, превратился в хранилище памяти о тех, кого уже давно нет на свете.

- Сегодня мы собираемся вечером в музее Лехи в память о замечательной девушке Рут, которая ушла от нас недавно. Она входила в одну из подпольных групп - «дети Раананы», может, ты слышала о такой? – спрашивает меня Тувья, а Хана добавляет. – Приходи тоже. Мы будем петь песни, которые пели в подполье. Там будут все «наши». Уже не так много нас осталось...

Я благодарю за приглашение и, перед тем, как побежать к автобусной остановке, оглядываюсь на них еще раз, чувствуя, что они провожают меня взглядом. В этот миг мне показалось: я вижу другую Хану – с темными, как на портрете из ее книжки, волосами, еще не тронутыми сединой. И у Тувьи – густая борода, ветер треплет кудри – как на старой фотографии из альбома. Они смотрят на меня и машут руками вслед.

Примечания:
* Лехи (сокращенное от Лохамей херут Исраэль, в переводе на русский – борцы за свободу Израиля) – радикальная сионистская подпольная организация в Палестине, действовавшая против британского мандата в Палестине с 1940 и до образования государства Израиль.
*Хагана (в переводе на русский – оборона, защита) – еврейская военная подпольная организация в Палестине, существовавшая с 1920 по 1948 год и защищавшая еврейские поселения, впоследствии стала основой для создания Армии обороны Израиля.

ИСТОРИЯ ОДНОГО ВЗРЫВА

Йосеф Эврон  чувствовал себя в долгу перед Амихаем Паглином. Того уже не было в живых, а в доме Йосефа хранились кассеты с записью мно­гочасовых бесед с ним. Между тем, Гиди (кличка Амихая  Паглина) был гением еврейского подполья. Жизнь его оборвалась нелепо и страшно — в автомобильной катастрофе, в которой погибла и его жена Ципора.

Четыре года Йосеф писал свою книгу  о блестя­щих боевых операциях Эцел* против англичан. В том числе — о взрыве иерусалимской гости­ницы «Кинг Дэвид», в которой размеща­лась главная резиденция английских во­енных и гражданских властей. Тогда погибло около ста человек, хотя организаторы ак­ции предпринимали все возможное, чтобы обойтись без напрасных жертв. Что же поме­шало осуществлению плана подпольщи­ков?

Йосеф Эврон по­знакомился с Амихаем Паглином в 1946-м году. Гиди в то время руководил всеми боевыми опера­циями организации Эцел. Вообще-то евреи вели войну против англичан, окку­пировавших Палестину еще до начала Второй мировой войны, но когда разра­зилась Катастрофа, накал этой освобо­дительной войны поутих. Однако уже в 1944 году Бегин вновь призвал к револю­ции, борьба против англичан вспыхнула с новой силой и продолжалась до про­возглашения независимости Израиля. Это было время распрей между участни­ками еврейского подполья: Хагана* и Сох­нут* выступали против Эцел, требуя, что­бы эта организация присоединилась к Хагане. Дело до­шло до того, что активисты ПАЛМАХ по­хищали членов Эцел, сообщали сведе­ния о них британским властям.

Что этому предшествовало? Когда Черчилль про­играл выборы в Англии и его сменил Иден, евреи в Палестине понадеялись, что с приходом к власти лейбористов политика англичан по отношению к ним изменится и времена «Белой книги»* канут в Лету. Однако очень скоро им пришлось расстаться с иллюзиями. И тогда Хагана решила возобновить свои акции против англичан, объединив усилия всех под­польных организаций. В 1945-1946 годах начались совместные акции организаций Лехи* и Хаганы. Но что касается Эцел, то акция этой организации по захвату оружия в Рамат-ганской полиции, когда город был перекрыт в течение нескольких часов, вызвала про­тест у членов Хаганы (“Уж слишком мно­го они стали себе позволять со своей са­мостоятельностью!»). Против участников Эцел начался новый сезон охоты со стороны «своих». Когда член Палмах Йосеф Эфрон  узнал об этом, он решил преду­предить об этом подпольщиков Эцел, которым симпатизировал, и попросил устроить мне встречу с Гиди. Так, в 1946-м они впервые встретились в  Петах-Тиквы. Через некоторое время Йосеф и сам вступил в ЭЦЕЛ и находился в этой орга­низации до провозглашения независимо­сти Израиля в 1948 году.

Теперь о том, что предшест­вовало известной операции еврейского подполья в 1946 году — взрыву иерусалимской гостиницы «Кинг Дэвид». Эту акцию спланировали Менахем Бегин, Моше Снэ и Исраэль Галили. Было логично нанести удар по главной резиденции англичан в Палестине. Именно здесь размещались главы военной и гражданской администрации, архивы, разведслужба. Часть гостиницы была заселена обычными по­стояльцами. Идея акции принадлежала ЭЦЕЛу. Однако поначалу все остальные отвергли, посчитав, что она может иметь негатив­ные последствия для евреев. И если бы не устрашающая акция англичан против Сохнута, предпринятая 29 июня 1946 го­да, никакого взрыва, возможно, и не бы­ло бы. Дело в том, что англичане решили продемонстри­ровать свою силу, показать, кто
истин­ный хозяин Палестины, и провели мас­совые аресты представителей Сохнута по всей стране, захватив всю 
доку­ментацию и тайный арсенал оружия в кибуце Ягур. Арестованных отвезли в Ла­трун, а документацию — в гостиницу «Кинг Дэвид». После этого уже ни у кого  не оставалось сомнений в целесообразности операции. Более того, провести ее сле­довало очень быстро, чтобы уничтожить захваченные англичанами документы Сохнута, которые те могли использовать против евреев.

Гиди разрабатывал план вместе с Ицхаком Садэ — командиром Хаганы.  Между ними произошел такой разговор: «Сколько време­ни вы дадите нам для освобождения го­стиницы от людей?» - спросил Садэ. - «45 минут», - ответил Гиди. — «Это слишком много. Они успеют выне­сти архивы Сохнута. Достаточно 20 ми­нут». — «У нас нет таких часовых механизмов». — «Мы дадим вам свои, кото­рые есть в Хагане». — «А вдруг ваши подведут, не сработают? Мы предпочитаем свои механизмы». Разгорелся спор. В конце концов сговорились на 30 минутах. Взрывчатку было решено про­нести в четырех 50-литровых бидонах из-под молока. Выбрали место (кафе, рас­положенное внизу, как раз под комната­ми, в которых размещались службы ан­глийской администрации) и время (до того, как все спустятся в кафе на обед). Подпольщики под ви­дом грузчиков-арабов должны были занести в кафе начиненные взрывчаткой бидо­ны.

Когда бидоны были на месте и ча­совые механизмы начали отсчет време­ни, подпольщики позвонили во француз­ское посольство и в газету «Палестин пост» (предшественницу «Джерузалем пост»), с тем чтобы те связались с англи­чанами и предупредили о взрыве, кото­рый должен произойти через 30 минут. А дальше началось непонятное. Англичане получили предупреждение, но, очевидно, не поверили ему и не стали эвакуиро­вать людей. На этот счет существуют раз­ные версии.
Англичане долгие годы утверждали, что им никто не сообщил о готовящейся акции, но впоследствии эта ложь была опровергнута  лордом Джанером, который подтвердил факт получения предупреждения. Почему же они на него не отреагировали? Может быть, гла­ва администрации посчитал, что это про­сто провокация и евреи хотят посмеяться над  англичанами, охваченными паникой? Или они надеялись обезвредить мины до взрыва и потому не освободили гостини­цу от людей? Сдвинули бидоны и детонатор сработал раньше времени? Однако на самом деле, как выяснилось гораздо позже, все было проще: глава английской администрации, получивший предупреждение о взрыве, ему не поверил, поскольку не получил информации об этой ак­ции от провокатора, засланного в ЭЦЕЛ.

Провокатором был еврей, выходец из Герма­нии по фамилии Рейнгольд, внедренный в организацию ЭЦЕЛ под кличкой Янай. Он был офицером британской армии и участвовал в этой операции. Почему же он не предупредил англичан? Потому что не смог этого сделать! Когда началась ак­ция, все ее участники находились в одном месте, и до завершения операции никому не разрешали выходить наружу.

Узнав о сотне погибших от взрыва людей, руководители Хаганы и Сохнута бы­ли в шоке. Начались внутренние раэборки. Надо сказать, что после этого случая подобные совместные диверсионные ак­ции уже не предпринимались. ЭЦЕЛ продолжал действовать в одиночку. Что же касается провокатора, его удалось раскрыть только благодаря сле­дующей акции ЭЦЕЛа — взрыва на же­лезнодорожной станции в Иерусалиме. Янай знал все детали операции, кроме одной: Гиди решил устроить «арабскую свадьбу», и чемодан со взрывчаткой на станцию должны были пронести «жених» и «невеста».

Янай предупредил о готовя­щейся диверсии англичан, те устроили засаду. И вот появляется арабская свадь­ба, грузчики вытаскивают из машины че­моданы и другие вещи. Начинается обычная суматоха перед посадкой в поезд. Англичане наблюдают за происходящим, не подозревая, что это и есть те, кого они ждут уже вторые сутки. В конце операции невеста должна была накрыть чемодан простыней, на которой было написано предупреждение о взрыве (подпольщики хотели избежать напрасных жертв). В момент, когда невеста уже покрывала чемодан просты­ней, один араб поднял переполох. Тут очнулись англичане, началась перестрелка.  Где в это время находился провокатор? Накануне акции подпольщики зашли к нему, но того не оказалось дома. Он как раз уехал в Хайфу, чтобы сообщить обо всем англичанам. Это показалось странным. Ну а когда на станции обнаружилась за­сада англичан, подпольщикам уже было ясно, кто такой Янай. Командир иерусалимского отряда тут же отправил записку с предупреждением в Тель-Авив. Подпольщики начали искать Яная и обнаружили уже в Бельгии, куда того успели переправить англичане. Боевики ЭЦЕЛ собирались его убить, но тот, заметив их, громким криком привлек своим криком местных полицейских. Впоследствии его следы затерялись в Англии. 

Что касается гения еврейского подполья Гиди, впоследствии Бегин предложил ему в своем правительстве ответственный пост - советника по борьбе с терро­ром при  премьер-министре. Гиди с энтузиазмом принялся за  новое дело, и только нелепая смерть в автомобильной катастрофе прервала все его планы.

Несколько слов о Йосеф Абу (Эврон — журналистский псевдоним), пролившему свет на историю знаменитого взрыва иерусалимской гостиницы в 1946 году и другие операции еврейского подполья. Он - пред­ставитель пятого поколения семьи Абу в Па­лестине. Предки Йосефа прибыли из Ал­жира в 1815 году. Глава се­мейного клана раввин Шмуэль Абу был французским консулом, и его дом в Цфате, над которым развевался французский флаг, нередко становился убежищем для местных евреев, преследуемых турками. Шмуэль Абу построил синагогу и приоб­рел у арабов часть земли, на которой находилась могила раввина Шимона Бар-Йохая.

Йосеф Абу (Эврон) в 1944 вступил в группу охранников еврейских поселений и кибу­цев, имевших право на ношение оружия. В 1945-м стал членом ПАЛМАХ*. Впоследствии Йосеф Эврон - известный журналист своего времени, встречался с известными политиками - Бен-Гурионом, Голдой Меир, Леви Эшколя и другими. Его перу принадлежит книга «В пасмурный день» («Ба-йом ха-сагрир») о создании тайной коалиции против Египта с участием Израиля, Англии и Франции в 1956 году. Йосефу Эврону удалось по­пасть на виллу в Севре, где Бен-Гурион и Шимон Перес подписывали все коалици­онные соглашения, и встретиться с быв­шим премьер-министром Франции и бывшим министром иностранных дел этой страны. Книга «В пасмурный день», проливавшая свет на тайны 1956 года, могла бы стать политическим бестселле­ром. Этому помешала Шестидневная война, разразившаяся в 1967 году. Впоследствии Йосеф Эврон выпустил еще две книги — “Индустрия безопасности в Из­раиле“ (“Таасия ха-битхонит ба-арец“) и ‘Щит и копье“ (“Маген ве-ромах“).

*Эцел (иргун цваи леуми - национальная военная организация) - еврейская военная организация, действовавшая на территории Палестины с 1931 по 1948 годы. Боролась против арабских террористов и поддерживавших их британских властей.
* Лехи (Лохамей херут Исраэль – борцы за свободу Израиля) – радикальная сионистская подпольная организация в Палестине, действовавшая против британского мандата в Палестине с 1940 и до образования государства Израиль.
*Хагана (оборона, защита) – еврейская военная подпольная организация в Палестине, существовавшая с 1920 по 1948 год и защищавшая еврейские поселения, впоследствии стала основой для создания Армии обороны Израиля.
*Палмах (плугот махац — ударные роты), особые отряды Хаганы, позднее — часть Армии Обороны Израиля. Палах существовал с  15 мая 1941 по 7 ноября 1948 года.
*Белая книга - «Белая книга 1939 года» - в ней указывалось, что целью Великобритании является основание в течение десяти лет независимого палестинского государства. В течение последующих пяти лет количество иммигрантов-евреев не должно было превышать 75 000 человек, и еврейское население должно было составить не более 1/3 населения Палестины. Через 5 лет въезд евреев в страну запрещался, «если арабы Палестины будут возражать против иммиграции», а покупка евреями земли запрещалась, либо ограничивалась.


НА РАЗВИЛКЕ ИСТОРИИ

Что это значит – ощущать себя частью истории, потеряв большинство из тех, с кем можно вспомнить о том, как все начиналось, - знают только они, те, кому выпало не только вымечтать свою страну, но и выстроить ее, отвоевывая право на жить на земле предков.

В день юбилея Батья не­ожиданно получила привет из своего прошлого — фо­тографию, о существова­нии которой и не подозрева­ла. Моше Даян прикрепля­ет к ее форменной рубашке «крылышки»! Она прекрасно помнит этот день. Февраль 1954-го. Выпуск курса штур­манов. База ВВС... За забором военной ба­зы — деревня Сиркин. Мест­ный мальчишка, проникший через проделанную в нем ды­ру, чтобы поглазеть на цере­монию, не верит своим глазам: перед ним сам главноко­мандующий! Хорошо, что до­гадался прихватить с собой от­цовскую камеру! Спустя мно­го лет, разбирая старые бума­ги, он наткнется на пожелтев­шую фотографию, более полу­века пролежавшую в обувной коробке, и через цепочку дру­зей и знакомых узнает о даль­нейшей судьбе девушки, запе­чатленной на снимке рядом с Моше Даяном, — первой в
ис­тории израильских ВВС женщине-штурмане Батье Орни.

А теперь отправимся по следам этой фотографии в центр Тель-Авива, где Батья проживает в просторной квартире вдвоем с мужем  Реувеном, участником Войны за независимость. Дети давно выросли, разъехались, навещают их теперь по субботам с внуками и правнуками. Реувену 86 лет, Батье, выса­живавшей в октябре 1956 году десант в восточной части ущелье Митла и эвакуировав­шей оттуда раненых, — 80.
 
Цах: продолжение жизни

В 1947 году молодежному инструктору Реувену было 19, школьнице Батье - 15. Могла ли она тогда представить, что один из воо­руженных винтовками парней, охранявших ее с одноклас­сниками на пути в Мицпе-Рамон, станет ее мужем?
Одна­ко, когда спустя годы Реувен спрыгнет с подножки джипа неподалеку от нее девушка сразу его уз­нает. А вот он ее — нет. И не­удивительно. Батья была лишь одной из многих школьниц, которых он с товарищами сопровож­дал в походах по стране.

А теперь снова вернемся в 1947 год, когда Реувен решает ехать с группой парней на юг, чтобы помочь кибуцникам, отражающим участившиеся атаки арабов. Добравшись до места, они решают оставить там одного товарища и двигаться дальше — к границе.

Реувен до сих пор помнит, как перед выходом на операцию один из парней в шутку сказал другому: «Ты был хорошим парнем!», и все засме­ялись. Так обычно говорят на похоронах о погибших: «Он был хорошим парнем». Но кто в 19 думает о смерти всерьез?
По приказу руководства Хаганы* ночью группа еврейских парней должны была атаковать египтян,  но потом операцию отменили, велев только заложить мины непода­леку от базы противника. Цах был единственным подрывником, Реувен дружил с ним с детства, они называли друг друга братьями, но ему не суждено было дожить  до рас­света — подорвался на сво­ем заряде. Устал или плохо рассчитал... Его товарищи увидели яркую вспышку, ус­лышали грохот и поняли, что Цаха уже нет...

В память о нем Реувен и Батья позднее назвали одного из своих сыно­вей. Когда отец погибшего узнал об этом, он решил подарить молодым родителям ус­тройство для приготовления хлеба. Завернул его в поло­тенце, взял под мышку и отправился в путь, который был не­близким. С утра на­чался жуткий ливень, кото­рый не прекращался до поз­днего вечера. Но этот упря­мый «еки»*, старший Фридлендер, отец Цаха, шел к ним в одной рубашке, шор­тах и сандалиях целый день. Он насквозь промок, но со­вершенно этого не замечал и радовался тому, что жизнь его единственного сына теперь продлится в другом мальчишке. И что с того, что у Цаха будет другая фамилия!

Банка с вареньем и почтовые голуби

Тогда, в 1947-м Реувен провел в Негеве около года. Связи с домом у него не было. Узнав, что от­ряд бойцов Хаганы собирается пробраться туда в обход египетских постов, Цви Орни, отец Реувена, решил при­соединиться к ним, чтобы навестить сы­на. Мать передала с ним до­машнее варенье с нака­зом привезти пустую бан­ку обратно — они в ту пору были большой редкостью. Цви за­хватил с собой варенье, ящик с тремя почтовыми голубями и специально купленную для сына книгу о Негеве из се­рии «Путешествия по стра­не». Добираться до места от­ряду Хаганы приходилось в ночное время, часто ползком. Самое время вспомнить о почтовых голубях, которых Цви захватил с собой в рискованное путешествие на юг. Он держал их во дворе и покупал для птиц осо­бый корм, чтобы те  бы­ли сильными и могли преодолевать большие расстояния. Когда Цви куда-ни­будь уезжал, он обязательно брал с собой несколько голу­бей, чтобы выпустить их подальше от дома и проследить, сколько времени им потребу­ется на обратный путь. Отец  Реувена понимал, что путь в Негев, где он со­бирался встретиться с сыном, будет нелегким и опас­ным, но все же захватил с со­бой ящик с голубями, приказав Реувену выпускать их по од­ному каждую неделю. Зави­дев белоснежного посланца, мать облегченно вздыхала: с сыном все в порядке. Почтовых голубей у отца Реувена вскоре забрали для нужд Хаганы, ведь это были очень сильные и хорошо натренированные птицы, которые всегда возвращались назад. А вско­ре и сам Реувен вернулся до­мой. Когда он уходил на вой­ну, его младший брат Авра­ам еще только родился, а те­перь посреди комнаты сто­ял годовалый малыш. Реувен подхватил его на руки, креп­ко прижал к себе и поцело­вал. Спустя девятнадцать лет он обнимет младшего брата — офицера-десантника, от­правляющегося на опасную операцию, — с напутстви­ем: «Авраам, береги себя! Ты обязательно должен вернуть­ся с этой войны живым!»

…Известие о том, что у евреев есть свое государство, Реувен услышал в мае 1948-го по радио в родительском доме. Вся семья выскочила на улицу, где было уже полно народа.  Люди плакали, обнимались, пе­ли, танцевали хору*…

«КРЫЛЫШКИ» БАТЬИ И УЩЕЛЬЕ МИТЛА

О том, чтобы стать лет­чицей, Батья мечтала с нача­ла Войны за независимость, когда для защиты еврейского  государства в Израиль стали прибывать добровольческие эскадрильи из других стран. На летные курсы ее не взя­ли — объяснили, что в лет­чицы не годится из-за малого роста. Но Батья и по сей день уверена, что причина совсем в другом — просто в ВВС не хотели брать девушек.

Упрямая девушка решила пробивать­ся в ВВС другим путем. За­писалась на курсы метеоро­логов, после чего ей посчастливилось попасть на курсы штурманов. Она всегда любила учить­ся. Курсанты запоминали карты, учились определять направление ветра, вы­черчивали маршруты. Это в современных самолетах много умных систем, а тогда ничего этого не было, и самым совершен­ным прибором считался ра­диокомпас. Штурманы сиде­ли в кабине с летчиками и говорили им, какую высоту на­бирать, куда поворачивать и когда идти на снижение.

Накануне выпуска в само­лет, на котором Батья долж­на была совершить учебный полет, вместе с инструктором поднялся начальник одной из эскадрилий. Батья получила  задание - пункт назна­чения и точное время прибы­тия туда. День был ветреный, и это тоже приходилось учи­тывать. Когда истекала пос­ледняя минута назначенного времени, под крылом самолета уже показалось летное поле. «Молодец! — не удержался от похвалы командир эскадрильи, после чего повернулся к инструктору и сказал: — Я беру ее к себе!»

Во время Синайской кам­пании 1956 года Батье выпа­ла важная миссия - доставить бойцов в ущелье Митла. Самолеты шли четверками, высаживая десантников. Уще­лье контролировалось противником, и нужно было очень точно рас­считать время и место высад­ки десанта. Потом теми же самолетами выво­зили оттуда раненых, которых было очень много. В одном из полетов лет­чик не набрал нужной высо­ты, и Батья очень жестко ска­зала ему, хотя он был старше ее по званию: «Делай толь­ко то, что я тебе говорю, если хочешь, чтобы мы все верну­лись домой!»

Батья прослужила в ре­зерве ВВС восемь лет. По за­кону женщины, у которых были дети, подлежали полной демобилизации, но Ба­тья никому не докладывала о рождении сыновей и продол­жала ходить на сборы. Ка­ким-то образом это все же дошло до руководства. Ко­мандир эскадрильи приехал к ней домой с бумагой о де­мобилизации, которую Батья должна была подписать. Раз­говор был тяжелый и про­должался три часа. В итоге ей все же пришлось подписать бумагу. Батья и по сей день не убеждена, что ее вынудили уйти из армии по той же причине, по которой когда-то отказались принимать на летные курсы: ВВС не для женщин!
 
- Да что теперь вспо­минать... много воды утек­ло с тех пор в Иордане», — ти­хо  произносит она, глядя на снимок, лежащий на столе. Эту фотографию с церемонии по случаю окон­чания курса штурманов, где главнокомандующий Моше Даян прикрепляет к ее  ру­башке «крылышки»,  она полу­чила в день своего восьми­десятилетия.  Завершая рассказ о Батье, добавлю, что одна из ее внучек собирается  служить в ВВС, чему бабушка, конечно, очень рада.

Примечания:

*Хагана (в переводе на русский – оборона, защита) – еврейская военная подпольная организация в Палестине, существовавшая с 1920 по 1948 год и защищавшая еврейские поселения, впоследствии стала основой для создания Армии обороны Израиля.
*«еки» - сленговое выражение, выходец из Германии


ИСТОРИЯ ОДНОГО ПРЕДАТЕЛЬСТВА

Живых увели в плен, мертвые остались лежать на земле, мародеры забрали все, что уцелело. Рассказать о том, что произошло здесь 7 июня 1948 года, было некому, как и некому хоронить убитых. Когда уцелевшие жители Ницаним вернулись из плена, их никто не встречал, кроме представителей «Красного креста». В течение многих лет киббуцников считали трусами за то, что геройской смерти они предпочли жизнь, добровольно сдавшись врагу. Никто не знал, да и не хотел тогда знать, что было причиной столь драматического решения. Через год после окончания войны уцелевшая жительница киббуца, добираясь домой, остановила попутку. Услышав, что она из Ницаним, водитель захлопнул перед ней дверцу машины со словами: «А, тебе тяжело пройти двадцать пять километров? А на то, чтобы сдаться врагу, у вас силы были? Когда другие стояли насмерть, вы побежали в плен».

Неравный бой

На месте киббуца теперь полевая школа. На первом этаже здания, где летом 1948-го укрывались оставшиеся в живых киббуцники и где они приняли решение сдаться в плен египтянам - кабинет директора. А вот и та самая дверь, из которой 8 июня вышел с белым флагом Авраам Шварцшайн, а вслед за ним Мира Бен-Ари.

Когда армия воюет против армии – это одно, но когда против армии выступает гражданское население – это совсем другое. Во время Войны за Независимость в боях участвовала не только израильская армия, но и отдельные кибуцы. Яд-Мордехай, Негба, Кфар-Даром, Дгания - эти имена у всех на слуху. А вот о том, что в числе кибуццов, оказавших сопротивление, был и Ницаним, знают немногие. На этой территории киббуцники, вооруженными одними только ружьями и бутылками с «коктейлем Молотова», в течение долгих часов вели бой с египетскими танками.

Когда началась война, члены киббуца еще вполне могли успеть покинуть это место и уйти - так, как это сделали их товарищи из Бейт-Аравы, Масады, Шаар ха-Голан. Но они решили остаться и вступить в бой с египтянами. Что заставило их принять такое решение? Им казалось, что отступать уже некуда, и если они покинут это место, египтяне беспрепятственно дойдут до Тель-Авива, и тогда конец. Они чувствовали себя такими израильскими «панфиловцами» – книга о подвиге 28 геров-панфиловцев пользовалась в то время у киббуцников большой популярностью и зачитывалась до дыр.

В ту ночь, когда члены киббуца принимали решение, перед ними встала еще одна дилемма – что делать с женщинами и детьми? Одни настаивали на том, что тех следует отправить в безопасное место, другие были не готовы расстаться со своими близкими в столь драматический момент. В конце концов большинство проголосовало за то, чтобы эвакуировать из киббуца тех, кто не способен оказать сопротивление врагу, то есть детей, женщин и стариков. Но не все женщины согласились оставить Ницаним, в то время как их мужья идут на верную смерть. Жены и матери решили тянуть жребий. Из всех листочков пометили только десять: те кому посчастливиться их вытянуть, получат право остаться. Не успели начать жеребьевку, как 21-летняя Мира Бен-Ари возразила: «Я остаюсь и так. Никто из вас, кроме меня, не знает азбуки Морзе, как вы будете держать связь с нашими, если понадобится подмога?» Муж Миры воевал под Иерусалимом, а она находилась в Ницаним со своим двухлетним сыном. Мире удалось настоять на том, чтобы ее оставили в кибуце вместе с женщинами, вытянувшими помеченный листок. А ее сын был отправлен той же ночью вместе с другими детьми в безопасное место. В карманчик его рубашки мать вложила наспех написанную записку, о которой чуть позже.

Женщины с детьми уходили из киббуца под покровом тьмы, пробираясь извилистыми тропами к мошаву Беэр-Тувья, откуда их позднее переправили в Тель-Авив. Сама операция получила название «Тинок» («Младенец»). Поскольку дело происходило ночью, было решено, что каждая семья в мошаве выставит на окне свечу, а когда беженцы прибудут на место, она будет погашена. Командир шел по улице, видел, как в домах одна за другой гаснут свечи, что означало - дети уже переданы в надежные руки.

Когда египетские танки и бронетранпортеры подошли к Ницаним, здесь находилось всего полторы сотни людей, вооруженных семью десятками разнокалиберных винтовок. Киббуцники вели огонь из двенадцати наспех сооруженных укреплений, восемь из которых были раздавлены танками в течение первых же часов боя. К десяти утра на территорию Ницаним прорвался египетский танк, который удалось поджечь бутылкой «Молотова». Египтяне временно отступили, и киббуцники получили передышку на целый час. Мира беспрерывно отстукивала сигнал SOS, умоляя о подмоге, но ответа не было. Если бы кибуц Ницаним продержался до темноты и получил подкрепление, исход схватки мог бы быть иным. Потому что все уже знали: как правило, египтяне не ведут наступления по ночам, а, кроме того, предпочитают отступить и обойти очаг ожесточенного сопротивления, если в момент боя противник получает подкрепление. Но никто не пришел на помощь киббуцникам, а запас патронов и бутылок «Молотова» кончился у них до наступления темноты.

В здании, где теперь находится полевая школа, засело несколько десятков людей, большая часть из которых ранены. Доктор Шугерман кричит Аврааму, что ему нечем перевязывать раненых, все рубашки уже порваны на бинты. А что происходит снаружи? Восемь укреплений раздавлены танками, и три десятка защитников киббуца уже убиты. Четыре укрепления еще держатся, но патроны на исходе. А египтяне готовятся к решающему танковому штурму. Уже начало пятого. А бой идет с самого утра, обороняться нечем, подмоги нет, до наступления темноты еще не менее двух часов…И Авраам, как командир, должен принять за всех решение: выйти против танков безоружными и погибнуть, либо сдаться врагу и выжить. У войны свои законы: объявить о капитуляции можно лишь до того, как противник пойдет на штурм, во время атаки будет поздно.

Попробуйте представить себя на месте Авраама и понять, как он решал для себя непростую дилемму. Ведь вся ответственность за решение лежала на нем – этому не учат в школе, армии, на офицерских курсах. О чем он думал в тот драматический момент.

Родители Авраама - выходцы из Польши, сам он вырос в Тель-Авиве, где в 1930-1940-е годы еврейская молодежь была одержима мечтой о своем государстве. Незадолго до окончания школы Авраам отправился с одноклассниками пешком к крепости Масада, где произнес слова клятвы: «Лучше умереть, чем сдаться врагу!». Кстати, эта традиция до сих пор жива в элитных боевых частях ЦАХАЛа, а в те годы идеей дойти до Масады и поклясться у ее стен были одержимы даже школьники, которые в течение пяти суток пробирались тайными тропами в район Мертвого моря, минуя заслоны британцев.

Конечно, Авраам помнил слова клятвы, которую он произнес тогда у Масады, как помнил он и слова Трумпельдора – «Хорошо умереть за родину!». Добавим, что его любимой книгой была книга Бека, где описывался подвиг «28 героев-панфиловцев» и с которой он буквально не расставался! Генерал Панфилов был для него образцом для подражания, символом стойкости и мужества. Может быть, Аврааму казалось июньским днем 1948-го года, что он со своими людьми так же стоит на пути египтян к Тель-Авиву, как в морозную зиму встали на пути фашистов «панфиловцы», не давая им прорваться к Москве?!

В школе Авраам прилежно изучал в школе ТАНАХ и наверняка помнил то место, где говорится, что в момент тяжелых испытаний выбирается жизнь, а не смерть. И он решил выбрать жизнь и сдаться со своими людьми в плен египтянам ради будущего. Потому что со смертью закончилось бы все. И ничего уже бы не было - никакого будущего. Вообще ничего.

Объявив товарищам о своем решении, Авраам вышел к египтянам, сжимая в руке палку с привязанным к ней куском белой ткани и остановился на пороге. Египтяне стояли за деревьями, и кто-то из них неожиданно выстрелил, ранив киббуцника в плечо. Авраам покачнулся, но не упал – его поддержала Мира Бен-Ари, выскочившая вслед за ним из полуразрушенного здания. Наступила пауза. Никто больше не стрелял. Мира начала перевязывать плечо Аврааму. Кто-то из киббуцников, наблюдавших за происходящим из укрытия, крикнул: «Посмотрите направо!». Снизу к зданию поднимались три офицера с египетским флагом в руках. Авраам, поддерживаемый Миррой, двинулся им навстречу. Парламентарии сошлись внизу. И здесь разыгралась настоящая трагедия. Когда парламентариев разделяло не более семи метров, один из офицеров вдруг выстрелил Аврааму в грудь и убил его. Мира выхватила револьвер, в котором оставалась всего одна пуля, и сделала ответный выстрел, уложив египтянина, но в ту же секунду была застрелена вторым офицером.
Кстати, последний патрон, которым Мира убила египтянина, она хранила для себя. За час до своей гибели она сказала своей подруге, что оставила его на случай, если противнику удастся ворваться в здание. Мира не хотела, чтобы над ней надругались враги.

Египтяне пробыли в Ницаним недолго. Пленив оставшихся в живых киббуцников, они двинулись дальше, оставив мертвых непогребенными. После их ухода на разоренное место пришли арабы из ближайших деревень и забрали все, что уцелело и что смогли с собой унести – кухонную утварь, жалюзи, остатки мебели. Награбленное проносили мимо разлагающихся тел убитых.

Киббуцники из Ницаним были возвращены из плена через восемь месяцев. Все они выжили, даже те, что были ранены в том бою. Но в Израиле их никто не встречал. Никто не радовался их возвращению. Позже они услышали страшные слова – «предатели», «трусы». А все началось с отчета Абы Ковнера, на который наложил резолюцию Шимон Авидан, вынесший порицание киббуцникам за то, что сдались в плен, не уйдя вовремя и не оказав сопротивление врагу. Такая в те годы была идеология: считалось, что лучше умереть на пороге дома, чем сдаться врагу. Кроме того, никто не знал о том, что киббуцники выдержали многочасовой бой и сражались до последнего патрона. Убитые об этом сообщить не могли, а живых угнали в плен. Два израильских солдата, которые сражались на другом участке, пробираясь к своим, оказались неподалеку от Ницаним уже после пленения киббуцников и, завидев на территории Ницаним египтян, через некоторое время доложили командиру о ситуации. Справедливости ради надо отметить, что Шимон Авидан не назвал киббуцников предателями, он всего лишь вынес порицание. «Предателями» их заклеймил народ.

Постепенно слухи о «предателях» расползлись по всему Израилю. Дело дошло до того, что однажды женщина из Ницаним, чей муж погиб, защищая киббуц, а ребенок родился спустя пять месяцев после смерти отца, была высажена ночью посреди дороги водителем попутной машины, не пожелавшим подвозить «предательницу». Этот случай переполнил чашу терпения защитников Ницаним и они обратились к Бен-Гуриону с просьбой
создать комиссию по расследованию событий, происходивших в киббуце 7 июня 1948 года. И такая комиссия была создана. Расследовав все обстоятельства, ее члены пришли к выводу, что киббуцники действовали правильно. И Бен-Гурион пришел к такому же выводу, о чем было сообщено в маленькой газетной заметке. Но газет тогда было мало, и читали их далеко не все, а те, что читали, написанному не поверили. Тень недоброй славы продолжала преследовать Ницаним. И тогда киббуцники решили уйти с этой территории и основать киббуц в другом месте.

Когда директор полевой школы прибыл сюда в 1983-м году, его взору предстало полуразрушенное здание, по которому египтяне некогда вели прицельный огонь, поскольку именно там находились основные силы киббуцников. Он занялся его восстановлением, познакомился с уцелевшими в том бою киббуцниками и узнал от них подробности событий, происходивших здесь летом 1948-го года. Описанное выше - подлинная история, основанная на свидетельствах, которые он собирал на протяжении десятилетий. Кстати, некоторые израильтяне, которым уже за 80, по-прежнему, считают, что киббуцники не должны были сдаваться – пусть бы они лучше погибли, осыпая камнями танки врага. Что е касается молодежи, у них трагическая история киббуца Ницаним вызывает сочувствие.

Хранитель

…Мы сидим с Яиром Фарджаном, директором полевой школы, на скамье перед обелиском – в том самом месте, где погибли Авраам и Мира.

- Мне кажется, что у тебя с этой историей связано что-то очень личное. Я не ошиблась? - говорю я ему.

- Почему ты так решила? – до сих пор смотревший мне в глаза, он вдруг отворачивается и глядит куда-то в сторону.

- Чувствую, - отвечаю я и, помолчав, добавляю. - Наверное, кто-то из твоих близких погиб тогда, защищая это место?

Яир реагирует на мои слова неожиданно:

- О-о, я чувствую, что сейчас мне понадобится психолог, - руки его едва заметно дрожат, на глаза наворачиваются слезы. – Я никогда никому не рассказывал вторую часть этой истории. Ты знаешь, я даже не смогу сейчас повторить то самое движение, которое сделал тогда, в 1973-м – руки не слушаются. Мне до сих пор стыдно. Подожди, я соберусь с силами и все же попробую тебе рассказать. – Яир на какое-то время замолкает, его лицо отмечено печатью такого неподдельного страдания, что я невольно отвожу глаза в сторону.

- Я тогда был ребенком и жил неподалеку от этих мест, - начинает Яир. – И все вокруг говорили о Ницаним и поступке Авраама. Слушая тех, кто его осуждал, я думал, что если человек, который принял такое нелегкое решение, убит, то в любом случае нельзя говорить о нем плохо.

Война Судного Дня застала меня на Голанах, где стоял наш батальон (я служил в боевом спецподразделении). Так что мы оказались первыми, кто попал под сокрушительный огонь. Представь себе огромное количество пушек на расстоянии полусотни километров, которые палят одновременно. Это был кромешный ад – земля просто вставала на дыбы. В пятом часу утра у нас завязался ожесточенный бой с сирийцами, и все, кто был со мной, погибли. О том, что, кроме меня, в том бою выжил еще один солдат, которому удалось доползти до своих, я узнал позже.

Когда я очнулся, то обнаружил себя лежащим среди больших камней. Меня ранило в шею и ноги. Кругом были сирийские танки, и я не имел представления, куда вынуждены были отойти наши части – до Кинерета, или до самой Хайфы. Двое суток я пролежал среди камней, без воды, теряя последние силы. И все это время я видел вокруг себя одних сирийцев. На третьи сутки пришло ощущение, что эта ночь – последняя, и мне ее уже не пережить. Я спрашивал себя – что делать? – и невольно вспоминал Авраама из киббуца Ницаним, который тоже мучился этой дилеммой. Но Авраам принимал свое решение под дулами египетских танков, будучи ответственным за жизнь десятков людей, среди которых были женщины и раненые. Надо мной никто не стоял, сирийцы не видели меня среди камней, и я отвечал только за свою жизнь. За свою и ни за чью больше.

Наверное, писатель мог бы посвятить проблеме выбора целый роман, а психолог – серьезное исследование. Ты пойми, у нас ведь позади была Война за Независимость, Шестидневная война, из которых мы вышли победителями. Но здесь, среди камней, в окружении сирийских танков, я, простой солдат, лежал один, и все для меня свелось к простому вопросу: жизнь или смерть? Другими словами: тихо умереть среди камней или сдаться в плен и попытаться выжить? С мыслями об Аврааме и словами из отрывка ТАНАХА я начал ползти в сторону сирийского танка. Силы меня покидали, я передвигался очень медленно, с долгими остановками, а танк все удалялся, но на его место пришел другой. И этот начал удаляться, но вдруг остановился – очевидно, танкист меня заметил. Я попытался поднять руки, насколько мог, чтобы он понял – я сдаюсь. А танк вдруг развернул свое дуло и взял меня на прицел. Это длилось секунды, но я успел подумать: «Зачем я пополз к нему?! Лучше бы остался умирать среди камней… А теперь от меня ничего не останется, даже праха».

Неожиданно дуло танко переместилось в сторону, и я увидел на нем знакомую букву – «алеф». Это были наши, израильтяне, и они теснили сирийцев назад.

Тридцать лет прошло, но у меня до сих пор на глаза наворачиваются слезы, когда я вспоминаю этот эпизод. Танкист очень торопился и только спросил: «Чего ты хочешь?» - «Воды», - выдавил я из себя. Он выбросил из танка флягу и продолжил преследовать сирийцев. Через полчаса прибыл джип, и меня забрали. 33 года я живу с этой болью и до сих пор не могу повторить движение, которое пытался сделать тогда – поднять руки вверх.

- Ты не можешь простить себя за это?

- Предположим, - Яир отводит глаза.

- Потому тебе так важна история Авраама?

- Да. Я словно пытаюсь оправдать себя. Потому я здесь - на месте, где был киббуц «Ницаним» и где все это произошло – и не ухожу отсюда уже более двадцати лет. Пойми, я ведь не могу рассказать другим свою историю – в Израиле и сегодня не всякий ее поймет. И потому я рассказываю историю Авраама и киббуца Ницаним. Я дал обет – сделать все для того, чтобы никто больше не считал этих людей предателями. В течение долгих лет Авраама клеймили за то, что сдался врагу, но ведь на самом деле он спас столько жизней! Если бы в ту минуту Авраам принял другое решение, все бы погибли. Да, они стали бы героями, и их имена навечно бы вписали в историю Израиля. Но посмертно. И от иных из этих людей не осталось бы ничего – ни детей, ни внуков. Но Авраам выбрал для них жизнь, и все вернулись из плена, а их дети и внуки потом выросли и отслужили в израильской армии, причем, большинство – в боевых частях.

- Защищая Авраама, ты защищаешь себя?

- Предположим. На самом деле никто из нас не знает, как бы он повел себя на месте Авраама, пока там не оказался. Авраам принял свое решение не из страха… Между прочим, я тоже читал ту книгу, с которой Авраам не расставался – о подвиге «панфиловцев», и я был поражен тем, как неверно иные трактуют описанные там события. Мне было достаточно прочесть всего несколько страниц, чтобы понять: генерал Панфилов призывает солдат жить, а не умирать. В книге есть эпизод, когда он проходит перед строем и беседует с бойцами. И вот очередь доходит до одного казаха. «У тебя есть семья? Дом?» - спрашивает генерал. - «Есть», - отвечает солдат. – «А за что ты воюешь?» - «За родину-матушку!» - «Нет, ты воюешь за свою семью и свой дом, - поправляет Панфилов и продолжает, - а что ты готов сделать для этого?» - «Умереть за родину-матушку!» - отвечает солдат. – «Не умереть, а вернуться домой к своей семье живым», - снова поправляет его генерал. После того, как меня ранило, я два года лечился, вернулся в армию, до сих пор участвую в резервистских сборах.  Я служу в отделении, которое занимается поиском пропавших. И я дал обет, что буду заниматься этим, пока есть силы. Я чувствую себя перед ними в долгу. Понимаешь, я ведь тоже мог бы быть среди тех, что пропали без вести. Ведь в течение двух суток, что я лежал между камнями, мои товарищи не знали, жив я или мертв.

***

Как сложилась судьба киббуцников из Ницаним, которым удалось выжить? В том числе сына Миры Бен-Ари, которому было два года, когда его эвакуировали из Ницаним вместе с другими детьми? Он подполковник запаса, а его дочь, названная Мирой в честь бабушки и носящая ту же фамилию, стала судьей. Кстати, та записка, которую Мира положила в карман рубашки своего сына накануне его отправки из киббуца, сохранилась. Она пишет в ней о том, как тяжело ей расстаться с сыном. Но она не может поступить иначе в момент, когда страна в опасности. И потому она принимает решение остаться в киббуце и делает это для того, чтобы ее сын жил в своем государстве, где бы ему ничто не угрожало…Муж Миры выжил в той войне и, вернувшись в родные места, поставил памятник погибшей жене – на том самом месте, где она была застрелена египетским офицером. В 1948-м земля здесь была усеяна костями. Останки тех, кого удалось опознать, передали родственникам, остальных захоронили в братской могиле.

«БРИХА» -  ДЕТИ ВОЙНЫ


…Эта картина врежется Якову в память  на всю жизнь: родители забрасывают в кузов грузовика дорожные узлы. Дедушка ехать наотрез отказывается. Уважаемому ребе не пристало бежать из местечка. «Мишигинен (безумцы), куда вы бежите? — восклицает он, воздев руки к небу. — Мы уже виде­ли немцев в 1914 году, ну дадут пару уда­ров, так что с того?»

Старого ребе немцы застрелят пер­вым. Потом перебьют остальных. Из 800 жителей местечка Новый Свержень уце­леют единицы, в том числе — Яков Эшколь. Дед продолжит свою жизнь в его воспоминаниях. Вот они идут вместе в синагогу.
«Дедушка, а когда мы поедем в Эрец-Исраэль?» — спрашивает внук, семе­ня рядом с ребе и держась за его руку. -
«Когда придет Машиах», — степен­но отвечает дедушка. - «А когда придет Машиах?» — нетер­пеливо переспрашивает внук. - «Когда евреи перестанут грешить».

Яков Эшколь — один из нескольких сотен еврейских детей, переживших Ка­тастрофу, которые в 1946-1948 годах прошли пешком через всю Европу. Опе­рация их нелегальной доставки в Палес­тину называлась «Бриха» («бегство»), и руководили ею видные деятели сио­нистского движения Европы. Именно об этих детях в свое время сказал Залман Шазар, именем которого названы ули­цы в израильских городах: «Попомните мое слово, когда-нибудь историки на­пишут о том, что Альпы перешел не только Суворов, но и еврейские дети».

Местечко Новый Свержень, распо­ложенное на польско-советской грани­це, в котором до войны жил Яков Школьник (Эшколем он стал уже в из­раильской армии благодаря Бен-Гуриону, считавшему, что офицеры ЦАХАЛа должны носить израильские фамилии), было не таким уж большим, но в нем было целых четыре синагоги! А еврей­ская школа, куда Яков отправлялся каж­дое утро, находилась в двух с половиной километрах от местечка — в районном центре Столбцы.

В тот день, когда семья Школьник бежала из местечка, советско-польская граница еще охранялась, и советские пограничники, проверявшие паспорта, заявили польским евреям: «Вы не може­те пройти на нашу сторону». Что делать? Назад дороги нет — там немцы, вперед— не пускают. В этот драматический мо­мент налетели немецкие самолеты, началась бомбежка. Все побежали прятать­ся на обочине, в том числе и погранич­ники. Водитель грузовика, русский парень, крикнул польским евреям: «Бегите вперед, за пограничной полосой я вас подберу». Не было счастья, да несчастье помогло: благодаря бомбежке семья Школьник благополучно перешла гра­ницу и оказалась на советской стороне.

…После войны отец Якова писал из Польши жене (в то время он служил в составе польской армии), чтобы она возвращалась с детьми в Польшу. В кон­це письма была приписка: «Отсюда есть возможность поехать на родину». После этих слов в скобочках были проставле­ны две крохотные буквы «алеф» и «шин» (Эрец-Исраэль).

В СССР семья жила по временным советским удостоверени­ям. От польских доку­ментов пришлось избавиться еще в начале войны, чтобы не отправили обратно. Сказали, что те пропали при бомбежке. Но как же теперь уехать на Родину без польских документов? Мать Якова отправила в Польшу за­прос с просьбой подтвердить, что до войны она проживала там. Из райцент­ра, в состав которого входил Новый Свержень, пришел лаконичный ответ: «Таких не знаем». Местечко было раз­громлено немцами, а еврейский архив - уничтожен. Помощь пришла от­туда, откуда не ждали. Среди вещей слу­чайно уцелел рецепт на лекарство, вы­писанный в 1938 году для Якова, пере­несшего грипп. Он был выпи­сан местным врачом, который по-польски указал имя, адрес больного и но­мер районной аптеки. Как ни странно, именно благодаря старому рецепту се­мье, наконец, разрешили перейти границу и вернуться в Польшу.

Родители Якова решили  задержаться в Польше — заработать немного денег, чтобы открыть потом в Эрец-Исраэль свое дело, а 15-летний Яков (старший из детей) намеревался отра­виться в путь немедленно. Едва прибыв в Польшу, он тут же связался с группой «Гордония» (молодежное сионистское движение, возникшее в конце 1923 года) и через несколько недель уже вышел в путь с группой из 80 человек. Это было в июле 1946 года. Дети передвигались пешком. На всем пути следования их встречали активисты еврейского движе­ния, организуя им ночлег и обеспе­чивая всем необходимым.

Чтобы никто не догадался о том, кто они такие, детей экипировали особым образом. У Якова срезали с куртки металлические пугови­цы со звездой и пришили вместо них обычные. Кроме того, дети получили от своих руководителей инструкции — при переходе границы не отвечать на вопро­сы пограничников, притворяясь, что не понимают языка.

...Операция под кодовых названием «Бриха» продолжалась четыре месяца — до декабря. Дети прошли пешком Чехословакию. Чешско-австрийскую грани­цу в американской зоне оккупации они пересекали в кузове крытого грузовика, на кабину которого для конспирации был прикреплен американский флаг, а по борту шла надпись «U.S. Аrmy».

В Вене детей разместили в еврейской больнице имени Ротшильда, основан­ной бароном Ротшильдом (во время войны в ней размещал­ся штаб гестапо). В этой больнице они провели 10 дней: из соображений кон­спирации их держали здесь взаперти. Дети, входившие в состав труппы, были отовсюду, но между собой говорили в основном на идиш. Судьба их во время войны сложи­лась по-разному Часть спаслась из гетто, некоторым довелось сражаться в парти­занских отрядах  (их так и называли в группе — "партизанами»), некоторые укрывались у местных жителей.

Один мальчик бежал из гетто,  где погибли его родные. Он пришел к местному крестьянину, на хуторе которого жил до окончания войны. Тому были нужны работники, и он охотно взял парня к себе. Осенью, когда крестьяне солили на зиму огурцы и капусту, мальчик услышал, что утаптывать соленье в огромных боч­ках ему предстоит с местными ребятами и во время работы всем придется раздеться дого­ла. Поскольку мальчик был обрезанным, он боялся, что местные сдадут его немцам. Он разрезал себе ногу и с открытой ра­ной отправился в грязный в коровник, после чего ногу раздуло, и хозяин вынужден был найти ему временную замену. Когда война кон­чилась, мальчик сказал крестьянину, что собирается уехать в Эрец-Исраэль. «Боже мой! Так я жиденка всю войну у себя пря­тал!» — не без сожаления произнес тот, помня о том, что во время войны в районе повсюду висели немецкие объявления, где власти сулили местным жителям за каждого сданного властям «жиденка» или «жидовку» дефицитную в крестьян­ском хозяйстве соль.

Были в группе две еврейские девочки, которые укрыли у себя в монастыре монашки после того, как их родители были уничтожены. Они крестились, как католички. Когда война закончилась, девочек разыскал их стар­ший брат. Благодаря его уси­лиям и поддержке местных евреев сироток похитили из монастыря и вместе с другими детьми переправили в Эрец-Исраэль. Впоследствии из них получились пре­красные еврейские мамы и бабушки.

…Из Вены детей переправили в Линц. Разбудили среди ночи, отвезли на стан­цию, посадили на поезд. Проснувшись утром, дети увидели из окна вагона ог­ромный плакат с надписью: «Слава со­ветским пограничникам». Вскоре в ва­гоне появился молодой капитан с двумя солдатами, и их начали допрашивать. Следуя инструкции, дети молчали. Пока шли допросы, один из еврейских акти­вистов, тайно сопровождавших группу связался с еврейским центром в Вене, и вскоре оттуда была доставлена посылка, в которой были золотые часы, деньги и водка, предназначавшиеся погранични­кам. Допросы тут же прекратились, группе разрешили следовать дальше.

Из Линца детей отвезли на машинах в Штробель — живописное местечко в ти­рольских горах. Оттуда они двинулись в Инсбрук, где их встретил проводник с овчаркой, говоривший на идише. Ноче­вали в сарае на соломе, укрываясь ста­рыми солдатскими одеялами. У некото­рых после этой ночи началась чесотка.

В Инсбруке детям сказали, в каком направлении им двигаться дальше, пре­дупредив, что, дойдя до развилки с ука­зателем, они должны повернуть на Ита­лию, а не в противоположную сторону. Ночью группа перешла покрытые сне­гом Альпы (дело было в декабре) и ока­залась в Италии. Последняя остановка была в Милане, куда дети добрались на поезде. В Милане они вышли на перрон огромного вокза­ла, где их должны были встретить, и тер­пеливо ждали, не двигаясь с места. Вско­ре подошел мужчина в английской воен­ной форме   (он был из еврейской бригады) и обратился к детям на идише: «Следуйте за мной». Через пару дней детей перевезли из Милана в Сельвино, где их разместили на бывшей вилле Муссолини. Сюда же позже прибыли и другие группы еврей­ских детей — участников операции «Бриха». Так что в итоге собралось несколько сот подростков от 12 до 18 лет, которых разбили соответственно возрасту на не­сколько групп. Началась учеба, про­должавшаяся полгода. Дети учили иврит, занимались спортом, ходили на пешие экскурсии в горы. Несколько раз в Сель­вино наведывались представители аме­риканских еврейских организаций, пред­лагая ехать в Америку. Желающих не на­шлось: Эрец-Исраэль была для детей, которые провели в пути четыре месяца, путеводной звездой, они буквально бредили этой страной. Тех из них, кто уже овладел иври­том, отправляли в Палестину первыми. В их числе был и Яков Школьник, изучавший иврит в еврейской школе еще до войны.

Якову выдали фальшивый паспорт на имя другого мальчика. Согласно легенде, он через Италию возвращался домой из Франции, где гостил у родственников. Группу детей посади­ли на пароход «Кедма». Это была вторая экспедиция. Первая, отправленная в Эрец-Исраэль на пароходе «Хаим Арлозоров», была перехвачена англичанами и доставлена на Кипр. Пароходу «Кедми» посчастливилось достичь берегов Земли обетованной. Во время проверки документов Яков боялся, что анг­личане его арестуют, но все обошлось. Ему сделали прививку от оспы и маля­рии и отпустили на все четыре стороны. Яков направился в кибуц Гиват-Бренер, где  с 1927 года жил его дядя. Водитель попутки высадил его на дороге, до кибуца подросток  шел минут 15, но они показались ему часами: по пути то и дело попадались апельсино­вые плантации, откуда доносилась араб­ская речь. Только увидев своих, евреев, он, наконец,  облегченно перевел дух.

Новопри­бывшим преподавали иврит, еврейскую историю, ТАНАХ. Потом началась Вой­на за независимость. В августе 1948-го в Израиль репатриировались родите­ли Якова с младшими детьми. Старшему же выпала служба в бронетанковых войсках. Он принимал уча­стие во всех израильских войнах, за ис­ключением Ливанской кампании, куда его не отправили уже по возра­сту. В Ливанской войне погиб его сын...

Яков посвятил жизнь израиль­ской истории. В 1950-е годы закон­чил исторический факультет Еврейско­го университета и в течение 35 лет препо­давал историю. Он живет в кибуце Нецер-Сирени, осно­ванном после войны бывшими узника­ми Бухенвальда, которым посчастливи­лось уцелеть.

Теперь о том, как сложилась судьба других де­тей — участников операции «Бриха». Последний раз они встретились в канун 50-летия Из­раиля, в 1998 году. В кибуце Нецер-Сирени, где проходила эта встреча, собралось человек сто — многие приехали со своими детьми и внуками. Вспоминая свой детский по­ход, участники «Брихи» признавали, что их неле­гальная алия тоже внесла свой вклад в со­здание Государства Израиль. 120 тысяч нелегальных репатриантов, 65 кораблей, доставивших их сюда, — все это оказыва­ло большое давление на англичан, кото­рые, очевидно, в какой-то момент почув­ствовали, что еврейское движение наби­рает небывалую мощь и его уже не оста­новить, сколько ни арестовывай корабли и ни отправляй их на Кипр. Участник встречи, прибывший в Эрец-Исраэль в числе первых групп  в   в 1945 году, рассказывал, что путь, который можно было преодолеть за несколько дней, они проходили в течение месяца, поскольку двигались очень медленно и только днем, чтобы не напороться на мины в Среди­земном море. Завидев мину репат­рианты отталкивали ее от борта палками, не давая ей приблизиться к кораблю. На фоне Катастрофы, которую пережили евреи, их уже невозможно было запугать и заставить отказаться от идеи жить в своем государстве.

*«Бриха» (бегство) - подпольная организация, созданная в 1944-45 годах и занимавшаяся переправкой евреев из стран Восточной Евро­пы на побережье Средиземного и Черного морей для дальнейшей их отправки в подмандатную
Палес­тину). По всей Европе собирали еврейских детей, чьи родители погибли в Катастрофе, после чего они вместе с провожатыми переходили гра­ницу по проторенным и безопасным путям.

СПЕЦИАЛИСТ ПО СТРАХАМ

...Ему было восемь, и он провел в монастыре год. Кроме Шломо и его сестры мать-настоятельница прятала у себя еще троих еврейских детей. Она здорово рисковала, потому что немцы не раз наведывались в монастырь с обысками. Тогда дети укрывались в катакомбах, а если у них не было времени спуститься вниз, залезали в большие кухонные котлы и сидели там, боясь пошевелиться.

Из всех приемышей монахини особо выделяли Шломо - у мальчика была уникальная память: услышав даже самую длинную молитву всего один раз, он тут же запоминал ее и повторял, не пропустив ни одного слова. Священник, узнав о вундеркинде, сказал им: «Этого ребенка берегите особо, его ждет большое будущее в нашей епархии». Когда война закончилась, и за Шломо и его сестрой пришла их мать, чудом выжившая в Освенциме, монахини сначала даже не хотели отдавать мальчика, подававшего такие большие надежды.

Оглядываясь назад, Шломо вынужден был признать: то, что во время войны казалось ему жутким, было не так уж страшно. Его, в отличие от многих еврейских детей, защищали монастырские стены. Мальчика постоянно мучил холод, но он не замерз до смерти. Он все время хотел есть, но не умер от голода. Шломо боялся тогда только одного: если немцы победят в этой войне, он  никогда не увидит своих родителей.

...В 1991-м Шломо написал книгу о годе своей жизни в монастыре и назвал ее «Поля памяти». Издатель предложил ему съездить в Чехословакию - узнать, как сложилась дальнейшая судьба матери-настоятельницы и других монахинь, спасших пятерых еврейских детей. После падения «железного занавеса» это было уже возможно. Шломо удалось разыскать всего одну монахиню, которая в годы войны была самой молоденькой в монастыре: она была еще жива, все остальные умерли. Старушка рассказала ему о том, какой удивительно мужественной женщиной оказалась настоятельница монастыря: после войны она бесстрашно выступала против коммунистического режима в Чехословакии, из-за чего была брошена в тюрьму, где провела несколько лет. Вернувшись в Израиль, Шломо дописал последнюю главу, и издатель отправил рукопись в печать. Книга вышла на двух языках – английском и иврите.

А теперь снова отмотаем цепь событий назад и вернемся в 1940-е годы. До 1944-го немцы не трогали семью Брежниц: отец Шломо был крупным инженером в электрической компании и оккупанты нуждались в таком специалисте. В 1944-м это уже не имело значения, и супруги Брежниц отбыли с очередным транспортом в Освенцим, успев передать детей в монастырь.

Судьба отца неизвестна. Узники, которым посчастливилось выжить, рассказывали, что, якобы он был переправлен из Освенцима в Бухенвальд и был там уничтожен после того, как отказался наладить электрооборудование в крематории. Матери удалось выжить в Освенциме. После окончания войны она добиралась до Чехословакии целых два месяца: все дороги были разрушены, транспорт еще не ходил.

Прибыв в город, где она оставила детей, женщина попросила знакомых устроить с ними встречу, но так, чтобы те не испугались ее худобы и бритого черепа. Когда Шломо и его сестру привели к дому, они сразу поняли, что за ними вернулись родители. Был солнечный летний день, детей завели в темую комнату, где окна были наглухо закрыты ставнями. Они узнали маму по голосу. Отца они так и не увидели, но их мать ждала его всю жизнь, до самой смерти. Ей казалось, что пока нет известия о его смерти, он жив. Из-за этого она не хотела покидать Чехословакию в 1949-м году, когда ее сын Шломо собрался ехать в Израиль с группой молодежного движения «Алият ха-ноар». «Когда отец вернется домой, где он нас будет искать?», - говорила она. Двенадцатилетний мальчик устроил голодную забастовку, чтобы получить от нее разрешение на выезд. Мать приняла это настолько тяжело, что в сердцах сказала: «Знай, что больше мы никогда не увидимся!» Шломо  уехал, а она тут же начала скучать, и через несколько месяцев тоже собралась с младшей дочерью в Израиль, чудом успев проскочить с последней группой евреев из Чехословакии под уже опускающийся «железный занавес». Но и в Израиле женщина продолжала надеяться на возвращение мужа. Однажды, когда в 1959-м году Шломо как лучшего шахматиста отправили в социалистическую страну на школьную олимпиаду, у нее появилась надежда: а вдруг отец, услышав по радио в числе победителей имя и фамилию сына, поймет, что семья в Израиле.

***

В Израиле Шломо вместе с другими подростками был направлен в киббуц «Дгания бет», где прожил четыре года, работая в коровнике и занимаясь дойкой коров, что ему нравилось. Но он еще помнил слова отца, которые тот произнес в день, корнал за ним пришли: «Тебе обязательно нужно учиться, Шломо. Нет ничего важнее». Семья перебралась в Иерусалим. Днем Шломо учился в тихоне, а по вечерам подрабатывал грузчиком и глажкой чужих рубашек. Потом пошел в армию, где его направили в аналитический отдел разведки. В 1956-м году Шломо был участником Синайский кампании, а в 1957-м году в его судьбе наступил резкий поворот… В Иерусалимском университете – впервые в Израиле! - объявили набор на отделение психологии. На 16 мест претендовали около тысячи кандидатов, но Шломо повезло больше, чем другим. Его приняли, а через пару месяцев на парня обратил внимание профессор, который предложил ему работу в университете.

Темой для доктората Шломо Брежниц выбрал стресс. Она не теряет актуальности и по сей день, но тогда Шломо был одним из первых. Он изучал состояние больных накануне тяжелых операций; состояние студентов, которым предстоит важный экзамен; проводил клинические испытания в лабораториях на разных группах людей. Ему важно было понять, какое влияние фактор времени оказывает на развитие стресса: что человеку легче пережить – когда он узнает о чем-то страшном внезапно, или, напротив, задолго до того, как это произойдет. В результате исследований ученый пришел к выводу, что время в данном контексте – фактор неблагоприятный. Работа была опубликована, впоследствии на нее ссылались в своих исследованиях ученые из разных стран.

…В 1960-х годах работами израильского ученого заинтересовались в американской армии: в течение многих лет американцы финансировали исследования Шломо Брежница в области стресса. Американцев в числе прочего интересовало: как человек в той или иной ситуации реагирует на предупреждения об опасности. Например, кто-то позвонил в аэропорт и сказал, что в одном из туалетов спрятана бомба. Тут же начинаются ее поиски: аэропорт закрывают, полеты и вылеты задерживают, людей эвакуируют. В результате ничего не находят.Если через два дня последует такой же звонок? Верить ему или нет? Кто возьмет на себя ответственность сказать, что, скорее всего, речь идет о ложной тревоге и не нужно прекращать работу единственного в стране аэропорта, поскольку это связано с огромными убытками. И как нужно справляться с предупреждениями подобного рода? Шломо посвятил этой проблеме не одно расследование и написал монографию.

...Примерно в то же время Шломо Брежниц изучал состояние солдат в израильской армии – и особенно тех, что служат в особых спецподразделениях и участвуют в сложных и опасных боевых операциях. Во время  Шестидневной войны он уже входил в группу советников тогдашнего главы правительства Леви Эшколя как специалист по стрессовым ситуациям.

Позднее в Хайфе был открыт специализированный исследовательский центр по изучению механизма воздействия стресса на иммунную систему человека. Шломо Брежниц пытался найти ответ на этот вопрос, проводя исследования в лаборатории иммунологии, и пришел к интересным результатам. Его интересовало и другое явление: опровержения, к которым человек прибегает в случае возможной опасности. Например, человек выкуривает пачку сигарет в день, прекрасно зная, что согласно статистике, энное количество заядлых курильщиков умирают от рака легких. Как ему удается убедить себя, что это к нему не относится? Человеческий мозг порой изобретает удивительные трюки, чтобы опровергнуть очевидное! Шломо исследовал эту тему не один год и не раз выносил ее на международные научные симпозиумы.

...Впоследствии Шломо увлекла другая тема, связанная с надеждой. Он слышал от многих врачей истории про больных, которые, по всем показателям, уже должны были умереть, но не умирали. И у каждого из них была на то причина, которая продлевала жизнь: у одной тяжелобольной дочь должна была вот-вот родить, и она хотела дождаться внука; у второго дети не достигли совершеннолетия; третий надеялся на встречу с братом, которого не видел много лет. Все говорили о подобных случаях, но никто не исследовал природы явления, не пытался объяснить, как мысли, связанные с надеждой влияют на физиологические процессы, происходящие в организме. Шломо начал изучать людей из разных групп – потерявших всякую надежду, или, напротив, живущих одной надеждой – с точки зрения биохимического состояния их организма, гормонального фона и других показателей и пришел к очень любопытным результатам, которые по сути открыли новую область в психологии. Сейчас эта тема очень популярна, ее постоянно исследуют в разных странах, но израильский ученый оказался первым.

Последние годы Шломо Брежниц работает над проблемой из совершенно другой области, достаточно новой, по сравнению с предыдущими: он задался целью найти нечто такое, что позволило бы человеку тренировать свой мозг, сохраняя его в рабочем состоянии до глубокой старости. На самом деле ученый шел к этой теме двадцать лет. Просто раньше у него не было соответствующей технической базы для подобных исследований. Теперь возможно создавать специальные компьютерные программы для тренировки мозга. Новая тема поглотила Брежница настолько, что он решил  оставив пост ректора и президента Хайфского университета и целиком посвятить себя исследованиям.

Признанный авторитет в области исследования стресса считает, что условия, в которых выживает Израиль, не простые. Вся страна по сути стала огромной лабораторией по изучения стресса. Но, по мнению ученого, у человека есть поистине неограниченные возможности для того, чтобы сопротивляться самым тяжелым обстоятельствам. Например, в период Катастрофы люди прошли в лагерях и гетто очень страшные вещи и не перестали быть от этого людьми. Иногда человек даже не подозревает, какие силы в нем сокрыты, и обнаруживает это только в экстренной ситуации. Но есть и другие факторы: когда человек чем-то занят; когда он надеется на лучший исход; когда на нем лежит ответственность за других, более слабых людей, ему гораздо легче мобилизовать свои силы и справиться со стрессом.

…Шломо любит Африку и при первой же возможности срывается туда. Его страсть к путешествиям разделяет и жена, доктор наук. Больше всего  любят  тихие и уединенные места. Вторая его страсть – шахматы. Ради этого Шломо даже выучился читать по-русски, потому что лучшие книги по шахматам написаны русскими.

Самый счастливый день в его жизни связан с возвращением мамы из концлагеря, а самый тяжелый – с ее смертью. Шломо считает, что только благодаря матери он стал тем, кто он есть. Ее вера в сына и его способности была безгранична.

…Он ученый и не ищет ответов «там», наверху. Шломо  счастлив оттого, что встает каждое утро и проживает еще один день. Подобное отношение к жизни свойственно многим из тех, кто выжил в Катастрофе. Ощущение скоротечности жизни сопровождает Шломо все годы и он никогда об этом не забывает. И если он, человек, который знает о страхах все, чего-то и боится, то, только одного - впустую растратить время, которое ему еще отпущено.

ДЕЛИКАТНАЯ МИССИЯ

Дипломатические отношения Израиля с Германией были установлены лишь в 1965 году. За двадцать лет заросли окопы и траншеи, заново отстроились разрушенные города. Но остались душевные раны, и они продолжали кровоточить. Никто из израильских дипломатов не выразил желания занять должность посла в Германии, где были уничтожены тысячи евреев. Решительно отказался от этой миссии и уважаемый профессор из Еврейского университета, к которому было обратились представители Министерства иностранных дел. В итоге в Германию поехал Ашер Бен-Натан, который к тому времени был генеральным директором министерства обороны и курировал тайные сделки между двумя странами о поставке в Израиль немецкого оружия.

На самом деле Израиль был готов установить дипломатические отношения с Германией еще в 1950-х годах, но правительство Германии опасалось, что это испортит ее отношения с арабскими странами. К тому же в 1964 году «Нью-Йорк Таймс» опубликовала разоблачающие материалы о тайных поставках в Израиль германского оружия. В результате поднялась буря, и немцы вынуждены были объявить о прекращении поставок оружия в неспокойные регионы, и в том числе в Израиль. Израиль, в с вою очередь, требовал компенсации за нарушение условий сделки. В довершение ко всему Германия не выполнила обещаний о предоставлении долгосрочной ссуды на развитие Негева (речь шла о 500 миллионах долларов, которые должны были поступать в Израиль в течение 30 лет), о чем Бен-Гурион и Адэнауэр договорились еще в 1960-м году. Но так или иначе, но в мае 1965 года соглашение об установлении дипломатических отношений все же было подписано. Оставалось лишь назначить послов. Немцы предложили на эту должность в Израиле Рольфа Пауэлса, который служил во время войны в германской армии, но, как утверждали американцы, не был замешан в военных преступлениях. И все равно его приезд в Израиль сопровождался бурными демонстрациями протеста.

Теперь о том, как приняли немцы израильского посла. Когда в Германии узнали, что послом назначен человек, занимавший в течение нескольких лет высокий пост в министерстве обороны и курировавший тайные сделки о поставках оружия, это вызвало у немцев негативную реакцию. К тому же им было известно, что сразу после войны Ашер Бен-Натан активно занимался поиском военных преступников и составленный им список из 700 имен бывших палачей фигурировал на Нюрнбергском процессе. Однако, в конце концов Израилю пришлось принять Рольфа Паулса, а Германии – Ашера Бен-Натана

В отличие от других, у Ашера не было личных переживаний, связанных с периодом Катастрофы: его семья успела покинуть Австрию в 1938-м году, и никто из ее членов не погиб. А вот для жены посла Эрики, чья сестра была уничтожена в Освенциме, а мать погибла во время оккупации Риги, это было серьезным испытанием. Первые месяцы Эрика, родившаяся, как и ее супруг, в Вене, и свободно владевшая немецким, отказывалась говорить на этом языке, но потом вынуждена была смириться. Тут следует еще добавить, что перед тем, как отправиться в Германию, будущий посол поехал проститься с Бен-Гурионом, который в то время уже отошел от дел - Ашеру было важно услышать его мнение. Бен-Гурион во время встречи сказал ему: «В  будущем Германия станет одной из ведущих стран Европы, и нам крайне важны отношения с ней». Тогда же он предсказал и другое: советская система развалится, и в Израиль приедет большая алия из СССР. Создатель еврейского государства вовсе не был пророком, просто он хорошо знал историю и понимал, что существуют некие закономерные процессы развития общества.

Никаких особых  инструкций от МИДа по поводу того, как ему следует вести себя с немцами и что им говорить, будущий посол не получил. Зато пожеланий удачи и добрых напутствий было в избытке. Все понимали, что его миссия – непростая и очень деликатная, и многое здесь будет зависеть от конкретных обстоятельств, а их предугадать невозможно. Ашер решил, что будет вести себя естественно, оставаясь самим собой и избегая какой-либо двойственности. Он будет говорить в Германии по-немецки и сделает все возможное для сотрудничества двух стран в разных областях. При  этом посланец Израиля сознавал, что эти отношения всегда будут ОСОБЫМИ: никто из израильтян (и он в том числе) не собирается ЗАБЫВАТЬ немцам прошлого и ПРОЩАТЬ преступлений, совершенных против еврейского народа. Ашер Бен-Натан твердо следовал своим принципам, что впоследствии сыграло свою положительную роль. Забегая вперед, скажу: когда в Германии стало известно, что во время своих поездок в Израиль Ашер во всех интервью подчеркивает, что современная Германия – демократическая, либеральная страна, и  надо укреплять с ней отношения, немцы стали относиться к нему  с большим уважением.

А теперь снова вернемся в 1965 год. Еще из иллюминатора самолета посол Израиля и его жена увидели, что в аэропорту их ожидает множество людей. Там были представители МИДа Германии, члены еврейской общины с израильскими флагами и огромное количество репортеров. Состоялась традиционная церемония. Предствитель МИДА Германии обратился к послу Израиля Ашеру по-английски, но держался при этом довольно отчужденно.  Тот тут же ответил ему по-немецки, и это растопило лед. Журналисты попросили Ашера повторить сказанное по-английски и французски, что он, человек, владеющий разными языками, тут же сделал. Он начал свою миссию в качестве посла, отправившись в Кельнскую синагогу и возложив цветы у мемориальной доски, на которой были высечены имена евреев, погибших во время Катастрофы.

Позже немецкие репортеры писали, что представляли израильского посла совсем другим и были поражены, когда увидели высоченного блондина с голубыми глазами, то есть человека совершенно арийской внешности. К тому же внешне  очень похожего на известного немецкого актера Курта Югенса. Дело дошло до того, что когда однажды Ашер Бен-Натан оказался в Каннах в канун международного фестиваля, к нему начали подбегать поклонники этого актера и просить автографы. Израильтянин реагировал на это со свойственным ему юмором: подписывал открытки своим именем – Ашер Бен-Натан. Закончу это коротенькое отступление еще одним курьезом: когда посол Израиля покидал в 1969-м году Германию, в журнале «Шпигель» писали: «Когда Ашер Бен-Натан, прибыл в Германию, все говорили, что он похож на Курта Югенса. Теперь, когда Ашер Бен-Натан покидает свой пост, все говорят, что Курт Югенс похож на израильского посла».

…Во время своего пребывания в Германии Ашеру  приходилось принимать у себя разных людей. Ему запомнился пожилой профессор, у которого при виде посла из еврейской страны перехватило горло и на глазах появились слезы. Были и другие, которые, напротив, держались отчужденно и старались не смотреть в глаза. Третьи спешили сообщить, что у них есть много друзей-евреев, которые совершенно замечательные люди! По тому, как вели себя мои посетители он довольно скоро научился различать их отношение к прошлому и понимать, кто из них сам пострадал от фашистов, а кто, скорее всего, им пособничал. Когда в беседах с немецкими старшеклассниками израильский посол затрагивал тему Катастрофы, одни из них говорили: «Жаль, что я родился так поздно. Я бы обязательно попытался предотвратить это». Другие признавались, что испытывают чувство вины за случившееся. Третьи (таких было немного) заявляли, что прошлое их не волнует.

Из официальных дипломатических приемов ему запомнился тот, где проходила встреча с президентом Германии Липке. Появившись в зале, вместо приветствия Липке с  раздражением сказал Бен-Натану: «По случаю вашего приезда в Германию в аэропорту устроили торжественную церемонию. А вот нашего посла в Израиле ваши сограждане атаковали!» Ашер на это ответил: «Господин президент, я сожалею о случившемся, однако, хочу заметить, что чувства людей, у которых во время войны в гетто и концлагерях были уничтожены их близкие, тоже можно понять». Во время беседы возник еще один конфликт, когда речь зашла об экономической помощи для развитие Негева, обещанной в свое время Бен-Гуриону Адэнауэром. Посол заметил, что обещания следует выполнять, что вывело президента Германии из себя. Он в довольно резкой форме огрызнулся: «Сколько вы будете еще преследовать нас за прошлое и за то, что мы вам еще не заплатили?» Ашер спокойно ответил, что если президент Германии имеет в виду компенсации евреям, пострадавшим от рук фашистов, то должен говорить об этом не только с послом Израиля, но и с послами всех тех стран, где сегодня живут евреи, которым посчастливилось уцелеть во время Катастрофы. В тот же день, ближе к вечеру израильскому послу позвонили из пресс-службы Липке и начали упрекать, что в дипломатической среде не принято передавать журналистам информацию о том, что происходит во время встречи на высшем уровне за закрытыми дверями. Ашер и нашелся, что  ответить.

Дело было так. Едва Липке вышел из помещения, где проходила встреча, к нему тут же подскочил журналист из французской газеты «Фигаро» и спросил: «Как прошла встреча?», на что президент отозвался неосторожной фразой, будто израильской посол накричал на него. Естественно, журналист тут же связался с послом и попросил прокомментировать высказывание президента в его адрес. И Ашер объяснил ему, как все было на самом деле. То же самое он поведал и пресс-секретарю. Ачто ему оставалось делать?

Бен—Натан видел свою основную миссию в налаживании экономических и культурных связей между Израилем и Германий.  Ему  удалось добиться встречи глав правительств, во время которой было подписано соглашение о экономической помощи: в результате Израиль получил от Германии  на развитие Негева  вместо обещанных вначале 500 миллионов долларов полтора миллиарда. И еще один немаловажный момент. В то время, как многие в Израиле считали, что еще не пришло время для культурного обмена с Германией (по этому поводу в Кнессете устраивались шумные дебаты), Бен-Натан утверждал обратное. Показ спектакля о судьбе евреев в России («Тевье-молочник») вызвал в Германии большой интерес: все газеты писали об этом.

Посол еженедельно выступал на ведущих каналах германского телевидения, встречался с журналистами, студентами, рассказывая об Израиле и при этом никогда не уходил от ответа даже не провокационные вопросы. В период его пребывания в должности посла по всему миру прокатилась волна студенческих волнений, не миновала она и Германию. В МИДе Германии Ашера не раз пытались отговорить от посещения студенческих кампусов, где тогда творилось что-то невообразимое. Иные были закрыты и оцеплены полицией. Но он продолжать делать то, что считал нужным. Во время выступлений Ашера  в университетских кампусах арабские студенты устраивали провокации? Однажды, войдя в аудиторию, посол увидел на стене плакаты антиизраильского содержания и потребовал немедленно их снять, заявив, что в противном случае покинет зал. Во Франкфурте, пробираясь в бушующей толпе, Ашер был атакован экстремистки настроенными студентами, которые пытались раскачать его машину. Когда же кто-то вырвал с капота израильский флажок и сломал его у посла на глазах, его терпению пришел конец. Ашер выскочил из машины с криком: «Вы ведете себя как нацисты» и, преследуя нападавших, одним прыжком преодолел заградительный барьер, которым была перегорожена улица. Этот снимок - как он преодолевает барьер, потом появился на первой странице одной из ведущих немецких газет.

На одной из встреч Ашера с немецкой молодежью, из толпы раздался провокационный вопрос: «Как вы можете быть послом в стране, где пост премьер-министра занимает человек с фашистским прошлым (Конрад Кисенгер). Он ответил: «Современная Германия – демократическая страна, и у нас с ней установлены дипломатические отношения. Что же касается Кисенгера, то этот вопрос вы должны задавать не мне, а себе – почему у вас во главе правительства стоит человек с фашистским прошлым». Но самая интересная история случилась у посла  на германском телевидении, где в те годы блистал известный телеведущий Гюнтер Гаус, умело расставлявший ловушки именитым гостям, которых он приглашал в свою студию. Ашер согласился участвовать в его передаче лишь из-за ее высокого рейтинга: послу было важно, чтобы правдивую информацию об Израиле узнали как можно больше жителей Германии. Гаус начал интервью с обыденных вещей, расспросив Ашера о его прошлом. Затем затронул тему Катастрофы и вдруг, безо всякого перехода, неожиданно спросил посла: «У вас есть дочь?». – «Да», - ответил тот, предчувствуя какой-то подвох. «Как бы вы отнеслись к тому, чтобы она вышла замуж за немца?» - спросил Гаус, и в тот же момент Ашер понял, что вот она – ловушка, которую ведущий подготовил для него. Он спокойно ответил, что обычный отец, и, конечно, хотел бы, чтобы дочь выбрала себе спутника, с которым она воспитывалась в одной среде и имеет общие корни. С другой стороны, как человек современный, понимает, что, как бы там ни было, но дочь сама решит, с кем ей быть, и на самом деле не так уж важно, будет ли он американцем, французом или немцем. У любви свои законы». Ответ израильского посла пришелся немцам по душе – его впоследствии растираживали все газеты Германии. Но у истории было забавное продолжение. В 1980 году, во время посещения Германии, будучи в гостях, он разговорился с одной местной журналисткой и рассказал ей о «ловушке», которую устроил ему в середине 1960-х Гюнтер Гаус, и о том, как он из нее выбирался. Собеседница Ашера взорвалась от смеха. Реакция была несколько неадекватной, но она тут же объяснила  причину своего смеха: «А вы знаете о том, что дочь Гюнтера Гауса вышла замуж за негра? Он ей этого до сих пор не может простить!». Тут уже рассмеялся Ашер.

…В мае 1967-го все в Израиле жили ощущением приближающейся войны и многим казалось, что грядет новая Катастрофа. Так вот в Германии тогда устраивались демонстрации в поддержку Израиля, люди обращались в посольство, выражая желание служить в израильской армии, а дети в знак солидарности с еврейским народом посылали письма, вкладывая в конверты денежные купюры. В 1960-х годах многие не соглашались с утверждением Ашера Бен-Натана о том, что между Израилем и Германией всегда будут ОСОБЫЕ отношения, которые определяются прошлым и Катастрофой. Но слова, которые первый посол Израиля в Германии произносил тогда, оказались в каком-то смысле пророческими.

У КАЖДОГО БЫЛА СВОЯ ВОЙНА...

…Они встретились на своей исторической родине: боровшиеся в Эрец-Исраэль за право евреев на свое государство; выжившие в Катастрофе и воевавшие на фронтах Второй Мировой. Представители одного народа, но такой разной судьбы... Как они воспринимали друг друга? Изменилось ли их отношение с течением времени? Что происходило в Эрец-Исраэль после того, как Гитлер пришел к власти и начал войну в Европе?

О том, что чувствовали евреи в Эрец Исраэль в тот недолгий период, когда войска Роммеля приближались к Палестине с юга, лучше всего описал в своем романе «Мальчик и голубь» Меир Шалев. Но, кроме опасений, связанных с возможным вторжением, происходили и другие вещи. Внутренние войны, имеющие отношение к событиям Второй Мировой. Еврейское подполье оказалось по разные стороны баррикад: одни предпочли продолжать войну против англичан, в то время, как другие решили от нее временно отказаться и выступить союзниками англичан в их борьбе с Гитлером.

Тувья Фридман, бывший участник еврейского подполья в составе отрядов «ЛЕХИ»: «Все тогда были против нас: и англичане, и «свои», считавшие нас экстремистами. Еврейские газеты прямо так и писали, что члены ЛЕХИ – преступники. Но мы продолжали взрывать мосты и закладывать бомы в машины англичан, делая все для того, чтобы они навсегда отсюда убрались».

Полковник в отставке Арик Ахмон, участник Шестидневной Войны и Войны Судного Дня, в период Второй Мировой был подростком и жил в киббуце Гиват-Бренер. Он вспоминает это время как относительно спокойный период в Эрец Исраэль: «Англичане больше были озабочены войной с Гитлером, а евреи - войной идей, поделившей их на разные лагеря. Мои родители не были коммунистами, они придерживались более прогрессивных взглядов. Что же касается последствий Второй Мировой, то мы ощутили их в полной мере после того, как сюда начали прибывать из Европы те, кто выжил в Катастрофе – уцелевшие свидетели страшных событий, происходивших в лагерях смерти и гетто».

Моисей Дорман, добровольно ушедший на фронт и командовавший огневым взводом в противотанковом дивизионе: «В отличие от других я понимал, что в случае поражения у меня, как у еврея, шанса выжить нет. И потому всегда берег последний патрон для себя».

Хези Дахбаш, участник Войны Судного Дня, бывший десантник: «Когда я думаю о том, что в советской и американской армиях были евреи, которые освобождали своих соплеменников из концлагерей, у меня по коже бегут мурашки. Я понимаю, что они встречались не как освободители и пленные, а как представители одного народа. Но я помню и то, что в начале вообще не мог понять, какое отношение имеют к Израилю шествия «русских» ветеранов 9 мая, и только со временем осознал: это просто дань памяти их прошлому. Вообще-то я, конечно, горжусь тем, что евреи принимали участие во второй мировой войне. В том, что над Германией была одержана победа, есть и их немалый вклад».

Ури Мильштейн, военный историк, участник Войны Судного Дня, бывший десантник: «Изучая на протяжении многих лет опыт второй мировой войны, я могу определенно сказать: ее выиграли рядовые солдаты, и они были просто молодцы».

Абрам Гринзайд, кавалер Ордена Славы и медали За отвагу: «Когда несколько лет назад меня удостоили чести зажечь факел в День Независимости Израиля, это было равнозначно получению фронтовиком звания Героя Советского Союза в годы войны. Мог ли я себе когда-нибудь представить, что шестьдесят девятую годовщину со дня Победы буду отмечать в Израиле, где вместе с другими ветеранами пройду по центральной улице Иерусалима, надев медали и ордена?»