Глава 2. Возвращенный Иерусалим. 6-дневная война

...В первых числах июня 1967-го года командир 55-й бригады Мота Гур сказал Рами Вальду, лучшему офицеру-подрывнику, который был старше и опытнее многих десантников: «Ты мне нужен здесь, в оперативном штабе», на что тот ответил: «Я хочу быть с ребятами на передовой», - и настоял на своем. Рами погиб под гусеницами танка, наехавшего на него в кромешной тьме. Нашли его не сразу. Опознали по подошвам ботинок. Из-за особого строения стопы он носил обувь с твердой подошвой. Его товарищи-десантники, обладатели мягких бесшумных подошв, перед боем посмеивались: «Рами, ты так гремишь своими ботинками, что поднимешь на ноги всех иорданцев!»

Не прошло и полвека, как город, на улицах которого они сошлись в 1967-м в смертельной схватке, свел их снова. Только на сей раз им нечего было делить, кроме воспоминаний. На встречу с бывшими иорданскими гвардейцами, дослужившимися за 46 лет до полковников и генералов, израильские десантники, одержавшие в 1967-м году победу в Иерусалиме, принесли памятную фотографию братской могилы, в которой они хоронили после страшного боя в районе Гиват ха-Тахмошет убитых иорданцев. Вручал ее иорданскому генералу 80-летний израильский полковник Арик Ахмон, в прошлом – «правая рука» Моты Гура, офицер разведки 55-го парашютно-десантной бригады, вернувшей в июне 1967-го Израилю Иерусалим, а евреям – Стену Плача.

Израиль пытался избежать войны с Иорданией, и солдаты Арабского легиона никак не ожидали столкнуться с израильтянами в Иерусалиме, но так уж вышло. Они были хорошими бойцами и оказывали сопротивление, пока не падали мертвыми. В сражении за Арсенальную горку погибли тридцать шесть израильтян, потери иорданцев были вдвое больше. На другой день Арик Аамон поехал туда с Мотой Гуром посмотреть, как все было, их взору предстала братская могила, присыпанная песком, из которой торчала перевернутая иорданская винтовка с куском картона и надписью, оставленной выжившими в бою десантниками: « Army of Izrael. Buried here are 17 brave Jordanian soldiers. June 7, 1967» (ЦАХАЛ. Армия Израиля. Здесь похоронены 17 храбрых иорданских солдат. 7 июня. 1967). Фотографию этой могилы Арик Аамон впоследствии передал на встрече уцелевшим иорданским гвардейцам, которые сражались тогда против израильтян. Сам Арик Аамон потерял в тех боях двенадцать лучших друзей. За полгода до Шестидневной Войны он был еще командиром их роты, а в июне 1967-го уже только слышал по связи сообщения о гибели своих товарищей, находясь в оперативном штабе Моты Гура.

Отмененная операция

...Все началось с того, что за полгода до войны полковник Мота Гур, командир 55-й парашютно-десантной бригады, сформированной из дивизий резервистов тремя годами раньше, заявил: «Мне нужен офицер разведки не из тех, что закончили лучшие армейские курсы, а из «стариков», которые вели свои роты в бой и умеют «хорошо думать».» Из пятнадцати кандидатов он выбрал Арика. Они были тогда едва знакомы. Ахмон был участником Синайской кампании и многих боевых операций. В течение нескольких месяцев полковник Гур превратил его из хорошего командира роты в незаменимого офицера разведки бригады, сделав его своей «правой рукой». Трех человек, которые всегда были рядом с командиром бригады, участвуя в планировании операций, называли «кухней» Моты Гура: его заместителя подполковника Мойше Стемпеля, офицера разведки майора Арика Ахмона и офицера, координирующего действия дивизий подполковника Амоса Ярона.

За полгода до войны Арик был студентом тель-авивского университета, изучал экономику, а попутно работал в «Едиот Ахронот» начальником отдела по сбору денег за объявления. Там его и застали майские события 1967 года, когда в Израиле уже провели мобилизацию, но продолжали чего-то ждать. Десантники изнывали от бездействия.

Арик спросил тогда Моту: «Ну когда же, наконец?» Тот ответил: «Не волнуйся, Арик, если будет нужда, мы всем сообщим».

...Арик был на работе, когда раздался звонок от Моты. «Все, Арик, сегодня собираем бригаду! Я получил приказ». Ахмон только успел сообщить руководству газеты, что в ближайшие дни его на работе не будет, и побежал на место сбора в чем был – белой рубашке и габардиновых брюках.

Мота сказал, что десантникам предстоит выброситься с парашютами в Синае, нас собираются выбросить с парашютами в Синае, западнее Эль-Ариш, в тылу египтян, чтобы поддержать танкистов, которые будут приближаться к городу с востока, Это был не лучший приказ, и операцию хорошо не продумали, но к счастью, ей так и не суждено было осуществиться. Мота дал Арику сутки на подготовку отчета разведки о нынешнем состоянии противника на основе всех имеющихся в ЦАХАЛе данных. Кроме него, Арина, Амоса и Мойшеле («кухни Моты Гура»), о планируемой операции никто не знал. Ведь когда речь идет о выброске десанта, любая утечка информации может обернуться катастрофой.

Арик поехал в штаб вечером и застал там только дежурного офицера, который был знаком ему еще по киббуцу. Он сказал, что готового материала нет, но есть две большие папки с картами, снимками, донесениями, которые к утру должны быть на месте. «Дирбалек (берегись), я даю тебе их по дружбе, мне этого делать нельзя!». В Израиле есть два выражения, к которым нужно относиться с осторожностью. Никогда не стоит принимать за чистую монету фразы - «ихие беседер» (все будет в порядке) и «тисмох алай» (положись на меня). Потому что нередко все получается ровно наоборот. Арик сказал своему приятелю первую фразу. И позже мы узнаем, что из всего этого вышло.

«Правая рука» Моты Гура работал над папками всю ночь и ближе к утру у Арика был готов отчет на десяти страницах. Мота встретил его словами: «Война уже на пороге. Срочно езжай в Беэр-Шеву за последней информацией по Эль-Ариш». Надо ли говорить о том, что Арик Аамон в ту же минуту забыл о своем обещании вернуть папки на место, оставив их в штабе бригады Моты Гура. Какие папки, если война на пороге! К вечеру Ахмон закончил все дела в Беэр-Шеве и вернулся в Тель-Авив. На сей раз Мота сказал ему: «Арик, пора, вылетаем в Синай». И они поехали на военный аэродром. Началась рутинная подготовка к операции. Про папки Арик уже и не вспоминал. Когда у десантников уже все было готово к высадке в Эль-Ариш, Мота вернулся из генштаба с неожиданным известием: «Поговаривают, что война может начаться с Иерусалима. Давай, Арик, съездим туда, посмотрим... Ведь нельзя исключить, что нас перебросят в Иерусалим».  Мота предпочитал держать офицера разведки всегда при себе. «Ты для меня, Арик, вроде представителя противника, - говорил он ему. – Ведь из всей бригады ты один знаешь, что происходит «по ту сторону», и держишь меня в курсе. Когда я знаю секреты врага, я смогу ему достойно ответить!»  Забегая вперед скажу, что именно по этой причине Ахмон находился рядом с Мотой Гуром в самый тяжелый для себя момент, когда в бою погибали ребята из его роты, а Арик не мог им ничем помочь.

…Мота и Арик поднялись в Иерусалим в субботу. Город тогда напоминал столицу Германии времен берлинской стены, и был поделен на две зоны – западную и восточную. Вдоль границы - иорданские бункеры и заминированные участки, посередине – нейтральная полоса. Они смотрели сверху, оценивали ситуацию, а когда вернулись назад, у них уже был готов общий план на случай, если бригаду решат перебросить на иерусалимское направление.

...Утром десантники увидели взмывающие в небо самолеты, которые летели в Синай. Ночью бригаду тоже должны были перебросить туда, но в десять вечера стало известно, что операция под сомнением, а ближе к полуночи сообщили, что вовсе отменяется.

Нетрудно представить, что бравые десантники испытывали в тот момент!  В то время, как другие успешно продвигаются на юге, они, «сорви-головы» вынуждены сидеть на аэродроме, поскольку кто-то решил не перебрасывать их туда, где все и без того идет хорошо. Если бы они знали в тот момент,  что все переменится в ближайшие часы и им выпадет в этой войне судьбоносная роль!

Трудный выбор

В полдень Моту Гура вызвал к себе командующий центральным фронтом генерал Узи Наркис и сказал, что бригаду десантников перебрасывают в Иерусалим, где начинается война с Иорданией.

Мота вышел от Наркиса в два пятнадцать и сказал, что десантникам предстоит прорвать линию границы в районе Меа-Шеарим и упредить атаку иорданцев, которая ожидается в пять утра.  – И главным противником были тогда не иорданцы, а время. Чтобы провести подобную операцию в условиях плотной городской застройки, ее по правилам военной науки нужно готовить не менее семидесяти двух часов, в экстренном случае – суток. У них же оставалось всего десять часов. И потому в оперативном штабе Моты Гура больше говорили не о том, что НУЖНО сделать, а о том, БЕЗ ЧЕГО МОЖНО ОБОЙТИСЬ. Надо было видеть Моту в момент, когда он говорил командирам: «Без ЭТОГО можно обойтись, у нас НЕ БУДЕТ времени. ЭТО не важно. Это ТОЖЕ не важно...». Офицер разведки Арик Ахмон наивно полагал, что в штабе фронта все уже подготовлено – карты, снимки, информация, которые останется только распределить между командирами. Как же он ошибался! «Все, что у меня было по Иерусалиму, до вас уже разобрали. Так что получите в Иерусалиме, когда прибудете на место», - сказал ему подполковник из службы разведки. Это было все равно, что услышать «ихие беседер!» Иными словами, катастрофа. И тут Арик вспомнил про те две папки, которые забыл вернуть своему товарищу по киббуцу: они остались в штабе Гура! И в них была хотя бы часть того, в чем так нуждались перед операцией десантники: минимум минимума. Арик поделили содержимое папок между командирами. До Иерусалима предстояло добираться окольными путями, поскольку главная дорога простреливалась иорданцами. Общую встречу бригады назначили на пять вечера. То, что Мота с Ариком успели накануне побывать в Иерусалиме и составили общий план, тоже давало определенное примущество.

Итак, вместо Эль-Ариш они получили приказ на Иерусалим, но никто из них тогда не думал о Старом Городе. Задача стояла вполне конкретная: прорвать границу и упредить атаку иорданцев. При этом всего десять часов - вместо суток! - на подготовки при отсутствии необходимых карт, снимков и информации. К тому же с экипировкой, предназначенной для выброски десанта в пустынной местности, а не для наземной операции в центре города с плотной застройкой. С точки зрения военной стратегии – задача невозможная. И при других обстоятельствах Мота Гур должен был однозначно сказать Узи Наркису: «Нет». Но он сказал: «Да». Потому что цель была выше любых расчетов.

Они поднимались в Иерусалим в машине объездными дорогами, и каждый член штаба - Амос, Мойшеле и Арик - по дороге делали свою работу. Мота не пытался никого собой подменить: он предпочитал отдавать распоряжения и знать, что они выполняются. На связи с центральным штабом всегда находился Арик, на связи с командирами дивизий – Амос. Когда прибыли на место, у них уже был готов окончательный план, и в пять вечера все командиры получили задания. В том числе десантникам предстояло прорвать границу и расчистить дорогу остальным под самым носом иорданцев.

Тут важно не упустить еще одну важную деталь…Когда Узи Наркис отдавал Гуру приказ, он добавил такую фразу: «Надеюсь, вы смоете позор 1948 года», и она была очень важна. Потому что генерал имел в виду Старый Город, в который он, будучи командиром Пальмаха, сумел прорваться в 1948-м году, но не смог удержать. И Мота, конечно, сразу понял, что Узи имел в виду, и, вне сомнения, был с ним солидарен, хотя о Старом Городе тогда еще и речи не было! И не было никаких решений правительства. Не будем входить в технические детали, но не забудем о том, что когда Мота Тур планировал операцию, вероятно, он все же УЧИТЫВАЛ эту возможность - войти в Старый Город, если такой приказ все же последует. Во всяком случае, Мота сделал все для того, чтобы бригада десантников была готова к подобному развитию событий. И это было уже ЕГО решение.

В десять часов вечера Моту вызвали к Узи Наркису на крышу Бейт ха-Гистадрут, где находился штаб центрального фронта и откуда хорошо просматривался город. Мота изложил свой план и получил последние указания. Арик все время находился рядом с Мотой и слышал их разговор. Генерал сказал, что танкисты, которые должны были прорваться с севера, ведут тяжелые бои и вряд ли прибудут на место вовремя, согласно плану. Тут Узи Наркис сказал фразу, которая на Моту очень подействовала: «Судьба Хар-Цофим – в ваших руках». И добавил: «Вопрос только в том, когда вы хотите начать операцию – ночью или утром? Если ночью, то у вас будет еще около двух часов темноты, но тогда вы будете пробиваться одни. Если утром, мы сможем поддержать вас авиацией, танками и артиллерией». Мота ответил сразу: «Ночью. Но для принятия окончательного решения мне нужно полчаса на совет с командирами: я хочу быть уверен, что они думают так же, как и я». В половине первого члены штаба встретились с командирами, а в час снова были у Наркиса. Мота сказал ему: «Все за то, чтобы начать операцию ночью, обратной дороги нет».

…Вернуть евреям Старый город и Стену Плача через столько лет... После Шестидневной Войны многие были убеждены, что без воли Всевышнего тут не обошлось. Израиль, которому в 1967-м угрожала война с севера и юга, не только сумел одержать победу на всех фронтах, но и вернул контроль над Иерусалимом.

Арик Ахмон, человек военный, объясняет успех не чудом и не везением. Он, офицер разведки 55-й десантной бригады резервистов, которая первой вошла в Старый город, считает, что причина еще в высокой мотивации. Перед ними стояла цель, которая оправдывала любой риск и любые жертвы (весь «оркестр» Моты Гура – от командиров дивизий до командиров рот – был так настроен), и все думали только о том, как ее достичь.

Окончательный план Мота дорабатывал с Мойшеле (подполковник Моше Стемпель, заместитель Гура), Амосом (подполковник Амос Ярон, офицер, координирующий действия дивизий) и с Ариком уже по дороге в Иерусалим, где они в пять часов вечера встретились с командирами дивизий, и каждый из них получил задание – прорвать ночью границу, поделившую город на восточную и западную часть, и атаковать противника на его территории.

Между чувством и долгом

Операция началась в два часа ночи. Иорданцы сразу даже и не поняли, что израильтяне пытаются прорваться  прямо у них под носом. Ночь была союзником атакующим. Если бы израильтяне начали операцию, когда рассвело, все могло пойти совсем по-другому. Утром уже шли тяжелые бои, которые продолжались до вечера. Арик находился рядом с Мотой, постоянно был на связи со всеми и слышал, как погибают ребята из роты «алеф», которой он командовал еще всего полгода назад. Его душа рвалась к ним, но должность обязывала помогать Гуру, руководившему всей операцией. Мота, очевидно, представлял себе, что Арик испытывал в тот момент, и не забыл об этом, когда позднее писал ему на титульном листе книги-альбома о Шестидневной войне личное посвящение: «Арик, в «хапаке» (оперативный штаб) твое сердце болело за своих солдат, но как офицер разведки ты вдохновлял меня принимать решения по руководству боем; рискуя собой, вызволял товарищей; вошел в Старый город через Львиные ворота и водрузил на куполе мечети израильский флаг...».

…В течение всего вторника в Иерусалиме шли тяжелые бои, иорданцы оказывали ожесточенное сопротивление в каждой точке, и все основные потери с обоих сторон были именно в этот день. Треть состава бригады вышла из строя: в Шестидневной войне израильтяне потеряли девяносто восемь бойцов, многие получили серьезные ранения. Но бой за Иерусалим был настолько важен для них, что все думали только о выполнении приказа пусть даже ценой своей жизни. При том большом количестве погибших и тяжелораненых, которые остались инвалидами на всю жизнь, участники операции до сих пор убеждены, что были тогда правы!

«Храмовая гора в наших руках! Повторяю: Храмовая гора в наших руках!»

В ночь с шестого на седьмое июня в правительстве еще шли споры по поводу того, входить в Старый город, или нет. Одни были «за», другие воздерживались, третьи решительно отвергали подобный шаг, опасаясь мирового скандала. Что же касается бригады Моты Гура, ее оперативный штаб в тот момент находился в Музее Рокфеллера, неподалеку от Львиных ворот, и десантники были готовы войти в Старый город в любую минуту. И тут к нам пожаловал главный военный раввин ЦАХАЛа Шломо Горен и начал убеждать Моту Гура побыстрее войти в Старый город. Тот отшучивался: «Рав Горен, твой командир – Всевышний, и он говорит тебе – «Освободи Стену Плача!», но мой командир – командующий центральным фронтом, и я подчиняюсь ему. Приказа войти в Старый город Узи Наркис мне еще не давал». В память об этом событии сохранилась фотография, где улыбающийся Мота Гур сидит со своими бойцами у стенки, а напротив него - рав Горен. Она запечатлела момент, когда между ними происходил этот разговор.

…Израильтяне не знали, что иорданцы приняли решение отступить, и входили в притихший Старый город, где оставалось лишь небольшое число бойцов Арабского легиона, до которых приказ командования, очевидно, просто не дошел: они еще продолжали оказывать десантникам сопротивление.

Утром члены штаба Моты Гура поднялись наверх. Этот снимок, где они сидят на Масличной горе спиной к фотографу и смотрят на Старый город, теперь один из символов Шестидневной Войны, хотя там не видно лиц. Когда шли бои, десантникам было не до поз, и военные фотографы всегда находились позади них, именно поэтому на многих снимках, и в том числе на том, где Мота Гур со своими офицерами поднимается на Храмовую гору, видны лишь из спины.

В четверть десятого утра прибор связи, который Арик Ахмон держал в руке, «ожил»:  вызывали из штаба центрального фронта. «Как можно быстрее входите в Старый город!» - дежурный офицер, передавший это сообщение, через год погиб в военной операции, а в тот момент, когда он передал нам приказ генерала Узи Наркиса, никто даже не понял исторической значимости происходящего. Для офицеров штаба приказ означал тогда лишь одно - нужно готовиться к новому этапу операции. Лишь когда они начали подниматься на Храмовую гору, до многих дошло: происходит что-то необычное! Из тех, кто находился в момент получения приказа в штабе один Мота понял всю важность момента. Уже то, что он, вопреки военным правилам, решил войти в Старый город с офицерами оперативного штаба в числе первых, было очень необычно. Ведь один прицельный выстрел из базуки – и бригада обезглавлена. Похоже, Мота чувствовал, что все уже позади. В тот день он с самого утра не расставался со своим дневником, в который время от времени что-то записывал, и находился в каком-то особом состоянии, словно видел уже нечто большее, чем видели другие. Впоследствии на основе этого дневника он напишет свою знаменитую книгу «Храмовая гора в наших руках». А тогда он просто сказал водителю: «Бенци, езжай!» И они двинулись в направлении Старого города. Сзади ехал джип, откуда военный корреспондент в это время снимал происходящее. Этим черно-белым снимкам предстояло войти в историю Шестидневной Войны.

И вот уже подъем на Храмовую гору, все устремляются вверх по ступеням: Мота – чуть впереди остальных. Первое, что поразило участников происходящего - непривычная тишина. На огромной площадке никого не было. Арик бросился с «узи» за угол, чтобы проверить, нет ли засады. Потом они сидели, прислонившись к камням, напротив мечети, откуда Мота продолжал отдавать распоряжения членам бригады, еще очищавшим от остатков Арабского легиона Старый город, который через два часа уже полностью был под контролем израильтян.

На Храмовую гору начали подтягиваться бойцы бригады. У всех было ощущение праздника. У Стены Плача уже развевался израильский флаг, который поднял заместитель Моты Мойшеле Стемпель. Арик переглянулись с офицером связи Эзрой Орни. Кто из них произнес тогда эту фразу: «Может, вывесим флаг и на куполе мечети?» Спросили Моту. Он кивнул: «Хорошо». И Арик с Эзрой направились к двери мечети, захватив с собой еще одного парня из бригады по фамилии Полак. На двери висел большой замок, который Эзра открыл с помощью «узи»  и прихватил с собой в качестве реликвии (этот замок со следами пуль он хранит у себя до сих пор).

Едва десантники оказались внутри, как их ноги погрузились в ворс роскошных ковров, устилающих пол мечети. Они отыскали дверь и лестницу, ведущую наверх: она находилась между внутренним каменным куполом и внешним, покрытым позолочеными пластинами. Начали подниматься. Эзра Орни – впереди, как более молодой и спортивный. Откуда-то издалека еще доносились звуки выстрелов, а здесь они были совсем одни. Добравшись до верхней части купола, Эзра встал Арик на плечи, чтобы дотянуться до металлической конструкции и прикрепить флаг.

Едва десантники успели спуститься вниз и выйти из мечети, как прибор связи снова «ожил»: на сей раз сам министр обороны срочно вызывал Моту Гура. Разговор между ними сразу начался с криков Моше Даяна: «Вы с ума сошли?! Сейчас же снимите с мечети флаг! Хотите, чтобы весь мусульманский мир поднялся против нас?! Израильский флаг на куполе мечети - это последнее, что нас сейчас нужно! Немедленно снимайте!». Мота отдал приказ снять флаг, но ни Арик, ни Эзра не захотели идти - послали вместо себя Полака, который все за них сделал. Так что флаг, который Моше Даян увидел в бинокль, повисел не вершине купола совсем недолго.

Но это еще не конец истории. Вскоре на Храмовую гору поднялся сияющий рав Горен. Он в те дни не расставался со свитком Торы и шофаром, в который постоянно трубил. В отличие от сосредоточенного на своих мыслях Моты, рав Горен пребывал в такой эйфории, что даже захотел зайти в мечеть – посмотреть. Мота окликнул офицера разведки: «Арик, покажи раву мечеть!». И они пошли туда, прихватив с собой еще рава Коэна. Осмотрелись, и вдруг рав Горен поднимает руку с шофаром и спрашивает: «Трубить или не трубить?»  Его спутники в замешательстве. Потом кто-то из них ему говорит: «Рав Горен, наверное, не стоит. Ведь мы тут одни, все равно никто не услышит». И он не стал трубить.

Заканчивая историю про израильский флаг, добавлю только, что исторический разговор, который состоялся по связи между Мотой Гуром и командующим центральным фронтом Узи Наркисом, записали для эфира и впоследствии каждый год транслировали по радио: «Храмовая гора в наших руках! Повторяю: Храмовая гора в наших руках! – сообщал Гур Наркису. Но там была еще одна фраза – о том, что подполковник Стемпель вывесил израильский флаг у Западной Стены, а майор Ахмон и лейтенант Орни – на куполе мечети. Эту запись повторяли в День Иерусалима каждый год, и мать Арика Ахмона всякий раз ждала момента, когда Мота Гур в очередной раз произнесет имя ее сына – майора Ахмона. Впоследствии «Коль Исраэль» знаменитую фразу урезал, очевидно, из соображений политкорректности, оставив только ее начало («Храмовая гора в наших руках! Повторяю: Храмовая гора в наших руках!), в то время как на «Галей ЦАХАЛ» ее продолжали транслировать в полном формате. Прошло еще несколько лет прежде чем нас имена Ахмона и Орни стерли из записи, ставшей достоянием истории.

После окончания войны Мота попросил офицера разведки задержаться на резервистских сборах, чтобы проверить все детали нашей операции в Иерусалиме, проанализировать промахи и составить подробный отчет. «Арик, если мы будем знать наши ошибки, то сможем избежать их в будущих войнах», - сказал он ему. На данные этого отчеты Мота не раз ссылается своей знаменитой книге «Храмовая гора в наших руках!», обобщившей опыт Шестидневной Войны. Примечательно, что она вышла как раз в те дни, когда начиналась Война Судного Дня.

Бой за Гиват-Тахмошет

…Алону Вальду в 1967-м был всего год, когда его отец десантник-резервист Рами Вальд погиб в районе Гиват ха-Тахмошет. Воспитанием Алона занимались боевые товарищи Рами. Отца Алон знает только по их рассказам. Участники Шестидневной Войны не стали ждать, пока министерство обороны начнет решать проблемы семей своих погибших друзей и сами взяли опеку над вдовами и сиротами.

О том, как поступил бы его отец в той, или иной ситуации Алон мог судить лишь по отношению его товарищей друг к другу… Так что для меня даже вопроса такого не было – где служить. Только в десанте! И мать, вдова Рами Вальда, его поняла. Подписывая бумагу о своем согласии на службу единственного сына в боевых войсках, она  только произнесла: «Сынок, твой отец всегда рисковал...пожалуйста, береги себя».

Порой Алон задавался вопросом:  а что если бы офицер-подрывник Рами Вальд согласился на предложение командира бригады Моты Гура? И, может быть, тогда рядом с ним все эти годы был живой отец, а не его фотографии на стене? И всякий раз понимал: нет, не мог он поступить иначе! Начиная с Синайской кампании десантников учили всегда быть первыми. Можно представить себе, что они чувствовали весной 1967-го после двухнедельного ожидания начала операции в тылу египтян – какой десантник об этом не мечтал? - когда оказались в узких траншеях Гиват ха-Тахмошет, в полной неизвестности. И все же они пробились к вершине холма за несколько страшных часов ценой огромных потерь, привычно выполняя приказ и не сознавая, что творят историю. А теперь представим себе, как утром, после боя, они вдруг узнают по связи, что их товарищи уже вошли в Старый город. Казалось бы, самое время поспешить к ним, разделить радость победы, прикоснуться к Стене Плача... А что делают они? Разбирают груду камней и сооружают из них холмики двух братских могил: в одной – их погибшие товарищи, в другой – иорданские легионеры. При том, что армейский устав не обязывает их хоронить врагов. Способность сохранять уважение к мертвому противнику даже после тяжелых потерь говорит о них не меньше, чем все остальное.

...Накануне заключения мира с Иорданией, на Гиват ха-Тахмошет встретились участники самого кровопролитного боя Шестидневной войны. Израильтяне и иорданцы пожали друг другу руки, после чего один из гостей, иорданский офицер произнес: «Мы считались в армии короля лучшими из лучших, стояли насмерть, предпочитая невыполнению приказа пулю в лоб. Ваши ряды редели, а вы все равно рвались вперед, словно одержимые, как будто вас сзади кто-то подталкивал. Чем объяснить такое упорство?» Израильский офицер-десантник ему ответил: «Нас подталкивал вперед весь еврейский народ, его история, память о погромах, скитаниях на чужбине и Катастрофе. Это было нечто большее, чем страх не выполнить приказ командира».

Споры о том, нужно ли было такой ценой брать эту высоту или нет, не прекращаются до сих пор: операция начиналась в условиях полной неизвестности, бункеры охранялись лучшими бойцами арабского легиона, которые при любых обстоятельствах предпочитали отступлению смерть, готовые даже к рукопашной схватке. Но в итоге невероятно трудный бой был выигран рядовыми бойцами, которым приходилось заменять погибших офицеров, ведь в израильской армии, в отличие от американской, офицер приказывает «за мной!» , а не "вперед!", и сам ведет за собой солдат.

Гиват ха-Тахмошет был для них не просто местом боя, а чем-то большим. На вершине холма – три обелиска. На одном – имена погибших в Шестидневной войне, на втором – в Войне Судного Дня, на третьем – в Первой Ливанской. Дальше железный лист начинает заворачиваться внутрь, создавая преграду. Это своего рода символ надежды на лучшее будущее: Израиль хочет мира, а не войны, которая может обернуться новыми жертвами, и на вершине холма Гиват ха-Тахмошет нет места новым обелискам.

Второй бой за "Гиват ха-Тахмошет"

...Разве могли себе представить десантники, погибшие в тяжелейшем бою за Арсенальную горку (Гиват ха-Тахмошет), что спустя десятилетия их дети и вдовы тоже будут сражаться за этот знаменитый холм с израильским флагом в руках?

Все началось с того, что обещания министерства обороны о финансовой поддержке мемориала, обладающего государственным статусом, не были выполнены. Гиват ха-Тахмошет оказался под угрозой закрытия.

Алон Вальд и десяток его товарищей, у которых отцы погибли в Шестидневную войну, решились на отчаянный поступок. Они сняли с флагштока, установленного на вершине холма, огромный израильский флаг, свернули его и положили себе на плечи. Их путь лежал через Старый город к дому премьер-министра Нетаниягу.

Это была тихая демонстрация – без лозунгов и речей. Просто дети участников Шестидневной Войны решили, что если их лишают мемориала, где погибли отцы, и возможности рассказать о их подвиге другим, значит, флагу там не место. По пути к нам стали присоединяться вдовы и внуки погибших в боях за Иерусалим, их братья, сестры, боевые товарищи и все, кому небезразлична история Шестидневной Войны. Услышав о нашем походе, радио и телевидение тут же прислали на место своих репортеров, и «горячая» новость дошла до членов правительства. Премьер-министр вызвал к себе министра обороны.

Кто-то позвонил директору Гиват ха-Тахмошет Катри Маозу: «Надо их остановить!», на что он ответил: «Этих ребят не остановит сейчас даже сам господь Бог! У них отцы погибли на Гиват ха-Тахмошет!». Когда до дома Биби Нетаниягу оставалось метров восемьсот, Алону Вальду позвонил на мобильный телефон один из боевых товарищей отца и сказал: «Алончик, возвращайтесь. Решение принято. Все в порядке. Гиват ха-Тахмошет остается!». В одиннадцать вечера участники акции поднялись на холм, вернули на место флаг, зажгли факел, затянули «ха-Тикву» и дали клятву, что не допустим третьего сражения за Гиват ха-Тахмошет. Это место останется в истории навсегда.

День Иерусалима

Выходцы из бывшего Союза, где память о Второй Мировой Войне увековечена множеством монументов и музеев, а обладатели боевых орденов даже спустя десятилетия после ее окончания награждаются юбилейными медалями, рано или поздно обращают внимание на скромность израильских военных наград и обелисков погибшим бойцам. Музей танковых войск в Латруне и Музей ВВС в Хацоре известен каждому, но вы не найдете в Израиле Музея Войны Судного Дня, подобному египетскому, или Музея Шестидневной Войны, что вовсе не означает, будто израильтяне не дорожат своей военной историей. Каждый год участники Шестидневной Войны поднимаются в столицу в День Иерусалима – не ради торжественных церемоний, а ради скромных обелисков, установленных на месте гибели своих товарищей, чтобы вспомнить каждого из них поименно вместе с теми, кто уцелел.

- Мы сидели во-он на той крыше, - вспоминает подполковник Эзра Орни, офицер связи штаба 55-й парашютно-десантной бригады Моты Гура, первой вошедшей в Старый город (до начала скромной памятной церемонии у обелиска погибшим на территории музея Рокфеллера в Восточном Иерусалиме, остаются считанные минуты). - Начали операцию в два часа ночи, а к шести утра уже выбили отсюда иорданцев. Внутри было тихо, ни одного человека, но иорданцы продолжали обстрел со стен Старого города. Мота связался с нашими артиллеристами, и они открыли встречный огонь из минометов. Поначалу все шло по плану, но в какой-то момент у одного из наших минометов, очевидно, сбился прицел, и снаряд упал здесь, - он проводит рукой по выбоинам, оставленным в стене осколками и продолжает. - На этом самом месте стояли два друга – когда-то они ходили в одну гимназию и долго не виделись: Йоси Израиля не покидал, а Ноам учился на врача в Италии и сразу полетел домой, едва узнал о начале войны. Они успели только обняться и перекинуться парой фраз, как их накрыло взрывом. Кто-то закричал: «Нужен санитар!» Я был в этот момент на крыше, но услышав этот крик, сразу побежал вниз, на ходу вскрывая свой индивидуальный перевязочный пакет, который был бесполезен при таком количестве раненых. И тут до меня дошло: у артиллеристов сбился прицел, и нужно срочно прекратить огонь, пока сюда, во дворик, который еще минуту назад казался самым надежным местом, не упал второй наш снаряд. Я понесся к джипу, где находился прибор связи со штабом центрального фронта. Мы знали, что командир артиллерии находится сейчас на крыше Бейт ха-Гистадрут рядом с Узи Наркисом, код которого мне был известен. Быстро настроив прибор, я вышел на связь с генералом Наркисом, назвал свой код и передал зашифрованное сообщение о происходящем, о чем он тут же сообщил командиру артиллерии и обстрел прекратился. Я побежал к Моте и обо всем ему доложил.

...Мота Гур упоминает о трагическом случае гибели десантников от дружественного огня в своей книге «Храмовая гора в наших руках!»: «Когда Орни прекратил огонь, я готов был его расцеловать...»

...Офицер разведки 55-й бригады Арик Ахмон, находившийся во время этой трагедии рядом с Мотой Гуром, и участвующий в нашем разговоре, подтверждает: «Орни был единственным, кто сообразил в тот момент, что нужно делать!»

...Вместе с полковником Ахмоном, офицером разведки штаба 55-й парашютно-десантной бригады Моты Гура, первой вошедшей в Старый город,  я отправляюсь из Музея Рокфеллера еще на одну скромную церемонию, которая проходит в Восточном Иерусалиме у обелиска, установленного в память о погибших в боях за Иерусалим десантниках 28-й дивизии. Она была первой из дивизий, на базе которых Мота Гур создавал прославленную 55-ю бригаду, вернувшую евреям Стену Плача и изменившую ход Войны Судного Дня уже под командованием Дани Матта. Первым десантникам из старейшей 28-й дивизии уже за восемьдесят. Среди них – соратник легендарного Меира Хар-Циона по 101-му спецподразделению Шимон Каганер по прозвищу «Кача» и его товарищи. В конце церемонии Кача поднимается по ступенькам к обелиску, опираясь на палку, и вместе с молодым десантником возлагает к подножию венок.

…Историю о возвращенном Иерусалиме я хочу закончить упоминанием о Мойше Стемпеле, заместителе Моты Гура, снискавшем славу самого сурового человека в бригаде. Невысокий, крепко сбитый и на редкость выносливый, он обладал еще невероятной внутренней силой. Близкие Стемпеля погибли в Катастрофе. Мойшеле (так звали его боевые товарищи) был отличным командиром и никогда не выражал своих эмоций по поводу удач или неудач. Он был человеком поступка, и делал все, что от него требовалось, без лишних слов. И надо же такому случиться: именно Мойше Стемпелю судьба предначертала водрузить израильский флаг у Стены Плача, к которой евреев не пускали на протяжении девятнадцати лет! И вот уже десантники устремили взгляд на развевающееся полотнище, вскинув руку в воинском приветствии. Заметив, как дрожит рука у Мойше Стемпеля, один из товарищей бросил на него встревоженный взгляд: «Ты в порядке?». - «Если бы мои предки знали, что я вместе с другими израильскими десантниками пробьюсь к Западной Стене и вывешу на ней израильский флаг, они согласились бы тысячу раз отдать за это свою жизнь», - произнес суровый Стемпель. И, может быть, впервые за долгое время его глаза повлажнели. Спустя несколько лет Мойше Стемпель погиб в схватке с террористами….