Лев Толстой в зеркале психологии. Беседа 15

Беседа 15. Фактов нет. Есть наше восприятие их

— Как вы представляете себе процесс познания?

— Человек всегда познает все через разум, а не через веру. Можно было бы обманывать, утверждая, что он познает через веру, а не через разум; но как только человек знает две веры и видит людей, исповедующих чужую веру так же, как он свою, так он поставлен в неизбежную необходимость решать дело разумно.

— То есть, имеются два способа познания мира?

— Да. Один самый грубый и неизбежный способ познавания пятью чувствами. Из этого способа познания не сложился бы в нас тот мир, который мы знаем, а был бы хаос, дающий нам различные ощущения. Другой способ состоит в том, чтобы, познав любовью в себе себя, познать потом любовью к другим существам эти существа; перенестись мыслью в другого человека, животное, растение, камень даже. Этим способом познаешь изнутри и образуешь весь мир, как мы знаем его. Этот способ есть то, что называют поэтическим даром, это же есть любовь. Это есть восстановление нарушенного как будто единения между существами. Выходишь из себя и входишь в другого. И можешь войти во все. Все — слиться с Богом, со Всем.

— Вы выдвигаете понятие «ложная наука» в отличие от науки «подлинной». Что является основным критерием такого деления?

— Основная цель, законченный образ — идеал. Если идеалы подлинные, то наука подлинная, а если идеалы ложные, то наука стоит на ложном пути. Мы так извратили понятие науки, что людям нашего времени странно кажется упоминание о таких науках, которые сделали бы то, чтобы не было смертности детей, не было проституции, сифилиса, не было бы вырождения целых поколений и массового убийства детей. Нам кажется, что наука только тогда наука, когда человек в лаборатории переливает из склянки в склянку жидкости, разлагает спектр, режет лягушек и морских свинок, разводит на особенном научном жаргоне смутные, самому ему полупонятные теологические, философские, исторические, юридические, политико-экономические кружева условных фраз, имеющих целью доказать, что то, что есть, то и должно быть.

— Что главное в настоящей науке?

— Настоящая наука, — такая наука, которая действительно заслуживала бы то уважение, которого теперь требуют себе люди одной, наименее важной части науки, вовсе не в том. Настоящая наука в том, чтобы узнать, как должно и как не должно учредить совокупную жизнь людей: как учредить половые отношения, как воспитывать детей, как пользоваться землей, как возделывать ее самому без угнетения других людей, как относиться к иноземцам, как относиться к животным и многое другое, важное для жизни людей.

— Разве наука изучает жизнь не со всех сторон?

— Да в том-то и дело, что у всякого предмета столько же сторон, сколько радиусов в шаре, то есть без числа, и что нельзя изучать со всех сторон, а надо знать, с какой стороны важнее, нужнее, и с какой менее важно и менее нужно. Как нельзя подойти к предмету сразу со всех сторон, так нельзя сразу и со всех сторон изучать явления жизни. И волей-неволей устанавливается последовательность. Вот в ней-то и все дело. Последовательность же эта дается только разумением жизни.

— Но разумение не является точным научным методом.

— Приемы естественных наук, основывающих свои выводы на фактах, – самые ненаучные приемы. Фактов нет. Есть наше восприятие их. И потому научен только тот прием, который говорит о восприятии, о впечатлениях.   

— Научное знание представляет собой систему.

— Система, философская система, кроме ошибок мышления, несет в себе ошибки системы.

— А разве впечатления достаточно убедительны?

— Не всегда. Когда я читал Шри Шанкара, то понял, что основная метафизическая мысль о сущности жизни хороша, но все учение путаница, хуже моей.

— Наука призвана выявлять законы развития объектов и явлений окружающего мира.

— Есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскивания причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.

— Факт за фактом, теория за теорией, мы расширяем знания. Это неизбежно.

— Расширение знаний и вытекающие из них последствия совершенно независимы от нравственного совершенствования и нравственное совершенствование от физических знаний; они могут совпадать, но могут и быть в противоречии друг с другом.

— Сменяются парадигмы научного знания, разрабатываются новые методы…

— Мы стали невежественны потому, что навсегда закрыли от себя то, что только и есть всякая наука, — изучение тех ходов, которыми шли все великие умы человечества для уяснения истины. С тех пор, как есть история, есть выдающиеся умы, которые сделали человечество тем, что оно есть. Эти высоты умственные распределены по всем тысячелетиям истории. Мы их не знаем, закрыли от себя и знаем только то, что вчера и третьего дня выдумали сотни людей, живущих в Европе.

— Какая наука является главной для человечества?

— Та, что более всего содействует исполнению этого назначения, то изучается более всего и считается главной наукой; то, что менее, то менее и считается менее важной наукой; то, что совсем не содействует исполнению назначения человеческой жизни, то вовсе не изучается, или если и изучается, то это изучение не считается наукой.

— Познание вы не отделяете от основной задачи человечества — единения?

— Познание чего бы то ни было для нас есть перенесение на другие предметы нашего знания о том, что жизнь есть стремление к благу, достигаемое подчинением закону разума. Не себя мы можем познавать из законов, управляющих животными, но животных мы познаем только из того закона, который знаем в себе. И тем менее можем познавать себя из законов своей жизни, перенесенных на явления вещества. Все, что знает человек о внешнем мире, он знает только потому, что знает себя и в себе находит три различных отношения к миру: одно — отношение своего разумного сознания, другое — отношение своего животного и третье — отношение вещества, входящего в тело его животного. Он знает в себе эти три различных отношения и потому все, что он видит в мире, располагается перед ним всегда в перспективе трех отдельных друг от друга планов: 1) разумные существа; 2) животные и растения и 3) неживое вещество.

— Но вы писали, что «никакая истина одинаково не представляется двум людям».

— Да.

— Еще резче вы выступали против некоторых общественных теорий.

— Конту — систематику и вместе с тем религиозному человеку — пришла в голову под влиянием новых тогда физиологических исследований Биша старая мысль, высказанная еще Менением Агриппой, — мысль, что человеческие общества, даже все человечество можно рассматривать как одно целое — организм. Тогда люди есть живые частицы отдельных органов, имеющих каждая свое определенное назначение служить всему организму. Мысль эта так понравилась Конту, что он на ней начал строить философскую теорию, и теория эта так увлекла его, что он совершенно забыл о том, что исходная точка его теории была не больше, как хорошенькое сравнение, уместное в басне, но никак не могущее служить основной науки. Он, как это часто бывает, принял любимую им гипотезу за аксиому и вообразил себе, что вся теория его построена на самых твердых основах.

— Но ведь и Конт создавал социологию как науку о том, как человечеству стать счастливым.

—  Позитивная философия Конта и вытекающее из нее учение о том, что человечество есть организм; учение Дарвина о законе борьбы за существование, руководящем будто бы жизнью, и вытекающего из него различия пород людских; столь любимая теперь антропология, биология и социология имеют одну эту цель. Все эти науки стали любимыми науками, потому что они все служат оправданию существующего освобождения себя одними людьми от человеческой обязанности труда и поглощения ими труда других.

— В развитии общества вы отрицали одновременно и эволюцию, и революцию в том виде, как ее понимали теоретики. Теорию Маркса о неизбежности экономического прогресса, состоящего в поглощении всех  частных производств капитализмом, вы считал безосновательной. Почему?

— В науке господствуют фикции — «словечки»: с ними носятся, и на основании их пишут книги, трактаты, и толпа верит этим словечкам, ни минуты не сомневаясь, что то, что выражено этими словечками, есть несомненное подтверждение всей мудрости человечества, истины. Таково словечко Мальтуса, что народонаселение увеличивается в геометрической, а средства пропитания в арифметической прогрессии, таково словечко о том, что мысль есть выделение мозга (secretion), таково словечко, что происхождение видов имеет началом борьбу за существование.

— Вместе с тем ведь вы не отрицали социологии как науки.

— Я выступал против произвольности исходных допущений, но говорил о важности социологических исследований. Цель же науки социологии — счастье людей. Наука эта и ее приемы резко отличаются от всех других наук.

— Вы писали, что «дело науки — служить людям». А в чем дело искусства?

— Искусство вообще есть передача всякого рода чувств. Но искусством, в узком смысле этого слова, мы называем только то, которое передает чувства, признаваемые нами важными. Так и наука вообще есть передача всех возможных знаний, — но наукой, в узком смысле этого слова, мы называем только ту, которая передает знания, признаваемые нами важными. Определяет же для людей степень важности как чувств, передаваемых искусством, так и знаний, передаваемых наукой, религиозное состояние известного времени и общества, то есть общее понимание людьми этого времени и общества назначения их жизни.

— Что нужно для создания произведения искусства?

— Много условий. Нужно, чтобы творец стоял на уровне высшего для своего времени миросозерцания, чтобы он пережил чувство и имел желание и возможность передать его и при этом еще имел талантливость к какому-либо роду искусства. Все этим условия, нужные для произведения истинного искусства, очень редко соединяются.

— Вам часто ставят в вину ваши высказывания против железных дорог, электричества и книгопечатания. Вам не кажется, что вы выступаете  несколько  резко, абсолютизируя его негативные последствия, не считая прогресс неизбежным и призывая его задержать?

— Я размышлял о мудрости, которая не заключается в познании вещей. Есть бесчисленное множество вещей, которых мы не можем знать. Не в том мудрость, чтобы знать как можно больше. Мудрость человеческая в познании того порядка, в котором полезно знать вещи; она состоит в умении распределять свои знания соответственно степени их важности.

— В обществе зачастую приходится наблюдать обратный эффект.

— Одна из главных причин ограниченности людей нашего интеллигентного мира — это погоня за современностью, старание узнать или хоть иметь понятие о том, что написано в последнее время. Мы боимся, как бы чего не пропустить. А пишется по каждой области горы книг. И все они, по легкости общения, доступны. О чем ни заговори: «А вы читали Челпанова, Куна, Брединга? А не читали, так и не говорите». И надо торопиться прочесть. А их горы. И эта поспешность и набивание головы современностью, пошлой, запутанной, исключает всякую возможность серьезного, истинного, нужного знания.

— Вы разделяете ум и мудрость?

— Большинство не только считающихся умными людьми, но действительно очень умные люди, способные понять самые трудные рассуждения научные, математические, философские, очень редко могут понять самую простую и очевидную истину, что составленное ими иногда с большими усилиями суждение о предмете, суждение, которым они гордятся, которому они поучали других, на основании которого они устроили всю свою жизнь, — что это суждение можно быть ложно.

— Как же тогда живут глупые люди?

— Что же касается людей глупых, которых много, то у них есть защита, посредством которой они таковыми не кажутся. Во-первых, это дилетантизм. Как только их оппоненты в споре пытаются углубиться в суть предмета, они меняют его, поскольку знают обо всем понемногу. Во-вторых, убедительность интонаций. Сначала поражаешься, почему глупым людям свойственные такие уверенные, убедительные интонации. Но так и должно быть. Иначе бы их никто не слушал. В-третьих, у них есть самоуверенность для защиты.

— Разве образованность не всегда совпадает с умственным развитием личности?
Помнится, что Лев Семенович Выготский утверждал, что обучение ведет за собой развитие.

— Только если процесс образования направлен на нужный предмет. Развитие памяти и внимания не может быть самоцелью и не может быть основным средством образования ребенка. Ребенка необходимо приобщать к  культуре человечества, а не к нашему пониманию этой культуры. Такое положение дел исходит из того, что культура как социальное явление только проявляется в некоторых материальных предметах, но в целом она лежит в области бессознательной. Поэтому обучение культуре невозможно в принципе теми методами, которые применяются в школах. Сознание добра и зла, независимо от воли человека, лежит во всем человечестве и развивается бессознательно вместе с историей, поэтому  молодому поколению так же невозможно привить образованием нашего сознания, как невозможно лишать его этого нашего сознания и той ступени высшего сознания, на которую возведет его следующий шаг истории.

— Какая передача знаний наиболее эффективна?

— Есть три отрасли педагогики, потому что есть три рода мышления: 1) логический, 2) опытный и 3) художественный. Наука, учение есть не что иное, как усвоение того, что думали до нас умные люди. Умные люди думали всегда в этих трех родах: или делали логические выводы из положения – мысли: математика и математические науки; или наблюдали и, отделив наблюдаемое явление от  всех других, делали выводы о причинах и следствиях явлений; или описывали то, что видели, знали, воображали. Короче: 1) мыслили, 2) наблюдали и 3) выражали.

— Педагоги могут ошибиться в ученике?

— Да, если не пытаются разобраться в том, что чувствует ребенок, как он усваивает знания. Например, отец и педагог были оба недовольны Сережей Карениным, и действительно, он учился очень дурно. Но никак нельзя было сказать, чтоб он был неспособный мальчик. Напротив, он был много способнее тех мальчиков, которых педагог ставил в пример Сереже. С точки зрения отца, он не хотел учиться тому, чему его учили. В сущности же, он не мог этому учиться. Он не мог потому, что в душе его были требования, более для него обязательные, чем те, которые заявляли отец и педагог. Эти требования были в противоречии, и он прямо боролся со своими воспитателями. Ему было девять лет, он был ребенок; но душу свою он знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз, и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой познания. И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а не у учителей. Та вода, которую отец и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась и работала в другом месте.

— Что нужно сделать, чтобы «вода» работала в нужном месте?

— Если эти учителя будут в состоянии сделать свои уроки занимательными, уроки эти будут полезны, несмотря на свою кажущуюся несоответственность и случайность. Я не верю в возможность теоретически придуманного гармонического свода наук, но верю в то, что каждая наука, при свободном ее преподавании, гармонически укладывает в свод знаний каждого человека. Есть здравый смысл и потребность учеников, которые при свободе учения не допустят бесполезные или вредные науки, если бы такие были.

— Как учитель должен закреплять знания учеников?

— Никак. Нужно вести за собой. Например, поправляя этюд ученика, художник Брюллов в нескольких местах чуть тронул его, и плохой, мертвый этюд вдруг ожил. «Вот, чуть-чуть тронули, и все изменилось», сказал один из учеников. «Искусство начинается там, где начинается чуть-чуть», — сказал Брюллов, выразив этими словами самую характерную черту искусства. Замечание это верно для всех искусств, но справедливость его особенно заметна на исполнении музыки.

— Часто ли можно встретить таких учителей?

— Редко.

          Левин спрашивает у Свияжского:
       — Да чем же помогут школы?
       — Дадут ему другие потребности.
         
          Беседа Левина с Облонским:
       — Но в этом-то и цель образования: изо всего сделать наслаждение.
       — Ну, если это цель, то я желал бы быть диким.

— Как вы относитесь к наградам в науке и искусстве?

— Отрицательно. И не потому, что Нобелевскую премию мне не присудили. Я все равно не знал бы, куда ее потратить. Страшнее то, что награда повышает самоуверенность, а это губительно для творца.

          Это характерно не только для искусства, но и для любой деятельности. В
       романе «Воскресение» описывается  подобный персонаж. «Товарищ прокурора
       был от природы очень глуп, но сверх того имел несчастье окончить курс в
       гимназии с золотой медалью и в университете получить награду за свое
       сочинение о сервитутах по римскому праву, и потому был в высшей степени
       самоуверен, доволен собой (чему еще способствовал его успех у дам), и
       вследствие этого был глуп чрезвычайно».

— В последний год жизни вы вынашивали мысль о том, что необходимо создавать самоучители.

— Именно самоучители, а не учебники, – по разным отраслям наук для тех людей, которые жаждут знаний, образования и не могут найти его нигде, иначе как в школах, которые только развращают. В первую очередь необходимы самоучители по языку и математике (арифметике, геометрии), а также по совершенно новому  предмету: «Истории нравственного движения человечества».

— Образование может оказывать негативное воздействие на духовное развитие личности?

— Может. Посмотрите на студента, оторванного от дома, от семьи, брошенного в чужой город, наполненный искушениями для его молодости, без средств к жизни (потому что средства рассчитываются родителями только на необходимое, а все уходит на увлечение), в кругу товарищей, своим обществом только усиливающих его недостатки, без руководителей, без цели, отстав от старого и не пристав к новому... Кончивши курс, студент не знает, куда преклонить голову. Странное дело: те сведения, которые он приобрел, никому не нужны, никто за них ничего не дает.

— Подобное обучение разделяет преемственность поколений в основных жизненных ценностях, поскольку предоставляет студенту иллюзорную возможность считать себя умнее своих предков?

— Именно поэтому я отрицал значимость прогресса как наращивания средств при потере основной цели. Прогресс не является общим законом истории. Это движение, дополненное и компенсированное противоположным направлением — регрессом. Оно проявляющееся в разных видах человеческой деятельности по-разному: один человек видит только прогресс искусства, другой — прогресс добродетели, третий — прогресс материальных удобств, четвертый — прогресс физической силы, пятый — прогресс социального устройства, шестой — прогресс науки, седьмой — прогресс любви, восьмой — прогресс газового освещения и машинного шитья. И человек, который бесстрастно будет относиться ко всем сторонам жизни человечества, всегда найдет, что прогресс одной стороны всегда выкупается регрессом другой стороны человеческой жизни.

— Как же построить процесс образования, чтобы оно способствовало развитию личности?

— Нужно помнить, что школа есть  сознательная совместная деятельность образовывающего на образовывающихся. Как ему действовать, чтобы не преступить пределов образования, то есть свободы? Отвечаю: школа должна иметь одну цель — передачу сведений, знания, не пытаясь переходить в нравственную область убеждений, верований и характера; цель ее должна быть одна — наука, а не результаты ее влияния на человеческую личность. Школа не должна пытаться предвидеть последствий, производимых наукой, а, передавая ее, должна предоставлять полную свободу ее применения. Школа не должна считать ни одну науку, ни целый свод наук необходимыми, а должна передавать те знания, которыми владеет, предоставляя учащимся право воспринимать или не воспринимать их. Устройство программы школы должно основываться не на теоретическом воззрении, не на убеждении в необходимости таких-то и таких-то наук, а на одной возможности, то есть на знаниях учителей.

— Для этого необходим дифференцированный подход к процессу передачи знаний?

—  Иначе нельзя. Люди знающие хотят передать свои знания народу, а народ не берет. Чтобы поправить это дело, надо, первое, перестать делать то, что не нужно и вредно. Надо признать невозможность передачи через книги известного настроения народа. Надо понять, что только поэзия, которая независима от целей, может передавать настроение, а дидактические, не имеющие ни разумного, ни научного, ни художественных достоинств, не только бесполезны, но вредны, возбуждая презрение к книге. Надо признать то, что народ есть люди такие же, как мы, только их больше нас и они требовательнее и чутче к правде, и что потому все, что не совсем хорошо для нас, совсем дурно для народа. И третье, главное: надо признать то, что для того, чтобы давать другим, надо знать, что то, что мы даем, хорошо и нужно. Надо признать, что мы сами невежественны, что нам не учить надо какой-то народ, отдельный от нас, а что нам всем надо учиться, и чем больше, тем лучше, и чем в большей компании, тем лучше. Народ не берет нашей пищи: Жуковского, и Пушкина, и Тургенева — значит, пища — не скажу дурная, но не существенная. Есть у нас хорошая, та самая, которая напитала нас, — дадим ее, он возьмет, а нет, то давайте приобретать ее. Вся неудача происходит от путаницы понятий: народ и мы — не народ, интеллигенция. Этого деления не существует. Мы все безразлично от рабочего мужика до Гумбольта имеем одни знания и не имеем других. Другому больше недостает, и он меньше имеет. Разница между людьми состоит только в том, что одним более, другим менее доступно знание.

— О чем нужно задуматься перед тем как начать переделывать  сознание ребенка?

— О собственном развитии, о своей личности. О границах своего развития. Родители и воспитатели должны обучать детей, а те должны идти дальше родителей. Это неизменный закон движения вперед образования. Ребенку нужно помогать, а не мешать в получении знаний, тогда он будет развиваться самостоятельно и интенсивно.

— Но именно этот момент и является самым сложным в организации народного образования.

— У нас очень мало по-настоящему образованных людей. Знающие есть, но образование более широкое понятие, чем накопление знаний. Часто  процессе обучения школьников педагог стремится не столько их развивать, но воспитывать. А основным критерием педагогики должна быть свобода.

          В повести «Детство» Толстой описывает атрибуты традиционного
       воспитательного процесса XIX века: «...черная доска, на которой кружками
       отмечались наши большие проступки и крестиками — маленькие. Налево от
       доски был угол, в который нас ставили на колени».

— Что такое воспитание как организованный процесс?

— Обычно воспитание есть воздействие одного человека на другого с целью заставить воспитываемого усвоить известные нравственные привычки. В этом процессе вступают в противоречие два механизма влияния человека на человека: убеждение и подражание. С одной стороны, декларируются такие ценности, которые относятся к общественной морали, с другой стороны, школьников заставляют приспосабливаться к преподавателю, от которого зависит поощрение и наказание, что воспитывает прямо противоположные качества. Кроме того, общие недостатки, прежде всего, учителя и любимых учеников, облегчают их взаимопонимание. В результате получается, что самые талантливые ученики попадают в разряд неуспевающих и трудновоспитуемых, а не очень умные, но прилежные в понимании этого слова учителем, становятся лучшими учениками. Поэтому воспитание есть возведенное в принцип стремление к нравственному деспотизму. Воспитание есть стремление одного человека сделать другого таким же, каков он сам.

— Но как же образовывающему не желать оказывать воспитательное влияние?

— Стремление это самое естественное, оно лежит в естественной потребности при передаче знания образовывающего образовывающемуся. Стремление это только придает образовывающему силы заниматься своим делом, дает ту степень увлечения, которая для него необходима. Отрицать это стремление невозможно, и я об этом никогда не думал; существование его только сильнее доказывает для меня необходимость свободы в деле преподавания. Нельзя запретить человеку, любящему и читающему историю, пытаться передать своим ученикам то историческое воззрение, которое он имеет, которое он считает полезным, необходимым для развития человека, передать тот метод, который учитель считает лучшим при изучении математики или естественных наук. Напротив, это предвидение воспитательной цели поощряет учителя. Но дело в том, что воспитательный элемент науки не может передаваться насильственно.

— Не тот метод воздействия?

— Воспитание,  как умышленное формирование людей по известным образцам, — не плодотворно, не законно и не возможно.

— В чем причины насилия в образовании?

— Их, как минимум, четыре. Первая — семейная, когда отец и мать, какие бы они ни были, желают сделать своих детей такими же, как они сами, или, по крайней мере, такими, какими бы они желали быть сами. Вторая — религиозная, единственно имеющая право на существование, основанная на стремлении человека спасти свою душу посредством выполнения религиозных требований. Третья — государственная, заключающаяся в потребности государства воспитывать таких людей, какие им нужны для известных целей. Четвертая — общественная, при которой достигается четкая ориентация в должном поведении и санкциях за нарушение общественных норм.

— Но сама суть наказания при тех же атрибутах могла быть различной?

— Да. 
   
          Вот реакция Николеньки Иртеньева на нового учителя и гувернера: «Я
       нисколько не боялся боли наказания, никогда не испытывал ее, но одна
       мысль, что St.-Jerome может ударить меня, приводила меня в тяжелое
       состояние подавленного отчаяния и злобы... Карл Иваныч бранил и наказывал
       нас всегда хладнокровно, видно было, что он считал это хотя необходимою,
       но неприятною обязанностью. St.-Jerome, напротив, любил драпироваться в
       роль наставника; видно было, когда он наказывал нас, что он делал это
       более для собственного удовольствия, чем для нашей пользы  Карл Иваныч
       ставил нас на колени лицом в угол, и наказание состояло в физической боли,
       происходящей от такого положения;  St.-Jerome, выпрямляя грудь и делая
       величественный жест рукою, трагическим голосом кричал: «A genoux, mauvais
       sujet! », приказывал становиться на колени лицом к себе и просить
       прощения. Наказание состояло в унижении».

КОММЕНТАРИИ К БЕСЕДЕ 15
«…неизбежную необходимость решать дело разумно». – Толстой Л.Н. О жизни / Соч., т. 17, с. 135.
«Все – слиться с Богом, со Всем». –  Толстой Л.Н. Дневники 1847-1894 гг. / Соч. т. 21, с. 497.
«…то наука стоит на ложном пути». – Размышления составителя.
«…доказать, что то, что есть, то и должно быть». – Толстой Л.Н. Что такое искусство? / Соч. т. 15, с. 206.
«…другое, важное для жизни людей». –  Толстой Л.Н. Что такое искусство? / Соч. т. 15, с. 206.
«…дается только разумением жизни».  – Толстой Л.Н. О жизни / Соч. Т. 17, с. 16.
«…который говорит о восприятии, о впечатлениях». –  Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 г. / Соч. т. 22, с. 155.
«…мышления, несет в себе ошибки системы». – Толстой Л.Н. Дневники 1847-1894 гг. / Соч. т. 21, с. 264.
«…все учение путаница, хуже моей». – Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 г. / Соч. Т. 22, с. 423.
«…отрешились от представления утвержденности земли».  –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 4 / Соч. т. 7, с. 74.
«…могут и быть в противоречии друг с другом». – Толстой Л.Н. Письмо Н.А. Любимову от 17 декабря 1896 г. / Соч. т. 19, с. 383.
«…выдумали сотни людей, живущих в Европе». – Толстой Л.Н. Речь о народных изданиях / Соч. т. 15, с. 340.
«…то это изучение не считается наукой». –  Толстой Л.Н. Что такое искусство? / Соч. т. 15, с. 203.
«3) неживое вещество». – Толстой Л.Н. О жизни / Соч. т. 17, с. 52-53.
«…одинаково не представляется двум людям».  –  Толстой Л.Н. Война и мир. Т. 2 / Соч. т. 5, с. 182.
«…теория его построена на самых твердых основах». – Толстой Л.Н. Так что же нам делать? / Соч. т. 16, с. 320.
«…поглощения ими труда других». – Толстой Л.Н.  Так  что же нам делать? / Соч. т. 16, с. 301.
«…имеет началом борьбу за существование». – Толстой Л.Н. О том, что называют искусством / Соч. т. 15, с. 366.
«…отличаются от всех других наук». – Толстой Л.Н. О переписи в Москве / Соч. т. 16, с. 97.
«…дело науки – служить людям». – Толстой Л.Н. Так что же нам делать? / Соч. т. 16, с. 341.
«…признаваемые нами важными». – Толстой Л.Н. Что такое искусство? / Соч., т. 15, с. 202-203.
«…этого времени и общества назначения их жизни». – Толстой Л.Н. Что такое искусство? / Соч., т. 15, с. 203.
«…истинного искусства, очень редко соединяются». – Толстой Л.Н. Что такое искусство? / Соч. т. 15, с. 135.
«…которая не заключается в познании вещей». – Размышления составителя.
«…знания соответственно степени их важности». – Толстой Л.Н. Письмо Ромену Роллану от 3-4 октября 1887 г. / Соч. т. 19, с. 148.
«…возможность серьезного, истинного, нужного знания». – Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 г. / Соч. т. 22, с. 346-347.
«…что это суждение можно быть ложно». – Толстой Л.Н. Что такое искусство? / Соч., т. 15, с. 157.
«…знают обо всем понемногу». – Размышления составителя.
«Иначе бы их никто не слушал». – Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 г. / Соч. т. 22, с. 51.
«…если кто-то им противоречит, то он не прав». – Размышления составителя.
«…теми методами, которые применяются в школах». – Размышления составителя.
«…возведет его следующий шаг истории». – Толстой Л.Н. О народном образовании / Соч. т. 16, с. 27.
«1) мыслили, 2) наблюдали и 3) выражали». – Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 г. / Соч. т. 22, с. 135.
«…чувствует ребенок, как он усваивает знания». – Размышления составителя.
«…просочилась и работала в другом месте». –  Толстой Л.Н. Анна Каренина / Соч. т. 9, с. 105.
«…вредные науки, если бы такие были». –  Толстой Л.Н. Воспитание и образование / Соч., т. 16, с. 62.
«Нужно вести за собой». – Размышления составителя.
«…особенно заметна на исполнении музыки». – Толстой Л.Н. Что такое искусство? / Соч. т. 15, с. 143.
«Редко». – Размышления составителя.
«Дадут ему другие потребности». – Толстой Л.Н. Анна Каренина / Соч. т. 8, с. 370.
«… то я желал бы быть диким».  – Толстой Л.Н. Анна Каренина / Соч. т. 8, с. 45.
«…самоуверенность, а это губительно для творца». – Размышления составителя.
«…вследствие этого был глуп чрезвычайно». – Толстой Л.Н. Воскресение / Соч. т. 13, с. 77.
«Истории нравственного движения человечества». – Булгаков В. Л.Н. Толстой в последний год его жизни. – М.:  Правда, 1989, с. 42.
«… никто за них ничего не дает». – Толстой Л.Н. Воспитание и образование / Соч. т. 16, с. 54-55.
«…видах человеческой деятельности по-разному». – Размышления составителя.
«…другой стороны человеческой жизни». – Толстой Л.Н. Прогресс и определение образования / Соч. т. 16, с. 75.
«…одной возможности, т.е. на знаниях учителей». – Толстой Л.Н. Воспитание и образование / Соч., т. 16, с. 61.
«…одним более, другим менее доступно знание». – Толстой Л.Н. Речь о народных изданиях / Соч. т. 15, с. 341.
«…возможность самостоятельно продвигаться вперед». – Размышления составителя.
«…неизменным законом движения вперед образования». – Толстой Л.Н. Об образовании / Соч., т. 16, с. 27.
«…он будет развиваться самостоятельно и интенсивно». – Размышления составителя.
«…критерием педагогики должна быть свобода». – Толстой Л.Н. Об образовании / Соч., т. 16, с. 26.
«…в который нас ставили на колени». – Толстой Л.Н. Детство / Соч. т. 1, с. 15.
«…становятся лучшими учениками». – Размышления составителя.
«…другого таким же, каков он сам». – Толстой Л.Н. Воспитание и образование / Соч., т. 16, с. 34.
«…не может передаваться насильственно». – Толстой Л.Н. Воспитание и образование / Соч., т. 16, с. 63.
«…не плодотворно, не законно и не возможно». – Толстой Л.Н. Воспитание и образование / Соч. т. 16, с. 35.
«…за нарушение общественных норм». – Толстой Л.Н. Воспитание и образование / Соч. т. 16, с. 37-38.
«Наказание состояло в унижении». – Толстой Л.Н. Отрочество. / Соч. т. 1, с. 160-161.


Рецензии