Чарочка. Книга. Отредоктированная

      

Чарочка.  (Книга первая, автобиографическая).

Если что-то сочинено, а не отражено, содержание теряет своё значение. В сочинениях важен талант - увлекать. В отражениях же - сама суть происходящих явлений. На это и претендуют все мои произведения. Всё в моих книгах и статьях, конкретно - по именам, подлинно - по событиям.
С позволения автора, любой может - копировать, цитировать, публиковать, устраивать дискуссии. Книга может быть интересной, как по семейным проблемам, так и по социальным, политическим. И, в большей степени, по всему комплексу гуманитарных наук.

Предварительно несколько слов к читателю.

Начинаем изучать общество. С чего начинать? Конечно же, с малой ячейки общества, с деревни. По своим данным, каждая деревня, мало чем отличается от любой другой, и поэтому, представляя одну деревню, мы представляем все деревни. Таким образом, характеризуем всё общество.
Пользуясь диалектическим методом (а диалектика не мыслится без единиц измерения), сосредоточим всё своё внимание на двух основных единицах измерения – на мерах физических и умственных нагрузок. Ибо они, в конечном счёте, определяют развитие людей по всем человеческим параметрам.
На первой странице книги школьная фотография, на которой почти все дети деревенской начальной школы. Так вот, большинство из них не закончило даже её. Все эти дети из числа деревенских бедняков. То есть из тех семей, в которых меры физических и умственных нагрузок – наименьшие.
В середине книги имеется фотография Окунеевской семилетней школы. Там учились дети из самого села Окунеево и двух соседних деревень, Чарочки и Торбыково. Это уже дети из семей, которые причислялись к категории середняков. В них дисциплина была выше и мера нагрузок более значительной.
Но и из этой категории семей не все дети закончили семь классов. Начиная с пятого класса, один за другим кто-то сходил с учебной дистанции.
В конце книги представлены фотографии, в которых показаны ученики Чердатской средней школы. В ней учились те, кто проживал в самом селе Чердаты и те, кто проживал во многих деревнях, окружавших это село. Как видим на фотографии, таких учеников не так уж и много. Из нашей деревни их четверо. И из других деревень, по два, три, четыре школьника. Такое же количество из местного детдома.
Вот в такой последовательности шло убывание учеников по ходу учебного курса. О чём это говорит? О том, что невозможно было, даже принудительно, повысить меру умственных и физических нагрузок детей. Именно в этом все проблемы общества. Становясь взрослыми, они сталкиваются с многочисленными житейскими проблемами. Отсюда, то многообразие драматических ситуаций, которыми так богато общество. 
Исходя из того, что биосистемы одни, всех людей можно рассматривать как вариации одного и того же человека. Всё определяется тем, в каких условиях начинается развитие, и с каким КПД, проходит каждый день ребёнка. Полезный потенциал, как это наблюдается, может наращиваться с разной скоростью. В результате, все дети, как бы, распределяются по широчайшей шкале умственного и физического развития. Образно выражаясь, все на одной беговой дорожке. И кто-то - впереди, а кто-то сзади.
Характеризуя каждую семью с точки зрения физических и умственных нагрузок, я представляю всю деревню (одну ячейку общества) как единое целое. При этом чётко прослеживается единая шкала, от самых низких показателей и - до самых высоких. Равенства, по мерам труда, не удавалось достичь.
При равных советских условиях (когда невозможно было обогащаться за счёт других), все семьи могли характеризоваться только в значениях мер труда. Это тот идеальный вариант, когда все проблемы общества можно было свести к одним оценочным критериям.
Моя задача представить общество таким, каким оно есть на самом деле. Всё моё внимание на событиях. Анализируются три категории ссыльных, три типа председателей колхоза. В одной ячейке общества наблюдается полный набор человеческих характеров, темпераментов, взаимоотношений. И все они воспринимаются в одной цельной системе. Одни не могут работать и жить без коллектива, другие предпочитают самостоятельность в одиночку. Одни предельно исполнительны к законам (природным и общественным), другие их полностью игнорируют. Контрасты приходится подмечать по всем человеческим параметрам: нравственным, психологическим, социальным, мировоззренческим. Между крайностями основная промежуточная часть. В количественном отношении - наибольшая.
Книга будет интересной всем: родителям, учителям, начальникам, политикам, философам. Да и самим учащимся. Ведь главное для родителей и их детей – личностно и социально - сориентироваться, психологически настроиться. Таковы уж человеческие нервы, что благодаря им, также легко стать ленивым, злым , глупым, как и с качествами прямо противоположными.
В следующей книге «Из Чарочки по Союзу», будет продолжен анализ общества. Но уже в масштабах всего государства. Так уж складывалась моя личная жизнь, что мне пришлось исколесить всю Россию и побывать во всех Союзных республиках. В дальнейшем, придётся иметь дело с коллективами: армейскими, правоохранительными, медицинскими, творческими, производственными.

Предисловие (первая часть).

В ряду единой последовательности развития литературы (как и всех гуманитарных наук), можно их образно сравнить с единым речным руслом. Начиная с горных вершин, река, проходя все неровности земной поверхности, заканчивается устьем (многочисленными протоками). В такой же последовательности, литература, начиная своё повествование от богов, от неба, от вершин, в своём развитии постепенно снижалась в преувеличениях, всё более и более тяготея к документальности, реальной достоверности.
Можно сказать, что к настоящему времени, литература (как и все гуманитарные науки), находятся в состоянии многочисленных речных протоков. То есть той определённости, по основным параметрам формы и содержания, которые диктовались той или иной теорией, тем или иным исторически временным течением, сейчас нет. Хотя признаки классицизма, реализма, модернизма (и прочих измов), в той или иной мере, могут отмечаться почти в каждом произведении.
Современная проблема по делам литературы состоит в том, чтобы теоретически определиться с тем уровнем, к которому обязывает сам факт последующего развития её.
Общая тенденция развития, как бы сама собой, экстраполировалась от богов к наиболее точному отражению реальной действительности. Следовательно, на данном этапе, самим временем, поставлена задача - определиться с вопросами такого отражения жизни, при котором бы исключались разного рода неточности. Это касается не только, так называемых, двойных стандартов, так часто муссируемых в международных политических делах, но и тех разнообразных неточностях, которые могут присутствовать на всех уровнях человеческих взаимоотношений.
Иначе говоря, нужны те современные идеалы, в направлении которых прочерчивалась бы прямая магистральная линия.
Те многочисленные протоки, по образу которых функционирует современная литература, может быть, и воспринимается как наиболее свободная, но она выглядит слишком уж теоретически разбросанной, расплывчатой, неопределённой. Развитие же, совершенствование, предполагает теоретический диктат, те законы, по которым должно проходить главное русло. Вот об этом и пойдёт речь в моих книгах.
Представляя историю литературы одним сюжетом, мы поневоле его сравниваем с рекой. Сама литературная терминология, естественным путём, связывалась с течением. То есть, с развитием.
И как же выглядит это развитие? Если образно, то, так же, как река на всём своём протяжении. Вначале чистые горные холодные бурные потоки, потом всё более замутнённые, спокойные, тёплые. И эти потоки, со всё более, насыщенным и разнообразным содержанием. Последний признак ассоциируется с Периодической Системой Менделеева. А он в свою очередь ведёт к необходимости научного анализа. Таким образом, литература, пройдя все этапы своего развития, всё более и более смыкается со своим научным сопровождением.
Содержание литературы, если образно связывать с элементами ПСМ, вначале оказывалось более богатым на  драгоценное. Где-то на склонах гор, в небольших мелководных речушках, скапливалось золото, серебро, драгоценные минералы. И всё это ассоциируется с литературными мифами, легендами, романтикой.
Не случайно, развитие литературы, связали с водными потоками – течениями. И если реки, по ходу течения, разделить на участки, то они, самым естественным образом, обретут свои литературные названия. Вначале эпос, потом романтика, далее реализм с многочисленными вариациями. Содержание, как водных течений, так и литературных, обогащалось. При этом, по ходу течения (развития), что-то убывало, а что-то нарастало. В результате, мы получали продукцию (по тем и тем течениям), продукцию естественного происхождения. И, какой бы она не была, мы вынуждены принимать её такой, какой она возникала при своём пространственном и временном течении.
Философская особенность общего литературного течения состоит в том, что начав своё развитие с мистических представлений о мире и о той среде, в которой находился тот или иной творец, по ходу времени (и, стало быть, развития) мистическое содержание убывало. Одновременно росло объективное содержание. В этой смеси  мистического и объективного, в разных соотношениях, развитие литературы продолжалось вплоть до нашего времени.
Все в прошлом существовавшие многочисленные измы в литературе и в искусствах, в современном мире, как будто бы, утратили свой теоретический смысл. И если используются слова былых течений, то лишь в качестве признаков, которые могут наблюдаться в том или ином художественном произведении. Подводя итоги сказанному, приходится констатировать, что современная литература не имеет своего изма, своего течения, теоретически кем-то определённого. И поэтому могли бы вправе сказать, что мы живём в условиях литературно-демократического простора. 
Когда заканчивается школа, человек чувствует, что учебный поток его выносит сразу к устью реки. Позади история, впереди неопределённое будущее. И только хорошо ощущается настоящее. Фантазировать и сочинять по прошлому не очень-то интересно. Для того чтобы фантазировать по будущему, нужно вначале вобрать в себя всё то, что имеется в обществе научного, на то время, в котором живёшь. Что остаётся начинающему писателю? Конечно же, тот житейский материал, который окружает его и тот, который поступает в его сердце и мозг из рассказов людей старших поколений.
Даже одна малая деревня оказывается настолько насыщенной событиями, что все их хотелось бы запечатлеть в книгах. Но что самое примечательное в них, так это то, что они схожи с теми, которые кем-то уже описаны, и тебе что-то приходится узнавать из других многочисленных источников.
Отражение писателем жизненных событий напоминает деятельность фотографа. Вариантов, вроде бы много, на одни и тоже события, но качество фотографий бывает слишком уж разным. Взять для примера, хотя бы произведение Шолохова. Лучший ли это вариант, предельная ли это характеристика общества?
Шолохов угадал ту интерпретацию социально значимых событий, которая отвечала политической ситуации того, не простого времени. Но она не была строго научной. Кто, в какой мере был прав, и кто, в такой же мере не прав, невозможно было понять по его книгам. И мы, даже будучи учениками старших классов, частенько дискутировали по основным моментам его книг. Аргументированным материалом для таких споров являлись все те семьи, из которых и состояли хорошо знакомые нам деревни. А они словно диагонально прочерчивались по мерам физического и умственного труда. Равенства – по этим основным признакам – не было. И то, что все богатые семьи – нехорошие, а бедные – хорошие, не выглядело таким уж верным. Хотелось уже тогда, в школьные годы, в чём-то возразить Шолохову. А для этого, не мешало бы, ко всем персонажам, применить одну единицу измерения – меру труда, меры всего комплекса человеческих увлечённостей.
С детских лет мы могли наблюдать, кто чем занимается, и с какой целеустремлённостью. Но это одна крайность – позитивная. И была другая крайность – абсолютная лень. Вот в такой цельности и следовало бы представлять тот или иной коллектив. Тогда, вместо политической интерпретации, была бы - научная.
Лично для меня эта идея, словно навязана была самой жизнью. Мера труда – вот что главное. И какие бы для каждого человека проблемы не возникали, все они, так или иначе, определяются тем, чем человек занят в течение дня и ночи. Как там говорится в сказках? Рос не по дням, а по часам. Следовательно, развитие (физическое и умственное), как бы суммируется  по часам, дням, годам. И вот он – талант, чемпион, богач.

С точки зрения познания, человек занимает промежуточное положение. В сторону микромира он смотрит через микроскопы, в сторону космоса – через телескопы. Единая протяжённость познания обеспечивается полным набором технических средств. Кто в творчестве мыслит стратегически, хотел бы находиться на передовых позициях. К этому склоняла вся коммунистическая идеология. Прошлое официально стремились представить, как нечто начальное, несовершенное и требующее пересмотра. Может быть поэтому, уже со школьных лет, формировалось критическое отношение ко всему прошлому. Особенно к отдалённому прошлому.
История – пройденный этап, и люди, действовавшие в прошлом, оценивались коммунистами-историками, (если упрощённо) как малые неразумные дети. И только с коммунистической идеологией считалось, жизнь начнёт закономерно совершенствоваться по всем человеческим направлениям. И нужно прямо сказать, что молодёжь воспринимала такое пропагандистское содержание, как единственно верное. Ни кому не приходило в голову, что возможны какие-то иные идеологически социальные курсы. Вот только реальная жизнь, всеми своими показателями, предполагала несколько иную закономерность. Если образно, бежать всем по диагонали, не всем хотелось. А развитие, совершенствование, не мыслится без усилий, напряжений, без полезно возрастающих мер труда. Большая часть деревенских детей прекращала ходить в школы уже с первых начальных классов. А взрослые, всё больше и больше зарабатывая, стремились их скорей пропить и прокурить. Со здоровым образом жизни и общей тягой к научным знаниям, как то не получалось. Каждая ячейка общества, своей значительной частью, сопротивляясь официальной пропаганде, не хотела выстраиваться в единую послушно-исполнительскую шеренгу. И общество в своей органической цельности, продолжало оставаться таким, каким оно было всегда. И в советское время, и в дореволюционное, и в отдалённо историческое прошлое. Не хотело общество целиком поддаваться разумно трудовому настрою.
И дело тут не только в коммунистической идеологии. Любую идеологию предложить - и общество останется таким, каким оно было всегда. То есть распределённым по уровням труда, по тем мерам, которые прочерчивают, по сути дела, одну, диагонально прямую, линию. От безграмотных, до выдающихся учёных, от спотыкающихся на ровном месте, до чемпионов, по всем видам лёгкой атлетики.
Концентрируя всё внимание на одной ячейке общества, на мой взгляд, легче будет понять всё общество. И тогда, выдавая подлинный житейский материал, по извечным, одним и тем же, социальным проблемам, точнее можно будет оценивать каждого человека, каждый коллектив. И всё общество в целом. 
Вне всякого сомнения, социальные проблемы настолько сложны, и настолько трудно решаемы, что простыми – взаимно противоречивыми упрёками, одной стороны с другой – тут не отделаться. Научный подход к ним требует соответствующих единиц измерения.

Одна деревня, по характеру тех событий, которые происходят в ней, принципиально мало чем отличается от любой другой. Следовательно, одна деревня, если она представлена точно и цельно, может быть своеобразным эталоном для всех остальных деревень той или иной местности. В этом и проявляется закон геометрического тождества, а в вопросах последовательности развития – законом фрактальной динамики.
Всё, что относится к понятию – развитие, отсчитывается той или иной мерой. С развитием она наращивается и человек получает больше знаний, физических сил, материальных средств. Поэтому, любая ячейка общества (будь то – деревня, село, город, страна), выстраивается в один ряд по количественным мерам развития всех своих членов. В совокупности все члены общества, таким образом, создают систему диагонального типа.
Когда детство проходит в одной небольшой деревне, то все семьи перед тобой на виду. И тебе не трудно подметить, какими мерами живёт каждый человек в ней. С какой скоростью наращиваются эти меры и, в конечном виде, к каким результатам (физическим или умственным), они приводят. Вот на этом анализе и строилась первая моя книга. Вероятно, подобный подход к творчеству, следовало бы назвать научным. Но когда я увлёкся такой работой, я просто себя чувствовал человеком аналитически любопытствующим.
Опять же, выражаясь образно, я был ведомым теми данными реальной жизни, которые приходилось наблюдать в течение четырёх десятилетий. Такой творческий настрой осознавался мной, как наиболее верный и продуктивный. Он привёл меня к необходимости заниматься не только вопросами чисто литературными, но и к необходимости - одновременно заниматься – всем, единым набором, гуманитарных наук. Все они, сплетаясь в единое органическое целое, и сопровождали всё моё творчество.
Философский оптимум, во всех видах человеческой деятельности, – в точности отражения. От этой вершины отмеряются все виды любых неточностей. Поэтому современная философия, это содержание, которое представлено в фокусном виде. В том пределе, в каком уже не отмечается никаких искажений.
Как показывает практика, человек, с детских лет, приобщённый к точности отражения (к честности, искренности, истине, справедливости…), обеспечивает для себя наибольшую скорость продуктивного развития. Он получает больше знаний безошибочного качества, он меньше вредит себе и окружающим людям, он добивается больших успехов в любом виде творчества. С этих позиций и продолжим последующее повествование.
Сконцентрируем своё внимание на советском режиме. Он характеризовался тем, чтобы все признаки реальной жизни сжать до позитива. Этой цели служила марксистско-ленинская идеология. Этой главной направляющей должны были служить (всеми своими средствами) литература, все виды искусств, гуманитарные науки.
Но цели, которые воспринимались, как самые высокие, не могли исполняться всем обществом одинаково. Уже с начальных классов, с основной учебной магистрали, начинали сходить дети. И общая протяжённость учебной магистрали, выглядела последовательно убывающей к вершине её.
Подобная – пирамидального свойства динамика – вполне естественна для общества. Выражаясь грубо, прогнать всё общество одним учебным курсом – невозможно. Но тогда, и та высокая цель, которая ставилась изначально, оказывалась сомнительной, реально недостижимой. Тем не менее, все семьдесят лет советской власти, такого рода пропаганда, продолжала сохраняться. Но - постепенно, постепенно – ослабевала. Перестройка стала естественным завершением позитивно затянувшегося процесса, осуществляющегося в какой-то мере и насильственными методами. С провозглашением свободы слова, всеобщей демократии, идеологически сжатое общество, подобно весеннему половодью, стало расходиться в разные стороны от главного русла. И затем, вполне естественным образом, образовалось то множество протоков, которые и характеризуют уже нынешнее общество.
И как же оно трансформировалось, каким содержанием представлено сейчас? В одной недавней телевизионной дискуссии, депутат государственной думы выдала такие цифры: у нас шестьсот тысяч врачей и восемьсот тысяч экстрасенсов. Вот один из признаков, уже не красного – белого - смещения. Религии, получив свою долгожданную свободу, потянули за собой весь разнообразнейший массив мистики, предрассудков, суеверий. К ним начали подсоединяться наиболее активные политики, деятели литературы и искусств. И даже учёные из числа естественных, но, не совсем, и не во всём, точных наук. Стало появляться новое содержание, резко контрастирующее с тем, которое продуцировалось коммунистической идеологией. Позитивно-магистральное окружалось всё более расширяющимся негативным кольцом. Вот вам та реальная картина, с которой связывается само понятие свободы. При этом, надо понимать, свободы - далеко не творческой.
Ещё один показательный пример. Если кто-то из пользователей интернета наберёт: proza.ru Крестинин Иван, то откроется страница с соответствующими именами. Первой строкой - мой сайт, второй – Андрея Платонова. Его герой повести «Котлован», Иван Семёнович Крестинин, выдаёт слова, которые были бы наиболее завлекающими для читателя. Старый пахарь Иван Семёнович Крестинин целовал молодые деревья в своём саду и с корнем сокрушал их прочь, а его баба причитала над голыми ветками. – Не плачь старуха, - говорил Крестинин Иван, - ты в колхозе мужицкой давалкой станешь. Вот до какой глупости может скатиться литература – своими, далеко не художественными, средствами. Чем больше пошлости, тем интересней. Так решили писатели и издатели.
В советское время известно, как относились официальные лица, к подобного рода, художественному творчеству. Они требовали  прекрасного, жизнеутверждающего содержания, способствующего позитивному развитию людей. Признаком новой свободы (в делах творческих) становилась, завлекающая читателей пошлость, криминал, мистика и прочая дребедень. Издатели, рассчитывая на высокие прибыли от - далеко не творческой продукции - направили читательские потоки по негативному, криминально-сексуальному курсу.
Своё предпочтение негативного содержания содержанию позитивному, они объясняли тем, что идут навстречу пожеланиям читателей. Всё это говорит о том, что проблем на пути к позитивному фокусу, существует так много, что решать их успешно, слишком уж затруднительно. Гораздо проще, полная свобода и каждый действуй, как ему вздумается. Но от такой свободы, слишком уж много возникает всего того, что в советское время считалось – лишним, вредным, ненужным. 
И в духовном плане, какая же это свобода, если вся жизнь перенасыщена мошенниками. К какой бы прекрасной цели не пошёл, должен проходить через их строй. Сократите их до возможного предела, и снова начнёт вырисовываться социализм. А в идеале и коммунизм. Но вот беда: общество не хочет жить в тесных рамках диктаторского коммунизма. Не хочет идти тем узким коридором, который определяется научной логикой, его производными  законами, нормами, истиной, красотой, здоровьем, справедливостью.
Итак, на выбор два пути: сжатие общества до позитива (что намечалось марксистско-ленинской идеологией) или свободное развитие общества, без существеннейших ограничений по разнообразнейшему негативу.
Современные политики навязали обществу второй вариант дальнейшего развития. Насколько это хорошо или плохо, придётся судить последующим поколениям. Я, как философ-аналитик, пытался в своих книгах представить те данные жизни, которые мне приходилось наблюдать в течение шести-семи десятилетий.
В политической жизни используются два основных понятия: диктатура и демократия. С диктатурой связывается сжатие, с демократией – расширение. С помощью диктатуры, с древнейших времён, (фараонами, императорами, королями и царями), организовывалось общество в завоёванных пространствах. С демократией, империи распадались на отдельные самостоятельные государства. Диктатура закона создавала условия для поддержания целостности империи. Но, по ходу развития общества, насильственное поддержание порядка ослабевало, и на смену диктатуры приходила демократия. Демократия капиталистического типа или социалистического.
Одновременно с законами, которые исходили от правящей государственной силы, начинали открываться законы из природы. Они последовательно открывались одно за другим и на каком-то этапе начали представляться единой моновариантной системой. Правящее сочинительское всё более и более наращивало своё противоречие с производными самой природы. Всё острее возникал вопрос: жить по законам природы или по тем, которые создавались отдельными правящими могущественными силами? Но длительная история человечества, обременённая многочисленными вредными привычками, обычаями, предрассудками и заблуждениями, не могла – ни насильственно, ни добровольно – избавляться от них.
Появились первые серьёзные мыслители (мыслители научного типа), которые попытались вначале теоретически обосновать закономерность перехода одной формации (низшей), в другую (высшую), а затем и практически реализовать такой переход. И это удалось сделать, но – с большими бедами. Семьдесят лет мировой социалистической системы показали её внутреннюю сущностную неустойчивость. И дело тут не в теоретических основах. Развитие теоретически не трудно экстраполировать. Но захочет ли всё общество развиваться по единой направляющей, даже если эта линия обоснована практической целесообразностью.
Законы природы открывались в направлении атомов, биологических клеток. Оттуда идут все законы. По ним объясняют все природные явления. Но и общественные законы идут от малых ячеек. Если деревни  однотипны, и тождественны более крупным поселениям, то и нужно начинать изучение общества с них.
Что даёт такой метод, в чём его преимущество? Прежде всего, сама динамика развития. На примере одной деревни видно, что все семьи распределены по одной диагональной линии: от самых бедных, ленивых, больных, до самых обеспеченных, трудолюбивых, увлечённых, сильных и здоровых.
Объяснение этому – математически простое. Мера труда (имеется ввиду только полезный труд), начиная от ленивых, с последовательным  нарастанием, идёт в направлении наиболее трудолюбивых. Почему и возникло распределение общества на бедных, середняков и богатых. Но этот вопрос в первую очередь должен рассматриваться с диалектических позиций, а потом уж – из политических. Потому что богатство (особенно материальное) может наращиваться и неправедными средствами.
Так или иначе, общество предстаёт с полным (системным) набором признаков. Вот их и приходится анализировать. Какие из них можно причислить к негативным, а какие – к позитивным? В этом и смысл любого вида творчества: научного и художественного.
Общество на современном уровне располагает большим учебным материалом. И кроме тех, кто занимается тем или иным видом деятельности профессионально, существует ещё и целая армия любителей, которые сопровождают их. В советское время, усилиями коммунистической идеологии, признавали только полезные виды деятельности и пытались всё общество направлять в спорт, точные науки, передовое искусство. И на этом пути удавалось достигать значительных результатов. С перестройкой начали терять (и потеряли) все благородные жанры. Кинематограф переключился на мыльные оперы, на нелепые бессодержательные сериалы. Литература зациклилась на иронических и прочих детективах, на переписывании истории. Сменился один тип артистов, с признаками суровых и серьёзных красных, на другой тип артистов, с признаками несерьёзных белых. Песен стали сочинять больше, но их не подхватывают, как это было в советское время. Их только слушают. Любители таких песен.
То, что предполагалось для массового использования, проходило строгий контроль (нередко и ошибочный), но с целью всегда благородной и возвышенной. С утратой серьёзного контроля, литература и искусства стали свободными, и расползлись до болтовни и кривлянья.
Перестали появляться имена весомые, содержательно и художественно значимые. Продолжать писать историю людьми несерьёзными, становится всё труднее и труднее. Прежняя линия, столь чёткая и ясная, обретает теперь размытое, сумбурное продолжение. В среде гуманитарных наук никто не выделяется своей научной безукоризненной логикой. Подобного рода условия и приводят к тому, что профессиональное перестало сопровождаться армией любителей. Развитие, за которым можно следить, утратило сам факт поступательного движения. Это и привело к тому, что даже философия, не имеет своих современных имён. Не говоря уже о теоретических новшествах в областях искусств, литературы, социологии, психологии, лингвистики. Ничего теоретического не наработано за последние десятилетия, и ничего существенного пока не предвидится в этом направлении.
Вот на этом пустующем фоне я и решил заявить о себе. Заявить ни каким-то малым начальным содержанием, а тем, который создавался в течение четырёх десятилетий.
Главное в моём творчестве – точка отсчёта. Деревня. Она у меня выставляется в качестве эталона. А эталон, для большей ясности, это – образцовая мера (или измерительный прибор), служащая для воспроизведения, хранения и передачи единиц измерения с наивысшей достижимой при данном состоянии науки и техники точностью. 2. Мерило, образец для сравнения с чем-либо.
Ни одна наука не может обойтись без единиц измерения. Единицы же измерения, определяются её наименьшими количественными данными. Деревня в пятьдесят дворов, это её идеальный вариант.

Возвращаясь к образу реки, чтобы целиком представить развитие литературы и искусств в до современном их течении, что можно сказать? Только то, что развитие ограничивалось берегами. То есть определялось теми или иными требованиями, находилось в границах установленных правил.
Общее течение литературы и искусств знало и водопады, и круговороты, и затишья, и бурные течения, и весенние половодья. И таким образом, как бы исчерпалось в своих идеях, замыслах, в той или иной конкретно временной целенаправленности.
Закончилась река многочисленными протоками, под общим названием – реализм. Слева – критический реализм, и затем – социалистический. Справа – сюрреализм, неореализм и просто реализм, но уже реализм с сугубо капиталистическим содержанием. Впереди – море, впереди – океан. Свободное плавание. Нет тебе ни берегов, ни каких-то ограничений, ни каких-то особых требований. Ни от властей, ни от тех сил, которые ещё выше. И хлынули на души людей бесконечные сериалы, так называемые, мыльные оперы и прочая безыдейная дребедень.
Поневоле приходится обращаться к основным политическим понятиям: к диктатуре и к демократии. Диктатура, в зависимости от его автора, сжимает общий простор до своих требований. Демократия расширяет этот простор до бесконечности. И что же получается от таких двух основных процессов? Судить об этом мы можем по данным истории. Она хорошо всем известна, не буду повторяться. Укажу лишь на те сравнительные показатели, которыми так богата новейшая история.
Советская идеология стремилась сжимать общество до абсолютного позитива. На этом концентрировались все личностные и общегосударственные идеалы. Как же отвечало общество на эти официально значимые требования? По-разному. Но единая – количественно-качественная линия – выглядела диагональной. Впереди, естественно, - передовые, сзади, понятно, - неуспевающие, отстающие, неблагополучные. Общество, как целое, структурировалось по основным институтам. Больницы собирали тех, кто пренебрегал законами природы, не придерживался здорового образа жизни. Тюрьмы собирали тех, кто пренебрегал законами общества, не предавал большого значения таким духовным сущностным силам, как мораль, совесть, нравственность.
Те, кто увлекался физическим развитием, занимались спортом, науками – научной деятельностью. В общем, соответствующие меры умственного и физического труда каждого члена общества, находили и своё подходящее место. В патриотическом отношении, в передовых числились все те, кто приносил большую пользу стране.
С перестройкой движение к абсолютному позитиву прервалось, прекратилось. Стал наращиваться, расширяться негатив и препятствий ему, особенно вначале перестройки, сколь-нибудь существенного,  не было.
Религия потянула за собой всю мистику. К ней присоединились (из научных кругов) экстрасенсы, астрологи, всевидящие. Общий их диапазон, от специалистов пещерного типа, до специалистов, знающих что-то о параллельных мирах. Многочисленные шоу на этот счёт заполонили многие телевизионные каналы.
С появлением частной собственности, по каждому виду деятельности, стали размножаться мошенники. И их оказывалось так много, что на каждого порядочного человека их могло быть уже по нескольку.
Одна единственная партия, коммунистическая, разложилась на множество новых партий. Расширилось общество и в этом отношении. Как видим, по всем параметрам шло расширение. Иначе говоря, общество - распустилось, разложилось, разошлось. Поневоле тут приходит ассоциация с космическим сжатием и последующим за ним – расширением вселенной.
Итак, подводя итог сказанному, приходится констатировать. Литература, искусство, гуманитарные науки закончили своё береговое течение. Ограничений нет, течений, направлений, учений нет. Полная творческая свобода, полный океанический простор. И что же остаётся делать современным учёным мыслителям?
В отношении точных наук, такое понятие как закономерность, хорошо прослеживается. В отношении гуманитарных наук, она давно потеряна. Вот в таких тупиковых условиях, я и пытаюсь как-то разобраться. Но чтобы разобраться, нужно проанализировать то, что мы имеем от прошлого на его завершающем этапе.

Предисловие (вторая часть).
 
В 62 г. я  вернулся из армии и желание было одно: поступить в литературный институт. Это желание определялось той событийностью, которой была насыщена деревенская жизнь. Естественно, что главными книгами на тот период были – литература, гуманитарные науки.
В 59 г. вышла книга А.И.Ревякина: Проблемы типического в художественной литературе. Она и стала моей настольной книгой. Размышляя над её содержанием, я пришёл к мысли, что та или иная ячейка общества (деревня, село, город, как и любой цельный коллектив), мало чем отличается друг от друга в принципиальном плане. Тот же набор признаков, те же – события, проблемы, разговоры. Одно и то же соотношение по единому набору человеческих параметров. Иначе говоря, на одно количество бедных, приходится такое же количество богатых (наиболее обеспеченных). И что средняя часть любого коллектива, как бы разделённая поровну, одной своей половиной тяготеет – к бедным, а второй – к богатым. Общая цельная форма – количественно-качественных соотношений – вырисовывается ромбом.
Так как вся деревня на виду, то представить каждую семью (со всеми её признаками), как можно точно, не требовала каких-то особых знаний. Набор параметров не велик. Это – физические и умственные нагрузки, простые деревенские интересы (как детей, так и взрослых), полный набор вариантов воспитания детей, полный набор условий, который так очевиден по каждой семье, взаимоотношения детей и взрослых между собой.
Кузьма Прутков говорил, что нельзя объять необъятное. Но если уж нельзя, то хотя бы попытаться объять это необъятное настолько, насколько это возможно. Мой метод позволяет это сделать на примере одной деревни. И, выставляя её в качестве единицы измерения, не трудно, (по основным развитийным параметрам), охарактеризовать всё общество в целом. Насколько такой метод может считаться научным, судить самим читателям. Я же, ухватившись за эту идею, увлёкся ей и в последующем, уже не отступал от её принципов.
Всё дело в точности отражения. На точность приходится – наименьший объём. (Наибольший - на разного рода искажения, отклонения, фантазии, сочинения). С точностью связывается вполне определённая прямая линия (магистраль), с неточностью – многочисленные сопутствующие боковые кривые линии.
В школьной математике известно такое понятие как тождество. Это когда имеет значение только форма (треугольник, квадрат, шар); размер таких фигур не учитывается. Но, благодаря такой постановке вопроса, и возникла математика и все те точные науки, в которых – в основу основ – положены единицы измерения. О каких бы объёмах, и о какой бы динамике не заходила речь, измерения шло от предельно малого. Может быть пора использовать это математическое понятие, и в делах гуманитарных: в психологии, социологии, политике, педагогике, лингвистике, идеологии, философии. Что из этого метода у меня получилось, можно будет судить по ходу развития мысли. Так или иначе, но это попытка связать естественные науки, с науками гуманитарными, посредством единых научных принципов.
К такому творческому настрою ориентирует и книга А.И.Ревякина. Цитируя всех наиболее известных писателей, критиков, литературоведов, он – на протяжении своей книги – указывает на органическую связь художественной литературы с наукой. «Художественная литература по своему объекту едина с наукой» «...воспроизведение действительности в сохранении присущего ей единства законов и явлений». «…в сохранении присущей им целостности, в живом синтезе, в свойственной им конкретной определённости». «…воспроизведение действительности в той форме, в какой она предстаёт непосредственному, конкретно-чувственному восприятию человека, то есть в форме самой действительности, в форме образной».
История художественной литературы выглядит всё же иной. И если говорить о признаках научности в литературе, то они шли, как бы, по нарастающей. И в то время, в какое писалась книга Ревякина, (надо полагать, идеологией того времени), шло своеобразное указание на сближение научных принципов с литературными.
Насколько удавалось это требование реализовать практически, можно судить по выходу художественных произведений в последующие десятилетия. И если действительно научно анализировать ту творческую продукцию, которая выходила после, то признаков сближения (научных и художественных) мы мало в них обнаружим.
Вдумаемся в само понятие – наука. Наука, это, прежде всего, - точность. А к чему оно приводит при отражении реальных явлений? К измерению каждого момента движения, суммируя которые по минутам, часам, дням, мы сможем характеризовать любого человека, любое личностное или социальное явление.
Простейший пример. Представим деревню как целостное явление и проследим, кто и как провёл день. И тогда мы получим подлинные научные данные. Одни - ничем полезным не занимались. Точку отсчёта придётся начинать от них. И если такой образ жизни проходит день за днём, то и продуктивный результат соответствующий.
С нарастанием меры полезного труда, люди выстраиваются в диагональную цепочку. На верхнем уровне её – трудоголики. Плотность по времени полезного труда у них – наибольшая.
Возникают вопросы художественного и социального характера. Кто-нибудь из известных писателей прошлого, пользовался таким научным методом? Подобного рода писателей в истории никогда не было.
Художественная литература во все времена, была не столько научно-аналитической, сколько боевой по настрою общества. На возникающие проблемы людей, рождались какие-то идеи у писателей, и они пытались силой своих мыслей и чувств, ориентировать общество на разумные действия. Вот только полной ясности в возникающих проблемах, и в том, как их решать, не было.
Так что же такое научность? Реальная жизнь представляется нам, как в статике, так и в динамике. В статике, это когда всё оценивается в короткий промежуток времени. (Ассоциируется статика с фотокамерой). В динамике, это когда то или иное дело, охватывает длительный промежуток времени. (И потому динамика ассоциируется с кинокамерой).
Стараясь рассуждать научно, поместим кинокамеру над объектом (над деревней), на той высоте, чтобы обозревать её целиком и будем прослеживать жизнь каждой семьи в течение многих десятилетий. Материал при этом будет – научным, но слишком уж ёмким. Приходится обобщать до фокусного содержания.
Ясно, что всё это выглядит образно. В действительности творческий процесс происходит иначе и проще. В книге А.И.Ревякина Проблема типического в художественной литературе, перечисляются все способы и приёмы художественного обобщения реальной жизни. Прочитывая её, приходишь к одному выводу, реальное,  трансформируясь в художественное, может потерять научное до такой степени, что даже малых признаков не окажется в нём. Всё зависит от того, какие цели ставит перед собой писатель. А они представляются в очень уж обширном диапазоне. С одной стороны читатель. Его нужно увлечь сюжетом. С другой стороны – суровый лик официального деятеля: от него могут исходить требования стратегического характера. Писатель оказывается между двух огней: к тем и к тем силам приходится приспосабливаться. И от научных данных мало что остаётся.
Следовательно, такое явление как талант, не всегда – дар божий. Он может быть и даром чёрта. Так или иначе, но кому-то приходится угождать, и работать в русле тех или иных требований. Но такой процесс творчества сопровождается соответствующими мерами искажений подлинности реальных явлений.
Как известно, научное содержание ведёт к однообразию. Если получен закон в виде формулы, то её (формулу) уже невозможно поправить. Вероятно, то же самое могло бы произойти с художественной литературой, если бы с каждого индивидуального или коллективного явления, снимались точные показания. Но, вследствие разного рода искажений (преувеличения одного и занижения другого), литература во все времена выглядела разнообразной. В этом усматривают свободу литературной деятельности, за неё борются. Право на то, чтобы сочинять, фантазировать, всегда считалось неотъемлемым правом любого художника.
В советское время художественной литературе (также как и гуманитарным наукам), придавалось очень большое значение. Расчёт был на то, что проблемы, которые возникают в обществе, будут ими вовремя  изучены и затем оперативно решены. В практическом же плане оказалось всё значительно сложнее, чем это декларативно намечалось. Обратимся лишь к наиболее значимым трудностям.
А.И.Ревякин указывает в своей книге на основные признаки художественной литературы. На них и сконцентрируем своё внимание. Первый признак – цельность.
Сюжеты в художественной литературе схематично просты. В них обычно выставляется главный герой и  вокруг него действуют с десяток персонажей. По ходу развития сюжета, возникают случайные встречи то с одним, то с другим человеком. Для получения цельного изображения общества, этого недостаточно. Не решают такой задачи и десятки других произведений литературы. Тем более, что авторы и не ставили перед собой задачи представления цельности одной ячейки общества с точным отражением каждого его члена.
Второй признак – художественная литература…едина с наукой. Но наука, если образно, ассоциируется с центром мишени. То есть, с абсолютной точностью отражения объекта. Что, тоже, не столько сближает их, сколько отдаляет. (Литература, по тому, как отражает и оценивает реальные явления жизни, где-то в окружении центра мишени). Движение к центру затруднено. Автор книги Проблемы типического в художественной литературе, сам того, может быть, не осознавая, перечисляет факторы, ведущие к не точному отражению действительности. Они достаточно чётко определены в самих заглавиях статей. Глава вторая. Мировоззрение (идейность, классовость, партийность) писателя и художественная типизация.
Глава третья. Типическое в жизни и в художественной литературе. Автор, как видим, отделяет одно от другого. При этом, сам себе противоречит такой фразой: воспроизведение действительности…в форме самой действительности. Что означало бы – точное отражение, пусть даже и – образное.
Хочется подчеркнуть, что речь идёт о – серьёзной литературе. Потому что, кроме неё, существует ещё литература – развлекательная по своей сюжетной направленности.
Серьёзная литература, действительно, должна быть – по своему объекту едина с наукой. Но вот проблема, и очень сложная: какими средствами её можно заполучить?
На этот вопрос может ответить только наука, подлинная наука. Без политики, партийности, классовости и прочих, искажающих действительность, факторов, сущностных сил.
В естественных науках прочерчивается единственная линия: от элементарных частиц до космических объектов. И в гуманитарных делах должна быть такая же единственная линия. Она должна исходить от какой-то точки отсчёта и, продолжаясь по направляющей развития, чем-то заканчиваться. Условия измерения, как в естественных науках, так и в гуманитарных, должны быть едиными. Что-то вроде – международной системы единиц. Вот  на этом и следовало бы сосредотачивать своё внимание учёным всех гуманитарных наук.

Исторически, система измерения человеческих признаков, свойств, качеств – сложилась. Сложилась она в формах тех слов, благодаря которым приходится характеризовать того или иного человека. Кроме этого, существуют и реальные показания физической и умственной деятельности. Так что для научно-художественной литературы есть своя измерительная основа. Вопрос лишь в том, в какой сюжетной форме это выдавать. Ведь этак можно скатиться до документальных отчётов, что не совместимо с художественной литературой.
На мой взгляд, проблемы художественной литературы в наше время, (как и всех гуманитарных наук), находятся в состоянии творческих дискуссий. Серьёзные разговоры по ним и поведут своё плодотворное развитие.
В 60-х годах намечалась подобная дискуссия. Но возникало слишком уж много проблем деликатного свойства.  Не так-то просто определиться с той исходной точкой, чтобы начать серьёзный анализ общества. Я предложил свой вариант дискуссионного путешествия. Жизнь отмеряется со стартовых позиций, от них и следует вести отсчёт. Родился и – вперёд, по той полосе препятствий, которая уже определена природой и обществом. (Их законами). На этом пути и происходит количественно-качественное распределение людей.
С древних времён в обществе возникали утопические учения. Им казалось, что стоит только людям договориться жить правильно, без ошибок, и в обществе будет полный порядок. Но проходили столетия, а общество не менялось по своим основным показаниям. Стабильность в негативно-позитивном единстве – сохранялась.
В чём же тут дело? Надо полагать – в психологии людей, в тех законах, которые каким-то образом не позволяют людям быть одинаково позитивными. Только вот психология, до сих пор, считается самой загадочной наукой. Нет в ней даже тех исходных точек, начав с которых, можно было бы довести её до системы. Было множество школ, учений, направлений, но получить хотя бы предварительный набросок такой системы, не удавалось.
Каждая из наук начинала своё развитие с того, что находила для себя единицы измерения. Возникает в связи с этим вопрос: а могут ли быть единицы измерения в психологии?
Обратимся к такому явлению как увлечённость. Кому-то из родителей удаётся разогнать психику своих детей до состояния увлечённости. Грубо, насильственно звучит. Но в этой фразе суть психологии. Достигается тот или иной вид увлечённости разными способами. Одни родители ведут себя жёстко, требовательно в отношении своих детей, другие стремятся достичь таких целей иными, более или менее, щадящими средствами.
Но она охватывает лишь половину подопечных. Вторую половину не удаётся увлечь никакими положительными уговорами. От них и возникают в обществе разного рода проблемы. И приходится решать их потом, уже по-настоящему насильственными методами. Для чего и существуют в обществе многочисленные правоохранительные органы со своими лагерями и тюрьмами.
Изучение психики людей изучались по-разному. И каждое такое изучение давала какие-то результаты. Но к общей единой систематизации, они так и не привели психологию.
На мой взгляд, психологию людей нужно изучать в рамках отдельных ячеек общества. Потому что только в коллективе происходит распределение психики по отдельным существенным признакам. (Если хотите, ролям). Как это не звучит загадочно, но кто-то, словно навязывает, то или иное поведение каждому индивиду в обществе. Те же самые индивиды, попадая в другие условия (рабочие коллективы, общественные организации, тюрьмы), могут перестраиваться и потом вести себя как-то иначе.
Не трудно было подметить мне, как жителю деревни, что жизнь в ней проходит словно по одному, кем-то написанному сценарию. И набор ролей для каждой деревни, получается одним и тем же.
В книге Ревякина перечисляются все те литературные деятели, которые высказывались о том, как они обобщают реальные явления жизни и получают затем соответствующие художественные образы. Если упрощённо, они подмечают в жизни какой-то тип и затем схожие признаки подмечают в одном, другом, десятом месте. Сочетая всё это подмеченное в одном образе, создают литературный тип.
Но подобного рода процесс типизации может свести к тому, что утратятся признаки конкретных типов и получится нечто такое, что удалит художественное от реального. Произведение может восприниматься ярким, но не всегда точным по воспроизведению реально происходящих явлений.
Мой метод в этом плане отличается от традиционного тем, что я нахожу в каждой цельной ячейке общества по одному типу. Их полный набор оказывается схожим с таким же набором любой другой деревни. Следовательно, процесс типизации происходит как бы сам по себе (объективно) и по законам, определяемым особенностями человеческого развития.
Для большей ясности, обратимся к словарю. ТИП – 3. Разряд, категория людей, объединённых общностью каких-л. внешних или внутренних черт. 4. В литературе, искусстве – обобщённый образ.
О чём это говорит? О том, что все эти слова, характеризующие типы, так или иначе, связаны с диалектическим понятием РАЗВИТИЕ. На её диагональной шкале все, кто, начав своё развитие, потом оказывался на том или ином уровне, с тем или иным сущностным качеством.
Следует указать ещё и на то, что с развитием возрастает сложность по всем видам человеческой деятельности. И по этой шкале сложностей, как по наклонной поверхности, движется каждый человек.  Она, как бы, отмеряет меры развития каждого от некой нулевой точки. Общая картина при этом остаётся (в количественно-качественном соотношении), одной и той же для каждой деревни. В результате, основная доля жителей деревень, приходилась всегда на безграмотных и малограмотных. В этом основная особенность их.
Незначительная часть  из них, продвигалась дальше. И если кому-то удавалось получить среднее образование или высшее, кто-то из них мог вернуться снова в деревню.
Учитывая тот факт, что даже в советское время, основная масса жителей деревни, мало увлекалась чтением, основной поток знаний шёл от тех, кто уже имел опыт и способности по тем или иным видам работ. У них и учились, от них и перетекали знания. В общем, условия всегда были такими, что одним (неопытным), было у кого учиться. Было бы только желание и то умственное и физическое напряжение, через которое можно было подальше уходить от бедности, от лени, глупостей, заблуждений и предрассудков. Но вот такое напряжение, к сожалению, затрагивало немногих.
Иначе говоря, учебный материал находился в головах наиболее обеспеченных жителей деревни. И если в таких семьях, дети не прерывали свой учебный процесс, то малообеспеченным и неблагополучным семьям было с кого брать пример, и кому подражать. В реальности же происходило так, что каждый закреплялся на своём психологическом уровне, и сойти с него уже им не хотелось.
Коммунистическая партия декларативно базировалась на двух основных оценочных понятиях: правде и справедливости. Реально поддерживать и способствовать развитию таких условий в обществе, можно лишь через точное отражение. И я откликнулся своим творчеством на эту декларацию.
Первая книга (первый вариант её) писалась в 60-х годах. В то время она, казалось мне, являлась своевременной и призвана была ответить на множество вопросов психологического и социального плана. Я даже дерзнул её (по своей тогдашней наивности) определить её диссертацией.
Официальные лица того времени (в основном это редакторы), не оценили моего творческого порыва. То, что понималось мной, как нечто фундаментальное в теоретическом плане, не совпадало с их умонастроением.
Для творческого человека время воспринимается тремя основными эпохами. Это, то, что было, что есть и что хотелось бы видеть. Объединяя их в одну линию, стараешься не нарушить их прямолинейность.
Первое, что хорошо осознаёшь, так это то, что общество каким-то образом само собой диалектизируется. То есть, как не стараются власти воздействовать на людей, они всё равно выстраиваются по ранжиру в одну линейку по мерам труда, по мерам физических и умственных нагрузок. Не было в обществе пока что ни одного коллектива, ни учебного, ни производственного, чтобы все в нём были одинаково исполнительны и все придерживались равных мер в своих занятиях и увлечённостях. А раз нет равенства по основным показателям развития, то и общество выглядит до такой степени разнообразным.
Магистральной линией развития всегда считалась научная деятельность. И общая исполнительность в отношении её, вне всякого сомнения, обеспечивала бы наивысший прогресс. Но от этой прямой оптимальной линии отходит слишком уж много ответвлений.
Стратегические духовные цели одни. Это – насколько возможно – сократить в обществе ленивых, больных, умственно и физически отсталых, неблагополучных, заблудших. Но именно эта категория людей наиболее неподдающаяся разумным мерам воздействия. А ведь в количественном отношении она слишком уж значительная.
Когда заходит речь о противоречиях, то они представляются множеством слоёв. И все они, так или иначе, связываются с уровнями развития, с возможностями каждого человека безошибочно оценивать себя и окружающих людей. Любая разность во мнениях, взглядах, как физическая разность потенциалов, всегда оборачивается скандалами, конфликтами, борьбой. Иногда, не безобидной.
Используя принцип геометрического тождества (это когда малое тождественно большему), мы можем сказать, что все те события, которые происходили в деревне, они не столь значительны. Но они тождественны тем событиям, которые происходили во всех остальных деревнях, сёлах, городах.
Приступая к научному анализу одной деревни, не лишне задать такой вопрос: что он может дать политикам, социологам, психологам, педагогам? Да и самим детям и их родителям.
Вся мощь произведения – в точности отражения. Чем точнее, тем ближе к истине, справедливости, к законам. К законам природным и общественным. И если я смогу представить одну ячейку общества, именно в таком качестве, я, в какой-то мере, смогу охарактеризовать и всё общество в целом.
Время имеет свою протяжённость и может, даже с точки зрения одного человека, охватывать несколько поколений. И я, уж в который раз переписывая своё произведение, смогу на старости лет, наконец-то подвести ему свои окончательные итоги.

Итак, деревня – Чарочка. В 60-х годах она была признана неперспективной и в последующие годы заканчивала своё существование. Для каждого человека, то место, где он родился и вырос, является самым дорогим и памятным. И я, где бы не находился потом, всегда вспоминал о своём источнике, о своей малой родине, с особым волнующим чувством.
Когда я учился в 6-ом классе, мне купили фотоаппарат «смена». Сохранилось множество снимков. Если возникнет вопрос об издательстве, можно заполнить ими книгу. И что особенно было бы важным, добавить теми снимками, которые можно было бы сделать в наши дни. Должен сказать, что местность, где располагалась деревня, по своим природным данным – уникальное. С описания этой местности, я и начну своё повествование.

Немного об окружающей деревню местности.

Люди всегда стремились обосноваться там, где наилучшие природные условия. В этом отношении деревня Чарочка отличалась многими своими особенностями.
Но прежде, общее географическое положение всей округи.
Речка Четь, примерно в километре от деревни выше, раздваивалась, и одной протокой (основной), текла в сторону посёлка Прушинское, а второй протокой (меньшей) – к нашей деревне. Между обеими протоками - заливные луга с многочисленными озёрами.
От нас речка Четь уходила к соседней деревне с названием Торбыково. От неё (от речки Четь), отделялось озеро и ровной  водной полосой проходило в сторону соседней реки Кия. На берегу этого озера (его называли Умайкой) и располагалась деревня Торбыково. Там проживали в основном украинцы и белорусы.
Слева от Торбыково – сосновым бором, вдоль увала с заливными лугами – шла дорога в сторону села Окунеево. Село это – с несколькими длинными улицами – располагалось поблизости от реки Кия. Между рекой Кия и речкой Четь – пойменные луга.
Чтобы попасть из деревни Чарочка в районный центр Зырянка, нужно было дойти до Торбыково, переплыть Умайку, пройти лугами до реки Кия, переплавиться через неё, и там, от высокого берега, длинной улицей, протягивалось село Красноярка. Справа от неё, примерно в километре или чуть более, находился Красноярский рейд. (Так его называли). На речке Четь стояла запань, перед которой скапливался сплавной лес. Используя нехитрое приспособление, создавались кошеля и в них, по ходу течения, загонялись брёвна. (Кошель, это когда одно бревно связывается с помощью троса с другим, и таким образом образовывается огромная внутренняя полость). Когда она целиком заполняется, концы троса соединяются и катер-тягач сплавляет его вниз по течению до города Асино. Там лес грузится в железнодорожные вагоны и отправляется потребителям.
Справа от речки Четь (примерно в четырёх километрах от нашей деревни) – крупное село, со средней школой, - Чердаты. Оно находилось поблизости с третьей рекой (ещё более крупной, чем Кия и Четь) – Чулымом. Таким образом, на малом расстоянии друг от друга, протекали три реки.
Ещё одна географическая особенность. Если идти из Чарочки в сторону Торбыково, то слева будет – болото, а справа - речка Четь. Так вот, в окружении болота, находится довольно-таки крупное озеро – Бугутук. Оно соединятся с речкой Четь небольшим ручейком.
Когда-то, точно не могу сказать, (до революции или немногими годами позже), братьями Поляковыми было подмечено, что озеро Бугутук (оно яйцевидной формы, диаметром с километр), может быть естественным водохранилищем, если перегородить речку Четь плотиной. Свой замысел они реализовали. Была построена водяная мельница. В Томской области в те времена, она была одна из самых крупнейших. И, как говорят в таких случаях, была оснащённой по последнему слову техники. Производились все виды круп и мука самого тонкого помола.
В верховьях всех указанных рек (возможно с дореволюционных лет), шёл зимой лесоповал, а весной и летом его сплавляли по рекам. На реках Четь и Кия, такой процесс продолжался до 60-х годов. Промышленный лес был выпилен, реки Четь и Кия обмелели, и осенью их стало возможным переходить  вброд.
Выше по реке Четь были поселения – Красный Пахарь, Митюшкино, Усачи. Подходя к крупному посёлку Торба, перед взором прохожего открывался поразительный вид. Плотной стеной стоял сосновый лес. Все стволы чистенькие, без сучьев, и лишь верхушка выглядела небольшой зелёной кроной.
За Торбой – Яранка. Единственная улица там раздваивалась и обеими улицами огибала густой кедровый участок. Выше по реке Четь, километрах в сорока от неё, приток Чети – Тонгул. Обе они уходят в Красноярский край. Оттуда и берут свои начала. Когда-то в этих глухих таёжных местах, кипела жизнь. Функционировала узкоколейка, было несколько поселений с заключёнными, ссыльными. Немало среди них было и добровольцев.
Весной туда ходили пароходы, летом – катера, а зимой, нескончаемым потоком тянулись обозы. Проезжая через нашу деревню, некоторые останавливались у нас на ночлег. Рассказывали о себе. Внешне, ничего драматического в их поведениях, не чувствовалось.
Но дед наш, был слишком уж любопытным. И если кого-то было трудно разговорить, он приносил бутылку самогона. Я обычно забирался на русскую печь и оттуда наблюдал за ними. Бабушка, словно строгий контролёр, подносила закуску и толкала деда в бок. Мол, знай меру, не лезь людям в душу. При всей их застольной весёлости и раскованности, всё же угадывалось за ними какое-то скрытое напряжение. Ведь в основном это были ссыльные. Но не в том понимании, что их кто-то сопровождал. Им просто указывалось место назначения и своим ходом добирайся как сможешь.
Люди были разной подготовленности к суровым условиям жизни. Для наиболее сильных, выносливых, лесоповал был – местом отдыха, развлечений. Для противоположной крайности, нередко суровые условия (зимой морозы за сорок и снег по пояс), заканчивались болезнью, смертью. Когда они рассказывали о замёрзших, о покончивших собой, о жестоких драках, мурашки пробегали по коже.
Но они рассказывали и о тех, кто по своей инициативе шёл на рекорд и, обычной лучковой пилой, за один день, выполнял недельную норму. Подобного рода инициатива, в те времена, поощрялась начальниками.
Некоторые из них везли с собой книги и обменивали их на продукты. Так у нас возникала библиотека. Вся этажерка и несколько полок, заполнены были ценнейшими книгами. 

О расположении деревни.

Небольшой участок, где для деревни выбрали место первые поселенцы, можно без преувеличения было бы назвать – действительно уникальным. А название деревни и те природные явления, которые окружали деревню, могли бы восприниматься со своеобразным поэтическим юмором. Речка Четь, словно какая-то шутница, понаделала таких петель, что можно лишь удивляться её творческой шалости. Судите сами. Речка подходит с севера-запада, упирается в берег и от него под острым углом уходит на запад. В каких-то пятьсот метров от деревни, делает небольшую петлю и возвращается обратно. Во время весеннего половодья, вода находит кратчайший путь, и начинает из года в год пробивать себе новый путь. С начала 60-х годов, речная петля оказывается отстранённой от основного потока.
Деревня (её первые дома) строились от излучины и единственной улицей располагались вдоль увала. По одну сторону деревни оказывались заливные луга, по другую – густой мелкий сосновый бор.
От излучины речки шёл озёрный водоём, благодаря которому образовывался небольшой клинообразный выступ. Что-то вроде полуострова. На нём и располагалась колхозная ферма. Здесь были крытые постройки для свиней, овец, коров. Лошади же содержались под открытым небом.
Сюда же свозилось сено, приготовленное на зиму. Здесь же, на берегу, стояла сушилка для сушки зерна. В общем, место, словно специально было создано природой для коллективного хозяйства. Меньше требовалось заборов, легче было отделять частное от того, что считалось государственным.
Проходя единственной улицей и посматривая вправо (в сторону леса), можно было увидеть огромные сосны. Они как великаны, контрастно выделялись на фоне мелкого соснового бора. На них хотелось бы заострить особое внимание. Сосны, достигшие своих предельных размеров, использовались местными жителями (естественно, с ведома властей), в довольно-таки широком диапазоне. В довоенные времена с них брали смолу. Но, началась война и этот промысел прекратился. Оставались на каждом дереве глиняные горшочки, через края которых уже начинала скатываться смола. Местные жители делали из неё жвачку.
От спиленных гигантов оставались и соответствующего размера пеньки. Под них делались подкопы, закладывался аммонал и - взрывали. Свозили такие пеньки на берег озера Иловатое. Там был небольшой заводик и с помощью нехитрых технологий, производили уголь для кузниц и дёготь для гужевого транспорта.
Когда в деревне появились гусеничные трактора, эти огромные сосны спиливались и волоком по снегу, тащились в деревню. В основном их использовали в качестве дров.
Так, постепенно, из года в год, этот уникальный по возрастным особенностям сосновый лес – убывал. Вначале 60-х годов, когда в верховьях речки Четь, уже ничего не оставалось от лесных массивов, решили пройтись с так называемой – зачисткой. И, всё то редкое, что оставалось по берегу речки, выпиливалось. Добрались лесозаготовители и до наших гигантов. Их распиливали на короткие четырёхметровые брёвна, свозили к берегу и сбрасывали в воду. После их чистки, ничего крупного  в округе, уже не было.
Нужно заметить, что сосны такого возраста и таких размеров, даже в Сибири, очень и очень редкое явление. Из соображения глубочайшего уважения, не мешало бы придавать им – хотя бы немногим – статус старейшин и охранять потом, как особую достопримечательность. Этого, к сожалению, не было сделано.
Несколько слов о названии деревни и всего того, что связано с таким названием.
Чарка (в словаре С.И.Ожегова) – небольшой сосуд для питья вина, (уменьшительно) - чарочка.
Первые поселенцы, которые пришли в эти места, вероятно, мысли – диалектически. Ведь что такое – жизнь? Это, прежде всего, работа. Работу символизировала в те времена – лопата. Без неё землю не подготовишь.
 Когда же работа необходимая проделана, и появляется разнообразная закуска, то и праздник не мешало бы устроить. Чарочка – символизирует праздник. Вот так поэтически, как бы само собой сложилось.
На государственном уровне – серп и молот, а на деревенском – лопата и чарочка. При этом следует заметить, что лопата и чарочка художественно оформились намного раньше серпа и молота.
Этими же простенькими символами, были названы два небольших озера. Одно – Лопатой (первое от деревни), второе – Чарочкой. По форме, нужно прямо сказать, они мало походили на лопату и чарочку.
Лопата, выходя ручейком из болотистого участка, постепенно расширяется, и, повернув вправо, образует округлой формы пространство. Таким образом, детали лопаты (хотя и приблизительно) соблюдены.
Что касается озера Чарочки, то оно по форме больше напоминает хлебный рогалик. От средней, наиболее расширенной части, озеро сужается в обе стороны.
Да, похожести маловато. Но разве так уж важна была похожесть. Важней было настроение первых поселенцев, которые прибывали в эти места – трудиться и веселиться.
Может быть я слишком увлёкся подробностями, но сама местность такова, что в природном отношении и в людском, она как бы сама собой оформилась художественно. Поэтому, когда я писал книгу, я думал о том, что если кто прочтёт её, то у него может возникнуть желание побывать в наших местах.
С послевоенных времён (именно с тех времён ведётся повествование), прошло много десятилетий. Деревни той, что была, уже давно нет. Но осталась природа. Многое в ней изменилось. Но может быть этим и интересна она. Запущенная, обезлюдевшая, она всё же ещё хранит приметы прошлой жизни. Когда-то там кипели страсти, происходили – драмы, трагедии. Но было и в той жизни не мало – весёлого, радостного, праздничного.

Природные данные.

Каждая река имеет свою пойму. И как река имеет берега, так и пойма их имеет. В границах её и происходит весеннее половодье. И кроме основного потока (речного), имелись ещё два потока – пойменных. Один проходил через озеро Лопата, другой – через озеро Чарочка.
После того, как вода начинала спадать, пойменные потоки при своём движении, где через болота, ручьи, где, через озёра (большие и мелкие) – впадали в речку Четь. По ним и мигрировала рыба.
Кто оказывался наиболее наблюдательным и сообразительным, находил свои источники доходов от природы. На пути этих пойменных потоков ставились подходящие снасти. Где узко (в ручьях) – мордушки, где шире – вентиля, а в озёрах – сети.
Там, где вода спадала в речку, ставились проволочные сетки. Почему то в них оказывались только щурята. Возле ручья скапливались в основном окуни. Зацепив на щурёнка рыболовный крючок и забросив в воду, как тут же на него набрасывался окунь. За каких-то полчаса, при густом скоплении комаров, можно было поймать ведро окуней. Если же щурят было больше, можно было поймать и больше. Но их за ночь скапливалось немного.
Главные потребители природы – мужчины. Но и они же, её главные вредители. Не будет сказано им в обиду, но на время войны, природа отдыхала от них и, обогащаясь, процветала.
Мне запомнились такие природные данные на тот послевоенный период. В какую бы чащу не заглянул, повсюду виднелись, стелющиеся сверху вниз, плотные скопления хмеля. В какие-то пять-шесть лет они полностью исчезли. Не трудно предположить на какие цели он использовался.
Повсюду были малинники, прижилась конопля малыми и большими участками. И всё это постепенно начинало убывать и исчезать.
Подрастала молодёжь и начинала курить. Фронтовики, гуляя по лесу, бросали окурки, возникали пожары. Сгорало всё растительное и живое на пути распространения огня.
Самосознание, на которое рассчитывали официальные органы, не срабатывало должным образом. Богатейшая природа, которая при разумном использовании, могла бы обеспечить всех своей дармовой продукцией, не приумножалась, а, напротив, обеднялась.
Мы, мальчишки послевоенного времени, захватили ещё те времена, когда всего природного было в изобилии. Куда бы не забросил удочку с червячком, как тут же начинало клевать. Но на смену примитивным способам лова рыбы, приходили большие невода с водоотталкивающей нитью. С помощью их, все имеющиеся в нашей местности озёра, буквально – процеживались. После такой зачистки, с удочкой там было нечего делать.
Невероятное количество было гадюк, ужей, ящериц. Приходилось видеть их в своих огородах и во дворах. С постоянными пожарами, из года в год, их становилось всё меньше и меньше.
Сразу за огородами, в болотистой местности, чуть ли не на каждой берёзке, (во время весеннего половодья), были гнёзда дрозд. А в самой деревне, было повальное увлечение скворечниками. К началу лета появлялись стаи дрозд, скворцов, стаи ласточек и стрижей. От такой живности вся природа заполнялась разнообразными звуками.
А сколько было дичи: рябчиков, уток, тетеревов, и даже глухарей…На всю деревню приходилось всего лишь два-три ружья. Большого ущерба природе они не могли нанести.
В лесах было множество коз, сохатых, медведей. Не говоря уже о мелкой живности: зайцах, лисах, белках. Охотников тогда было мало и всякая живность в лесу, была не очень-то пуганной. Можно было проехать на велосипеде мимо коз и лосей, при этом не спугнуть, не потревожить их.
В 46 году дед случайно наткнулся на медвежью берлогу. Случилось это в такой последовательности. В колхозе существовал строгий порядок. Вначале заготовка сена - для колхоза. И после того, как оно заготовлено, разрешалось его заготавливать для частных подворий. Дед решил схитрить и раньше срока, где-то поодаль, в глухом месте, скашивал небольшой участок. Так продолжалось несколько раз, но сено почему-то исчезало.  И он по осени решил проверить – цела ли его копна.
Когда он пришёл на то место, то обнаружил, что в одном направлении оставлены небольшие пучки сена. Он пошёл в том направлении и набрёл на берлогу.
Осенью, при первых заморозках, дед с двумя братьями Зубоковыми, и с собакой лайкой, подошли к берлоге. Собака, почуяв медведя, завелась лаем на весь лес. И в это же время, три ствола ружей были направлены в малое отверстие берлоги.
Когда привезли медведя на наш двор и сбросили его на землю, я вскарабкался на него верхом. Оттолкнувшись от земли ногой, я стал ходить по медведю, как по холодцу. Он был весь заполнен жиром.
Вся деревня сбежалась посмотреть на зверя…И не только посмотреть. Во дворе развели костёр, заполнили огромный чугун медвежьим салом и через час-другой, можно было отведать медвежатины.
В отличие от свиного сала, которое невозможно есть без хлеба или картошки, медвежье на вкус воспринималось иначе. Оно было заполнено в большей степени волокнами и его приходилось подолгу разжёвывать. Необычайно ароматное, оно словно заполнилось всеми запахами леса. Ощущение было такое, словно во рту находится какое-то мощное лекарственное средство. Все делились своими ощущениями, и я, подслушивая одно за другим, пытался проникнуться им. Действительно, медвежатину невозможно было сравнить ни с одним каким-то мясом. Оно было особым и, по мнению, вкусивших его, насыщенным чем-то лекарственным.
В том как была задумана книга, важно было уделить внимание – условиям. Условиям природным, семейным, межличностным и социальным. Всё это в единстве и должно было ответить на главные извечные вопросы: почему в одних и тех же условиях, одни – крайне бедные (малообеспеченные), безграмотные, а другие, напротив, наиболее обеспеченные, наиболее способные и с предельно высоким образованием.
Продолжая разговор о природных данных, хотелось бы рассказать о том, чем мы в детстве питались. А питались мы больше растительной пищей. Только начинал сходить в лесу снег, как всем хотелось отведать берёзового сока. В это же время начиналась заготовка дров для зимы. Соку было в изобилии.
Затем появлялись небольшие побеги на небольших сосёнках. Их почему-то называли – рыбой. На больших соснах появлялись побеги в виде крупинок, как у малины. Только желтоватого цвета. Их называли – кашкой.
В лесу появлялись пучки, саранки, пестики, полевой горох…На лугах – щавель, слезун…Особым лакомством считался водяной орех.
В журнале «Наука и жизнь», рассказывалось, что водяной орех (по-научному – чилим), исчез в европейской части России и продолжает сохраняться только в Сибири и на Дальнем Востоке. У нас водяной орех можно было увидеть почти в каждом озере. К середине лета под листочками появлялись плоды, пока ещё с мягкими колючками во все стороны. К августу они становились жёсткими, ядрышки крепкими и далее к осени, под своей тяжестью обрывались и спускались на дно. Весной из ядрышка образовывался новый побег, доходил до поверхности и вновь под листочками появлялись зелёные орехи. Ядрышко же, из которого рос побег, исчезало, орех становился пустотелым и – всплывал. В половодье, эти – уже чёрные колючие формы – всплывали и разносились течением и ветром вдоль берегов.
Когда вода спадала, они своими скоплениями, располагались рядами. Наше детство было босоногим и, не смотря на то, что приходилось смотреть под ноги, всё же случалось наступать на них.
Послевоенное время для многих семей было не очень-то сытным. Выручала природа, её бесплатная продукция. Приходилось наблюдать и не очень-то приятные явления. Когда человек голодный, он меньше всего задумывается о моральной стороне своих дел. Нашёл гнездо утки, рябчика, дрозда и если там яйца, забирал их. Встретился с выводком утят, выловил двух-трёх, приготовил себе обед. Даже голеньких дроздят, и тех на костёр. Вот такого рода были шашлычки. Жестоко?..Конечно. Но ещё большая жестокость, когда птицы, наевшись протравленных семян, погибали тысячами. Не говоря о распылении ядохимикатов с самолётов.
Вода, которая после весеннего половодья спадает, образует множество мелких озерушек. К августу, сентябрю в них вырастают щюрята до пятнадцати, двадцати сантиметров. Для нас, мальчишек – забава. Начинаем создавать муть своими ногами, щурята показывают свои головки. Остаётся лишь подвести ладони и сжать их. На жарево хватало таких щурят всем.
Но главной пищей была всё-таки ягода. Куда бы не пошёл, в лес или на луга, всюду по пути что-нибудь да встретишь. Сразу за огородами – сосновый бор. Там – черника, брусника, земляника, костяника. В болотах - клюква, голубика. Встречались участки малинника; отдельные кусты смородины можно было встретить.
На обширном пойменном пространстве, по берегам озёр, речки, в болотах – заросли смородины. Где - чёрной, а где – красной.  Я уже не говорю о черёмухе. Сплошные леса повсюду. Когда поешь ягод, язык тут же обкладывается густым коричневым налётом на языке. Приходилось ногтём соскабливать его.
В то послевоенное время сохранялось ещё множество кедровых гигантов. Используя нехитрые приспособления, мы взбирались на них и, набив шишек, подолгу пользовались любимейшим лакомством.
Кроме природных даров, не обходили стороной и колхозные поля. Где рос горох, ели его. Репой, турнепсом, морковью, тоже не брезговали. Вот так – в общих чертах – проходило наше детство.
Приступая к главной части книги, хочется ответить на основные вопросы, связанные с её – целью, предназначением. Для чего пишется книга? От чего возникло такое желание?
Цели, как известно, бывают разные. Кто-то из писателей стремится развлечь своих читателей, строит замысловатый загадочный сюжет. Кто-то пишет, исходя из пропагандистских задач своей партии. Я же пытался своей книгой ответить на те вопросы, которые во все времена, будоражили само общество. А это, не столько политика, сколько наука со своими единицами измерения.
С точки зрения полного набора форм сознания, я делаю предпочтение - при ответах на основные проблемы общества – на научный объективный анализ. Не пренебрегая при этом и всеми остальными формами сознания. Всё дело лишь в особенностях творческого настроя. Оно у меня, я бы сказал, особое.
Общество, как явление целое, требует для своего изучения – статус научной философии. Только такими средствами можно обеспечить цельность во всех областях человеческой деятельности. С ней связывается наличие всех признаков, а не подбор их по своему субъективному усмотрению.
Иначе говоря, научная философия представляет общество в единых цельных объективных данных. В то время как, политик, ориентируется лишь на какую-то одну часть общества. Что, с точки зрения отражательной и оценочной деятельности, оказывается слишком уж запутанным, неопределённым, недостаточно понятным. 
Что касается – привычной для нас – художественной литературы, то у неё ещё меньше возможностей характеризовать общество – цельно, объективно, безошибочно. Вот почему я был вынужден избрать ту форму, которая могла бы ответить на основные проблемы, в основных признаках развития каждого человека.

Жители деревни Чарочка.

Итак, население одной ячейки общества. Условия для всех одинаковые – советские, социалистические. Источники для нормальной жизни – одни. Это, своё подворье, где каждый член семьи в нём – хозяин, собственник. И работа в колхозе, где доход колхозника определялся количеством заработанных в нём трудодней. И тем, насколько - толковый в нём председатель колхоза, насколько он способен всех колхозников привлечь к напряжённому труду. В общем, условия одинаковые, а семьи в деревне, (по их обеспеченности, по их способностям), словно распределялись по нарастающей. От самых бедных, до самых богатых. Соединим две точки – нижнюю и верхнюю – получим диагональ. Она и отражает динамику развития, где мера труда суммируется по каждому дню. И когда этот трудовой и учебный процесс не прерывается годами, то в результате и получается обеспеченность. Обеспеченность по физическим, умственным, нравственным, материальным и прочим параметрам.
Поставленная таким образом задача, требует начать своё повествование с нижней точки. То есть с семьи – самой-самой-самой бедной. В каждой деревне, в каждой ячейке общества, такая семья есть.
Как же она выглядит с точки зрения меры труда, особенностей поведения всех членов семьи; психологии и педагогики родителей в отношении своих собственных детей? Вот на этот вопрос и придётся отвечать, выдавая конкретные подлинные данные.
В каждой ячейке общества они могут характеризоваться и выглядеть по-разному. Но суть во всём будет одна: и определяться она будет мерой и качеством труда.
В деревне Чарочка самой бедной семьёй была семья Поповых. С неё (как нижней точки отсчёта) и начнём.

Поповы: он (отец) и дочь – Сара.

 Матери, в тот послевоенный период, уже не было в живых. Ему (Николаю), в то время, не было и сорока. Чуть выше среднего роста, худощавый, с жиденькой бородкой. Никогда не мылся и не брился. В доме, абсолютно ничего не было: ни посуды, ни инструментов.
Не было и одежды, той одежды, которая требовалась, и для лета и для зимы. Единственная холщёвая (никогда не стираная) рубаха, и из мешковины – штаны.
Поведение его могло показаться – странным, загадочным, необъяснимым. Ведь просто так, сидеть и ничего не делать годами, выглядит каким-то особым – нечеловеческим поведением. С точки зрения законов психологии, такое явление может показаться – уникальным. Но и оно может быть объяснимо. Объяснимо со всех точек зрения. Попробуем перечислить их все.
1.С психологической. Нервная система подчиняется тем же физическим законам, которые связываются с движением. Стоит приложить какую-то силу к предмету, вывести его из состояния покоя, и он начнёт набирать энергию инерции. В какой-то момент предмет начнёт двигаться, и без приложенной (воздействующей) силы.
Тоже самое происходит и с психологией человека. Если человек находится длительно в состоянии покоя, его нервная система закрепляется на состоянии покоя, и вывести его из такого состояния, уже затруднительно.
2.С социальной. Человек в окружении других людей. Существует и власть, которая не безразлична к людям. Как же все они относились к нему? Как это ни странно, местные жители - вполне деликатно. Власти же, с полным безразличием. К труду его невозможно было привлечь. Об армии - и вовсе не могло быть речи.
Некоторые из местных аналитиков находили, и в таком своеобразном поведении, свою логику. Ведь если бы он работал на своём подворье, то у властей тут же появился повод привлечь его и к коллективному труду. Подступиться же к человеку, у которого ничего нет (ни одежды, ни обуви) – невозможно.
Как это ни парадоксально, но он своим ничего неделаньем, достигает своей абсолютной свободы. Свободы от общества, от всего того набора требований, которое оно предъявляет к каждому человеку.
Может кому-то показаться, что при таком образе жизни, в суровых условиях Сибири невозможно выжить. И, тем не менее, такая семья существовала. Дров он не заготавливал на зиму. И хотя лес был рядом, но босиком туда не побежишь за хворостом. Ведь обуви у него вообще никакой не было. Не говоря уже о тёплой одежде.
Мы, мальчишки, видели его только летом. Отстранённый от людей, и целиком замкнутый в себе, он был ближе к нам. Увидев его на озере с удочкой, подбегали к нему, начинали расспрашивать: клюёт ли, поймал ли что? Он неохотно отвечал, и стремился, как можно быстрее, отвязаться от нас. Мы же, не воспринимали его, как особое явление. Иногда вели себя навязчиво. Бежали за ним вслед. Он убегал от нас.
В сущности, он олицетворял тот редкостный феномен, который появившись на свет, с детских лет не стремился к людям, а, напротив, бежал от них. Замкнуться в себе до такой степени? Это действительно загадочно и для психолога. Но это легко объяснимо с точки зрения законов нервной инерции. И если использовать такие законы применительно к конкретному человеку, то его вряд ли можно отнести к психически больным. Представим себе условия – насильственно творческого типа. Окружающие его сверстники не дают ему покоя, завлекают в игры, в какие-то занятия. И он, волей-неволей – психически и поведенчески – разгонялся бы. Потребность в движениях нарастала бы, и он, смог бы, с какого-то момента стать – добровольно активным и увлекающимся. Его же всегда оставляли в покое. Вероятно, для этого были свои причины.
Как бы там не было, но будучи даже таким замкнутым и стеснённым, ему нашлась подруга, и они  вместе произвели на свет девочку. Назвали её Сарой. Ясно, что в тех условиях, в которых они жили, жена его не могла прожить долго. И она, не дотянув, и до сорока лет, ушла из жизни.
Сара, дочь Николая Попова, оказалась полной противоположностью своего отца. Всегда на людях и, словно заведённая, не умолкала ни днём, ни ночью. Вот вам одно из проявлений психической инерции.
Казалось бы, о чём можно говорить. Никакими полезными делами не занималась. В доме – абсолютная пустошь, в огороде ничего не выращивалось. Двора, как такового, вообще не было. Небольшой заборчик, перешагнул через него и – заходи в дом.
Нужно сказать, что у общительных большое преимущество перед ленивыми на язык. Разговаривая, то с одним то с другим, глядишь, где-то, чем-то, угостят, подарят что-нибудь из одежды, обуви.
Что касается воспитания, то оно как семейное явление, было нулевым для Сары. Чему мог научить её отец, если он до такой степени ограничил свои связи с окружающими людьми.
Начальная школа в деревне была рядом от их дома. Но она, если и заглядывала туда, то ненадолго. В общем, писать и читать она не научилась.
С точки зрения психологии, резкая контрастность (в плане общения  между отцом и дочерью), выглядит довольно-таки загадочной. Вероятно, динамика тут одна. Если один молчалив, то другой – всё время разговора – берёт на себя. В равном же диалоге, время делится пополам. А в не равном, оно оказывается в том или ином соотношении. И как крайний случай, один молчит, а другой говорит за себя и за собеседника.
Теперь коротко, как складывалась жизнь Сары. Подрастая, она не сидела дома. Её привычный образ жизни, обойти с утра всю деревню, и с каждым вволю наговориться. Не каждый с ней охотно общался, но это её нисколько не смущало. Люди в этом плане делились поровну. Одни увлечённо занимались пустой болтовнёй, другие пытались склонить её к полезной работе. Давали ей советы, семена, чтобы она хоть что-то могла посадить у себя в огороде. Но для неё – подобного рода забота трудолюбивых людей – не становилась заманчивой.
Людям, привыкшим жить озабоченно, особенно в весеннее время, (когда один день год кормит), - нисколько не тревожило ни отца, ни дочь.
В колхозе существовал строгий порядок: в первую очередь вспахивали огороды у тех, у кого набиралось больше трудодней. В последнюю очередь – у кого их было меньше. Кто же не имел их вовсе, тем – по праву – могли и отказать. Но, срабатывала гуманность, и им вспахивали огород. Худо-бедно, но картошка у них была.
К концу сороковых годов, Сара повзрослела. С весны, на пару с Петрухой Карасёвым, (он жил напротив), они начинали пасти коров.
Петруха ей в отцы годился, но – в лесу, на природе – чем заняться? Естественно – любовью. И Сара начала каждый год выдавать из себя по ребёнку.
У многих местных жителей, когда речь заходила на эту тему, сердце обливалось кровью. В таких условиях – без одежды, пищи, зимой в холоде – и такая куча детей. Сама же Сара, с детства привыкшая жить, что называется, в навозе, не особенно-то была обеспокоена нищенским существованием. И что поразительно, никто из её детей, не болел и не умирал. И как дед с дочерью, они не приобщались, ни к труду, ни к учёбе. Воспитание, так необходимое в детском возрасте, полностью отсутствовало, и в отношении следующего поколения.
А что же отец? Как он относился к своим производным?
Нужно прямо сказать: никаких родственных чувств. Его жена Акулина, постоянно ворчала на своего благоверного, но, приходило очередное лето, и они с Сарой снова гнали стадо коров в лес.
По внешнему виду, Петруха – простолицый (Сара в сравнении с ним – красавица), по натуре – простодушный, незлобивый. В разговорах – с простецким юмором. И то, что происходило между ними, воспринималось на уровне животных. То есть, без предварительного заглядывания в будущее. Без тех разумных расчётов, при которых обеспечивалось бы нормальное развитие рождающихся детей.
Всё, что происходило между Сарой и Петрухой, происходило – естественно, стихийно. Как говорят в таких случаях,  оба не сопротивлялись требованиям природы. Давали полную свободу своим нервам.
Дети их росли и, в общем, повторяли образ жизни своих родителей, своих предков. Старшая дочь, достигнув возраста девушки, выходит замуж. Без знаний, без навыков в работе. И она не может прервать цепочку, извечно тянущейся за ними бедности.
С позиций разумной житейской логики, что может быть проще. Всего-то и нужно, вскопать лопатой землю, посадить морковь, свёклу, капусту. И зимой будет, чем наполнить свой желудок. Но они и этого не делали.
Не велик труд, ухаживать за скотом. Приобрести же его в деревне – не было серьёзных проблем. Ни у соседей, так в колхозе, можно было взять любую живность.
Значит всё дело в психологии людей. Представим себе трудолюбивого человека в положении Николая Попова. Длительное безделье он воспримет, как жесточайшую пытку для себя. Он с ума сойдёт от ничегонеделанья.
И представим Николая Попова в положении человека, с утра до вечера вынужденного трудится. И он решит для себя такой образ жизни – каторгой, а то и пыткой.
Всё дело в настрое своих собственных нервов. Но кто должен осуществлять такую работу? Конечно же, родители. Но если они сами не получили соответствующих навыков, то и в отношении своих детей, они не могут их проявить. Дети оказываются обречёнными на нищенское существование.
В советское время пробовали насильственно поступать к таким людям. Большого сдвига, в решении этой извечной проблемы, не получалось. Беднота, в том же количественном соотношении к целому, продолжала оставаться. Психологически закрепившись на низшем уровне, как из особо прочной крепости, трудно потом выйти.
Несколько слов о цыганах. В каждой деревне у них был на примете дом, где они могли остановиться. В Чарочке таким домом была семья Поповых. Если морозы за сорок длительно продолжались, они могли проживать по долгу. Всё, что им необходимо было, они получали от обеспеченных семей. В какой-то мере, Поповым удавалось выживать зимой, благодаря им.

Следующая семья Глазыриных: мать и два сына.

 Чтобы интересней было читать, решил воспользоваться принципом контраста. Если Поповы крайне безразличные к завтрашнему дню, то Глазырины, напротив, слишком уж оказывались обеспокоенными к будущему.
Мой сверстник, Костин Анатолий, который жил по соседству с ними, лучше их знал. Пользуясь учебным литературным материалом, он не редко использовал его, чтобы кого-то характеризовать. Мать двух своих сыновей он называл старухой Изергиль. Всегда в работе, всегда чем-то недовольная, она создавала в своей семье и соответствующие своему характеру условия.
Я, увлёкшись литературой, прочитывал всё, что писалось о психологии людей. Но, ни в учебниках, ни в статьях, ничего (или мало что говорилось) о том, какие признаки родителей – каким образом – сказываются на психологическом формировании их детей. В одних случаях (по моим наблюдениям), трудолюбивые родители и добрые, порождают детей с прямо противоположными признаками. (Динамика контраста). В других случаях, признаки родителей, меньше контрастируют с признаками их детей, по тем или иным параметрам. Концентрируя своё внимание на конкретных семьях, мы в большей степени имеем возможность понять законы психологии.
Посмотрим, что же может нам дать анализ семьи Глазыриных во временной динамике взаимоотношений между собой и с окружающими их людьми.
Мать, когда-то в прошлом, вероятно испытавшая большую нужду и болезненно воспринявшая её, словно находилась в постоянном страхе перед будущим. Все её нервы, весь её внутренний настрой работали на заготовку – пищи, одежды, дров. Всего того, без чего нельзя обойтись лютой зимой.
Возникает вопрос: как такой родительский настрой, потом сказался на двух её сыновьях? Опять же - контрастно. Старший, по своим поведенческим признакам, резко отличался от младшего.
Старший – общественник. Стремился быть всегда с людьми. И работу избрал соответствующую своему психологическому настрою. Работал в колхозе конюхом. К домашним делам относился не столь активно. Женился, отделился от матери, от брата. Детей у него не было.
Младший обрёл иную психологию – материнскую, частнособственническую. Работать в коллективе, создавать совместно продукцию, надеяться, что-то, получать на трудодни, не хотелось. А жить частником, социальные условия не позволяли. Сама психология его вступала в нешуточное противоречие с административными требованиями самой жизни. С таким настроением прошло его детство, юность.
Следует коснуться ещё одного немаловажного фактора – книги. Есть люди, которые читают одну книгу за другой, ни на одной серьёзно не задерживаясь. Но встречаются и такие, кто в силу каких-то причин, подолгу увлекаются одной. В психологическом плане, человек словно попадает в своеобразную ловушку. Выбраться из неё, ни добровольно, ни насильно, он уже не может. Она становится его главной духовной силой.
В доме Глазыринах, неизвестно каким образом, появилась книга Достоевского «Бесы». Других книг не было и он, время от времени, заглядывал в неё. Вероятно, подолгу размышляя над каждым эпизодом, он замкнулся на ней, и в разговорах с окружающими его людьми, что-то цитировал. К тому времени, когда ему полагалось идти в армию, «бесы» целиком заполонили его мозги.
Оказавшись в военкомате, он начал выдавать такое там, что его признали психически ненормальным и - комиссовали. Дали ему вторую группу инвалидности. А это именно то, чего он больше всего желал от властей. С таким социальным оформлением, он – свободен. Свободен, от колхоза и колхозников. С этого момента началась его активная частнособственническая деятельность.
Как инвалиду ему была положена пенсия. И не только пенсия. Государство ему выдало машину - трёхколёсную. Специально производимую в то время для инвалидов. 
Начало было для него - наиблагоприятнейшим. У него появилась пасека, затем – машина. Богатство росло с невероятной скоростью. Всё, что можно было купить за деньги, у него тут же появлялось. Его дом заполнялся самой различной хозяйственной техникой. Бензопила, дюралевая лодка и моторы к ней, мотоциклы, машины…
И всё это изобилие – для одного. Ни жены, ни подруги, ни детей, у него не было. Казалось бы, какой смысл в богатстве, если его некому потом передать.
Как человек он был, вне всякого сомнения, незаурядным. Он органично совмещал в себе способности - артистические, умственные, физические. Не смотря на то, что имел большие деньги, он не пристрастился к вредным привычкам. Даже на склоне лет, имел хорошую физическую форму. В работе, за рулём, угадывались признаки настоящего спортсмена. Никогда ни с кем не ссорился, искрился постоянной и не скрываемой удовлетворённостью.
Но жизнь его оказалась не столько длительной. И как вся она была – творчески искусственной – так и оборвалась также искусственно. Когда деревня Чарочка была официально признана неперспективной, из неё начали уезжать. Оставались два последних дома: дом Петрухи Карасёва и дом Александра Глазырина. И хотя вся богатейшая природа оказалась в их распоряжении, жить становилось всё труднее и труднее. Зимой всё накрывалось толстым слоем снега. Ни на лошадях, ни, тем более, на машине, не выберешься в соседние сёла.
Александр Глазырин решил перебраться в село Прушинское. Дело было весной или вначале лета (точно не знаю), по пути что-то случилось. Александра нашли мёртвым в речке Четь. Переезжая на моторной лодке, он, либо добровольно решил уйти из жизни, либо ему кто-то помог в этом. Мнение у земляков на этот счёт было разное. Тот, кто хорошо его знал, делал одно предположение. Человек себя внутренне исчерпал. Чего он хотел в молодости, получил. Дальнейшая жизнь ему казалась бессмысленной. Но, было следствие. У них – свои данные.

Родченко: мать и два сына.

Ещё одна семья из крайне бедных. Те же характерные внешние данные. Ни скотины, ни овощей. Из пищи – одна картошка. Двора, как такового, вообще не было. Дрова на зиму не заготовляли. Из всех инструментов, один топор. Зазубренный, никогда не точенный. Вместо топорища, забитая палка.
В доме не было никакой посуды. Единственно чем они питались – печённой картошкой. Либо внутри печки, на углях, либо снаружи, разрезая по форме лепёшек.
При такой убогости вспоминается картина немецкой художницы Катэ Кольвиц. Два мальчика уцепились за подол матери, просят хлеба. Душещипательная сцена.
Наши деревенские мальчики (Саша старше меня на два года, Николай – на три), хлеба в детстве тоже не видели. И, тем не менее, всегда были весёлыми, озорными, вполне удовлетворёнными своей жизнью.
Начальная школа была рядом. Но у них не было ни обуви, ни более или менее подходящей для этого одежды. На Саше, одна холщёвая рубаха до колен. Штанов – не было. На Николае из мешковины штаны. Рубахи же не было. На всех троих – одни шахтёрские галоши. И для зимы и для лета.
Районное начальство требовало, чтобы все в деревне ходили в школу. И им что-то выделялось из колхозных средств. Но письменные принадлежности быстро исчезали, школьная форма приходила в негодность. И они, в первый класс ходили по нескольку лет, и во второй – по нескольку. Вот и всё их образование. На этот случай понятие свобода показательна по характеру поведения. Мать – не заставляет, у самих же детей – нет желания учиться. Вот и получается – на уровне естественных детских желаний.
Обычно, когда педагоги, психологи говорят о детях, они отмечают в них такие признаки, как любопытство, стремление быстрее усвоить то, что умеют другие. Что они быстро осознают разность между тем, что сами имеют, и что имеют окружающие. Всё это, казалось бы, должно приводить к творческой  активности.
В действительности же, как мы видим на конкретных примерах, всё градуируется, всё распределяется по уровням. В бедных семьях, у детей – нет желания учиться. Родители их к учёбе не принуждают. И сами родители, будучи детьми, не стремились к получению знаний. Отсюда, вот такой вид – детско-родительского - взаимопонимания. Такой – учебно-образовательный настрой – и приводит к самой нелепой бедности.
Когда мы были детьми, мы частенько забегали к ним. У них всегда было весело и беззаботно. Не было зимой дров? Не беда. Ломали жердь метровыми частями, и совали их в печку. Когда обгорал один конец, продвигали уцелевшую часть. И так, изо дня в день.
Весной картошка заканчивалась. И что же делать? Другой-то пищи нет. Приходилось бедным детям (да и их родителям) искать прошлогоднюю картошку. В лесу, на колхозных полях, под глубоким снегом, она хорошо сохранялась. И поиск такой картошки для них, превращался в весёлое увлекательное занятие. Шла в употребление и подгнившая картошка. Делались лепёшки драники.
Посадочного материала, как правило, у них не хватало. Приходилось идти к соседям и просить.
Уродилась плохая картошка? Виноваты те, кто давал им картошку для посадки. – Так землю-то надо удобрять навозом, - говорили им. Но где его взять, если нет своей скотины.
Не смотря на то, что подобные явления повторялись из года в год, мало что менялось в их жизни. Не менялся (не совершенствовался) их настрой, и с возрастом. Всё та же привычная бедность, без какого-либо желания (своим трудом) избавиться от неё. Средств же, как природных, так и колхозных, было предостаточно, чтобы обеспечить себя всем необходимым. За огородами, в сосновом бору, местами – сплошным ковром – черника. Набрал ведро, отнёс в районный центр, продал – вот тебе и кирзовые сапоги. Ещё ведро – ситцевая рубаха. За одно лето можно себя обуть и одеть, и приобрести хотя бы самое необходимое. Топор и пилу.
И в колхозе, если работать, можно было взять – поросёнка, ягнёнка, тёлочку. Труда почти никакого, чтобы их вырастить. Но они (Родченко),почему то, хотя бы к минимальному благополучию, не стремились.
В поведенческом отношении, оба – Николай и Александр – самые раскованные в деревне. Особенно этим признаком отличался Николай. Внешне  неопрятный, и не приглядный (с отсутствующим подбородком), он в клубе заигрывал со всеми девочками, объяснялся им – в шутку и в серьёз -  в любви. Девочки смеялись, убегали от него – и всем было весело.
Оба активными были во всех деревенских играх. При таких поведенческих данных, не трудно было решать любые житейские проблемы. Но интереса к вещам, к личному подворью, они не проявляли и с возрастом, и со всё большими и большими заработками в колхозе. Хлеб, который они получали на трудодни, перегоняли на самогон, деньги – проедали и пропивали. Дом оставался таким, каким он был, и в пору их детства.
В армию их не взяли. Может быть потому, что с одним или двумя классами образования, там делать нечего. Но возможно обнаружились и какие-то недостатки со здоровьем.
Когда деревня начала распадаться, оба брата разъехались в разные стороны. Николай переехал в соседнюю деревню, Окунеево. Проявив интерес к трактору, он освоил его и, когда не хватало дипломированных трактористов, предлагали ему поработать. С годами и он становился профессиональным трактористом.
Благодаря своему весёлому нраву, он сходился, то с одной женщиной, то с другой. Но видно не всякая весёлость нравилась им. На старости лет он окончательно спился. Его перестали принимать не только деревенские дурнушки, собственный брат ему начал указывать на дверь. Остаётся сделать последнее заключение: весёлые живут долго. Ни однообразная пища, ни грязь, ни самый вонючий самогон, не смогли подорвать его здоровье.

Заборские: мать и две дочери.

Они приехали в нашу деревню в послевоенное время. Был слух, что они – ссыльные и, что их муж и отец, был репрессирован. Тема это деликатная. Я мало что об этом знаю.
Я взял эту семью для сравнения с семьёй Родченко. У Заборских – дочери, у Родченко – парни. Все они близкие по возрасту. Но какой контраст между ними, какая пропасть!
Заборские приехали в деревню, что называется ни с чем: без средств существования. У Правдиной Е.А. был дом с пристройками, двумя сотками под овощи, и тридцать соток под картошку. Муж её не вернулся с фронта (получила похоронку) и она с дочерью переехала к родителям. В этом доме и начали жить Заборские.
С первых же дней они все включились в напряжённую работу. Через год были обеспечены всем необходимым. На зиму была заготовлена картошка, был полный набор овощей. Во дворе - овцы, поросёнок, куры, корова.
Что ещё нужно для деревенского жителя? Кроме всего перечисленного, ещё что-то для праздников, для школы. И это, в последующие годы, появлялось.
Иное отношение у Заборских, и к учёбе, к знаниям. Младшая – Зоя, моя сверстница, присутствует на всех школьных фотографиях. Вместе заканчивали Чердатскую среднюю школу.
Старшая, на тот момент, когда они приехали в деревню, имела пять или шесть классов образования. Возможностей продолжить учёбу у неё не было. Нужно было помогать матери обзаводиться хозяйством. К тому же, благодаря своему весёлому нраву, воспринималась в деревне – легкомысленной.
Но что значит – легкомысленная? Лёгкие мысли. Стало быть, в противовес им, существуют и тяжёлые.
Лёгкие мысли (надо понимать) поверхностные. Тяжёлые же, те, что даётся не просто (с напряжением), и оседают глубже в душе.
Иначе говоря, легкомысленные, более заметны внешне. Серьёзные же, более активны внутренне и сдержанны внешне. Этим и отличались друг от друга сёстры Заборские. Отсюда и соответствующие жизненные результирующие. Старшая - дружила с одним, другим,..десятым, но так и не смогла создать свою семью. Младшая, пока училась, вела себя строго (никаких любовных шалостей). Получив аттестат зрелости, тут же нашёлся подходящий парень, и он увёз её на Дальний Восток. Дальнейшая жизнь её мне неизвестна.
На примере конкретных явлений приходится убеждаться, что на первое место из гуманитарных наук, выходит психология. После неё уж потом идёт – социология, экономика, этика и всё остальное.
В сущности, психология, это, прежде всего, - что-то хочется делать или что-то - не хочется. Психология, это тот внутренний потенциал, который приводит в движение человеческие мышцы и его извилины. Анализируя конкретные семьи, мы видим за каждым человеком ту меру труда, с которой он проживает день за днём. И эта мера труда, складываясь по часам, суткам, годам, создаёт из человека – личность. Как тут не сравнить общество с Периодической системой Менделеева, где заряды атомов растут с порядковым номером этой системы. Ассоциативная образность поэтому, и приводит к тому, что одних людей называют – серебром, золотом, других – медью, мышьяком, третьих – ртутью или щёлочью. А кого-то – железом или ураном.
Да, люди разные, настолько разные, что свести их всех в одну стройную, слаженную, гармоническую организацию, не удаётся. Исторически перепробованы все варианты организации общества, но не один, так и не привёл - к однозначно оптимальному. Общество по-прежнему приходится воспринимать - системой, чем-то напоминающую по качеству его членов, Периодическую систему.
С того момента, когда ссылали, репрессировали людей, прошло много десятилетий. По-разному их оценивали, используя политические, религиозные и философские средства. Лучший способ разобраться в этом явлении, анализ всего того, что подпадало под статус конкретного. Все попытки учёных представить прошлые социальные потрясения в политически обобщённом виде, не дают полной объективной картины.
По ходу своего дальнейшего повествования, я буду анализировать действительно существовавшие семьи. И это внесёт большую ясность в события, которые когда-то происходили в прошлом.
Все виды сочинительства (художественные, пропагандистские) лишь затуманивают суть реальных проблем общества, затрудняют их решение. Я же, в основу основ своего анализа, беру меру труда, и этой единицей измерения, характеризую – и рядовых членов общества, и тех начальников, которые призваны организовывать их.
Самым убедительным средством коснуться основополагающих понятий – правды, справедливости – это сравнение по признакам контраста, противопоставления. Указывая на единые природные и социальные условия, и, наблюдая контрастирующие результирующие по семьям, мы можем делать только объективные выводы. Тут ссылки на какие-то иные факторы, оказываются малоубедительными.
Ясно, что человек не виноват, что в детстве не получил хорошего воспитания, не был психологически настроен на большой физический труд и на высокую творческую увлечённость. Но если говорить об этом постоянно, изучая психологию неблагополучных семей, то и воздействие на них, могло бы, оказаться более продуктивным.
На примере только одних сестёр Заборских, не трудно сделать поучительные для многих отстающих выводы. У строгих родителей, послушный ребёнок – личностно выигрывает. Он быстрее и охотней развивается и наилучшим образом подготавливает себя для своей взрослой жизни. Непослушные же, задерживаются в развитии и мера их сопротивления, всё больше и больше отдаляет их от тех, кто бежит впереди.
В сущности, вся жизнь – беговая дорожка, и каждый участник на ней, отмеряет своё расстояние. Расстояние по умственному и физическому движению. 

Сандаковы: мать – сын и дочь.

На тот послевоенный период, с которого я веду своё повествование, у них также ничего не было: ни скотины, ни овощей, ни инструментов. Не заготавливали на зиму дров.
В отличие от постоянно весёлых и неунывающих Родченко, Сандаковы были – полная противоположность им. Загруженные каким-то тяжёлым внутренним недовольством, они и внешне выглядели сумрачно, обвинительно, словно все окружающие были виноваты перед ними.
Приходится учитывать в формировании характеров и такой фактор, как дети одного пола или дети - разного. Если братья или сёстры, то они более раскованы в детских играх. И как обычно, тот, кто старше, оказывается что-то вроде начальника над младшим. И тогда старший становится более весёлым и требовательным, а младший - менее веселым и более подчинённым.
При анализе конкретных семей приходится обращать особое внимание на психологический настрой каждого члена семьи. Потому что, при одних и тех же условиях в семье, все они оказываются разными по психологическим признакам. При этом, возникают одни и те же вопросы, связанные с количественным соотношением полов.
Такова уж динамика взаимоотношений между людьми. И она приводит к тому, что на каждого весёлого, один невесёлый, на каждого серьёзного, один легкомысленный, на каждого ленивого, один трудолюбивый. И далее, в соответствующей последовательности. На каждого талантливого, один бездарный, на каждого героя один  предатель, на каждого созидателя, один  разрушитель. (Имеется в виду, соотношение по крайностям).
Сандаковы – бедные. Рядом живущие с ними Пронькины (также, мать и сын с дочерью), семья средних показателей. При этом выдаётся ими такая закономерность. С возрастанием трудолюбия родителей, возрастает и их требовательность к своим детям. И тогда они, приобщаясь к полезному физическому труду, дальше уходят по учебному курсу. Пронькины, как дети усреднённых данных, пробовали учиться в семилетней школе.
Сандаковы же, дочь, не смогла получить и начальное образование. А брат её, который был на три года старше меня, заканчивал нашу начальную школу, вместе со мной.
Сравнивая матерей этих трёх семей, приходится констатировать: до какой же степени они все разные. Разные - по физическим, психологическим и поведенческим возможностям. Первые две, не очень-то были озабочены, чтобы обеспечивать детей всем необходимым. Пронькина же, мерой своего труда, и возрастающей мерой труда своих детей, создавала вполне сносное существование для своей семьи.
Кто знает, может быть, цепочка тех и тех семей, тянулась из поколение в поколение, и не прерывалась веками. Заглядывая же в глубь веков, в направлении которых воспитательные и учебные факторы, естественно, убывали, не трудно представить, как трудно тогда жилось. Наиболее бедная часть из них, не получая с детских лет основательной подготовки для жизни, при разного рода природных и социальных трудностях, в первую очередь вымирала. Может быть, в такой жестокой динамике, и совершенствовалось общество. Вот только худшая её часть, всё же продолжала сохраняться, и по-прежнему продолжает сопровождать современное его устройство.
Бытие определяет сознание. И всё же не до такой степени, чтобы каждый член общества подпадал под её содержание. Используя при анализе весь набор конкретного по целому, значительная часть его оказывается вне серьёзной весомой динамики развития. Проиллюстрирую его короткой биографией Сандакова Александра.
С великим трудом, но свою начальную школу он, всё же, закончил. Тем и возвысился над братьями Родченко. И в отличие от них, он был призван в армию. И отслужил, как положено, три года.
Вернулся в деревню - сильным, подтянутым, самоуверенным. Человек, ни без гонора, захотелось жениться на девушке из числа благополучных семей. И такая девушка нашлась. Тёща тут же, в качестве подарка, покупает ему мотоцикл. От своего хозяйства отделяется им полный набор скота. В материальном отношении он получил всё то, что необходимо для благополучной жизни. И, счастливый муж и отец, загулял. Загулял так, что не мог уже остановиться. И как к нему в детстве не было от матери серьёзного внимания, так и он к своим детям относился абсолютно безразлично.
Из деревни в 60-х годах начали разъезжаться, нужно было и им решать этот вопрос. Тёща работала дояркой (а это самая денежная работа), на её средства переехали в Чердаты. И там, на её средства построили для Сандаковых большой пятистенный дом. Сама же тёща со своей матерью-старушкой поселилась в малой гнилушке.
Но Александр, не очень-то ценил щедрость тёщи. То, что перепадало ему в руки, он пропивал. А, оказавшись без денег, бежал к тёще и требовал от неё денег. Благо, у неё они всегда водились.
На тёщу легли все материальные расходы, на детей (они появлялись один за другим), на зятя, да и на свою дочь, у которой возникали то одни, то другие запросы. Тёща на старости лет попадает в такую кабалу, что о себе и о своей слабеющей матери, уже не приходилось задумываться.
В колхозе не хватает трактористов, и Александр напрашивается на учёбу. В городе Асино он успешно проходит курсы механизаторов широкого профиля. В колхозе ему выдают новенький «Беларусь».
Что ещё нужно для сельского жителя. Теперь у него всё есть. А если всё есть, он решает, нужно и весело жить. Для этого, на каждый вечер, нужна водка. Получку свою он всю пропивает и потом бежит «занимать» деньги у тёщи. Та, когда – даст, когда – откажет, и он тогда начинает её терроризировать. В таком режиме тёще приходится жить изо дня в день. Дело доходит до того, что он грозится своим трактором снести её гнилушку. Вечером или ночью подъезжает к дому и, освещая фарами и, оглушая рёвом трактора, он подолгу грозит ей. Соседи, естественно, возмущаются и он, удовлетворившись своим гневом, угоняет свой трактор от тёщиного дома.
Образ жизни алкоголика таков, что он вредит не только окружающим, но и самому себе. Беда пришла к нему тогда, когда у него уже было трое сыновей и одна дочь.
Утром, после тяжелейшего похмелья, Саша пошёл на работу. Его трактор «Беларусь» с тележкой стоял рядом с бортовой машиной. Он встал между ними и попросил шофёра отогнать трактор.
Когда трактор двинулся с места, из-за неровности почвы, оба борта сдвинулись и сдавили его. У него лопнуло ребро, и остриё сломанного ребра воткнулось в лёгкое. Он, естественно, почувствовал резкую боль, пришлось отказаться от работы и направиться домой.
Не очень-то обеспокоенный случившимся, решил, что пройдёт со временем. В какой-то момент даже стало легче (а дело было в сентябре, нужно было копать картошку) и он принялся за дело.
Утром жена, посмотрев на него, ужаснулась: из худощавого, муж стал полным. Пригласила врача. Врач, осмотрев его, заверил: ничего серьёзного, пройдёт.  И они оба пошли копать картошку.
На следующее утро Саша, чуть ли не вдвое увеличился в своём объёме. На месте глаз оставалась лишь едва заметная щёлка.  Жена встревожилась, побежала за врачом.
На этот раз и врач решил, что состояние ухудшается, и посоветовал везти его в районную больницу. Обратились к колхозному руководству, чтобы выделили для него легковую машину. Не выделили.
Жене удалось найти попутную бортовую машину. Доехали до реки Чулым. На той стороне уже поджидала «скорая помощь».
В районной больнице, взглянув на бедного тракториста, ахнули. Мол, к таким делам мы не готовы. Звонят в Томск. Оттуда на вертолёте вылетает профессор со своей командой.
Операция длится шесть часов, после которых у Саши останавливается сердце. Профессор делает своё заключение: слишком уж затянулось это явление. Нужно было срочно, как только это случилось, везти в больницу.
Но, таково уж отношение людей (и особенно начальства) к алкоголикам. Испытывая к ним пренебрежение, и в случаях большой беды, не торопятся им помочь.
В селе поначалу возмущались врачом и местным руководством. Даже советовали жене Саши подать на них в суд. Но, первоначальная злость спадала, и через какое-то время заговорили по-другому.
Вот так нелепо закончилась короткая биография одного (из первоначально беднейших) представителей деревни. Как говорили те, кто хорошо знал его: прибрал боженька грешника. А грехов у него было предостаточно и в отношении своих  детей.
Непонятно по каким психическим законам, но и у родителей возникает не одинаковое отношение к своим детям. Одни почему-то становятся – любимчиками, а другие – не столь приятными для них. Поэтому они  по-разному относятся к каждому.
Для Саши, в не любимчиках, оказался второй его сын – Ваня. Весёлым он был или злым, но каждый раз, подходя к малышу, он приветствовал его щелчком по голове. Это действие вошло в привычку, и отказаться от такого жестокого внимания, он уже не мог. Жена и тёща постоянно делали ему замечание. На это он резко отвечал, мол, меня в детстве никто не баловал. И не то приходилось испытывать.
Жестокое обращение отца к сыну, не могло не сказаться на его психике, и на его способностях учиться. Он с трудом заканчивал один класс за другим на милосердные троечки. Не раз возникали советы от учителей перевести Ванечку в особую школу.
Когда Ваню приглашали на комиссию, он жаловался им, что при умственном напряжении, у него начинает болеть голова. Члены комиссии приглашали для собеседования и отца. Но отношения отца с сыном не менялись. И с возрастом Вани, он лишь усиливал свои щелчки по его голове.
Со смертью отца, Ваня избавился от нелепого и жестокого обращения. Но то, что с детства уже закрепилось в психике, не могло бесследно исчезнуть. Как бы по инерции, головные боли продолжались. Вероятно, устав от них, он решил покончить с собой. Повесился.
Нередко учёные, занимаясь проблемами человеческой психики, ссылаются на наследственные факторы. И они, естественно, имеют своё значение. Когда же анализируешь конкретные явления, то больше склоняешься к обычным житейским условиям, и видишь в них весь набор тех причин, с которыми связываются лучшие или худшие отношения между членами семьи. То есть всё происходит на уровне взаимодействий. Они ведут свою линию развития. Известно немало примеров из реальной практики, когда ребёнок из низшей среды, попадает в высшую среду, и потом обретает выдающиеся способности. И, напротив, из высшей среды (благополучной во всех отношениях) попадает в низшую среду, и развитие резко прерывается. 
Каждый человек – система, и по мере своего развития, он становится всё более и более сложной системой. Во взаимоотношениях между людьми, эти системы (малых и больших объёмов) как бы накладываются друг на друга. И как следствие, возникает тот набор разностей потенциалов, который так хорошо нам известен в делах реальных. Поэтому не каждый человек сознаёт, почему тот или иной ребёнок ему приятен, а какой-то – неприятен, и даже может вызвать раздражение. Нервы срабатывают как бы автоматически. Силой воли, человек может искусственно сменить своё отношение. Но этого делать не каждому хочется. Порой, даже люди интеллигентные, напичканные педагогическими знаниями, не могут естественное в себе, подкорректировать искусственными средствами. Что уж тут говорить о людях простых. Проблемы, как видим, сводятся к характеру отношений – естественного (само собой возникающего), с искусственным (научно и нравственно приобретённым).
Следующая категория семей, это те, кто от крайне бедных отступал недалеко. Назову несколько таких семей.

Анна с сыном. (Называли её чаще по имени, поэтому фамилия не запомнилась).

Главной особенностью её поведения было то, что она, с кем бы ни повстречалась, начинала говорить о своих болезнях. Домик её стоял рядом с медпунктом, и она была постоянной посетительницей его.
Ясно, что такой образ жизни, не мог не сказываться на её сыне. Он, подрастая, вынужден был заботиться о матери и выполнять все её поручения. При таких отношениях, думать об учёбе было некогда. И он, походив с осени недельку, другую, прекращал занятия. С детских лет вынужден был заниматься домашними делами.
Мать, слабенькая, болезненная, словно играла свою главную роль, роль больного и беспомощного человека. Вот вам ещё один пример того, когда длительное поведение, может обрести силу психической инерции. Стоит чему-то одному придать особое значение, и оно становится поведенческой особенностью его.
На колхозные работы, хоть изредка, она всё же выходила, и с полсотни трудодней, всё же набирала за год. Поэтому ей полагалась лошадь, чтобы вспахать землю на огороде и привести заготовленных дров на зиму. Можно лишь удивляться, как двум слабеньким членам одной семьи, удавалось переживать одну зиму за другой.
С малых лет, сын её, постигает все виды домашних работ. Под руководством своей матери, вскапывал землю на огороде, что-то сажал и выращивал. Если появлялся поросёнок, играет с ним, старается чем-то накормить. В отличие от Родченко и Сандаковых, он всегда в доме чем-то занят полезным. Развлекаться ему не с кем: брата или сестры у него не было. Такая особенность семьи, в которой только два члена семьи (мать и сын), имеет, кроме каких-то недостатков, и свои существенные преимущества. Ребёнок быстрее взрослеет, быстрее набирается житейского опыта. Общение – внутри дома – только с матерью, лишает его детского содержания. Он как бы пропускает тот период, при котором проходит длительное общение ребёнка с ребёнком, и учится сразу (с детских лет)  мыслить по-взрослому.
В отличие от матери, сын был менее заметен в деревне. В деревенских играх он редко принимал участие. Вынужден был с утра до вечера чем-то заниматься по дому. Как бы само собой происходило разделение труда между сыном и матерью. Мать всегда на людях: в медпункте или на колхозной работе. А сын – на своём подворье. В общем, им как-то удавалось обеспечивать себя по минимуму.

Дарья с дочерью.

В отличие от Анны (худенькой, болезненной), Дарья была – полной, полногрудой, весом килограмм под 90. Можно лишь удивляться, как это можно, питаясь только одной картошкой, заполучить такую весомость.  Медлительная, вялая, ей трудно было – при таких физических достоинствах – выполнять весь тот объём работ, который выпадает на деревенского жителя. Может быть поэтому, дочери приходилось больше шевелиться. Мать старалась не пропускать рабочие дни в колхозе, и, приходя домой, уставшая и беспомощная, начинала покрикивать на дочь: принеси ей то, сделай то. И дочь, послушная и активная по дому, делала всё, что нужно было делать.
По причине домашней занятости (или по какой-то другой причине), дочь не проявила большого желания учиться. Походив в первый класс с месяц, другой, переставала посещать школу. Однажды, при первых морозах, простудилась, заболела и умерла. Мать несколько лет жила одна. Потом какой-то заезжий мужик, заинтересовался ей, и они стали жить вместе.
Есть люди, которые жили так скромно, что о них много не напишешь. Биографическая жизнь их не даёт содержания, и на короткий рассказ. Приходится ограничиться малым.

Литочвенко, мать с сыном.

В материальном отношении – те же данные. Что-то выращивали из овощей, что-то появлялось во дворе из живности. До середняков значительно не дотягивали.
Когда заходит речь о том, сколько лет ребёнок ходил в школу, сразу же определяется характеристика его матери. Добрая, мягкая по характеру, сердобольная, она слишком уж сочувствовала тем, кто подвергается  значительным физическим и умственным нагрузкам. Такого рода настрой матери не мог не сказываться на отношении сына её Володи к учёбе. Она его словно оберегала от них.  Не захотел Володя пойти в школу? Ну что ж – сиди дома. На улице мороз? Не выходи за дверь.
Но как она не оберегала сына, в одном не усмотрела. У него появилось бельмо в глазу. С таким физическим дефектом, он и вовсе отстранился от активной жизни. В играх был пассивен. Всё его общение ограничивалось  длительными беседами с матерью. Вероятно, такая концентрация на малом, формирует в человеке основополагающий признак. Признак – особо значимой семейственности.
В армию его не могли взять. И он не стал дожидаться своего совершеннолетия. Женился рано, когда ему не было и семнадцати лет. Супруга (бывает такое счастливое совпадение душ), оказалась на редкость трудолюбивой. Жили они, что называется, душа в душу и у них появлялся один ребёнок за другим. Через десять лет они уже считались многодетной семьёй.
В отличие от Александра Сандакова, ему не приходилось рассчитывать на кого-то. Характер его был прямо противоположным. Вымогать, занимать, требовать (и, тем более, кого-то терроризировать), на это он был не способен. Приходилось рассчитывать только на свои собственные силы. Поэтому, как Александр жил с абсолютным минусом, так Володе приходилось жить с абсолютным плюсом. С заботой о своих детях, наращивался интерес к знаниям. Особенно к тем, благодаря которым можно было обеспечивать семью всем необходимым. Разрастался овощной огород, во дворе появлялся в полном наборе скот. Не забывал о приобретении инструментов.

Исаевы: мать с сыном.

Они были нашими соседями. О них я могу рассказать больше. Биография Николая может потянуть на небольшую повесть. Выделялась эта семья (из числа бедных семей), своими интереснейшими особенностями.
Николай (он старше меня на три года), вероятно, благодаря соотношению мать-сын, формировался с детских лет человеком серьёзным, рассудительным. Он не обладал той способностью, когда тот или иной рассказ мог вызвать заразительный смех. Весь его внешний вид говорил о том, что он - с ролью учителя, советчика, наставника. Проявлялась она в том, что во всех детских играх, он командовал нами. Когда мы играли в лапту или в волейбол, он участвовал лишь в роли судьи.
Была у нас в деревне такая детская забава. Как только начинала лаять собака, то все дети деревни знали, что собака загнала белку на дерево. И мы все устремлялись на лай собаки. Николай командовал: ты лезь - на это дерево, ты – на соседнее. Таким образом, окружали белку. А тот, кто взбирался на дерево, на котором находилась белка, начинал раскачивать берёзку или сосёнку. Белки ничего не оставалось, как прыгать сверху вниз. И тот, кто находился поблизости, выставлял перед ней свою кепку.
Азарт в этих играх был невероятным. Кричали, смеялись, оскорбляли друг друга. Но, как кто не старался, белку поймать не удавалось. Да и не нужна она была никому. Тут всё дело в способностях Николая организовать такого рода детскую забаву.
К учёбе он не проявлял большого рвения. Не смог окончить даже свою начальную школу.
Не проявлял никакого интереса, и к колхозным делам. Уже по этому признаку можно было судить о его матери. Главный житейский принцип её был: не особенно – напрягаться, и не особенно – расслабляться. Жить той заниженной мерой труда, которая бы не вызывала болезненных ощущений.
Сын рано сообразил, что от природы можно брать больше, чем от колхоза. Увлёкся рыбалкой, пробовал заниматься охотой. Ловил с помощью петель, капканов, мелких зверушек. Когда поспевала ягода, занимался сбором их. Не обладая хорошей физической подготовкой, однажды похвастался нам, что не смог забраться на гигантский кедр. Пришлось его спилить, чтобы собрать с него шишки.
Когда Николай подрос, его стали привлекать к колхозному труду. Начал ссылался на то, что больной туберкулёзом, и потому, физические нагрузки ему, противопоказаны. Называл эту болезнь он, вероятно, только потому, что названия других болезней он мог и не знать.
Жизнь его круто изменилась, когда в деревню приехала девушка-зоотехник. Жила она у нас на квартире и он, как любитель живой и неживой природы, тут же заинтересовался ей. Все вечера стали проводить вместе. Через год у них появился первый ребёнок. Зоотехник переехала к нему.  А ещё через год, появился и второй.
Так, благодаря своим поведенческим данным и смазливой внешности, он, с тремя классами образования приобщился к интеллигенции.
Ему повезло ещё и в том, что именно на тот момент, колхоз решил радиофицировать деревню. Завезли КРУ-10 (колхозный радиоузел) и ветряк. Жена Николая позаботилась о том, чтобы эта работа была доверена Николаю. И с помощью её, он был подготовлен для работы на радиоузле.
Подошло время, когда ему нужно было наведываться в военкомат. Там не требуют документа об образовании. Сколько назовёшь классов, столько и запишут. И он, сообразив, что восемь классов куда как выгодней для него, чем три, назвал цифру восемь. Попросил, чтобы его направили туда, где бы он мог освоить машину.
Тут следует заметить, что есть такая категория людей, которые способны концентрироваться целиком на чём-то одном. И если им выпадает в качестве учебного предмета машина, то и все разговоры только о ней. Он, настолько хорошо её изучил за год службы, что ему доверили даже преподавание. (Подмечено с его слов).
Такое в армии возможно. Когда я служил в авиации, один из солдат настолько увлёкся изучением двигателя, что через год ему присвоили звание сержанта и право преподавать этот предмет.
Таким образом, Николай возвращается из армии большим человеком. Осесть в колхозе с женой и двумя детьми, ему не захотелось. Намечались планы иного масштаба. И он, словно оказавшись на перекрёстке с множеством вариантов, избирает для себя (только для себя) наилучший вариант. Бросает жену и двух своих ребятишек. Уезжает в Томск. Там для него открывается широкое поле деятельности. Испытывая тяготение к высокому начальству, он получает легковую машину. Развозит начальников железнодорожного транспорта.
Как человек, особо приятный в общении, он легко, без каких-либо затруднений, находит себе новую жену. Женится. На этот раз - официально, со всеми необходимыми процедурами оформления. Перед первой женой он – чист: алименты платить не нужно. Он, как бы перескочил с одного житейского уровня (низшего), на другой (более высокий). Сознаёт себя человеком иного масштаба.
В таких случаях, в народе говорят: из грязи да в князи. И он, в общем-то (всем своим существом) соответствует своему новому положению в обществе. Не смотря на то, что он во всех отношениях хорошо обеспечен, он ведёт только здоровый образ жизни. Он не курит, где бы не находился с начальством, не выпивает с ними. Знает свои обязанности шофёра. И в пути, и за столом, оказывается надёжным человеком. В щекотливые вопросы не вникает. Старался быть приятным при любых жизненных обстоятельствах.
Деревня Чарочка, когда опустела, становится для него туристической вотчиной. Туда он частенько наведывается, и в одиночку, и с членами своей новой семьи, и со своим начальством. Богатейшая природная местность позволяет продуктивно отдохнуть: много дичи, рыбы, ягод, грибов.

Как известно, бедность, писатели, политики, философы, представляли (в общем-то) одинаково. Особенно в коммунистически-политическом толковании. Бедняки, это те, кто испытывает непосильный труд. Их работодатели-эксплуататоры создают для них потогонный режим, платят им – гроши, лишают их возможности учиться.
Но насколько верно такое толкование?
При социализме была исключена эксплуатация, а результаты всё те же. Бедные, как были бедными, таковыми оставались, и при справедливо равных условиях. А обеспеченные, как были обеспеченными при старом строе, таковыми они продолжили свое существование и при новом. Оказывается всё дело в мерах труда: труда – умственного и физического. Им и отмеряется движение по восходящей.
Сколько нужно времени, чтобы вскопать грядку и посадить потом морковку? Один час, не больше. Пять часов поработал, обеспечил себя для зимы всем набором овощей. Но бедные почему то - и этого не делали.
Давая общую картину, приходится констатировать, что если заходит речь о бедности, то, как правило, она предстаёт в комплексе. В единстве всех существующих для человека параметров. То есть с бедностью связывается отсутствие дисциплины, строгого распорядка дня, и постоянного сочетания труда умственного и физического.
Невежество, предрассудки в советское время, обычно связывали с религией. Но данные реальной жизни таковы, что бедные, даже в самых ничтожных признаках, не проявляли религиозных интересов.
 Деятели литературы, представляли бедность (особенно фольклорными средствами), как наиболее доброй и гуманной, наиболее мудрой и справедливой. Но таковой ли была, и остаётся бедность, на самом деле?
В отношении детей, в бедных семьях, доброта проявлялась в том, что если не хочется идти в школу, то матери к этому не особенно-то и принуждали. В обеспеченных семьях, такое уклонение от занятий, исключалось.
С бедностью связывается, поистине животная лёгкость, в половых отношениях. В противовес им, в обеспеченных семьях, на этом пути – настоящая полоса препятствий. И не только со стороны родителей, но и со стороны собственного сознания.
Приведу один, характерный для такого случая, пример. Приходит с армии Николай Бобков. Прихватывает по пути девочку 14 лет. Эти данные уже говорят сами за себя, и характеризуют соответствующим образом, как мать Николая, та и мать той девочки, которую он привёл в свой дом.
Прожили они год, другой – детей нет. Николай всё больше увлекается выпивками. Девочка теряет интерес к своему мужу. Мать Николая (да и он), были не против, чтобы девочка зачала от другого. Мой сверстник, жил напротив их, и постоянно встречался с ней. В деревне росло убеждение, что вот-вот появятся признаки ожидаемого.
Я изредка подшучивал над другом. И он выдал такое.
- Ты знаешь, - говорил он, - как подумаю, что моё производное будет жить в условиях – мало похожих на человеческие – мурашки по всему телу начинают бегать.
Петруху Карасёва, подобного рода перспектива, не пугала. Вот вам характерный пример того, как один уровень развития - высший, резко отличается от другого - низшего.
Бедность, то начальное, от которого отмеряются все признаки развития. Чем дальше ушёл от неё, тем больше вобрал в себя полезного, благородного, по-настоящему человеческого.
С точки зрения гуманности, у самых бедных есть свои особенности. Представим себе такую ситуацию. Мороз за сорок, цыганам нужен приют на какое-то время. Заезжают в Торбыково, а там – белорусы, украинцы. Народ слишком уж жёсткий в отношении цыган. Никто не даёт им такого приюта.
В нашей деревне их принимала только семья Поповых.
Со слов самих же цыган, им не давали приюта татары, которые не шли, вообще, на какой-то контакт с ними. (Они компактно проживали в деревне Тукай). Не менее жёстко относились к цыганам прибалты.
Несколько слов относительно самой цыганской нации. Поражает в них то, что они зациклились на своих обычаях, на своей свободе (своеобразно понимаемой), и, по существу, отказались от знаний, от образования. Потому что при их образе жизни, оно практически невозможно.
К нам они наведывались, и летом, и зимой. Летом их палатки располагались на берегу речки Четь. При подъезде к деревне со стороны Торбыково. Там - ровная большая площадка. В детстве (на той площадке) мы гоняли футбол, играли в волейбол, лапту.
Из любопытства мы ходили к ним, знакомились с их походным бытом. Они легко, охотно вступали в контакт с нами. Всё же романтика кочевой жизни выглядела мало привлекательной. Бедность чувствовалась во всём.
Но, такова уж людская психология. Определённая категория людей, не только не гнушается своей бедности, но и в чём-то гордится ей.  Никакие беды, которые постоянно подстерегали их, не могли склонить к иному, прямо противоположному (оседлому) образу жизни.
Если рождается талант (а он может появиться и в бедной семье), то человек начинает жить им. Это касается не только цыган, но и людей любых других национальностей. Был в то время - один такой - из села Красноярка. Он гастролировал по деревням, и развлекал деревенских жителей, своими шутками-прибаутками, песнями фольклорного содержания, плясками и игрой на балалайке. Платили ему, кто – картошкой, кто – морковкой, кто - печеньем, кто – яйцами. И этот заработок, для серьёзного человека, мог бы показаться оскорбительным. Но его это не смущало. Всегда был весёлым, энергичным, неунывающим.

Правдины: муж, жена, сын с женой, внук.

Каждая семья (как мне представляется) может быть главой из учебника по психологии. Так как начало психического формирования человека начинается с семейных условий, то все последующие признаки поведения, определяются (или частично могут определяться) его источником. Вот в таком ключе и проанализируем вкратце жизнь каждого члена этой семьи.
Максим Правдин – определяющее лицо. Его главные поведенческие особенности:  трудоголик, по характеру (природному и общественному) – добрейший человек. Как это понимать?
Во взаимоотношениях люди подразделяются на несколько типов. Назовём некоторые, наиболее принципиальные. Первый тип: один в роли начальника над другим. Другой тип, отношения в режиме творческого диалога, когда оба действующих лица, не столь значительно давят друг на друга. И третий тип – абсолютная снисходительность к тому, что делает, как ведёт себя, близкий человек.
Максим Правдин олицетворял собой человека третьего типа. Он настолько был увлечён работой, что каким-то образом воздействовать на близких ему людей (надо полагать, по причине своего характера), не мог. Закончив одну работу, он, после короткого перерыва, приступал к другой. И так – изо дня в день, из года в год. Ясно, что при таком образе жизни, дом его был полной чашей.
Время было военное, сын находился на фронте. Максим, отработав день в колхозе, продолжал свою работу по дому. Жена его, будучи из беднейшей семьи, увлеклась поглощением пищи. Благо, её было в доме с избытком. И самой разнообразнейшей.
В послевоенное время мы были детьми и когда забегали к ним в дом, то жена его воспринималась нами каким-то загадочным чудовищем. С трудом передвигающаяся по дому, она напоминала шагающий экскаватор. Муж, как самый внимательный и заботливый человек, не создавал и малейшего торможения, в её скотском образе жизни. Постоянно жуёт что-то, ну и пусть жуёт. Не может выполнять самую лёгкую работу по дому - и это его не раздражало. Сам всё сделает за неё.
В деревне восхищались Максимом, сочувствовали его жене. Мол, больной человек, нездоровое сердце. Но при её образе жизни, и все остальные внутренние органы не могли быть здоровыми.
Физиологи подобное явление объясняют просто. Чем чаще раздражать желудок, тем он требовательней к поглощению пищи. И на каком-то этапе, человек полностью теряет контроль над собой. Достигнув веса в 150 и более килограмм, он утрачивает способность трудиться.
Те, кто в деревне имел своё представление об этом нечеловеческом явлении, шутили. И порой - небезобидно. Советовали (в шутку, разумеется), запрячь и пахать на ней.
Возвращается сын Иван с фронта, мать – умирает. Похоронить её было делом нелёгким.
Сын женится, рождается мальчик – Виталий. Дом, благодаря трудолюбию отца, полон всего. А раз полон всего, то зачем (какой смысл) трудиться. И Иван – загулял.
По характеру он – абсолютная противоположность отцу. Отец, не курил и не пил. Не мог без работы посидеть и часа. И днём и ночью, с короткими перерывами, в работе. Сын же, освоил все виды развлечений. И, загуляв, не мог остановиться неделями. Боевой, задиристый, он мог самую мелочную ссору закончить нешуточной дракой. И так продолжалось несколько лет. Не получив серьёзных повреждений на фронте, он был поражён алкоголем, и умирает – молодым.
В деревне подшучивали, теперь у Максима молодая жена и любимый внук. Вся его любовь и доброта теперь переключилась на внука, который ни в чём не знал отказа от деда. По возрасту - один велосипед, другой, третий. Начал доставать ножками до педалей мотоцикла, купил ему мотоцикл.
Что же получается: Максим своей добротой сводит в могилу свою жену, потом - разгулявшегося сына. И нечто подобное готовит и внуку?
После армии, я, прогуливаясь по деревне с фотоаппаратом, набрёл на деревенскую детвору. Всем захотелось сфотографироваться. Когда все собрались вместе, подошла девочка, которую Виталий недолюбливал, относился с пренебрежением. И он начал отгонять её. В таком виде я их всех и запечатлел.
К тому времени (начало 60-х годов) когда из деревни стали все разъезжаться, дом Максима выглядел уже не только крепостью, но и произведением искусства. Всё то, что создавалось в течение всей его жизни, нужно было частично разрушить и частично перевести в другое место.
Рядом с его домом-крепостью стоял дом Поповых. Большего контраста между этими двумя домами, представить было невозможно. Один трудился всю жизнь, другой, поджав ноги под себя, просидел всю свою жизнь.
Как бы кто не говорил о психологии людей, делающих их до такой степени разными, но в основе её - взаимоотношения. Как видим, на конкретном примере, и доброта может нести большое зло. Правда, в её крайнем выражении, когда снисходительность  выходит за свои разумные пределы.
Некоторые современные психологи советуют быть самим собой. Но ведь все члены одной семьи - и жили, по существу, в таком режиме. Никто из них не задумывался над тем, как возникают и формируются желания, и куда они могут завести их.
Психологию, как науку, по моему глубокому убеждению, нужно изучать по источникам семьи. Такой путь изучения даёт больше ясности. Разного рода научные обобщения, которыми пользовались в прошлом, не сделали психологию сформировавшейся, хотя бы приблизительно, системной.

Приходченко Аксинья.

Когда речь шла о Максиме Правдине, представлялся вариант главы семьи, который будучи трудолюбивым, крайне снисходительно относился к своим близким. К чему это привело, мной было описано выше.
Теперь прямо противоположный вариант, когда трудолюбивая мать, грубо, насильственно, жестоко (и я бы добавил, преступно) относилась к своим детям. Что может выдать такой вариант взаимоотношений? Сама жизнь, своим конкретным примером, выдаёт вторую главу законов психологии.
Описывая жизнь Аксиньи (в деревне её называли пренебрежительно – Аксюткой), хотелось бы, прежде всего, отметить её поведенческие признаки. Необычайно трудолюбивая, энергичная, но и, необычайно грубая, с холерически-нервным темпераментом. Её наиболее часто употребляемые слова, используемая с женщинами иного уровня: ну ты такая, что не делаешь, ни того, ни другого. Не ссышь и не серишь. Или - блюёт и серит. Сами по себе слова-звуки, могут быть особо неприятными, если они исходят от людей с особо не приличным поведением. 
Вот вам один тип психологического настроя. Кто был автором такого настроя? Ясно, её родители. Получив такое поведенческое наследство, она его приняла целиком, без желания в чём-то измениться.
По речке Четь в то время сплавляли лес. И сплавщики, проходя по речке мимо деревни, заходили в неё, скупали всю водку, что была в магазине и, напившись, начинали искать себе приключений. Через естественные девять месяцев, то от одной, то от другой, рождались дети. Их называли крайне обидными словами: сураз, суразёнок. Правда, каждый произносил эти слова по-своему. Кто – с теплотой и лаской, кто – с насмешкой. Но, такова уж жизнь. Оценочная деятельность проходит широким фронтом. От каждого субъекта, по одной точке зрения.
У Аксиньи рождается мальчик, потом и девочка.
Характер у неё крутой, жёсткий. Подрастая, дети всё больше проникаются страхом перед своей матерью. Уходя на колхозную работу, она даёт задание своим детям. И не дай бог не выполнить эти задания.
Все знали в деревне, что она постоянно наказывает их. По сути, издевается над ними. Кто-то пытался образумить её. Приходилось слышать и её реакции на такие замечания. На словах, она вроде бы осознаёт, что поступает жестоко. Но слишком уж велико желание сделать своих детей наиболее способными. А как добиться желаемых результатов, не знает. Вот и прибегает к единственному способу – насильственному.
Она завидовала тем семьям, в которых дети – активно послушны. Работают с увлечением и учатся хорошо. Её же дети – скованы, вялые, боязливые. Как она сама говорила: пока их головой об стену, сами не сообразят.
Действительно, психика детей (нервы их) инструмент слишком уж тонкий. Неумелым грубым обращением, можно серьёзно им навредить. Их легко привести в ступор, сделать – безынициативными, дебильными. Переборщил в мерах воздействия - расстроил детские нервы. Перестроить потом их будет не просто.
Не везёт и ей самой. Словно она наказывается кем-то, кто наблюдает за ней свыше.
Собирая чернику, резко протягивает руку к ней, а там торчит головка гадюки. Хвать её за палец. Кто-то советует пойти  к Саре. Мол, она знает заговоры от этой беды. Заговоры не помогли. Везут в соседнюю деревню, там вводят соответствующую сыворотку. Аксинья, пройдя все муки ада, наконец-то оживает, приходит в себя.
Оправившись от большой беды, включается в привычную для неё большую работу. Её двор полон скотины, на огороде полный набор овощей. И вот – новая беда.
Ранней весной, когда в лесу ещё снег, коров гоняли на заливные луга. Там снег сходит быстрее, есть чем коровам поживиться. Обе коровы Аксиньи наедаются ядовитого вёха. Когда стадо пригоняют в деревню, обе коровы Аксиньи сваливаются у её двора в предсмертных конвульсиях. Сама хозяйка от такой беды впадает в истерику, теряет сознание, начинаются припадки. Но это от нервного потрясения. Не потому, что она больная. 
Местный ветеринар отреагировал просто: коров не спасти, придётся прирезать. А что значит – прирезать?  Начало лета, холодильников нет, мясо хранить негде. И продать его некому. Ущерб для бедной женщины – колоссальный. А тут ещё с нервами не всё в порядке. Чтоб спасти коров, необходим инструмент. Он вроде шприца. Его вводят в брюхо коров. Сам шприц вытаскивают. Трубка же от него, остаётся. Через него и стравливается возникшее давление. Такого инструмента у ветеринара, не было.
Как-то летом, было жарко, и её сыну пришлось снять рубаху. Я обратил внимание на большой выступ, который выделялся на его плече. Не мог не полюбопытствовать: что это у тебя на плече? Мальчишка замялся, пожал плечами и, не зная, что ответить, накинул рубашку и пошёл прочь. Оказывается мать, в пылу своего гнева, схватила его за руку и вырвала её из плечевой ямки. Нужно было, если уж это случилось, скорее везти сына в больницу. Она этого не сделала. Собственный сын, по существу, был искалечен самой же матерью.
Не получив образования и, - с таким физическим недостатком, - жизнь его оказалась особенно затруднённой. К таким бедам прибавилась ещё и поведенческая психология, сформированная жестокой матерью. Постоянно чувствовать себя неуверенным, ущербным, ущемлённым – что может быть хуже. Умирает он молодым.
Какие же напрашиваются выводы при  анализе приведённых конкретных семей?
Крайняя снисходительность родителя трудоголика к своим детям, приводит к тому, что они обретают поведенческие признаки, прямо противоположные своему родителю трудоголику.
А крайняя требовательность родителя к своим детям, граничащая с жестокостью, также порождает прямо противоположные признаки.
Если в первом варианте воспитания, дети становятся – раскованными, капризными, требовательными. Легко могут склоняться к цинизму и преступлениям, то в другом варианте дети оказываются - неуверенными в себе, боязливыми, вялыми, заторможенными, физически и умственно. Между двумя этими крайностями, размещается основной набор вариантов взаимоотношений одной стороны с другой.
Остаётся сказать несколько заключительных слов о Вале, дочери Аксиньи. Психологию трудолюбия она получила от матери насильственным путём. И в дальнейшей её жизни, она обеспечивала ей вполне благополучное существование. Ругаться и ссориться, ни с начальством, ни с теми, кто был рядом, она уже, по природе своей, не могла. Мать её с детских лет формировала послушной, никому не противодействующей.
Похоронив мать и брата, она переехала в Томск и, по отзыву её родственников, жила (и, вероятно, живёт до сих пор) вполне прилично.
Теперь о середняках. Пометив целое (одну ячейку общества), с двух сторон крайностями, придётся проанализировать и серединное явление. В количественном соотношении оно наиболее многочисленно, но с содержательной точки зрения, менее яркое, менее событийное. И менее проблематичное.
Как получается в реальной жизни? О ком больше всего говорят? На примере деревни Чарочка, кто бы с кем не встретился, начинают говорить о наиболее ярких представителях её. О Саре, о бесе (Александре Глазырине), об Аксютке, о тех, кто выделяется своим поведением из норм. Серединной – ромбической - области.

Зайцевы: мать, сын – Иван, дочь – Анфиса.

Они принадлежали к тому типу середняков, которые придерживались и удовлетворялись некой средней мерой. Значительно были отдалены от бедных, и таким же расстоянием отдалены от наиболее богатых. Золотая середина – это их психологическое и жизненное кредо.
Всегда весёлые, жизнерадостные, они как бы уравновешивали обе крайности. Никогда и ни с кем не конфликтовали. В будни и в праздники были активными. Были инициаторами в колхозных делах, в многочисленных играх и, вообще, во всей повседневной жизни.
С точки зрения диалектики (её измерительных данных) середняки имели всегда преимущества по всем человеческим параметрам. Возьмём один из них, наиболее существенный в условиях колхозной жизни. Рабочие нормы планируются из расчёта на возможности средних физических и умственных способностей людей. Поэтому те, кто обладает большей силой и выносливостью, на колхозной работе – особенно-то? не напрягаются. Они с полной отдачей работают только на своём подворье и для своего дома.
Бедным (ослабленным физически и психологически), приходится напрягаться, чтобы дотянуться до серединных показателей. Для них любая работа в колхозе считалась, чуть ли не каторгой. Питаясь одной картошкой и не имея удобной обуви, трудно было угнаться за теми, у кого всего было в норме или в избытке.
Колхозный коллектив, как явление целое, держался (можно без преувеличения констатировать) на середняках. Их главная особенность – удовлетворённость колхозными делами. Получали они что-то на трудодни, или не получали, их особенно это не расстраивало. Недостатков в пище, одежде, они не испытывали.
Благодаря их психологическому настрою, колхоз для них был привлекателен именно возможностью работать не поодиночке, а совместно. Почему они и чувствовали себя на колхозной работе, как на празднике. Своим трудовым и праздничным задором, поднимали общее настроение в коллективе.
Жизнь в деревне (всех членов семьи Зайцевых) протекала без каких-либо неприятностей и приключений. Свою начальную школу Ванёк (так его звали в деревне) и его сестра Анфиса, закончили успешно. Но дальше учиться (в соседних сёлах) не захотели. И мать, на дальнейшее образование, не принуждала. Жизнь протекала на уровне их детских желаний. По этому вопросу, между матерью и её детьми, было полное взаимопонимание.
Поведение матери, как видим, соотносится с официальной педагогикой, которая не рекомендует слишком уж давить на детей. Отрывать от их естественных увлечённостей и принуждать продолжительней сидеть за книгами, считалось (с точки зрения норм педагогики)  недопустимым насилием.
Как показывает реальная практика, не все родители прислушиваются к таким рекомендациям. Подмечая дурное своеволие в своих детях, пытаются воздействовать на них своими методами. Иногда, не столь щадящими и узаконенными педагогически. (Об этом придётся ещё много говорить в дальнейшем).
Сама мать, общительная и приятная в беседах, оказалась довольно-таки привлекательной для мужчин. На свет появился ещё один ребёнок – девочка. Все члены семьи были счастливы таким прибавлением.
Анализируя одну семью за другой, мы как бы перебираем варианты человеческих взаимоотношений. Один и тот же набор членов семьи (например, мать и двое детей), выдают разные динамики своего развития. И если их все собрать в систему (единое целое) то получим своеобразную диагональ. Всё это наводит на одну, обобщающего свойства, мысль. Развитие, как физическое, так и умственное, отмеряется полезными мерами труда. Чем больше его, тем дальше продвигается в своём развитии человек. Общая конструкция, отмечающая три основных её точки – бедняков, середняков и богатых – лишь математически подтверждает этот основополагающий фактор.
Середняки, если учитывать тот факт, что все гуманитарные науки ориентируются на нечто нормировано-среднее, могут считаться наиболее социально-официальным явлением. Политики (прошлых времён и современных) в большей мере были всегда озабочены усилением среднего класса. В условиях демократии они для лидирующих политиков обеспечивают наибольшее число голосов. Вся государственная экономика держится на них. То, что окружает середняков, всегда вносило в общество проблемы. С одной стороны беднота, которую никакими средствами невозможно облагоразимить, заставить придерживаться человеческих норм. С другой стороны - наиболее активная часть, придерживающая норм и законов. И они, стремясь вырваться за их пределы, порождают события более высокого содержания. Нередко подхватывая к позитиву и какой-то негатив.

Носковы: муж с женой, сын (моего возраста), дочь (на три года старше).

Они – приезжие. Прожили в деревне лет пять-семь и уехали. Для послевоенных лет, сам Носков, явление загадочное. Возникает естественный вопрос: как человеку прекрасных физических и умственных данных, удалось избежать участия в военных делах? Скорее всего, он был из числа ссыльных. Говорит об этом ещё и то, что благодаря своим знаниям, он должен бы в колхозе занимать какую-то руководящую должность. Не занимал. Жил на общих правах рядового колхозного труженика.
О людях такого типа, каким был Носков старший, в деревне отзываются вполне определённо: человек высокой культуры. Ну а если сам хозяин такого качества, то и условия в своей семье он создаёт – деловые, творческие.
Его семью можно было бы назвать образцово-показательной. Строгий порядок в семье. Все рано поднимаются, и каждый занимается своим делом. Благодаря чему, развитие детей происходит легко, безболезненно, ускоренно. Все много читают и все чем-то физически загружены. В доме абсолютно спокойная, размеренная жизнь, без ссор, без напряжений во взаимоотношениях между собой.
Они жили напротив нас, и мы часто бывали у них. Как и они у нас.
Характерной чертой человека высокой культуры, является его мышление. За какое бы дело он не брался, всё у него получалось красиво и качественно. Если делал лодку облосок, то она выглядела, словно фабричного производства: с идеально ровными обводами, тонкостенная, лёгкая. (Имеются фотографии его лодок).
В детстве приходилось наблюдать за его работой. Бралось бревно из осины или тополя, создавалась внешняя форма. А затем вырубалось внутренняя часть его. Оставалось с помощью огня и различных распорок, постепенно разводить борта долблёнки. Делал он лодки для себя и для продажи. Делал по одной лодки в год. Весной.
Занимался изготовлением валенок. Выходили они из-под его рук, как произведения искусства. Отличались от фабричных тем, что фабричные были одинаковые по толщине. А у него – голенища тонкие, а основная часть – утолщённая. Поэтому его валенки оказывались более тёплыми и более прочными.
При его деловом образе жизни, ни он, ни его семья, не могли быть бедными и в чём-то нуждаться. Оказавшись на новом месте (по чьей-то воле или по своей собственной), он тут же оценивает окружающую среду и свои житейские возможности в ней.
Куда бы ни пошёл, на пути – реки, озёра. Следовательно, нужны лодки. И он их делал для себя (небольшие) и для колхоза – большие. Паромного типа.
Был удачливым рыбаком. Использовали все виды приготовления рыбы, вплоть до копчения, сушки. Ловил он её и зимой, когда озёра горели. Приобщал к своим делам сына с малых лет.
Без преувеличения, дом его был (в труднейшие послевоенные годы) – полной чашей. Всё, что требовала душа и желудок, всё для этого у них имелось. Всё это говорит о том, что хорошо подготовленный для жизни человек, не может быть бедным при любых людских испытаниях.
Прежде всего, земля. Она – в избытке. Сколько сможешь обработать, столько и используй. Засадил овощами, зиму обеспечил членов семьи необходимыми витаминами. Засадил картошкой 30-40 соток, корм для скота. А это – шерсть, яйца, мясо, молоко.
Серьёзная прибавка к столу от природы: рыба, ягоды, грибы. Только не ленись, и к зиме всё это можешь заготовить в полном разнообразии.
У каждого человека свои интересы. И они могут, с точки зрения диагональной цельности, представляться в широчайшем диапазоне. Это хорошо угадывается по разговорам людей. О чём они говорят, оказавшись вместе? Одни занимаются пустой болтовнёй, не получая от общения нужной деловой информации. Другие, напротив, встретившись с кем-то, продолжают свои размышления по тем или иным местным проблемам. Таким образом, проверяют свои задумки на окружающих людях. А задумок, у творчески мыслящего, Ноского старшего, было не мало. Когда я забегал в их дом вечером, за столом приходилось видеть множество бумаг с различными чертежами. В беседе с его сыном, он мне поведал, что отец его мечтает о постройке плотины через речку Четь. Что-то вроде малой гидроэлектростанции.
Вероятно, по его обращениям в Томск, оттуда приезжал инженер. Вместе они делали расчёты. Как потом выяснилось, дело это стоящее, и могло бы снабжать энергией множество окружающих посёлков. Но одно дело (малого масштаба), вступало в серьёзное противоречие с делом, куда как, более крупного масштаба: со сплавлением леса по речке Четь. В общем, разговоров на эту тему было много, но до реальных дел - не доходило.
Таковы уж данные самой жизни, что в любом коллективе (в любой цельной ячейке общества) всегда присутствуют свои мечтатели. И если их мечты подхватываются местными силами, и доходят до властей, то такие мечтатели могли бы быть задействованными.
Носков, по природе своей, по своей внутренней организации, был человеком творческим. Нами, детьми того далёкого времени, он воспринимался – наставником, педагогом. Хотя, официально таким, не числился.
Мы частенько кружились вокруг него и он, вместо того, чтобы рассказывать сказки, делился своими замыслами делового характера. Подрастая, мы тоже начинали мечтать о том, как наилучшим образом преобразовать свою местность. А местность была настолько интересной для нас, что лучшей мы и не представляли. Всё в ней устраивало нас: пойменные луга с многочисленными озёрами, и лес, который начинался за огородами, и уходил в бесконечность. Было где разгуляться деловым и творческим фантазиям.
Носковы, не найдя применения своим силам в деревне, покинули её. 

Гавриловы: мать и сын с дочерью.

Каждая семья имеет свою особенность, и в общей системе, может представлять один из вариантов того, что где-то (в другой ячейке общества) уже происходило или происходит в такой же последовательности развития.
Суть развития в том, что оно – по пути своего следования – ведёт одну системную динамику. Попробую проиллюстрировать это теоретическое положение конкретным примером.
Обратимся к фольклорному материалу. Илья Муромец просидел на печи тридцать лет и стал потом народным героем, богатырём. Подобный вариант противоречит законам развития. На конкретном материале одной деревни, что мы имеем? Николай Попов вёл малоподвижный образ жизни, питался одной картошкой, физически был слабеньким и, не прожив  сорок лет, умер.
Жена Максима Правдина, тоже вела малоподвижный образ жизни, но питалась, сколь желудок требует. Достигла нечеловеческих объёмов, и также, не прожив сорок лет, покидает этот мир.
Делая вывод из этих данных, можем сказать, что народный фольклор, подбросил россиянам гигантскую свинью, боготворя которую, и житейски руководствуясь которой, не один процент общества калечился ей.
Каждый человек в реальной жизни подчиняется единым законам физического и умственного развития и получает для себя тот результат, который складывается из последовательности соответствующих нагрузок. В качестве одного из таких примеров, могла бы послужить семья Гавриловых. Присмотримся к ней.
Особенность этой семьи в том, что мать своим отношением к работе (благодаря своему мощному темпераменту) создавала для своих детей очень уж значительное физическое напряжение.
Темперамент матери (бывает и такое в реальной жизни) передался и детям в таком же значении. Все трое – энергичные, трудолюбивые, с мощной манерой воздействия на окружающих.
Придерживаясь единых законов развития, что нам жизнь выдаёт в этом плане? Одни работать могут вяло, но продолжительно, вплоть до работы круглосуточной, с короткими и частыми перерывами в работе. Другие, сознавая, что от работы не убежишь, стараются проделать её за, как можно, короткое время. А это уже - спортивный принцип. Максимальная нагрузка и – продолжительный отдых. Или, переключение на другой вид работы. Вот этот вариант и сопровождал физическое развитие Гавриловых.
Когда сила есть, она осознаётся, как нечто преимущественное, по отношению к менее сильным. Проявляться она может по-разному, в зависимости от складывающихся обстоятельств. В деревне, в те времена, она чаще всего проявлялась на колхозной работе, в различных играх и забавах. Благодаря ей, всюду стремились быть первыми.
Когда говорят об армии, то подмечают в ней такой признак как дедовщину. Но этот признак – естественный, и даёт о себе знать всюду. По возрасту, кто был старше нас, на два-три года, особенно-то с нами не церемонились. Летом, когда были у реки, могли догнать нас, подхватить на руки и сбросить потом с обрыва. Даже если кто не умел плавать, всё равно сталкивали в воду. Оказавшись на глубине, руки, ноги, словно в автоматическом режиме, начинали согласованно работать. Такой способ обучения, всех нас приобщал к плаванию.
Гаврилов Николай, сознавая свою силу, не мог удовлетвориться малым весом мальчишек. И вот однажды, когда было жарко и весело, он схватил Николая Родченко, подбросил его над собой, и бросил с обрыва. Картина была впечатляющей. При этом следует заметить, что Гаврилов был весом килограмм за 70, а Родченко не дотягивал и до 60. Родченко питался одной картошкой, а Гаврилов – наиболее калорийной пищей. Оба были одногодки.
Гаврилова Дуня, благодаря своей энергии, не стала дожидаться, когда её кто-то посватает. Сама себе выбрала нечто подходящее. Из ближней или отдалённой деревни (точно не могу сказать) приводит удивительного парня. Рост, этак, метр за восемьдесят, и вес килограмм за восемьдесят. Одним словом,  мощная детина. Но с характером, прямо противоположным жене. Флегматичный. С трудом выдавливал из себя слова. Но – работящий.
Работал он на молоканке. Так называли то строение, где стоял ручной сепаратор, и где был ледник, для хранения летом молочной продукции. У сепаратора с двух сторон было ручки. Крутили их обычно двое. Он же справлялся один. Один же заготавливал по весне лёд. Как работник, он устраивал всех Гавриловых. Но вот тот контраст, который существовал по темпераментам, вероятно, не лучшим образом сказывался на нём. И он не находил лучшего способа сравниваться с членами семьи Гавриловых, как с помощью алкоголя. Заходил в местный магазин, покупал поллитровку, в два приёма опрокидывал её. Становился разговорчивым. Жена его дома не очень приветливо встречала, на лице иногда появлялись синяки.
Не находя для себя собеседников, он обращался к нам, мальчишкам. Добродушный, по характеру, почти ребёнок, он охотно рассказывал о себе. Мы могли себе позволить посмеиваться над ним. Указывали на следы его побоев. Удивлялись, как такой сильный, и не может защититься от слабой женщины. Он говорил о своей любви к ней и признавал за ней право, не только возмущаться.
Интересовало нас и то, почему у местных мужиков, (и у его лично) невоздержанное пристрастие к выпивке. Он объяснял просто, мол, водка поднимает настроение. Мол, надоедает однообразное повседневное скучное настроение. Вот и приходится прибегать к не лучшему средству.
По мере того, как подрастал сын, жена становилась всё более жёсткой к своему благоверному. Нередко грозила ему разводом, и даже выгоняла его из дома, когда он приходил домой пьяным. Так продолжалось до тех пор, пока деревня не начинала распадаться.
После возвращения из армии, Николай какое-то время ухаживал за местной учительницей. Дошли ли их отношения до уровня серьёзных, не знаю. Он пришёл из армии, а я – призывался в неё.

Дубровы: муж, жена, дети.

Обычно идеологи самых различных специализаций были оптимистами и пытались заверять общество в том, что стоит только создать настоящие человеческие условия, и все проблемы людей будут успешно решаться. Приведу одно из таких теоретически стратегических заверений.
Слова И.П.Павлова: «…Я глубоко, бесповоротно и неискоренимо убеждён, что здесь наиглавнейшим образом, на этом пути окончательное торжество  человеческого ума над последней и верховной задачей его (выделено мной) – познать механизмы и законы человеческой натуры, откуда только и может произойти истинное, полное и прочное человеческое счастье…Только последняя наука, точная наука о самом человеке – вернейший подход к ней со стороны всемогущего естествознания – выведет его из теперешнего мрака и очистит его от теперешнего позора в сфере меж людских отношений».(т.3,стр.20 из полного собрания трудов).
Прошло более чем полвека, сменилось несколько поколений, а социальные и психологические проблемы общества, принципиально (диалектически) не изменились. Процесс не пошёл курсом асимптоты. Дело тут всё в том, что заставить или убедить людей жить по законам их оптимального развития, не удаётся. Общая картина такова, что люди продолжают распределяться по мерам исполнительности к природным законам и законам общественным. С детских лет знают люди, что вредно, что полезно, и, тем не менее, тяготеют к вредному.
Итак, в качестве конкретной иллюстрации, семья Дубровых.
Старшая – Тоня, и за ней (почти каждый год) рождался новый ребёнок. На школьной фотографии она выглядит сжатой, словно сдавленной со всех сторон. Всем своим видом, она, как бы, говорит: зачем я появилась на свет, кому я нужна? С таким настроем, ох, как не просто жить. Хотя роль старшей, по отношению к младшим, должна бы обеспечивать ей психологию начальника. Может возникнуть ощущение, что тут произошло какое-то отклонение от законов психологии отношений в одном малом семейном коллективе. Попробуем разобраться в таком отклонении.
На фотографии отец её, весёлый жизнерадостный. Для радости же, вроде бы, не было достаточных оснований. Во дворе (впрочем, и двора-то, как такового, не было) никакой живности. Выращиванием овощей не занимались. Казалось бы, какое уж тут веселье: простейших проблем, невпроворот. Работал в колхозе плотником, а в доме никаких пристроек,  крыша зияет провалами.
Дети, которые растут в беднейших условиях, обычно не сознают себя несчастными, обездоленными. Большинство из них психически формируются - озорными, раскованными, непослушными. Так в чём же тут загадка?
Когда я учился в пятом классе (в районном центре), то весной, после окончания учёбы, мне нужно было попасть домой, в Чарочку. Так как на пути в деревню были затопленные луга, то можно было рассчитывать только на какое-то речное судно.
Сама Зырянка расположена на высоком берегу Чулыма. Выше по Чулыму, имелась пониженная часть суши. Там располагался речной флот и там же был посёлок. Я и направился туда, чтобы узнать, какое судно пойдёт вверх.
Мне назвали фамилию Дуброва. Вероятно, он заведовал речным флотом.
Вначале я не обратил внимания на то, что при произношении фамилии, делалось ударение не на первом слоге, а на втором. Когда же я увидел самого Дуброва, сразу же понял, что это брат нашего деревенского Дуброва. Но каков контраст между ними в поведенческом отношении! Не говоря уже о внешнем различии. Деловой, энергичный; двое мальчишек - сыновей его - такого же типа.
Вероятно, Тоня, побывав ребёнком в семье своего дяди, устыдилась своего положения. Это сказалось на её психике, на её сознании. Она замкнулась, сжалась, отстранилась от своих сверстников. В деревенских играх была пассивной, в общем сборище, держалась в сторонке. Учиться её родители не принуждали.
Став девушкой, она не была подготовлена должным образом для взрослой жизни. Не умея абсолютно ничего делать, да ещё с такой болезненной психикой, жизнь её оказалась особенно затруднённой. Муж для неё нашёлся, но не тот, который мог бы облегчить её существование и чему-то научить. Устав от собственных внутренних оков, чувствуя свою полную обречённость, она покончила собой.
Как видим на примере конкретной судьбы, решение всех житейских проблем сводятся к труду: к труду физическому и умственному. Но вот задача, как формировать детскую психику, чтобы она обеспечивала ребёнку увлечённость, любознательность, страсть к познанию и умению?
В своё время родители, будучи детьми, имели те же условия. И сами, став родителями, не имели, и малейших представлений о том, как нужно воспитывать уже своих детей. Так вот и тянется цепочка, в смене поколений, в одном неизменном виде. Общество в целом продолжает сохранять свои немалые проценты бедности. Бедности не по идеологическим, религиозным, политическим факторам, а факторам сугубо психологическим, факторам, лежащих на первичном уровне взаимоотношений родителей и их детей.
В плане простых житейских убеждений, и тех сравнений, которые так показательны в любой среде, выдаются одни требования: нужно работать! Но ведь это так жестоко! – рассуждают родители в бедных семьях. Хочется детям валяться в постели до двух часов, ну и пусть валяются. Не хочется идти в школу, не ходите.
И чем всё это оборачивается? В ещё более жестокой реальности. В полной беспомощности перед теми требованиями, которые предъявляют начальники к ним разных уровней. Всюду - нормы, нормы, нормы. Нормы по всем видам человеческой деятельности.
И  если кто-то до норм значительно не дотягивает, то, каково при этом начальству, и самим подчинённым? Возникают напряжения, конфликты, недоразумения между ними. И тут насилие переходит в особую фазу. Кого-то приходится лишать тех или иных прав (например, родительских), и свобод, если кто-то посягает на чужое.

Правдины: мать, старший сын, четыре дочери, младший сын.

В деревне жили две семьи Правдиных. Об одной я уже рассказал. Теперь о второй.
Отец и муж их, прожил короткую жизнь. Короткую, если иметь ввиду, тот факт, что жена продолжала жить ещё лет двадцать после смерти его.
Старший сын Семён считался на деревне самым весёлым и озорным в деревне. Воспринимали его как скомороха, способного потешать деревенских жителей.
Благодаря такой способности, ему удалось вскружить голову девушке из наиболее зажиточной семьи и жениться на ней. Их обеспечили всем необходимым: живностью, домом с пристройками, огородом. С первых же дней своей жизни они ни в чём не нуждались.
Появился первый мальчик, потом второй. И оба вскоре умирают. Почему? Отзывы об отце были самыми восторженными. Он их так любил, что всё свободное время играл с ними, забавлял их своими шутками-прибаутками.
Как выяснилось потом, что он не имел и элементарных знаний о детях. Ему жарко, он с ребёнком к дверям или в сенцы. Ему – ничего, а ребёнку – простуда. Вероятно, таким образом, он погубил своего первого сына, а потом и второго. Возможно, что такая же участь ожидала бы и третьего ребёнка, но, началась война, и он ушёл на фронт. Надо полагать, что этим он сохранил ей жизнь.
Там, на фронте, его скоморошничанье продолжилось. Потешать любую публику он мог. Вот только условия на фронте оказались слишком уж не шуточные. И он решил, что война, это не для него.
Единственное письмо, которое он прислал с фронта, было следующего содержания. Мол, по нужде сел под вагон, поезд тронулся, и мне отрезало ладонь. Такого рода шутку, вероятно, его командиры не поняли.
Письмо его было отправлено из госпиталя, и что было дальше, можно лишь гадать. Последующих писем от него уже не было. А через какое-то время жене пришла похоронка. Вот так нелепо закончилась жизнь скомороха.
Младший из семьи Правдиных – Леонид (моего возраста), как бы замыкал собой своих четырёх сестёр. С точки зрения психологической динамики, надо полагать, находился не в лучшем положении. Мы своими шутками, насмешками, предположениями, постоянно доводили его до смущения. Например, удивлялись: и ты в баню ходишь со всем женским коллективом? Что ему оставалось говорить?
Как бы там не было, но в отличие от своего брата Семёна, он становился полной противоположностью его. Вероятно, чувствовал себя слишком уж дискомфортно в большой женской среде. Набраться поведенческой энергии в сугубо женских условиях, он не смог, поэтому среди нас он выглядел постоянно скованным, сдержанным в словах и поступках. Возможно, что большой перевес женщин (учитывая их возраст) над единственным мужчиной-ребёнком в семье, имеет немалое значение в психологическом формировании человека. Сам факт контраста в поведенческих данных старшего сына и младшего, указывает на существование тех психологических законов, которые на каждое сочетание женских и мужских членов семьи, выдают свои поведенческие результирующие.
Воспринимая жизнь как своеобразную лабораторию и, наблюдая за разными сочетаниями мужских и женских особей в семье, мы можем на конкретных примерах понять, почему люди вырастают такими разными.
Когда мы сравниваем семьи, мы набираем целое по общему количеству вариантов. Связывая один вариант с другим, мы получаем систему, уже приготовленную самой жизнью. А это уже психология в объёме деревни.
Характерной особенностью всех женщин Правдиных было то, что все они были полными, с большими грудями. При таких формах, в деревне, с преимущественно физическим образом жизни, не очень-то легко  приходится. Угнаться за женщинами, которые имели спортивные формы, они не могли. Приходилось сознавать, что колхозные нормы и рекорды - не для них.
К ленивым их никто не причислял. Пытались не отставать в труде. Трудились охотно и на своём подворье. Была у них корова, были овцы, куры. Не забывали заготовить на зиму овощей. И дров на зиму заготавливали в достаточном объёме. Все признаки середняков.
Середняками оставались, и в учебном отношении. Все получили начальное образование. Продолжить же учёбу дальше (в соседних сёлах) не захотели. Хотя материальные возможности для этого у них были.
Леонид своим поведением в деревне прославился тем, что его было трудно поднять утром с постели. С трудом ставили на ноги, он переходил в другое место, и снова ложился, и засыпал. Подобное болезненное явление характерно для многих семей, в том числе и для семей обеспеченных. И связано оно, по-видимому, с теми родителями, которые слишком уж снисходительны, и по-своему жалостливы, к своим чадам. К чему ведёт подобного рода доброта, известно. Дети не привыкают к строгому учебному режиму, начинают пропускать уроки, и учебный процесс их рано прерывается.
О дальнейшей жизни Правдиных я мало что знаю. Старшая сестра со своим сыном переезжает в город Асино. Туда же устремляется Леонид, женится там на вдовушке. К этому факту следовало бы добавить несколько психологических нюансов. Люди, ленивые на язык, и не очень-то активные в поведении, не могут выбирать кого-то себе в житейские спутники. Скорее их выбирают, чем они кого-то. И тут уж как повезёт. Встретится серьёзный для семьи человек, жизнь продолжится во взаимопонимании и благополучии. Но чаще всего, как это показывает реальная практика, контрастирующие по характеру члены семьи, начинают отравлять жизнь друг другу. И это может продолжаться на протяжении всей их жизни. Учитывая характер Леонида (терпеливого, не скандального, ленивого на язык), хочется думать, что его семейные трудности не коснулись.
Есть личности, которые по своему психологическому настрою являются ведомыми. И всё зависит от того, кто для них оказывается ведущим. Покорные, в меру ленивые, они легко подчиняются складывающимся условиям.

Саушкины: отец, мать, дочь.

Саушкин Павел был интересен тем, что был пчеловодом-любителем. Но те знания и тот опыт, каким он располагал, могли бы иметь основания, чтобы причислить его к профессионалам.
У него всегда было десять колодок пчёл. Ни больше, ни меньше: ровным счётом десять. А это – капитал, и не малый. Как человек особого житейски-политического ума, решил, что если уж нельзя эксплуатировать людей, то почему бы не заставить работать на себя – насекомых. Запрета, на подобный вид эксплуатации, не было. Правда, до войны, одну женщину пчеловода, с довольно-таки большим пчелиным семейством, всё же раскулачили. Всю пасеку её забрали в колхоз, а самую хозяйку на несколько лет сослали.
Вернувшись из ссылки, она вновь занялась пчеловодством, но уже в меньших масштабах, и без привлечения наёмного труда. Павлу эти события были известны. Он их не мог не учитывать. Взяв за основу скромный образ жизни, определился с тем максимум, который не мог бы раздражать завистников.
Но жизнь есть жизнь и к богатству можно приобщиться разными способами, в том числе и артистическими.
Образ жизни в богатых семьях, как правило, очень строгий. Все обязаны заниматься каким-то делом и этот умеренный однообразный режим, не может не сказываться на особенностях человеческой психики. Дочь Саушкиных, из-за постоянной занятости, подрастая, не становилась общительной. И это ограничивало её в выборе женихов. Основное время (особенно зимой) проводила в своём доме, и редко выходила из него к людям.
И вот на её счастье, а может (в какой-то мере) и на беду, появился в деревне человек с поведенческими данными артиста. Весёлый, озорной, с основным рабочим органом – языком, он, как разведчик, оперативно ознакомился со всеми потенциальными невестами деревни, и решил для себя, что семья пчеловода для него – житейски оптимальный вариант. Надолго не затягивая этот процесс, он делает дочери Саушкиных предложение, и та принимает его. Отец с матерью пытались больше узнать о новом члене своей семьи, но новоявленный претендент на руку и богатство их, смог и по этой части артистически и выгодно себя представить.
В деревне все его называли коротко – Филиппком. Казалось, любое другое сочетание слов для него, не подходит. Ведь артисту, искателю приключений, нужен образ. И он сложился как бы сам собой.
Какое-то время Филиппок жил в доме Саушкиных. Но привыкшие больше к молчаливо-деловому образу жизни, их всё больше и больше начинала раздражать неумолкающая весёлость Филиппка. И они решили отвязаться от него, да и от своей дочери. Приобрели для них дом, снабдили всем необходимым, и продолжили жить по-своему.
Сам Филиппок, ниже среднего роста, не очень-то привлекательный внешне, но оказался очень уж активным в половом отношении. Каждый год у них появлялся ребёнок, и лет через десять они становились многодетной семьёй. Естественно, все расходы на детей шли от трудолюбивых Саушкиных. Филиппок же продолжал вести весёлый разгульный образ жизни. Не ограничиваясь своей женой, от него появлялись дети и от других женщин. Одна из сестёр Правдиных родила от него. И когда мальчик её начал подрастать, все в деревне заговорили: вылитый Филиппок, как две капли с него.
Когда заходит речь об одной конкретной семье, то небезынтересно распределение ролей в ней, и та динамика отношений между членами семьи, благодаря которой потом психически формируется каждая отдельная личность. В семье Филиппка явно отмечался эффект театра, в котором главное действующее лицо на сцене, а все остальные – зрители и слушатели его. Такой эффект приводит к тому, что дети Филиппка оказываются пассивными в поведении. Данные отца, не перетекают в характерные признаки детей.
Вот вам ещё один пример того, как в одной семье могут возникать контрастирующие явления. Один человек берёт на себя всё звуковое содержание, и всем окружающим ничего не остаётся, как только слушать его.
Так уж получилось, что дети Филиппка не обрели характерных признаков поведения своего отца. Никто из них не перенял, и признаков терпеливой, и по-деловому замкнутой матери. Они вырастали в каком-то промежуточном русле, находясь между разных противоположных берегов.
В деревне Филиппка воспринимали как легкомысленного человека. Но он оживлял своим поведением всех жителей её. И большинство людей относились к нему вполне благожелательно. Кроме немногих, особенно неудачливых в сердечных делах.
В то время у нас в колхозе работал шофёром один человек, вернувшихся из мест заключения. Он прославился в деревне тем, что за рулём редко когда был трезвым. Были случаи, когда открывалась дверца кабины машины, и он оттуда вываливался смертельно пьяным.
Озлобленный своими неудачами с серьёзными деревенскими женщинами, Ивана (так его звали) слишком уж раздражала повседневная весёлость Филиппка. И однажды она вылилась наружу с такой яростью, что он был готов забить до смерти его.
Дело было вечером, мы играли в волейбол, и вот видим, как с двух сторон идут – Филиппок, и – Иван. Когда они сблизились, после короткой беседы, Филиппок  от Ивана, получает мощный удар кулаком в лицо. Филиппок падает на землю, а Иван начинает кирзовыми сапогами бить его в спину, живот, голову.
На счастье Филиппка поблизости оказался тесть. Долго не раздумывая, он хватает дубину, и бьёт ею по голове Ивана. Тот, как бык на бойне, замер, одеревенел. Какое-то время стоял неподвижно. Потом сделал один шаг вперёд, другой и пошёл прочь. В деревне появилась тема для разговора. Все удивлялись, как можно после такого удара по голове, всё же своим ходом уйти с поля боя. Саушкин Павел объяснил своё поведение просто: что я, басурман какой, убивать человека. Я слегка приложил примочку к голове, и всё. Чтобы он оставил Филиппа в покое.
После этого события, Ивана уже больше никто не видел. Покинул он нашу деревню навсегда.

Науменко: мать и сын, и отец матери по фамилии Яйков.

Пересматривая семьи деревни, приходишь к одному выводу: каждая из них обладает какими-то особенностями. А в совокупности, все они, могут представлять цельную систему, в которой каждый член семьи, и каждая семья в отдельности, могут считаться типическими по отношению ко всем существующим ячейкам общества. Принцип сходства, аналогии, параллельности настолько очевиден, что одну деревню, со всем её содержанием, можно брать в качестве полноценного эталона.
Учитывая тот факт, что развитие имеет своё начало, и некое движение вперёд, то все члены общества, как бы компактно располагаются по одной прямой, и по всем видам отклонений от неё. А это означает, что все представители общества подчиняются единым признакам развития.
Муж Науменко Ульяны не вернулся с фронта. Отец её по национальности чуваш. По-русски говорил плохо. Его главной заботой и увлечённостью были овцы. К лету, когда подрастал приплод, у него одного,  было целое стадо.
На овцах у деда строилась вся жизнь. Он работал на них день и ночь. Они были для него увлечённым трудом, развлечением и праздником. Чтобы не забыть свой родной язык (чувашский), он постоянно беседовал с ними.
По характеру - добродушный, с неизменным настроением своей полной удовлетворённостью жизнью. Можно было подумать, что кроме овец, ему ничего не нужно. И  ничто, кроме овец, его не интересует.
Распределение обязанностей, между отцом и дочерью, было наилучшим. На отце лежали заботы по домашнему хозяйству. Дочь же работала в колхозе. Даже получая мало по трудодням, они были всем обеспечены.
В плане воздействия, влияния на кого-то, он был абсолютным нулём. Никогда, ни на кого, не повышал голоса. При любых обстоятельствах не выражал своего недовольства.
Дочь его Ульяна, была привлекательной женщиной. Но она панически боялась пьяных мужчин. Достаточно ей один раз было увидеть пьяного мужчину, как она потом от него шарахалась, как от какой-то заразы. Шофёр Иван (о котором я говорил выше) пытался сблизиться с ней. Но её пугало, и тюремное прошлое Ивана, и его пристрастие к выпивке. Беспокоило её и то, как новоявленный муж потом будет относиться к сыну. В общем, жили тихо, мирно, обеспеченно, и ничего большего, им не хотелось.
Такая размеренная спокойная жизнь в семье, не могла не сказаться на поведении и интересах её единственного сына. Он вяло, лениво себя чувствовал во всём: в учёбе, в играх, в работе. Начальную школу закончил, но дальше учиться не захотел. И никто его к дальнейшей учёбе не принуждал.
Перечисляя и анализируя хорошо известные семьи, стараешься ответить на вопросы, которые ставит перед обществом власть (её идеология). Учиться, учиться и ещё раз учиться – на практике оказывается извечно неразрешимой проблемой. Нет большого желания учиться у основной части населения.
Выдвигаются призывы о всеобщем восьмилетнем образовании, а в деревнях, как мы видим, и половина детей не получает, и начального образования. Напрашивается сам собой закономерный вопрос: существует ли принципиальная разница между беднотой капиталистического типа и социалистического?
Ответы на вопросы, не поддающиеся практическому решению, вероятно, нужно искать не в социальной политике, а в самом природно-человеческом настрое. Но они - слишком уж деликатны. Заставлять, требовать от детей полной исполнительности – жестоко, а настроить их нервы безболезненно, на тот или иной вид увлечённости, это  надо иметь какие знания, и какие личностные способности! В простой деревенской среде, таких талантливых родителей найдётся немного.

Вторая семья Науменко: мать и сын.

Науменко Люба, в отличие от Ульяны, была полной противоположностью её. Если Ульяна была осторожной, боязливой, серьёзной, то Люба считалась легкомысленной. Легко шла на контакты со всеми людьми без разбору. Она принимала в своём доме любых гостей и, легко и беззаботно, устраивала те или иные увеселения. Увлечённо играли в карты. Если кто приносил самогонку или водку, выпивали, пели, плясали…
Не трудно представить, в каких условиях воспитывался её единственный сын. Он рано начинал постигать то, что детям постигать не следовало бы в их возрасте.
Когда в деревне появились три мужика из мест заключения, то Люба приняла одного. Под стать хозяйке, он оказался человеком редких артистических способностей. Знал множество частушек, песен (в основном неприличной тематики), мог аккомпанировать себе на балалайке, гитаре, гармошке. На всём, что попадалось под руку.
Голос его был похож на голос Владимира Высотского. Но с ещё более выраженной хрипотцой и энергией. Мы, мальчишки, постоянно надоедали ему. И он охотно устраивал для нас длительные концерты.
Михаил Пшеничников (так его звали), был человеком многих дарований. Кроме того, что любил выпить и поскандалить, он был ещё и заядлым рыболовом. В отличие от нас (мы рыбачили только днём) он рыбачил либо вечером, либо уходил на рыбалку рано утром. И, как правило, приходил с рыбалки с богатым уловом. Часть рыбы оставлял себе, а остальную продавал или обменивал на самогонку.
Местные жители его побаивались и, одновременно, уважали. На покосе, на уборке, он заражал всех своим весельем. Любил пошутить, но мог рассказать такое, что у кого-то могли побежать мурашки по коже. Ясно было, что Михаил прошёл суровую школу жизни, и в свои сорок лет, насмотрелся всякого.
Как рассказчик, он завораживал своих собеседников. И как источник особого рода информации, давал людям представление о той жизни, о которой в деревне мало что знали. Что касается нас, мальчишек, то он воспринимался нами как заезжий артист. А вот сыну Любы, приходилось жить в среде, не лучшей для его воспитания.

Саладовниковы: старик со старухой.

У них были две дочери: Клеймёнова с дочкой и Кудряшёва с сыном. Мужья их не вернулись с фронта.
 Все трудолюбивые,  с большой тягой к знаниям и общественным делам.
Клеймёнова Людмила (моя ровесница), вместе учились в Окунеево, вместе заканчивали в селе Чердаты среднюю школу. Запечатлена на всех школьных фотографиях.
Когда заходит речь о детях, которые в учебном развитии продвигались дальше начального образования, создаётся и соответствующее представление о их родителях. Все они более серьёзные, дисциплинированные, более требовательные к своим детям, чем те родители, дети которых бросали школу уже с первых начальных классов.
В практическом отношении получается так, что физическое и умственное развитие оказывается в органическом единстве. Оно в большей степени обеспечивает материальное благополучие и более успешное решение личных и общественных проблем.
Саладовниковы – старик со старухой, с дочкой и внуком – жили от нас на противоположной стороне улицы. За высоким забором был скотный двор, с полным набором всей необходимой живности. Небольшой участок под овощи (в три-четыре сотки) обеспечивал их на зиму всеми овощами.
Основная особенность трудолюбивой семьи заключается в том, что они рано поднимаются и с большой увлечённостью принимаются за дело. По их внешним признакам не скажешь, что они слишком обременены физическими нагрузками и потому крайне недовольны своей жизнью. Напротив, всё их поведение говорит о том, что они с удовольствием принимаются за любую работу и что без неё они не могут жить.
Все люди отличаются друг от друга своей психологией. От того, как психически настроен человек, зависит его отношение к времяпровождению. Одни довольны тем, что ничем полезным не заняты, других раздражает само состояние покоя. Следовательно, решение личностных проблем, целиком ложится на психологию. От неё зависит: каковым быть человеку в делах нравственных, деловых, образовательных.
В физике есть такое явление как индукция. Если  по одной обмотке течёт электрический ток, то в соседнюю обмотку он перетекает под действием электромагнитного поля.  То же самое происходит во взаимоотношениях между родителями и их детьми. Не случайно же было подмечено людьми, что яблоко недалеко падает от яблони. Хотя и на этот счёт есть свои исключения.
Серьёзные родители слишком уж часто повторяют одни и те же слова: учиться, учиться и ещё раз учиться, работать, работать и ещё раз работать. И тем самым могут восприниматься – скучными и надоедливыми. Легкомысленные же в этом плане, могут иметь свои преимущества перед детьми, если часто повторяют: развлекаться, развлекаться и ещё раз развлекаться. Тот и тот вид самоиндукции, приносит и соответствующие плоды.
Старик Салодовников, частенько был погружённым в себя, глубоко задумчивым, и как бы отстранённым от окружения. Это его и погубило. Шёл он как-то улице, о чём-то очень важным размышляя, и не мог обратить внимания на то, что за ним следует бык-производитель симментальской породы.
Когда почувствовал дыхание быка, спасаться бегством было уже поздно. Ничего не оставалось, как уцепиться за наклонённую голову быка и попытаться удержаться на ней.
Перекрыв быку обзор, вынудил его двигаться по прямой. Впереди был забор.
Мы были вдали от этого происшествия, но, услышав крики людей, бросились к тому месту. Местные жители, кто с палкой, кто с прутом, пытались отогнать быка от забора. Когда это им удалось, на земле лежал старик и едва выдавал признаки жизни. Через несколько дней он умер. Случай крайне нелепый и виновен в нём сам старик. Что такое бык производитель? Это - великий труженик. Нужно покрыть два стада коров: колхозных и частных. Он привык к тому, что любой частник ведёт корову к нему и несёт для него какое-то угощение. Его и приучили побираться. Кто бы не шёл по улице, он за ним. И к старику Саладовникову он шёл с тем же намерением.
Несколько слов о других членах семейства Салодовниковых.
Кудряшов Анатолий (также мой сверстник), отличался высокими физическими данными. Он был среди нас чемпионом по подтягиванию на перекладине, хорошо плавал, мог больше минуты держаться под водой. Ясно, что и в работе он оказывался среди первых. Но вот в учёбе он отставал от нас. До среднего образования не дотянул.
Сестра его, Клеймёнова Людмила, получив аттестат, вышла замуж и вместе с мужем уехала в Томск на пятый почтовый. Туда же уехал после армии и Анатолий.
Насколько мне известно, он имел дело с вредным производством, получал большую зарплату и не находил лучшего применения своим деньгам, как их пропивать. Семьёй он не обзавёлся и, не дожив до пенсии, умер.
У мужа Людмилы родители проживали в Чердатах, и мне приходилось встречаться с ней, и после того, как деревня наша перестала существовать. Однажды, гуляя по заливным лугам с фотоаппаратом, я заметил несколько человек с косами. Меня окликнули, подошёл к ним.
Вспоминали колхозную жизнь и удивлялись: такие богатства, как пойменные луга, с густой и сочной травой, теперь никому не нужны. Всё это когда-то скашивалось для колхозного скота, а для личных нужд отводились неудобные места вдоль озёр и болот. Приходилось лазить по кочкам.
На прощание я их всех сфотографировал. После этой встречи, никого из них, я уже не видел.
Грустно было бродить по тем местам, где каждое озерцо, каждое дерево были знакомы. Почти в каждом озере плавали утки. Теперь их никто не тревожил.
Проходя по тому месту, где когда-то располагалась наша одна единственная улица, невольно вздрогнуло что-то внутри. Не было абсолютно никаких признаков былой деревенской жизни. Вся местность покрылась густой травой, кустарником. Лишь по отдельным деревьям можно было угадывать, что же здесь  когда-то находилось.
Да, малая родина, это что-то особо значимое и незабываемое.

Две семьи для сравнения. Семья Костиных и семья Зайцевых.

 По возрастным признакам, все члены семьи, одинаковые. Условия – одни, результаты – резко контрастирующие. Не смотря на то, что время было военное и послевоенное, дети Костиных получили высшее образование. Как говорят в таких случаях, все вышли в люди, стали врачами, учителями, партийными деятелями. Дети же Зайцевых не смогли закончить даже свою начальную школу.
По внешним данным, Зайцев Трофим чуть выше среднего роста, Костин Игнат чуть ниже среднего роста.
Костин Игнат, имея двух сыновей и трёх дочерей, прошёл всю войну, и возвратился с фронта с многочисленными ранениями. Зайцев Трофим, имея такое же количество детей и такого же возраста, на фронте не был. Возникает естественный вопрос: в чём же его социальное и личностное преимущество перед Игнатом Костиным?
В те времена в каждой деревне был секретный сотрудник. В их обязанность входило наблюдение за людьми, и, подмечая не лучшие настроения (с политической точки зрения) докладывать куда следует. На особом счету тогда числились ссыльные, и местные – наиболее обеспеченные. Так вот, таким официальным оком, и был Трофим. Обрёл он такой высокий деревенский статус по своей собственной инициативе и, не только не скрывал его, но и, напротив, гордился им, и давал всем знать, что он особо значимая личность в деревне.
По существу, в труднейшие годы для страны, он был на деревне мощной властью. Под его контролем были колхозные склады. И всё, что там находилось, он мог брать для себя и своей семьи. В деревне об этом все знали, но помалкивали. Кое-кого, из сугубо личных недовольств, ему удавалось сдавать районным властям.
Почувствовав вкус власти и свои возросшие возможности, он переставал удовлетворяться только своей женой. Этим он доводил её до истерики и, как говорили в деревне, она, в состоянии своего гнева, каким-то образом, искалечила своего сына. Так уж повелось в деревне. Кто бы не родился, тут же, любопытствующие. Поздравить, что-то подарить. По их свидетельству, мальчик родился здоровым. От них и слухи пошли. Это она пыталась от него избавиться. Он был старше нас лет на пять, и мы частенько заигрывали с ним. Покажем мизинец, он за нами. Если догонит, тут же выставляем перед ним большой палец. Гнев его  сменялся на милость.
Изредка его били припадки. Для нас это было ужасающее зрелище. Всего его корёжило, изо рта вытекала пена, кровь. Взрослые, не зная чем ему можно помочь, ждали, когда закончатся тяжелейшие судороги. После них он самостоятельно поднимался с земли и торопливо уходил от людей.
Для отца с матерью, он не был равным среди других детей. Ходил он в лохмотьях, отказывали ему в пище. И спал он, как животное, где-нибудь в сторонке: в сенцах, под кроватью или с овцами.
Домик Зайцевых был небольшим, с одной комнатой. Четверть комнаты занимала русская печь. Небольшой стол, лавка, кровать – и свободной площади не оставалось.
После войны, когда дети подросли, хозяин решил построить новый дом, пятистенку. Для этого он сплавлял государственный лес к своему огороду. И затем, по снегу, на лошади подтягивал брёвна к дому.
Постройка дома затянулась на многие годы, и мы в детстве частенько играли в нём. (Пример частного долгостроя). И что удивительно, ему (Трофиму), это воровство сошло с рук.
Исаев Николай, женившись на зоотехнике, и имея двух мальчиков, решил, что он тоже может использовать государственный лес. Избушка его приходила в негодность, нужно было как-то решать свою жилищную проблему. И он, таким же образом, во время весеннего половодья, пригонял к своему огороду достаточное количество брёвен. Никто из местных жителей (да и местного начальства) не доложил об этом районным властям. Если бы кто-то попытался использовать государственный лес из числа обеспеченных, как тут же нашлось бы немало желающих проявить свою заботу о социалистической собственности.
Оба дома были построены в одно время. Исаев Николай оказался более энергичным строителем.
Зайцев Трофим, переехав в новый дом, решил избавиться от лишнего едока. И своего сына – глухонемого и припадочного – отправили в Томскую психбольницу. Там он провёл всю свою жизнь.
В деревне говорили, что никто его ни разу не навещал. Вот и получается, что искалечили своё дитя и, искалеченное, в качестве подарка, - государству. Чтоб не было никаких личных хлопот о нём.
Сам Трофим Зайцев, пережил свою жену, всех своих детей, и ушёл из жизни, когда ему было за девяносто лет. Личностью он был, без преувеличения можно сказать, уникальной. Но не менее, и - типичной, для подобного рода людей. Жил он для себя. Очень хорошо чувствовал власть. Её потребность в таких помощниках.
Социально-политические условия довоенного и военного времени, дали ему возможность проявить себя. И он, малограмотный и далеко не нравственный, активно воспользовался ими. Пристроившись в деревне к колхозной кормушке, ему не нужно было физически напрягаться. И дети его, весёлые, озорные, праздничные, тоже не особенно-то тяготели к физическим и умственным напряжениям.
Обычно, характеризуя людей, учёные указывают на их природные способности, на генетические данные. Я же весь свой анализ строю на времени занятий. То есть на том, кто изо дня в день, чем занят. Этим мы в чём-то приближаемся к законам, не только физическим, но и к чисто биологическим. И даже - социальным. Развитие, оно как снежный ком: нарастает, и выдаёт свои показания, в возрастающей последовательности.
Лучший пример для этого, семья Костиных. Сравнивая её с семьёй Зайцевых, мы можем говорить только о времени, которое использовалось в делах всех видов человеческого развития.
Если бы мы смогли подсчитать, сколько полезного времени и сколько бесполезного, было истрачено семьёй Костиных и семьёй Зайцевых, то соотношение их выразилось бы очень большой разницей. В этом вся суть способностей одних и отсутствие их в других. Иных единиц измерения, как в природе, так и в обществе, нет. Время, вот главный фактор теории относительности. Оно может сжиматься, вбирая в себя как можно большее содержание, но может и растягиваться, делая содержание рассеянным, газообразным, пустым, бесполезным.

Семья Костиных: муж, жена и пятеро детей.

Начну с дома Костиных. К пятистенику, формы параллелограмма, с обратной стороны, пристраивались сенцы и хранилище для вещей, продуктов. Тут же была мастерская с полным набором инструментов. Общая площадь выглядела в форме квадрата. На этот квадрат ложилась крыша, но не двусторонняя, как в пятистениках, а четырёхскатная. Внешне такой дом выглядел более привлекательным.
При входе в дом, с правой стороны - русская печь, и от неё над дверью, были построены палати. Там спали дети. Поэтому общая комната была просторной. От неё через дверь, располагалась горница.
Условия, как видим, с точки зрения проживания всех членов большой семьи, выглядели идеальными. Если к этому добавить домашний скот, большой огород, баню и вместительный погреб, то ничего большего деревенской семье и желать вроде бы нечего. Всё это было сделано хозяином дома, ни за один год. И каков этот хозяин (со всех оценочных точек зрения) становится ясно уже по тому дому, в котором проживала его семья.
Началась Великая Отечественная война, и он, отец пяти детей, не ищет лазеек, чтобы уклонится от неё, а, напротив, по собственной инициативе, уходит воевать. Возвращается с фронта с многочисленными ранениями и, произведя на свет ещё одного ребёнка (мальчика), покидает этот мир.
Две старшие дочери, закончив среднюю школу, затем, соответствующие училища, начинают работать в районном центре. Одна – учителем, другая – медсестрой. И продолжают учиться дальше.
Николай Костин уходит в армию в послевоенное время. В армии, как активный комсомолец и отличник боевой и политической подготовки, вступает в партию.
После возвращения из армии, имея прекрасные внешние данные, и располагая достаточными политическими знаниями, устраивается в райкоме инструктором. С первых же дней начинаются его поездки по колхозам, знакомство с их руководителями, с тружениками сёл и деревень.
У нас на квартире в то время жила фельдшер. Он знакомится с ней, женится на ней, и увозит её в Зырянку. Там у него создаётся своя семья. Пройдя все ступени партийного деятеля, он завершает свою карьеру в Новосибирске.
Младшая дочь Костиных, Ирина, после окончания педагогического института, выходит замуж за прибалта и уезжает с ним на его родину. Там у них рождается сын. Но, что-то в их семейной жизни не сложилось, и они разводятся. О дальнейшей жизни её, больше ничего не знаю.
И,  наконец,  младший из Костиных – Анатолий, мой сверстник. Мы вместе - росли, учились, и поэтому о нём я могу рассказать больше.
По характеру мы разные: я – меланхолик (этакого книжно-романтического склада), он – сангвиник, (скорее реалистически-социалистического настроя). Учитывая, что многие по жизни оказываются парами, мы с ним, всегда себя чувствовали, что-то вроде Грушницкого и Печорина. У него была своя группа поддержки среди мальчишек и взрослых, у меня – своя. Приходилось крепко - дружить и изредка - враждовать. Наши отношения могли бы ассоциироваться со всеми теми, кто в разные исторические времена, по-разному заканчивали свои отношения.
Анатолий во всём всегда стремился быть первым: в учёбе, в играх, в работе. И мог быть недовольным, если кто-то его пытается опередить. У меня же таких желаний в детстве не было. Но таковы уж человеческие отношения, если кто-то, каким-то образом, определился в пару с кем-то, то волей-неволей подражай и соревнуйся с таким. Вот мне и приходилось тянуться за ним.
Его постоянные желания – демонстрировать свои способности на публике. Вот мы на уборке колхозного сена. Дело было в Митюшкино. Над высоким обрывом в пять-шесть метров, нависает большое дерево, занесённое сюда весенним половодьем.
Обеденный перерыв, все собрались у берега. Чем не публика для артиста. И он решается прыгнуть с конца этого дерева. Получается – красиво, эффектно. Вся публика обращает своё внимание на меня. А это, как не крути, насилие! Но деваться некуда, приходится повторять, только что продемонстрированное, им.
Наша жизнь в детстве, по существу, протекала в режиме соревнований. Какого бы дела оно не коснулось, кто-то оказывался первый, кто-то – второй. И это продолжалось в течение всего нашего детства. Этим я хочу сказать, что соревнования, это не всегда то, что кем-то специально организуется. Это чаще всего, естественный вызов одного в отношении другого. А окружающие лишь подстрекают к этому, жаждущие каких-то зрелищ.
Ещё один эпизод. Выводят не объезженную лошадь. Кто решится сесть на неё верхом? Анатолий. Через несколько секунд он на земле. Потирает зад, прихрамывает. Я же, насмотревшись на разъярённую лошадь, отказываюсь повторить, только что увиденное. За ним имидж - смельчака, за мной - труса. Обидно, конечно, но дело рискованное. Приходится ссылаться на то, что недостаточно подготовлен для таких дел.
В общем, всё то, что демонстрировалось в фильмах сложного, рискованного и эффектного, он пытался всё перенять и освоить. Он единственный в деревне, кто крутил солнце на перекладине. Пробовал и я с его подстраховкой. Делали сальто на земле, и на перекладине. И много чего другого.
С восьмого класса нас ставили на учёт в военкомате. И с этого момента нужно было сдавать нормы на ГТО. К выполнению их, он относился с большим усердием. И как результат такого гармонического развития – лётное училище в городе Ейск. Вот так, знай наших: маленькая деревушка с названием Чарочка, выдала из своей среды, особо одарённого человека.
Правда, учился он на лётчика, всего лишь год. Возвратился в деревню, покрасовался перед деревенскими жителями, и объявил, что попал под сокращение. В действительности, как это он сам поведал, причина была иная.
Для деревенских мальчишек, лётчик, был тем пределом, до которого могла дорастать мечта. И он доказал всем нам, что то высшее, что существует в государстве, ему доступно, что он способен взять любую высоту.
 Погуляв немного в родной деревне, он уехал в Томск брать другие высоты. Там он поступает в медицинский институт, и, не откладывая иные естественные потребности на потом, женится. Появляется ребёнок, а с ним и множество проблем. Как человек совестливый, и в то же время, с большими амбициями, оказывается в не совсем комфортном душевном состоянии. Брак его, как он мне исповедовался, был не столько по любви, сколько по расчёту. Женившись, он обрёл всё необходимое для своей успешной учёбы. Жена на четыре года старше его, но за ней – квартира, за ней - материальное обеспечение. Работала на заводе.
- Поторопился, - признавался он мне. – «Влип» в тяжелейшее нравственное положение.
Сознавать себя, что ты находишься на чьём-то иждивении, для него было слишком болезненным. Но что не сделаешь ради своей мечты, ради своей карьеры.
После окончания Томского мединститута, он получает назначение в Ростов на Дону. Там ему дают двухкомнатную квартиру, обустраивается, приобретает легковую машину. Как человек, увлечённый своим делом, он редко бывает дома. В больнице вся его жизнь, все его радости.
В материальном отношении, у него не было проблем, в психологическом – хотелось молодую жену.  Но как решить такую, особо щекотливую проблему, если ты в большом долгу перед своей женой, перед своим сыном? То, что было в него заложено с детства (по части семейных обязанностей), в нём очень прочно сохранялось.
Но вот сын - заканчивает среднюю школу. Долг свой, как он полагал, выполнил перед ним. Можно было браться за реализацию своей (постоянно действующей внутри) мечты. И он женится - на молоденькой.
Как сангвиник, он не скрывал от своей жены, что рано или поздно придётся расстаться с ней. Меня всегда удивляло, как можно говорить ей то, что не могло быть для неё приятным. Идём по улице, он присматривается ко всем встречным девочкам, и каждую оценивает применительно к себе. Эта ему нравится, эта – не очень, а с этой, хоть на край света.
Как бы там не было, но задолго до своей новой семьи, он морально подготовил свою жену к разводу. Расстались, как он сам считал, - легко, безболезненно, интеллигентно. Появился ребёнок от новой жены.
Так уж получалось, что на протяжении всей жизни, мне приходилось встречаться с ним. И как земляку, как своему ровеснику, он выдавал мне всё самое сокровенное о себе. И может быть поэтому, я испытал настоящее потрясение, узнав о том, что он, не дожив до пенсии четыре года, скончался.
В деревне он считался самым спортивным, самым крепким и выносливым. И впоследствии придерживался только здорового образа жизни. Но как человек, для которого на первом месте была постоянная потребность в общении, он мог закурить с теми, кто курил, и мог выпивать, кто организовывал такой досуг. Встречаясь же со мной (не курящим и не испытывающим желание выпить), он легко обходился без этих вредных привычек. Правда, когда мы выезжали на природу, (ловить раков, линьков, карасиков), он прихватывал несколько пузырьков с медицинским спиртом. И тут он не мог не похвастаться, не мог удержаться от того, чтобы проявить своё превосходство в том, что может пить спирт, не разбавляя его водой.
Я ему говорил, что водку, и ту с трудом проглатываю, а уж о спирте и говорить нечего. Всё же он настоял попробовать. И я глотнул. Вот уж действительно – огненная вода. Словно уголёк прокатился по горлу.
Последний раз, когда я видел Анатолия Игнатьевича, ему было далеко за сорок. Но он, и в эти годы, не знал, что такое кариез, что такое зубная боль. Ровные белые красивые зубы, словно сама природа подготовила его для работы с людьми.
Так в чём же дело, почему он так рано ушёл из жизни? Вероятно, ответ на этот вопрос, может быть только один. Есть люди, которые концентрируются на чём-то одном. Для них работа, не столько тяжкий труд, сколько своеобразное развлечение. Им интересней быть на работе, чем в семье.
Мне приходилось несколько раз бывать в больнице, где он работал. Окружённый коллегами и больными, он никогда не спешил покидать её раньше времени. При больнице было всё, что душе было угодно. Больные (и не только мужского пола), спирт, который он мог предложить для облегчения души и тела.
Сама обстановка была такова, что в течение рабочего дня (а то и рабочих суток) не раз приходилось пропускать с кем-то по глоточку спирта. При таком режиме, трудно рассчитывать на то, что здоровье может длительно сохраняться. Спирт, суммируясь по дням, месяцам, годам, ведёт своё нарастающее воздействие. И рано или поздно, начинает сказываться тот предел, за которым следует сближение с иным миром.
Рассказывая об одном из интереснейших людей, нашей, некогда существовавшей деревни, хотелось бы вкратце пробежаться от её истоков.
Как показывает реальная жизнь, всё, что закладывается в детстве, потом становится могущественным фактором дальнейшей жизни человека. Первейший признак такой психодинамической последовательности – послушание, исполнительность. И – естественный вопрос: послушание, исполнительность – чему? Дети Костиных, усилиями своих родителей, ориентировались на требования, которые исходили из учебного материала, и от тех властей, которые обязаны были внедрять в сознание масс, этот учебный материал. И таким образом, освоив этот учебный и идеологический материал, они сами становились тем, что называется на языке конституции - исполнительской властью. Но условия таковы, что между учебным материалом (особенно социально-идеологического содержания) и реальными данными самой жизни таковы, что приходится сталкиваться со многими противоречиями.
С детских лет Анатолий начал проявлять свою творческую активность. Она заключалась в том, что он давал кому-то прозвища, и эти прозвища потом подхватывались в деревне. Так Николая Родченко он однажды назвал Мазаем, и многие начинали забывать его настоящее имя. Александра Глазырина несколько раз назвал бесом,  и это прозвище за ним закрепилось на всю жизнь. Мать его частенько называл старухой Изергиль.
    Не обошёл он и меня в этом плане. И я получил прозвище от него. Все четыре года, пока я учился в начальной школе, меня все в деревне называли сивилем. По звучанию оно воспринималось мной настолько неприятным, что я испробовал все варианты недовольной реакции на него. Хотелось узнать, что же обозначает это слово. Но и сам Анатолий не мог ответить на этот вопрос.
Когда я начал учиться в старших классах, решил заглянуть в английский словарь. Оказалось, что civil – означает – 1. Гражданский, штатский, 2. Вежливый. (Civiliti – любезность, вежливость). От этого же слова исходит – цивилизация. Интересным было открытие. Всё же использовалось оно в значении насмешки.
Вспомнилось, когда Анатолий подхватил это слово, чтобы оно стало потом для меня прозвищем. Кто-то из ссыльных, наблюдая за моим детским поведением, произнёс это английское слово. И Анатолий, уловив его, смягчил мягким знаком, и вот оно – новое слово.
Можно сказать, что Анатолий с детских лет был активным во всех отношениях. О чём бы не заходила речь, как он тут же проявлял свою смекалку, организаторские способности. При этом общая картина выглядела следующим образом. Он организовывает соревнования (спортивные, трудовые) и, как правило, участвуют в них немногие. Основная же часть молодёжи становится болельщиками.
Если в таком режиме постоянно с детских лет задействовано общество, то и количественно-качественное соотношение его, как бы диалектизируется (распределяется по уровням) само собой. Участвующие в соревновании развиваются, болельщики же остаются при своих малых интересах. Вот почему вся деревня (одна из многочисленных ячеек общества), представляется малым числом - наиболее развитых, и большим числом - недостаточно развитых. Этот показатель распространяется на все виды человеческой деятельности.
Если человек активен, то он активен во всём: в учёбе, в спорте, в работе, если пассивен, то пассивен тоже во всём. Отсюда, беднота, оказывается по единому комплексу развития, отстающей. А богатые, по этим же параметрам, передовыми. И это легко объясняется тем, что общее развитие – линейно. У этой линии есть своё начало и своя удлинённость по ходу движения вперёд.
Для деревни (одной ячейки общества) Анатолий вполне конкретный показатель того, насколько человек может удалиться от своей начальной точки развития. Можно заслуженно констатировать, что он, из числа своих сверстников, ушёл по линии развития дальше всех.
Его основной признак, на каждом возрастном этапе, быть первым. Не исключая и такое естественное явление как любовь. В шестом классе (учились мы в Окунеевской школе), он влюбился в самую красивую девочку, дочь директора этой школы. Поспешил всем нам заявить, чтоб никто с ней не пытался заговорить.
В восьмом классе влюбился в девочку из детдома, Лапехину Тамару. И тут он ревностно следил, кто с ней разговаривает из числа учеников. О всех своих увлечениях, он делился со мной. Мне, почему то казалось, что всё это несерьёзно. Несерьёзно потому, что в каждом учебном коллективе, кто-то, всегда самый-самый. Что же получается: перешёл в другой коллектив - и забывай старое. Переключайся на новое?
После получения аттестата, Анатолий сменил на радиоузле Николая Исаева. Николай призывался в армию, нужно было его кому-то передать.
В это время в деревне продавцом работала девчонка по имени Лилия. Он, как человек, подхватывающий оперативно лучшее, подружился с ней. Но, не проработав на радиоузле и полгода, как ему выпадала честь поехать в Ейск учиться на военного лётчика. Как деловой человек, он передавал мне, не только радиоузел, но и девочку Лилию. Сопровождал он такую передачу ни без юмора, с этаким лёгким цинизмом. Мол, сам понимаешь, какие передо мной в будущем открываются возможности.
Хвастался он мне и в том, что покидая малую родину навсегда, хотелось бы ему оставить в ней какую-нибудь ёлочку или берёзку. Под ёлочкой он понимал ребёнка, от какой-нибудь деревенской девочки.
Напротив Костиных в деревне был дом Бобковых. Николай Бобков, вернувшись из армии, привёл с собой девочку лет четырнадцати. Детей у них не было, и Анатолий решился (правда, всего лишь на словах), выполнить почётную миссию. Но чем чаще у них бывал, тем сильнее пропадало его желание на подобную роль. Мне он признался, - страшно подумать, что в такой грязи, может существовать что-то твоё.
Лилия была человеком другой культуры, и в отношении её – забава, подобного рода – не намечалась. И как он не изощрялся в своих чувствах (об этом рассказывала сама Лилия), у него с ней на берёзку ничего не получалось. Она рассчитывала только на серьёзного надёжного мужа, и любой другой вариант – исключала для себя.
Что касается последнего из могикан в семье Костиных, то на нём прервалась общая интеллигентность детей Костиных. Он был сотворён в послевоенные годы, когда условия в деревне резко менялись. И хотя он, как последний отпрыск, имел высокообразованных братьев и сестёр, интерес к знаниям не проявлял.
У меня мало о нём сведений.. В разговорах же его характеризовали, мягко выражаясь, не лестно. Личностные потребности менялись, интерес к ГТО и знаниям, ослабевал. При этом наращивался интерес к средствам развлечений: к куреву, алкоголю, сексу. Всё сильнее ощущалась разница меж теми увлечениями, которыми жили мы, и теми увлечениями, которые начали проявляться в среде молодёжи с начала 60-х годов.
Беднота рисовалась иной. Кроме картошки, появлялись у них и другие продукты. Но наиболее востребованными оказывались – папиросы и алкоголь. И чем обеспеченней они становились, тем больше употребляли их.
Дальнейший разговор пойдёт о наиболее трудолюбивых, дисциплинированных семьях и, следовательно, наиболее обеспеченных, наиболее удалённых от бедных.
В деревне проживали три сестры: Миллионтьева, Куликова и Кизрякова. Мужья их не вернулись с фронта.

Миллионтьева, мать с дочерью.

Муж и отец их, был человеком, увлечённым разными делами. Уходя на фронт, оставил дом в прекрасном состоянии. Требовалось лишь поддерживать его своим трудом. Мать работала в колхозе, а дочь с малых лет, успешно управлялась со всем домашним хозяйством. Моя ровесница, присутствует во всех школьных фотографиях. Закончив среднюю школу, выходит замуж. Вместе с мужем, покидает деревню. О дальнейшей её жизни мне ничего не известно.

Куликовы: мать и трое сыновей.

Условия, которые создавались матерью для своих детей, можно было бы назвать армейскими. Ранний подъём, готовый завтрак, и – те или иные занятия. Благодаря именно такому распорядку дня, все трое быстро развивались (умственно и физически), и выделялись в деревне лучшими, прежде всего, внешними данными. Мать (Клавдия) была в деревне лучшей портнихой, и у неё этому делу учились все, у кого были швейные машинки.
В деревнях редко кто придаёт значение своему внешнему виду. Так вот Клавдия в этом плане отличалась особой щепетильностью. И сама, и её дети, всегда (в работе, в развлечениях), выглядели особенно безупречно.
Старший из её сыновей, Николай, возвратившись из армии, и обладая великолепной спортивной подготовкой, устраивается на работу в Чердатах милиционером. Там он женится, появляются на свет две дочери. Мы, как земляки его, когда учились в старших классах, иногда приглашались на какие-то торжества. Культурно проводить время они умели. И всё же произошла беда.
Жизнь Николая оборвалась не от местных хулиганов. Оборвалась до такой степени нелепо, что и говорить об этом не хотелось бы. Но факт есть факт, от него никуда не денешься.
Будучи пьяным, он лежал на спине, и в таком положении началась рвота. Пришлось и нам, землякам, участвовать в его похоронах.
Средний, Владимир, также отличался своими высокими спортивными данными. Но, возвратившись из армии, загулял и, как отзывались местные жители, не мог подолгу остановиться в этом увлечении. В это время я уезжал в армию, и о его дальнейшей жизни не имел никаких сведений.
Получалось так, что пока дети под строгим контролем матери, они ведут себя идеально. Они исполнительны лучшим деловым и творческим требованиям, быстро развиваются, обретают множество способностей. Но как только становятся самостоятельными, то легко могут попасть под худшее (вредное) влияние, и, как бы, перейти под диктат иного рода исполнительности. Кто-то предложил закурить, - закурил. Кто-то предложил выпить, - выпил. И, как говорится - пошло-поехало.
Младший из Куликовых, Александр, был старше меня на три года. Но нас с детства сближал одинаковый набор увлечений: рыбалка, охота, фотография, спорт, музыка и многое другое.
Мать его заведовала колхозной пасекой. На лето её перевозили в лес, где ожидался наибольший медосбор. Мы убегали туда, и там нас приобщали к пчеловодству. Сопровождалось это приобщение многочисленными ожогами от пчелиных жал. А причина была в том, что мы, полакомившись мёдом, не смывали потом мёд с рук и с губ.
Саша с детских лет всегда был чем-то увлечён. Казалось, что у него не было бесполезного времяпровождения. Находясь дома, он, либо что-то читал, либо рисовал. Рано начал приобщаться к музыке. Вслед за гармошкой, появился баян. Играл он, и по слуху, и по нотам. С легкостью осваивал струнные инструменты.
Обычно, когда заходит речь о музыкальных способностях, то ссылаются – на музыкальный слух. Мол, у этого он  есть, а у других его  нет. Но дело всё во времени. Любой при наличии желания, если будет уделять музыке, хотя бы по часу в день, может через несколько лет довести свои способности до какого-то уровня. Но вся беда в том, что желаний, как таковых, не возникает. Короткими же моментами внимания к звукам, музыкальные способности не разовьёшь. В этом я мог убедиться на собственном примере. Послушав час-другой, как в мозгу возникал особый музыкальный отдел. И когда ложишься спать, музыка начинает звучать уже, и без твоей воли.
Получив аттестат, Александр уезжает в Томск. Там учится на радиотехника. После окончания его,  уезжает в тайгу работать на местном радиоузле. Одновременно занимается фотографией, охотой, музыкой. Мне, где бы он ни работал, высылает фотографии со своими трофеями: глухарями, утками, гусями. По ним можно было судить, что в делах охотничьих, он был всегда удачлив. Удачлив ли он был в делах семейных, мне неизвестно. После того, как наши адреса изменились, наша связь оборвалась.
Подводя итоги сказанному, хочется обратить внимание на такую особенность человеческого развития. Одни с детства обретают склонность к чему-то одному, и на этом (одном) концентрируют всё своё внимание. Пример тому - Костины. Они не распыляли свои усилия на разные увлечения. Если врач, то всё внимание именно этой профессии. У Куликовых в плане занятий, не было такой единой сосредоточенности. Их усилия распылялись по всему спектру человеческих увлечений. Вышедшие все из строгой домашней среды, они, в свою очередь, не смогли создать такую же среду, в своём домашнем окружении. Каждому из них хотелось многого, и они все на многое были способны. Но вот привыкшие с детства подчиняться материнскому диктату, они продолжали испытывать необходимость в диктате и дальше. Собственная воля (свой внутренний диктатор) не сформировался в той мере, в какой он проявлялся у их матери, способной управлять и определять образ повседневной жизни своих детей.

Кизряковы: мать, трое сыновей и дочь.

Они жили по соседству с нами, и я их мог видеть каждый день.
Младшая из всех – Галя, одного года со мной. Присутствует на всех школьных фотографиях. После окончания средней школы, выходит замуж и уезжает с мужем в посёлок Чёрный Яр.
Второй за ней – Вениамин. Из всех Кизряковых он отличался своей послушностью матери и своим учителям. Благодаря такой усердной исполнительности, он дальше всех продвинулся по направляющей общего развития.
Увлечённость книгами с детских лет, делает человека наиболее активным в том коллективе, в каком он находится. Поэтому он, по ходу учебного процесса, оказывается активным пионером, потом комсомольцем. После получения аттестата зрелости, ему доверяют учеников начальных классов.
В армии он вступает в партию. Вернувшись из неё, учится в Томском институте на экономическом отделении. После окончания института, работает экономистом в нескольких колхозах Томской области и Новосибирской.
Незадолго до перестройки переезжает с семьёй в Новосибирск, и с тех пор проживает в Новосибирске. Вот такая вкратце его трудовая и творческая биография. Основной признак её – исполнительность. Исполнительность тем учебным и идеологическим программам, которые исходили от природы, от учёных естественных наук, от той политики, которая определялась коммунистической партией. Вероятно, для личного успеха во всех житейских делах, такого рода исполнительность, оказывалась наиболее реалистически выгодной. Отделившись от общей трудовой массы, человек переходит на уровень партийно-командного состава, и начинает жить особой – наиболее ответственной жизнью - перед местным населением.
Развитие Вениамина с детских лет было преимущественно умственным. Из-за своей полноты, он не мог, и одного раза подтянуться на перекладине. Игра в лапту, где требовались сильные удары битой по мячу, быстрый бег и меткие броски мячом по противнику, делали его не очень-то удачливым в этой игре. Приходилось чаще всего  ему выступать в роли  судьи, когда устраивались те или иные спортивные соревнования. Был незаменим на сцене в роли ведущего, когда устраивались праздничные концерты.
Братья его были полной противоположностью ему по своим увлечениям. У них преимущественное развитие было физическим. Идти по пути освоения всё более и более учебных сложностей, им не очень-то хотелось. И чем дальше удалялись от начальных классов, тем труднее им давался учебный материал. Поневоле приходилось сходить с учебного курса. Мать, испробовав все средства воздействия на них, в бессилии разводила руками.
Наиболее непослушным и озорным был Леонид. Приходилось наблюдать такие сцены. Приходит мать с колхозной работы, а Лёнька ничего не сделал по дому. Не полил в жару помидоры и огурцы, не окучил картошку на огороде. Весь день провёл на речке или озере.
У матери был голосок, которым она, как бичом, озвучивала слова. С прутом в руках, и до такой степени проявляла свой гнев, что не дай бог ей попасться под руку.
Лёнька перескакивал через забор, и оказывался у нас в огороде. Когда я подходил к нему, он делал мне знак, чтобы я помалкивал. Я же наоборот, кричал: тётя Настя, он тут!
Все мы воспринимали гнев её, не столь серьёзным, чтобы бояться. Никогда она никого не била из своих детей. Но страху старалась напустить, как можно больше.
Когда заходит речь о солидных и известных людях, то как-то трудно представить, что они могут воспользоваться не лучшими средствами воспитания. Но вот впечатление от родителей – простых и малограмотных – при их методах, не мытьём, так катаньем, не выглядит столь уж предосудительным.
Помнятся такие эпизоды. После возвращения из армии, собираются вместе - Гаврилов Николай, Кизряков Леонид, Исаев Николай и другие, начинают делиться своими планами на будущее. Леонид так характеризовал своё положение. Мол, хотелось бы поступить в институт, да вот – не доучился. Мало мать дубасила. Не слушался. Тянуло на всякие глупости.
Получается, что обида не столько за то, что когда-то в детстве ругали, и слегка отшлёпывали по мягким местам, а за то, что недостаточно воздействовали, чтобы каким-то образом принуждать к полезной исполнительности.
Пришлось ему ограничиться малым, и быть всю жизнь простым рабочим. После армии он уехал к сестре на Чёрный Яр, и там доживал свой век.
У старшего Ивана жизнь оказалась короткой. После армии, в полном расцвете своих сил, вдруг заболевает. Решил, как обычно: временное недомогание. Пройдёт. Не прошло.
Речь, насколько мне известно, шла об аппендиците. Может быть, районные хирурги оказались не столь искусными. Или болезнь была слишком запущена. Иван – умирает.
В заключение несколько слов об условиях, которые определялись соотношением: родители – дети. 
1. Миллионтьевы: мать – дочь. Отношения их, как бы на равных. Отношения – спокойные, умеренные. Само собой формируется между ними – взаимопонимание. Не возникает нужды покрикивать матери на дочь.
2. Куликовы: мать – трое сыновей. Соотношение требует иного характера, иного поведения матери. Мать становится для трёх мужчин – чуть ли не генералом. Суровая воинская дисциплина, чёткий распорядок дня, беспрекословное подчинение. И – соответствующие результаты такого воспитания.
3. Кизряковы: мать, трое сыновей и одна дочь. Ещё большая нагрузка для матери. Требуются ещё большие способности для воспитания, и ещё больший практический опыт. Где его взять малограмотной женщине. К тому же дети, все разные по характеру, и с разной мерой исполнительности.
4.
Голохвастовы: мать, сын с женой. (В последующем – дети).

Голохвастов Василий служил в армии в послевоенное время. Возвратившись из армии, возникла серьёзная проблема: оставаться  в деревне или куда-то уехать?
В то время деревенские жители паспортов не имели, и возможности перемещения, у них были  ограничены. Те же, кто служил в армии, их получали, и могли поехать туда, куда им вздумается.
На счастье Василия в деревню начали завозить серьёзное техническое оборудование, и он принял участие в его монтировании. Установили паровую машину, генератор для получения электрической энергии, построили мельницу и тут же лесопилку.
Пока монтировали и строили, Василий знакомился с тем, как всё это будет потом работать. Не имея специального технического образования и, по сути, впервые столкнувшись с такой техникой, он самостоятельно её изучал.
После того, как приезжие специалисты закончили всю монтажную работу, Василий становился единым хозяином всего этого технического комплекса.
Паровая машина работала от дров. Загружали ими топку, поднимали пар до нужного давления, и через огромный маховик, ремённую передачу, вращаться могли моховики генератора, мельницы и пилорамы.
Деревня ожила. В каждом доме появились лампочки Ильича. У кого было зерно, начали получать муку. Кто нуждался в пиломатериалах, мог его выписать через колхозное управление.
За учёбой и работой, Василий не забывал и о делах семейных. Искать жену ему где-то на стороне, времени не было. Ограничился он деревенским ресурсом, женился на одной из сестёр Зайцевых, Клаве.
И что же получалось. Небольшая семья из трёх человек и все в колхозе стали работать на самых высокооплачиваемых должностях. Мать работала дояркой, жена, там же – в животноводстве. Он, по существу, становился главным механиком колхоза. Общий доход, который выделял колхоз на трудодни, у них в деревне был самым высоким. Если получали зерно, то одной повозки было недостаточно. Если получали мёд на трудодни, в одно ведро он уже не вмещался. И деньги отмечались по верхнему уровню.
В спорте, подобного рода показатели, отмечаются словом – чемпион. В социальном же плане, по-прежнему продолжало фигурировать слово – кулак. Трудовые условия - одни для всех, а заработки - в том же контрастирующем соотношении. Бедняки (то бишь, ленивые), идут получать зерно и мёд - с сумочкой и баночкой, а наиболее трудолюбивым, достаётся всё это – с фантастическими излишествами. 
Василий первым на деревне приобретает мотоцикл иж-49, обзаводится солидной пасекой. И затем, по ходу поступления в продажу, той или иной техники, приобретает лодочный мотор, бензопилу «дружба» и всё необходимое оборудование для своей личной мастерской.
Являясь единственным хозяином лесопилки, он заново обустраивает свой дом и все пристройки к нему. Внешне его дом начинает выглядеть образцово-показательным. Идеальный порядок угадывается во всём. В мастерской – полный набор инструментов, и с тем оборудованием, которое можно было приобрести в магазинах не только районного центра, но и в городе Асино или Томска. Благо, средство передвижения для этого, у него было.
И вот в тот момент, когда все мечты Василия были уже практически реализованы, объявило районное начальство деревню Чарочка – неперспективной.
Василий со всей своей семьёй и немалым богатством, переезжает в соседнее село Чердаты. Там его дом начинается выделяться своими лучшими внешними данными.
Набравшись немалого технического опыта в деревне Чарочка, находит применение своим знаниям и в Чердатах. Ему доверяют деревообрабатывающие станки, работа на которых обеспечивает ему солидный заработок. Его оказывается достаточным, чтобы через несколько лет приобрести машину «Москвич».
К старости начинают сказываться у него кое-какие болезни. В Томске живёт его дочь, и он решает на старости лет переехать в город. Там возможности для лечения, не сравнимы с сельскими. Можно рассчитывать на то, чтобы его, пока не поздно, поправить.
Перечисляя и характеризуя одну семью за другой, мы, на конкретных примерах, сталкиваемся с одной и той же проблемой. Проблемой полезного (и в противовес ему) бесполезного времяпровождения. Мера труда, как единица измерения, может наращиваться до получения – самых высоких результатов. 
Любой человек может найти применения своим силам в любых условиях. Даже колхоз, который принято считать, как явление (в организационном отношении) малоэффективным, может выдать из своих рядов наиболее увлечённых людей. Если бы таких, как Василий, было больше в колхозе, можно было бы достигать и лучших результатов. Но вот общий набор семей одной ячейки общества, почему-то оказывается – диагональным. То есть растянутым, от самых нижних точек, и - до самых высших. Как не крути, равенства по мерам труда (физического и умственного) не удавалось достигнуть. Самый справедливый социалистический строй, предоставивший равные права и одинаковые условия для всех, не сделали людей сплошь увлечёнными и трудолюбивыми. По-прежнему, одно и то же, (одинаковое для капиталистического и социалистического строя) количественно-качественное соотношение людей в обществе, сохраняется. Как выйти из этого, самой природой и самим обществом, навязанного ромбического профиля, никто не знает. А потому, и мало что делалось, партийно-официальными органами, в этом плане. Не удавалось и не удаётся, ни средствами убеждений, ни средствами насилия, склонить всех людей только к здоровому, и только к полезно увлечённому образу жизни.
Теперь о той семье, в которой я - родился и вырос.

Шиловы: дед Аксён, бабушка Аксинья, сын Иван, дочь Екатерина, внук Юрий (я), внучка Ира.

Сразу хочу сказать, что разговор о своей семье будет долгим и подробным. Хотя бы потому, что она в большей степени мне известна. А во-вторых, наиболее сложна и событийна.
Семья Шиловых в деревне была самой обеспеченной, а потому, в предвоенное и военное время находилась под постоянным надзором со стороны местного секретного сотрудника Трофима Зайцева. Деду не раз приходилось отчитываться перед районным начальством за свои слова. Любил он похвастаться, как ему легко и весело жилось в молодости, сколько он зарабатывал, работая на сахарных заводах Терещенко.
Не сознавая политического подвоха в своих словах, он пользовался тем реальным содержанием, которое выдавала сама жизнь. И со стороны наиболее бедных в деревне, и со стороны наиболее обеспеченных.
В деревне об этом много говорили, и в шутку, и серьёзно. Отмечали особые способности бабушки, которая своим гостеприимством, могла  умаслить любого районного начальника. Но и дед, как считали в деревне, мог легко выкрутиться из любой щекотливой ситуации.
Как бы там не было, но Трофиму Зайцеву так и не удалось отправить деда в места не столь удалённые. И для этого у него были небезосновательные трудности. Отец в 41 году уезжает на Дальний Восток служить. Возвращается оттуда в 47 году. Тётка (дочь Шиловых), как это было принято в военные годы, выходила на рекорд. Простой литовкой могла выкашивать до гектара травы.
Немаловажным обстоятельством в свою защиту было и то, что для нужд фронта Шиловы не жалели своих средств. А средства эти были не малые. (Об этом ещё пойдёт речь).
В общем, с какой стороны не подступись, оснований для репрессии, было всё-таки маловато.
Но дело тут ещё и в том, что местным жителям нужна тема для интересного разговора. И если существует семья – самая обеспеченная в военные годы – то у многих (наиболее бедных), велико желание каким-то образом навредить ей. Всегда были готовы поддержать Трофима в его политическом усердии. Но когда приезжал из района уполномоченный, (этим словом называли тогда всех приезжающих в деревню начальников), то он, почему то, направлялся на ночлег к Шиловым. Сам Трофим не мог принять его в своей однокомнатной гнилушке, в которой, кроме здоровых членов семьи, был ещё и больной. Глухонемой, припадочный – сын Коляй (так называли его в деревне). Слишком велик был контраст между противоборствующими сторонами.
И как в любом сюжете, большинству в деревне хотелось какого-то необычного продолжения. И если всё заканчивалось мирно и спокойно, то многих это – разочаровывало.
Бабушка, вспоминая о тех предвоенных и военных годах, со слезами на глазах отмечала: до какой же степени он держал нас в напряжении! С одной мыслью ложишься: заберут,  не заберут. И  с такими же мыслями просыпаешься. Вот такое времечко было, - делала заключение бабушка.
Не трудно было представить, зная темперамент бабушки, какими словами она его характеризовала. Что он взъелся на нас! В чём мы ему перешли дорогу! Сколько он людей поел! Работал бы как мы, и у него всё было бы.
Деревня (как и любой коллектив) выглядит в форме театра. Кто-то (немногие) - на сцене, большинство же – в зрительном зале. И если в деревне кто-то попал под наблюдение, то зрителям хочется интереснейшего сюжета. Бабушка же работала на спокойный сюжет. И когда всё оставалось по-прежнему, кому-то это не нравилось.
Несколько слов о самой бабушке – Аксинье Филипповне. Так называли её все те, кто у нас квартировал.
Костин Анатолий, который в своих характеристиках, использовал литературные образы, называл бабушку, то Кабанихой, то Вассой Железновой. Этими образами он указывал на сильный характер её. Но, следует сказать, что бабушка жила в иное время, и это время, создавало особый житейский образ.
Что значит – сильный характер, если его так легко сломать, изменить или даже уничтожить. Приходится приспосабливаться, подстраиваться под те силы, от которых зависит твоё существование. Сама реальная жизнь становится творящим фактором. В одном человеке может сформироваться весь творческий типаж театра. То есть она, и раб, и слуга, и диктатор. Всё зависит от того, с кем приходится иметь дело.
Перед высоким грозным уполномоченным, она как кролик перед удавом. При этом старалась сохранять безопасную дистанцию перед ним. Своих главных противников обходит стороной. Старается не ввязываться ни в какие ссоры или обсуждения. И как человек, имеющий немалые знания и средства, охотно делится с теми, кто в её помощи нуждается. Всё это в совокупности и обеспечивало ей сравнительно спокойное существование.
В своём же доме - всеми членами семьи - чувствовалась её железная воля, её диктаторский нрав. Даже дед (её благоверный), и тот не мог её ослушаться. Не говоря уже о детях, которые были исполнительны особой мерой.
Внутренняя сила её была в том, что она очень чётко разделяла то, что может быть добрым и то, что может быть злым, что является полезным, и что может быть бесполезным, что справедливо, а что нет и т.д. Поэтому нам, выросшим под её воспитательным и творческим диктатом, нечего было возразить. Учиться, учиться и ещё раз учиться – надо? Надо. Что тут возразишь. Работать, увлекаться чем-то, надо? Надо. И тут ничего не возразишь.
В отличие от Максима Правдина, её раздражало безделье. Если ты находишься в  доме, а на улице дождь или мороз, то бери книгу и читай. И обязательно вслух.
Сама, будучи малограмотной, всё же постоянно заглядывала в дневники. И если в них замечала тройки, тут же обращалась к учителям. Не допускала и малейшей снисходительности, если в чём-то замечала ошибки. Активность её распространялась на все дела. И в школе, и в доме, обязаны были все выдавать хорошие результаты.
Обратимся к тем средствам измерения, которые используются в науках. Самая обеспеченная семья, стало быть, отмечается верхней точкой. Самая бедная, соответственно, - нижней. Соединим обе точки, получим нечто похожее с температурным градусником. Постепенно убавляя то, что имеет обеспеченная семья, мы, таким образом, скатимся к нижней точке, олицетворяющей бедные семьи.
Ещё раз подчёркиваю, что речь идёт об одинаковых условиях, где нет каких-то иных средств обогащения, кроме личных рук и примитивных орудий труда: лопаты, вил, топора, пилы, литовки…
Попробую представить картину личного подсобного хозяйства, которую имела семья Шиловых в военные и послевоенные годы.
Общая земельная площадь – 50 соток. Из них, пять соток под скотный двор и сам – пяти стенный дом. Пять соток – под овощные культуры. Следовательно, под картошку отводилось, 40 соток.
Со всем этим частным подворьем управлялась одна бабушка. Общей работой была лишь заготовка дров и сена на зиму. Остальные взрослые члены семьи работали в колхозе.
Что же успевала сделать бабушка за короткое лето, работая на своём огороде? На пяти сотках выращивались: фасоль, бобы, горох, морковь, свёкла, репа, турнепс, капуста, помидоры, огурцы, мак, конопля, тыква, лён. Вдоль заборов густой полосой проходил малинник. На самих заборах красовался хмель.
Здесь же, на пяти сотках, стояли пять колодок пчёл. В углу огорода стоял амбар. Там много чего хранилось. И там же, рядом с забором, находился довольно-таки ёмкий погреб.
Из скота: обычный деревенский набор. Корова, которая приносила каждый год телёнка. Четыре-пять овец, которые весной выдавали по два-три ягнёнка. Свинья, которая могла приносить до десяти поросят. С десяток кур.
Из средств производства, был свой ткацкий станок. Зимой, бабушка с дочерью пряли, а когда накапливалось достаточно ниток, начинали ткать. В основном – льняные холсты.  За ненадобностью он потом был выброшен.
Был свой ручной сепаратор. Были свои жернова. На них мололи рожь, пшеницу, высушенную черёмуху.
Из средств развлечения, был патефон, со множеством пластинок, гармошка-однорядка, гитара.
Особое внимание отводилось, необходимым в хозяйстве, инструментам. Они приобретались с давнишних времён, и к моему появлению на свет, они уже имелись на все случаи жизни.
Для охоты было небольшое ружьё – берданка 32 калибра. Для рыбалки  полный набор снастей: сети, вентиля, намётки, кривды, морды, тюнеки. Всё это делалось вручную дедом. Подрастая, и я всё это потом мог изготовить.  Рыболовные крючки, блёсна, лески, нитки, конечно же, приобретались в магазинах.
Лодку облосок, тоже делали сами. Лично для меня дед сделал такой, что я его легко перетаскивал из одного озера в другое. И был он настолько малым, что двух взрослых людей не выдерживал.
К тому, что производилось на своём дворе и огороде, прибавлялось многое из того, что выдавала сама природа. Это, прежде всего, грибы. Дед был до такой степени их любитель, что сам их собирал и заготавливал на зиму. На каждую зиму был небольшой бочонок с сырыми груздями, рыжиками и волнушками.
Ягод было много, особенно черники. Сразу за огородами, в сосновом бору, можно было встретить обширные участки, покрывавших сплошным ковром землю. Собирать её было не очень приятно, особенно в жару или в пасмурную погоду, когда комаров было особенно много.
Из собранной черники, варили варенья, подвяливали. Приходилось и продавать. Её охотно покупали там, где её не было: в районном центре, на Красноярской запани.
Кроме черники, собирали бруснику, клюкву, землянику. Правда, в значительно меньшем количестве. Брусника, клюква были хороши тем, что в погребе могли сохраняться очень долго. В течение всего лета был свой прохладительный морс.
Малину, голобику, смородину было собирать приятней. Не нужно было нагибаться, и ползать часами по земле. Все ягоды располагались на уровне груди.
Ещё приятней было собирать черёмуху. Её было столько повсюду, и так ярко она красовалась на ветках, что невозможно было пройти мимо. Немного поев её, язык покрывался густым коричневым налётом.
Но самым приятным занятием для нас, ребятни, была, конечно же, рыбалка. Рыба в то время ловилась на удочку настолько хорошо, что стоило лишь забросить её, как тут же начинало клевать. Так, рыбка за рыбкой, то – окунь, то – чебак. За два-три часа, мог любой из нас, наловить на приличную сковороду.
И третий источник доходов, пусть в те послевоенные годы, был и не очень значительным, но и он что-то выдавал. У кого было много трудодней, мешок ржи или пшеницы, они могли получить за отчётный год. А этого было вполне достаточно, чтобы праздники отмечать пирожками с черникой, с маком или какой-то другой начинкой. К тому же, на личном земельном участке, можно было посадить немного ржи или пшеницы. Полсотки было достаточно, чтобы на зиму обеспечить себя хлебом.
Для трудолюбивых жителей в военные годы, деревня наша могла бы быть раем. Ежедневные физические нагрузки требовались не такие уж большие. Без особого труда можно подсчитать, сколько времени могло бы уйти, чтобы весной – обычной лопатой – вскопать три-четыре сотки огорода, и засадить их всем набором овощей. Так что мера труда, именно тот показатель, благодаря которому, и можно соответствующе охарактеризовать каждого человека деревни. Каких-то серьёзных причин и оправданий для бедности, не было, и не могло быть.
Некоторые шутники на то время выдали известный анекдот. Мол, сдали – шерсть, мясо, яйца – остался лишь один скелет. Но ведь если у наиболее обеспеченных, забрать половину, то они не стали бы хуже питаться.
Стараясь понять суть многих социальных потрясений, приходится концентрировать внимание на мерах труда, которыми только и может характеризоваться каждый человек. Перечисляя все виды работ, и то, как они выполняются разными семьями, можно судить, кто в какой мере обеспечивал себя.
Приходит весна. Снег ещё не весь растаял, работ с землёй пока никаких, можно заняться заготовкой дров на зиму. Идём всей семьёй в лес. В лесу, в низинах, он сохраняется ещё большими участками, но на пригорках и открытых местах, его уже нет.
Прежде всего, хочется берёзового сока. Выбираем подходящую берёзу, делаем надрезы, загоняем клинышек для стока сока, подставляем ведро. Через час можно выпить по сто грамм холодного сладковатого сока.
Начинаем валить одну берёзу за другой, очищаем стволы от сучьев. В две пилы распиливаем их на короткие чурки, затем начинаем их раскалывать на мелкие поленья. Весной, когда берёзы наполнены соком, чурки раскалываются с поразительной лёгкостью. Работа не воспринимается, как тяжкий труд. Напротив, воспринимается что-то вроде праздничного пикника. Пилы хорошо наточены дедом, чурка за чуркой отпиливается легко.
Имелась у нас тогда ещё и лучковая пила. В те времена на лесоповале, пользовались именно ей. (Бензопил не было). Эффективность её определялась тем, что полотно было очень тонким, и поэтому усилий больших не требовалось. Опилки вылетали предельно малыми частицами, скорость резания дерева была наибольшей. К тому же, с лучковой пилой мог работать один человек.
Поработав час-другой, дед – знаток шашлыков – принимался готовить кушанье. После завтрака на природе, снова принимались за работу. К обеду небольшой участок леса сплошь заваливался берёзами. После сытного обеда, оставалось навести в лесу надлежащий порядок. Ненужные ветки собирались в кучу, из наколотых чурок выстраивались поленницы. Обычный восьмичасовой рабочий день обеспечивал нас дровами на всю зиму.
Как видим, затраты физического труда были, не такими уж великими, и не такими уж тяжкими. Но почему-то, даже это малое (для себя) не хотели проделывать семьи из числа малообеспеченных.
Весенний день год кормит. Пора заниматься своим огородом. Бабушка, как обычно, рано встаёт, готовит корм скоту. Что-то в русской печи приготавливает вкусненькое нам на завтрак. В восемь часов уже все на ногах.
Что-то вроде утренней зарядки, работа в своём огороде. Несколько грядок вскопано, несколько тележек навоза подвезено. Больше от нас ничего и не требуется. Посадкой семян занималась одна бабушка.
Я ухожу на рыбалку, дед, либо идёт на колхозные работы, либо что-то делает по дому.
С рыбалки я всегда приходил с большим уловом. Потому что ловил рыбу не только на удочку. У меня была лодка, сети, дорожка с блёснами. Проплывая с дорожкой вдоль берега озера, с одного кругового обхода можно было поймать пять-шесть окуней или щук.
В обеденное время бабушка обычно занималась пчёлами. Одев сетку, и я пытался знакомиться с этим делом. И тут, это занятие проходило на уровне, скорее забавы, чем какого-то неприятного труда.
Когда заходит речь о людях, резко контрастирующих по своему отношению к труду, то приходится говорить о психологиях тех и других. Возникает естественный вопрос: почему одни не могут без дела посидеть и минуты, а другим и минута воспринимается тяжким трудом?
Бабушку в деревне, как только не называли. Она и - ломовая лошадь, и – вечный двигатель, и – тиран для членов семьи. Но при этом, когда вспоминали слова Некрасова (есть женщины в русских селеньях…), то в числе прочих, отмечали и её. Ведь если в общем коллективе кто-то выделяется предельными показателями, то они – по тем или иным признакам – чемпионы.
Как, и каким образом, немногие в обществе оказываются - психологически заведёнными? Это - особый вопрос. Я всего лишь констатирую один из конкретных феноменов. Но вывод тут напрашивается сам собой, что если бы общество состояло из таких людей, то и проблем бы в обществе было меньше. Или, если бы они и были, то это были бы проблемы иного содержания.
Из слов бабушки я знал, что она из Черниговской губернии, что там, где они проживали, не хватало земли. Из-за неё ссорились, дрались и даже убивали друг друга. Решили отправиться туда, где свободные земли отмерялись десятками и сотнями километров.
Здесь, в Зырянском районе тогда, компактно проживали многие народы из былой Российской империи. Рядом с нашей деревней, в Торбыково, поселились в основном украинцы и белорусы. В нашей же деревне жили, в большинстве своём, русские.
Так как деревня Торбыково была рядом (в каких-то трёх-четырёх километрах от нас), то её приходилось посещать  часто. И в ней, как и в нашей деревне, было распределение семей, - с точки зрения мер труда, - примерно таким же. Проходя по улице и, осматривая двор каждой семьи, можно было, без особого дара наблюдательности, определить, кто с какой мерой труда в них проживал. Кто мог относиться к крайне бедным, кто к – середнякам, а кто - к наиболее обеспеченным.
По тому, как оцениваются трудоголики официальной наукой, они, казалось бы, не должны жить долго. Но как показывает реальная жизнь, прожиточный век их оказывается всё же - длительным. Бабушка, например, за всю свою долгую жизнь, ни разу не обращалась к врачам. Не могу припомнить, и одного случая, чтобы она жаловалась на какое-то недомогание. С утра и до утра, с малыми перерывами на сон, как заведённая, выполняла какую-то работу. Её организм, словно функционировал в каком-то автоматическом режиме. Вот она присела перед ульями, смотрит, как снуют пчёлы туда-сюда, голова откинулась, спит. Полчаса, час, проснулась и вновь на ногах.
Из нескольких личностей, которые оказываются в семье, на производстве или государственной службе, чаще всего становится главенствующей та, в которой больше внутренней энергии. Всему окружению при этом приходится подчиняться. Такой, определяющей силой в семье Шиловых, была бабушка. Без её ведома, никто не мог взять деньги, которые лежали в известном для всех месте. Никто её не мог ослушаться, когда она делала какие-то указания. Не всегда они воспринимались с лёгким сердцем, но уклониться от её требований уже никто не мог. Это приводило к тому, что все дети Шиловых оказывались трудолюбивыми и увлечёнными. И не только каким-то одним делом, а всеми, с какими приходилось сталкиваться по необходимости.
В такой домашней атмосфере исполнительности, и длительным периодам ежедневной занятости, психология подчинённых лиц оказывается несколько отяжелённой. Они не столь раскованы в коллективе, не столь словоохотливы, и в любой среде легко подпадают под другое влияние.
Может быть поэтому, старшая дочь Шиловых, Екатерина, так легко перешла в подчинение другого человека: балагура, шутника, скомороха - Правдина Семёна. Для деда с бабушкой, это было каким-то особо сверхмощным  потрясением. Привыкшие к строгой дисциплине, к повседневной занятости, к жёсткому порядку в семье, и вдруг -   такая напасть. Но, как говорится, процесс пошёл, его уже не остановить. Терпеть в своём доме весельчака, они не могли. Поспешили дочери предоставить отдельный дом и своё подсобное хозяйство.
Появился один мальчик, потом другой, и оба умирают. Как выяснилось потом, отец их больше ориентировался на свои ощущения тепла и холода, и не учитывал того, как это тепло и холод может воздействовать на детей.
Третьим ребёнком была девочка. И может быть, и она, не долго бы прожила. Но началась война,  и ему пришлось покинуть деревню.
В своей деревне Семён был самым весёлым человеком. И он решил использовать свой дар и на фронте. Но пошутил он там не совсем удачно. Из госпиталя послал письмо жене такого содержания. Мол, справлял нужду под вагоном, поезд тронулся, и ладонь попала под колесо. Других писем от него больше не было. А через какое-то время пришла похоронка. Дед решил, что его - расстреляли.
Такого рода исход дела, вполне устраивал деда. Он навсегда избавлялся от родственника, слишком уж несимпатичного для него. Что касается дочери, то, сколько я помню, он продолжал упрекать  её, ещё многие годы.
В искусстве, литературе, политике приводилось множество примеров, где представлялись крайности. В сказках, в большинстве случаев, фигурируют полярные герои. Одни из которых – бедные, другие – богатые. Но в них сюжеты - сочинительского свойства, и выдавались читателю с одним желанием. Вызвать симпатии к одним (положительным героям) и осуждать других – отрицательных. В реальной жизни – такого рода контрасты – выглядят не столь упрощённо. Нервы людей срабатывают по своим законам, не всегда подчиняясь требованиям нравственности, или каким-то другим сущностным силам.
Вспомним картину Ильи Репина – запорожцы пишут письмо турецкому султану. В ней половина героев весёлого нрава, половина – далеко не весёлого.
Если бы всех мужчин одной деревни собрать вместе, и рассказать им смешной анекдот, то реакция на него была бы примерно такой, какой она выражена в известной картине Ильи Репина. То есть люди одного любого коллектива контрастно разделяются на две, примерно равные, части. В этом целостном явлении явно усматривается один из основополагающих законов психологии. Не могут под одной крышей комфортно уживаться люди с контрастирующими признаками. Правда, при условии, что все они ведут себя активно, каждый из которых претендует на право быть самим собой.
Семейная диктатура, если она выражается единым комплексом позитива, крайне нетерпима к тем, кто средствами кривлянья и болтовни, пытается расшатать его основы.
И дело тут не в том, что одни - бедные и весёлые, а другие – богатые и скучные. История знает множества вариантов по сближению контрастирующих признаков. И от богатых, если родители добрые и снисходительные к своим детям, могут вырастать дети какие угодно. И от легкомысленных (со своим набором пороков), могут, так же, вырастать какие угодно. Я в своём анализе опираюсь на конкретный материал. Каков же количественный потенциал типичности за каждым конкретным субъектом, это уже вопрос социальной статистики.
Дед был человеком суровых принципов. И если уж началась война, то иди и умри, если обстоятельства к тому вынуждают. Искать путей выживания на войне позорными средствами, он считал недопустимым. Заканчивал свои рассуждения о войне он известным выражением: либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

Теперь об отце.

Перед войной, Иван Шилов, закончив учиться, и обладая каллиграфическим подчерком, устраивается работать в сельсовет. Разного рода документы (свидетельства о рождении, смерти и множество других, самого различного назначения) выписывались им.
На его счастье (а может и на его беду), в нашу деревню приезжает работать учителем Крестинина Лидия Дементьевна. Долго не думая, он приводит её в дом и объявляет своим (отцу и матери), что он решает жениться на ней. Родители новоявленной учительницы, были хорошо известны в округе, и дед с бабушкой – с полным искренним удовлетворением – благословили выбор сына.
В деревне был единственный гармонист – Шилов Иван. К однорядке подсоединилась  гитара. В деревне становилось веселей. Но, началась Великая Отечественная война, и отца отправили служить на Дальний Восток. Я появился на свет - без него.
Прежде чем говорить о дальнейшей жизни матери, хотелось бы представить её прошлое, и ту среду, в которой она родилась и выросла.
На главной протоке речки Четь, располагался посёлок Прушинское. Там несколько улиц, и он в два-три раза больше нашей деревни.
При выходе из посёлка в сторону села Иловка, с левой стороны, на берегу небольшого озера, стоял добротный дом с довольно-таки обширным подворьем. Это и был дом Крестининых. Мать родилась в нём. Но детство её проходило в другом месте, в деревушке со звучным названием Свободное. История этой деревушки такова. Рассказываю её со слов местных жителей.
Во время весеннего половодья, кассир вёз деньги рабочим леспромхоза. Переплывая речку на обласке, он перевернулся и с трудом добрался до ближайшего островка. Деньги, которые он вёз, намокли, и он их разложил на траве для сушки. В это время мимо проплывал один из братьев Поляковых и, обратив внимание на большой ковёр из денежных купюр, решил ими воспользоваться. На эти деньги, якобы, и была построена мельница на нашей протоке. Место было наиболее удачным, в том плане, что озеро Бугутук могло послужить в качестве естественного водохранилища. Так ли это было на самом деле, или кто-то сочинил с кражей больших денег, но мельница была построена братьями Поляковыми.
Речка Четь, по осени, шириной метров десять-пятнадцать, перегораживалась двумя рядами свай. Промежуток между ними, заполнялся ветками. А верхняя часть свай, соединялась таким образом, чтобы по плотине можно было ходить и проезжать на лошадях.
На высоком берегу располагалась ровная удобная площадка для постройки домов. С постройкой домов и самой мельницы, в этом месте образовалось небольшое поселение. Хозяевами этого поселения стали братья Поляковы. Мельница, ими построенная, считалась одной из крупнейших в Томской области. На ней производили муку самого тончайшего помола, и все виды круп. За несколько лет функционирования мельницы, братья Поляковы становились богатейшими людьми. Время тогда было смутное, богатые кому-то всё больше и больше не нравились.
Опять же, со слов местных жителей, банда эсеров в масках, ночью напала на многодетные семьи Поляковых и всех уничтожили. Осталась в живых только одна девочка - домработница. Она успела спрятаться, и её не заметили. Но то потрясение, которое пришлось ей пережить, сказалось на её психике.
Когда мы учились в старших классах, приходилось проходить мимо былого поселения с названием Красный пахарь. Там располагалась колхозная пасека, и нас иногда приглашали к себе Слизевские. Так вот женой старика Слизевского, и была та самая девочка-домработница. Когда она накрывала на стол, её руки, голова, всё тело, тряслись. И выдавала она слова из себя с большим трудом.
После того, как мельница лишилась своих хозяев, она какое-то время оставалась ничейной (бесхозной). Но время было уже советское, и районные власти искали того, кто бы мог возглавить работу на мельнице. Предложили ли они Крестинину Диментию Павловичу такую роль, или он сам, по своей инициативе напросился на неё, я не знаю. Известно мне лишь то, (со слов матери), что он с детских лет интересовался работой мельницы.
Получив разрешение от районных властей на восстановление плотины (она каждый год, во время весеннего половодья, разрушалась), он, по осени, возглавил такую работу. Мельница заработала.
Как человек – уже советского времени – он назвал поселение, где располагалась мельница, Свободным. И как человек советского времени, приступил к постройке домов культурного назначения.
Мать, по существу, с детских лет начала приобщаться к сцене. Начинала с малого: читала стихи, пела песни, плясала. Затем, по мере взросления, осваивала музыкальные инструменты. Становилась не только артисткой, но и организатором всех праздничных мероприятий.
Но так продолжалось не долго. В 37 году, по наговору местного партийного активиста (звали его Яковым), Диментия Павловича арестовали. Через год или два, Ксения Васильевна получила повестку о смерти мужа.
Яков же, влюблённый в Ксению Васильевну, начал захаживать к ней. Вскоре родился мальчик, уже с отчеством – Яковлевич. Обычно, когда во время праздничного застолья, Крестинины собирались вместе, разгорался ожесточённый спор: знала ли их мать, что она стала жить с тем, кто отправил её мужа за решётку или нет?
Мать с 21 года, следовательно, в 37 году ей было шестнадцать лет. Она идёт учиться в педагогическое училище, заканчивает его и, после окончания училища, получает направление в нашу деревню.
Шиловы, получив от дочери одного артиста (скомороха), теперь – такого же рода подарочек – получают и от сына. Правда, артиста, значительно более высокого уровня.
Нужно было знать бабушку, чтобы представить жизнь матери в семье Шиловых. Она считала, что если появились дети, то все заботы, и всё внимание, им. Мать же привыкла жить весело, ей нужны были зрители. И что греха таить, поклонники. Сидеть дома, сутками, занимаясь какими-то домашними делами, это не для неё.
Напряжение в доме нарастало. До бабушки доходило, что мать, после праздничных концертов, с кем-то закурила, с кем-то обнялась. Настроенная на абсолютный позитив, она не терпела, и малейших отклонений от него.
Вопрос психологической совместимости, вероятно, следует рассматривать в такой системе. Если она существует в форме ранжира и, если верхнюю точку кто-то занимает один, то все уровни, до нижней точки, будут создавать с ним разность потенциалов. Чем большая эта разность, тем большая и нетерпимость.
Поведенческая особенность бабушки заключалась в том, что она была свободной в своих чувствах. Если её что-то раздражало, она и выражала свою раздражительность, в резко наступательной нетерпимой форме.
Детство матери проходило в одной среде. И если говорить прямо, не скрывая ничего, то не в лучшей (с нравственной точки зрения) среде. Ведь что такое Свободное с её мельницей? Это место, куда везли нажитое. Зерно. Приходилось ждать своей очереди. Вставал вопрос: чем заполнить свободное время?
К услугам приезжих была столовая (что-то вроде американского салуна), ночлежка и клуб. Люди курили, напивались, и требовали развлечений. Вот в такой среде и проходило детство матери.
Воспитанная в разгульной среде, она вдруг попадает в среду, прямо противоположную по образу жизни. Предельно жёсткие требования, никаких отклонений от мыслимо безошибочных и полезных. Принять их, и психологически перестроиться – легко и безболезненно – она не могла, и не хотела.
Трудно сказать, по своей воле мать покинула дом Шиловых или её выпроводили насильно, но проживание матери в доме Шиловых длилось недолго. Она стала учительствовать в соседней деревне - Торбыково.
Имеется фотография того времени. В березовом лесу, где находилась школа, на поляне (как на пикнике), несколько человек с праздничными атрибутами. Мать с гитарой. На ней – широченные шаровары украинского стиля, головной убор, явно, не повседневной носки.
Здесь же (на фотографии) женщина с картами, и с внешним видом, напоминающая гадалку-цыганку. На переднем плане мужчина (тоже учитель), разливает по стаканам самогонку. Остальные в роли пассивных наблюдателей. Глядя на такую фотографию, не скажешь, что компания подобралась образцово-показательного - учительского содержания. Похоже, что мать продолжила, тот образ жизни, который был ей навязан с детства.
В те времена зарплата учителя была крайне низкой и поэтому, чтобы более или менее сносно существовать, нужно было иметь свой огород и своё, хотя бы небольшое, хозяйство. У матери ничего этого не было. Она жила на квартире и, чтобы питаться за одним столом, приходилось выполнять все домашние работы женщины-хозяина.
Таким образом, мать, за короткий промежуток времени, прошла несколько этапов. От празднично богатой жизни на Свободном, через предельно обеспеченный дом Шиловых, до, по сути дела, беднейших условий в деревне Торбыково.
Запомнился такой эпизод. Мать купила детский трёхколёсный велосипед для меня, и принесла его в нашу деревню. Но в дом Шиловых не решилась зайти, и передала свой подарок одному из местных жителей. Таким действием мать, только добавила к имиджу бабушки, ещё несколько предосудительных признаков.
Вся деревня, своим отношением, сочувственно относилась к матери, при этом, самыми худшими словами характеризовала бабушку. Бабушка, не особенно-то прислушивалась к их словам, и всем давала решительный отпор.
Если бы зашла речь об официально-научной оценке этих двух явлений (матери и бабушки), то решить подобный вопрос было бы невозможно. Ведь требования бабушки целиком ориентировались - на безошибочное. На безошибочное – по всем человеческим параметрам.
Можно сказать, что бабушка своим поведением олицетворяла верхний предел. То есть, никакой, даже малейшей снисходительности, к дурным праздничным делам.
К ней, но в меньшей степени, примыкали – Куликова Клавдия, Кизрякова Анастасия, Саладовниковы. Заканчивалась эта поведенческая градация, полной снисходительностью к разгульному образу жизни, именами Саушкина Павла и Правдина Максима. По всем этим именам имелись соответствующие результаты. О них я говорил.
Так кого же осуждать в большей степени, а кого – в меньшей?
По мере своего взросления, я постоянно подвергался духовному воздействию с двух сторон. С одной стороны вся деревня восхищалась матерью, с другой стороны – была всегда рядом бабушка, со своим внутренним потенциалом,  со своей бескомпромиссной решительностью. Ей было достаточно узнать, что мать однажды с кем-то закурила - и уже рядом с бабушкой, она не могла находиться. Абсолютный радикализм в этом плане.
Мать, по всей видимости, не придавала большого значения таким пустякам. Для бабушки же этот признак был тем основанием, при котором человек мог подвергнуться изгнанию из своей среды.
Современный учёный психолог, мог бы посоветовать бабушке, быть сдержанной в своих свободно проявляющихся чувствах. Но сдержанность у разных людей (в зависимости от их уже сформированного темперамента) может быть безболезненной, и может быть – болезненной. В том и достоинство свободного поведения, что оно не сдерживается, не притормаживается.
Изгнав мать из своего дома, бабушка начинала писать отцу письма, указывая на её нехорошее поведение. Тем самым, вероятно, решив для себя, что матери навсегда отрезан путь к примирению.
Отслужив семь лет на Дальнем Востоке, отец, целым и невредимым возвращается домой. Мне было тогда шесть лет, и он запомнился мне, (в те первые минуты) человеком весёлым, жизнерадостным, самоуверенным. Но настроение его, день ото дня стало резко меняться.
Отправившись в Торбыково, он мать там не застаёт. Ему сказали, что Лидия Дементьевна уехала в Томск. Он устремляется туда. И после недолгих поисков (судьба сыграла с ним злую шутку), он застаёт мать с другим мужчиной. По иронии, этот мужчина имел ту же фамилию, и тоже имя, что и отец.
Какой была реакция отца, на такого свойства сюрприз, не трудно представить. С его слов, он не стал устраивать скандальную сцену, не стал вникать в их отношения. После коротких оскорбительных замечаний, он навсегда отстраняется от матери, давая тем самым понять ей, что  дальнейшие встречи – исключаются.
Отец, как видим, перенял от бабушки её бескомпромиссную решительность. И одного неприятного признака для него было достаточно, чтобы с матерью расстаться навсегда.
Сознавая себя обиженным и оскорблённым, отец, загулял. Возможно, и его ожидала бы та же участь, что и Правдина Ивана, который гулял до тех пор, пока не спился,  и не заболел.
Но бабушка к своему сыну была не столь снисходительной, как к своему сыну был снисходителен Максим Правдин. Она не могла долго терпеть его длительный загул.
Помнится такой эпизод. Сидит отец за столом, рассказывает  о своей встрече с матерью в Томске. Кто-то из его собутыльников сочувствует ему, кто-то рассказывает о том, что при подобных обстоятельствах, - такой-то - чинит расправу над своей изменницей. И делает с гордым вызовом своё заключение: и ему ничего не было. Суд его не признал виновным.
Как только до бабушки донеслись такие звуки, как она взорвалась: это что за разговоры! Ты на что намекаешь! Подстрекаешь! И - пошло-поехало. Бабушку уже никто не мог остановить.
После этого случая, отец надолго отрезвел. Через какое-то время он приводит в дом другую женщину и объявляет о том, что это его новая жена. Свадьбы, как таковой, не было, ограничились лишь недолгим застольем.
Через естественные девять месяцев, появился ребёнок. Мачеха рожала в доме, и суматохи  было не мало. Но  всё прошло благополучно.
Из горницы каждый день слышался детский плач и я, испытывая любопытство к новому явлению, решил заглянуть туда, когда мачеха, на какое-то время, вышла. Возможно, я протянул руки к нему, чтобы поправить одеяльце или ещё что-то пытался сделать. И в этот момент заходит мачеха в горницу. Не знаю, что ей так не понравилось во мне, но она быстро подскочила ко мне и, схватив за плечи, резко отшвырнула меня от кровати. Я, отлетев в сторону и, не столько от боли, сколько от обиды, разразился таким неистовым плачем, что услышала бабушка.
 Взлетев в горницу грозной птицей и, тут же сообразив, что произошло, она набросилась на мачеху. – Это что такое! Ты за что его так!  Мать - бросила, ты – издеваться! Не будет этого!
На этот случай, и отец оказался неподалёку. Услышав ругань, он забегает в дом и, не сразу поняв, в чём суть, схватывает солдатский ремень и замахивается им. Таисья Фёдоровна запричитала: Ванечка, Ванечка, не могу я здесь жить. Уедем отсюда. Куда угодно, только скорей и подальше.
- Скатертью дорожка! – решительным тоном, и ещё более решительным жестом, ответила ей бабушка.
Отец, сникший, растерянный, опустился с ремнём на кровать, обхватил лицо своими ладонями. Бабушка же не унималась, продолжала возмущаться и грозить мачехи. Становилось ясно, дальнейшее совместное проживание – невозможно. Бабушке было достаточно одного неприятного эпизода, чтобы с обидчиком навсегда порвать свои отношения. Отец же, всей душой привыкший быть всегда на стороне матери, пребывал в самом настоящем шоке. Что же получалось: полный разрыв с родным домом, со своим первенцем (то бишь, со мной), и со всеми своими родственниками? Новоявленная жена создала для отца именно такие условия. И отец принял их.
Получив от деда, бабушки самое необходимое, что требовалось для начального этапа проживания, они покинули наш дом. Путь их лежал на север, в тайгу. Поселились они в леспромхозе Салганы. Там отец работал продавцом, потом заведовал складами. Вероятно, под давлением своей жены, решил быстрее поправить свои материальные дела. За что и получил год тюрьмы.
После возвращения из тюрьмы, решил навсегда покончить с торговлей. Решил, что слишком много соблазнов к быстрому обогащению. Но не меньше и риска на этом пути. Спокойней для себя заниматься простыми делами: охотой, рыбалкой, заготовкой природных богатств. В этом отношении отец был всегда удачлив.
В послевоенное время многое менялось в деревенской жизни. Менялась жизнь и в нашем доме. После того, как дочь Шиловых Екатерина, получила похоронку на мужа, решила перебраться в наш дом. Её же дом заняли ссыльные Заборские: мать с двумя дочерьми.
Возвращались с фронта те, кто за время боёв оказывался, с теми или иными отметинами, на своём теле. У Втюрина была повреждена ладонь, и ему не просто было держать в своих руках топор, вилы или грабли.
Цилицин вернулся с фронта с одной ногой. Работать в колхозе он не мог. Вынужден был работать по дому. Жена же его, работала в колхозе. Такое разделение труда, делало их семью вполне обеспеченной. Почти каждый год у них появлялся новый ребёнок.
Обретала и наша семья наиболее выгодные для деревни условия. Тётка работала дояркой. А это самая доходная работа в колхозе. Следовательно, все те услуги, которые можно было получить от колхоза, выдавались нам без каких либо затруднений и задержек. Лошадь если требовалась, чтобы вывезти дрова или сено, в любое время. Вспахивали весной огород - в первую очередь.
После тех событий, которые произошли с отцом и с матерью, наши связи на долгие годы оборвались. Почти два десятилетия я ничего не знал о матери. Бабушка все эти годы, если приходилось говорить о ней, отзывалась о матери, не только плохо, а оскорбительно плохо.
Когда я был маленьким, и был увлечён рыбалкой, охотой, чтением книг и прочими делами, меня мать, и в малейшей степени, не интересовала. Я даже не задумывался о том, что есть на свете такой, особо близкий, родственник. Но мне всегда местные жители напоминали о ней. Обычно спрашивали, пишет ли она тебе письма или нет? Где она сейчас проживает? Бабушке, если случалось слышать подобные вопросы, резко обрывала любопытствующих. Так продолжалось до тех пор, пока я не начал учиться в старших классах. Всё больше и больше увлекаясь литературой, всё больше и больше интересуясь местными событиями (в том числе и исторически значимыми), я не мог избавиться целиком от вопроса, связывающего меня с моей, загадочно где-то существующей, матерью.

Я перечислил почти все семьи. Остались немногие, но они мало что добавляют к уже сказанному. Мухачёвы, мать с сыном, относились к бедным. Сын не закончил даже начальную школу. Когда вырос, увлёкся столярным делом. Этим ремеслом и зарабатывал потом себе на жизнь.
Тимохины. В послевоенное время, ни отца, ни матери, уже не было в живых. Сын с дочерью, не учились. Став взрослым, сын покинул деревню. Продолжала жить в деревне лишь Марфа. В доме у них, кроме картошки, ничего не было. Выделялись в деревне Тимохины лишь своим ростом.
Итак, перечислив все семьи одной деревни и проанализировав каждую семью, можно теперь подвести итоги. С точки зрения всего набора параметров, все семьи могут быть цельно проградуированы. Беря крайние точки (низшую и высшую) можно без особого труда – промежуток между ними – заполнить соответствующими показателями. Единицей измерения, естественно, может быть только мера труда. Он приводит к основополагающему обобщению, который выражается полюсными значениями таких слов, как ленивый – трудолюбивый.
Второй параметр – учебный процесс. На этом пути, словно по ступенькам единой общеобразовательной лестницы, оказываются распределёнными все жители одной общественной ячейки. Начиная от нуля, от абсолютно безграмотных, каждый человек потом оседает на каком-то определённом уровне. Выражение: наиболее продвинутый, как видим, имеет вполне определённый динамический смысл. Чем дальше, тем больше знаний, способностей, возможностей в любой практической деятельности. Следовательно, этот параметр выражается двумя словами, крайними по значению: глупый – умный, бездарный – талантливый.
Третий параметр – материальный. Чем больше труда (физического и умственного), тем быстрее идёт процесс ежедневного обогащения. И по результатам всех последующих лет, он может достигать каких-то пределов. Каждая деревня в этом плане, очень чётко оказывается проградуированной.
Четвёртый параметр – воспитательный. На примере одной деревни выдаются такие признаки. Родители бедных семей, крайне снисходительны к детям, которые не хотят учиться и заниматься полезным трудом. Установив точку отсчёта от них, и определяясь по мерам требовательности к ним, набираются всё большие и большие показатели по результатам их развития. Дети словно разбрасываются по ступенькам общеобразовательной лестницы.
Пятый параметр – нравственный. Дети и взрослые, оказавшись распределёнными (своими же мерами труда) на едином диагональном диапазоне, вынуждены как-то характеризовать друг друга, и объяснять свои худшие или лучшие данные. Самое естественное и свободное поведение, это возможность называть вещи своими именами. Но тогда, наиболее трудолюбивые, должны бы вести себя оскорбительно в отношении ленивых. Не говоря уже о тех, кто своим поведением выдаёт признаки разнообразных человеческих пороков. А это уже ведёт к возможным конфликтам, и тому напряжению, при котором мирное сосуществование разных качеств, может прекратиться. Поэтому, чтобы не допускать серьёзных потрясений в обществе, и возникла призывная мораль – терпимости, толерантности. Крайности научились мирно сосуществовать. Но это – в общем плане. Как исключение, нетерпимость всё же существовала, и выражалась она постоянными скандалами. И не только скандалами.
Закономерный вопрос: так какое же поведение наиболее нравственно, и какое – менее? И тут нравственность растягивается в длиннейшую диагональ. Крайности, как и положено крайностям, количественно не столь многочисленны. Основная же масса людей предпочитает поведение, характеризующееся золотой серединой. То есть не быть равнодушными к низшим качествам, но и не пытаться проявить заметную нетерпимость к ним. Как не рассуждай, а доброта и снисходительность в обществе, всё же является превалирующей. Благодаря этим - массированно функционирующим сущностным силам – общество имеет соответствующее количественно-качественное соотношение всех потенциальных субъектов в нём.
Успешное решение всех существующих проблем в обществе, затрудненно тем, что меру труда, которая отмечается в строгих семьях, невозможно применить в семьях бедного и среднего уровня. Это явление – теоретического и практического содержания – очень хорошо прослеживается во всех известных (официально и научно установленных) нормативах. Ведь, в сущности, что такое учебный процесс? Это движение, требующее вполне определённых умственных нагрузок. Весь массив детей, вступив на этот путь, с первых же классов начинает убывать. И это убывание последовательно - количественно - сохраняется на всём пути учебного процесса. К финишу приходят немногие. И тут, волей-неволей, приходится говорить о таком параметре как требовательность. Она тоже имеет свою ступенчатость, свою меру требовательности. Вплоть до насилия над детьми. К сожалению, жизнь выдаёт и такие примеры. К чему они приводят, известно из конкретных фактов.
Общество, если говорить серьёзно, до такой степени усложнилось в своих многочисленных параметрах, что выдать подлинно научную теорию для всеобщего практического применения, представляется слишком уж затруднительным. Пресловутый индивидуальный подход, и вовсе перепутал всю колоду карт. И расположить их, в возрастающей по значению последовательности, и вовсе стало невозможным.
Чтобы в этих многочисленных и разнообразных вопросах, хотя бы принципиально разобраться, я и решил посвятить следующую главу – о себе. Своим мироощущениям, и тому, с чего начиналось моё развитие, чему я придавал первостепенное значение (и под чьим влиянием), и в какой последовательности менялись и совершенствовались мои взгляды. Сама судьба позаботилась о том, чтобы в моей личной жизни сконцентрировалось, как можно больше общечеловеческих проблем. Начиная с проблем семейных, предельно усложнённых, и кончая социально-политическими. Все они – своим органически полным комплексом - сопровождали всю мою жизнь.
Насколько мне это удалось, судить, конечно же, читателям.

О себе.

Первая фотография была сделана в 47 году. Я сижу у радиоприёмника, с часами на руке.
Приёмник был единственным в деревне. Работал он тогда от батарей, очень уж объёмных и массивных. Продолжительность работы от них была не столь длительной, поэтому приходилось экономить. Слушали радио в основном вечером, когда все члены семьи находились дома.
Из него мы первые узнали о денежной реформе. Отец собрал все деньги, что были в доме (а они были немалые) и направился в магазин. Пришлось сделать несколько ходок, пока деньги не кончились. В деревне тут же пронёсся слух: Шилов Иван решил жениться. С первой женой закончились отношения.
Истратив все родительские деньги, отец решил известить о денежной реформе, вначале ближайших родственников, а потом и ближайших друзей.
Самыми зажиточными в деревне были, естественно, трудоголики: Саушкин Павел и Правдин Максим. Сын Правдина Максима, Иван, кроме купленных ими кое-каких вещей, забрал из магазина всю водку. Вероятно, она и стала тем разгонным началом, которое, в конце концов, и привела его к могиле.
В доме, после этого праздничного ажиотажа, чего только не было. Множество пузырьков с одеколоном, различной одежды, обуви, инструментов. Всего трудно было перечислить. Но у отца было мало оснований для радости. Тяжким грузом на сердце оставался вопрос с матерью. И только женившись на другой, обрёл на время относительный покой.
Обычно, когда говорят о детях, придают особое значение отношениям их с матерью и отцом. Лично мной – отец и мать – воспринимались, как некие абстрактные, мало значащие явления. Самыми ближайшими, и наиболее ощутимыми родственниками были, бабушка с дедом. Они заботились обо мне, наиболее часто контактировали со мной и потому считались самыми-самыми близкими. А мать, которую я ни разу не видел, и отец, который вёл себя странным и непонятным для меня образом, были людьми слишком уж отдалёнными.
К тому же детские интересы и увлечения, и вовсе отстраняли меня от того, чем жили на тот момент взрослые. Проиграв своим сверстникам все кости, которые я собирал от холодцов всю зиму, чувствовал: вот она – моя первая настоящая беда. А то, что отец не находил себе покоя длительное время, меня это нисколько не волновало. Не особенно огорчился я и тогда, когда отец, со своей новой семьёй, покинул наш дом.
Первое моё большое увлечение связывалось с ружьём. За дверью в горнице висела берданка 32 калибра. Это самое малое ружьё, которое производилось нашей промышленностью.
Как только из дома все уходили, я тут же – за дверь. Снимал с гвоздя ружьё, и начинал работать с затвором. Учился закладывать в ствол патрон и потом, пробовал смотреть через прорезь на мушку.
Когда я решил, что уже достаточно подготовлен, чтобы ходить с ружьём на уток, украдкой зарядил ружьё и отправился к ближайшему озеру. Утки тогда были непугаными (было единственное ружьё в деревне) и мне удалось приблизиться к ним на небольшое расстояние.
Просунув через изгородь ствол, я дождался, когда несколько уток сблизились, прицелился и нажал на крючок. Одна утка забила крыльями, остальные улетели.
Первый трофей, без разрешения добытый, как его представить дома? Ожидался грандиозный скандал. Ничего  лучшего не придумав, я, возвращаясь в дом, спрятал ружьё и утку в сарае.
Первый, кто обратил внимание на исчезновение ружья, был дед. Спросил, не брал ли я его? Я растерянно пожал плечами. Бабушка тут же ко мне: твоих рук дело. И в этот момент заходит к нам учитель, Василий Максимович. С трёх сторон, одни и те же вопросы: где ружьё? Пришлось признаться.
Учитель успокоил деда с бабушкой, заверил их: ничего страшного, дело обычное для мальчишек. И дал мне первый урок обращения с ружьём.
- При неумелом использовании, - начал он, - ружьё может привести к беде. Перво-наперво, что надо запомнить. Это, никогда, ни при каких обстоятельствах, не направлять ствол в сторону людей. Даже, если ты уверен, что в нём нет патрона. Уяснил? – обратился он ко мне.
- Второе. Пришёл с охоты, нужно вынуть из ружья патрон. И, главное, не играть с ним в квартире. В играх частенько забываешь: есть ли патрон в ружье или нет его там.
После серьёзного наставления, я получил право пользоваться ружьём в любое время. Таким образом, ходить в первый класс и ходить с ружьём на рябчиков и уток, я начал в возрасте семи лет.
Говоря о детстве, хочется обратить внимание на условия, в которых начинается развитие детей. Если в доме множество инструментов, (материальных и духовных средств развития), то ребёнку предоставляется богатейший выбор. Нередко он приводит к затруднениям: чему же придать предпочтение. Меня же интересовало всё, и, позанимавшись чем-то одним, охладевал к одному, и переключался на другое.
Учился я под строгим контролем бабушки, и поэтому не знал ни троек, ни четвёрок. Тем более, что учитель Василий Максимович, постоянно бывал у нас. В нашей бане они мылись всей семьёй.
 В какой-то мере он был моим советником и наставником. Приходилось с ним рыбачить и ходить на охоту.
После окончания своей деревенской начальной школы, вставал вопрос: куда же меня направить? В Зырянке жили родственники по линии бабушки. И я стал жить у Теплоуховых. У них был сын. Учился он в старших классах.
Условия для учёбы резко поменялись. Былого жёсткого контроля надо мной, уже не было. И от привычных пятёрок, пришлось перейти на неприятнейшие тройки и четвёрки. И даже изредка получать двойки.
Дом Теплоуховых стоял на крутом и высоком берегу Чулыма. Чуть ниже по течению, берег сменялся невысоким, и там можно было порыбачить. Чем я поначалу и занимался.
У деревенских детей, разнообразие по занятиям, (в отличие от городских), слишком уж большое. И если кто-то ими увлечён всеми, то времени на подготовку уроков, может свестись к минимуму. Я относился именно к таким школьникам. Отчего успеваемость начинала быстро убывать. Но это в большей степени тревожило бабушку, чем меня. Она, при каждой встречи со мной, заглядывала в дневник, и её недовольство было слишком уж серьёзным.
Разнообразие по увлечённостям, помимо учёбы, и в новых условиях было довольно-таки большим. Ловля рыбы позволяла осваивать новые способы её. И что особенно было интересным, кроме знакомых рыб, прибавлялись и не знакомые. Это – стерлядка, кострюк, осётр. Ловили их тогда на самоловы. Это большие, хорошо заточенные крючки, которые закреплялись на шнуре. Шнур этот мог достигать  многих сотен метров.
Каких-то особо строгих запретов, на этот варварский способ ловли рыбы, тогда не существовало. И эта снасть у Теплоуховых висела у входных дверей объёмным тюком на самом видном месте.
Кроме самоловов, использовались, конечно же, и сети и корчажки. Была у Теплоуховых и своя лодка. Я, как заядлый рыбак, не упускал случая, чтобы с Виктором или с его отцом, порыбачить.
Так как в моих книгах, ведущим сюжетом является сам процесс развития, и условия формирования детских увлечённостей, то и приходится перечислять все виды физического и умственного  развития.
Из спортивных игр в Зырянке, кроме традиционной лапты, были ещё более популярными – волейбол и футбол. Увлечение ими доходило до того, что на подготовку уроков уже не хватало времени.
Но что ещё было тогда особенно заразительным, так это игра в зоску. Это спортивный снаряд (если его можно таковым назвать) с кусочком свинца, прикреплённого к небольшому кусочку меха. Он имелся почти у каждого школьника. И им занимались всюду, даже в классах. Стихийно организовывались соревнования. Кто дольше сможет его подбрасывать вверх. Также стихийно определялись свои чемпионы в каждом классе.
Подходя к моменту обобщения, хотелось бы сказать, что в те школьные годы, было крайне редким явлением – курение. И это благодаря тому, что было так велико разнообразие по игровым увлечённостям.
 С послевоенных времён, этот общий процесс заметно убывал, и школьники с большей охотой начинали наращивать увлечения иного свойства. Негативного.
По ходу повествования, к этим признакам, придётся постоянно обращаться. Они не столько разнообразны, зато более существенны в значениях беды, серьёзных неприятностей.
Хозяин Теплоуховых, дядя Тимофей, был заядлым охотником и рыбаком. Охота на медведя, которая оказалась для него не столь удачной, оставила на его теле яркие отметины. От уха до плеча красовались шрамы.
Он не раз рассказывал о том печальном событии. Мне остаётся лишь повторить его.
Пошли они с приятелем на медведя. У обоих были одноствольные ружья. Встретились с ним они на открытой местности в сосновом бору. Оба выстрела оказались не столь удачными, и раненый медведь набросился на Тимофея. Приятель его испугался, бросил ружьё и сбежал с места охоты.
Прибегает он в деревню и объявляет жителям: Тимоху задрал медведь. Мне удалось убежать.
Когда вся деревенская компания пришла к месту охотничьего происшествия, Тимофей лежал под мёртвым медведем. С левой стороны его тела была содрана кожа, и вся она была залита кровью.
После, когда Тимофея привели в чувство, он рассказал, что ему удалось достать нож из-за голенища, и нанести медведю смертельный удар. Приятеля же своего, он грозился убить. И тот, если случалось, что Тимоха шёл ему навстречу, спешил свернуть в сторону. Так продолжалось несколько лет, пока злость Тимофея не ослабла.
Не смотря на то, что в доме Теплоуховых было интересно и уютно, всё же меня постоянно тянуло домой. В мою родную Чарочку. И я убегал туда, даже тогда, когда зимой морозы доходили до 50 градусов. Стоило лишь учителям объявить, что при морозе в 40 градусов, можно не приходить в школу, как я тут же, из школы устремлялся к родному очагу.
 Пробежать нужно было 25 километров. Семь километров до Богословки. Затем, до Красноярки пять или шесть километров. Полями. Дальше, до Торбыково – пойменным промежутком.
От Торбыково до Чарочки дорога проходила в сосновом бору. И всё это расстояние нужно было пройти как можно быстрее. Дни зимой были короткими. Только добежал до Красноярки, темно. Дальнейший путь во мраке.
Дома меня бабушка встречала не очень приветливо. – Что же ты вытворяешь! Да можно ли в такой мороз! И вместо горячего ужина, остывшее, что оставалось на кухне. Может быть поэтому, я никогда  не простывал.
Простывал же я, как это не выглядит парадоксальным, от людской доброты и ласки. Были такие случаи, когда заглянув погреться к кому-нибудь в Красноярке, меня отказывались выпускать в ночь на мороз. Кормили горячим ужином, поили горячим чаем с малиновым вареньем, предоставляли тёплую постель. Утром я вставал с кашлем, насморком, и даже с лёгким недомоганием. И причина в этом – естественная. Разность температур.
Не могу сказать, сознательно ли бабушка встречала меня холодным кушаньем, и нарочито серьёзной трёпкой, но болезненных последствий от её воздействий, не было. И это научно вполне объяснимо. Любое расслабление, резкий переход с одного температурного режима на другой, не может не сказываться на здоровье.
Были случаи, когда бегая по тонкому льду, я оказывался в ледяной воде. И если я мокрый прибегал домой, бабушка хватала со стены тяжёлое холщёвое полотенце, и гоняла меня потом им по комнате. Ни о какой простуде потом, не было и речи. Прояви она ласку, да нежность ко мне, эффект мог бы оказаться иным.

Закончив пятый класс в Зырянке (и не очень успешно), вставал вопрос: куда же меня в дальнейшем направить? Решили – в соседнее село Окунеево. Там была школа-семилетка, интернат, и более короткий путь от деревни. Пролегал он двумя маршрутами. Первый, короткий, по прямой. Но зимой по нему не было дороги. Приходилось добираться до Окунеево через Торбыково. То есть, вначале идти - вправо, а потом, от Торбыково – влево. На один-два километра, путь оказывался длиннее.
Интернат представлял собой одно здание, но построенное таким образом, что две самостоятельные квартиры находились под одной крышей. Между ними был промежуток, в котором зимой хранились продукты и дрова.
В правой комнате располагались девочки. Их было больше. Левую комнату занимали мальчики. В каждой из комнат имелась печка. За всем этим хозяйством следила хозяйка дома.
Сама школа находилась в сосновом лесу и располагалась на берегу высокого увала. Внизу его виднелась низменная равнина. За ней – река Кия.
Оказавшись здесь, я, как заядлый рыбак и охотник, решил ознакомиться с новыми природными ресурсами. С местными мальчишками бегал на речку ловить рыбу. Узнав, что в лесу имеется загадочное озеро, с названием Чертаны, решил побывать там.
Когда мы подошли к озеру, заметили уток, плавающих в разных местах озера. Подойти к ним поближе было не трудно. Вокруг, кроме больших деревьев, было множество кустарников.
Одну утку удалось подстрелить. Но как к ней добраться, если озеро было окружено своеобразным одеялом из кочек, дёрна, мелкой густой растительности. Оно лежало на воде, и когда начинаешь идти по такому одеялу, оно медленно погружалось в воду. Я не привык долго раздумывать, разделся, и пошёл к открытой воде. Проплывая вдоль берега, я пробовал в некоторых местах взобраться на него. Но всё вдоль берега было плавающим, точнее, лежащим на воде. И всё же, подтащив к краю воды несколько жердей, нам удалось и порыбачить. Водились в этом озере в основном гольяны. Это мелкая рыбёшка, очень тёмного цвета и очень жадная до червячков. На три-четыре крючка, могли сразу на всех появиться.
Водились в том озере и карасики с линьками. И тоже особенно тёмными по окраске. Пребывание на озере Чертаны оказалось для меня чрезвычайно интересным.
Об этом я говорю в основном только потому, чтобы лучше определиться с главным предназначением детей: с их отношением к учёбе. Сколько на этом пути может появиться отвлекающих моментов. Зимой, в любую погоду – лыжи, коньки. Но хотелось ещё, и каким-то путём, заработать. В то время принимали сосновую шишку. Бегали в лес, и с макушек поваленных деревьев, набирали десять-двадцать килограммов.
Но это были развлечения, если говорить обобщённо, развлечениями позитивного характера. В количественном соотношении, детей, увлечённых спортом, добрыми занятиями, было не так уж и много. Наибольшая часть детей предпочитала позицию болельщиков. Кто-то на лыжах или коньках, кто-то в качестве наблюдателей.
И вот некоторые, будучи пассивными в делах, своего же развития, начинают проявлять активность в делах не столь своевременных. Одна девочка, по фамилии Овечкина, начала вдруг заметно полнеть. Забеременела. В школе разразился грандиозный скандал. Родители взбунтовались, начали обвинять учителей в том, что они охотно поддерживают тех учеников, которые всё чаще начали задавать им вопросы подстрекающего характера. Можно ли целоваться в 14-15 лет? А если это любовь? И прочие - подобного содержания.
В деревнях, сёлах, всё ощутимей начали сказываться первые признаки сексуальной революции. Ранние желания, которые до того времени, наиболее мощно (родительскими средствами и официальными) сдерживались, получали всё большую и большую снисходительность. Мера эта нарастала вместе с нарастанием материального благополучия. Вот только почему то, с увеличением денежных средств, большинство людей предпочитало их тратить на извечно порочную триаду: курево, алкоголь, секс.
Ещё большим потрясением для села Окунеево, оказались события, связанные с попыткой самоубийства, на почве несчастной любви. Из четырёх человек, работавших в сельсовете, только техничка не решилась покончить с собой. Все остальные, словно сговорившись, в какой-то загадочной последовательности, пошли на своеобразную демонстрацию перед своими обидчиками.
Председатель сельсовета был женат, но влюбился в учительницу. Ему сделали замечание по партийной линии, и по линии, сугубо семейственной. Он взял мелкоколиберку, и выстрелил себе в грудь. Вероятно, хорошо знал анатомию, и потому, пуля не задела ни один крупный кровеносный сосуд. Отделался лёгкой операцией.
Его помощник решил жениться. Но его избранница не понравилась родителям. И он решил использовать протест, ранее проявленный его начальником. Он также удачно выстрелил себе в грудь из мелкоколиберки.
Родители протестующего ребёнка, были в селе одними из наиболее трудолюбивых и способных. Об этом можно было судить, хотя бы потому, что они, единственные в селе, смогли построить двухэтажный дом. Желая жить в одном доме со своими взрослеющими детьми, они не стали их отделять от себя. Но видимо, в отношении своих детей, они были не столь строгими. Ребёнок вырос капризным, и очень чувствительным на любой отказ родителей удовлетворять его желания.
Третий работник сельсовета – женщина. Она также, из-за несчастной любви, решила уйти из жизни. Но огнестрельным оружием она не располагала, и решила использовать средство, не столь эффективное. Глотнув уксусной эссенции, она лишь на время лишилась своего протестующего голоса. В дальнейшем пришлось молча выражать протест своим обидчикам.

Учился в селе Окунеево я два года. На школьной фотографии представлены все ученики и все учителя. Из учителей самой примечательной фигурой был Лука Михайлович. В детстве он переболел полиомиелитом, и она его так преобразила, что он выглядел ужасно. Левая рука висела как тряпка. Когда он садился за стол, он её поднимал и клал на стол, как абсолютно безжизненный орган. На спине выступал небольшой горб и всё тело, как бы переломленное посередине, образовывало угол. Вся тяжесть тела приходилась на правую сторону, и он был вынужден опираться на трость.
Несмотря на такое уродство, он был женат на учительнице начальных классов. У них было четверо детей. Девочек. Передвигался он с большим трудом. Каждый шаг его был не просто болезненным - мучительным.
Вся его жизнь, поневоле, сконцентрировалась на книгах. Иного времяпровождения у него, попросту говоря, не было. В школе он мог вести любой урок. С удовольствием заменял любого учителя, если тот по каким-то причинам отсутствовал. Запомнился он мне тем, что позволял с учениками кое-какие шалости. Порой, не очень-то, приятные.
На уроки физики приносили электрическую машину. Лука Михайлович вращал два диска и просил всем ученикам класса образовать цепь, взявшись за руки. Затем один из учеников брался за один шарик, а другому (последнему в цепи) за другой. Электрический ток пробегал по телам всех учеников. Девочки начинали визжать, а то и всхлипывать, мальчики старались не показывать своих болезненных эмоций.
Вот так состоялось и моё первое знакомство с электрическим током. Почему то ощущения запомнились, как крайне болезненные. Впоследствии приходилось испытывать панический страх перед ним.
Лука Михайлович прожил недолго. Сознавая, что приходит конец, он перед смертью просил, чтобы провожали его в последний путь ученики с учителями. Что и было сделано.
Закончив шестой класс, я продолжал учёбу и в седьмом. Часть учеников, из числа неуспевающих, сошла с учебной дистанции. И я стал испытывать первые признаки того, что могу – вполне естественным образом – сойти с неё. Это меня, если и тревожило, то только потому, что приходилось представлять реакцию бабушки.
В шестом классе, по моей настойчивой просьбе, мне сделали два, наиболее желанных подарка: ружьё двадцатого калибра и фотоаппарат «Смена». Ружья в то время продавались свободно. И так же легко можно было закупить необходимый провиант. Все эти дела организовывал дед. Бабушка же, была против таких игрушек. Считала, что на первом месте должна быть учёба, а не какое-то там баловство. Но дед, в этом отношении лучше понимал меня. К тому же он любил дичь, которую я с особой лёгкостью добывал.
Дорога из Чарочки в Окунеево, если идти по прямой, проходила лесом. В тех местах приходилось изредка встречать, особенно в тёплое время года, медведей. Я, на всякий неожиданный случай, носил с собой два патрона с пулями. В тех местах можно было увидеть лосей, диких коз. Был случай, когда, такой же мальчишка, как я, из деревни Торбыково, встретился с медведем по осени, и смог застрелить его. В деревне такого мальчишку местные жители начинали воспринимать героем.
В общем, жизнь моя протекала, как бы в двух параллельных направляющих. С одной стороны – учёба, от которой никуда не денешься. И ощущалась она, как явление сугубо насильственное. Насильственное, со стороны родителей, учителей. Да и самой официальной идеологии.
С другой стороны, непонятно каким образом, рождались и психологически закреплялись, личные пристрастия и увлечения. И нужно было эти две линии, как-то органически совмещать.
Анализируя все свои ощущения детских лет, приходится признавать, что учёба для детей, в большинстве своём явление – насильственное. И если хотите – противоестественное. И главное, в этом особо деликатном процессе, не переборщить, не перегнуть палку, как в народе говорят. Завышенная требовательность, переходящая в насилие, может оказаться непосильной для ребёнка. Она может запросто войти в ступор, и из него потом будет не просто выйти. Нужен какой-то, особо плавный переход, от одной меры требовательности, к другой, чтобы умственная нагрузка не наращивалась сплошными ощущениями неприятностей.
С каждым переходным классом, мера сложностей учебного материала, возрастает. И если не успевать его усваивать, то рано или поздно он будет восприниматься непосильным.
С детских лет я привык быть в постоянном движении, и находиться подолгу в замкнутом пространстве, не мог. Учебный класс, помещение интерната, меня угнетали. В какой-то момент я начал это сознавать. Выходя из школы, я направлялся в лес, и старался повторить в памяти всё то, что говорилось на уроках. Увлёкшись таким умственным процессом, я не замечал, как преодолевал расстояние до дому. Дома от бабушки получал соответствующую трёпку, а утром, она меня рано поднимала, и я шёл тем же маршрутом в школу.
Но как я не пытался добиться того, чтобы жить дома, и ходить в школу из Чарочки в Окунеево, мне не могли это позволить. И причин таких было несколько. Это и погодные условия, и звери, которые могли встретиться на пути. Но больше всего казалось невозможным готовить уроки при таком образе жизни. Поэтому, то я жил какое-то время дома (чаще всего, в тёплое время года), то жил в интернате.
Зимой, все мы из интерната, каждую неделю уходили домой. Дома нам варили борщ, замораживали его, и в таком виде несли в интернат. Отколов кусочек и разогрев его, получали обед. В замороженном виде использовали и молоко. Кроме этого, если надоедала такая пища, могли что-то сварить или поджарить.
Я не любил, ни варить, ни жарить. Мне проще было на лыжах пробежать десять километров и поесть дома. Что я и делал частенько. Бабушка постепенно привыкала к моим неожиданным визитам, и, со всё большей и большей снисходительностью, встречала меня. В таком учебном режиме, я и закончил Окунеевскую семилетку.

Дальнейший путь лежал в село Чердаты. Пошёл я осваивать новую местность с дедом. Он решил мне найти квартиру из числа зажиточных семей. Около больницы был дом краснодеревщика. Он меня и определил туда. У хозяев был сын моего возраста. С ним я подружился с первых же дней, и с ним впоследствии пришлось знакомиться с местностью.
Село располагалось, большинством своих улиц, вдоль протоки, под названием Уюк. Соединяясь своими концами с рекой Чулым, протока образовывала довольно-таки крупный остров. Называли его – Церковным, хотя мы его чаще называли – кедровым. Но попасть туда можно было только на лодке. У хозяев она была.
Средняя двухэтажная деревянная школа располагалась в центре села. Рядом со школой был клуб. По архитектурным признакам его, можно было судить, что клуб этот был ранее церковью. Вокруг него росли крупные сосны, и всё это место было обнесено изгородью.
Неподалёку от школы, стояло другое двухэтажное здание. По своей конструкции и размерам, было схоже со школой. Это был детдом. Жили в нём взрослые дети. На школьной фотографии, среди всех учеников, легко угадываются дети из Прибалтики.
С первых же дней учёбы, у меня появились друзья, и мне приходилось изредка бывать в детдоме. Жили детдомовцы, по всем признакам, намного лучше, чем большинство местных. Питание у них, как и положено было во всех государственных учреждениях, состояло из трёх блюд. Детдом имел своё подсобное хозяйство, и в нём приходилось трудиться и детям.
В детдоме имелись мастерские: пошивочные, столярные, слесарные. На фотографиях, сделанных мной, они были запечатлены. Имелся богатейший набор музыкальных инструментов, об балалайки до пианино. Кружок по изобразительному искусству, позволял создавать свою картинную галерею. С точки зрения развития детдомовцев, они имели на порядок лучшие условия, чем вся деревенская молодёжь.
И всё же, несмотря на идеальные условия, дети по своим признакам развития, лишь незначительно превосходили развитие семейных детей. И в среде детдомовцев было множество проблем.
Казалось бы, профессиональные воспитатели, строгий педагогический контроль, должны бы были обеспечивать наиболее успешное развитие их, по всем параметрам. Но и они растягивались по своим физическим и умственным данным, в длинную диагональную цепочку.
Вопросы воспитания детей до такой степени загадочны, что, даже при идеальных условиях, выдаются такие результаты, что многим свидетелям этого процесса ничего не остаётся, как в недоумении разводить руками. Приведу конкретный пример, показательно иллюстрирующий это явление.
Среднюю Чердатскую школу возглавляли два главных человека: директор этой школы - Климов и его заместитель – Прушинский. У того и другого были сыновья моего возраста.
Прушинский Валентин учился на одни пятёрки, закончил школу с золотой медалью, и поступил потом на физико-математический факультет Томского университета.
Сын директора школы, Климов Владимир, начал с восьмого класса демонстрировать свои не лучшие пристрастия. Вот один такой характерный пример. Поехали мы за клюквой. На нескольких моторных лодках, (было нас человек тридцать) проплыли протокой, поднялись по Чулыму до того места, где находилось это болото. Естественно, за чем приехали, за то, тут же, и взялись. Разбрелись по болоту и начали собирать клюкву. Примерно, через час, послышались весёлые пьяные голоса. Как выяснилось потом, Володя стащил у матери-врача несколько пузырьков со спиртом (а они по 200 грамм) и, не разбавляя его водой – хвастаясь друг перед другом – начали, глоток за глотком, принимать его внутрь.
Когда стемнело, мы собрались все у костра. Володя со своей компанией, отделившись от основной группы, устроили нам небольшое концертное представление. Хочется сказать, всем было очень весело. Веселись и они, но до тех пор, пока их внутренние ресурсы полностью не истощились. И это, внезапно наступившее бессилие, разбросало их по болоту в разных местах.
Как только стало светать, мы закусили и пошли собирать клюкву. Кто-то из компании Володи очнулся первым, побрёл разыскивать своих друзей по алкогольному счастью. Собравшись вместе, они долго делились своими ощущениями от спиртного. Заглянув в свои сумки, выяснилось, что пузырьки со спиртом пустые, похмеляться нечем. Кто-то пожаловался на сильную жажду. Чистой воды не было, напились болотной. И вновь опьянели – и настолько сильно – что с трудом удерживались на ногах. Настроение становилось не столь весёлым. Кого-то стало тошнить, кто-то пристроился к кочке, уткнулся лицом в мох.
Среди нас не было взрослых. Что делать с пьяными, как им помочь, никто не знал. А дело принимало не шуточный оборот. Один уж ползал на четвереньках, и издавал стонущие звуки. Другой был смертельно неподвижен. Сам же виновник происшествия, принимавший спирт и раньше, чувствовал себя относительно не плохо.
Когда зашла речь о движении в обратный путь, пришлось пострадавших от спирта, тащить к берегу, как с поля боя. Кого на руках, а кого, толкая в спину и под зад, сопровождать общее шествие шутками и насмешками.
На берегу, на отмели, решили освежиться. Наставал ответственный момент. Но ответственный - для кого? Среди нас – руководителей и наставников – не было. Те же, кто приходил в себя, бросался в воду и устремлялся в мощные потоки воды. По существу, ситуация складывалась - критической. Из тех, кто спортивно держался на воде, был я. Волей-неволей приходилось рисковать. Дело доходило до рукоприкладства. С трудом вытащив кого-то на берег, он вновь рвался в воду. Говорил, что в воде ему легче, лучше. Что оставалось делать? Отрезвлять кулаком.
Возвратились домой все в полном составе. Никто не потерялся и не пострадал. Ясно, что каждый из родителей должен был спросить: где же твоя клюква? Что мог ответить тот, кто развлекался спиртом? Мог лишь отшучиваться: где же ей быть –  на болоте.
Родители, которые были не столь интеллигентны, могли устроить грандиозный скандал своим начинающим алкоголикам. И не исключено, с использованием средств, далеко не педагогических. Но как могли встретить сына родители, занимавшие в селе высшие должности?
Оба родителя Володи, действительно, люди – в высшей степени – интеллигентные, если интеллигентность определять по Чехову. Они не способны были повысить голос, мощно сконцентрировать своё внимание на дурном поступке. Олицетворяли тот тип учителя и родителя, которые придерживаются советов  книжной педагогики. Вот только практический эффект от такой педагогики, оказывается не столь высоким. По всем своим поведенческим данным, Володя полностью вышел из-под контроля своих родителей, и раньше времени стал самим собой.
Учился он - посредственно, (не увлечённо), и если бы не был сыном директора школы, то с особым удовольствием бросил бы её. Но его опекали все учителя школы и, таким образом, что называется, перетаскивали его из класса в класс.
Активность в большей степени, он проявлял в делах не столь одобрительных. В общем, как продукт воспитания, не мог радовать своих интеллигентных родителей.
Реальная жизнь, по каким-то своим законам, выдаёт некоторых людей контрастирующими парами. От одних родителей выходит - оболтус, (назовём его так), от других – идеально-показательное явление. Я, имею ввиду сына зауча школы, Прушинского Валентина.
Нервы людей так устроены, что обладают свойством физической инерции. Стоит только какое-то время побыть в том или ином напряжении, как это напряжение становится неким внутренним потенциалом. Получается что-то вроде разгонного начала. И тогда человек оказывается зависимым от этого разгонного начала. Особенность такого состояния - в качественном содержании его. Если кто-то пристрастился к делам вредным, тот и будет потом чувствовать склонность к ним. И наоборот, пристрастившись к делам только позитивным, будет стремиться их придерживаться. Вот как это выглядит на конкретном примере.
Валентин, таким образом был настроен с детства, что жил потом в полной мере только учебным материалом. Он его увлекал, он считался для него самым интересным. Где бы он не находился, дома или в школе, разговоры были только о том или ином школьном задании.
В личностном отношении, явление это редкое. Но оно потому и редкое, что своей мерой труда выходит к пределу. К тому пределу, который потом определяется высшими показателями: золотой медалью.
Попробуем рассматривать учебный процесс, с точки зрения времени, которому уделяет каждый ученик свои занятия. И что мы получим в цельно-динамическом виде? Вполне определённую градуированную диагональ: от самого малого времени по занятиям, до того предельного, которым живут немногие ученики.
Учебный материал – по ходу своего последовательного расположения – растёт и усложняется. И, следовательно, требует всё большего и большего времени от учащихся, чтобы его основательно (не отставая) усваивать.
Какой бы одарённый ученик не был, но запомнить всё, что требуется запомнить, занимаясь лишь урывками, невозможно. И уж тем более невозможно удерживать в голове весь тот объём знаний, который ученик получает за год, чтобы потом успешно сдать экзамен. Поневоле приходится прибегать к шпаргалкам.
Нужно прямо говорить, что объём учебного материала таков, что он вынуждает всех учеников жить именно этим материалом. То есть, как можно меньше отвлекаться от него на другие – не школьного содержания - увлечения. Анализируя распределение времени учеников на их увлечения, можно заранее определить: в чём кто-то - проигрывает, в чём кто-то - выигрывает.
Школьные программы составляются таким образом, чтобы обеспечивать гармоническое развитие личности. К базовым естественным наукам, подсоединяются гуманитарные науки, искусство, спорт.
Одновременно, всем этим успешно заниматься, не каждому удаётся. Валентин – успевал. Перед уроками, на переменах, кто бы к нему не обращался за помощью, он всем её увлечённо оказывал. По существу, в каком бы классе он не учился, он уже был готовым учителем.
Наблюдая за его поведением, я завидовал ему. Но у меня набиралось слишком уж много отвлекающих моментов. Жить среди чужих людей, каждую неделю бегать домой. Всё это мешало в подготовке уроков. Не забывал я и об охоте, о рыбалке. Были случаи, когда я пропускал уроки. Нередко возникало ощущение: всё! На этом конец. Пора сходить с надоевшего, и со всё усложняющегося курса. Но как только перед глазами вставал недовольный образ – моей суровой бабушки – желание, бежать из школы домой, пропадало.
Проживал я в доме краснодеревщика не долго. В Чердатах появился мой земляк, Костин Анатолий, и пригласил меня в тот дом, где он обосновался. Жила в том доме вдова с дочерью нашего возраста. Кроме них, снимала жильё ещё одна девушка, ученица девятого класса. Подобралась вот такая компания: два мальчика и две девочки. Создавались условия, не очень-то способствующие подготовке уроков.
С возрастом, нарастал и такой мощный фактор, отвлекающий от учёбы, как первое внимание к девочкам.  Анатолий решил опробовать свои способности Донжуана. И без долгой предварительной подготовки, ничего лучшего не придумал, как перед девочками распечатать пачку с презервативами. Дочь хозяйки, Валя, по-своему оценив его намёк. Подошла к нему, и с такой силой влепила ему пощёчину, что тот отлетел в мою сторону. 
Если бы я его не поддержал, то он мог бы упасть на пол. Сердобольная Глафира подбежала к нему, и нежно поглаживая покрасневшую щеку Анатолия, утешительно и шутливо прикоснулась к ней своими губами. И Валя, вместо ожидаемой злости и возмутительного монолога, сопроводила свой акт заразительным смехом.
Анатолий, приходя в себя, не выражая и малейших признаков обиды, с гордостью заявил: с этого и должна начинаться настоящая любовь. А, в общем-то, я ничего плохого и не имел в виду.
- И я так поняла, - ответила Валя. – Но, шутки ради, в особых случаях, не лишне проявить свой характер.
- Не переборщила ли ты с ним? – иронизировала Глафира.
Впоследствии, случаем этим, Анатолий гордился, и в упрёк мне, не раз заявлял, что я, и за всю жизнь не получу от женщин, такого подарка. Я, пожимая плечами, отвечал ему: и зачем он мне.
Жили вчетвером мы мирно, без приключений, но в ущерб успеваемости. Как-то получалось само собой, что мы больше развлекались, чем просиживали за учебниками. Частенько играли в карты, совместно устраивали не только чаепития. Появлялось, то от одного, то от другого, горячительное. Слегка опьянев, устраивали танцы. Сблизившись, осмеливались прикоснуться губами к щёчке партнёра. В качестве осознания своих чувств, рождались первые поэтические строки. Поцелуй за поцелуем, словно веточки в костёр.
Кто бы, что не говорил о ранней дружбе между мальчиками и девочками, но возникала та преждевременная излишняя раздражительность, от которой и сны рождались не учебного содержания и поток знаний на пути к серому веществу мозга начинал встречать добавочные сопротивления. Оба мы, познавательно расслабившись, стали всё чаще получать двойки. Но, чувствующие удовлетворение от своего времяпровождения, до какого-то момента,  нас это не особенно тревожило. Пытались больше заниматься, пытались исправлять плохие оценки.
Наши отношения с девочками, (словно мы подключились к независимой от нас автоматической программе) наметились ко всё большему сближению.  Но тут, перед новым годом, в школе разразился большой скандал. Одна девочка из восьмого класса, и вторая – из девятого, обнаружили себя с увеличенным животом. И как это было в те времена, родители весь свой гнев направляли на учителей. Мол, это они своими вольными разговорами, о вполне естественной дружбе между мальчиками и девочками, провоцируют их на преждевременный секс. Обвиняли и государственные органы, которые своими презервативами заполнили все деревенские магазины.
Не нравилось родителям и то, что в школах рано детей знакомят с пестиками и тычинками, преподают не только анатомию, но и физиологию.
Но особенно родителей возмущало то, что в школах начинали вводить уроки полового воспитания. И оно было оправдано, хотя бы тем, что в деревнях продолжали сохраняться варварские способы избавления от нежелательной беременности. Проблема, сжатая с двух сторон обеими основательными аргументами, не могла найти своё оптимальное решение. Все были правы, но от этого естественный процесс, не мог существенно измениться.
Проблема, по сути, обострилась только потому, что ученицы, забеременев, оказывались в самой школе. В деревнях же, в сёлах, многие девочки, начиная с четырнадцати лет, выходили замуж, и никто на это не обращал никакого внимания.
Всё дело в семьях, родители в которых подразделяются: на - серьёзных, и не очень серьёзных. В серьёзных - создаётся строгий порядок, и дети уходят дальше по учебному курсу. Прерывание его, пусть даже по уважительным (любовным) причинам, вызывает у них беспокойство. Они и создавали по всей стране большой скандал.
В бедных (я бы назвал их – простенькими семьями) родители не очень-то беспокоятся о своих детях. Они рано бросают школу, рано вступают в сожительство, и рано рожают. От таких родителей скандалов не возникало. Они продолжали жить по своим неписаным обычаям.
Что касалось нашей любви, то она резко оборвалась. Продолжения не последовало. К тому же родители, узнав, что мы оба скатываемся в разряд неуспевающих, подняли настоящую тревогу.
В деревне были две наиболее энергичные женщины: одну называли – Костихой, другую – Шилихой. Обе начали одновременно действовать.
У Анатолия в Зырянке (районном центре), жили своими семьями, две сестры и старший брат. Все занимали видное официальное положение. И вот их мать, что называется, не в шутку разошлась. Она учинила всем им разнос. Мол, как вы могли допустить, что живя в роскоши, позволяете своему брату, жить в чужой квартире и каждую неделю бегать за десять километров туда-сюда. О какой тут учёбе может идти речь!
После такого разговора матери со своими детьми, Анатолий из Чердат перебрался к брату в Зырянку. Там, оказавшись в наиболее благоприятных для учёбы условиях, он вовремя выправил свои двойки и смог закончить восьмой класс. И далее, получить, вполне приличный, аттестат зрелости.
Моя учебная жизнь складывалась не столь удачно. Чувствуя, что я слишком отстал, всё навязчивей начинали одолевать мысли о том, чтобы навсегда распрощаться со школой. Предчувствуя, какой ожидает меня скандал дома, я пробовал сочинить весомый отчёт перед бабушкой. Но стоило мне заговорить об этом, как бабушка, смекнув, в чём дело, схватила ремень, и с силой ударила им мне по спине.
В доме был дед и тётя. Оба какое-то время отмалчивались. Бабушка же не унималась. Со слезами на глазах, не то от горя, не то, от гнева, она продолжала отчитывать меня, и время от времени, замахивалась ремнём.
Когда бабушка слегка успокоилась, решила высказать своё мнение тётя. Она говорила: подумаешь, беда какая! Ну, посидит два года в одном классе. На втором году легче будет заучивать знакомые уроки.
Поддержал и дед тётю: стоит ли так уж отчаиваться. Мол, какие его годы. Успеет наверстать упущенное.
Но бабушка на этом не успокоилась. На следующий день она решила лично наведаться в школу. Решительно, гневно врывается в учительскую и, заявив, кто она и зачем пришла, начала обращаться, то к одному преподавателю, то к другому. Её обступили, пригласили присесть. Но она отмахнулась, ответила, что ей некогда рассиживаться. Попросила объяснить, почему это её любимый внук стал неуспевающим.
Из своих кабинетов вышли директор школы и завуч. Все они, перебивая друг друга, пытались втолковать бабушке, что от них мало что зависит, если ученик каждый день приходит в школу недостаточно подготовленным. Бабушку такие объяснения не воспринимались убедительными.
Разговор между ними был не очень долгим, потому что бабушка, как быстро влетела в учительскую, с такой же скоростью вскоре, и вылетела из неё. Я стоял в коридоре и дожидался своего приговора. Вышла ко мне классный руководитель и, пытаясь утешить, подвела итоги. Мол, до конца учебного года осталось немного времени. Как посещал уроки, так и дальше их можешь посещать. Сможешь наверстать упущенное, хорошо. Не сможешь по каким-то предметам сдать экзамены, будешь сдавать осенью. А не сдашь осенью, придётся повторить восьмой класс.
С бабушкой мы зашли на квартиру, где я проживал. Ознакомившись с обстановкой, она сделала свои выводы. Их она мне высказала, когда я провожал бабушку.
- В таких условиях, - рассуждала она, - не до учёбы. Нужно искать другую квартиру. Такую квартиру, где в доме строгий порядок, и где каждый занимается своим делом. Подыскать тебе я её не смогу. Я тут никого не знаю. Попытайся сам осмотреться вокруг. С таким напутствием мы и расстались за селом.
Весной в школе разразился ещё один мощный скандал. Ученик восьмого класса, рослый сильный красивый мальчуган (Валерий Яткин) влюбился, ни в кого-нибудь – в своего преподавателя. Квартировала она неподалёку от его дома, и они, по пути домой (или по пути из дома), частенько встречались. И как-то незаметно их дружба перешла в большую любовь. Вероятно, настолько большую, что Валерий стал всё чаще получать плохие оценки. Родители их заставали ни раз. И не столь в дружеских, сколь в любовных  отношениях.
Родители Валерия (особенно мать его) были под стать моей бабушке. А может быть ещё и круче. Они настолько вели себя несдержанно, что об этом узнали не только в школе. Всё село заговорило об этом. Вот она активность – в своём крайнем проявлении. Не трудно было представить положение молоденькой преподавательницы по химии. В пору, хоть из села убегай.
Стремясь проанализировать учебный процесс с точки зрения его сдерживающих факторов, поневоле приходишь к выводу, что в старших классах – сексуальный фактор - становится наиболее ощутимым. Начинается он с лёгкой увлекательной болтовни о дружбе, быстро и незаметно переходит в активную фазу настоящей любви. А там – неожиданные заявления родителям. Не хочу - учиться, хочу – жениться.
Правительство создаёт указ о всеобщем обязательном восьмилетнем образовании, а до него недотягивает основная масса детей. Никто тогда не вёл соответствующей статистики, но приблизительные данные не трудно представить. Попробуем их выдать по той местности, которая окружала Чердатскую среднюю школу.
Наша деревня Чарочка, как это видно по школьным фотографиям, имела семь учеников восьмого класса. Примерно такое же количество учеников училось из местного детдома. Из деревни Прушинское (вдвое большего) я не знаю ни одного, кто бы ходил в Чердаты. Вероятно, они учились в ближайшем селе – Иловка.
Из пяти деревень, кроме перечисленных мной, ещё набиралось пять учеников. Общее количество учеников в восьмом классе немногим превышало тридцати. Часть их в последующем убывала, и аттестаты зрелости получали в меньшем количестве. Что и говорить, лозунг В.И.Ленина – учиться, учиться и ещё раз учиться – затрагивал лишь малую часть детей из общего количества.
Проблема с учёбой, с получением знаний, как видим, не социально-политическая, а скорее – психологическая. Возможности учиться у всех есть, но желания учиться, начиная с начальных классов, почему-то – в количественно-качественной последовательности – убывают.
Учебный класс очень чётко осознаётся каждым учеником. Ведь если класс из тридцати учеников, то он - система. В ней (с учётом своей успеваемости) занимаешь какое-то, вполне определённое, место. Общая картина, как на беговой дорожке: кто-то – впереди, кто-то – сзади. Кто сзади, выбывает из общего потока, остальные движутся дальше. И так на всём протяжении единого учебного процесса.
Нужно сказать, что не каждый ученик легко и безболезненно сходит с учебной дистанции. Для кого-то этот уход  драматичен, полон тяжелейших переживаний. Я, во всяком случае, чувствовал себя растерянным. Ко всем своим былым увлечениям настолько охладел, что даже встречая в поле лесу, не испытывал к ней никакого интереса. Терялся интерес и к спорту.
Отсиживая последний месяц в классе, я подолгу глядел из окна на улицу, и завидовал каждому прохожему. Вот они счастливцы, - размышлял я, - у них никаких забот.
Учителя отступились от меня, никто не вызывал к доске. Это особенно было неприятным и унизительным. И что больше всего угнетало, так это сознание, что ты, как бы, уже в числе выбывших. Вроде бы ты ещё в школе, и в то же время, тебя уже – по существу – нет.
Внутренне я настолько устал от такого состояния, что не выдержал затянувшейся для меня психологической пытки, и с большой перемены сбежал из школы.
Когда я подошёл к тому месту, где когда-то располагалась деревушка с названием Красный пахарь, с высокого берега заметил внизу затопленные весенним половодьем прибрежные леса. Повсюду по речке плыли брёвна. Немало их было и около берега. Соединив два из них короткой палкой, я отправился на них до своей деревни.
Лето проходило не столь весело, как прежде. Какой-то гигантский камень взвалился на плечи, и его уже невозможно было сбросить. Вместо того, чтобы беззаботно проводить время, приходилось подолгу просиживать за книгами. Книги уводили в другой мир, и всё сильнее отрывали от реальной деревенской жизни.
Возраст, в 13-14 лет, принято считать переходным, проблемным, трудным. Вероятно, трудным потому, что человеку трудно определиться со своим будущим. Хочется многого, а концентрироваться, следовало бы, на чём-то немногом. В голове возникали разные решения, и многие из них быстро отмирали. Как-то находясь с бабушкой у пчёл, сказал ей: а что если я буду пчеловодом. – Ну что ж, - ответила она, - не плохое занятие, но прежде закончи школу. Я даже вспылил невольно: - Что вы со своей школой! Терпеть её не могу. Не пойду я туда больше. Бабушка пригрозила. Но дело было уже не в ней. Самому становилось ясно, существует одна направляющая, и от неё никуда не деться. Нет у неё побочных путей. Либо ты - на прямой, либо - в сторонке.

За год учёбы в Чердатах, у меня появилось немало друзей. Особенно сблизился я с одним детдомовцем. У него была непривычная для русского слуха фамилия – Баранес. И имя столько же загадочное – Альберт.  Учитывая тот факт, что многие детдомовцы были моего возраста, можно было предположить, что родители их были репрессированными в довоенное время. При каких обстоятельствах они уходили из жизни, никто об этом из детдомовцев не говорил. Но было и так ясно. Суровые условия Сибири не каждый мог выдержать. Лесоповал требовал закалки, физической выносливости и хорошего здоровья. Многие из них (родителей), были – по всей вероятности – людьми интеллигентными. К большим физическим нагрузкам, непривычные. Да и сами детдомовцы предпочитали больше умственный труд, чем физический. К спортивным занятиям никто из них не испытывал большой увлечённости.
Я часто заглядывал в детдом. Там было чем заняться. Сам Баранес осваивал многие музыкальные инструменты, подолгу простаивал за мольбертом. И мне хотелось приобщиться к этим занятиям. Но я был слишком неусидчив, чтобы часами держать в руках баян или аккордеон. Не мог долго стоять и за мольбертом. Скорее, как любитель, я был увлечённым собеседником. Может быть поэтому, со мной быстро завязывались прочные дружеские отношения. Что касается фотографии, то в этом деле, и я мог быть активным. У них в детдоме была своя фотолаборатория, и мне приходилось в ней проявлять плёнки и печатать фотографии. На одной из них, подаренной мне Альбертом, есть такая стихотворная запись. Ты юн, красив и смел, тебя не опрокинут бури. Хочется, чтоб ты сумел, дойти до цели, Юрий.
Обычно человек, что-то, кому-то посвящая, использует свои мечты. И может быть, их содержание, в большей степени касалось его самого. И лишь в малой степени меня.
По своему внутреннему настрою, он тяготел к гуманитарным наукам, и не раз говорил мне, что хочет стать историком. Могло это настроение определяться теми многочисленными вопросами, которые исходили из его же семейной биографии. Ведь если ты потомок другой исторической родины, по каким-то причинам оказался так далеко от неё, то поневоле призадумаешься над теми нешуточными событиями, которые привели к таким нежелательным перемещениям. Само положение, в котором ты – по чьей-то воле оказался – к этому обязывает.
И я в свою очередь интересовался теми историческими событиями, которые происходили в нашей местности. Интересно было послушать тех, кто был свидетелем их. Некоторые из них рассказывали о том, что когда-то, ещё в гражданскую войну, через Чердаты проходила банда некого Алиферова. Они, арестовав активистов новой власти, расстреляли их на Церковно-кедровом острове.
Приходилось много слышать о тех мельницах, которые когда-то функционировали на обеих протоках речки Четь. Истории их сопровождались многими драматическими событиями. Хотелось, как можно больше узнать о них, чтобы потом запечатлеть в рассказах, сценариях, повестях.
Каждый из нас делился своими размышлениями, и может быть намечалась где-то вдали – смутным, малозаметным пятнышком – цель. Её, и имел в виду Баранес Альберт, когда сочинял своё четверостишие.
Второй друг, с которым у нас сложились близкие отношения, был Бауков Александр. Как он, так и я, относились к меланхоликам, но с этаким романтическим настроем. Оба мечтали о многом и мечты, как энергетический потенциал, обеспечивал нас многими увлечениями.
Каждый охотней и естественней тяготеет к тем достоинствам, которые оказываются наиболее привлекательными для него. В этом отношении мы чувствовали родство по всему комплексу наших тогдашних интересов. Оба увлечённо относились к спорту и оба увлечённо занимались ими. Оба интересовались всеми видами искусств и пытались участвовать в каждом из них. Может быть поэтому, в течение всего лета, зрела во мне мысль: а не попытаться ли мне устроиться у них на квартире.
В конце августа я пошёл в Чердаты, зашёл к Александру. Поделился с ним своими планами. Он принял моё предложение и обещал поговорить с матерью. Мать без лишних разговоров согласилась приютить меня.
Началась моя новая жизнь и, можно без преувеличения сказать, в наиболее благоприятных условиях. Не нужно было думать о питании. Питались за одним столом. В просторном доме всем было удобно и комфортно.
Александр мечтал быть лётчиком. (Забегая вперёд, и он им стал). Естественно, требовалась соответствующая физическая и умственная подготовка. С утра мы оба делали утреннюю зарядку, бегали на Уюк или Чулым, и пока не замерзала вода, купались там, делали водные процедуры.
С осени, как только начинал выпадать снег, мы каждое утро выбегали во двор, делали зарядку, обтирались снегом, боролись, бегали. Мать Александра, поначалу проявляла беспокойство, наблюдая за нами. Но никто из нас никогда не шмыгал носом, не кашлял и она успокоилась.
С подготовкой уроков, второгоднику, было легче. Что-то было уже хорошо знакомо, на что-то требовалось больше внимания. В особо затруднительных заданиях, помогал Саша, ведь он, обогнав меня, учился в девятом.
Кроме учебных уроков, мы пробовали заниматься живописью. Иногда забегали в детдом, присматривались, как детдомовцы, под руководством своих наставников, бегают по холсту кистью.
При школе не было кружка, где бы был свой организатор. Но учителя предоставляли все необходимые материалы для изобразительного искусства. В школьной мастерской мы сделали два подрамника, натянули на них холсты, загрунтовали и приступили к работе. Саша выбрал открытку с пейзажем, на котором посредине протекал ручей и, по обе стороны его, красовался пожелтевший осенний лес. В несколько приёмов он закончил картину, и её потом, поместив в раму, повесили в коридоре. Возможно, что та картина висит там до сих пор.
Я выбрал для работы открытку с Алёнушкой, сидящей у пруда на камне. Мрачноватый фон леса получился неприятно грязноватым. Пришлось убрать краску, не успевшую ещё засохнуть. Учителя, наблюдавшие за нашей работой, посоветовали вначале фон наметить синей жидкой краской, а затем округлить светлые места жидкой тенью.
Труднее давалась Алёнушка. Кто-то даже пошутил: у тебя вместо Алёнушки, какая-то баба-Яга получается.
Общий фон картины Васнецова – мрачный. Я решил изобразить Алёнушку светлой на тёмном фоне. И тут послышались насмешки. Это уже, не убитая горем девочка, а какая-то жизнерадостная колхозница.
После опробования различных вариаций, становилось ясно, картина, чтобы её можно было вывесить в коридоре, не годится. Знакомая всем по иллюстрациям Алёнушка, не могла быть на картине другой. Либо точно скопированная, либо – похоже. Но никакой другой. Первый блин оказался комом. Меня это не особенно огорчило. Появилось лишь убеждение, что изобразительному искусству нужно прежде, долго учиться. Времени для этого было недостаточно. И это увлечение пришлось отложить на будущее.
С восьмого класса все мы вставали на учёт в военкомате. Проверяли наше здоровье, приходилось сдавать нормы ГТО. А они были не столь уж лёгкими. Даже те, кто постоянно занимался спортом, с первого раза их не могли сдать. Периодически  устраивались соревнования по всем видам спорта. Зимой по лыжам, стрельбе из малокалиберной винтовки, летом – кросс, плавание, прыжки в длину и высоту. Саша выдавал по всем видам спорта лучшие результаты. Не значительно отставал от него и я. Что касается плавания, я всюду был первым.
Зимой мы все любили кататься на лыжах с береговых уклонов. В зависимости от того, какой была река – малая или большая – был и соответствующего уровня уклон. У речки Четь уклон был небольшим, и он, словно предназначался для детей, для начинающих. Освоив его, приходилось иметь дело с уклоном, который существовал в Окунеево, на реке Кия. Он был раза в три-четыре выше нашего – Чарочинского.
На реке Чулым уклон был, и выше, и круче. Приходилось с замиранием сердца лететь вниз, и с опаской посматривать на ближайшие кусты. Налететь на них с большой скоростью, никому бы не хотелось.
Не могу упустить из внимания и такой момент нашей школьной жизни, как подготовка, не только к будущей военной службе, но и к будущей работе в колхозах. При школе была своя техника: грузовая машина и гусеничный трактор. После основных занятий, приходилось изучать их. И в этих делах Александр был в числе первых.
Какого-то особого контроля над нами не было, и мы, заводили машину или трактор, и гоняли их по очереди по школьному двору. Учителя посматривали из окон на то, как мы осваивали технику, но запретов от них никаких не чувствовалось. Может быть поэтому, позволяли себе угонять машину за пределы школы, и потом выполнять на машине какие-то заказы. Кому-то что-то привезти или отвезти.
К лету, некоторые из старшеклассников, настолько осваивали машину или трактор, что потом работали на них всё лето. И не только в качестве вторых, но и в качестве первых.
Учебный год я заканчивал, может быть, не столь уж и блестяще, но вполне удовлетворительно для себя. Кроме основных четвёрок по основным предметам, приобретал хорошую физическую закалку. Когда я подходил весной к речке Четь, то не искал, как прежде брёвна, чтобы на них переправиться через водную преграду. Сбросив с себя верхнюю одежду и спрятав её в укромном месте, я бросался в холодные мощные потоки воды и плыл на противоположный берег. Дома меня бабушка встречала не очень приветливо. Брала по привычке тяжёлое холщёвое полотенце и уже, не столько со злости, сколько с явным восхищением, прикладывалась им по моей спине.
Дед, тоже не без восторга, отмечал: гляди-ка, как вымахал! И впрямь, как добрый молодец.
Бабушка начинала суетливо бегать по кухне, не зная, чем бы таким особенным накормить непутёвого внука. И после того, как стол был накрыт, она садилась рядом, и слёзы её, почему то, начинали неудержимо литься из глаз. Она поднимала свой фартук к глазам, вытирала им глаза и говорила, говорила, говорила. Я не особенно вникал в её слова, потому что говорила она чаще всего об одном и том же.
Но некоторые её слова, всё же, ощутимо касались отдалённых участков моей души. Это были недобрые слова о моей (для меня загадочной) матери.
- Столько лет прошло: ни слуху, ни духу от неё, - укоризненно произносила бабушка. – Какое должно быть материнское сердце, чтобы и письмецо из двух слов не послать своему дитю. Ведь знает же, сколько тебе лет. И хотелось бы, наверно, знать каков ты – больной, здоровый, учишься, не учишься.
Я вслушивался в бабушкины слова и не знал, что ей ответить. Вопрос этот лежал в душе, словно под каким-то тяжёлым камнем, и его не хотелось раньше времени сдвигать с места.
Бабушка же восхищённо продолжала: - посмотрела бы она на тебя сейчас. То ли было бы с тобой, окажись ты не у меня, а с ней. Страшно подумать, какие дети вырастают у таких матерей.
То, что говорила бабушка, было небезосновательно. Жизнь выдавала больше примеров, когда юные неопытные матери, не могли создать нормальные условия для своего ребёнка. И лишь немногие женщины с сильным характером и, физически трудолюбивые, справлялись с этой нелёгкой задачей. Мать же, не относилась к таким. Я, привыкший во всём доверять бабушке, внутренне соглашался к ней. Перечить с ней и спорить на эту болезненную для меня тему, я не мог и поэтому предпочитал отмалчиваться.
Лето в деревне проходило, как обычно, напряжённо. Днём – на колхозной работе, вечером – игры, танцы, развлечения. Иногда они продолжались за полночь, и потом утром становилось трудновато подниматься с постели. Не мешали крепкому сну даже тучи комаров. Сотни их, наполненных нашей кровью, скапливались потом на оконных стёклах. Прикинув, сколько в них скапливалось нашей крови, становилось жутковато.
В любой молодёжной среде есть свои заводилы, организаторы. Стихийно возникают соревнования, и в них, вольно или невольно, приходится участвовать. У нас в деревне таким организатором был Анатолий Костин. Он был первым во всех играх, и ему нужно было это первенство постоянно демонстрировать. От него, словно от вершины, цепочкой отсчитывались все остальные парни его возраста. За год учёбы в Зырянской школе, он освоил множество сложнейших упражнений, и теперь ему хотелось хвастаться ими. Он делал сальто на земле и на перекладине, крутил солнце, и показывал много такого, чего никто из нас не мог повторить. Сознавая своё превосходство в делах спортивных, он стремился привлечь к таким упражнениям и нас. Становился тренером. В основном, для меня.
Вследствие своего темперамента, который выражался в поспешности овладения чем-то наиболее сложным, он постоянно сам рисковал, и принуждал к риску и тех, кто должен был бы, потом ему последовать. Если садился на лошадь, то тут же устраивались гонки. Одни такие гонки могли закончиться трагически. Убирали тогда сено на заливных лугах деревни Митюшкино, и машина утром увезла туда для работы людей. И когда она возвращалась, навстречу ей неслась наша, стихийно организованная для соревнования, конница. На повороте дугообразной формы - слева от нас рос густой молодой березняк, а справа было поле с засеянной рожью – произошла встреча.
При такой обстановке, шофёр не мог видеть нас, и мы не могли видеть машину, которая неслась навстречу нам. Анатолий был первым - впереди, я – вторым, справа. При виде внезапно появившейся машины, моя лошадь метнулась в сторону поля. И машина резко повернула в сторону поля. Я, чтобы не попасть под колёса, соскользнул с лошади и, пролетев метров пять-семь по земле, оказался примерно на таком же расстоянии от неё. Лошадь моя была сбита машиной. Но скорость была уже не той (замедленной), и лошадь не пострадала.
Когда я поднялся, с правой руки, на которой я, как на лыжине, прокатился по земле, была содрана кожа и вся кровоточила. Пострадало ещё несколько гонщиков, в том числе, и её организатор. Пришлось всем пострадавшим возвращаться в деревню. В местной аптеке нам обработали раны, и в этот же день, мы приступили к работе.
Так уж получалось, что готовность Анатолия всегда рисковать, лично меня постоянно настораживала. Где бы он не находился, но если появлялась возможность показать себя эффектно, он тут же, импульсивно, мог приступить к делу. Вот один такой характерный пример. Однажды мы с ним стояли на высоком обрывистом берегу Чулыма в Чердатах. Слева была удобная низкая площадка, куда причаливали речные суда, а справа – метров десяти высотой – обрывистый берег. Его так и подталкивало изнутри, нырнуть с него в воду.
Начинал он с вопроса ко мне: ты смог бы отсюда нырнуть? Я отвечал: а для чего? Какая в этом необходимость? Он мне: а если бы возникла такая необходимость?
Вот так, обрабатывая друг друга вопросами, нарастала решимость его. И если бы на причале скопилось  много народу, он мог бы осмелиться на такой прыжок. Сознавая это, я подобрал с земли палку, и слегка выбрасывал вперёд. Палка не долетала до воды. В свою очередь, он нашёл камень, и тоже слегка выбрасывал вперёд. Камень приземлялся у самой воды.
- И каков же вывод? – обращался я к нему. – Не зная броду, не суйся в воду.
- Но это не проблема: можно обследовать берег, - упорствовал он. Пытался доказывать, что разбежавшись, можно улететь дальше камня. – И потом, - пытался доказывать он, - существует эффект планирования.
- Глупости всё это, - продолжал оппонировать я. – Эффект планирования достигается лишь при большой скорости падения. А тут – какая скорость? И на пять сантиметров не спланируешь.
Убедил я его или нет, но сделать свой прыжок, он так и не решился. Хотя внутренне, уже был подготовлен к нему. Думаю, что он мог бы закончиться для него трагически.
Подобного свойства черта его характера, не лучшая, чтобы идти учиться на лётчика. И, вероятно, осознав это вовремя, он, после года учёбы в Ейском лётном училище, решил сменить свою жизненную ориентацию.
Александр Бауков, того же уровня физического и умственного развития, больше подходил для профессии военного лётчика. В нём полностью отсутствовало желание – рисоваться перед своими сверстниками. Каким бы делом он не увлекался, он увлекался, не столько для кого-то, сколько лично для себя.
Что касается девочек, то он, на эту тему, вообще не любил говорить. Возможно, он считал, что это настолько лично-интимное явление, что может касаться только двух - и больше никого. Для Анатолия (в противовес ему) тема девочек была самая интересная. Как тут не вспомнить слова из известной песни: первым делом – самолёты, ну а девушки, а девушки потом. И другую песню, которая появилась двумя десятилетиями позже: зачем вы, девочки, красивых любите. Не постоянная у них любовь.
Сравнивая двух мальчиков, которые считались первыми на деревне, я хотел лишь этим сказать, что способности их определялись не какими-то загадочными природными дарованиями, а ежедневным напряжённым трудом.
Продолжая учиться в старших классах, приходилось испытывать всё большие и большие нагрузки. Кроме учебных уроков, осенью, при уборке сельскохозяйственной продукции, не хватало в колхозе рабочих рук. Отрывали нас от занятий, увозили на колхозные поля.
Но и зимой не давали нам покоя. Верховным руководством была поставлена задача: больше приобщать молодёжь к колхозной работе. За каждым классом закреплялась, то или иное животноводческое хозяйство. Приходилось частенько ходить на ферму, и ухаживать там за свиньями, телятами, овцами, коровами.
Успеваемость школьников резко снижалась, родители были недовольны. Некоторые из старшеклассников попадали в разряд неуспевающих. Вынуждены были покидать школу. Не у всех, искусственное принуждение к учёбе, легко (как у Прушинского Валентина), переходило в естественное желание – учиться. У меня, лично, этот переход сопровождался многочисленными затруднениями.
В разговорной речи существует такое выражение: что мне разорваться. Глагольная образность предполагает тут две силы, два взаимодействующих фактора. С одной стороны – учёба, с другой стороны - ранняя влюблённость. Или какое-то иное отвлекающее увлечение. Какая из этих сил оказывается более значительной?
Начиная с восьмого класса, этот природный фактор, слишком уж начинает сказываться в учебном процессе. И чем дальше к учебному финишу, тем меньшим становится учебный класс. За летнее время, то одна школьница оказывается беременной, то другая, поневоле приходится задумываться им об иных делах.
Костин Анатолий и Бауков Александр, опередили меня на год. Получив аттестат зрелости, осенью оба уезжают в Ейское лётное училище. С отъездом Александра, мне нужно было искать другую квартиру. Но и на этот раз мне повезло. В семье Хромовых, младшая дочь их, Валентина, закончив педагогическое училище, получила назначение в нашу деревню. Ей указали на наш дом, и она, переговорив с бабушкой, решили, что я буду жить в семье Хромовых, а их дочь - в семье Шиловых. Каждый из нас будет питаться за общим столом, и не нужно будет завозить продукты. Могло возникнуть ощущение, что сама судьба подыгрывает мне.
Через год, когда я готовился к экзаменам, возвратились из Ейска, Анатолий с Александром. Анатолий сразу же заявил, что попал под сокращение, и на этом его лётная карьера заканчивается. В действительности же, причина была иного свойства. Ему просто хотелось доказать нам, что всё, что относится к наиболее сложному, посильно ему. Он это доказал. Решил, что этого достаточно для него. Посвятить всего себя лётной службе, он не мог: не было у него большого интереса к технике. И летать, не чувствуя при этом массу восхищённых зрителей! Неинтересно.
Александр же был настроен иначе. Он вообще не любил перед кем-то рисоваться. Напротив, он предпочитал чем-то увлечённо заниматься – отстранённо. Настолько отстранённо, чтобы полностью быть поглощённым содержанием предмета. Даже любовь при его возрасте, не очень-то сказывалась на его делах.
В нашей школе математику преподавала молоденькая, и очень красивая учительница. У нас с ней поддерживались отношения, более дружеские, чем её отношения с другими  учениками.
Когда мы все трое оказались вместе, я предложил им сфотографироваться. Математичка согласилась. Александр, при полном своём лётном параде, живописно выглядевший, смущённо приблизился к ней. В таком виде я их и запечатлел. Весь их внутренний мир, на какой-то момент, вышел наружу. Математичка, сознавая робость, застенчивость Александра, выдала выражением своего лица, этакую – иронического свойства - восхищёность им. Сам же Александр, это очень хорошо чувствовалось, испытывал полную растерянность перед ней.
Когда мы расстались с математичкой, я стал разыгрывать тему любви. Говорил ему, что если бы я предстал перед ней в таком виде, я бы обязательно предложил ей свою руку и сердце. Он пожимал плечами, отвечал короткими фразами, и было ясно: не хочет говорить на эту тему.
Погостив какое-то время в родном селе, он уехал в Ейск, и с тех пор мы уже больше не встречались. И моя жизнь в Чердатах заканчивалась. Экзамены мне давались с большим трудом, но всё же, мне удалось их все сдать и получить свой аттестат зрелости. В нём было больше троек, чем четвёрок. Но и такой результат, учитывая, что приходилось менять квартиры, был не таким уж плохим. Где-то глубоко в душе продолжала сохраняться надежда, что в будущем, что упустил, я ещё успею наверстать.
За время учёбы в Чердатах, я успел познакомиться с некоторыми корреспондентами районной газеты и областной. Они иногда заглядывали в нашу школу, читали лекции, беседовали с нами. Интересовались, о каких бы достопримечательностях своей местности, нам бы хотелось рассказать. При такой постановке вопроса, я оказывался наиболее активным. В моей голове, уже в те школьные годы, набиралось столько сюжетов, что хоть в пору садись за книгу. И корреспонденты, заинтересовавшись мной, приглашали меня заглядывать в их редакции.
Постепенно мной овладевала мысль: а не подумать ли мне серьёзно о профессии писателя, поэта, сценариста. Готовые сюжеты, и не в малом количестве, уже выдала сама жизнь. Оставалось лишь основательней изучить соответствующий материал, и затем, художественно оформить его.
С одним из корреспондентов районной газеты мы бывали в тех местах, где когда-то работали водяные мельницы. Приходилось беседовать с местными жителями, работавших на этих мельницах.
- Чем не сюжет для интереснейшего художественного произведения, - говорил я корреспонденту.
Водил я его на озеро Бугутук. Показывал на ручей, который вытекал из него, и мог быть водохранилищем. Приглашал корреспондента поохотиться, и порыбачить на этом озере.
Заинтересовало озеро корреспондента и тем, что оно могло бы стать источником такого ценнейшего удобрения, как сапропель. Всё дно озеро покрывалось таким толстым слоем, что им можно было обеспечивать весь район. И добыча его не представляла больших трудностей. Корреспондент обещал этот вопрос поднять среди специалистов по удобрениям, чтобы потом изучить это сырьё, и решить, где и в каких объёмах его можно использовать.
В общем, личная моя жизнь так складывалась, что давала обширнейший материал для размышлений. Взять хотя бы вопрос с моими ближайшими родственниками. Мать свою я ни разу не видел, заканчивая школу. Отец же, хотя и проживал неподалёку, был до такой степени неприветлив, что за всё время своего детства, я встречался с ним всего лишь несколько раз. И каждая встреча при этом, оставляла не лучшее воспоминание.
Когда я учился в пятом классе, отец жил на Красноярском рейде. Летом бабушка как-то сказала мне: сходил бы к отцу. Хоть изредка, да надо бы встречаться с ним. Проходит год за годом, ни он к нам, ни ты к нему. Так можно и забыть, что отец у тебя существует. И я решил наведаться к нему.
В детстве не сразу начинаешь понимать, что в таком-то месте тебе рады, а в таком-то - терпеть не могут. Но я об этом даже не задумывался. Весь день находился на запани, бегал по брёвнам, купался, рыбачил. Познакомившись с местной ребятнёй, проводил время в играх.
Но уже через несколько дней почувствовал недобрый взгляд со стороны мачехи. Отец с ней всё чаще вел разговоры в каком-то загадочном напряжении.
И вот однажды, когда они довольно-таки громко беседовали, я подошёл с улицы к двери, прислушался. Разговор шёл обо мне. Мачеха была недовольна тем, что я, слишком уж долго – загостился у них. Отец, словно оправдываясь перед ней, ответил: ну что ты, мол, беспокоишься. Вот наши дети, а это, - махнул он в сторону рукой.
Меня настолько поразил этот короткий пренебрежительный звук – а это, что он запомнился на всю жизнь. Стоило лишь заговорить об отце, как он тут же возникал сам собой.
Через несколько лет, когда пришлось ночевать у них, утром, вскочив с постели, объявил:  я – домой. Отец: а это – что не твой дом? Я дерзнул напомнить ему, о тех двух коротких, но слишком уж значащих для меня звуках.
- Ну, ты меня не так понял, - пробовал он оправдаться передо мной. Но, как говорится в пословице, слово не воробей: вылетит – не поймаешь.
Продолжая эту мысль, он говорил мне: - так уж получилось. И кто тут виноват, теперь уж не так важно. Как бы там не было, но ты был всем обеспечен. И грех на кого-то обижаться. 
Что мне оставалось ответить ему? Только одно: я ни на кого и не обижаюсь.
Может быть отец, и не был бы таким отчуждённым от меня, но жена его, чувствуя себя ведущей в семье, настраивала его, и своих детей, таким образом, против меня, что между нами не было абсолютно никаких контактов. Ни они, к нам никогда не заходили, никто из нас к ним никогда не заглядывал.
И всё же, когда у отца возникла потребность в подсобном работнике, он решился приехать к нам. Жили они тогда в селе Яранка. Он мне предложил поехать в тайгу шишковать.
Закончил в то время я девять классов,  летом работал в своём колхозе. Он знал, что я занимался многими видами спорта, был хорошо физически подготовлен. Лазить же по кедрам, у которых нет снизу сучков, эта та работа, на которую не каждый отважится. Кроме ловкости и выносливости, нужна ещё и смелость.
На его мотоцикле ИЖ-56 мы приехали в Яранку. У него был подвесной лодочный мотор ЛУЧ-5 и большая долблёная лодка, способная удержать на воде до полтонны.
Загрузив в лодку всё необходимое, что потребовалось бы в работе, мы отправились вверх по течению речки Четь. Плыть нам нужно было до устья Тонгула.
 Отец заключил договор на заготовку кедровых орехов, и ему принадлежал участок речки Тонгула, от устья до так называемой – Мышинской ямы.
Слабенький лодочный мотор в пять лошадиных сил, дотянул нас к вечеру до устья Тонгула. Там мы поставили палатку, приготовили ужин. Утром отправились дальше. Остановились около высокого берега.
Поднявшись на него, решили прогуляться. Я обратил внимание на то, что вокруг было множество брёвен. Спросил у отца: почему их здесь так много, и почему их никто не забирает отсюда?
Отец поведал мне такую историю. Во время войны тут работали ссыльные. Узнав, что началась война, наиболее активные из них, перебили охрану и разбежались. Что оставалось делать тем, кому бежать было некуда? И некоторые решили обосноваться здесь, в тайге.
Наш участок, от устья до Мышинской ямы. Так вот братья Мышинские и жили там. Их именем, и было названо то место. Есть озеро – Чарыкино. Возле него жил какой-то ссыльный с такой фамилией.
Осмотрев окружающую местность, мы на поляне поставили палатку. В стороне от неё, решили разместить то оборудование, которое привезли с собой. Это мельница для обработки кедровых шишек. Конструкция её была простой. Два валика с ребрами, закреплялись таким образом, чтобы ими раздавливать шишки. Сверху – бункер, снизу – двухметровое сито. Разминая шишки и затем, встряхивая их, создавали два слоя: снизу – готовый орех, сверху - кедровая шелуха. Технология не сложная. Оставалось лишь добыть эту самую шишку.
С высокого берега виднелось множество кедров. Но они были на противоположном берегу. Утром, плотно позавтракав, мы отправились к ним.
Снаряжение заготовителя шишек состояло из специальных когтей, с помощью которых можно было подниматься по стволу, и одного шеста, метров двух или более.
 Когти прикреплялись к кирзовым сапогам, и в течение дня обычно не снимались с ног. Шипы от них были короткими и не мешали при движении, даже если перед тобой стояла плотная завеса из кустов и трав.
Подходя к кедру, обхватываешь ствол и, поочерёдно, вонзая штырь с одной стороны, потом с другой, начинаешь своё восхождение вверх. Первый сук может находиться на высоте пяти и более метров от земли.
Добравшись до него, можно было встретить промежуток ещё в два-три метра. И только потом начинались сплошные ветки. Оказавшись на вершине кедра, снимаешь с пояса шест и начинаешь им сбивать шишки.
Обработав все ветки, спускаешься вниз, собираешь шишки и – к следующему кедру. Два-три кедра, мешок становится полным, несёшь его к берегу. Так, день за днём, разрасталась горка из шишек на нашем току. Её тут же облюбовывали бурундуки, белки. И они настолько чувствовали себя хозяевами на ней, что не особенно-то и пугались при нашем приближении.
Речка Тонгул представляла собой что-то вроде большого ручья, местами - в три-четыре метра шириной, местами - небольшими расширениями в виде небольших озёр. В нём водилось много рыбы и мы, проплывая на небольшой лодке, выбрасывали за борт блесну на коротком поводке. И через какое-то время в лодке появлялись, окунь или небольшая щука.
У нас было двуствольное ружьё шестнадцатого калибра, и если на пути встречались утки или рябчики, то ужин приходилось готовить из них. В общем, с питанием у нас не было проблем.
Кроме мяса и рыбы, в тайге было множество различных ягод. Но подолгу задерживаться на них, не было времени. На ходу  срывали чернику, бруснику, малину, смородину и шли дальше.
В одном месте, когда мы причалили к берегу, отец сказал, вот здесь когда-то жили ссыльные. Указывая рукой то на один, то на другой участок, он называл месторасположение бараков, домов. Тут же располагалась охрана.
Я поинтересовался: но от былого, тут не видно никаких следов. Даже колючей проволоки, и той нет.
- А в ней тут и не было нужды, - ответил отец. – Кругом тайга. Бежать некуда, особенно зимой.
- И всё же разбежались, - напомнил я отцу случай с брошенными в лесу брёвнами.
- Но это был особый случай. И люди были тогда особые. Им было куда бежать. Тем более, время было военное. В мирное время, куда бы, кто не убежал, всюду беглого бы нашли.
За Мышинской ямой, Тонгул выглядел труднопроходимым. Во время весеннего половодья, деревья, которые стояли по берегу речки, подмывались и они, падая поперёк, преграждали путь по движению вверх.
- Лучшего места, чтобы скрываться от властей, наверно, трудно найти, - предположил я.
- Может и лучшее, только вот человек – ни зверь. Не может в одиночку жить. Ему в любом случае требуется связь с людьми. Связь, чтобы добыть хотя бы самое необходимое: спички, соль, муку, провиант. А это значит, что рано или поздно, он вынужден будет выйти из этой чащобы, - сделал своё заключение отец.
- Действительно, места здесь жутковатые. Но если кто-то что-то натворил, и боится властей, то, заготовил как можно больше шишек, и щелкай орешки потом всю зиму, - пошутил я.
С каждым днём, моё мастерство по лазанию по кедрам, росло и вскоре, я мог бы состязаться с любым по этому виду спорта. Пока отец обрабатывал один кедр, я успевал обработать два, а то и три.
С детства во мне прививалась страсть к совершенству, к состязательности. И если я за какое-то дело брался, то тут же загорался им, и хотелось его как можно быстрее освоить.
Благодаря специальным когтям, подъём по кедру напоминал подъём по обычной лестнице. Как по ступенькам, меняя одну за другой, уходишь всё выше и выше. Сложность вся - в естественном страхе. Чем выше, тем приходится быть осторожней. Если снизу ты готов пробежаться по ступенькам, то на высоте четырёх-пяти метров, эта резвость спадает. Но и при этом, когда возникает уверенность в себе, страх ослабевает.
Начинали мы шишковать с 15 августа. И за десять дней столько набралось шишек, что пора было браться за их обработку. Ушло на эту процедуру, всего лишь, два дня.
С каждых пяти мешков шишек, получался один мешок орехов. Всего их у нас получилось – семь. Всё это богатство мы погрузили в лодку и отправились домой.
Пожалуй, одним из самых важных вопросов для человека, является то, как он оценивается. Неважно, в каком качестве: в учёбе, в работе, творчестве. И этот вопрос, как наиболее чувствительный, сопровождает любого человека всю его жизнь.  Какой бы не был затрачен труд, подходит время ожидания его оценки.
В данном случае произошло нечто особенное. Даже самого разговора о том, что мне причитается, не возникало. Мне просто в сумку насыпали килограмм пять орехов – и всё. Пошёл сыночек - вон отсюда. В тебе, мол, мы больше не нуждаемся.
Вся история общества сопровождалась тем, что оно делилось на тех, кто – оценивает, и тех – кого оценивают. И тот, кто оценивал, выступая в роли хозяина, стремился, как можно меньше заплатить своему работнику. Дело могло доходить до такого цинизма, что хоть в пору с кулаками на своего оценщика. (В делах реальных, как известно, дело могло доходить и до, куда как более значительных взаимоотношений между той и другой стороной).
Но тут, вроде бы, родной отец. И как отец, за труд, который вдвое превышал его собственный, мог бы выдать нечто большее. Не выдал.
За всю мою детскую жизнь, ни в праздники, ни в будни, от  него не было - и самого ничтожного подарка. Но и за труд, небезопасный, и не такой уж лёгкий, он отважился, даже малой долей, не заплатить мне. Ясно, что такого рода исход дела, не обеспечивает состояние лёгкого сердца. Скорее наоборот, возникало ощущение, что на сердце взвалился тяжёлый камень.
Своим отношением ко мне, он как бы говорил: ты для меня абсолютно чужой человек. В значении – а это!  Мол, у меня – три сына (ты не в счёт), и для них все эти орешки.
Бывает всякого свойства цинизм, но такого, трудно было ожидать от родного отца.
Дома, выслушав меня, призадумались. И из них никто не ожидал, что родной отец может поступить так с сыном. Бабушка, привыкшая во всех делах оправдывать и защищать своих детей, винила мачеху. Считала, что это она настроила отца, чтобы всё добытое в тайге, оставить полностью себе. Дед - помалкивал. В его голове не укладывалось, как это можно, проделав в таком объёме работу, остаться ни с чем.
Тётка же, как обычно снисходительная к тем, кто кого-то обманывал, делала своё заключение: да бог с ним, не обеднеем. И всё же, выглядит это как-то не по-людски. Мог бы, будь он человеком совестливым, положить хотя бы один мешок орехов на свой мотоцикл, и привести сюда. Это было бы - по-родственному, и по-человечески.
Бабушка не унималась, грозилась: ну, попадись он мне на глаза, я ему выскажу. Дед ответил ей иронической усмешкой: ага, устыдишь их всех, и они призадумаются.
Я, впервые столкнувшись с такого рода цинизмом, чувствовал себя – униженным и оскорблённым. Не имея достаточного жизненного опыта, приходилось пользоваться готовым художественным материалом. А в нём всё то, что повторялось уже в сотнях вариантах, запечатлелось в соответствующих книгах. Особенно неприглядными, предостерегающе не добрыми, рисовались мачехи.
В художественной литературе обычно делается упор на обобщение, на сгущение красок. Реальная же жизнь такова, что все типы выстраиваются в градуированную диагональ. И такое явление как мачеха, не всегда имеет своё крайнее значение. А если имеет, то в ней одной может выражаться это типическое сгущение красок.
В сущности, каждый уровень – типичен. Бледные краски, серые, яркие – всё типично по своим уровням. Но для литературы не столь привлекательны нижние уровни, и ими мало кто пользуется. Желание сделать произведение художественно ярким, наиболее убедительным и доходчивым, склоняет писателей – сгущать краски.
Когда пользуешься конкретным жизненным материалом, то ставишь перед собой одну задачу: быть как можно более точным в отражении действительно проявляющихся признаков. Анализируя их, переходишь с языка – сочинительского, на язык – оценочно-отражательный.
Не на каждого ребёнка в детстве выпадает житейский материал, над которым приходится подолгу размышлять. Идеальный вариант, это когда ничто его не отвлекает от учёбы. Об этом всем родителям следовало бы задумываться. Даже незначительные напряжения, в отношениях между родителями, могут сказываться на успеваемости при подготовке очередных учебных уроков.
Моя же ранняя биография так складывалась, что в каждом возрасте возникали те или иные проблемы семейного характера. Сама жизнь создавала свой сюжет, и авторами его были – реальные конкретные персонажи. Приходилось характеризовать каждого его участника, не исключая, и самого себя. 
Дело дошло до мачехи. Несколько слов о ней.
Её главная особенность: всё – в дом, всё – для своих детей. И ничего из дома. Отец гордился этим фундаментальным качеством своей жены, полностью ей во всём доверял. Но это качество проявлялось в своём крайнем выражении; могло характеризоваться как редкостное, исключительное по своей значимости.
Ради этого качества, она дошла до того, что не терпела в своём доме гостей, даже из числа своих ближайших родственников. Вот один такой наиболее показательный пример.
Был у неё брат, работал он учителем. По каким-то причинам (я этого не знаю) у него, как говорят обычно в таких случаях, поехала крыша. Он уходит из школы, и поселяется в Торбыково. В то время, в этой деревне, никто не проживал. Стояло множество пустых домов.
Вопрос: что заставило его уединиться (полностью отстраниться от людей), становится загадкой. Если по-человечески, то ближайшие родственники, должны бы были обратить на него своё внимание. Никто не обратил. Все отнеслись к нему с абсолютным безразличием. В том числе и его сестра – Шевченко Таисия Фёдоровна. Она жила в каких-то шести километрах от Торбыково, и могла бы в любое время его навещать. Не навещала.
Вероятно, одни явления исключительного свойства, порождают каким-то образом другие явления, также – исключительного свойства. Ведь если одному человеку не к кому обратиться в тяжёлые минуты, он поневоле замыкается в себе, теряет способность к общению и полностью отстраняется от людей.
Не менее загадочной оказалась и его смерть. Нашли его мёртвым, и никто не мог сказать, что же с ним произошло. Родной сестре, его уход из жизни, был абсолютно безразличен.
Основная информация о его смерти, должна была бы поступать от неё. Но она ничего не знала, и не хотела знать. Как явление исключительное, все её мысли и заботы, только о своём доме, только о своей семье. В этом плане она могла бы восприниматься, особенно её детьми, как мать идеальная.
В отличие от моей бабушки, она не была в такой же степени трудолюбивой. Всю свою жизнь она проработала начальником почтового отделения. Работа – сидячая, от которой, и после работы, не особенно-то хочется бегать. Но зато, как начальник, она была наиболее действующей. Все материальные средства были в её ведении и всё, что попадало в её руки, строго учитывалось, и не могло кому-то постороннему отделиться.
Отец же, как все в роду Шиловых, трудоголик. И он был настолько всегда занят делами, что вопросы материального порядка, его не особенно-то и беспокоили. Он был убеждён, все средства в надёжных руках, и что его задача одна: наращивать семейный капитал. Подпав под такое мощное влияние, каким оказалась его жена, он начал постепенно перерождаться, из сугубо шиловского явления, в сугубо шевченсковское. При этом постепенно утрачивал, те строгие нравственные и житейские принципы, которые так жёстко внедрялись в сознание своих членов семьи моей бабушкой. В его поведении всё больше угадывалось то, что обычно в народе называлось - цинизмом.

Вкратце о дедушке.

В Сибирь дед с бабушкой приехали с Украины. Там земли не хватало. Из-за неё ссорились, враждовали и могли пойти на преступление. В Сибири этой проблемы не было. Сколько сможешь обработать примитивными средствами, то и твоё. И Шиловы взялись за дело.
Кроме Екатерины (старшей) и Ивана (самого младшего) в семье Шиловых было ещё трое. Сыновья: Яков и Николай, погибли (при каких обстоятельствах, я не знаю), дочь – Анна, будучи взрослой, простудилась и умерла.
Вот всем этим семейным коллективом и приступили к работе. Через несколько лет смогли обеспечить себя всем необходимым. Был построен дом, и в таком месте, что из окон его просматривалась вся деревня в обе стороны. Дед хвастался, что выбирал расположение дома, именно с учётом возможности такого обзора.
Первые сюрпризы, и очень неприятные, (раздражающего свойства) начались с того момента, когда Екатерина, помимо воли деда, выходит замуж за Правдина Семёна. Он называл его скоморохом. Что касается бабушки, то она его характеризовала целым набором слов, и все они были с оскорбительным значением.  Оба - деловые, расчётливые, серьёзные -  они не терпели легкомысленных, весёлых, озорных. И то, что Семён решил малыми потерями своего достоинства, увильнуть от дальнейших боёв, ещё больше усиливало неприятие такого брака.
Во все последующие годы, дед с бабушкой, постоянно заводили разговоры на эту тему и дочь их, то покорно, то с раздражением, выслушивала упрёки в свой адрес.
Но вот и внучка подросла. И второе поколение начало выдавать неприятные для них сюрпризы. В то время, когда она заканчивала девятый класс, из армии возвратился Сандаков Александр. Начал активно ухаживать за ней, и вскоре выяснилось, что свадьбы не избежать.
Вначале своей книги я перечислял все наиболее бедные семьи. В число их, и входила семья Сандаковых. Внешние данные были просты. Не было скота, не выращивали овощи, не заготавливали дров на зиму. Ясно, что все эти признаки сводились – к лени, к отсутствию того беспокойства, которое вынуждает к большой работе.
Я, ознакомившись в школе со всеми физическими величинами естественных наук, потом, когда приступал к написанию своих книг, переносил их в сферу гуманитарных. Поэтому такое физическое понятие как разность потенциалов, на мой взгляд, оказывалось вполне уместным и при сочетании людей разного уровня: умственного, нравственного, физиологического, психологического, материального. Какого угодно. Этим переносом, я хотел лишь сказать, что законы, которые существуют в сочетаниях чисто физических, они в такой же мере проявляют себя, и в делах духовных. И явления такого рода, не столько политические, по своим признакам, сколько сугубо диалектические. То есть могут, в первую очередь, рассматриваться с точки зрения мер труда, а потом уж со всех других мер.
Иначе говоря, во взаимоотношения вступают сами признаки людей. По контрастирующим - наибольшие напряжения (наибольшая разность потенциалов), по близким, родственным – наименьшие. 
Поэтому обвинять серьёзных людей в том, что они не терпят легкомысленных, это всё равно, что отрицать законы, объективно существующие. Ленивые – трудолюбивые, бедные – богатые, в этом основной контраст.
Деда легче всего обвинять. Я же попробую только объяснить, ту психологически закономерную последовательность, которая отмечалась в последние десятилетия его жизни.
Итак, испытав большие настоящие душевные потрясения от тех житейских сюрпризов, которые выдала ему вначале дочь, а потом и внучка, он, уже озлобленно, перешёл в атаку. В атаку, по существу, против всех.
Я учился тогда в десятом классе и лишь по выходным забегал в дом. И каждый раз приходилось слышать недовольные разговоры деда с бабушкой и дочерью, которые частенько переходили в ругань.
Дело к весне дошло до того, что дед начинал вести переговоры с отцом, чтобы навсегда отделиться от бабушки и от дочери, и переселиться к сыну. Обещал отдать ему дом, который он считал своим.
Отец, не особенно-то вникая в моральную сторону такого предложения, принял сделку со спокойной совестью. (Думаю, на тот момент, она у него уже отсутствовала).
Долго не раздумывая, он прибыл в Чарочку – с техникой, с рабочими. И принялись за дело. Тётке с бабушкой, ничего не оставалось делать, как переселиться в другой дом. Спектакль, в котором  участниками были самые зажиточные, на потеху деревенских жителей, проходил с большим интересом для них. Видное ли дело, Шилиха, которая считалась в деревне, самой сильной и грозной, уступала свои диктаторские позиции деду и отцу. Женское начало, до той поры столь могущественное, уступало началу мужскому.
Проделав не долгую и не сложную работу с перевозкой дома, дед поселился в семье отца.
Отец, воспитанный в семье наиболее трудолюбивой, и сам не любил проводить время без дела, впустую. У него на момент переезда, была вся та техника, которая так необходима для облегчённой и продуктивной жизни в селе. Работая на речке Кия дежурным от Томской метеорологической станции, он имел подвесные моторы для лодок. Там же на берегу, им бала построена избушка, где хранилось не только оборудование от станции, но и весь набор рыболовных средств.
У него было шесть колодок пчёл, полный набор инструментов, бензопила, мотоцикл, машина и многое другое. Именно о таком достатке мечтал дед на старости лет. И он его получил. Правда, ненадолго.
Таисии Фёдоровне, свёкор, с первых же дней, встал костью в горле. С каждым днём она наращивала свою нетерпимость к нему, и дед, по натуре человек гордый, с чувством собственного достоинства, вынужден был терпеть её унижения и оскорбления. Родной сын не вмешивался в их ссоры. Он постоянно находился в работе и, по существу, полностью отстранился от семейных дрязг. Но вопрос принимал не шуточный оборот. Сноха решила выжить деда, из его же собственного дома, всеми доступными для неё средствами.
Дед пробовал защищаться, и даже грозился через суд, выгнать всех из своего дома, и вернуть в него бабушку с тёткой. Но в ответ заговорили, что старик выжил из ума, и ему следовало бы отправиться в психбольницу.
Противоборство кончилось тем, что деда отправили в дом престарелых. Там, от обиды и злости, от сознания, что на старости лет, так нелепо доверился своему сыну,  вскоре умер.
В жизни бывают такие ситуации, когда человек, как бы сам себя загоняет в угол, из которого нет ни одного сколько-нибудь достойного, приемлемого выхода. Возвратиться вновь к бабушке, к дочери он уже не мог (не позволяла его гордость), да и не был он уверен, что после всего того, что он натворил, его с радостью или с сожалением примут. К тому же, они стали жить в однокомнатном ветхом доме, где вторую кровать негде было поставить.
Лично меня удивляло поведение отца. Неужели до такой степени можно переродиться, чтобы своё самое близкое родство, так цинично предать и наказать. Ведь его поведение – должно бы – связываться не только с угрызениями совести, и с тем, что люди скажут (в деревне это – немаловажный фактор), но и, по сути дела,  с рядовой,  обычной для таких дел, уголовщиной.
Стремление к богатству, к накопительству, могут достигать такого уровня, что все способы (законные и незаконные, нравственные и безнравственные) с большей или меньшей осторожностью, начинают используются.
Отец трижды попадал за решётку, и каждый раз ему приходилось по году отсиживать там. Последний раз, рассчитывая на больший доход, он решил заняться торговлей. Рыбаком он был всегда удачливым, знал, где можно разбросить свои сети. И вот, после удачной рыбалки, он загрузил свою машину рыбой и отправился в Томск.
Нужно сказать, что из числа своего окружения, всегда находятся такие, кому не по душе тот или иной человек. И они, не столько руководствуясь благородными порывами, сколько своим личным недовольством, выдают соответствующую информацию в правоохранительные органы.
И отец, не успев выставить свой ценник на рыбе, как к нему подъезжает милиция. Конфискация, суд, год тюрьмы.  Ещё легко отделался, как он сам потом об этом говорил. Могли бы отнять машину и средства ловли рыбы.
По закону, ловить рыбу не запрещалось, даже в больших объёмах. Но сдавать её нужно было по государственным расценкам. И в те или иные государственные предприятия. Что оборачивалось меньшим доходом. Риск же, не всегда оказывается удачливым. Он же, чуть не привёл к гибели среднего сына – Александра.
Как я уже говорил, отец официально числился дежурным на реке Кия. Работу эту хотелось сохранить за собой, и за неё взялся его сын.  Весной, во время половодья, река становилась наиболее полноводной, и работать на ней было небезопасно.
По характеру работы, нужно было измерять скорость течения реки и его глубину в разных точках. Для этого натягивался трос от берега до берега и, удерживаясь за него, проделывалась эта работа.
Александр оказался неопытным в таких делах, допустил какой-то просчёт, и лодка его перевернулась. Добраться до берега он смог, но берег перед ним был обрывистым. Подняться самостоятельно на него он не мог. Для поиска другого берега, более удобного для подъёма, у него уже не было сил. И он бы погиб, но с ним работала практикантка из Томского института. Ей и удалось его вытащить на берег.
Возвратившись из тюрьмы, отец дал зарок: больше не нарушать закон. И в последующие годы жизни исправно сдавал выловленную им рыбу по расценкам, которые устанавливались официально.
Рыбалка, охота, всё то, что давала природа, использовалось отцом всю жизнь. Он всегда был в этих делах успешным добытчиком. Но от неё (от природы), был не только большой доход, но и в чём-то можно было пострадать. Рыба в семье отца была всегда, и во всех формах её приготовления: копчёная, вяленая, сушёная. Не каждая обработка её, избавляла рыбу от описторхов. Многие в семье становились поражёнными описторхозом. Особенно страдал от этой болезни отец. Но сколько-нибудь эффективного средства лечения, в то время, не было.
К этой болезни присовокупилась у него язва желудка. И следовало бы, как можно раньше спохватиться, и начать лечение. Но на первом месте – работа, доход. Всё остальное считалось не столь важным.
Подводя итоги их жизни, хотелось бы перейти к обобщениям социального свойства. Вне всякого сомнения, они олицетворяют собой один из многочисленных человеческих типов. И этот тип из числа крайностей. Какой процент выпадает на такой тип, трудно сказать. Такого рода статистикой никто не занимался. И насколько он хорош или плох, тоже не просто судить. Особенности такого типа следующие.
Таисия Фёдоровна, сконцентрировав всё своё внимание на семье, довела его в чём-то до лучших положительных результатов. Но в чём-то её поведение выглядело не столь порядочным.
Стремление к максимальному доходу, исключало всё то, что связывалось с развлечением. К средствам развлечения, как известно, относятся - никотин, алкоголь. Это, и лишние расходы, и тот вред, который приводит не только к болезням. И все её три сына, не курили и не злоупотребляли алкоголем.
Все её три сына, с детства послушные ей, переняли её житейский настрой. Никаких праздников, никаких гостей, полное внимание только своей семье. Многие их дети и внуки получили высшее образование. Никто не приобщился к вредным привычкам. Все были настроены на то, чтобы получать как можно более высокую зарплату и, не растрачивая её понапрасну, готовить материальные средства для следующих поколений – внуков. И внуки, получая высшее образование, тоже придерживались тех семейных традиций, которые, так умело, и жёстко, когда-то создавались их бабушкой.
Кто-то, зная из своего окружения такие семьи, восхищается ими, кто-то относится с той или иной мерой осуждения. Да, в них, (в семейном источнике), слишком уж ярко сплетались негативные признаки с позитивными. Но что не сделаешь, (на какие хитрости не пойдёшь), чтобы обеспечить счастливое будущее своих детей, и детей их детей. В этом  объяснение и оправдание своим поступкам.
Анализируя жизнь Шиловых с точки зрения всей их прожитой жизни, приходится констатировать, что одна часть Шиловых последовательно шла на процветание, другая – на угасание, разрушение, обеднение.
Были тяжелейшие годы в стране (последствия гражданской войны, коллективизация, предвоенные, военные и послевоенные годы) и, тем не менее, благодаря своему трудолюбию, уверенно наращивалось благополучие.
Пришли другие времена. В материальном отношении, куда как более облегчённые. Но жизнь первого звена Шиловых, становилась всё худшей и худшей.
Когда умерла бабушка, все мы (её ближайшие родственники), съехались на похороны. Бабушка, со своей дочерью Екатериной, ютились в однокомнатной гнилушке. Там же располагался гроб с телом бабушки.
После похорон отец пригласил меня к себе домой. Он приезжал на мотоцикле с коляской. Мы на нём, добрались до Окунеево. Таисия Фёдоровна, на этой особый случай, выставила на стол недопитую бутылку коньяка. За ужином пропустили по рюмке.
Я всегда испытывал в их семье чувство дискомфорта, а на этот раз, и вовсе, хотелось бежать оттуда.
Отец хвалился своим богатством. И в этом плане ему было чем похвастаться. Дом, в котором прошло моё детство, теперь принадлежал ему. Те колодки с пчёлами, вокруг которых мне когда-то приходилось бегать, точно такие же, находились здесь. Создавалось впечатление, что всё, что было там, переместилось оттуда сюда.
И внутреннее убранство в доме, мало в чём изменилось. Вот так, сама жизнь кому-то подыграла, а кому-то нанесла колоссальный ущерб.
Подвыпивший отец любил пофилософствовать. Сознавая себя в не лучшей (в чём-то, непорядочной роли) он пытался оправдываться передо мной. Винил мою мать. Говорил, что возвращаясь после семи лет службы, мечтал стать юристом, перебраться в большой город. Но из-за неё всё пошло иным путём.
Когда заходил разговор о сестре его, он начинал обвинять её. Считал, что она с юных лет была непослушной и стремилась поступать по-своему. Этим своим не лучшим настроем и обрекла себя на сплошные личные трудности.
Действительно, жизнь тётки Кати складывалась слишком уж неудачно. Мало того, что, не послушавшись своих родителей, поспешно выскочила за самого весёлого скомороха на деревне, так она ещё и выдала замуж свою дочь за человека, слишком уж мало предсказуемого. И, вследствие этого, попала в настоящую кабалу.
Тётка всю свою жизнь работала дояркой. А это самая высокооплачиваемая работа. Благодаря этой работе, Чарочинский дом Шиловых, оказывался самым обеспеченным. Я, с её дочерью Ирой, в детстве, ни в чём не нуждались. О какой бы вещи не заходила речь, она тут же приобреталась.
Но это для доярки оборачивалось сравнительно малой расходной нагрузкой. Ситуация резко изменилась, когда её дочь обрела другую фамилию. Не предчувствуя больших бед, она покупает зятю мотоцикл. Тот его, через какое-то короткое время, приводит в негодность.
В последующем, на деньги тётки Кати, выстраивается большой дом в Чердатах. С появлением трёх внуков и одной внучки, все расходы на них, ложатся на бабушку. А что же их родители?
Сандаков Александр впадает во всю большую зависимость от алкоголя и, прожив немногим больше тридцати лет, погибает от нелепого случая.
Когда тётка приезжала ко мне в Новосибирск, она подробно рассказывала о своих отношениях с зятем. Не имея никаких понятий о морали, он руководствовался только одним своим желанием: во что бы то ни стало, найти средства для выпивки. Когда это желание достигало предела, его уже ничто не удерживало. Мог насильно отнять, мог, угрожая, и поднять руку на беззащитного старого человека.
Тётка жаловалась на свою профессиональную болезнь. По ночам пальцы начинали так болеть, что хоть на стену лезь. Никакие мази не помогали. Но, даже получая пенсию (и не малую), она продолжала работать дояркой. За соски уже не нужно было тянуть по два-три часа: использовалась машинная дойка.
Казалось бы, вот они те средства, благодаря которым, можно было на старости ездить по санаториям, курортам. И ей, как передовой доярке, предлагались к тому же – бесплатные путёвки. Но она, и от них отказывалась. Как же она могла позволить это, когда вокруг столько потребителей её денег.
Есть разные типы крайностей. Тётка олицетворяла ту доброту, которая порождает - не добрые типы. Она сама себя обрекла на тот неиссякаемый источник, каким пользовались все, кому не было ведомо чувство угрызения совести. Даже родной брат, и даже родной отец, и те воспользовались её добротой и снисходительностью. Отняли у неё то, что большей мерой по праву принадлежало ей.
В народе прочно закрепились такие понятия, как – участь, доля, судьба. Так вот тётке выпала самая худшая доля из всех, которые только может порождать реальная жизнь. И, тем не менее, она пережила многих своих непорядочных  потребителей.
Отец прожил 67 лет. И мог бы прожить и дольше. Но слишком была велика забота о непрерываемом доходе. И когда он оказался в больнице, врачи развели руками. Сказали ему, что нужно было раньше подумать о себе. Рак желудка настолько запущен, что операция оказывается бесполезной.
Мачеха, боясь, что я могу приехать на похороны отца, послала телеграмму-похоронку, от имени своего младшего сына, Сергея. Притом, с неточным адресом. Когда мне её вручили, прошло после смерти, больше недели.
Зря она так старалась. Я бы не поехал, и в том случае, если бы получил телеграмму вовремя. Ведь, в сущности, кто для меня был отец? Абсолютно чужой человек. И даже хуже чем чужой человек. Потому что к чужому человеку я мог всегда зайти свободно. А к родному отцу - также свободно - не мог.

Первая книга с названием Чарочка, переписывалась несколько раз. При первом варианте, многое из того, что происходило потом, я не мог знать. Мог лишь предполагать. Последний вариант – завершающий. Получив все данные на несколько поколений, оставалось лишь что-то подправить по допущенным неточностям, и закрепить в слове все те события, которые следовали одно за другим.
На мой взгляд, особенность моего метода (и в чём-то - преимущества) заключаются в том, что я отражаю и анализирую реально существующее. И это конкретное, связываю с той или иной мерой типического, которое количественно и качественно отмечается в повседневной жизни людей. Каждый читатель, сравнивая представленное мной, со своим окружением, может эту меру определить по своим данным.
Общество, с точки зрения развития, растянуто по многочисленным уровням. И кто-то, закрепившись на одном, - на одном потом - и проживает всю свою жизнь. Кто-то, выражаясь образно, пытается перебегать с одного уровня на другой. Жизнь таких людей становится усложнённой и запутанной. Но и при этом, общая картина выглядит вполне наглядной. Наглядной потому, что всё родственное окружение воспринимается некой малой системой. Это как набор артистов в одном спектакле, где каждому отведена своя роль. 
Говоря о шиловском сообществе, и о том, что вокруг происходило, нам не трудно всех участников его - вполне объективно - оценить. Оценить по каждому из человеческих параметров. Можем определить и то, кто какую житейскую роль играл, и кто какое положение, в общей системе общества, занимал.
Самое невыгодное личное положение, занимала Екатерина Аксёновна. Сама, не ведая того, (по ходу своей жизни) направлялась в чудовищную ловушку. Выхода из которой, для неё, уже не было.
Тётка принадлежала к тому типу людей, в воображении которых, не находилось места дурным фантазиям. Она, по наивности своей, и предположить не могла, что есть такие нехорошие люди, которые способны поступать нечестно, непорядочно. А о том, что могут поступать цинично, подло, и даже преступно, на этот счёт, в её мозгу, не было абсолютно никакого представления.
В любом обществе, особое внимание, уделяется воспитанию. Но что получается на практике. Хорошо воспитанный человек, может и не иметь понятий о том, что существует - дурное в жизни.  Не сразу начинает соображать, что его окружает стая хищников. Он становится источником, у которого все берут, ничего не давая взамен.
Так какой же смысл в хорошем воспитании? Чем больше по-доброму воспитанных, тем большее вокруг них - окружение - из числа дурно воспитанных. На одну добрую единицу Екатерины, набирается несколько единиц наиболее циничных, и с десяток сравнительно умеренных.
Характерная черта всех добрых людей, это их неспособность защищаться от людей не добрых. Они слишком доверчивы, снисходительны и не воинственны. Не могут давать достойный отпор тем, кто начинает над ними издеваться. Их постоянная реакция на зло: а-а, ладно, бог им судья. И бог, хотя и в редких случаях, откликается.
Отец, какое-то время пытался быть человеком порядочным. Но, попав под сильное влияние своей жены, целиком доверился ей, и не особенно-то, сопротивлялся её решениям. Всё духовное препоручил ей, сам же в большей степени был озабочен сугубо материальными вопросами. Вот так, и на семейном уровне, жена может оказаться – идеалистом, а муж – материалистом. На этом и закрепились их семейные обязанности.
Главное для отца было то, что в семье определился надёжный контролёр. Что попадало в дом, то в доме и оставалось. Не было нужды по этим вопросам беспокоиться.
Так уж складывается жизнь, что всё, что происходит в ней, оценивается в сравнениях. Сравнивая одно с другим, получаем систему. И она, как некое целое, может быть проградуирована по всем существующим признакам.
Меня рано, можно сказать, со школьных лет, начинали интересовать вопросы, связанные с тем, что в рамках одной деревни, наблюдается такая большая разница между семьями. Особенно удивляли явления по контрастирующим уровням: между самыми-самыми богатыми – с одной стороны, и самыми-самыми бедными – с другой.
Литературные произведения, фильмы, не давали ответов на эти вопросы. В них чётко подразделялось общество по социально-политическим и идеологическим признакам. Но в рамках одной социальной ячейки, картина наглядно вырисовывалась несколько иначе. Жизнь каждой семьи определялась количественными и качественными мерами труда. Кто больше работал, тот в большей степени и был обеспечен.
При этом, не приходилось сбрасывать со счетов и тот факт, что тот, кто обладал большими знаниями в делах приобретения, мог использовать для увеличения своего дохода, и - не законные средства. Так или иначе, но на поверку, доходность по каждой деревне, селу, наглядно ранжировалась, выстраивалась по одной диагональной линейке. Именно ей прочерчивается промежуточный путь, от самых бедных до самых богатых.
Для тех людей, для которых всё содержание жизни замыкается на одном коллективе, все их представления о праведной и неправедной жизни, строятся на конкретных сравнениях. И в рамках именно таких сравнений - духовного и материального характера – всё вроде бы понятно.
Но вот в деревне оказываются ссыльные. Через фильмы, газеты, книги, подаётся содержание, несколько иного свойства, и разобраться простому деревенскому человеку в нём, не так-то просто. Что ему остаётся? Опять же сравнивать. Ведь каждый человек, ссыльный он или заключённый, носитель каких-то своих личных качеств. И если такие люди пребывали в нашу деревню, то их, прежде всего, оценивали по трудовым способностям. Вот им я и посвящу свои следующие страницы.

Ссыльные.

В нашу деревню, как и в любую другую, в те времена, пребывало их не мало. Я всех хорошо помню. Попробую их перечислить и охарактеризовать по общим внешним признакам.
Лепёшкина Мария. Прибыла к нам из Краснодарского края. Все годы войны она работала у нас в школе учительницей. Жила у тётки (дочери Шиловых) на правах члена семьи. То есть, выполняла все домашние работы, водилась с девочкой Ирой. И, естественно, питалась за общим столом. Думаю, каких-то личных неудобств или неудовлетворённостей, у неё не было.
Сразу, как только закончилась война, она уехала к себе на родину. До 60-х годов, каждый год по осени, она присылала нам посылку с яблоками. По отзывам тётки, была активной во всех отношениях. С интересом занималась на огороде, ухаживала за скотиной, собирала ягоду, варила варенье. Своим школьникам прививала любовь к труду, водила их на поля, где своими малыми силами выполняли какую-то работу в колхозе.
Активной была и в общественном отношении. Выступала на собраниях, организовывала концерты. Так уж видно получается, что если человек активен в одном месте, то он не может стать пассивным в другом. Настроенный интересоваться всеми житейскими вопросами, он, с полным набором этих качеств, и действует.
После неё в нашу деревню приехала семья немцев: муж, жена и девочка моего возраста. Родители работали в школе учителями, а девочка для нас была что-то вроде пионервожатой. Бойкая, артистичная, выступала во время праздников в концертах, организовывала игры, чтение книг.
Запомнилась ещё одна девочка, молдавской национальности. Частенько исполняла свои национальные песенки. Обе резко отличались от нашей деревенской детворы. Вели себя активно всюду: в школе, в клубе, на улице. Постоянно что-то устраивали. В общем, было интересно с ними.
Отличались и родители их, более высоким развитием. Мне хорошо запомнилось то, как немец-учитель объезжал верхом колхозных лошадей.
Молодые лошади, они ведь все одинаково ведут себя, когда на них впервые оказывается седок. По фильмам всем хорошо известно, каково на таких лошадях американским ковбоям или мексиканским гаучо. Зрелище для местных жителей становилось захватывающим.
Основной тягловой силой в те времена были лошади. Кто-то должен был их объезжать. Основное мужское население деревни воевало. После войны, те, кто уцелел, возвращались большей частью с серьёзными ранениями. Для такой, небезопасной работы, они уже не годились. А тут, молодой, спортивный, не знавший пороха, человек.
Жила в нашей деревне ещё одна семья, семья Домбровских. Муж с женой - молодые энергичные активные трудолюбивые. За короткое время жизни в деревне, обзавелись таким богатством, что после (когда закончилась война) перед ними встала проблема. Как перевести на родину весь тот скот, который у них был, и ту продукцию, которая на тот момент у них скопилась. Они знали, что там – на их родине – люди бедствуют, и что приехать туда нужно, во что бы то ни стало, со своим, честно нажитым хозяйством.
В деревне было ещё несколько семей из числа сосланных. Но они вели себя не столь активно. Может быть поэтому, я их и не запомнил.
Нужно сказать, что ссыльные (не знаю, в чём они провинились перед своими местными властями), но у нас в деревне они воспринимались, как люди, во всех отношениях, глубоко порядочные. С удовольствием работали в колхозе, весело проводили время после работы. Много чему полезному можно было поучиться у них.
Когда их ссылали, они брали с собой то, что им могло бы пригодиться на новом месте. В играх, например, в лапту, было у нас достаточно мечей: и теннисных, и каучуковых.
Обычно, когда заходит разговор о ссыльных, то концентрируется вопрос на том, в каких тяжелейших условиях им приходилось жить, выживать. Но как показывает практика, всё дело в самих людях, в их способностях, в их общей подготовленности к суровым условиям жизни.
Если говорить о местных семьях, то и в самой деревне, не все одинаково были приспособлены к ним. Наблюдалась длиннющая растянутость по уровням: от самых  низших, до самых высших. Что же касается ссыльных, то в число их, не попадали бедняки. То есть – ленивые, умственно отсталые, безграмотные, пассивные.
Единственно, кто оказывался мало приспособленным к жизни, так это те, кому приходилось жить до ссылки, в наиболее комфортных тепличных условиях. Их организм мог, и не выдержать больших физических нагрузок, и суровых безжалостных сибирских морозов.
Основная масса ссыльных, что особенно характерно, не особенно-то беспокоила местные власти. Вели себя послушно, в трудовом и идеологическом отношении, активно. Придраться было не к чему.
Примечателен и тот факт, что ссыльные, по своему уровню более развитые, становились организаторами в тех местах, где они оказывались. Не случайно поэтому, что из числа их, потом, получались выдающиеся деятели в науках, литературе, искусствах.
Ясно, что ссыльные и репрессированные, вынуждены жить более напряжённой жизнью. А это – тот могучий фактор развития, который невозможен в обычных нормальных условиях. Потому что в нормальных условиях хочется больше отдыхать и развлекаться. В условиях же ссылки, мозг целиком переходит в режим сплошной работы. Ощущалась необходимость, всеми возможными средствами, доказывать, что ты не такой уж плохой человек, чтобы числиться в статусе врагов народа. Только в этом для них мыслилась надежда на выживание. И как результат, многие из них потом оценивались обществом, как настоящие патриоты.

Колхоз, председатели колхоза и всё, что с ними было связано.

Первого председателя (в послевоенные годы) я помню смутно. И если что-то смогу сказать о нём, то только по тем впечатлениям, которые он оставил у местных жителей.
В военное время и послевоенное, когда в колхозе работали, почти что, бесплатно (была такая необходимость), не так-то просто было привлечь людей к напряжённому труду. Может быть поэтому, председателям того времени, нередко приходилось прибегать к угрозам, сопровождая их крепкими словечками. Вот только действовали те угрозы не на всех. Обеспеченным (наиболее трудолюбивым), было чего опасаться, и было что терять. Бедные (и, стало быть, ленивые), не воспринимали угрозы на свой счёт. С них нечего было брать. И если ссылать, то смертность среди них, могла бы быть, на порядок большей. Потому что слабыми были – и физически, и умственно.
У обеспеченных был полный набор скота, большой огород, и без тех услуг, которые обеспечивались средствами колхоза, невозможно было самостоятельно обойтись. Вспахать землю под картошку, получить право заготовки сена для своего подворья, вывести дрова из леса, всю это можно было сделать, лишь ударно работая в колхозе.
Сами условия были таковы  (да и соответствующее настроение), что многие шли добровольно на рекорды. И могли простой литовкой выкашивать до гектара травы. Вынуждены были жить по физическому максимуму. Успевать – и, в колхозе, и у себя на подворье.
 Доставалось и бедным лошадям, которых доводили до состояния кляч.
Физическое и моральное напряжение сохранялось до конца сороковых годов. В последующие годы, воздействие на людей средствами угроз, декларативно уже начинали представлять, как неправомочные.
Чтобы наилучшим образом сплачивать и организовывать людей, до конца сороковых годов, устраивались общеколхозные гуляния. Устраивались они после посевной, после уборочной, и по каждому великому советскому празднику. За год их набиралось не мало.
Но что такое гуляние в те годы? На колхозные средства готовилась самая различная еда, при скромных возможностях спиртных напитков. В основном, это – брага, медовуха, самогонка, которую некоторые прихватывали с собой. (Официально она была запрещена). Но, для торжественного начала, всё же, находилось по стопке водки.
В общем, было весело. Гуляния начинались с торжественных речей. Поздравляли тех, кто ударно и добросовестно трудился. После серьёзных моментов, шутили, пели, танцевали.
Вместе со взрослыми, на таких гуляниях, присутствовали и дети. Но мы садились за стол ненадолго и, прихватив ту или иную сдобу, убегали на улицу. 
Хочется заметить, что общее поведение, которое приходилось наблюдать нам, оно – примерно в таком же виде – было отражено в картинах многих известных художников. Например, Рубенса, Хогарта и многих других.
Деревня, с точки зрения имущественных и культурных признаков, это тот ранжир, в котором такая большая протяжённость. И вот, в одном месте, за одним столом, собираются – бедные, средние, богатые. Надеяться, что в таком содружестве может быть гармония, не приходится. 
Не трудно представить, что может произойти с людьми, которые питались одной картошкой, и вдруг – столько пищи. Пищи – жирной, сладкой, солёной, кислой, горькой. А если учесть, что при таких застольях находилось немало и шутников, которые могли усилить горечь самыми различными приправами, то последствия от таких застолий, не только были неприятными, болезненными, но и смертельными.
Человеческий организм отличается от верблюжьего, медвежьего, свинского. Он не может лишнего вместить в себя. И хорошо, если это лишнее – легко и не столь болезненно – выходит из него. Но бывали и смертельные случаи. Например, с заворотом кишок. Власти при этом, чтобы не создавать лишнего шума, отмалчивались.
Когда в райком сходились все сведения от колхозных увеселений, то там начинали призадумываться. Что же делать? Запретить нельзя. Ведь праздник всем коллективом, за одним столом, это - как одна семья. Он позволял (так считали свыше), объединять людей, духовно сплачивать их. Но вот люди, слишком уж разные по своим привычным пищевым возможностям, могут иметь и разные настроения. Подвыпившие и захмелевшие, некоторые начинают вспоминать свои прошлые обиды. И после двух-трёх часов относительно праздничной дружбы, начинались частные разборки. И не только между мужчинами, но и между женщинами.
В этой общей праздничной суматохе, находилось достаточно времени, не только для злости, но и для любви. Девушки, вдовы, расковывались, утрачивали свою повседневную скромность и недоступность, легко вступали в любовные связи. И как следствие, редко кто в деревне оказывался одиноким. Рождались дети, и в таком изобилии, что редко в какой семье их не было.
К концу сороковых годов, жизнь в колхозах значительно улучшилась и общеколхозные гуляния стали отменять. Необходимость в них отпала, колхозные семьи начинали отмечать праздники своими малыми частными сборищами.  Разделение их, по культурным и материальным признакам, обретало свой естественный процесс.
В фильмах довоенного времени, колхозники представлялись единой однообразной массой. Все они выглядели красочно одетыми, удовлетворёнными. В действительности же – всё выглядело иначе.
Исходя из принципов всеобщего равенства, поначалу колхозного строительства, дело доходило до многих бед. Частный скот сгоняли - в общий.  Должного внимания за ним - не было.  Оборачивалось такое нововведение – падежом скота. А что это такое, приходилось в детстве - и нам наблюдать.
Распределение доходов (исходили из принципов гуманизма), также доходило до крайностей. Если в одной семье один работник и четверо детей, а в другой трое работников и двое детей, то обе семьи получали – одинаково. Интерес к труду утрачивался, производительность резко снижалась. Последствия от такой (формально, вроде бы, гуманистической политики) оказывались катастрофическими. На то время и приходился голодомор.
Сложности, с организацией людей, связывались именно с тем, что отдача от каждого в колхозе была количественно ранжированной. От меньшей меры труда, и – по возрастающей – до тех, кто числился в ударниках. Самого понятия равенства, политически декларировавшегося, в действительности – с точки зрения мер труда – не было.
Не было равенства, и в способностях тех, кому надлежало организовывать людей. Начну с Семёнова.

Семёновы: муж, жена и двое мальчиков дошкольного возраста.

Семёнов (имени не помню), после сельскохозяйственного техникума, был направлен в наш колхоз. Жена его, в военные и послевоенные годы, работала учительницей. Учительского образования у неё не было и ей было отказано в этой работе. Недостаток учителей в то время, пополнялся фронтовиками.
Оба они – простые, трудолюбивые, и очень мягкие, добрые. Не строгие по своему характеру. Жена, сразу же по приезду в деревню, стала работать дояркой. И в дальнейшем всегда считалась передовой.
Муж, в противовес прежним председателям, воспринимался местными колхозниками, резко контрастирующим явлением. С его интеллигентным характером трудно было рассчитывать на трудовой энтузиазм их.
Он был своего рода олицетворением тех инструкций, которые так чётко и ярко отмечались в передовицах партийных газет. Вот только рассчитывать на самосознание, на совесть и честность большинства, не приходилось. Скорее меньшинство, уже сформировавшееся, как наиболее трудолюбивое, определяло трудовой костяк колхоза. На их плечи ложился основной объём работ. Особенно в животноводстве, где требовалась дисциплина и ежедневный выход на работу. Остальных же (большинство) нужно было упрашивать, уговаривать.
Как не крути, а цельность колхозного коллектива такова, что с одной стороны наиболее ленивые, а с другой – наиболее трудолюбивые. С ленивыми - особые трудности. У них нет обуви, нет одежды. Из пищи - одна картошка. Как к таким относиться руководителю колхоза? Теряется сам смысл уговоров и, тем более, давление на совесть или  самосознание. Оснований, для отказа выходить на работу, у них всегда находилось предостаточно. А если начнут перечислять свои болезни, то дальнейший разговор с ними оказывается бесполезным.
Семёнов, как организатор, был неутомим. И что особенно удивляло людей, так это то, что он никогда не выказывал своей злости, никогда не повышал своего голоса. Для людей военного и послевоенного времени, это было в диковинку. Могло создаться впечатление, что в стране начался переход с одного режима (строгого, сурового) на режим другой, прямо противоположный – спокойный, уравновешенный, щадящий.
Как коммунист, воспитанный на таких книгах, как «Поднятая целина» или «Как закалялась сталь», он не уклонялся от грубой физической работы. Брался за лопату, вилы и, вкалывая, и, одновременно пропагандируя, трудился наравне со всеми. Но его личный пример, вызывал скорее насмешки, чем трудовой энтузиазм.
Если оценивать поведение Семёновых с официальной точки зрения, то оно могло бы считаться идеальным. Действовали, в своей собственной семье, и на колхозной работе, так, как инструктивно предписывалось. Но вот, результирующие, как в делах колхозных, так и в делах семейных, оказывались не столь высокими. Всё дело в поведенческих особенностях их. И в том, как такое поведение воспринимается окружением.
Вначале, когда дети не очень-то хорошо ориентируются  в значениях слов, с помощью которых выдаётся та или иная информация, немаловажно эмоциональное сопровождение своих требований. И если человек говорит спокойно, то о каких бы вещах не шла речь, дети не всегда улавливают смысл: в чём – плохо, а в чём – хорошо, где им нечего опасаться, а где их может подстерегать беда. Приведу несколько примеров.
Вот их двое сыновей играют во дворе. Тут же во дворе находятся лошади. Следует заметить, что председателю полагались - особые - выездные лошади. О которых говорят, они не стоят на месте - пляшут. Крайне чувствительны, если, если кто-то коснётся их сзади. Один из них подходит к заду лошади и прикасается к ногам одной. Естественная реакция лошади, отбросить ногой то, что потревожило её. Удар пришёлся по лицу мальчика. Нос и часть кожи лица, слегка сместились в сторону.
Родители, увидев окровавленное лицо сына, бегут с ним к местному фельдшеру. Молоденькая и неопытная девушка-фельдшер, насколько это было возможно в её условиях, ставит нос на своё место и закрепляет швами.
Так уж получается в жизни, что дети растут контрастирующими по отношению к своим родителям. Особенно этот контраст оказывается наиболее заметным, если родители слишком уж мягкие по характеру. Ничем не сдерживаемые дети, с малых лет начинают вести себя своевольно, непослушно, как им вздумается. И нередко их поведение приводит к беде. Показательным примером такого семейного контраста, могли бы быть Семёновы.
Сказать, что добрые порождают не добрых, трудолюбивые – ленивых, было бы не совсем верно. Всё дело в том, что каждое наблюдаемое в жизни явление, имеет свою меру типичности. Я лишь подмечаю тот признак, который имел место в нашей деревне. Ведь не случайно, что у добрейших родителей (таких, как Семёновы), дети росли - непослушными; по сути, преждевременно - самостоятельными.  Показателен в этом плане ещё один случай из их жизни. Вздумалось мальчикам (пяти и шести лет) сходить в соседнюю деревню Митюшкино. Не предупредив никого, они вышли из деревни и направились по дороге в лес.
Нужно сказать, что летом появляется много дорог-ответвлений от основной дороги. И они, пройдя какое-то расстояние, свернули на одну из таких дорог-ответвлений. Такие дороги – временные, и у них есть свои конечные точки. Сообразив своим детским умом, что нужно отправляться в обратный путь, они и отправились. Затем, переходя с одной дороги на другую, третью, четвёртую, они окончательно запутались.
Подходит вечер, ночь, детей нет. Родители ночью бегут в Митюшкино. Их там нет, поднимают тревогу. Чуть ли не всей деревней начинается поиск. Вторые сутки проходят впустую. Возникают сомнения: никто не знает, в каком направлении они вышли из деревни. Прочёсывать же весь сектор – Митюшкино, Окунеево, Торбыково – не хватит для этого людей одной деревни. Подключаются к поиску добровольцы, ещё из трёх деревень.
То место, в котором оказались дети, находится в промежутке между реками Четь и Кия. Расстояние между ними десять-двенадцать километров. Взрослому человеку, если бы он заблудился, не трудно было бы сообразить, что следовало бы идти в одном направлении, перпендикулярном этим рекам. И он бы, через два-три часа, вышел бы к дорогам, проходящим вдоль рек. Но у детей не было таких знаний. Они, оказавшись в затруднительном положении, кружили вокруг большого болота. То заходили в него, то выходили из него.
В тех местах, где они плутали, могли быть крупные звери:  медведи, сохатые. И это особенно беспокоило родителей. Сам Семёнов, с группой деревенских парней, верхом на лошадях, за сутки проезжали большие расстояния, но детей так и не могли найти.
Ко всеобщему удивлению, дети находились в болоте, и не на таком уж большом расстоянии от деревни. Тот, кто занимался поиском, не могли допустить, что они могут забрести именно в него.
На четвёртые сутки, когда их обнаружили, они выглядели не очень привлекательно. Измождённые, поцарапанные, искусанные гнусом, с несколькими клещами, тем не менее, настроение их было весёлым, озорным и вполне удовлетворённым. С увлечением и преувеличением рассказывали, как они провели три ночи в лесу. Когда им хотелось есть, они забывали о том, в каком положении находятся. Могли в течение длительного времени собирать чернику, и есть её до тех пор, пока она им не надоедала.
В лесу попадалась и другая ягода: брусника, костеника, земляника. Встречались отдельные кусты с малиной, смородиной, голубикой. И первые сутки, они не особенно-то и тревожились. Ощущение беспокойства пришло на вторую ночь, когда начинали осознавать, что самостоятельно им уже не выбраться из леса.
Вероятно, на третью ночь у них появлялись галлюцинации, потому что по их рассказам, они постоянно кого-то слышали. И тогда, даже ночью, вскакивали со своих мест, и бежали в ту сторону, откуда исходили звуки.
Кроме слуховых галлюцинаций, возникали и зрительные. Они постоянно ночью видели кого-то из своих знакомых, и также (с их слов) бежали к ним. Но они, к их удивлению, почему то, исчезали.
Воспрянувшие духом, они с таким увлечением отвечали на вопросы, что могло показаться, что вот он - настал их звёздный час. Такого внимания к своим детским персонам, им никогда не приходилось испытывать. Можно было в чём-то приврать, в чём-то сказать правду. Само происшествие давало материал для большого творческого увлечённого сочинительства. И они старались обогатить реальное, вымышленным.
В деревне появилась тема для разговоров, и они себя осознавали героями этих разговоров. Можно было замышлять новые приключения.
Детский возраст, этот тот возраст, когда закладываются в нервы основы последующего поведения. Воспитание же определяется тем, что детям стараются с малых лет привить знания, в которых указывается, что вредно, что полезно, что опасно, что не может быть таковым. Так вот дети Семёновых, как-то всё это пропускали мимо ушей. Они чувствовали себя раскованными, и - по негативным признакам, и - по позитивным.
Среди взрослых встречается слишком уж много шутников. Могут выдать такое, что если поверить им, можешь испытать нечто крайне неприятное. Вот один такой случай.
При уборке сена наткнулись на осиный кувшин. Что тут приходится делать? На ум приходит одно решение: поджечь его. Осы с обгоревшими крыльями бегают по траве. Кто-то из шутников говорит, что если у ос обгорели крылья, они уже не смогут ужалить. Естественно, большинство понимают, что это чушь и помалкивают. Но кто-то, может быть, шутки ради, высказывает своё сомнение.
- Ах, так, не верите! – с вызовом высказывается автор этой глупости, - и берёт осу в свою ладонь. Оса его жалит, но он внешне не выдаёт и малейших признаков боли. – Кто хочет убедиться в этом?
Один из детей Семёновых, долго не думая, хватает осу. И все видят, как он раскрывает рот, и застывает в таком положении на какое-то время. Ясно всем, испытывает настоящий болевой шок. Кому-то весело, кто-то начинает возмущаться. Автор же этой шутки, невозмутим. Он продемонстрировал свою способность, и тем - доволен.
Такого же рода случай, но уже более серьёзный, проходил со змеями. Все мы в детстве видели тех, кто голыми руками ловили ящериц, ужей, восхищались ими. Кто-то из нас пробовал повторить такие же действия.
Дети Семёновых всё это наблюдали ни раз, и им тоже хотелось поймать кого-то, и подержать в руках. И вот однажды, когда подходили к озеру, где мы обычно купались, заметили гадюку, которая грелась на солнце. Младший из Семёновых бросился к ней и протянул руку. Ещё б секунда, и беды не миновать. Но кто-то вовремя заметил из старших ребят, ударил его по плечу и, тем самым, отбросил его в сторону.
Кто живёт в деревне, у большинства детей вырабатывается естественная осторожность перед всем, что может быть опасным. Дети Семёновых, в силу какой-то особой внутренней беспечности, не обладали таким свойством. Поэтому их жизнь во многом зависела от разного рода рискованных случайностей.
Подводя итог сказанному, приходится обращаться к явлениям контраста. Родители, представители властей, хотят получить одно, а каким-то – непонятным загадочным образом - в результате вытекает, прямо противоположное. Как в отношении своих детей, так и в вопросах колхозных дел, у них дела шли слишком уж плохо. Дети росли непослушными, и держали своих родителей в постоянном напряжении. В колхозе не удавалось достичь результатов, которыми были бы довольны районные власти. Что касается самих колхозников, то у них не было особого желания работать бесплатно. Военное время прошло, настроение людей изменилось, всем хотелось хоть что-то получать за свой труд. Семёнов, как председатель колхоза, не мог им ничего обещать. Районные власти, вероятно, поняли, что от него ожидать хороших результатов не приходится, и решили отозвать его из нашего колхоза.
Партия, как известно, всегда была очень внимательной к своим членам, и если у кого-то что-то не ладилось, то стремилась помочь им. Для этого были соответствующие курсы; курсы повышения партийной квалификации. Семёнов, со всей своей семьёй, уезжает в Томск. Как складывалась их дальнейшая жизнь, мне неизвестно. Можно лишь предположить, что благодаря своей усердной партийной исполнительности, он не будет обижен властью.
Как человек, Семёнов интересен тем, что он принимал всей своей душой, то положительное, что исходило от коммунистической идеологии. Он сам трудился увлечённо, и рассчитывал на то, что и колхозники все, без исключения, также должны бы работать увлечённо. С такой же увлечённостью он прочитывал все газетные передовицы и искренне был убеждён, что большей правды, чем та, которая выражалась в них, не может быть в принципе. Но вот те речи, которые произносились им на колхозных собраниях (вдохновенные по форме и содержанию), воспринимались колхозниками с прохладцей.
Дед отзывался о нём насмешливо, с иронией. Считал его человеком несерьёзным. Воспринимал его на уровне какого-то детского партийного примитива. Бабушка, выслушивая деда, начинала злиться, вступала с ним в жёсткий спор. Она говорила, власть, какой бы она не была, она – власть. И нужно, в своих интересах, в интересах общего дела, стремиться самому  в неё попасть. А для этого нужно вступать – в пионеры, в комсомол, в партию. Дед соглашался с бабушкой, и перечислял тех деревенских, кто был особенно общественно активным. Называл Николая Костина, который в армии вступил в партию, а по возвращении из неё был принят в райком инструктором.
- И нашему Ивану следовало бы также поступить, - добавляла бабушка. И, исчерпав себя по этой теме, начинала винить мою мать.
После отъезда Семёновых, прибыл в нашу деревню новый председатель.

Плуталов, с женой. (Детей с ними не было).

В отличие от Семёновых, это были люди пожилого возраста. Вероятно, с их же слов, в деревне заговорили о том, что они из бывших кулаков. Сын их был репрессирован и не вернулся из мест заключения. При такой социально-политической биографии, загадочным было то, что ему всё же доверяли районные и областные власти. Были видно серьёзные основания для этого. Там, где не получалось у молодых и неопытных партийных хозяйственников, туда они были вынуждены направлять опытного специалиста. Таким и был Плуталов.
Сама внешность, его поведенческие особенности, действительно были близки тем признакам, которые обычно использовались в литературе и фильмах. Чуть выше среднего роста, с постоянной иронической улыбкой на лице, осторожный в разговорах, он создавал впечатление человека, глубоко законспирированного в себе.
Он часто бывал у нас. В том домике, где он жил, не было бани, и он каждую неделю приходил со своей женой мыться в нашей бане.  Дед был человеком любопытным и задавал ему такие вопросы, что тому приходилось, либо уклоняться от ответов, либо в чём-то всё же раскрываться. А после рюмки одной, другой, и вовсе разговор переходил до полной откровенности. Дед сознавал деликатную суть таких разговоров и не выносил её за пределы своего дома. Может быть поэтому, мы знали о Плуталовых  чуть больше, чем остальные жители деревни.
Но так уж принято в любом коллективе, если появился новый человек, тем более, с ролью руководителя, то его начинают характеризовать все члены этого коллектива. Некоторые его воспринимали (и небезосновательно) как очень тонкую хитрую бестию. Считали, что он обладал редкой способностью выкручиваться (перед своим начальством) из самых сложнейших и труднейших ситуаций.
Постоянно находясь под пристальным оком своих недоброжелателей, ему действительно нужно было вести себя, не только слишком осторожно, но и реалистически мудро. И ему это удавалось.
В общих чертах его хозяйская стратегия выглядела так. Приехав в деревню, и ознакомившись с местными землями, он как большой знаток всех хозяйственных дел, определился с оптимальными вариантами.
То, что рекомендовалось районным начальством, он не мог напрямую игнорировать. Но, соглашаясь с ними в речах, он, всё же, поступал по-своему.
Для себя он решил, что местные земли будут давать наибольший урожай – ржи, гороха с овсом, льна. Пшеницей же засеял минимальные площади. И то, на тот случай, если придётся отчитываться перед своим начальством.
Чтобы было чем кормить скот зимой, худшие земли засеял турнепсом, картофелем. Ещё более худшие - клевером. И для скота – лучший корм, и для пчёл – дополнительные ресурсы.
В отличие от прежних председателей, которые выдавали завышенные данные по заготовке кормов, он выдавал – заниженные. И как результат, весной этих кормов оказывалось предостаточно. Впервые не приходилось иметь дело с весенним падежом скота.
И вот они, в первый же год его правления, значительные успехи. Впервые на колхозные трудодни-палочки, колхозники получали зерно и немалые деньги. И что ещё было более удивительным, так это – мёд.
Тётка Катя, работая дояркой и имея, особенно много трудодней, принесла домой целое ведро мёда. Голохвастовы, работая втроём на наиболее оплачиваемых местах, получили около двух ведер мёда. Для местной бедноты такого рода заработок, воспринимался как некий вызов им.
- Это что же, получается! – возмущались они, - у них свои пчёлы, свой мёд, а им ещё – и колхозный!
Действительно, общая картина выглядела крайне неприглядной. Одним – такое богатство, а другим – баночку мёда, да одно-два ведра ржи!  Вот они реальные крайности. И как их свести до реального равенства, никто из действовавших политиков, в действительности, не знал, и не знает. Так или иначе, но сама изменившаяся обстановка в деревне, резко контрастировала по результатам заработка. И она была вызвана Плуталовым не только в отношении колхозников, но и в отношении районного начальства.
Казалось, все должны бы приветствовать и радоваться умелым хозяйственником, но недовольство, и при таком успешном ведении дел, кому-то слишком уж не нравилось. Сам Плуталов, привыкший быть в постоянном внутреннем напряжении, всё же на людях выглядел энергичным, весёлым и самоуверенным.
Молва о процветающем колхозе быстро распространялась по всей округе. Прослышали про наш колхоз и те, кто освобождался из мест заключения. Трое из них были явно уголовниками. Это Пшеничников; поселился в доме Науменко Любы. Кривицкий Леонид стал жить с Тимохиной Марфой. Третий, Иван (фамилии не помню) не смог сходу найти себе подходящую женщину. Работал он у нас шофёром. Требования его были более завышенные к женщинам и, может быть поэтому, ему труднее было её заполучить.
Серьёзные женщины (в основном вдовы), имели детей, и были слишком осторожны в отношении претендентов на руку и сердце. Их было не так-то просто уговорить на совместную жизнь. Тем более, связывать свою жизнь с уголовниками, которых они панически боялись. Они даже в мыслях такого не могли допустить. Это злило Ивана, и он в пьяном состоянии, мог высказать такое, что особенно настораживало местных женщин.
Работая шофёром и, оказывая по вечерам различные услуги кому-то, он почти каждый день имел возможность напиться. Мог напиться и днём. Дело порой доходило до того, что пока за рулём, машина послушна ему. Но вот машина остановилась, дверца открывается, и он, смертельно пьяный, вываливается оттуда безжизненным мешком. С такими данными рассчитывать на серьёзных женщин, не приходилось.
Его особенно раздражал наш деревенский Филиппок. Неунывающий, постоянно заигрывающий со всеми женщинами, он был приятен им всем. А от него, вечно угрюмого и недовольного, как от прокажённого, шарахались они. Ощущение такого контраста, выводило его из себя. В какой-то момент, нервы не выдержали такой нагрузки, и он, без какой-либо веской причины, набросился на Филиппка.
Чем закончилось побоище, я уже рассказывал. Тесть Филиппка, Саушкин Павел, оказавшись поблизости, слегка ударил Ивана колом по голове. После чего Иван покинул деревню.
Пшеничников с Кривицким, тоже были жадные до выпивки. Но у них не было тех возможностей, что были у Ивана,  добывать горячительное. И они, по этой основной причине, постоянно враждовали между собой.
Пшеничников, как заядлый рыбак, мог наловить рыбы. И, получив за неё бутылку самогона, мог распить её с Кривицким. Закадычный друг его, оказывался в большом долгу перед ним. Выяснение отношений, нередко из ссор, перерастали в серьёзную драку.
После одной такой драки, Кривицкий забегает в дом и закрывается на крюк. Пшеничников начинает ломиться в дверь. Кривицкий, долго не думая, берёт ломик и бьёт им в отверстие двери. Пшеничников в это время пытался заглянуть в него. Удар пришёлся по глазу. Выбить его он не выбил, но верхнее веко друга, немного сместилось. И без того зловещий вид Пшеничникова, стал ещё более выразительней. 
В этот же день Пшеничников грозился убить своего лучшего собутыльника. И при тех внешних уголовных данных, которыми так бравировал Пшеничников, Кривицкий должен бы трепетать от страха. Но к нашему мальчишескому удивлению, Кривицкий не собирался от него прятаться. Он свободно гулял по улице, и с каким-то особым восторгом рассказывал, как он ломиком саданул в отверстие двери. И сожалел при этом о том, что отверстие в двери было слишком малым, а то бы он через глаз выбил ему  мозги.
Жизнь при них в деревне выглядела таким образом, что они воспринимались как постоянные артисты, а всё население, как их зрители. Чуть ли не каждый день, что-нибудь да вытворяли. То ссорились, то дрались, то устраивали концерты. И – неустанный ежедневный поиск - чего-нибудь спиртного.
Пшеничников был человеком всесторонне одарённым. Он знал множество анекдотов, частушек (в основном неприличного и политического содержания), множество песен (тюремного и советского содержания), мог аккомпанировать себе на любом музыкальном инструменте.
Кривицкий, не обладал таким широким спектром артистических способностей, но был при Пшеничникове вполне удачным, и по-своему, органичным партнёром. Когда они были вместе, могли сыграть любой спектакль: и комедийный, и драматический. Иван же (шофёр), по своему психическому настрою, был человеком мрачным и участия в их концертах, никогда не принимал. Старался держаться от них подальше.
Четвёртым человеком, из числа приезжих, был еврей – Левин Василий. Что его занесло в нашу деревню? Для местных жителей было загадочным. С точки зрения поведенческих данных, он мог бы оцениваться человеком идеальным. Не курил, не проявлял абсолютно никакого интереса к выпивке, ни с кем не ссорился и не скандалил. В качестве своих собеседников предпочитал нас, мальчишек. Говорил, что в армии служил механиком на самолёте МИГ-15. Этим он был особенно интересен Костину Анатолию, мечтавшему стать военным лётчиком.
Если судить по тому, насколько он хорошо знал самолёт, то трудно было усомниться в том, что он говорил не правду. Но этот факт мог и озадачивать его собеседника. Возникал естественный вопрос: что его, что называется, погнало от совершеннейшей техники и от больших городов, в малую таёжную деревню?
В деревне жила вдовушка с дочерью лет шести. Жила тихо, скромно, незаметно. Вполне приятная по внешнему виду, аккуратная. В доме поддерживала чистоту и порядок. По этим признаком он и сделал свой выбор. Через год у них родился мальчик.
В вопросах семьи, их брак бог бы считаться идеальным. Отработав в колхозе, Василий спешил домой, и увлечённо занимался с детьми. Выполнял все необходимые работы на своём подворье.
В деревне, если заходил разговор о них, многие женщины завидовали им.
Что касается колхозных дел, то они не могли не радовать местных жителей. Деревня преображалась. Самые бедные, не набирая за год и сотню трудодней, всё же имели возможность приобрести для себя обувь, одежду и что-то из посуды, инструментов. Самые трудолюбивые, не пропускающие в работе и одного дня, могли за год иметь триста, четыреста и более трудодней. Это означало, что их заработок мог превышать заработок бедных в три, четыре и более раз. Неравенство по мерам труда и, следовательно, по мерам заработанного, продолжало резко контрастировать. Кто-то покупал ценные вещи, кто-то довольствовался малым.
При Плуталове завезли оборудование, с помощью которого в каждом доме появились лампочки Ильича, заработала мельница и лесопилка. И всё это в комплексе от одной энергетической установки. Представляла она собой паровозный бак с топкой и огромным маховиком. Через ремённую передачу, вращение парового маховика, передавалось на маховик генератора, и тогда в деревне появлялся свет. Работал он в основном вечером. Днём же работала лесопилка или мельница. Колхозное зерно и то, которое получали колхозники на трудодни, перерабатывалось своим оборудованием.
Немалая производительность была и от лесопилки. Тёс, доски, в первую очередь, шли на колхозные нужды. Но и колхозники получили возможность обновлять свои дворовые постройки.
И всё же, несмотря на очевидные успехи Плуталова, сам он оказывался под пристальным оком своих недоброжелателей, завистников. Как это не покажется парадоксальным, придраться к нему, было за что. (Естественно, с точки зрения районных руководителей). Например, он не допускал падежа скота. А раз так, то, казалось бы, имел право использовать сохранённый скот в качестве мяса для нужд своих же колхозников. Что греха таить, треть всех жителей, не знали обычного завтрака, обеда и ужина.
Большинство колхозников охотней шли на работу, если знали, что там их сытно и вкусно накормят. Расходы невелики, а отдача от работы существенная. Например, картошку, овощи если не перебирать зимой, то она наполовину может испортиться. Добавили к ней по кусочку мяса, вот он и желанный обед.
Сам председатель, постоянно рискуя перед своим начальством, лично не имел никакой выгоды для себя. На свои деньги он купил небольшой мотоцикл, чтобы объезжать все места, где работали люди. И хотя, как руководитель колхоза, имел возможность брать продукты для своего дома из колхозных источников, всё же, находясь дома с женой, не мог пребывать в безделье. В их подворье был поросёнок, овцы, куры. На огороде – полный набор овощей. Находясь дома, хозяин брал в руки топор, пилу, рубанок.
Привыкшие трудиться с детских лет, они и на старости увлечённо трудились. Пришлась по душе им и наша местность, с пятнышками полей в лесу, с заливными лугами и многочисленными озёрами. Как мудрый хозяйственник, Плуталов всё это учитывал и хотел использовать с пользой. Купил небольшой невод – сорок метров длиной. Для нас, ребятни, растянуть невод от берега до берега и затем протащить к концу озера, было не столько работой, сколько забавой. Два-три ведра пойманной рыбы хватало, чтобы ухой накормить всех, кто работал на уборке сена.
Мечтал наш председатель, навсегда осесть со своей благоверной, в нашей деревне. Возраст его уже был преклонным, метаться с места на место, им обоим надоело.  Но их личные желания не принимались в расчёт высшим руководством. Где-то решались вопросы с перестановкой кадров, говорили – надо, и семья с насиженных мест отправлялась на новое место.
Интереснейшей была политика партии в вопросах руководства. Могло возникнуть ощущение, что опытнейшим хозяйственникам разрешалось делать процветающим колхоз, только до какого-то уровня. Как только этот уровень достигался, так он, из процветающего колхоза, переводился в отстающий. 
Планы Плуталова по дальнейшему укреплению колхоза прерывались. А планы эти были – грандиозными, как он их сам иронически определял.
По натуре Плуталов был мечтателем. Осуществив что-то одно, как в его голове рождалась новая идея, и он, не затягивая с её решением, тут же принимался за дело.
Деревня располагалась в таком месте, где вокруг её были пойменные луга, болота, реки, озёра, сосновый бор. С одной стороны – трудности с перемещением, с другой – возможности использовать всё это природное богатство в хозяйственных целях. Строительно-технические возможности колхоза уже были ни те, что у братьев Поляковых. Построить плотину (уже в новых условиях) не составляло больших трудностей. Вместе же с плотиной, намечалось им, и рыболовное хозяйство.
В лесу было множество небольших участков, наиболее благоприятных для плодово-ягодных растений. В окружении леса, они защищались зимой естественным образом.
 Вспомнили о хмеле, который ещё недавно заполнял прибрежные заросли. Всё это считалось в то время – ценнейшим и прибыльным. И жители деревни, особенно молодёжь и старики, готовы были заниматься этим.
В тот момент, когда где-то решался вопрос с переводом Плуталова в другое хозяйство, в нашу деревню прибыл агроном. Молоденькая красивая девушка, только что закончившая сельскохозяйственный техникум. До неё, функции агронома и зоотехника, выполнялись одним человеком.
Поселилась она у нас в доме. И Плуталов, слишком уж дороживший достигнутыми успехами, хотел передать ей свой опыт, свои знания, перед тем как покинуть нашу деревню. Частенько заглядывал к нам. Они подолгу беседовали, и что-то становилось известным нам.
Когда уже всё было решено в райкоме, оттуда прибыли свои представители с новым председателем. И на колхозном собрании объявили об этом. Для колхозников такая перестановка была полной неожиданностью.

Долгов Владимир Ефимович.

Сам он из Кубани. Приехал в деревню один. У нас в доме жила молоденькая девушка агроном. Они тут же познакомились, соединились и стали жить вместе.
Оценив местность, в которой ему предстояло жить, он обзавёлся ружьём шестнадцатого калибра (двустволкой), мелкоколиберкой (тоз-9). С его разрешения, мне всем этим приходилось частенько пользоваться.
Время деятельности Долгова совпало с деятельностью первого секретаря Н.С.Хрущёва. Его пресловутая кукуруза была подхвачена и в Сибири. Долгов, как наиболее исполнительный руководитель, (в отличие от Плуталова), распорядился засеять поля кукурузой и пшеницей. Ни то, ни другое, не дало хорошего урожая. И колхоз, в течение одного года, из процветающего, оказался в не мыслимых должниках.
Хочется упомянуть одно интересное место. На Свободном, в то время, не было ни одного дома. Несколько гектар пустовало, и Долгов решил распахать эти земли и посадить кукурузу.
Кукуруза выросла такой, что мы там бегали, как в лесу.  В два-три наших роста стебли, и початки сантиметров по тридцать. Естественно – молочно-восковой спелости.
Там же, на Свободном, была вырыта большая яма под силос, и коровы получали на зиму калорийный корм. За счёт коров (молока), колхоз ещё как-то держался в первый год его правления. Но на следующий год (опять же, в отличие от Плуталова) были завышены показатели по заготовленному корму. К весне они закончились – падёж скота. Ну а что такое – падёж скота, не хочется рассказывать. Кошмарное зрелище.
Подобного рода данные, казалось бы – конец карьере молодого неопытного специалиста. Но Долгов был человеком особых способностей. Он оперативно и дерзко проявил свою смышлёность: свалил все свои неудачи на излишнюю исполнительность. Получалось, что виной всему – само руководство райкома. И райком, уже боясь своей ответственности, перед более высоким начальством, по существу, оказывался заложником перед  Долговым. Таким образом, положение Долгова не только не ослабло, но и в какой-то мере укрепилось.
Следует сказать, что механизм человеческих взаимоотношений, очень сложный механизм, и тот, кто умело им пользуется, способен выкрутиться из любого затруднительного положения.
Долгова не очень-то смущало то, что он нанёс огромный ущерб колхозу. Он по-прежнему выступал на собраниях с патриотическими речами. Подолгу рассказывал о том, как плохо живётся людям в капиталистических странах. Его особый дар – восторженно говорить о коммунистической партии – быстро охлаждал тех, кто хотел бы выступить против него. Вероятно, он хорошо осознавал, какие моменты наиболее выигрышны в речах, и поэтому усердно и умело, ими пользовался. Но людям, его трескучие речи, были абсолютно безразличны. Им хотелось получать что-то за свой труд. А получать было не с чего. Долг колхоза возрастал, людям приходилось работать бесплатно. Такой резкий переход, от процветания до падения, слишком уж болезненно сказывался на нервах колхозников. Желание работать пропадало. Заверения Долгова, что трудности временные, что всё скоро поправится, не подбадривали их.
Прошли и те времена, когда можно было запугивать людей. Других же средств, чтобы заставить работать, у Долгова не было. И ему ничего другого не оставалось, как – уговаривать, убеждать, просить. Колхозники же, в ответ на его просьбы, неохотно выходили на работу и также неохотно трудились.
Не смотря на то, что положение в колхозе его было не завидным, он всё же пригласил свою мать к себе. И та с Кубани приехала в нашу деревню. Жить они стали в отдельном доме, неподалёку от нас. Мать председателя, нашла в качестве своей лучшей собеседницы бабушку, и можно было через них узнать много чего интересного. Оказывается, что Володя её, будучи человеком активным, много чего натворил. Что единственным для него выходом было – подальше бежать из родного села, от родной сельской партийной организации. Говорила, что жили они бедно, во многом нуждались. И её Володя, будучи человеком смекалистым, постоянно пытался достичь своего благополучия, не совсем – полезными трудовыми доходами.
Каким-то образом до сына доходили эти сведения, и он тогда просил мать (порой в грубой резкой форме) не распространять в деревне о нём дурные слухи. Но такова уж природа человека: не может человек говорить о том, чего не было. Сочинительство – не естественно в разговорах о наболевшем. Мать ему отвечала спокойно, беспокоилась о его будущем. Советовала внимательней относиться к людям. Но у сына была своя поведенческая стратегия. Он всё активней сближался с районным руководством и старался наращивать в ней всё большее влияние. И это ему удавалось.
Выдвинул идею объединения нашей деревни, с соседней – Торбыково. Районное начальство его поддержало, оставалось лишь объявить об этом колхозникам, той и другой деревни. Вот только в отличие от колхозников нашей деревни (где проживали только русские, более терпеливые и податливые) в деревне Торбыково – украинцы и белорусы – не отличались таким спокойным нравом. Пришлось долго уговаривать, а с наиболее строптивыми,  проводить индивидуальные беседы. Так или иначе, объединение состоялось.
Между деревнями провели телефонную связь. Благо, расстояние было не большое: столбов и проводов потребовалось немного. Долгов приободрился, хотя бы потому, что одно хорошее дело было сделано.
Но он на этом не остановился. Верховное руководство требовало укрупнения колхозов, и он откликнулся на этот призыв. Так две деревни, с одними улицами в один километр, присоединились к большому селу Окунеево. Там было множество улиц и школа – семилетка.
Долгов стал председателем уже довольно-таки крупного колхоза. Переехал всей семьёй в Окунеево.
Но и в Окунеево он задержался ненадолго. Как это не покажется странным и противоречащим законам логики, но, несмотря  на свои неудачи, он шёл в служебном отношении, всё же, по нарастающей.
Чарочка, Торбыково, Окунеево, с точки зрения местности, это – лес, в котором небольшими участками имелись пахотные поля. Ко всему этому – обширные пойменные луга. Поэтому основной упор колхоза делался на животноводство и пчеловодство.
Долгов покинул эти места и перевёлся в Красноярку. Не задержавшись и там, оказался в самом крупном селе Зырянского района, Богословке. Местность в этих местах – сплошные поля, с небольшими берёзовыми околками.
Сам собой напрашивается закономерный вопрос: что это за личность такая, которая, начав с малой деревни Чарочка, как по ступенькам, пробежался, за короткий промежуток времени, до самого большого села, до самых больших земельных угодий? И, таким образом, вплотную приблизился к районному центру.
Личностью он был, конечно же, уникальной. И, тем не менее, типичной для своей партийной среды. Его основной поведенческой особенностью было то, что он быстро находил связи со всеми, кто играл в районе ту или иную официально значащую роль. Он был своим человеком в райкоме, в редакции местной газеты. Его друзьями были председатели колхозов, милиция, прокуратура. Распоряжаясь колхозными средствами, как своей частной собственностью, он устраивал со всеми гуляния, отдых на природе, с охотой и рыбалкой. Может быть, сами того не сознавая, все оказывались под его весомым влиянием. Он, как умелый ловкий пройдоха, повязал всех в единую (районного масштаба) партийно-начальственную ячейку.
По существу, его деятельностью нарушался самый декларируемый принцип КПСС. О единстве партии и народа, хотя бы в рамках одного конкретного райкома, уже невозможно было говорить. Недовольство людей, которое шло от Чарочки (и последующих деревень и сёл) не рассматривалось, ни в райкоме, ни в редакции.
Кто бы как не рассуждал, но во всех делах остаются данные от той или иной деятельности. И они ведут своей последовательностью свой сюжет. Анализируя его, и приходишь к соответствующим выводам.
Обратим внимание на такую особенность в финансовом положении колхозов. Допустим, доход одного колхоза составил 105%, другого – 130, а третьего – 200%. Что это означает для самих колхозников? А только то, что в любом случае, государство получает свои 100%, а колхозники, лишь то, что выше этих ста процентов. Вот на этом и сказывается неравенство колхозов и, естественное недовольство колхозников.
Те колхозники, которые при одном председателе получали много, а при другом – меньше, (а то и вовсе ничего), начинают задумываться, стараются понять, почему же дела в колхозе не улучшаются. Появляются свои активисты, и, собрав соответствующий материал, обращаются в райком, в редакции. Оттуда - либо ничего не значащие отписки, либо вообще никакого ответа.
В общем, недовольство из года в год нарастало, и, колхозники, решив, что от местных властей никакого толку, решили обращаться в более высокие инстанции. 
Тучи над Долговым постепенно сгущались и нарастали. Занялись им не только местные и столичные журналисты, но и прокуратура. Ходили слухи, что он собирался с семьёй переселиться в Волгоград. И чтобы не поехать туда со скромной председательской зарплатой, он позаботился о своём личном капитале. В разговорах фигурировала цифра в пятьдесят тысяч рублей. По тогдашним ценам, это пять машин «Волги».
Если говорить о поведении Долгова с политических позиций, то  можно с полным основанием предположить, что горбачёвская перестройка начиналась уже в те года. (Конец пятидесятых, начало шестидесятых годов). Наиболее энергичные руководители, благодаря своим особым способностям, подминали под себя всё районное начальство и пытались пользоваться народным, как своим собственным.
Владимир Ефимович, уже в первый год своего пребывания на посту председателя, показал себя как абсолютно бездарный руководитель. При этом не забывал о своих личных нуждах.
В первый же год запалил выездного жеребца. Покупает на колхозные деньги трёхколёсный мотоцикл. Через месяц, другой, он приходит в негодность. Переселившись в Окунеево, приобретает машину.
Испытывая постоянные трудности с колхозными финансами, он организовывает продажу мяса на городских рынках. Что считалось тогда – уголовным преступлением. Но у него повсюду были друзья.
Ясно, что сам он не стоял у прилавка. И вот у тех, кому приходилось торговать, потом (по прошествии какого-то времени), у них развязывался язык. Что-то добавлялось - по такого рода, сведениям – от его личных, целиком послушных, бухгалтеров.  Таким образом, рождались слухи. Где бы, в каком селении не находился, разговоры о нём были одного содержания. Долгов – мошенник, ловкач. И наивно удивлялись, как его терпит районное партийное руководство. (Кстати, сама фамилия его, по сути, оказалась – значащей). Где руководил, росли долги.
Вероятно, лидерство бывает двух родов. Одни работают, чтоб всем людям жилось лучше, а другие, становясь руководителями, прежде всего, думают о себе. И из общего, стараются как можно больше, брать для себя. Долгов умел жить для себя и для своих друзей. У него это получалось - блестяще.
Возникает естественный вопрос, а как же повели себя его друзья, когда им занялась областная прокуратура? Обычно в таких случаях, дружба распадается, и все друг друга начинают взаимно обвинять. Но, так уж повелось в партийных делах: каким бы не было следствие, до народа не доходили подлинные данные.
Заканчивались пятидесятые годы, я призывался в армию. Сведения о нём на какое-то время прерывались. Всё же, заканчивая первую книгу, хотелось бы сказать, что в жизни Долгова, за те годы, что я был в армии, ничего неприятного для него не произошло. Он также числился на посту председателя, самого крупного в районе, колхоза .
 
  О тунеядцах.

На примере одной деревни можно проследить те условия, при которых (по той или иной необходимости) кто-то оказывался в нашей деревне. В довоенное, военное и послевоенное время – ссылали. По тому, как они осваивали новые для себя условия, их можно было бы причислить к людям наиболее трудолюбивым и активным.
Главное богатство для человека – земля. Не проходило и года, как они умудрялись обеспечить себя всем необходимым. Зимой им не приходилось голодать и мёрзнуть.
Что касается активности, то человек, если он по натуре активный то, будучи перемещённым, не может стать пассивным, и в новом для него месте.
Второй поток переселенцев, происходил при Плуталове. Освободившись из мест заключения и прослышав, что в таком-то месте существует процветающий колхоз, трое (из бывших уголовников) прибыли в нашу деревню. Жили они в нашей деревне до тех пор, пока эти – процветающие условия – сохранялись. Со сменой председателей, условия резко поменялись, получать ничего не стали. И они, уехав из нашей деревни, поспешили с поиском новых благодатных для себя условий.
Третий поток переселенцев был связан с указом Н.С.Хрущёва. Тот, кто не учился и не работал, должен был привлекаться к определённой ответственности.
Дело в том, что в стране нарастал тот тип людей, которые не числились, ни на производстве, ни в сферах обслуживания, ни в одном из учебных заведений. Вставали вполне естественные вопросы: на что они живут, каков их образ жизни и что с ними делать?
К шестидесятым годам государственная административная система достигла такого совершенства, что все люди были на соответствующем учёте. До Никиты Сергеевича начали доходить сведения, что численность людей – не задействованных полезным трудом – растёт. И он отреагировал на эту социальную проблему оперативно. Те, кто не работает и не учится, должен – уже на правовом уровне – обрести статус тунеядца. По всему Союзу, вся правоохранительная система, приступила к серьёзной кропотливой работе.
Где-то поступали вдумчиво, деликатно. Давалось время, чтобы тот или иной человек смог определиться со своим местом учёбы или работы. А где-то решали подобного рода вопросы скоропалительно, без каких-либо отсрочек. После короткого разбирательства, неработающих объявляли тунеядцами, выносили им приговор в виде ссылки на год, три или пять лет, и указывали тот район, куда они должны были прибыть.
Следует при этом заметить, что ссылали туда, где своих тунеядцев было с избытком, где не хватало рабочих рук, где заработки были крайне низкими. Получалось, что к одному массиву нежелающих работать, добавлялось ещё какое-то количество, таких же. Более нелепой стратегии (со стороны официальных лиц) и придумать было невозможно. Но именно такой складывалась ситуация на тот момент.
И что же наша деревня получила в плане дополнительной рабочей силы? Попробую перечислить всех, кто прибыл в деревню, и кто как в ней устраивался.
Ясно, что если они где-то не хотели работать, то вряд ли от них можно было ожидать какой-то полезной отдачи, и на новом месте их проживания.
Мужчина лет сорока (его сослали за самогоноварение), поселился у Бобковых. Он не скрывал, что женат и что у него есть дети. Тем не менее, его приняли в свой дом. Прожив два года у них, он вернулся к своей семье.
Парень девятнадцати лет, по имени Руслан, был сыном особо обеспеченных родителей. У себя на родине он увлекался музыкой (не советского содержания); продолжил этим заниматься и у нас. О работе в колхозе, понятное дело, не могло быть и речи.
Поселился он у местной фельдшерицы. В материальном плане проблем не было. От своих родителей получал всё необходимое. По вечерам веселился, развлекал местную молодёжь, а днём отсыпался. Никакие советы местных властей на него не действовали. Так продолжалось довольно-таки долго.
По условиям содержания, он находился на попечении председателя колхоза, и тот должен был отчитываться за своего подопечного в районной прокуратуре. После серьёзных разговоров «на высшем уровне», Роману предстоял повторный суд. Вероятно, там должен был решаться вопрос, что же с ним делать. Тот указ, который был инициирован Хрущёвым, надо полагать, предусматривал и последующие меры. В случае отказа работать.
Роману слишком уж не понравилась новая процедура суда и он, ничего другого не придумал, как взяться за ружьё. Подставил ствол к своей голове и выстрелил. Тот, кто побывал в том доме, где произошло самоубийство, рассказывал: «ужасное зрелище. Крышу снесло. И все мозги по потолку».
Вот так нелепо, закончил свою жизнь девятнадцатилетний парень. Оказывается и труд, который для большинства деревенских парней, воспринимался, скорее развлечением, нежели чем-то крайне неприятным, для кого-то мог оказаться органически неприемлемым. 
Кроме двух мужчин, из числа тунеядцев, в деревне проживало ещё и две женщины. Одну звали Шурой. Ей было лет двадцать. Её сослали за проституцию. Этим же ремеслом она занялась и в деревне. Поселилась она в отдельном пустующем доме. На работу она иногда выходила, а вечером у неё собирались подростки от двенадцати и более лет. Подобный вид деятельности не понравился родителям, и они пытались как-то воздействовать на Шуру. Но Шура, уже успела пройти ту школу особого поведения, которая позволяла ей давать отпор любым средствам силового воздействия. Проблема назревала и становилась двусторонней. Шуре нужно было как-то выживать, и обеспечивать себя, хотя бы едой. Ведь у неё ничего не было. Абсолютно никаких запасов на зиму.
Мальчишки, по её просьбе, прихватывали из дома еду, а если была выпивка, то и выпивку. Собирались по вечерам у ней, задерживаясь нередко до утра.  Чем они там занимались, фантазировать вряд ли есть смысл.
У второй тунеядки, которая жила у Науменко Любы, жизнь была не столь раздражающей местное население. У них собиралась молодёжь - повзрослее. Пшеничкова на тот момент у неё не было. Перебрался в другое место.
Так или иначе, но указ Хрущёва о тунеядстве, оказался на практике, не только бесполезным и неработающим, но и стратегически вредным. По всей стране нарастало недовольство от родителей, учителей, местного руководства.  Тунеядцы, прожив год или больше в отведённых им местах, выходили из-под наблюдения властей, и могли уехать, куда им вздумается. На том и закончилось это, прямо скажем, нелепейшее – в социально-идеологическом отношении -  явление.

Прочитав книгу, какие можно сделать выводы? Проблемы, которые возникают в обществе, исходят с двух сторон. Со стороны подчинённых (трудящихся), и со стороны их начальства, партийного руководства. То равенство, о котором обычно говорили политики, никогда не существовало, если рассматривать поведение людей, с точки зрения тех мер труда (физического и умственного), которым сопровождается жизнь каждого человека. Контраст этот, даже в тяжелейшие военные и послевоенные годы, достигал поистине фантастических данных. Одни, относящиеся к бедным – и не по политическим признакам, а по диалектическим – вообще отказывались работать, как у себя в доме, так и в колхозах. Бравируя своей бедностью и отсутствием средств существования, они были, именно, - в политическом отношении - неуязвимы. Их невозможно было запугать, их никто не пытался репрессировать. Мало того, что от них не было никакой отдачи для государства, так приходилось государству, хотя бы в малом, помогать им, чтобы они смогли как-то выживать.
Вся нагрузка (колоссальнейшая нагрузка) ложилась, в те суровые годы, на наиболее - трудолюбивых, и политически - боязливых. Но и это – благороднейшее качество – не всех спасало. Кому-то, по навету бедных и ленивых, приходилось отбывать в места, не столь отдалённые.
И, тем не менее, кого не затрагивала эта нелепейшая участь, те, по-ударному трудились. Обеспечивали государство всеми необходимыми материальными средствами. И, в добавок к ним, ещё и духовными. В общем, интереснейшая была жизнь. С огоньком трудились, и с таким же огоньком, веселились. Вот только ощущение, что в окружении тебя, нет того равенства, по мерам труда, с которым бы значительно убавлялось житейских проблем, не создавало полной удовлетворённости самой жизнью. Кому-то хотелось оторваться от ленивых, и зажить - самостоятельно, частным хозяйством. До поры, до времени, это желание немногих – мощными политическими средствами – сдерживалось. И всё же находились такие, что и тогда (в пятидесятые годы) особыми средствами, обеспечивали себе полную самостоятельность. В моей книге, фигурирует такой счастливчик, Глазырин Александр, по деревенской кличке Бес. Но это явление, как особого рода исключение. Добиться самостоятельности, не сыграв блестяще роль психического больного, было невозможно.
Став самостоятельным, он ускоренно развивается. Становится самым богатым человеком в деревне. Всё, что можно было купить за деньги, покупает. Возникает естественный вопрос: как получилось, что один – простой деревенский парень – оказался умней тех, кто его оценивал? Вероятно, на тот момент, такие науки, как психология и социология, не обладали достаточными знаниями, чтобы выполнять свою официальную роль – добросовестно и безошибочно. Приходилось идти на поводу особо одарённых, и оформлять их желания в том значении, в каком эти способности демонстрировались перед ними. В какой-то мере эта процедура ассоциировалась со сдачей экзаменов. Сдал их успешно и ты – самостоятельный, ты – частник, ты – независим.
В общем, одна сторона (сторона трудящихся), была – как говорят в таких случаях – неоднозначной. Выражалось полным набором человеческих качеств. Те, кто стремился жить по тем требованиям, которые исходили от властей, занимали наиболее оплачиваемые должности в колхозах и получали наибольшие средства. На них покупали всё то, что им могли предложить магазины. Так у одних, наиболее обеспеченных, появлялась техника, книги. Дети их стремились, как можно дальше пройти учебным курсом. Противоположная им крайность, не интересовалась знаниями, техникой, здоровым образом жизни. Все деньги, которые им попадали в руки, пропивались. Жили – весело, беззаботно, цинично. А то и преступно. Принципиально, само общество, не изменилось с установлением советской власти. Рисовалось оно той же диалектической диагональю, из уровней – бедных, средних и богатых. Подразделение общества – на эти три политических класса – что при капитализме, что при социализме, существенно не изменилось. Вот над этим бы – личностным и социальным явлением – и задуматься бы верховному руководству, всем гуманитарным наукам. Но их, похоже, подобного рода проблемы, не особенно тревожили. Продолжали, всем своим официальным массивом, говорить о преимуществах социалистической системы над капиталистической. Какие бы проблемы гуманитарного содержания не появлялись, не решались.

Это – один комплекс проблем. Он – со стороны трудящихся, со стороны подчинённых. Не менее сложный комплекс проблем намечался и со стороны начальства, со стороны партийного руководства. И как трудящиеся воспринимались неоднозначно: выглядели в широчайшем диапазоне, с точки зрения мер труда, так и руководители показывали себя неоднозначно. Партийные требования были одни, и со всеми связывались высокие показатели деятельности каждого руководителя, а результаты оказывались – волнообразными. Одной половине коммунистов удавалось обеспечивать прогресс, другая половина вела его к низу. При такой динамической цельности, следовало бы подключить гуманитарные науки, и с помощью их, решать нарастающие в государстве проблемы. Но вопрос считался слишком уж щекотливым. Ведь этак можно признать, что вести устойчивый ускоренный прогресс, можно лишь одной половиной коммунистов. А с другой половиной их, как показывали реальные данные, связывался только – убыток, ущерб, вред. И что же с ними делать?
Хорошо, если этот научный процесс коснётся, лишь нижних слоёв руководства (районных, областных), но ведь он может, и до центра подняться. Нет, гуманитарные науки допускать, до оценочного анализа всей партийной организации, было рискованно, невозможно. Да и кто мог позволить себе такую чистку? Лучше уж согласиться на тот естественный самотёк, который, до поры до времени, давал относительно неплохой – усреднённый - общий результат. Одни – созидали, другие – разрушали, прибыль – убыль, вполне сносное состояние всех предприятий в стране. От процветающих - что-то - уходило к убыточным. Средние показатели обеспечивались тем и другим. Вот такой была политическая ситуация в стране. В какой-то мере она устраивала всех: и трудящихся, и их руководителей. В сознании трудящихся сохранялось убеждение, что социалистическая система – надёжна. Надёжна во всех отношениях. Не допустит большой беды.
Относительно спокойно жилось и руководителям. Навредил в одном месте, переведут в другое место. Позволят вредить и в другом месте. Партийный билет воспринимался гарантом безопасности. 
При анализе того – Хрущёвского времени – следует обратить внимание на понятие – самотёк. При определённых обстоятельствах он может оказаться – закономерностью. Но не в научном понимании, когда развитие сопровождается  последовательностью открытий, последовательностью решения проблем, а стихийным течением.
Иначе говоря, при научной закономерности, одни лучшие качества, сменяются другими лучшими качествами. Тем и обеспечивается ускоренный прогресс. В условиях же самотёка, ведущими становятся – проворные. Вроде нашего Долгова. Он стремительно возносится до райкома и, по сути, становится первым человеком в районе. И это в той последовательности, при который отмечается его вред по каждому колхозу.
Благодаря его способностям к громким речам, ему удаётся сплотить вокруг себя всё районное начальство. Редакции, правоохранительные органы – все оказываются под его влиянием. Создаётся особого рода ячейка (правда, только районного масштаба), в которой он – первое лицо.
Как показало дальнейшее структурирование общества, в каждом районе, а каждой области, стихийно возникал свой Долгов. Намечалась прямая диагональ: район – область – центр. Все поддерживали друг друга. Этот самотечный процесс, из числа проворных, создавал всё больший разрыв между трудящимися и руководством. Намечался ими новый курс – курс на перестройку.
Основной объём информации о районном руководстве, я получал от Костина Анатолия. Он находился в её среде, и знал многое из того, что в нём происходило. Я даже советовал ему, последовать примеру своего брата и включиться, после окончания школы, в политические дела района. Но он скептически относился, как к самим трудящимся, из которых половина их, не испытывала больших желаний учиться и работать, так и к партийному руководству района, которое, также наполовину состояло из числа недостаточно добросовестных, способных и увлечённых. «Как не пытайся, - говорил он, - «больших успехов трудно добиться при таких общих данных».
Я же, получая всё больше и больше материала по местным делам, становился всё более и более творчески зависим от него. Хотелось переводить его в рассказы, повести, сценарии. Иногда забегал в редакции, делился своими планами. Постепенно стал известным в районной редакции и в областной. Областная даже приглашала в Томск на слёт селькоров. Но участвовать в нём мне не пришлось. Меня призывали в армию. На этом и заканчиваю свою первую автобиографическую книгу с названием «Чарочка». Вторая автобиографическая книга будет называться: «Из Чарочки по Союзу».