Поиск 3. Жестокие забавы

 
     Общежития учащихся пермского технического училища №1 располагались в поселке Леваневского. Стояли четыре длинных приземистых, почерневших от времени, бревенчатых барака, постройки тридцатых годов. Два мужских и два женских жилища. Казахстанцев, прибывших по путёвке, поселили в комнате на восемнадцать человек. В бывшем красном уголке. Теперь фактически казарма: два ряда железных коек с плетёной железной сеткой. Слава богу, матрасы скрадывали жёсткость прутьев. Другие комнаты были максимум на пять человек.

     Порядки в общежитии были совсем непривычные. Комендант жила рядом со входной дверью. Запирали её после одиннадцати вечера. Отбой. Ни войти, ни выйти. Режим. Этим словом оправдывали всё. Ограничений было много. Это нельзя, то нельзя. Для Рахмона это всё было впервые. Всё было внове: люди, ощущения, условия. Новая жизнь. День и ночь кто-то был рядом. Но жить, учиться, когда с тобой всегда кто-то рядом, оказалось весьма не просто. Это объяснялось одним словом – общежитие. Общее житьё-бытьё. Кто не жил в общежитии, тот не испытал все прелести совместной жизни. Каждый имел свои желания и привычки. Но все кому не лень не могли устанавливать свои порядки жизни. Вынуждали каждого глубоко прятать свое эго.

     Всех прибывших южан, независимо от национальности, негласно звали басмачами. Конечно, вслух ни разу никто не посмел сказать такое. Все почему-то боялись их. Держались они особняком, ходили гурьбой. С первой стипендии все приобрели тельняшки. Была мода на моряков, верных в дружбе. Они же с фашистами в бою бесстрашно расправлялись! Конечно, влиял и образ матроса Железняка. Как он решительно сказал меньшевикам-говорунам: «Прошу прекратить заседание. Караул устал!». Всем своим видом и поведением казахстанцы говорили: «Нас мало, но мы в тельняшках!»

     Рахмон с трудом привыкал к новому ритму жизни: день теория, день практические занятия.  Практика начиналась в десять утра, а занятия по теории - в восемь. Вставать надо рано, полшестого утра. Чтобы до занятий успеть на завтрак в столовую училища. Если утром у Рахмона была теория, то у формовщиков практика. А в казарме гомон, гитара и смех во всю ширь не утихали и после отбоя. Пока комендант не придёт и не прикрикнет. Попробуй уснуть. Волей-неволей он приспособился засыпать в этой бурлящей молодости.

     Однажды Рахмон заснул раньше всех. Хохол Степан почти крикнул:
           - Тихо! Устроим концерт на балалайке и велосипед. Лучше в темноте. Смотрите.

     Все молча уставились. Никто не стал расспрашивать. Следили за действиями Степана. Он разорвал одну страницу газеты на длинные полосы. Слегка скрутил их середину. Подошел к спящему Рахмону. Осторожно откинул край одеяла. Обнажил его ноги и одну руку. Между пальцами обеих ног и руки вставил бумажные скрутки. Поднёс горящую спичку и поджёг. И крикнул: «Тушите свет!». Все ждали, чем кончится шутка. Сначала в темноте замелькали кругами, как в калейдоскопе, ноги и рука с горящими фитилями. Раздался истошный крик Рахмона.
 
     Многоголосый хохот, смех прокатился по казарме. Потеха. Концерт удался. Все здорово повеселились. Ожоги были, но не сильные. Кто был инициатором этой забавы, Рахмон так и не узнал. Мстить надо было всем. Или никому. На шутку надо отвечать шуткой. Это же общежитие.

     Степан попался, когда хотел устроить велосипед и балалайку Вовке Киселёву. Тот вовремя проснулся. Шутник сразу получил по зубам. Такие жестокие забавы прекратились. Но были и другие.

   Продолжение следует.