Преждевременный. Исторический роман. Глава 21

Глава 21. «…Время рыданью и время пляске…»

Сообщение мужа о том, что известный скульптор Сергей Дмитриевич Меркуров предложил ему работу, Татьяна Сергеевна встретила с нетеатральным восторгом…

Понять её можно: во-первых, конкретная работа после долгой, унижающей нищеты и порождённой ею ужасной депрессии.
Во-вторых, какая работа - строительство Дворца Советов – стройка века, да и, что уж там, чудо века, как теперь бы назвали.

Основную же составляющую радостных ожиданий супруги Александр Леонидович осознал чуть позже, по мере её нарастающего разочарования по причине их несбывания.

Есть основания полагать, что наши читатели недостаточно полно представляют себе колоритную фигуру скульптора Меркурова – а в нём-то всё и дело.

Татьяна Сергеевна Толстая, будучи плоть от плоти московской полубогемы, была прекрасно осведомлена о бесчисленных разгульных кутежах этого неприкасаемого любимца властей, шумно вкушающего прелести жизни под крылом самого вождя.

Огромный, мощный человечище с совершенно жуткой, чёрной бородищей и маняще пронзительными, всегда влажными, армянскими глазами был слишком слаб перед славой, почётом и другими, более мелкими соблазнами.
 
Всемерно обласканный властями, всевозможный лауреат, член, директор, академик и прочее, и прочее, оттого, наверное, и был настолько циничен, что даже гордился этим!

Рассказанный им похабный, но всегда остроумный анекдот, неизменно вызывал бурю восторга вне зависимости от состава и степени пуританства слушающей публики и, как минимум, на неделю оставался остромодным у всех претендентов в столичную элиту.

Казалось, этот любимец новорожденных советских аристократов и карт-бланш-то на всякие вольности каким-то образом взял себе сам…

А женщины…
Ах, какой он был душка! Как искусно он всех их любил!
 
Даже в сухом остатке его, редко когда тихие, романы со знаменитыми прелестницами были предметом зависти и вожделения весьма-а многих остальных.

С интригующей частотой будоражащие столицу слухи о его многочисленных связях с примами Большого, Малого и всех остальных театров совсем его не порочили, а даже наоборот, стойко поддерживали почётный имидж жуира и ловеласа.

Вновь испечённая элита большевиков первоочерёдно и ревностно отслеживала новомодные нравы европейских аристократов и ни в чём не желала отставать.

Обе столицы об ту пору, среди прочего, бредили мистицизмом…
Ореол таинственности мгновенно и многократно добавлял шарма любому, кто объявлял себя хоть как-то к этому причастным…

Сергей Дмитриевич Меркуров приходился двоюродным братом Георгию Гурджиеву, чуть ли не штатному кремлёвскому мистику.

Шутка сказать, что тот был другом детства Сосо Джугашвили и Анастасу Микояну…
 
Они вместе учились в Александропольском иезуитском колледже сонного и пыльного городка в Армении, в 1924 ставшего Ленинаканом, а ныне, наконец, армянским городом Гюмри.

Вместе по-юношески шкодили, вместе же увлеклись и мистицизмом…

К слову сказать, модное нынче нейролингвистическое программирование (НЛП) по всем признакам выросло из гурджиевской школы саморазвития.

Может, это место там такое особенное, что неведомые силы уводят молодые мозги прочь от реальности.
Смотрите, Елена Блаватская… тоже оттуда…

Судьбе было угодно оставить Гурджиева, как и Блаватскую, до конца его дней полным мистиком, а его приятелей, Джугашвили и Микояна, сделать мистическими политиками.

Кстати сказать, это многое объясняет из навороченного теми впоследствии…

Поэтому добавочный шарм полумистика (или околомистика?!) делал Сергея Дмитриевича Меркурова практически трудноотразимым.

Этим, пожалуй, и объясняется неадекватная реакция Татьяны Сергеевны Толстой на известие о начале сотрудничества, а, возможно, и дружбе её мужа со скульптором Меркуровым и её, соответственно, с женой того, Стеллой.
 
Шансы для рядовой артистки Малого театра влиться в театральную богему Москвы возрастали значительно.
Со всеми вытекающими волнительными последствиями…

Время, впрочем, показало, что интересы у Александра Леонидовича и модного ваятеля были довольно разные.
Застолья и романы на стороне Чижевского волновали слабо, равно как и мистические поползновения.
А таковые у скульптора Меркурова тоже имелись…

По данным НКВД, С.Д. Меркуров ещё в двадцатых годах состоял членом «Ордена Мартинистов».
В него входили известные по тем временам люди: академик Ольденбург, филосов Макиевский, этнограф и художник Рерих с женой…

По самому статусу Ордена все его члены изучали так называемые «орденские легенды», то есть полумифические истории о всяких тамплиерах, рыцарях, о рыцарской чести, о криптографии и конспирологии…

По всей видимости, многолетние занятия оными вещами накладывали, конечно, заметный отпечаток на всех членов Ордена.

Оккультными науками баловались многие известные в те времена личности: актёры Астангов, Москвин, Михаил Чехов, кинорежиссеры Эйзенштейн и Аксельрод…

Разумеется, все эти «вольные каменщики», как, впрочем, и другие «ордена» были (и есть) каждый в своё время под колпаком ВЧК, ГПУ, КГБ, ФСБ.
Всем им изначально инкриминировалась контрреволюционная деятельность, потом были процессы и ликвидация.

Дело «Ордена Мартинистов» № 12617, в анналах которого фигурировал С.Д. Меркуров, в отличие от других, было, на удивление, мягко спущено на тормозах…

Как бы то ни было, но разность досуговых интересов никак не мешала этим двум талантливым, увлечённым интеллигентам относиться друг к другу с большим уважением.

Хотя, погодите, были и точки соприкосновения их интересов…

Например, посмертные гипсовые маски великих людей России…

Тяга к отсеканию от глыбы камня всего лишнего за С. Меркуровым была замечена ещё в юношестве.
Среди рассказов о нём фигурируют собственные воспоминания, когда его на ночь закрыли в комнате монастыря у подножия горы Арарат с только что почившим в бозе патриархом Мкртичем Хримяном для того, чтобы он успел снять для потомков посмертную гипсовую маску с усопшего.

Всё, что требовалось в таких случаях, он сделал, только вот никак не ожидал, что от тепла в результате кристаллизации гипса замёрзшее лицо оттаяло, и покойник вдруг открыл глаза…

Утром монахи выволкли ваятеля оттуда полуживого…

Через год за Меркуровым примчались со станции Астапово Елецкого отделения Юго-Восточной железной дороги, что в Липецкой губернии.
Там, на металлической кровати, под простым серым одеялом лежал успокоившийся Лев Толстой…
Молодой скульптор почёл за честь сделать для потомков посмертную маску «матерого человечища»…

И пошло-поехало: Чкалов, Дзержинский, Горький…

Так и стал кавказский хлопец придворным кремлёвским скульптором.
В нужное время, видно, родился и, главное, в нужном месте.

Александр Леонидович понимал, что посмертные маски – работа весьма непростая, деликатная и очень нужная.
Скульптор оставляет для потомков не только вещественный документ, но и основу для творчества, первоисточник, если хотите.

При творческом подходе к делу эти исторические реликвии могут представлять интерес не только для историков, писателей или художников…
Посмертная маска хранит богатейший материал для психолога, например…

Она передаёт все последние движения мышц лица усопшего.
По ним специалист, среди прочего, без труда прочтёт эмоциональное состояние умирающего…

Так, например, есть версия, что Сергей Есенин перед смертью плакал, а рубец на лбу и вовсе говорит о том, что ему помогли умереть…

Или посмертная маска Пушкина…
Спокойное, умиротворённое лицо исповедовавшегося христианина, выполнившего на этом свете предписанную Создателем миссию…

А ведь документально известно, что из-за страшной раны живота поэт умирал в мучительной агонии…
Александр Сергеевич терпел ужасную боль…

Он старался кричать потише, чтобы в соседней комнате его «ангел», Наталья Николаевна, расстраивалась поменьше…

Учёный, художник, медик и поэт – вот почему именно эта скорбная сторона ремесла его приятеля была Чижевскому наиболее интересна…

Только вот предположить, что и на его долю в весьма скором будущем выпадет малоприятная участь процедурных отношений с «живыми трупами», он вряд ли мог…


В смятеньи мы, а истина – ясна,
Проста, прекрасна, как лазури неба;
Что нужно человеку? – Тишина,
Любовь, сочувствие и корка хлеба…

А. Чижевский


Продолжение следует...
1942 г.


Рецензии