Счастье впереди

               


В предутреннем сне Алена скакала на одной ноге за щепочкой, вертевшейся в весеннем живчике-ручье. Такой сон она уже однажды видела, когда ее квартиру залил сосед сверху Мишаня. Алена медленно приподнялась на постели, как восстала из сна:  звук вертлявого ручейка, даже нескольких ручейков был на самом деле. Хлюпало основательно. Это на кухне с потолка шла вода, словно на стене пузырилась прозрачная пленка.
Мишанину дверь Алена прошибла одним ударом: не потому, что обладала силой некрасовских женщин, а просто эту кособочину по той или иной причине выбивали почти ежедневно. Бывало, рубили топором и поджигали. От двери, собственно говоря, остался щелястый, обугленный огрызок, – и Алена, без обиды будет сказано, похожая на пятидесятилетнюю морщинистую девочку, сбила ее без напряга.
Мишаня сидел на корточках в темной пустой кладовке, сцепив руки, чтобы они судорожно не колотились, напоминая тщетную попытку взлететь на подраненных крыльях: его било после вчерашнего. Тем не менее, он улыбнулся какой-то трудной, просто-таки последней  улыбкой. Глядя на нее, хотелось заплакать.
– Сволочь… – пробегая в кухню, бросила Алена.
Она перекрыла злополучный кран, иссушила на полу озеро воды и умчалась собираться на работу. При этом Алена все-таки пожалела, что не оставила Мишане во спасение хотя бы сотню, но возвращаться не стала: какое-то наказание он должен понести. Опаздывая, она за эти бабки наняла такси. Однако это оказалась напрасная трата. Трудовой день у нее сегодня закончился, не успев  начаться: утром их фирма в одночасье самоликвидировалась.
Алена закурила, и почему-то именно сейчас ей вспомнилась  другая, давнишняя обида, ни мало, ни много, полувековой давности.
Энное количество лет назад ей сделал предложение сосед по лестничной площадке Витюша, к тому времени уже выбившийся чуть ли не в олигархи дворового масштаба. Но настаивал, чтобы они обязательно венчались. А так как ей от былого СССР в наследство остался только воинственный атеизм, Алена напрочь отказалась.
А вскоре Витюшку застрелили за какие-то будто бы долги.
Она ускоренно дотянула  сигарету, чиркнула по губам помадой и поехала к Оле.  Она была тем человеком, который не только выслушает, но еще и сострадательно похлюпает над твоим горем. Среди подруг за глаза ее так и называли – «плакальщица». И днем и ночью они везли к ней свои проблемы: слез у Оли пока на всех хватало. К тому же ее муж Андрей Юрьевич, преподаватель философии в университете, порой не только прислушивался к  женским историям, но даже резюмировал ситуацию, – пусть не очень понятно, но всегда солидно, внушительно, что уже само по себе успокаивало и давало надежду.
Андрей Юрьевич и открыл Алене. А в ответ на ее обычное
«Мне бы нашу Олечку на блюдечке с голубой каемочкой»  вдруг неуклюже брякнулся на колени:
– Она в больнице! – Андрей Юрьевич заскрежетал зубами, точно стекло жевал. – Мы купили Аленушке новую машину, радовались, что еще способны это делать, а потом я вдруг набросился на нее с кулаками! И с чего? Мне показалось, что она забыла оформить КАСКО. Не понимаю, что на меня нашло?!
Андрей Юрьевич взвизгнул и убежал, выкрикивая что-то
на непонятном Алене языке: он ругался на латыни, и это звучало как-то особенно страшно.
На улице возле нее вдруг красиво остановилась улетная иномарка.
– Хай! – крикнул из машины Паша, который последнее время имел кое-какие неясные дела с Алениной фирмой. 
Она молча провалилась в его машину, в ее особенный технологический мирок с пилотскими приборами, мятным холодком кондиционера и самодовольным, жирным запахом кожи. Сексуально постанывало крутое «стерео».
– Куда летим? – тихо, но внятно сказал Паша.
Прежде чем упасть в этот тюнинговый омут, Алена успела с удовольствием увидеть себя в ртутной зеркальности тонированных стекол: еще неплохая фигурка в драных джинсах, как присосавшихся к ее аккуратно вздернутой, курносой попке.
– Летим за счастьем! – четко ответила Алена. – И как можно быстрей, пожалуйста! Я опаздываю… Я все время отчаянно опаздываю!
Она судорожно улыбнулась: одной губкой, верхней. Это всегда классно получалось у нее и очень действовало на мужчин без мозгов: именно такие почему-то всегда около нее и обретались.
– Значит, нам в ресторан «Пушкин»! – засуетился Паша. – Я уже там и столик заранее заказал. Вот такая у меня зверская интуиция!
Алена благодатно притонула внутри этой словно бы живой, вернее, животной и даже по-своему развратной машины. Та жадно, напористо взяла с места очень приличную, вовсе не городскую скорость.
И словно продолжая ощущение этого полета, чьи-то руки, стоило машине остановиться возле «Пушкина», рванули дверцы, играючи выдернули Пашу и Алену, расстелили их на асфальте. Ощущение боли от удара и от защемивших кожу наручников пришло не сразу.
Часов через пять Алену отпустили, убедившись, что она никак не соучаствовала в Пашиных криминальных делах.
 По дороге домой она старалась не встречаться глазами с прохожими. Алена догадывалась, какой у нее сейчас фейс: будто у бабы ломка и она вслепую, наугад дернулась на поиски дозы.
Вдруг звук густой и сильный точно с неба грянул над Аленой, – в парке неподалеку от ее пятиэтажки заиграл, как всегда в этот час, духовой оркестр.
Она остановилась, словно ждала от этой музыки какого-то откровения. Несколько пожилых пар вальсировали с осторожностью артрозных больных, и, глядя на них, Алене опять захотелось плакать.
Было дремавший на лавочке немолодой мужчина, вдруг вскочил перед ней:
– Будем знакомы, миледи! Я, между прочим, инопланетянин! Не хотите  побывать на моей родине в галактике Андромеда?..
Убегая, она у выхода из парка на куче прошлогодних исчерневших листьев неожиданно увидела голенькую, без платьица одноногую куклу с мертво закрытыми глазами.
Тормознувшись, Алена машинально подняла ее. Кукла невнятно пискнула. Алена улыбнулась, погладила ее по голове и засунула в сумку.
«Я дура!» –  восторженно подумала она.
Возле гастронома Алена отчетливо поняла: она совершит ошибку, если сегодня не выпьет со своей новой игрушечной подруженцией. Вообще выпить следовало в любом случае.
Она затарилась в долг бутылкой дешевого, без этикетки портвейна. А хлеб дома был, и была, она точно помнила, вчерашняя, жаренная на тараканах, картошка.
За несколько шагов до подъезда вдруг что-то мясисто чвакнуло об асфальт за спиной у Алены: звук был сочный, емкий. С таким ударяется оземь сброшенный с крыши увесистый снежный ком.
Алена испуганно зыркнула назад.
На асфальте распластался человек. Поза его была  неестественная: казалось, что каждая часть тела лежит сама по себе. Червячок крови медленно вылезал из-под головы, словно приглядывался к новой для него жизни.
Алена дико долетела до своей квартиры, пробежала на кухню и, не присаживаясь, лихорадочно отгрызла пластмассовую пробку на бутылке: скорей, скорей!!!
Вино прокисши запузырилось. Алена ничего не успела сделать, как оно кроваво разлетелось по кухне не хуже «шампуни». Правда, на стакан ей этого добра так-таки хватило. Зажмурясь, Алена выпила остатки и закурила.
Этой ночью ей впервые за все годы приснился убиенный Виктор, словно вынырнул из неведомой глубины. Кстати, выглядел пацан пацаном.
–У нас, Аленушка, мало времени, – торопливо заговорил он, но рта при этом не открывал. – А сказать хочется много!  После смерти жизнь не только есть, но она, честное слово, прекрасней всякой мечты! Помнишь, нашим родителям когда-то обещали коммунизм? Это плоская выдумка по сравнению с тем, что мы обретаем здесь! Так что Аленушка не горюй и почаще улыбайся! Счастье впереди!
Алена нервно, рывком проснулась. Была середина ночи, и свет у нее на кухне горел неуютно, сиротливо. Пахло прокисшим дрянным вином и мокрой штукатуркой после мишаниного потопа. При всем при том чуть-чуть пахло и весенней тополиной горечью.
Алена неожиданно перекрестилась и торопливо одну за одной шепотком прочитала молитвы, которым ее когда-то тайком безуспешно учила бабушка. Но они сейчас вдруг отчетливо вспомнились, слово в слово: и «Отче наш», и «Трисвятое», и «Песнь Богородице».
На сердце полегчало…