Последний патрон

                О, этот мир, печальный мир и бренный !
                И всё, что видишь в нём и слышишь -- суета.
                Что эта жизнь? Дымок в небесной бездне,
                Готовый каждый миг исчезнуть без следа.

                Фуедзивара Киесиэ, 17 век.

       Камни не могут говорить. Они могли бы рассказать многое, но не имеют языка. Только их предки, величественные горы, перекликаются вершинами, посвистом ветра сообщая друг другу новости. Древние валуны, осколки базальта, заросшие мхом большие обломки скал и совсем детишки -- мелкие осколки породы, моложе своих прародителей. Им многие тысячи лет, но они родились позже и не смеют болтать, пока говорят старшие. А эти муравьи, мелкота людская, суетятся у их подножий, болтают без умолку и голоса их эхом разносятся  в теснине ущелий.
  -- Сейчас будим лепёшка жарить, -- здоровенный басмач, крест-накрест опутанный пулемётными лентами, крутит в грязных пальцах колбаску теста. Ещё двое бородачей держат за плечи стоящего на коленях человека в полинялой красноармейской гимнастёрке. Голова человека обрита наголо. Рядом горит костёр, над ним в казане пенится масло, потрескивая кипящими пузырьками. Здоровяк сворачивает колбаску теста в кружок, защепляет между собой концы сырого грязного месива и укладывает его на обритую макушку красноармейца, тщательно приминая на блестящей от пота коже. Несчастный не сопротивляется -- издевательства его мучителей отняли у него все силы, только крохи сознания заставляют его держаться, хотя каким сладостным спасением от боли было бы сейчас забвение. Главарь банды, Сайфулло, сидя в тени скалы, устало наблюдает за приготовлениями к казни. Ему это не ново -- сейчас кипящее масло будут лить прямо в лунку из теста на голову обречённому. Раздастся нечеловеческий крик боли и ужаса.
 " Пусть кричит, красная собака ", -- у Сайфулло нет жалости к урусам. Здоровяк с пулемётными лентами через плечо идёт от костра с казаном в руках, раскалённое масло сизым дымком щекочет ноздри Сайфулло, напоминая о плове, он давно нормально не кушал, второй день идёт банда по горам, уходя от справедливого возмездия. До Афганистана рукой подать, вон за тем перевалом уже Джунгарские ворота. Это понижение между Тарбагатаем и Тянь-Шанем издавна служило для кочевников проходом из Центральной Азии в Восточную Европу. Там ждёт Сайфулло безбедная жизнь, хурджины на крупе его коня полны золотом, за пазухой, на шелковом шнурке висит мешочек с бриллиантами, этого хватит даже его правнукам. Сколько он мечтал о таком богатстве, таньга к таньге складывал будущую красивую жизнь, ночей не спал, мечтая о том, как станет уважаемым человеком. Но пришли красные аскеры и отняли у него эти мечты. Тогда сколотил Сайфулло небольшую банду из вечных авантюристов -- туркменов и двух десятков узбекских дехкан, мечтающих разбогатеть по быстрому. Угрозами и посулами безбедной жизни примирил на время эти ненавидящие друг друга племена. Набеги туркменов - кочевников на оседлое узбекское население считались лихим и почётным делом. Не зря в Хорезме и Туркмении была поговорка: " Аллах даст узбекам, а узбеки -- нам. " Но золото уравняло всех. Теперь, повязанные кровью красноармейцев, они стали дважды рабами -- его и желтого металла. Хотя большинство  басмачей с недоверием относилось к нововведениям Советской власти, но воевать против неё решались не многие, лишь угрозы Сайфулло вырезать их невинные семьи, заставили простых дехкан пойти в его банду. Сейчас они готовы бросить его, но боятся -- проклятый русский преследует их, совершенно не боясь численного превосходства. Он уже шестерых отправил к праотцам, как тень следуя по пятам банды.
    Сайфулло скрипнул зубами и разлепил смеженные веки. Один из его телохранителей, здоровенный туркмен Чары, что значит четвёртый, уже поднимал казан над головой пленного. Сайфулло отвернулся, переводя взгляд на свои руки: на безымянном пальце правой желтел золотой перстень, отражая лучи солнца гранями вделанного в него камня. Этим перстнем он обеспечит беспрепятственный проход через границу -- афганские пограничники -- обычные люди, им тоже надо кушать, они сквозь пальцы посмотрят на одинокого путника, уходящего от большевистского террора. Да, одного -- он не собирается тащить за собой эту свору оборванцев, они обеспечат ему безопасность до границы, а потом пусть катятся на все четыре стороны. Этот русский метко стрелял, пока вчера Бяшим, пятый брат здоровяка Чары, хорошим выстрелом со ста шагов не свалил его в пропасть.
   " А всё-таки жаль, покойный красный аскер делал неплохое дело -- увеличивал долю золота каждого из этих оставшихся в живых вояк."  Вдруг Сайфулло вздрогнул: откуда - то сверху стукнул выстрел, многократно отразившись эхом. Он повернул голову и увидел, как побежали его храбрецы в разные стороны от стоящего на коленях пленного красноармейца, а сам он, медленно клонясь вперёд, заваливался к земле и на спине его, под левой лопаткой, рваными клочьями гимнастёрки зияло отверстие, расплываясь красным пятном крови. Опрокинутый казан валялся рядом,  заполняя выемки лошадиных копыт тёмной лужицей горячего масла. Бяшим глупо пялился на хозяина из-за ближайшего камня, глаза его, из под мохнатой туркменской папахи, выражали недоумение: " Не знаю, кто это. Я, сам лично пристрелил этого аскера."
    -- Ну, что вы развалились, как беременные верблюды ? Идите и возьмите его, -- Сайфулло махнул рукой с перстнем на пальце куда то в сторону гор.
    -- А ты, -- Сайфулло глянул на Бяшима, -- лично принесёшь мне его голову, иначе я изжарю твою на угольях этого костра.
    -- И если соберётесь сдохнуть, забирайте свои винтовки с собой, в преисподнюю, в раю нечего делать таким трусам. Не оставляйте оружие русскому, у него нет больше патронов, иначе он стрелял бы в каждого из вас. А так, он просто пожалел, спас своего от ваших ослиных копыт, -- и, круто развернувшись, Сайфулло пошёл к лошадям, тесным табунком стоящих в тени большого мшистого камня.
                .................

     Казаки шли лавой. Степь пылила под копытами лошадей, только виднелись острия пик и стальными молниями сверкали отточенные клинки в жёлтой дымке взвешенной в воздухе степной почвы и полыни. Ветер нёс эту пыль на окопы красных вместе с запахами ковыля и конского пота. Редкая цепочка ощетинилась штыками, винтовки молчали, люди подпускали людей поближе, чтобы бить наверняка себе подобных. Чтобы было как можно больше смертей. Цепь на цепь, одни лежали, вжавшись в землю, другие, распластав коней в быстром аллюре, приближались стремительно, неотвратимо.
     На левом фланге лежащей цепи пулемётчик Сердюк перевёл затвор пулемёта, чуть поправил прицельную планку и глянул в прорезь прицела -- мушка на стволе подрагивала в такт ударам его сердца. Справа треснул винтовочный выстрел. " Не стрелять ", -- донеслась команда и опять только топот копыт и улюлюканье налетающих дутовцев. " Шалят нервишки у кого то, " -- подумал Сердюк, втягивая ноздрями степной воздух, -- ну, ничего, ребята все опытные, не побегут, не на таких напали, нас голой ж... не возьмёшь ". Словно в ответ на его мысли, стеганул по ушам винтовочный залп, послышался частый стук " Максима " с правого фланга. С маху вынеслись из ложбинки, прямо перед Сердюком выросли три всадника, сильно сокращая интервал между собой, чтобы обогнуть, обойти пулемётчика. " Льюис " в его руках заговорил короткой очередью, враз скашивая двоих ломаным движением тупорылого дула. Третий казак, немного изменив направление, ловко ушёл от верной смерти, лишь ниже припал головой к холке коня и далеко позади нёс вытянутую вниз правую руку с клинком. " Эх, яблочко, куды ты котисся ", -- сквозь зубы пропел Сердюк, нажимая на спуск. Пулемёт стукнул раз в плечо и захлебнулся. Сердюк подхватился с места, уже видел налетавшего казака, молодое лицо его, светлый чуб сбоку козырька фуражки. Чёрный ремешок её был опущен и затянут под подбородком казака. Не выпуская пулемёта, поднял Сердюк руки над головой, защищаясь от гибельного удара. Видел уже атласную кожу на брюхе коня, вставшего на дыбы перед человеком, даже подковы успел увидеть, и руку со сталью в побелевших пальцах, опускавшуюся медленно, словно рассекая невидимую водную преграду. Рвал Сердюк с кобуры маузер, не успевая целиться, от пояса поднял дуло оружия вверх и давил, давил на курок. Потом лязг стали о сталь и жгучая боль в руке, пониже локтя и,  сбив Сердюка с ног, умчался конь, унося сползающего с седла хозяина, в мёртвом бессилии клонящегося к земле. А Сердюк лежал и видел рядом с собой своего командира, погибшего неделю назад и отрубленную кисть своей левой руки с синевой якоря -- давняя ещё глупость беспризорного детства. Видел на пальце, ставшей вдруг чужой кисти, здоровенный перстень с дорогущим алмазом. Потом увидел подходящего казака с пикой. И когда тот стал колоть ей в раненый бок его, Сердюк закричал истошно, хватаясь здоровой рукой за древко копья и отталкивая его и проснулся вдруг от своего крика.
    Сколько раз уже видел этот сон бывший начштаба полка будённовской дивизии, не одно лето прошло с того, памятного, когда рвался казачий генерал Дутов к Оренбургу. Привык уже Сердюк к этому сну, каждый раз приходившему к нему ночью, когда намечалось что - то переменчивое в его жизни. Но сегодня новое добавилось в его ночные грёзы. " Перстень ", -- вспомнилось вдруг, пришло из глубины сознания. Сердюк жил один в глинобитной мазанке, спал по походному, не раздеваясь -- остатки недобитых басмаческих банд ещё не давали спокойного житья небольшому гарнизону пограничников, мешали становлению Советской власти в Туркестанской республике. Редкая ночь обходилась без тревоги, поспать нормально вечно мешали какие - то неотложные дела, потому сейчас Сердюк с досадой вытянул из под себя кобуру с маузером -- деревяшка сильно намяла ему бока. Сел на скрипучей кровати, расталкивая остатки сна в голове. В окно тихо постучали, потом, с перерывом, опять стукнули два раза. Сердюк встал, с хрустом потянув замлевшие позвонки и встав сбоку, у стены, толкнул створки окошка. Он знал -- так мог стучать только его осведомитель, за небольшую плату и покровительство Сердюка, местный дехканин сообщал ему иногда о готовящихся передвижениях басмаческих банд по территории его участка границы. Сын этого бедняка когда то попал в банду, теперь, надеясь на обещанное советской властью  снисхождение, активно передавал через отца важные сведения.
     -- Что там, Абдулло ?,-- ещё помня о необычной концовке сна, настороженно спросил Сердюк.
     -- Большой бой будет, сердар, -- тоненьким голоском отозвался из темноты осведомитель.
     -- Где, когда, о чём ты? И не называй меня сердаром, я не начальник тебе и господ у нас нету. Остались ваши баи, да и с этими разберёмся вскоре, -- недовольно перебил Сердюк.
     -- Да, да, разберётесь, разберётесь, -- шелестел дехканин через приоткрытые створки окна.
     -- Тфу ты, заладил. Рассказывай, что знаешь, -- пограничник уже понимал, что просто так среди ночи его не осмелился бы будить этот запуганный, забитый жизнью земледелец - узбек.
     -- Пойдёт завтра банда Мелик - хана за кордон, -- мешая русские слова с родными, торопливо говорил осведомитель, -- это много воинов, около ста сабель. Пойдут через соседний с твоим участок. С боем пойдут, им терять нечего. Под этот шум пойдёт и банда Сайфулло. Будут идти двумя группами, человек по шесть - восемь в каждой, понесут золото. Я не знаю, сердар, откуда оно, сын передал, что одна группа пойдёт по твоему участку, пулемётов нет. Другая через соседний, в какой пойдёт Сайфулло, я тоже не знаю, -- дехканин перевёл дух, выговорившись.
      -- Когда же их ждать?, -- уточнил Сердюк, уже догадываясь о маршруте движения банды: через ущелье на его участке, к северу от Амударьи и к Джунгарскому перевалу.
      -- Мелик - хан пойдёт на рассвете, когда пойдёт банда, где мой сын, известно только Всевышнему и...Сайфулло...и да поможет тебе твой Бог, -- с этими словами дехканин растворился в темноте.
     К середине ночи большая часть бойцов сердюковского гарнизона ушла на помощь соседям. Сердюк с шестью оставшимися бойцами и единственным пулемётом попадёт в засаду. Осведомитель, дабы выслужиться перед Мелик - ханом, солгал -- Сайфулло с бандитами уже ждал Сердюка на узких  тропах сверху ущелья. В три раза превосходившая его отряд по численности, банда Сайфулло, впустив красноармейцев в узкий проход, забросает их гранатами, а потом  с двух сторон добьёт пулемётами. И на рассвете, пока контуженный близким разрывом Сердюк будет валяться среди тел своих мёртвых товарищей, банда Сайфулло беспрепятственно уйдет через то же ущелье, захватив с собой одного оставшегося в живых красноармейца. Они уйдут, опьянев от крови и лёгкой победы, даже не удосужившись проверить и дорезать возможных раненых красных аскеров. К вечеру полуоглохший, ослабевший от потери крови, Сердюк всё же догонит банду и, не вступая в открытый бой, будет по-восточному хитро жалить одного  басмача за другим.
                ..................

     На Востоке говорят: " Прежде тем драться, спроси у противника имя, вдруг оно скажет, сколько у него братьев, тогда тебе придётся иметь дело с каждым из них ". Чары, Бяшим и Алты -- четвёртый, пятый и шестой мужчины в семье. Большую семью прокормить трудно, потому все они охотно шли в телохранители к богатому хозяину. Все шесть братьев были в банде у Сайфулло, трое старших уже тлели на дне пропасти после метких выстрелов проклятого уруса. Трое младших, все как один, изрядного роста, ловкие и сильные, шли мстить за старших. Поднимались в гору, не опасаясь, не хоронясь за валунами -- русский не стрелял, у него не осталось патронов для боя. Что ж, тем хуже для него -- Алты поклялся, что с живого сдерёт с него кожу. Сердюк сверху хорошо видел поднимавшихся басмачей, но нечем было встретить дорогих гостей. Сайфулло был прав, после выстрела, навеки избавившего молодого красноармейца от мук, Сердюк оттянул затвор винтовки, с сожалением глядя на вылетевшую гильзу -- патрон был последним. Теперь только маузер, его верный боевой товарищ, хранил в себе один выстрел. Сердюк извлёк оружие из кобуры, на которой матово светилась металлическая пластина с гравировкой : " Доблестному бойцу Красной Гвардии Сердюку Ивану Александровичу от Семёна Будённого, за храбрость ".
Оставшийся патрон для себя берёг Иван Александрович, а вот для бандитов у него был припасён другой сюрприз. Прямо на тропе, ближе к повороту, соорудил он ловушку, установил рубчатое, округлое тело ручной гранаты со снятой чекой и прижал её камнем, который ни обойти, ни перелезть. А что таким здоровякам отодвинуть этот камень-- делов секунда. Ну и несколько секунд после этого жить им останется. " Эх, яблочко, куда ты... " Гулко прозвучал выстрел, пуля, взвизгнув, отрикошетила от скалы. Иван почувствовал боль ранения, тёплая вода из фляги на поясе, смешиваясь с кровью, текла по ноге, окрашивая штанину в тёмно-бурый цвет. " Эх, незадача, без воды теперь "-- сгоряча не ощущая серьёзность раны, подумал Сердюк, но, радуясь другому  -- басмачи шли по тропе, к заветному гостинцу. Тут же, подтверждая его догадку, рванул взрыв и из - за поворота тропы ветер нанёс желтый дым и запах пороха. Сердюк приподнялся и приволакивая ногу, пошёл по тропе, держа маузер в левой руке -- боль в боку не давала действовать правой. Сразу за большим камнем, густо посечённым осколками, увидел Иван последнего из шести братьев -- Алты стоял прямо перед ним, держа в руке огромный пичаг, нож казался игрушечным в его кулачище. Ошмётки  халата, разодранного осколками гранаты, трепыхались на нём от ветра, обнажая косматую грудь. Всё лицо великана представляло собой кровавую маску, на месте левого глаза зияла пустотой глубокая тёмная впадина, но правый был цел и смотрел на Сердюка с ненавистью. Огромные его руки оставляли раненому Ивану мало шансов. В схватке с циклопом, Сердюк решил заходить к нему со стороны пустой глазницы и не ошибся. Телохранитель взмахнул пичагом. Нож не встретил сопротивления -- Сердюк мгновенным рывком ушёл под руку басмача, вынырнув у него за спиной. Острейшая сталь распорола гимнастёрку на спине и тут же зазвенела по камням -- разворачиваясь, Иван ударил врага рукояткой тяжёлого маузера в поясницу, в позвоночник. Мгновенный паралич свалил великана, как подкошенного. Он тяжело дышал, силясь подняться, но конечности не слушались его. Иван огляделся. Лежавшие мёртвыми басмачи выполнили наказ своего главаря --целого оружия на месте короткого боя не оказалось. Тогда Сердюк стал спускаться вниз. Сайфулло, стоявший около лошадей, всё понял по звукам боя. Два оставшихся рядом с ним джигита вскочили на осёдланных лошадей и понеслись прочь.
     -- Куда, трусливые шакалы !, -- заверещал Сайфулло, но те, настёгивая плётками по бокам лошадей, неслись в сторону ущелья.
     -- А-А-А-, -- в бессильном гневе зарычал Сайфулло и, не оглядываясь, полез на скалу, цепляясь руками и ногами в мягких ичигах за едва заметные выемки. Он уже достиг безопасного места, когда задыхающийся Иван доковылял до места, где стояли лошади. Ещё не остыли кучки их навоза, когда Сайфулло уже кричал с высоты :
 -- Ну что же ты не стреляешь, урус ? А, у тебя нет патронов ? Тогда, прощай.
 " Уйдёт ", -- лихорадочно билось в голове Ивана, -- ну, нет, шалишь ", -- он сорвал через голову кобуру маузера и пристегнул её в специальное гнездо на рукоятке. Теперь оружие, как прикладом упиралось в его плечо. Стиснув зубы, Сердюк выцеливал не басмача, чуть выше и впереди на козлиной тропе, по которой двигался Сайфулло, огромный камень чудом удерживался сам и держал на себе ещё вес более мелких кусков осыпной породы. В него было невозможно промахнуться и это был шанс. Как только басмач оказался в метре от нависающего над тропинкой камня, Сердюк нажал на спуск. Маузер слегка отдал ему в плечо и Иван тут же тяжело побежал в сторону -- вызванный выстрелом обвал смёл Сайфуллу вниз, похоронив раз и навсегда под грудой камней все его мечты о красивой жизни.
    Сердюк осторожно подходил к месту обвала. Когда улеглась пыль, Иван увидел среди обломков кисть руки с золотым перстнем. Большой алмаз сиял всеми гранями в лучах солнца. Теперь Сердюк понял значение своего сна. Сайфулло означает " меч Бога ". Высшие силы воздали должное обладателю такого значимого имени, как мечом разрубив его на рваные куски.
Тогда Сердюк повернулся и пошагал домой, ему ещё многое предстояло сделать в этой быстротечной жизни, надо было спешить.