Summertime

Однажды районный центр столичной области облетела сенсационная новость: ученица 11 класса городской школы, претендентка на золотую медаль, выпускница музыкальной школы, секретарь комитета комсомола школы,  дочь уважаемых родителей (отец – врач, мать – зав. библиотекой) Ирина Турбина явилась в школу не скрывая своей уже заметной беременности! Причем всем своим видом показывала  большое удовлетворение от  появления данного факта. Ирина была высокой, красивой, хорошо сложенной девушкой, с всегда  высоко поднятой головой и постоянной улыбкой. Толстая коса светлого цвета своим весом тянула голову назад и, казалось, Ирина специально задирала нос.
В этот день, когда  всем все стало явным, Ирина шла по городу к школе. Она, улыбаясь, вглядывалась в испуганные лица прохожих, как бы спрашивая: «Я вас шокировала? Да, я сделала это! Проснитесь, отныне Вы в другом измерении времени!»
Были вызваны в школу родители, заседал учительский совет. Выслушав всех школьных моралистов,  родители сообщили им, что Ира уже имеет право принимать серьезные решения, касающиеся ее личной жизни, и никто  не имеет права препятствовать тому, чтобы она закончила школу. Заседал райком комсомола; из комсомола ее не исключили, но лишили должности секретаря комсомола школы.
К этому времени подоспели выпускные экзамены. Золотую медаль Ира все-таки получила, а через две недели родила замечательную девочку и стала счастливой мамой. Надо заметить, что ни разу ее родители ни своим видом, ни действиями, ни разговорами не выражали недовольство поступком своей любимой дочери.
А народ наш, вестимо,  все хочет знать сам, и желательно в деталях. Поскольку одна часть правды была явлена, то оставалась неизвестна другая: кто отец ребенка? А вот этого не знали даже родители Иры. Она категорически отказывалась говорить на эту тему.
Все сенсации  быстро забываются, либо вытесняются другими. Всё можно остановить, но только не время. Ира поступила в музыкальное училище и успешно его закончила. Ее ребенок рос такой же красивый, как и мама.      
Дедушка и бабушка обожали внучку. Видимо, все складывалось хорошо. На выпускном концерте Ирина дочка, Таня, уже сидела в зале и хлопала маме за удачное выступление. Ира окончила училище и получила назначение в столицу на одну из радиостанций. Сняла комнату неподалеку от работы. Софья Натановна – хозяйка квартиры - приняла Иру радушно, сказав, что всегда мечтала о дочке, а родила двоих сыновей, которые выросли и разъехались в разные концы…
В отделе кадров радио Иру послали к главному редактору редакции народного творчества Евгению Васильевичу Толокнову.
Постучавшись в дверь с табличкой, Ира попала в комнату с несколькими столами, за которыми сидели пожилые дамы. Они все курили.
За большим столом сидел элегантно одетый джентльмен в безукоризненной белой сорочке с ярким галстуком, в сером костюме.
-  Я, видимо, к Вам, – сказала Ира.
- Садитесь, – сказал Евгений Васильевич и взял бумаги из рук Иры.
- Мне про вас звонили. Это Ваш стол – располагайтесь, дальше разберемся…
Прошли дни, недели, месяцы…
Нельзя сказать, чтобы Ира была в восторге от работы: приходилось ездить в командировки по глухим селам, записывать забытые песни стариков и старух, принимать здесь, на радио какие-то коллективы, слушать музыку, которую она не понимала и не любила, будучи воспитанной на мировой классике. Но работа – есть работа. Жила надеждой на лучшие времена.
Однажды, обсуждая материал с шефом, Ира неодобрительно высказалась по поводу очередного прослушиваемого.
- Да, это не Чайковский, не Глинка, не Гершвин, - воскликнул Евгений Васильевич. - Но не было бы этих деревенских стариков, не было бы ни Чайковского, ни Глинки, ни Гершвина! И заметь, Глинка это знал, это он сказал: «музыку сочиняет народ, а композиторы ее только аранжируют»!
Евгений Васильевич никогда не улыбался. Какая-то тайна была в его жизни. Ирина вознамерилась эту тайну непременно разгадать. И однажды такой случай представился.
В туалете редакции она познакомилась с одной из молодых сотрудниц. Выяснили, кто и где работает.
- А, Евгений Васильевич! – сказала со знанием дела сотрудница. - Красавчик, все бабы дохнут… Но он - ни-ни, пытались многие - не получилось… Конечно, прекрасный пианист, выпускник консерватории… И вот на взлете – стоп… Отца его посадили – соответственно запреты ему на концерты, никуда не приглашают, работы не дают. В общем – полный капец!
     Но тут происходит чудо… Влюбляется в него дочь председателя нашего Комитета. Мама, папа, друзья пытаются уговорить ее, а она: «хочу только его, и все!» Пришлось сдаться – любимая дочь,  шикарная свадьба, и, конечно же, работа зятьку. Скучная, неинтересная… Потому так и настроен твой шеф - рухнула блестящая карьера и никакого удовольствия в жизни… Весь многолетний опыт, каторжный труд – коту под хвост… А может он стал бы вторым Гилельсом?
      Ира, под впечатлением этого рассказа, стала пристальней присматриваться к Евгению Васильевичу. Иногда она ловила на себе его взгляд. Тогда он быстро отводил глаза или отворачивался.
      В редакции работало 8 женщин старшего возраста. Появление молодой красавицы учинило среди них переполох. Ира чувствовала на себе их взгляды, причем, каждая, казалось,  была готова вцепиться в определенную часть тела: в ноги, в голову, в грудь, в волосы… Только бы обезопасить своего вожака, которому грозит большая опасность.
В  обеденный перерыв Евгений Васильевич куда-то исчезал. Ирина решила проследить - куда. Оказывается, неподалеку, на Прорезной, стоял аварийный дом, а во дворе – скамейка, на которую и приходил скрываться от любопытных глаз Евгений Васильевич.
Однажды Ира забрела во двор следом за Евгением Васильевичем. Он резко повернулся к ней и жестко спросил:
- Что ты здесь делаешь?
- Здесь рядом живет моя подруга… Пытаюсь найти, - соврала она.
Села рядом с ним и впервые почувствовала, насколько несчастен этот человек.
Говорили мало, ни о чем. Эти тайные встречи на заброшенной скамейке поначалу происходили нечасто, но со временем превратились в ежедневные свидания в любую погоду. Если встреча срывалась, Ирина понимала, что случилось что-то серьезное. 
Зиму пережили тяжело, их отношения ожидали каких-то изменений - в любом направлении, но так есть, быть уже не могло.
Наступила весна. Просыпалась природа, обострялись чувства. Каждое слово означало значительно больше, чем зимой.
8 марта праздновали во всех коллективах, где были женщины. А если не праздновали – здесь женщин  не было и быть не могло.
Женская часть редакции от имени единственного мужчины устроила шикарный, как бы сейчас сказали, корпоратив, с  неизменными оливье, шубой и другими обязательными блюдами плюс шампанское.
Евгений Васильевич сидел во главе сдвинутых столов и улыбался. Впервые это увидела Ира. Она не могла оторвать глаз от его очаровательной улыбки. Перед ней сидел совсем другой человек, как бы преодолевший мучительную боль.
Когда праздник стал обозначаться к концу, Евгений Васильевич, проходя мимо Иры и не поворачивая головы, шепнул: «Жди меня внизу». Внизу, не оборачиваясь, добавил: «Иди за мной».
Шли они не долго. В одном из переулков Евгений Васильевич подошел к двухэтажному особняку, открыл входные двери, вошел. За ним вошла Ира. По мере того, как они продвигались по дому, зажигался свет. Шикарная лестница вела на второй этаж.
Они обошли весь дом. Ира была шокирована увиденным. «Чье это?» - спросила она. «Это дом для иностранных гостей высокого ранга. Мой друг управляет этой роскошью.
В большой комнате с белой мебелью стоял шикарный рояль. Евгений Васильевич зажег большую белую свечу, стоящую на рояле, нажал какую-то кнопку и автоматические шторы опустились на всех окнах. Свет погас, и он сел за рояль…
Дебюсси, Равель, Рахманинов, Пуленк, и, наконец, Гершвин, которого тогда мало, кто знал… Summertime, украинская колыбельная, услышанная гениальным композитором и гениально им же переложенная, разорвала ирино сердце на части. Так вот он какой в действительности  этот  Евгений Васильевич, вот, что у него внутри, вот чем полна его голова и сердце!.. Как может человек жить так долго двойной жизнью? Вот что мучило Иру.
Перестав играть, он обхватил свою голову руками и долго молчал. Потом вдруг заговорили оба, одновременно, не слушая друг друга, долго убеждая в чем-то… Потом опять замолчали.
Ира встала с кресла. Подошла к Евгению Васильевичу, взяла в руки его голову, крепко поцеловала в губы и сказала: «Клянусь своей жизнью: я все изменю – ты будешь счастлив!»…
Утром, когда Ира рассказывала Софье Натановне о том, что с ней произошло, она дошла до этого места и сказала: «Только тогда я почувствовала себя женщиной!»
После этой ночи жизнь Иры изменилась: что бы она не делала, о чем бы не думала, ночью и днем, перед ней был он. Встречались они каждый день на заброшенной скамейке. Почти не говорили. Смотрели друг на друга и бормотали какие-то ласковые слова…
Однажды Евгений Васильевич пришел на встречу белого цвета, озабоченный, растерянный и заикающимся голосом произнес:
- Нужно серьезно поговорить. Дело в том, что одна из наших сотрудниц выследила нас, и это стало известно жене. Был большой скандал. А посему необходимо все это прекратить. У нас нет будущего, изменить ничего нельзя. Будут репрессии. Нас выгонят отовсюду…
 Ира смотрела на Евгения Васильевича широко раскрытыми глазами и не могла произнести ни одного слова. Наконец сказала: 
- Мы должны уехать. У меня есть родственники в Канаде. Ты должен выступать. Иначе – это творческая смерть. Этого нельзя допустить.
- Милая Ирочка, подумай, где ты живешь! Нас никто не выпустит из страны! Как только мы начнем процесс отъезда,  мы станем изгоями в этой стране. Это тупик - я понял давно. Прошу, прекрати попытки видеться со мной, – только служебные отношения, если не хочешь больших неприятностей для меня и для тебя!
Он ушел.  Ира еще долго сидела на их скамейке, не имея сил подняться и куда-то идти.
 Наступили черные дни.  Евгений Васильевич переехал в отдельный кабинет на другом этаже. Так что Ира неделями не видела его. Согласиться с этим она не могла, и потому каждое утро она ждала у его дома и сопровождала по другой стороне улицы до работы. Этого ей было мало: сердце разрывалось от невозможности поговорить, коснуться, посмотреть в глаза…
Однажды они столкнулись в пустынном коридоре.  Опустив голову, Ира сказала:
- Поговори со мной. Ну поговори. Посмотри на меня! Я умираю от любви к тебе! Ну сделай же что-нибудь! 
По мере того, как она говорила, голос ее крепчал и превращался в крик, крик отчаянья и душевной боли – крик женщины, с которой случилась беда – она полюбила - впервые….
- Оставь меня в покое, мне тоже плохо, – сказал он ровным и скучным голосом.
И ушел.
Через несколько дней Ирину вызвали в партбюро.
За столом с зеленым сукном сидело три человека: в центре - Степан Матвеевич, секретарь парткома, человек с черными усами, опущенными книзу.
Слева – Софья Михайловна,  справа Людмила Игоревна. Различить их было очень трудно: обе с поджатыми губами и крашеными волосами.
- К нам поступило заявление от Евгения Васильевича Толокнова, в котором он просит нас оградить его от Ваших преследований – сказал Степан Матвеевич. – Что скажете по этому поводу?
Кровь бросилась Ире в голову.
- Могу сказать следующее, – встав со стула, сказала Ира. - Евгений Васильевич – гениальный пианист, а Вы сделали из него чиновника, вынули из него душу музыканта. А он 30 лет потратил на то, чтобы эту душу сохранить и воспитать! Есть людоеды, которые жрут людское мясо любого качества, а есть душееды, которые едят души. Вы – гурманы, съедаете души и насытиться не можете!  К сожалению, я пришла слишком поздно, - его душу вы уже съели, – мне очень жаль этого гениального человека, которого я буду любить до конца своих дней… Но вот мою душу я вам не отдам… Вот заявление об уходе.
Наступила тишина… Эта речь Иры шокировала тройку. Они переглянулись, и Степан Матвеевич сказал: «Можете идти».
Где и сколько Ира бродила по городу - она не знала, но, очутившись на берегу Днепра, увидела Весну, которая вовсю  праздновала свой приход  -зеленой травой, теплым солнцем, веселыми облаками, звуками различных букашек… Настроение Иры было не таким радостным. В каждом облаке Ира видела лицо Евгения Васильевича, в каждом звуке – аккорд его божественного рояля.
Без работы. Без любимого. Без друзей. Что же дальше? Возвращаться в свой районный центр она не собиралась. Только Софья Натановна нашла временное решение, когда Ира рассказала ей о своих невзгодах.
- Будешь жить со мной. Моей пенсии нам хватит на двоих, пока ты не найдешь работу. Я тебя не отпущу.
Каждое утро как на работу Ира отправлялась бродить по городу. Она избегала мест, где могла встретить Евгения Васильевича. В каком-то районе на глаза ей попалось объявление, что требуется воспитательница в детский сад. Заведующая обрадовалась приходу Иры – музыкальное образование Иры оказалось востребованным.
На следующий день Ира уже работала. Ее дочка Таня была у родителей все это время, и Ира очень скучала за ней. А тут дети, много, разных, умных, красивых и не очень, главное весь день в заботах.
Софья Натановна радовалась: Ира пошла на поправку, стала лучше есть, изменился цвет ее лица, а главное - появилась работа… и много свободного времени. Однако все изменилось в один день.
В тот день Ира пришла с работы раньше обычного. Не ела, сразу легла спать. Ночью Софья Натановна услышала стоны в соседней комнате. Ира стонала во сне, металась. Софья Натановна кинулась к ней, пыталась ее успокоить: гладила, укрывала. Длилось это долго… Наконец, Ира проснулась, попросила воды и стала рассказывать, что это такое она увидела во сне.
- …Подходит ко мне Степан, - старший из детей, - и говорит, что будет общее собрание, и он будет его вести, поскольку его отец работает в партбюро – пацан  знает, как это делается. За стол в центре садится Степан, слева от него – Соня, справа – Люба. Я с ужасом вижу, как у Степана вырастают усы, как у Степана Матвеевича, а Соня и Люба поджимают губы, как Софья Михайловна и Людмила Игоревна – члены партбюро Комитета.. Степан начинает:
- К нам пожаловались дети, что Вы, тетя Ира, много занимаетесь Женей: кормите его, поите его, колыбельные песни поете, обнимаете его, целуете и мало занимаетесь другими детьми.
- Так он самый маленький из вас, слабенький, трудно привыкает к садику. Я ему просто помогаю, – говорю я.
- Другие дети обижаются – говорит Степан.
Взглянув направо на Соню, налево - на Люду, Степан продолжал:
- Мы решили Вас наказать, тетя Ира. Первое: 3 раза по 10 шлепков по попе и второе – в угол до обеда. Наказание пересмотру не подлежит. Выполняйте!
Дети бросились ко мне, повисли на руках и ногах и стали шлепать. Только Женя расплакался и сказал: «Я не могу. Она мне песни пела!» - «Надо Женя, надо!» - сказал Степан.
Потом, меня поставили в угол, а Ваня стал рядом со мной с винтовкой на плече. Когда я через какое-то время попросилась в туалет, - мне принесли в угол горшок.
Детей заразили. Это эпидемия. Они идут по стопам взрослых - станут душегубами, душеедами и съедят друг друга. Это конец!
Ира снова легла в постель, стала бормотать какие-то слова и вдруг запела громко чистым поставленным голосом “Summertime”.
Софья Натановна пыталась уговорить Иру не петь, но та не слушала. Мало того, - встала с постели и стала шагать по комнате, повторяя песню в разных тональностях.  Софья Натановна поняла, что  все очень, очень серьезно. Она вышла в соседнюю комнату и по телефону вызвала скорую психиатрическую помощь. Довольно быстро явились два дюжих санитара и одна маленькая испуганная женщина – врач. Посмотрев на Иру, записав фамилию «ТурбинаИрина Анатольевна», год рождения и прочие данные, сказала:
- Ирина Анатольевна, Вам надо отдохнуть. Мы отвезем Вас в санаторий. Там восстановитесь и вернетесь домой.
- Скажите, пожалуйста, а пианино там есть? А партбюро там есть? – спросила Ира…
                2018