Компас карта и проект

   Кто с детства поражал тебя,
   Колумб ли, Америго Веспучи ли,
   Найди сперва себя,
   А слава дело случая.
Стихотворение Ю.С. Вязового, геолога и поэта.

Это было в бесконечно удаляющемся прошлом.
Мной были сданы досрочно экзамены, и нужно было ехать на первую геологическую практику. По жребию мне достался трест «Амурзолото».
В студенческих кругах этот трест  был хорошо известен. Он был создан в 1932-ом году одновременно со своим широко известным братом «Дальстроем», а поэтому пользовался особым почетом. Так уж, к слову, при перечислении золотодобывающих провинций, таких как Колыма, Алдан, Забайкалье и прочих – Приамурье, обычно, ускользает в глазах обозревателя. Хотя добываемое здесь золото с середины 19-го века занимало от 20 до 40 процентов от всей добычи в стране. Особой славой Приамурья составили находимые здесь самородки, достигающие порой 18-ти килограмм. Хотя в 1958-ом вместе с «Дальстроем» трест «Амурзолото» был отменен, изменения коснулись лишь верхнего руководства, а на уровне экспедиций и партий порядки, близкие к дальстроевским, сохранялись еще достаточно долго.
И вот поезд Москва – Хабаровск несет меня через всю страну с запада на восток. За окном мелькают Тюмень, Омск, Новосибирск, Красноярск и так далее. Наконец, после восьмисуточной трясучки, я стою на станции Облучье, и высматриваю, как мне подсказали еще в Москве, самый высокий дом в поселке. Здание было безлюдным. Все в поле. На втором этаже в приемной секретарша стучит на машинке. Начальник отсутствует.
Секретарь взяла мое направление и радостно улыбнулась:
«Мы Вас уже заждались».
Она два раза крутанула диск телефона:
«Василич! Наш студент, наконец, приехал. Собирай караван».
После этого она заставила меня расписаться в журнале выдачи документов, выдала два переплетенных в твердую обложку папки. Одна проект на проведение поисково-оценочных работ, другая чистый журнал документации горных выработок. А под конец расписалась в какой-то бумаге, сверху поставила печать и передала мне.
«С этой бумагой беги в РОВД. Через час Вы должны выйти в тайгу»
РОВД находился почти рядом со зданием Управления. Там сидел дежурный лейтенант. Взяв бумагу, проглядев ее, он крикнул в коридор:
«Сержант! Выводи!»
Почти тут же в дежурку вошли толпа мужиков, одетых в телогрейки, брезентовые брюки, заправленные в кирзовые сапоги. Обращаясь к вошедшим, лейтенант приказным тоном заявил:
«Теперь это ваш начальник, отец родной! Подчиняться ему беспрекословно! Даже если кто-то из вас начнет рожать, он у вас примет роды! Все ясно Евлампий?»
Один из вошедших, явно старший, ухмыльнувшись при словах о родах, ответил:
«Все ясно гражданин начальник»
«Ну, все. Идите в распоряжение Василича».
И дождавшись ухода мужиков, уже обратился ко мне:
«Задержись на минуту».
Он вышел в соседнюю комнату и принес оттуда револьвер с мешочком патронов.
«Распишись»
Лейтенант придвинул открытый журнал выдачи оружия и лист обязательства, в том, что я обязуюсь применять выданное мне оружие в случаях нападения на полевой лагерь хищника, бандитов и прочее, а так же в случаях прямого неподчинения моим распоряжениям членов контингента предоставленного РОВД.
Засунув револьвер за пояс у пупка, я направился назад в Управление.
Там уже вовсю кипела работа. Мои мужики споро вьючили лошадей. Рабочими руководил Евлампий. Рядом стоял мужчина, невысокого роста, в кепке, и наблюдал за сборами. Увидев меня, он кивнул и представился:
«Все меня кличут Василичем. Я завхоз партии и, одновременно, проводник. Пойдем со мной».
Мы вошли в здание, и в комнате на первом этаже Василич предложил мне переодеться. Достал с какой-то полки противоэнцифалитный костюм и резиновые сапоги. Мою цивильную одежду он аккуратно положил в мешок типа наволочки и спрятал на какой-то полке. Я спросил, что мне делать с револьвером. В ответ он ухмыльнулся:
«Чай не пристреленный выдали. Будь осторожен с ним. Засунь его поглубже в рюкзак и патроны туда же».
Через час мы уже шли по таежной тропе.
Скажу откровенно, я был ошарашен происходящим и все делал, как говориться, на автомате. Из прострации стал выходить, только когда стало темнеть, и караван остановился на ночевку. Запылал костер. Пока Евлампий со товарищами развьючивал лошадей, ставил палатки, варганил какую-то баланду в котле, мы с Василичем присели у огня и разговорились.
Он мне рассказал, что база партии находится в поселке Сутара. Это к востоку от моего участка. Партия занимается оценкой рудоносной жилы прослеживаемой от Сутарской золотоносной россыпи на левом берегу одноименной реки. Мой участок находится на отшибе, в «хвостах» это жилы. В мою задачу входит произвести опробование даже не самой жилы, где уж точно отсутствует промышленное содержание золота, а контактов этой жилы с вмещающими породами на предмет наличия там чего-то ценного.
«Как ты ориентируешься на местности?»
«Достаточно уверенно».
«Это прекрасно. Но на всякий случай учти, вот там находится сопка «Тяжелая». Ее видно со всех сторон. Она будет тебе всегда прекрасным ориентиром. Смотри, она даже сейчас в сумерках немножко видна».
Действительно, прямо на запад возвышалось нечто темное и огромное.
Поели, покурили и разошлись по палаткам.
Я проснулся на самой заре. Оделся и вышел к костру. У него сидел кто-то из рабочих.
«Садись начальник, посиди, пока все спят».
«А они не проспят Второе Пришествие»
«Нет, начальник, не проспят. Я дежурю у костра, ты начальник видимо полуночник, а они встанут только, когда надо будет»
«За что сидишь?»
«Как и все тут, не за что».
Сказал он, лукаво усмехаясь. Я проявил якобы свою осведомленность.
 «Указ 1947-го года?»
 «Да. Да еще и с наворотами».
Здесь я отступил, явно не понимая о чем речь. Заговорили о погоде, о мерзавцах комарах не дающих спать, ну и та далее.
Утром, когда совсем расцвело, все быстро собрались и где-то к обеду уже стали ставить лагерь на моем участке. Я, на всякий случай, сверился по вложенной в проект синьке с карты. Все сошлось.
Василич оседлал одну из лошадей, остальных построил в цепочку, и отправился в обратную дорогу, пожелав мне успехов. Я остался один на один со своими мужиками, тайгой и поставленными передо мной задачами.
Так начался мой первый полевой сезон.
***
Согласно тексту проекта, геологическое строение участка было достаточно простым. Практически всюду дневную поверхность подстилают слюдистые сланцы, так называемого синийского комплекса, обычно относимого к верхам протерозойской эры. Название происходит от Sini – Китай. Эти сланцы, в северо-западном углу участка, были прорваны более молодым штоком гранитоидов, а через всю площадь с запада на восток протягивалась маломощная, но сильно разветвленная, так называемая, зона повышенной трещиноватости, выполненная кварц-карбонатной породой, содержащая авгит, ильменит, магнетит и ряд других минералов, и включающей в себя мелкодисперсное золото.
По задумке авторов проекта по контактам этой жилы со сланцами, возможно нахождения тантало-необитовой минерализации. Вот мне и было поручено вскрыть канавами с максимальной возможной частотой эти контакты и произвести их опробование. Облегчало работу то, что в рельефе участка жилу можно было проследить по невысокой гривке, вытянутой с востока на запад.
Еще в детстве, начитавшись книг Арсеньева, я мечтал посмотреть такую тайгу. Действительность превзошла все мои ожидания. Самые сильные впечатления произвели на меня кедры,  называемые по-научному корейской сосной. Это могучие гиганты высотой до 40 метров, с голубовато зеленой хвоей, составляющей плотную, можно сказать, ажурную крону. Как было приятно прикоснуться к его стволу, покрытому красноватой, плотной, но такой нежной корой. Воздух в кедровнике особый, убийственный для всякой болезнетворной пакости, бодрящий. Даже комары, этот непременный бич тех мест, в кедровнике какие-то осторожные, не такие агрессивные.
В достаточно густом подлеске встречались бархат амурский, или пробковое дерево, с толстой, мягкой как губка корой, орех маньчжурский, с колючими плодами, а так же черный дикий виноград, и какие-то лианы. Ложбины позаросли китайским лимонником, с предательски спрятавшейся в нем аралией, вооруженной длинными и острыми шипами. Преодолевать такие заросли занятие не для слабонервных людей, ибо есть опасность остаться без одежды, от слова вообще. Недаром аралию местные жители называют «чертовым деревом». Ну, конечно, по склонам росла лиственница, как без нее, пихта, ель и непременный багульник, с его дурманящем запахом.
С тиграми, леопардами и кабанами я не встречался. Видимо я для них не представлял никакого интереса. Пару раз пытался подстрелить из своего револьвера глухарей. Но, к их счастью, постоянно промахивался. Зато научился своим геологическим молотком добывать копылух, как местные называют куропаток, а так же «каменных» рябчиков, позволявших подпускать к себе достаточно близко. Главное было бросить молоток так, чтобы рукоятью накрыть птицу.
Белки и кукши, последняя, этакая разновидность нашей сойки, основные разносчики сведений таежным обитателям о приближении человека. Когда идешь по тайге, их клекот и крики, тебя постоянно сопровождают. Но наибольшие неприятности доставляют бурундуки, как их еще именуют «земляные» белки. Это вездесущие наглые воришки, способные украсть у человека съестное прямо из под носа, стоит только зазеваться.
***
Никогда впоследствии я не работал в таких комфортных условиях. На мое счастье Евлампий оказался прекрасным организатором. Сначала мы с ним обошли весь участок и наметили все канавы. Далее он уже сам распоряжался: кто и где будет копать, кто будет дежурить в лагере, и готовить еду. Я, тем самым, освободился от всех хозяйственных дел, и все время мог посвящать только документации канав и их опробованию.
Документация канав предполагала замеры ее длины, ширины и глубины, с последующей зарисовкой залегания вскрытых пород. Все что требовалось от меня лишь внимательность и аккуратность.
Через полторы недели меня посетил начальник партии, представившийся мне как Николай Петрович. Я как раз заканчивал документацию очередной канавы. С Николаем Петровичем мы осмотрели все уже пройденные канавы, он пожурил меня за невнимательность к ряду особенностей, не отраженных в моих описаниях пород, а заодно похвалил за аккуратность в ведении журналов. В общем он остался доволен моей работой и мы с ним расстались каждый в хорошем настроении.
***
Тихо подкралась осень. Первой ее приближение почувствовала лиственница. Хвоя на ней после первых «утренников» стала слегка пожелтевшей. Потом листва в подлеске стала окрашиваться в различные цвета, от зеленовато желтого до бордового. Заканчивались и горные работы на участке. Освобождающиеся мужики стали сиднем сидеть у костра. Сидят и переговариваются между собой о том, что их ждет зимой, кого куда направят. Один однажды сказал откровенно:
«Эх, начальник, хватанули мы с тобой волюшки, теперь в железа. Сбег бы, но смысла нет. И на воле меня никто не ждет, да и все равно поймают. А мотать новый срок за это, не хочу. Тем более, что уже не долго осталось здесь кантоваться».
Обычно я отмалчивался, старался больше слушать. Не скажу, что в их разговорах широко использовался жаргон. Но не без этого. Так, например, в жаргонной редакции, с учетом данности лет, мог что-то забыть, звучит известная басня Крылова «Ворона и лисица»: 
«Ворона как-то сыр у фраера помыла, но штамповатая была, уселась на суку, и призадумалась, а сыр во рту держала. Тем временем конвойный вел лису. Лиса из-под конвоя отканала, и к вороне на цырлах, ботает слова: «Легавой буду! Ведь тыж у нас во всем лесу была божественной красючкой!» Ворона хайло разинула, сыр выпал, с ним была зараза такова».
И вот, наконец, пришел Василич с лошадьми.
Обрадованные концом безделья мужики, со смешками стали готовиться вьючить караван. Мы с Васильевичем договорились, что он сделает небольшой крюк и выведет меня на автодорогу Облучье – Сутара и там разойдемся. Он на станцию, а я на базу партии.
Вышли мы по холодку, и где-то к обеду достигли места расставания. Я помахал мужикам рукой и направился к поселку.
Идти было недалече. Когда я поднялся на сопку, с которой должен был уже виден поселок, и на которой установлен тригопункт, я не удержался и залез на него. Поседел там немного, покурил. Слез, и тут обратил внимание, что прямо в сторону поселка от тригопункта пробита просека, которая заросла диким виноградом. И здесь не удержался. Сначала я просто нагибался, потом сел и стал, объедаясь, на заднице спускаться вниз по склону.
Через некоторое время мой слух уловил что-то похожее на чавканье. Я приподнялся и увидел метрах в пятидесяти ниже по склону мишку. Да, да! Настоящего черного медведя, называемого обычно в литературе гималайским, а по-нашему, по-простому – муравьед. Тот почуял что-то, и повернулся ко мне мордой. Тут он сгруппировался и кубарем покатился вниз по склону. Вздохнув с облегчением, я, от греха подальше, рванул по-прямой к дороге, надеясь, что ее запахи отобьют у зверя охоту меня цапать лапами.
Далее, уже без всяких приключений, я добрался до базы.
Через день скорый поезд Хабаровск – Москва увозил меня домой.
Уже под новый год получил от Николая Петровича письмо, в котором он сообщал, что в ряде моих проб найдены кристаллы колумбита, минерала содержащего ниобий.

Три четверти моей жизни прошли в мире «чахоточных сосен, где быстро меняется осень длинной полярной зимой». Там нет, увы, такого буйства природы. Конечно, есть и там много прекрасного. Но такого… Потому встретив впоследствии на каком-нибудь перевале кедр, я радовался как ребенок, хотя это и не такой кедр. Он мне напоминал мою уже далекую юность, и Приамурье, в котором эта юность осталась.


Рецензии