Попугай Моня

   Юра купил его случайно. Попугай сидел нахохлившись на плече у моряка привязанный за лапку верёвочкой, которую тот держал в руке. Обойдя все прилавки птичьего базара и не найдя нужного ему кенара, Юрий уже собирался уходить. Жалкий вид птицы привлёк его внимание и он подошёл поближе. Моряк отвечал на шутки проходящих мимо людей выстреливая короткими фразами.
  -Эй, браток, сколько просишь за этот взъерошенный веник?- спрашивал один, то ли пытаясь обидеть хозяина, то ли сбить цену.
  -Сам ты веник,- улыбаясь отвечал моряк,- не видишь, птица заморская и твой язык понимать не может, деревня. Неожиданно, переступив с лапки на лапку, попугай картаво произнёс несколько раз:
  -Сам ты веник, де-р-р-евня. Сам ты веник де-р-р-евня. Раздался дружный хохот собравшихся. Юра протиснулся вперёд стараясь получше разглядеть птицу. Он всю жизнь любил птиц и, в основном,  держал только канареек - маленьких южных птичек из семейства вьюрковых, с ярким, обычно, желтым оперением. Его страсть к их особенностям петь, была для него самой лучшей музыкой, почти искусством. Он любил слушать птичье чириканье подражая ему.
  -Чик-чирик, чирик-чирик, чик-чирик, чирик-чирик,- раздавалось целый день, в окружённом сеткой палисаднике, прилегающем к его дому.
   
   С детства это было его увлечением, которое с годами переросло в страсть. В доме было огромное количество клеток, которые были заполнены пернатым населением. Кого здесь только небыло: чиж, синички, перепелка, дрозд и, конечно, канарейки. Вся эта пернатая живность щебетала, чирикала, высвистывала мелодии на все существующие музыкальные лады. Не было только попугая. Этот выглядел жалко. Похудевший, грязный, с выщипанными перьями, он лущил семечки, которые, время от времени, подавал ему левой рукой моряк. Делал он это ловко, то придерживая семечку одной лапкой у клюва, а то, просто раскалывая её и доставая зернышко языком из шкорлупы.
  -Послушай друг, за сколько отдашь птицу?- спросил Юра. Матрос внимательно посмотрел на него. Поняв, что имеет дело с настоящим покупателем, ответил:
  -Прошу триста, отдам за двести, опаздываю на корабль, да и стоять мне здесь неловко. Того и гляди патруль подойдёт.
  -Хорошо, я куплю его, только с одним условием. Расскажи, как он к тебе попал.
  -Всё очень просто,- начал матрос,- стояли мы на заправке в порту Веллингтон, что в Новой Зеландии. Вечер тихий, вся братва, свободная от вахты, на палубе околачивается. На берег, естественно, не пускают, боятся, чтобы кто-то не остался. Я с напарником по каюте, у борта стоим, курим. Закат на горизонте, как на картинах. Огромное, оранжево-красное солнце за горизонт садится, в океан. Мы на рейде стоим, метров сто пятьдесят от берега, ближе не подойти - мелко.

   Посуда наша большая, что ни говори - крейсер. Мы с приятелем уже уходить собрались, вдруг, нам под ноги, что-то шлёп - смотрю птица. Я её бескозыркой раз и накрыл. Темнеет в тех краях быстро, вот и мы сразу не разглядели кого я накрыл. Нагибаюсь я, значит, левой рукой бескозырку придерживаю, правой птицу беру, и за пазуху, чтобы боцман не заметил. А напарник мне говорит:
  -Выпусти, дурак, на кой она тебе сдалась, неприятностей не оберёшься. Вдруг,из-за  пазухи слышим:
  -Дур-р-ак, дур-р-ак. Напарник мой, ошалело, смотрит на меня, я на него, и мы бегом в каюту. Не знаю, повезло нам или нет, но попугай оказался стоящий. Правда, выглядел он потрепанно и одна лапка была сломана. Как он с берега к нам долетел трудно сказать, но видишь, улетел от проклятых эксплуататоров. Месяца два он со мной по морям-океанам плавал, а теперь избавляться от него приходится, не могу обратно его на корабль взять. Ну, вот и вся история. А выглядит он плохо, потому-что прятали мы его под нарами в темноте, и еда флотская ему тоже не кстати пришлась.
  -Ну ка, дружок, будь хороший, переходи к новому хозяину.
  -Моня хор-р-оший др-р-ужок, Моня хор-р-оший др-р-ужок,- как-то неуверенно проговорил попугай, исследуя клетку в которую его посадил Юрий. Моряк расхохотавшись объяснил.
  -Помнит шельмец Моню, корабельного кока, тот его часто подкармливал повторяя эти слова. Вот он и запомнил.
  -Ну, что ж,- сказал Юра,- пусть и остаётся это имя. Будем звать его Моня.
 
  -Вот ещё один забавный случай, и я ушёл,- добавил моряк. Видно было, что ему жаль расставаться с попугаем к которому он привык, и он продолжил:
  -Перед швартовкой в Новороссийском порту, на борт поднялись таможенники. Они проверяли каждый кубрик, каждого члена экипажа, стараясь найти запрещённые к ввозу в страну товары или наркотики. Я спрятал попугая в термос, предварительно вытащив оттуда стекляную колбу. Его не нашли, но когда я, сойдя на берег, открыл крышку, он произнёс одно единственное слово - шмак. Это тоже была школа нашего кока. До сих пор не знаю значение этого слова. Не удивляйся, если снова его услышишь.
   Юра принёс клетку с попугаем домой. На следующий день его удивлению не было предела. Моня пел, как канарейка, щебетал синицей, высвистывал на все лады чижом. Эта удивительная птица оказалась южноамериканским амазоном из семейства попугаев  маккау с ярко-жёлтой головкой, желтыми ножками и темно-зеленым бархатным оперением. Как он попал в Новую Зеландию так и останется загадкой, хоть отдельные виды попугаев на этом острове присутствуют. Попав в благоприятную среду Моня ожил. Целый день он щёлкал семечки, разнообразя свою диету орехами и фруктами.От хорошей жизни не только люди, но и птицы становятся красивыми. Моню нельзя было узнать. Эмигрант из Новой Зеландии поправился, оперился и заважничал. Теперь ночами, сидя в клетке накрытой тёмным полотном, он вспоминал свою жизнь, которая казалась ему таким далёким прошлым.

   Ему было трудно привыкнуть к своему новому имени, потому-что до этого у него было много других. Первый хозяин приобрёл его у полинезийского аборигена за понюшку табака, выменяв, буквально, за пачку сигарет Филипп Морис и зажигалку разового пользования. Он держал птичий магазин  на углу улицы Абеля Тасмана в Веллингтоне и, как рассказывали, был прежде дресировщиком собак в бродячем цирке. Дела его шли хорошо и скоро купил попугая, который, однажды, улетел из магазина, приземлившись на музыкальную шарманку уличного шарманщика Карла.  Он назвал его именем Коко, в память другого попугая, который погиб от рук мальчишек бросавших камни в Карла, издеваясь над карликом. Коко вытаскивал счастливые билетики подходящим из толпы, развлекая их то, смешно подсвистывая музыке шарманки, а то,
мяукая или подражая лаянью собак. Однажды, совершенно неожиданно для Карла, Коко стал передразнивать клиентов, повторяя за ними слова, а то и целые фразы. Толпа в восторге рукоплескала, одаривая шарманщика мелочью, а иногда, целым новозеландским долларом. Карл был бездомным, горбатым карликом и кроме Коко у него никого не было. Они ночевали каждый раз в другом месте и Карл боясь, что Коко улетит всегда  держал его на цепочке пристёгнутой к шарманке. Карл не знал, что тоненькая металлическая цепочка могла быть разорвана сильным клювом попугая, который без особого труда раскалывал орехи. Коко не хотел улетать от Карла. Ему надоело менять хозяев и постоянные перемены в жизни, не очень радовали его. Карл был добр и на заработанные деньги хорошо кормил его. Слухи о говорящем попугае быстро распространились в этом районе и Карл решил, что пора поменять место своих выступлений. Коко могли просто отобрать, а Карла избить.

   Они переместились на окраину Веллингтона, подальше от центра. Здесь люди были попроще и победнее. Но результаты их выступлений производили тоже впечатление. Публика всегда плотным кольцом окружала их, когда Карл  просил Коко повторять за ним сказанное, а затем приглашал кого-нибудь из публики проделать тоже самое. Коко был удивительным попугаем. Его талант, казалось был безграничным. Карл научил его узнавать цифры до десяти, и он без особого труда вытаскивал нужную цифру заданную кем-нибудь. Но особый восторг у публики имела сцена, когда Коко магнитными буквами на металлической дощечке выкладывал фразу - «Карл и Коко из Мороко». Всё шло хорошо, пока не случилась беда. Карла и шарманку раздавила машина. Оторванная цепочка свисала с лапки Коко, когда он сидел на дереве рядом с раздавленной шарманкой и неподвижным телом карлика. Коко остался один. Ему было горько и обидно за Карла, но ничего  поделать он не мог: приходилось снова начинать новую жизнь. Он был свободен. Лети куда хочешь, делай, что хочешь. Голод давал себя знать и Коко не знал, что делать. Фрукты висевшие на дереве были горькими и он перелетал с одного дерева на другое в поисках пищи. Как и Карл Коко стал бездомным. Нужно было что-то предпринимать. Близился вечер и Коко решил переночевать на дереве. Никогда ему не было ещё так грустно и одиноко. Он ривык жить с людьми и не знал, что делать со своей свободой. Вокруг, на ветках собиралась на ночлег весёлая компания птиц. Они шумели стараясь перекричать друг друга. Коко не привык к такой обстановке, и отчуждённо притаился на ветке в густой листве.

   Была пятница и люди возвращались домой с работы, расходясь по своим домам. Неподалёку от дерева, на котором сидел Коко, стоял многоэтажный дом. На одном из этажей, окна были раскрыты настежь, и из них была слышна музыка. Попугай наклонив голову набок внимательно слушал. Из окна выглянула головка и девочка радостно закричала:
  -Папа, папа идёт. Мужчина лет тридцати, помахал ей рукой и зашёл в дом. Коко взмахнув крыльями сорвался с ветки, и перелетев от дерева к дому уселся на подоконник.
  -Смотрите, смотрите попугай,-закричала девочка.
  -Папа идёт, папа идёт,- расхаживая по подоконнику повторял, Коко.
  -Я Коко, я Коко,- не унимался он. Девочка, смеясь, захлопала в ладоши.
  -Мамочка, давай его оставим. Смотри, он разговаривает, а наши нет. Тут Коко увидел двух попугаев, которые важно сидели в большой клетке. Ничего подобного Коко раньше не видел. У обоих на голове были маленькие чёрные шапочки. В комнату вошёл папа и положил на подоконник кусочки нарезанного яблока и кукурузные зёрна.
  -Каля, отойди подальше от окна, пусть он поест. Видно, он улетел от своих хозяев и проголодался. Наевшись досыта и почистив клюв о подоконник, Коко перелетел через всю комнату и уселся на клетку. Птицы сидевшие в ней заволновались.
 
  -Давай др-р-ужить, дур-р-ак,- сказал Коко, заглядывая вниз, в клетку. Папа закрыл окно и повернулся к маме:
  -Пусть поживет у нас, а там видно будет. Удивительная птица,- подмигнул он девочке. Она радостно засмеялась.
  -Пора зажигать свечи,- обратился папа к маме и одел на голову ермолку, которая была похожа на шапочки на попугаях. Коко не приходилось встречаться с такими людьми раньше. В доме было уютно и спокойно. На подоконнике горели пятничные свечи. Стол был накрыт для для ужина. Прикрыв лицо ладонями мама прочитала молитву, а папа пошатываясь вперёд и назад произнёс:
  -Борух, Ата, Адонай, Элохейну, Элех Ха-Олам. . . Коко плохо слышал из дальнего угла комнаты о чем идёт речь, да если бы и слышал, не понял бы всё равно. Ему не знакома была эта речь. Его удивляло другое - попугаи сидевшие в клетке, точно повторяли движения папы. Усевшись рядом на жердочке, они наклонялись вперёд и назад, как-будто тоже молились. Вспорхнув над клеткой Коко уселся на стоящую, недалёко от окна, комнатную пальму. Внимательно прислушиваясь к молитве папы он, вдруг, проговорил:
  -Борух, Ата, Адонай, Элохейну, Элех, Ха-Олам. Все сидевшие за столом громко засмеялись. Для Коко было неважно значение сказанного, ему важно было повторить услышанное слово в слово.
   
   Когда Каля пошла спать папа сказал маме:
  -Знаешь, кажется, нам крупно повезло. Я знаю человека, который заплатит большие деньги за эту птицу. Не открывай окна, чтобы он не улетел, а я завтра покажу попугая этому человеку. Коко нравились эти люди и он совсем не собирался улетать отсюда, но папе нужны были деньги и это был хороший случай, чтобы их заработать.
У них уже было два попугая и Калю можно будет убедить, что третий будет только помехой или, что нашёлся настоящий хозяин, и пока она спала он забрал его.
   Так Коко попал в другой дом. Нет, это был не дом, а целое имение с садом и огромным бассейном. По саду расхаживали павлины, распустив цветные хвосты-опахала. В бассейне плавали три дельфина. Резвясь и выпрыгивая над водой, они ловили рыбу подброшенную смотрителем. По вольерам бродили из угла в угол тигры, пантера и две обезьяны. Это был домашний зоопарк какого-то богатого новозеландца. Коко посадили в огромную клетку, которая была величиной с Калину комнату.
  -Ну, вот,- подумал Коко,- кажется, здесь мне жить всю жизнь. Новая обстановка не пугала его. Зная людей, он был уверен, что с голоду не умрет, тем более,  что умение подражать их голосу всегда приводило их в восторг и изумление. Его пугало другое - одиночество. В огромной клетке, кроме него никого не было. Он летал  по ней исследуя все уголки нового жилища. По ночам, сквозь сон, он слышал злобное рычание тигров и гортанные крики павлинов, рассевшихся на ветвях платановых деревьев. Так Коко прожил целый год.

   Однажды, в имении случился пожар. Горело всё, что могло гореть. Поздно приехавшие пожарные не успели потушить здание и вольеры и имение сгорели до тла. К счастью, один из работников зоопарка успел открыть клетки и все животные разбежались. Пламя бушевало вокруг, а Коко застряв одной лапкой в ячейке сетки обессилев повис на ней. Хлопая крыльями в надежде вырваться из западни он, наконец упал в корытце с водой. Дрожавший от ужаса, он лежал на дне корытца постепенно приходя в себя в мокрой воде. Он бы не хотел увидеть себя сейчас в том зеркале, которое когда-то поставил ему на шарманку Карл, чтобы Коко не скучал. Грязный,  взъерошенный, потерявший половину своего оперения в борьбе за жизнь, он, кроме всего прочего, ухитрился сломать лапку.
  -Всё,- подумал Коко,- не хочу больше здесь жить, лечу на материк. Он не знал, как далеко это. Между австралийским материком и НовоЙ Зеландией, с одной стороны Тихий океан, с другой Индийский, между ними Тасманское море. Лететь было очень далеко, но Коко решился. Отряхнувшись от воды он поднялся в воздух. Попутный ветер помогал лететь и попугай почувствова прилив сил продолжал свой полёт. Перелетев через весь цент Веллингтона он оказался  над морем. Резкие порывы ветра стали прижимать его к воде. У Коко не было сил, после пережитого бороться с ветром и он камнем упал на палубу стоящего на рейде русского корабля.

   В комнате, уставленной клетками, наступило утро. Юрий пересадив в отдельную клетку оставшийся десяток канареек, понёс их на птичий базар. Последние несколько суббот он делал это регулярно. Семья готовилась к отъезду в Израиль. Нужны были деньги и все, что можно было продать, продавалось: мебель, книги, скоплённые годами коллекции, сувениры, картины. Продан был старенький Запорожец и кооперативная квартира, в которой Юра прожил с женой последние десять лет. Детей у них не было и Моня был полноправным членом их семьи. Юрий узнал все правила вывоза редких птиц за границу. Выхода из создавшегося положения не было. Редкие птицы, как и редкие книги были достоянием советского народа и к вывозу были категорически запрещены. Знакомые порекомендовали женщину, которая страдала от одиночества и с радостью приобрела бы Моню. Юрий тянул до последнего дня. Перед отъездом, ночью, к нему пришла идея рискнуть и провести попугая, точно так же, как тот моряк -
в термосе. Идее не суждено было осуществиться. Рано утром Моню нашли в клетке мёртвым. Он умер, то ли от старости, то ли от разрыва сердца, кто знает.

   Старые привычки и привязанности редко меняются у людей, и если сегодня вы, случайно, встретите в Чикаго Юру он обязательно затянет вас к себе домой и угостит особым чаем, заваренным из цветов дерева Каркадэ, яркорубиновый цвет, изысканный вкус и аромат которого, веками приносил наслаждение жителям древнего Египта. Наконец, вы окажетесь в окружении его канареечного царства, которое распевает на все лады, во дворе его пригородного дома. Не увидите вы там только попугая Моню, дружба с которым оставила глубокий след в жизни этого удивительного человека.

                Сентябрь, 1999г.