Мать-убийца. По мотивам северной сказки

Меня очень удивила эта тема в русском фольклоре - тема чрезмерной материнской любви. Некоторые северные сказки мало похожи на сказки в привычном понимании. Скорее, это рассказы с небольшими мистическими вкраплениями. Предлагаю обработанный вариант, сюжет народной сказки сохранен.

***

За околицей села, на дальней окраине сельского кладбища, в любую погоду можно увидеть сгорбленную фигурку, укутанную в темные лохмотья. От рассвета до заката сидит она на небольшом пеньке между двумя могилами, расположенными по обе стороны заросшей тропинки. В короткие стылые зимние дни ее легко принять за свежий могильный холм, припорошенный снегом. Только без креста. В этой части кладбища редко кто бывает, многолюдно только в родительское поминовение. Старуха жадно всматривается слепыми глазами, вскидываясь, заметив движение в заснувшем мире.
- Знала бы, схоронила рядом, - говорит она и ребятишкам, забежавшим сюда случайно, и односельчанке, навещающей могилу мужа. Говорит она и собаке, воровато пролезшей сквозь дырку в ограждении и шарящей по могилам.
Старуха никого не узнает. Живет скудными подаяниями, которые приносят сердобольные соседи. К ней привыкли, как привыкают к полусгнившему дубу, сухому, но не сломленному.
- Рядом бы, - бормочет старуха частоколу крестов. – Ишь, как тянутся.
Ее не слушают, но, проходя мимо, невольно вглядываются в заросшие кроны деревьев, растущих на могилах, разделенных кладбищенской дорожкой в несколько сажень. За двадцать лет, что покоит земля молодую пару, рядом с крестами успели вырасти две березки. Тянут друг к другу тонкие ветки, оплетая стволы. Блестящие листочки то резвятся неразумными детками, то застывают в немом недоумении. И слившаяся крона чернит тенью сухую землю.

Добрым парнем вырос Василий: и складен, и мастеровит. Того и гляди, окрутит зазноба, оторвет от сердца материнского. А ведь только им и живет Евдокия. Как схоронила мужа, так и остались они, горемычные, на целом свете одни одинешеньки. На скудных сухариках, просоленных вдовьими слезами, и вырос, поднялся, расправил плечи. Не отпускает от себя сына, всюду с ним. И в поле, и в церковь на праздники. Не до молитв, озирается Евдокия, как бы какая из девиц не вскинула очи томные. Смотрела – смотрела, да не усмотрела. Подкралась беда, подластилась, змея горлинкой прикинулась. И когда? В Светлое Воскресенье, когда душа для добра распахнута и зла не ждет. Как так вышло, что оттеснили ее от Васеньки, платками да шалями нарядными завесили? Подкралась Осафья - глаза долу, а гибким станом к молодцу жмется. Поздно заметила Евдокия, поздно птицей к сынку метнулась. Тянет за руку, он не чувствует. И глаза горят ярче огоньков свечей. Домой пришли, за стол не садится, будто и не рад разговению. Не ложится спать, все во двор бежит, стылить ветром грудь.

С той поры покой потеряла покой Евдокия. Ночью не до сна, сына стережет. А как вон идет – запирает. Только лето жаркое помогало молодым. Днем работы - непочатый край, и в короткие ночи ноет уставшее тело матери. Вроде бы на миг и прикроет глаза, а очнется – нет Василия. Только и тешила себя тем, что Осафья из богатой семьи, не отдадут ее в захудалый двор. Только зря надеялась. После Успенья пропал Василий, не только ночью, а и днем не приходил. А уж как явился, сразу с женой молодой.
- Прости, матушка, - повалились в ноги, - обвенчались мы. Ездили в другой приход, с батюшкой сладили. Теперь Осафьюшка - мне жена, а тебе дочка кроткая.

Промолчала Евдокия, в хлев пошла криком изойтись, слезы выплакать. Только нет крика, застыла вся. И слезы не текут из помертвевших глаз. Пошла в поле, травы нарвать заповедной.

А в доме молодая хозяйка чугунками гремит. Смех, объятия бесстыдные. Молча прошла в свой угол Евдокия и вечерять не стала, как ни звали.

Утром стылыми молодых нашли, переплелись объятиями, так дух и вышел.
Богатой тафтой украсила гроб сыновний, а невестке холстиной выстлала.
Стонала, кричала раненым зверем деревня, когда несли Василия на буйных головах, а Осафьюшку  на белых руках.

С той поры много лет прошло. Поднялись, окрепли деревца, что пробились стрелами в первую весну. Коротает дни в их тени позабывшая свое имя мать.