Падение

Снова желание немного проветриться вывело меня из уютного мягкого света квартиры на опустевшие улицы города. Он казался осиротевшим без разгуливающих взад и вперёд людей.

Поток их ранее казался бессмысленным в своей массе. Из него никак не складывался единый механизм. Казалось, если бы все они шли хотя бы в одном направлении, их движение сию же секунду приобрело бы смысл. Однако этого не происходило. Общей цели у них не было никогда. Каждый был занят собой. У каждого каждый день появлялись дела, которые непременно следовало сделать. Иначе рухнул бы миропорядок, иначе нельзя было бы двигаться в этом потоке. У каждого человека было своё личное течение, никак не зависящее от перепадов высот, давления, температур. Человек двигался от точки с большими заботами к точке с меньшими заботами. Иными словами, их движение зависело только от каждодневных дел, определявших их жизнь в один конкретный момент времени. Казалось, щёлкни пальцами - и все замрут, весь мир погрузится в замёрзшее состояние, само время исчезнет. Стоит их всех развернуть в одну сторону и снова запустить время, как они с секунду побудут в оцепенении, каждый примет своё исходное положение и направится дальше по своим делам, напрочь забыв о недоумении, обуявшем их минуту назад.

Теперь же их не было. Город казался практически замершим во времени и только мигающие жёлтым на проспекте светофоры выдавали то, что всё нормально. Всё нормально, просто люди пропали, забрались в свои бетонные клетки, сбежав от реальности и своих забот в мир снов. Там их не донимали повседневные дела. Там им не надо было думать, как прожить месяц на свой скудный заработок. Там их мечты не растворились в хаотичном потоке людской массы. Возможно, они даже были счастливы в этот момент.

В каком-то роде я им завидовал. Уже третий месяц я ел ровно один раз в сутки и избегал снов. Уже третий месяц меня не заботило ровным счётом ничего, кроме наличия на кухне кофе и пачки неизменно-тяжёлых сигарет в кармане. Странное было состояние. Раньше меня занимал бытовой процесс. Я погружался в него с головой, почти увлечённо снимая показания со счетчиков и удивляясь разнице их в сравнении с прошлым месяцем. Я думал о том, что приготовить и какой чай купить, взять к чаю бисквит или венские вафли. Даже читал бредовые рассказы, ожидая своей очереди на почте. Куда это всё подевалось? Когда это в моём холодильнике остался только лимон и полбутылки текилы? Как-то забылись полезные связи, как-то перестал звонить телефон, осталось только музыка и попытки оттянуть неминуемые сновидения. Они были очень разнообразны. Встречались сладко-горькие, как сонеты, видения, в которых можно было встретиться с ушедшими из твоей жизни людьми или же наоборот выдуманными тобой же персонажами. В них не было совершенства, что делало их привлекательными в своей неполноценности, словно любимая кружка со сколотой эмалью на ободке. Преобладали всё же кошмары, длинные и ужасно реалистичные. Лишь маленькая деталь намекала на то, что проплывающая в сознании фантасмагория, всего лишь сон. В них можно было легко лишиться чего-то важного, угодить в лабиринт жизни или замкнутый круг смертей, вины и мрака. К концу их приходило осознание сна, а разум растворялся в холодном вакууме космоса, собираясь после заново и стремясь к пробуждению. Кошмары были привычны хотя бы потому, что, проснувшись, можно было плавно переключиться на мир реальный, мало чем отличающийся от сновидения и в образах и в ощущениях. Другое дело - сны сладкие. Те самые, которых нам каждую ночь кто-то желает. В них не было ничего хорошего. Вернее, они были слишком хороши, причём настолько, что в каждом образе на языке ощущалась приторность цукат. Просыпаться после них было отвратительнее всего. Казалось, что из тёплой кровати тебя вытягивает незримая рука и за шкирку, как нашкодившего котёнка, выбрасывает голого под ледяной ливень.
Уже в который раз я оттягивал момент погружения в забытье и стоял посреди пешеходного перехода. Взгляд был прикован к мигающему желтым светофору. Он кричал, что нужно к чему-то приготовится, однако ничего не происходило. Никогда ничего не происходило. Всё, за исключением мельтешащего жёлтого пятна, было неизменным. Я стоял и просто ждал зелёного света, слушая музыку в наушниках. Я знал, что зелёного не будет, но хоть так можно было занять уставшее от постоянных размышлений сознание.

Ноги подкашиваются, и я решаю уйти с проспекта во дворы. Проходя между двух девятиэтажек, я уловил неправильность этого места. Оно начало давить на меня своей неестественной симметрией. Стены здания казались вогнутыми, деформированными. Моё тело бил озноб, а надругательство над привычной геометрией архитектуры моего района так и норовило осесть в голове идеей фикс.
Восприятие цвета давно уже изменилось. В общем и целом, оно было вполне нормальным, но приступами наплывали помутнения и искажения. Иногда, как сейчас, зрение упорно отвергало зелёный цвет. Я никогда его не любил, не велика потеря, но это вносит коррективы в повседневную жизнь. Нужно было становиться осторожнее и предусмотрительнее, ведь зелёные сигналы напрочь пропадали из жизни. Оставались лишь запреты. Само слово "можно" исчезало из моей речи. Оно умирало, а на его могиле вновь появлялось привычное "нельзя". Нельзя быть естественным, нельзя смотреть в глаза, нельзя убегать от себя.

Не убегать. Что угодно, только не убегать. Я должен оставаться наедине с самим собой и делать то, что должен. Должен я самому себе, своей совести, своему эго. Каждый день я бальзамирую все свои воспоминания, все события жизни, всех друзей или женщин. Вместо саркофага у меня, как и всегда было, бумага. Да, я пытался это бросить, но желание писать - болезнь неизлечимая. Симптомы можно снять, написав пару тысяч знаков, но недуг всегда возвращается. Он всегда при мне, словно тень, то и дело подбирающаяся всё ближе и указывающая на то, что следует запомнить, на что нужно обратить внимание.

Моя тень всегда позади меня на шаг, но ей известно намного больше. Ей, в отличие от меня не надо прикладывать усилия просто для того, чтобы изобразить человека. У неё есть форма, а требовать от тени большего просто глупо, но я ведь знаю. Я знаю, что нет никого коварнее тени. От неё не сбежать и не спастись. Она всегда с тобой и знает про тебя всё. Тени только притворяются частью человека, на самом деле они паразиты, пожирающие нас и пространство вокруг нас.

Костяшки пальцев начинают страшно болеть. Противная суставная боль. Многие считают, что боль в зубах доставляет больше всего неудобств, но нет. Ощущение, что каждое сочленение в твоём теле начинает выкручивать, заставляет потерять частичку рассудка. Сердце шалит, значит, совсем скоро придут галлюцинации. Надо бы скорее вернуться домой, пока я не стал представлять опасность для редких случайных прохожих и самого себя. Спокойно отошёл в сторону от фонаря. Вырвало под дерево. Чёрт, скорее в дом. Скорее. Первый, второй, третий, четвёртый, пятый, шестой. Бинго. Мой подъезд. Где ключи? Куда я подевал ключи? Хрен с ним. 222 квартира. Давайте, откройте.

- Вы знаете, сколько времени? - раздаётся сонный раздражённый старушечий голос.
- Горгаз, откройте.
- Какой ещё Горгаз, на часах четыре часа утра.
- Ну и идите на хер.

Только сейчас понял, что ключ всё это время был в руках. Лифт. Шестой этаж. 220. Кухня, диван, падение.

Даже на диване полежать нормально не получается. Головокружение выводит из равновесия, отправляя полёт мысли в штопор. Пилот мёртв, а сознание падает с огромной высоты, испуская клубы дыма и пылая ярким пламенем. Обшивка плавится, восприятие реальности под угрозой. Комната утратила углы, а свет с улицы окрашивает стены в мертвенно-бледные желтоватые цвета. Я встал и неровной походкой зашёл в ванну. В зеркале на шкафчике отражается не очень свежее лицо. Я ещё молод, но круги под глазами делают меня старше года на три.
Окрашенные в рыжий волосы растрёпаны, на чёлке повис пожелтевший берёзовый листок.

Привёл в порядок волосы, умыл лицо, достал из шкафчика пузырёк теразина и забросил в рот две пилюли. Теперь можно немного пожить. Как же хорошо, что в мире есть таблетки. Тот, кто создал этот препарат, был вестником господа, не меньше. Почему-то мне представился хромой немолодой гонец с посохом Асклепия наперевес, вручающий мне баночку теразина. Я падаю ему в ноги и целую его пальцы в золотых сандалиях. Закрыв дверцу шкафчика, заметил за собой человека в чёрном сюртуке и шляпе-котелке. Его моложавое лицо выражало полное безразличие к происходящему. Он был чем-то похож на меня, но старше лет на десять.

- Нет, дружище, сейчас меня примажет и ты сам уйдёшь, - я побрёл к своему дивану на ватных ногах.
Гость проследовал за мной, негромко начиная свой рассказ, полный порицаний и призывов. Сколько уже можно, а?
- Уж который раз ты, мой дорогой П., мучаешься в момент отказа. Всегда ведь срываешься. То ли тебе не хватает силы воли, то ли ты и сам не хочешь продолжить существование. Однако ты знаешь, что это бессмысленно, и жизнь твоя не имеет ни капли смысла.
- Как же меня надоели твои россказни. Не хочешь ли пойти отсюда ко всем чертям, - раздражённо крикнул я, уже упав на диван, потом продолжил спокойнее, - тебя же не существует вовсе.
- А ты забавный паренёк, - не повышая голос ни на герц, проговорил Гость, - с чего ты считаешь, что существуешь сам в привычном понимании?
- Заткнись.
- Как же просто, должно быть, наполнять каждый день своё тело опиатами. Ты же даже не хочешь попробовать понять, кто ты и что ты. А я ведь тебе говорю уже не в первый раз.
- Да, да. Лучше я отправлю пару кубов радуги по вене, чём буду слушать тебя, черно-белого ублюдка.
- Как грубо, дорогой П. Когда же ты поймёшь?
Молчание.

- Ты настолько же человек, насколько и я. Ты человек лишь потому, что так решил автор. Ты всего лишь персонаж. Ни капли самостоятельности. Тебя выдумали, наделили чувствами и разумом для забавы.

Молчание.

- Так будь добр, развлекай их. Кривляйся, хромай и пой. Ты мнишь себя творцом, но ты всего лишь голодарь. Устраиваешь представление для выдуманных людей, хотя ты и сам выдуман.
- Заткнись, К.
- Признайся уже себе. Ты просто ошибка, нелепый персонаж, выдуманный с похмелья. Ночью автор пил водку в одиночестве, был избит на улице и очнулся в больнице. На больную ранимую голову он выдумал тебя. Ты ни в коем случае не человек, так... опечатка в черновике заведомо провального рассказа.
- Как ты меня достал, - протянул я. Язык уже не слушался - транквилизатор начал действовать, - я человек ****ь, а не персонаж чей-то. Личность, если хочешь, но тебе этого не понять.
- Личность он. Взгляните на него, - впервые мой Гость повысил голос, - будь ты человеком, ты был бы отбросом, причём бесполезным. Но как персонаж ты оказался занятным, хоть и случайным. Читатели вечно интересуются жизнью отбросов. Можешь продолжать в том же духе. Рано или поздно в твоей жизни перестанет происходить что-либо. Это будет означать, что ты заебал автора.
- Хватит уже.
- Каково это заебать бога, дорогой П?

Гость снова надел шляпу и ушёл. Мой разум провалился в подземелье ярких снов, раскрашенных фрактальными узорами кричащих оттенков. Хватит доверять этому типу. Казалось бы, я ему никогда не верил, но семя сомнения начало прорастать.

Кто я?

Да никто, просто манекен для серых и чёрных шмоток из топмана. Приятно познакомиться. Меня зовут Ворона. Самое время поговорить обо мне, раз уж моё тело начало растворяться в драпировке дивана под действием транквилизаторов. Я зарабатываю на жизнь патологическим враньём. То, что я говорю людям, невозможно проверить, и они думают, что это истина в последней инстанции. Говоря проще, я экскурсовод в художественном музее. Вот вам простой пример, как понять искусство по-своему.

Рассматривали ли вы когда-нибудь картины Питера Брейгеля Старшего под небольшой дозировкой кислоты? В этом состоянии необязательно знать фламандские пословицы, чтобы их понимать, а символизм того же Босха воспринимается, как что-то очевидное. Картина обретает объём, на ней начинают появляться новые планы. Она становится трёхмерной. Основная прелесть лизергиновой в том, что она очень сильно искажает перспективу. Что-то остаётся в прямой перспективе, а что-то наплывает обратной. Такой вот занятный трёхмерный эффект. В обратной перспективе работают иконописцы и дети, как шутят искусствоведы. Но я то, не какой-то там теоретик искусства, хоть и окончил институт культуры с красным дипломом. Я говорю о шедеврах с точки зрения наркомана, коим и являюсь.

А что до теории цвета, то я дальтоник. Все картины для меня абсолютно одинаково уродливы. Понятия "эстетика" для меня не существует вовсе. Воспринимаю живопись я исключительно интеллектуально. Символизм, композиция, геометрия картины - вот что важно на самом деле. Терпеть не могу большинство пейзажей из-за цветов. Перед картинами маринистов я не испытываю и толики положенного трепета. Зато я говорю о цвете, эстетике и эмоциях на картинах. Я знаю, что это в них должно быть, и поэтому рассказываю. Поэтому, большего лжеца, чем парень по имени Ворона, вам не сыскать. Я получаю от вранья удовлетворение и деньги. Если уж работа приносит удовольствие, то почему бы и нет. Вот и получайте мои знания, накопленные в чтении книг и наркотических трипах. Это интересно. Советую прийти и послушать меня. Выходные у меня среда и четверг. Во все остальные дни я поделюсь с вами всем, что узнал за свою недолгую жизнь.

Вот оно как. Лежу и треплюсь об искусстве, а бледные желтоватые стены приобрели зеленоватый оттенок. Я наконец расслабился. В висках перестало пульсировать, суставы не выкручивает, даже тошнота ушла. Возможно, К. прав, и боль у меня от того, что организм просит чего-то покрепче, но я же прошёл терапию. Я чище январского снега. Во мне нет ничего серьёзнее транков. Приятно ощущать себя немного в стороне от своего тела. Знаете, словно моё тщедушное тело - это мой нелепый аватар, доставшийся по дешёвке, а сам я, паралитик или погибающий от иммунодефицита, запертый в стерильный куб.
В принципе, я люблю жизнь. Знаете, почему я употребляю наркотики? Так проще не задавать жизни вопросов.

Самое страшное и вредное для такого человека, как я, это выходные. Сложно представить, что мне нужно искать, чем себя занять. Творчество обошло меня стороной, ведь талантов у меня никаких. Обычно такое говорят люди, которые и не пытаются ничего делать. Уверю вас, я пробовал себя во многом: сочинял стихи, учился в музыкальной и художественной школе, писал прозу, даже нарисовал лет в пятнадцать комикс. Понимаете ли, у меня не получается задерживать своё внимание на чём-либо больше полугода. Так происходить со всеми увлечениями, так с людьми, что, как может показаться, печально. Возможно, проблема в том, что я хронически не могу получить удовольствие естественным путём. Верить в любовь, дружбу, увлечение? Мне всё-таки проще верить в химию, благодаря которой мир становится в разы интереснее. Искусство в этом случае не кажется унылым. Искусство, в общем и целом, ***ня, но в определённые моменты оно может скрасить гнетущее одиночество.
Не думайте, что, говоря об одиночестве, я имею в виду страдания от недостатка общения. Одиночество – это ни в коем случае не тоска по человеку рядом, это скорее мерзопакостное ощущение того, что тебе скучно с самим собой. А хуже этого нет ничего, для меня конкретно. Любви, как таковой, у меня нет, и не было, да и не помню, был ли я когда-то счастлив. Не уверен, что это справедливо, но всё же таким уж я появился на этот прекрасный свет. Бог есть, и он не терпит слабостей и к концу жизни каждого человека выставляет счёт за все оказанные им услуги. Рождение – пятьдесят лет небытия, за каждый год жизни – пять лет, за талант и гениальность тоже стоит расплатиться. Не факт, что спустя положенные полтора века в состоянии ничто ты переродишься в кого-то интересного и приятного. Не думайте, что я уверен в том, что так устроен наш мир, но хочу верить, что не перерожусь в этом же времени, можно в прошлом, можно в будущем. Просто представьте, если бы души могли отправляться в людей, рождающихся в разные времена. От таких мыслей и мне становится легче на душе.

Вспомнился случай недавний. На дворе ноябрь, город затянут туманами, а я спокойно прихлёбываю кофе в нашей импровизированной комнате отдыха. Забавный процесс, я вам скажу, всё это закулисье сферы услуг. Проходят люди и, покупая билет, начинают задавать вопросы: что ещё за Магрит, что ещё за авангард? Анастасия Николаевна, наш бессмертный кассир лет семидесяти от роду, произносит дежурное «П., золотко, проконсультируй гостей». Консультация происходит на высоком методическом уровне: я улыбаюсь, рассказываю про истоки авангардизма, про его формы и представителей. В глазах посетителей милая такая пустота. Парень, в искусстве явно ничего не понимающий, решил устроить себе романтический вечер со всеми позволениями, но зачем-то задал глупый вопрос. Удачи, девочка, надеюсь, ты ему не дашь. И засмеялся как-то неприятно, уже простите за такую едва ли уместную ремарку.

А вот ребята, которых я, скорее всего, попробую зацепить. Парень за двадцать с двумя девочками лет пятнадцати-шестнадцати о чём-то оживлённо беседуют. Честно говоря, захотелось поговорить с ними, потому что краем уха услышал от них фразу «Элли снова мажет мимо вены». Можно попытаться их удивить немного, вплетая в речь цитаты, которые будут им знакомы. Возможно, они задумаются об эзотерических совпадениях, но это необязательно. Итак, они берут два билета. Ага, два школьных и взрослый. Может, это их брат, но я не особо верю в порядочность этого мира.

- Не хотите ли прослушать небольшую экскурсию?
- Я бы хотел сам попытаться понять авангард, - с улыбкой отвечает парень.
- Ну что же вы, давайте короткий вводный рассказ в качестве бесплатного бонуса? Если зацепит, возьмёте полную.
- А почему бы и нет, - произносит девочка пониже.
- Тогда давайте начнём, - говорю я и увожу их за собой, - меня зовут П., но можете называть меня Вороной. Знаете, за что я ненавижу искусство?
- Знаете, Ворона, это странноватое прозвище, - смеётся парень, - как экскурсовод вам говорю, что это самое чудное начало повествования. Так за что?
- Искусство невозможно понять до конца. Его невозможно понять правильно или неправильно, - я поправил свои фиолетовые очки. Вернее я считаю, что они фиолетовые, - то, что вкладывает автор, не понимает абсолютно никто. Исключений нет и быть не может. Так вот ненавижу искусство я за то, что это выражение одиночества на бумаге, холсте или в звуке. Смейся, и весь мир будет смеяться с тобой. Плачь, и будешь плакать в одиночестве.
- Пак Чхан Ук? – поднял бровь парень.
- А вы знаете толк в кино, - я щёлкнул пальцами, - в авангарде это выражается сильнее всего. Это искусство, которое нужно понимать разумом. Эстетика здесь отходит на второй план. Символизм либо нужно пытаться разгадывать, либо вкладывать свой, - мы подошли к картине «Сын человеческий». Человек в строгом костюме и со шляпой-котелком на голове напомнил мне моего постоянного ночного гостя. Мне стало как-то неприятно, но профессионализм помогает не показывать этого, - как вы думаете, почему у него на лице яблоко?
- Думаю, это может значить плод с древа познания.
- Очень хорошо, продолжайте молодой человек, - я пошёл на провокацию не хуже Рене.
- Возможно, это отражение греховности человеческой натуры. Человек ослушался бога, вот он и сослан в наш мир и вынужден носить костюмы, шляпы и прочее. Он ходит на работу, старается остаться собой в этом мире, но приходится подстраиваться под стандарты, выстроенные обществом.
- Хорошая точка зрения, но до жути стандартная. Давайте не будем мыслить однобоко. Зачем же зацикливаться на одном единственном символе? Допустим, это не плод с древа познания, а яблоко раздора. Я, в принципе, человек образованный и знаю, что это была айва, но художники не всегда идут на натуралистичность и ботаническую точность. Что же это может выражать? Может, дамы попробуют ответить.
- Яблоко раздора может символизировать в этом случае войну с собой? – ответила всё та же девочка, что согласилась на наше короткое знакомство.
- Аллилуйя! – воскликнул я, даже проходящие посетители обернулись, но, увидев, что шумит человек с бейджем работника, потеряли интерес и решили не скандалить, - сражение с самим собой. Ядерная война внутри головы. Извечный личный конфликт человека с Эго и Оно. Человек постоянно находится в состоянии борьбы внутри себя. И это наивысшее доказательство того, что жить в принципе невыносимо. Им слишком нравится слово «Смерть». Люди привыкли к тому, что не могут понять самих себя. В этом и выражается огромная проблема человечества.

Вот уж чего не ожидал, так принятия решения, определяющего моё дальнейшее существование, после экскурсии. Приятные ребята, спору нет. Изредка я получаю удовольствие от работы. Тот день был именно таким.

В один из вечеров я принял изрядную дозу транквилизаторов и лежал на полу в полупустой комнате. Полупустая, сказано громко. В этой комнате был лишь матрац, ложиться на который я по неизвестной мне самому причине не пожелал. Надо мной стоял Гость и ехидно ухмылялся. Взгляд его выражал осуждение. Не то, что бы он не одобрял что-то в моём положении, хотя было что осуждать, скорее это были именно такие глаза. Знаете, серые холодные глаза, как у осетров, плавающих в аквариуме гипермаркета.

- Добрый вечер, К., - начал беседу я.
- Здравствуй, Ворона. Дела у тебя, как я вижу, пошли на лад. Ты начал мыслить позитивно, если уж выражаться пышно. Ты точно решил?
- Точнее некуда, дружок.
- То есть ты решил меня послушать?
- Именно так, - я хрипло посмеялся, - ты же мудрый мужчина, почему бы и не послушать.
- Ёрничать вздумал, Ворона?
- Да. Люблю язвить, и ты знаешь это. Знаешь, потому что сам любишь.
- Ты понял, что бежать от судьбы бесполезно?
- Какая судьба, К.? Я же выдуманный персонаж и живу до тех пор, пока автор описывает мои мытарства.
- И это я слышу от тебя? - К. изумился, - ты же у нас огромный поклонник свободного выбора, в существовании которого ты сам себя убедил.
- Видишь светильник на потолке?
- Допустим.
- Он существует лишь потому, что автор так написал. Если бы не моя реплика выше, светильник бы и не появился. А поскольку я персонаж главный, а ты второстепенный, то ты существуешь лишь в те моменты, когда здесь описан мой с тобой диалог.
- Ты бы завязывал с препаратами.
- Но человек за печатной машинкой, или чем там пишут, хочет, чтобы я был наркоманом. Так интереснее.
- Ты считаешь, что дальнейший выбор от тебя не зависит? Это верно. Любая твоя мысль и любой выбор предрешены. Должно быть тоскливо, верно?
- А мои ли это эмоции, К. Действительно ли мне тоскливо. Может, мне нужно веселиться и радоваться тому, что скоро на меня перестанут тратить время, и я, так или иначе, исчезну.
- И что же ты выбираешь?
- Тосковать, естественно, - я громко рассмеялся, - ещё немного пострадаю и изображу отчаяние. Без этих эмоций мой финальный акт будет выглядеть неестественно.
- Не хочешь ли ты сказать, дорогой мой Ворона, - улыбнулся К., - что пытаешься в кои-то веки помочь автору в нелёгкой работе вести себя по пути жизни?
- Думаю, что так будет интереснее, - я повысил голос и уставился в потолок. Показалось, что, если бы это было сценой рассказа, то ракурс должен быть взят именно сверху, - а ты как думаешь, читающий эту ахинею, так будет менее интересно? Мне кажется, рассказ изрядно затянулся. Я, например, страшно устал играть для тебя эту роль и собираюсь устроить перерыв. Пожалеем автора, который сейчас сидит ровно на таком же диване, как у меня на кухне, и пытается выйти из этого дурацкого положения. Ты как считаешь, дадим автору покой? Быть может, его и самого выдумали, а он наивно полагает, что он писатель и талант. Кукловод тоже кукла, я полагаю. Вдруг, про нашего дорогого автора пишет книгу одна из тех девочек, которым я проводил экскурсию по авангарду, а я лишь вторичный плод её воображения. Может, моего автора придумал тот паренёк со смешными коленями и глупой бородкой. Он тоже экскурсовод, а наш брат знает толк в литературе. А может, его тоже кто-то придумал: бог, писатель, поэт или кассир в топмане. Так что, дорогой читатель, за меня не переживай. Всё пройдёт как следует, но об этом чуть позже. Сейчас К. уберётся, я проблююсь, умоюсь и лягу поспать, а ты тоже не зацикливайся. Выпей чаю, да тоже ложись, дружище. Ну и прости, что вместо весёлого повествования наткнулся на скучнейший диалог. Думаю, он не хотел тебя утомить. Он тоже устал всё это писать и хочет поскорее сбросить груз.

- Ты даже по моим меркам чудной, Ворона, - проговорил мой Гость и ушёл.

Проснувшись рано утром в свой выходной, что со мной бывает нечасто, я, как обычно, умылся, гладко выбрил лицо и приготовил овсянку с черникой. Вкусный и полезный завтрак помогает набраться тонуса на весь день вперёд. Странно, что я ем только здоровую пищу с идеальным соотношением белков, жиров и углеводов. Человек, который употребляет наркотики и глушит свою боль транквилизаторами, следит за правильностью рациона. Улыбайся и смейся, читатель: очередной оксюморон поможет тебе взбодриться. Господи, какой извращенец мог меня выдумать? Не жизнь, а одна сплошная глупость. Это не может быть реальным переживанием. Слишком безумно было бы задумываться о своей истинности, не будь я при этом выдуманным героем. Нет, кажется, этот день настал именно сегодня. Этим вечером я закончу скучный рассказ, в который затесалась моя унылая жизнь.

- Я знаю, о чём ты думаешь, Ворона, - прозвучал слева от меня бархатный голос. Он принадлежал прекрасной девушке, лежащей на диване с бокалом красного вина в руке. Её черты лица были идеальными: тонкие губы, точёный нос и глубокие чёрные глаза, подведённые фиолетовыми стрелками под цвет её платья. Чёрные волосы были острижены под каре, пряди были убраны с левого виска и приколоты заколкой с синей гортензией.
- А ты ещё кто?
- Та, кто пришёл рассказать тебе кое-что важное. Волшебник в голубом вертолёте, если хочешь. Я привыкла считать себя добрым доктором, лечащим ваши душевные недуги. Только вот на диване я, а не пациент, но в этом есть символизм, как сказал бы один симпатичный парень по имени Никита.
- Ты мне вообще ничего не пояснила, - мрачно проговорил я и продолжил уплетать овсянку.
Читателю этот эпизод может показаться абсурдным, но я уверен, что абсолютно всё, происходящее со мной нормально. Я не задаю вопросы реальности, как и жизни. Единственный, кого я мучаю вопросами, это я сам.
- Как же это глупо, Ворона. Я знаю, что ты собираешься сделать. Не то, чтобы я этого осуждаю, но я уверена, что такой акт не имеет смысла. Задумайся же, даже если К. прав и ты просто персонаж, то, прикончив себя, ты окажешь автору медвежью услугу.
- Прости, что?
- Смерть героя - это хорошо, но оставляет неприятный осадок. Одно дело - умереть на войне героем, другое - самоубийство. Это обесценит произведение, героем которого ты являешься.
- И как это может лишить его ценности?
- Возможно, ты думаешь, что идея произведения в том, что твой мерзкий образ ни к чему не приводит. Думаешь, ты символизируешь идеалы поколения?
- Это было бы логично. Моя смерть закрыла бы гештальт, - я положил тарелку в раковину и вернулся к остаткам кофе.
- А вдруг идея не в этом, и ты окажешься в дураках? Поучительная книжка окажется привлекательна для школьников, но подумай о монетизации. Не каждый ребёнок отложит деньги с обедов ради сборника рассказов. Ты куришь в квартире?
- Нет.
- Ну тогда я пошла. Удачи сегодня, дорогой мой глупый Ворона, - она ушла в прихожую и вышла за дверь.
Я зашёл в комнату и оделся в свой любимый пиджак под розовую футболку, привёл в порядок волосы и натянул чёрные брюки. В шкафчике у зеркала меня ждал он, ключ от понимания жизни. Для вечности это просто плевок в Млечный Путь, но для меня это моя личная глава Книги Откровений. Я достал револьвер и прокрутил барабан. Небольшой, но увесистый пятьдесят шестой Смит-н-Вессон прямо улыбался своим беззубым округленным ртом. Верь мне, дружок. Мы с тобой решим этот вопрос раз и навсегда.

- Рвёшься в бой, мой маленький убийца? - нервно хихикнул я, надел свои фиолетовые очки и забросил в рот шесть таблеток ксанакса подряд.

Теперь уж точно успокоюсь. Положив револьвер во внутренний карман пиджака, я нашёл на столе полупустую пачку сигарет и зачем-то посчитал их, словно боялся, что их не хватит до конца дня. "Интересно, а птицы ощущают свою исключительность", - эта мысль крутилась у меня в голове, как белка в колесе. Птицы, они же слишком глупы, чтобы понять своё превосходство над нами. Я распахнул дверь на крышу и закурил. Осень уже вовсю погибала, жаль её. Октябрь уже близился к концу, но последние тёплые лучи солнца всё ещё пытались тщетно согреть остывающий мир. Мои светлые волосы развевал ветер, а взгляд был направлен на тлеющие кучи листьев во дворе дома. Листья никак не хотели умирать, они хотели задержаться хоть ненадолго в этом безумном мире. Однако людям их присутствие доставляло дискомфорт, люди решили их сжечь. К. положил руку мне на плечо и присел на парапет рядом со мной. Я отошёл немного в сторону, сделал глубокую затяжку и остервенело выбросил недокуренную сигарету.

- Пора, - спокойно произнёс мой Гость.
- Пора, - ответил я, еле сдерживая истерику.
- Ты сделал верный выбор.
- Знаешь, К., спасибо тебе за всё.
- За что это?
- За двадцать четыре года падения.
- Не утрируй, Ворона. Ты сам угробил свою жизнь.
- Ты тоже так считаешь, - обратился я в сторону, словно там находился читатель.
- Хватит этого фарса.
- Жизнь презабавная штука. Сегодня ты ценишь себя, потом закрадывается семя сомнения, потом тебе немного грустно, а заканчивается это на крыше, обдуваемой холодным ветром, - я достал револьвер и взвёл курок.
- Не считаешь же ты, что в этом виноват кто-то кроме тебя. Ты же лет с четырнадцати делал всё вопреки здравому смыслу. Ты пытался быть выродком, но остаться при этом чистеньким, красивым. Да тебя хоть к ране прикладывай, дружище, - начал всё громче причитать К. Я поднёс пистолет к своему виску. По щеке пробежала слеза, а глаза застлала пелена, - у тебя всегда получалось нравиться матерям твоих девушек. Улыбчивый, ласковый и амбициозный наркоман и моральный урод. Знаешь, залог хорошей истории - смерть героя. Так чего же ты ждёшь. Стоишь здесь и слушаешь мои нравоучения. Давай, Герой, в жизни есть место подвигу, а там, где подвиг, там всегда поджидает смерть.

Я истерически рассмеялся и убрал пистолет от виска. Именно сейчас я кое-что понял. Ни та девушка, ни родители, ни К., - никто не мог мне внятно объяснить главного. Чтобы жить, нужно испытывать эмоции. Стыд и страдания - тоже всего лишь набор эмоций. Если уж я действительно герой рассказа, то автор сам поймёт, когда от меня отстать. Тогда и уйдёт юность, полная разнообразных событий и переживаний. Да, я определённо герой. Не важно, для кого, просто герой. Я снова расхохотался и направил ствол револьвера в лоб своего Гостя.

- Герои не умирают, дружище, - палец опустился на спусковой крючок, птицы с деревьев вокруг взметнулись в небо, где-то на детской площадке разревелся ребёнок, а на моей душе было дьявольски спокойно. Из ствола пистолета шёл лёгкий дымок, пахло порохом. Запах действовал умиротворяюще. А может, ксанакс наконец-то подействовал. Кто знает?