06 Конструктор белого цвета

До жути обожаю этот самый момент, когда открываешь дверь, придя с работы. В квартире тебя не встречает никто. Это пустота, которую можно заполнить кем-то или чем-то. Я выбираю что-то, поэтому и открываю ноутбук, ввожу четыре привычные цифры в строку пароля. Молод, брит, полон сил. Последнее под вопросом, пока синяя лампочка чайника не погаснет с характерным щелчком. Аромат кофе наполняет кухню быстрее, чем тускло прорисовывающийся на горизонте рассвет. Очень уж лениво он проникает в этот город. Кажется, ему мешают новостройки, появляющиеся из земли так же стремительно, как небоскрёбы Токио-3. Смешно, но самое важное для меня в это мгновение - это дилемма о сахаре.

Давно так получилось, что количество сахара в чашке кофе - главный индикатор моего эмоционального состояния. Оно достаточно стабильно, раз я не вываливаю по инерции три кубика. Значит, нужно меньше. Как прошла ночь? Никто не грубил, получил чаевые, угостили дайкири. В этот момент на экране загорается уведомление. Ан. "Надеюсь, на работе всё нормально. Я смотрела "Зеркальную маску" и решила, что ты мне напоминаешь Валентайна. Такой же нелепый, но хочется довериться тебе. Спасибо за тот день, Джуд. Было волшебно". Никак не могу уяснить две вещи. Во-первых, почему она решила мне это написать именно сейчас. Прошло уже дня три. Может, она пыталась собраться с мыслями, чтобы высказать что-то для себя очень важное. Или она хотела сделать вид, что собирается с мыслями. Только чего ради? Нет, это твоя мнительность. Возможно, у неё и из головы вылетело это воскресенье и она вспомнила это только теперь. Но при чём тут Гейман? Почему она подумала про меня, глядя на этого сумасшедшего? Что во мне ей показалось нелепым? Да и шляпы мне не идут, так что нечего. Во-вторых, какого чёрта она не спит в пятом часу утра. Ей же через пару часов нужно быть на работе. Кого обрадует невыспавшаяся официантка, роняющая мисо-суп на посетителей кафе. Странно при этом то, что, увидев это сообщение, я улыбнулся, как идиот. Ладно уж. Раз она способна вызвать у меня улыбку после работы, допущу, что в сообщении было что-то очень милое. По сему сахара я сегодня не добавляю.

Итак. Все необходимые приготовления готовы. На столе ноутбук, чашка кофе, полный кофейник наверх, блокнот, пепельница, фисташки, из колонок размеренно льётся "полуидол". Сложно, правда, сказать, что он именно льётся, скорее скребётся, пытаясь выбраться через мембрану динамика. Звуки вызывают дискомфорт. Это ощущение просто необходимо мне при написании чего-либо. В нём таится призыв к поиску какой-то истины, смысла. Без чувства дискомфорта человек не пытается анализировать действия, ни свои, ни близких, ни незнакомцев, ни рождённых больным рассудком персонажей. Пальцы беззвучно ложатся на клавиатуру. Игра на пианино оставила свой отпечаток даже на этом. Клавиш касаются лишь подушечки пальцев запястья параллельны столу, локти под прямым углом, осанка ровная. Боже, мне не хватает нелепого фрака, и тот загнанный подросток с музыкального конкурса семилетней давности снова воскреснет, чтобы явить миру метроном. Только вот мальчик постарел. Это уже не прыщавый Никита, которому страшно взглянуть в зал. Ведь там сидят его одноклассники, родители, сестра и девочка, в которую был влюблён. Маленький Никки боится встретить в их взглядах осуждение, разочарование. Безразличие? Друг мой, ты очень болен.

П

За столом уже относительно взрослый человек. На его лице нет ни одной морщины, но это следствие страшных слов в медицинской карте, а не приятной и лёгкой жизни. Запястья покрыты татуировками: змея, пожирающая свой хвост, ветвь мирры, маленькая чёрная ласточка, фрактал господина Бенуа, семь глаз, семь Р, пёс с факелом в зубах и цифры. 731, а рядом слово, написанное печатным шрифтом - moruto. Да, не помню, когда я это сделал, но надо следовать своему жизненному кредо, пусть это слово будет толчком. Проведя языком по губам сразу чувствуешь горький гнилостный вкус каждого слога. Мо. Ру. То. Пускай именно нелепое кредо помогает мне быть тем, кто я есть в это самое мгновение. Пускай именно оно помогает мне быть. Искусство делает свободным. Раскрывай крылья, Лэнгли, время летать. В качестве метронома выступает музыка. Мерное постукивание, словно вода, бегающая по батареям и трубам в доме с печным отоплением, задаёт темп словам. Смысловое ударение через каждые десять слов. Пускай это будет звучать, как пульс, стучащий в висках. Кто-то или что-то неизведанное преследует тебя. Отрази это. Вырази это в бумаге. Она стерпит, а сможешь ли ты? Не впервой, почему бы и нет.

О

Итак, героя зовут. Да неважно, как его зовут. Важно то, что это японский военный врач, исследователь и естествоиспытатель. Его специализация - воздействие токсинов на организм человека. Как же узнать, какое влияние оказывает на внутренние органы длительное воздействие отравляющего вещества? Вивисекция, очевидно. С чего бы это было очевидно? Почему меня так занимают вопросы живосечения? Возможно, дело в своеобразном фьюжне. Как же волнует сочетание двух противоестественных сущностей. Природное и искусственное, жизнь и смерть, естество и культура. Одно дело - резервуар для сбора слюны у всеми известной собаки, другое - катетер для ввода отравляющего вещества в кровь, закреплённый на кисти. Если присмотреться, то суть остаётся одной и той же. Наука. Всё делается ради науки и бесчеловечные эксперименты одинаково аморальны и в чумном бараке, и в виварии с кошками. Действительно ли всё это настолько мерзко и противоестественно? Может, именно это и раскрывает то, что человек по сути своей животное, ведь эксперименты над зверем и над человеком дают всегда одинаковый результат - сведения и данные.

Л

С другой стороны возникает вопрос о том, кем себя считает тот, кто занимается этим исследованием. В нашем случае идёт противопоставление исследователя объекту его изысканий. Так кто же он, человек со шприцем и в марлевой повязке? Полубог или самодур? Кем же можно считать существо, которое срезает с живого человека скальпелем запёкшиеся струпья на чумных язвах? Они понимают, кто они такие, что они сообразны с теми, над кем проводят эксперименты, но выработали твёрдую идеологическую политику для низших сотрудников. Здесь, в Манчжоу-го, принято считать, что те, над кем проводятся исследования, и не люди вовсе. Моруто. Обречённый на смерть. У Моруто нет пола, нет возраста, нет имени. Это расходный материал, необходимый для получения данных. Насколько трусливо не принимать объективную реальность и отрицать саму возможность тождества с Моруто? Герой это понимает. Он осознаёт свою моральную ничтожность, но твёрдо убеждён, что это всё идёт на благо империи. Жаль, доктор не допускает того факта, что его мнение на этот вопрос такой же выкидыш машины пропаганды, как и обезличивание Моруто Так кто же ты, человек со шприцем и в марлевой повязке? Тварь дрожащая или право имеешь?

У

"На комоде в стиле Прованс были выставлены банки и склянки с содержимым разных мастей. Здесь утонувшая в формалине крыса, там изуродованный человеческий эмбрион, а тут сердце собаки. Рядом лежала стопка документов и записей, заполненных аккуратными точеными иероглифами. Особо значимые термины шифровались цифровыми кодами, отчего разобраться в этих бумагах было невозможно без ключа. Доктор сидел за столом со стаканом рисовой водки и вспоминал сегодняшний инцидент. Вернее он не хотел его вспоминать вовсе, но память - коварная ловушка, оставляющая в себе всё то, чего даже видеть не следовало. Суть эксперимента заключалась в определении летальной дозы нейротоксина для людей разных возрастов и полов. К нам доставили целую семью Моруто. Семь человек. Мы привыкли считать, что у Моруто нет семьи, но доктор был человеком неглупым. Он видел страх в глазах каждого из них, кроме младенца на руках у молодой девушки. Вещество вводилось через глазное яблоко с помощью длинного шприца. Эта картина напомнила доктору знаменитый эпизод из "Андалузского пса", когда лезвие разрезает глаз. С каждым новым телом, бьющимся в конвульсиях и предсмертной агонии, он всё больше хотел кричать и плакать, но нашивка офицера Квантунской армии заставляла его сдержать эмоции и записывать результаты исследования аккуратными точеными иероглифами".

Идол

Стук в висках прекратился. Должно быть я очень сильно устал с работы, да и творчество страшно выматывает. А чем же автор такого художественного текста отличается от доктора из 731-ого эскадрона смерти. Совесть требует дать персонажам покой, накормить их шоколадом и дать им любовь под клетчатым пледом. Разум же заставляет действовать иначе. Мне далеко не десять лет, чтобы выдумывать свои идеализированные мирки. Каждый из вымышленных людей обязан ощутить страдания, которые будут интересны при прочтении. Каждый из них обязан умереть, если не физически, то духовно на потеху раскалённому эго автора. Я прожевал пару фисташек и закурил. Людей можно разделить всего лишь на два типа в восприятии такого рода искусства: те, кому необходим уход от реальности в мир грёз и сказок, и те, кому необходимы истории для того, чтобы впитать чужие страдания. Первые не могут свыкнуться с реальностью, а вторых тошнит от себя. К кому же из них отношусь я? Может, я и сам уже кукла, которой управляет его же персонаж, его же образ, слоняющийся из произведения в произведение. Он меняет лица и внешность, оставляя сущность практически неизменной. Может, меня и правда ведёт по жизни мой чёрно-белый персонаж, заставляя сменять маску за маской каждый день. Кто он? Кто я? Такая же, ошибка, как и набор эпитетов и метафор, называемый героем? А, может быть, ответ куда проще и прозаичнее. Он лежит на поверхности и признать его мне не хватает любви к себе. Человек. Быть им - ежедневный труд, но я, надеюсь, вроде бы неплохо с ним пока что справляюсь. За этим ворохом мыслей я не сразу заметил, что вот уже пару минут сижу в абсолютной тишине, а вся квартира наполнилась утренним светом и запахом табака. Пора опустить занавес и прервать спектакль на короткий антракт. Каких-то четыре часа сна - и я буду практически в норме. Сладких снов, господин Лэнгли. Вы заслужили немного отдыха.