Когда не свои таланты

     Сашок, сидя в кресле, ударил по струнам гитары и дурным голосом завопил   что-то из Макаревича, то ли знаменитую про перекрёсток,  то ли что-то ещё, что было совсем не важно, потому что  все известные песни в его исполнении сразу становились неизвестными, поэтому, тут, как говорилось, и флаг ему в руки, петь и исполнять разные музыкальные песенные произведения, не собою сочинённые он мог до бесконечности, всегда оставаясь при этом не вершине славы своей неизвестности.


        Вообще-то это было всё, что осталось у него от отца, или лучше сказать досталось, когда тот его, пятилетнего мальчонку покинул, бросив   на произвол судьбы, это та гитара, струны которой он сейчас безбожно терзал, и полностью отсутствующий слух и голос. Собственно, последнее ему точно досталось от отца, а вот гитара, тоже оставленная тем за ненадобностью, была  подарена батьке его другом, прекрасно знавшим о талантах Виктора, и вот так подло  и бессовестно преподнеся ко дню его рождения этот подарок  —  семиструнную. Когда праздник сорокалетнего новорождённого  закончился,  началось новое рождение,  теперь уже  его таланта, сильно негативно  отражающееся на слухе, и больше   на  нервах его благоверной.


Но к счастью, долго внимать всем этим воплям, называемым пением, больше походившим на гнусный голос орущего мартовского кота, ей не пришлось, как уже говорилось, отец оставил Сашка на руках у матери вместе со своей  семиструнной. Что было невероятно жестоко с его стороны. И если в тот момент  он хотел отомстить своей бывшей,  то лучшего способа придумать нельзя было.


     И потому, подросший уже мальчуган,  имея в своих руках такое наследство, нещадно пользовался им, эксплуатируя при этом уши и нервы не только своей матери, но и окружающих. А, учитывая что он, как любой человек,  не имеющий слуха, страшно любил петь и охотно исполнял что-нибудь из того, своего бесконечного репертуара, то  каждый раз, как в  руках его оказывалась гитара, или просто он начинал,  как солист какого-нибудь солидного хора, запевать, то напоминал он больше, даже не своего отца, а такого кота, обкурившегося и уколовшегося, который с закатившимися от  безмерного счастья глазами, млеющий от самого себя, уже как Будда в состоянии левитации, поднимающийся  над землёй и над  всеми остальными,  в дыму воскуренного самому себе  фимиама,  и всё орущего, что-то из Макаревича, только сильно по - кошачьи, потом из Цоя, его он тоже очень любил, ну ещё очень нравился Сашку Пинк Флойд, и его  он  тоже,  не стесняясь, пытался копировать, что больше напоминало песенные пародии. И  не надо забывать, что это не было караоке, это было отдельное от известных и любимых им певцов исполнение, и конечно же,  на  свой лад. Короче,  всё выглядело,  будто затесавшийся безголосый певец в массе хористов, пытался подпортить им малину своими стараниями и своим отсутствующим начисто  талантом.

    При том, что Сашок вовсе не был обижен природой, и был довольно многогранной натурой, ну, то есть имел массу достоинств и можно сказать, только  один, но правда очень крупный,  недостаток, тот отсутствующий слух и голос, но зачем-то, каждый раз желал показать себя с этой, не лучшей своей стороны,  когда смело, уже, как видно, плюя на то, что подумают о нём люди, изображал из себя  мартовского кота или того, который сам себе когтистой лапой наступил на яйца и от невозможности сойти с них, истошно вопил, зовя на помощь.  Но эта помощь, не почему-то, а по понятным причинам, убегала каждый раз  прочь или разбегалась, кто куда,  и Сашок, оставаясь один, как Робинзон Крузо посреди водной пустыни,  продолжал истошно орать, теперь уже  от безысходности и понимания полного одиночества, распугав своим рвением и желанием  преуспеть в певческом искусстве всех своих старых друзей. Новые тоже  не появлялись, он ведь каждый раз по-прежнему, при встрече с людьми,  показывал себя  не просто с не лучшей, а с  самой своей  худшей стороны.
 
          Правда,  в этой его привычке, желании превзойти всех певцов мира,  были и позитивные моменты. Стоило кому-то не желанному сделать только попытку приблизиться к Сашку, он тут же становился великим мартовским певцом, и ему даже не надо было что-либо пояснять такому индивидууму, достаточно было открыть рот и затянуть.  Если было лето,  и  во  избежание  контузии,    натянуть какой-нибудь головной убор на уши не получалось, ну,  в лучшем случае можно было прикрыться панамой, но она помогала только  от солнца, но не уберегала от не своих  талантов Сашка, зимой же тоже, меховая ушанка не спасала от громких воплей этого актёра, короче без лишних пояснений противник в миг исчезал из поля зрения Сашка.

А, однажды, ему повезло на таком серьёзном уровне, что даже его товарищи, были у него всё же такие,  коллеги  или идеологические  соратники по работе, даже благодарили потом Сашка, когда их всех замели на демонстрации и посадили  в КПЗ, а шуметь  там по их капэзэшным правилам запрещалось, и тогда Сашок  поинтересовался,  а   можно ли у них петь…


Работник этого заведения в надетой спец одежде, долго изучала правила их внутреннего распорядка, но так и не найдя в нём пункта, запрещающего пение во время временного заключения, махнула рукой, что значит, дала отмашку, как на соревнованиях во время забега лошадей,  и Сашок,  взяв низкий  старт,  начал.


Как говорилось ранее, репертуар его был неисчерпаем, и это без учёта его певческих данных, потому работник КПЗ даже ни  на минуту не догадывался,  на что себя обрёк, небрежно, но согласно махнув рукой.

            Сашок разорялся, гнусным голосом и даже без любимой отцовской гитары, орал благим матом на всё КПЗ, а это не был зал консерватории, и хоть он  не был органом, но слышен был за пределами этого маленького помещения, куда их всех согнали и рассадили по отдельным клеткам  с решётками, он был Буддой и мартовским котом одновременно, он даже был, можно сказать,  настоящим  Макаревичем, ещё и вспомнив военную «Катюшу» и это, беря во внимание  результаты его выступления, был просто  истинный успех, он был неподражаем в минуты, когда стоя, сидеть было нельзя,  да и негде было, заключенных не очень жаловали в этой местной тюрьме не понятного разлива, он,  широко открывая рот,  начал декламировать, песню Пинк Флойд «Стену», ещё и  помня о своём детстве, почти сироты:

   Папочка сгинул за океаном,
   Оставив лишь воспоминания,
   Фотокарточку в семейном альбоме
   Папа, что ты оставил после себя?

Ну, что оставил ему его папочка, Сашок и так знал, а   на английском и даже без вечной гитары,  песня звучала, сильно  угрожающе:

   Daddy's gone across the ocean,
   Leaving just a memory,
   A snapshot in the family album.
   Daddy, what else did you leave for me?

       Короче,   она была просто к месту…

В общем, всё так и продолжалось, правда, не очень долго, учитывая не свои таланты Сашка  — он пел в камере, его голос слышен был, конечно же,  в служебном помещении, а надо сказать,  Сашок старался, и  орал как можно громче, желая показать себя со своей плохой стороны, как можно лучше, звенели, дребезжали в качестве аккомпаниатора,  мобильники,  отобранные у арестованных,  это была всё же та помощь, которую каждый раз звал Сашок, наступив когтистой лапой себе на яйца, что значит, звонили обеспокоенные товарищи, которым повезло и  которых не взяли на демонстрации.

Короче, будучи на пике своей славы не своего таланта, Сашок невольно  поспособствовал  тому, что их всех   почти пинками вытолкали из  КПЗ, потому что даже, в любимой работе есть какой-то предел, а слушать, как разоряется этот  мартовский обкурившийся кот, не было возможности даже у таких видавших виды сотрудников правопорядка.
 
Оказавшись на улице, окрылённый такой удачей и успехом, Сашок снова загнусавил, опять что-то из Макаревича, но благодарные  товарищи по партии уже устали от пения своего солиста, их нервы и так были на пределе, когда их сначала брали, а потом сажали, а ещё этот гнусный козёл, хоть и помогший им побыстрее покинуть не гостеприимные тюремные  пенаты, поэтому они,  привычно похлопывая Сашка по плечу, расходились в разные  стороны, кто, куда, правда,  прощаясь не навсегда, а до следующих встреч, но хотелось бы не в эфире, где снова нарисуется Сашок и на публику исполнит Макаревича, ну, или ещё кого-нибудь, ведь репертуар у него богатый, об этом  знали теперь все, не только он сам. И  потому уже позже, помня, как он помог им, просили щадить солиста свои связки, а то, вдруг их снова загребут, а он петь не сможет.

      Короче, после этой истории, всем, не только Сашку, он-то это знал всегда,  стало ясно, что иногда можно находиться и   в зените своей славы, обладая при этом вовсе  не своими талантами, что он и  доказал, спев гнусным голосом "Катюшу", потом Пинк Флойд, потом ещё эх раз, ещё много-много раз он бывал певцом, но уже славы, как певец, себе  не сыскал, а только, как обладатель не своих талантов, что не мешало ему, оставаясь один на один с собой, по-прежнему ощущать себя Буддой в состоянии левитации, ну, или ещё в каком образе, ведь образов  у него было много, как и песен, которые  он знал наизусть ещё с самого детства, когда отец покинул его,  оставив в наследство, не только гитару, но и отсутствующий голос со слухом.