Обычный деревенский рассказ... или необычный

Это тот самый рассказ, с которого начались мои эксперименты с писательством. Сырой, незрелый, ...но сыгравший важную терапевтическую во время кризиса, во время, если бы раздвоения личности... и даже не растроения... но субличностей равноценных и борющихся за первенство, или просто за право быть и быть осознанными, принятыми, насчиталось не менее семи. О них собственно и повествование.

Лучи утреннего, едва пробудившегося солнца, медленно потягивались. Они, расправляясь всё больше с  каждым мгновением, теперь уже уверенной поступью задавали ритм дню. Освещая небольшое озерцо, лучи будили туман, который тут же, как по команде, выстраивался в ступени, ведущие в таинственную страну, о существовании которой мог помышлять лишь мечтатель. Бывало и так, что туман, настигнутый врасплох шаловливыми лучами, спешно убегал, оставляя за собой едва уловимый след. И о его недавнем присутствии здесь можно было догадываться лишь по капелькам серебристой росы, хаотично лежащей на листьях травы.


Добравшись до подножия сосен, лучи совершали прыжок. Лишь миг, и самые вершины стройных красавиц озарялись светом. Еще миг, и солнечные посланцы весело маршировали по небольшой деревеньке, взятой в кольцо хвойными великанами.
Лето! Нечаевка просыпалась! Она, спрятанная лесом, радушно открывалась тем, кто искал покоя. Воздух, наполненный ароматами луговых трав и запахом хвои, сочная зелень, часто только что освеженная убегающим вдаль дождиком. Здесь можно было смело скинуть обувь и ступать по узким песчаным дорожкам, перемеженным полосами мягкой травы и, ощущая легкое головокружение, забыть, что мир полон невзгод.
Нечаевка – тихая и непохожая на другие поселения – насчитывала более сотни лет существования. За все годы никто из земных устроителей не пытался накинуть на неё сети власти. Нечаевка была свободна и самобытна. Начав бытие с небольшой церквушки, построенной монахом-отшельником, в скором времени она разрослась. Сегодня в Нечаевке было около пятидесяти дворов и, может быть, около двухсот жителей. Были те, кто обитал здесь постоянно. Были и сезонные поселенцы, типа дачников-трудяг, да и дачников-отдыхающих было немало.


На одном из холмиков, которых в Нечаевке было предостаточно, чтобы походить на некий парк развлечений, с, казалось бы, прыгающими домиками, расположилась избушка Прасковьи. Маленькая и ничем неприметная, она была одним из первых строений в Нечаевке. Её хозяйка - бодренькая старушонка - больше всего на свете любила свой огород.

Неподалёку, на соседнем пригорке, стоял дом из крупных смоловых бревен. И не будь у него по парочке небольших окошек на каждой стороне, напоминающих хитренькие глазки, прослыл бы он за хмурого великана. Но нет! «Глазки» весело блестели на солнышке. И даже в унылую дождливую погоду они несли в себе какую-то добрую магию. Казалось, что сама радуга вырывалась с этого места и стремительно раскидывалась над всем поселком. Здесь жила большая семья: Марфа, её муж Семен и их детишки. Ребятня своим звонким смехом и визгом заглушала соседских петухов, которые никак не могли привыкнуть к шумной компании. Петухи то и дело беспокойно возмущались, оповещая хозяйку о приближении детского цунами, в довесок к которому неслась ещё и маленькая кучерявая собачонка. Впрочем, паниковали лишь петухи. Хозяйка же их – баба Галя – видя приближение детей и расплываясь в улыбке,  открывала калитку: «Ну, заходите, заходите, гости дорогие! У меня там в сарайке зайчики сидят. Айда посмотрим! Только тиш-тиш». Баба Галя прикладывала указательный палец ко рту. Дети выстраивались друг за другом. Тихонечко, на цыпочках, вслед за старушкой, пробирались к зайчатам. В клетках - пушистые и не очень, белые, чёрные, рыженькие, серенькие зверьки с любопытством смотрели на гостей. А баба Галя, как экскурсовод, уже в который раз, рассказывала о своих питомцах: «Вот этого, чёрного, дед Егор отдал. Говорит: «ВЫходи, мол, приболел он что-то». Этот пушистик из города ко мне попал: в магазине животных отдали. Купили беднягу, но вскоре вернули, надоел, говорят, а кто же его большого-то купит? Так вот и отдали. А я люблю их. Вот и собираю заек». И так о каждом питомце целую историю поведает. Заслушиваются детки, каждый раз с открытыми ртами стоят. А баба Галя неустанно, хоть каждый день, готова по нескольку раз говорить одно и тоже.
Возвращаясь, уже спокойным шагом, дети неустанно трещали о том, чей зайчик лучше и краше. Так, они после каждой экскурсии определяли себе подопечного, которому  сию же минуту назначали меню на завтрашний день:
- А Беленький мо-о-й! - кричала Лена. - Я ему нарву травки.
- А я, а я возьму морковки для моего Пушистика, - перебивала сестру Оля.
- Чур, мой Пёстренький, он так интересно делает носиком. Смотрите, вот так! – и четырехлетняя Наташа, плотно сжав губы, бодренько двигала челюстью, забегая вперед, чтобы её увидели все.
- А мне понравились петухи! Я тоже могу прокукарекать! - кричал Сережа. И вся толпишка детей, теперь уже подражая пернатым, оттачивала своеобразное вокальное искусство.
- Ну, где же вы бегаете? Скорее домой, домой! – встречала детишек Марфа. Из дома уже вырывался аромат смородинового чая, запах свежего хлеба и пирожков, о начинках которых можно было только догадываться.
- Мамочка, и когда ты только всё успела! Мы так любим пирожки!

Дети забегали в дом. И в посёлке на некоторое время устанавливалась тишина, время от времени пронзаемая кликаньем журавлей, стремящихся к озерцу. Средь шелеста листьев березы, взбудораженной ветром, слышалось отрывистое «ку-ку».


С южной стороны от дома Марфы жила художница Юля. Домик, выкрашенный в жёлтый цвет, отражал солнечные лучи, и, казалось, светился сам, подобно солнцу. Он, окруженный плантациями цветов и стоявший на самой окраине Нечаевки, встречал всех возвращающихся из города. «Здравствуй, Солнце ясное!» - кричали прохожие, обращаясь к работающей за мольбертом хозяйке. В ответ она, расплываясь в улыбке и напевая что-то из Моцарта, продолжала легкий танец кисти.

***

Марфа, художница Юля и огородница Прасковья жили по соседству, жили дружно. Марфа пекла пироги. Прасковья в своем огородике сажала овощи. Юля, любительница буйства красок, окаймляла все три дома цветочными клумбами. Так, за многие годы их пребывания в Нечаевке, три дома, а вместе с ними и три бугра, получили название "остров дружелюбия". Окруженный плантациями цветов с суетящимися на них пчелами, деревьями, ставшими пристанищем многих птиц, "остров" процветал. Звонкий смех детей наполнял пространство. Казалось, что благословение самого Господа касалось всех проходящих мимо. Но мимо, как раз, пройти было очень сложно. Нечаевцы то и дело забегали в дом Марфы. Когда-то попить чаю, когда-то понянчиться и поиграть с детьми, когда-то просто посидеть и наполниться спокойствием, как от тишины земли, которая воскрешает всех уставших душой. Хотя тишины в доме Марфы никогда не было – так гостя питала сила созидания, которая здесь царила.


День Марфы начинался с первыми лучами солнца. Приятные для неё хлопоты по дому сменялись не менее приятными хлопотами с детишками: кому-то помочь одеться, девчонкам заплести пышные банты, а кому-то очень шустрому преградить путь на улицу и усадить его за завтрак. По окончанию трапезы глава семейства спешил на работу, а Марфа с детьми выходила в огород.
- Отряд, стро-оойСЯ! Кто хочет поливать!!?
- Я! Я! Я! - наперебой кричала ребятня.
- Есть три маленьких леечки!
- Чур, я возьму зеленую.
- А моя - оранжевая. Она побольше! Я же уже большой!
- А я возьму красную и буду поливать цветы. Они же красивые, значит, их надо поливать красной.
- А полоть сегодня надо? - приподнимая очки, протягивал Сережа, - я хочу побороть все сорняки!
- А я хочу сделать гербарий.
Рассудив  пару минут, ребятня мгновенно действовала. Марфа едва успевала уследить за разбежавшимися по огороду помощниками, рассказывая поливальщикам и полольщикам обо всех агрономических хитростях.

- О! Какие пчёлки тут летают, - в распахнувшейся калитке появлялась Прасковья. С широкой улыбкой и большущей чашей, наполненной клубникой, она мгновенно привлекала внимание детей. Проходя по огороду и похваливая тружеников, Прасковья звала их отведать ароматное лакомство. Еще мгновенье и щебечущее семейство сидело за столом.

А дальше начинались игры, песни,  танцы под свойский, простецкий аккомпанемент: "Эх, топну ногой да притопну другой!" Вскоре прибегала Юля. Появляясь в дверях с кистями, красками и карандашами, она весело произносила: "Кто будет рисовать!!?" Через мгновение все дети уже трудились над своими шедеврами.
Так один суетливый день сменялся другим. Шли годы, детки росли. На едином дыхании минуло пять лет…

***

Однажды поздним вечером в дверь постучали. Дети уже спали. Семёна не было дома - пару дней задерживался в командировке. Марфа, завершив хлопоты на кухне, собиралась  сесть за рукоделие. Тихий неуверенный стук перешел в более настойчивый. Марфа поспешила в сени. Она не имела привычки спрашивать "Кто", потому что была уверенна в исключительной дружелюбности своих гостей.
 
На пороге стояла Хельга. Никогда раньше она не приходила к Марфе. На улице, да, иногда пути женщин пересекались, они здоровались и когда-то даже перекидывались парой слов. Но чаще Марфа видела обитательницу северного склона лишь вдалеке, бродящую по холмам Нечаевки. Сейчас же Хельга, облаченная в легкий фиолетовый плащ, плавно прошла в комнату. Марфа с удивлением смотрела на свою позднюю гостью, хотя визит Хельги не был для хозяйки полной неожиданностью. Накануне Марфу посетило какое-то странное предчувствие свершения чего-то необычного, важного, может быть даже неизбежного и определенно судьбоносного для нее, чего-то того, что ждут всю жизнь, причем не понимая этого до конца, но ждут и встречают, распахивая двери настежь.
- Чай?
- Нет, спасибо.

Хельга долго сидела молча. Марфа тоже старалась не нарушать тишины.
Открытое окно. Где-то в траве стрекотал сверчок. Яркие неподвижные звезды застенчиво вглядывались в капли росы, пытаясь поймать свое отражение в них. Зажигая земные маячки, они утверждались в своём могуществе. Но постепенно в столбе тихого лунного света стали появляться мутные полосы - предвестники туч. Спустя несколько мгновений, они собранные в рваные пучки, подгоняемые порывами ветра, обрекали небесные светила на сон, беря всю полноту власти этой ночью в свои руки.

Отведя взгляд от неба, Хельга обратилась к Марфе.
- Ты знаешь кто ты? - тихо произнесла она.
Марфа недоумевающе посмотрела на свою гостью.
- Я?
Было ясно, что вопрос не касался каких-либо статусов, профессиональных критериев и вообще всего того, чем принято гордиться в обществе. Слова Хельги могли показаться довольно простыми и даже безосновательными для человека, имеющего целую коллекцию блистательных ярлыков, когда бы он с легкостью мог кинуть один из них в ответ, отождествляя себя с одним из «званий» мира, даже не поняв сути вопроса. Марфу же Хельга настигла врасплох. Ведь та была обычной домохозяйкой, никакого значимого положения в обществе…

- Кто ты? – тихим голосом повторила Хельга. Да, очень тихим голосом, но для Марфы он отозвался пронзительным криком.

Порыв ветра заставил громыхнуть ставни резко и неприятно. Окно распахнулось настежь. Белый занавес, закружившись, подхватил хрупкую вазу с букетом полевых цветов и в мгновенье опрокинул её. Молния! Раскат грома! Цветы на полу! Растрепанный дым от погасшей свечи! Стук и скрип терзаемого ветром окна! Внезапно разбуженная стая ворон стремительно пронеслась над домом.
… Гроза бушевала до утра.

***

Сережа проснулся первым. Он, по обыкновению, побежал на кухню в надежде увидеть там маму. Тихо. Никого нет. Мальчик оббежал весь дом. Старшие еще спали. Сереже стало грустно. Он хотел было заплакать, но вдруг увидел отца. Семен, только что зашедший в дом, поманил сына к себе. Сережа поспешил в объятия папы. Едва очутившись в плену крепких и теплых рук, Сережа спросил: "Где мама?"
- Не знаю, наверное, скоро придет, - неуверенно произнес Семен, пытаясь скрыть беспокойство. Ведь раньше Марфа всегда его встречала, всегда была дома.


Калитка скрипнула. Тяжелые и уверенные шаги, шуршание одежды, немного сбившееся дыхание:
- Марфа! Семен! Айда сюда!
Сережа выбежал вперед отца.
-Ух, ты, шустрик! Уже проснулся!!? На, держи!
Чаша с ароматной клубникой в мгновенье оказалась в руках мальчика. Он вместе с ягодой быстро скрылся в доме. Семен спросил Прасковью о Марфе.
- Не знаю, где она. Сама ищу. Собирались мы с ней трав лечебных пособирать. Гроза ночью была, гроза! Впрочем, какие сейчас травы, после дождя-то не собирают, нет. Я еще забегу сегодня, - спешно удаляясь, говорила Прасковья.

Семен зашел в дом. Тишина. Сережа поставил чашку с ягодой на стол. Решив еще немного поспать, мальчик поспешил в свою комнату. Семен впервые в жизни почувствовал себя одиноким. Он обошел весь дом: тихо, дети спят. Поискав на кухне съестное, Семен понял, что сегодня готовить он будет сам.

Свист чайника, рокот и покряхтывание яичницы, то и дело подпрыгивающей на сковороде и с каждым своим новым прыжком высвобождающей запах жареного, собрали всех домочадцев за столом.

Покушали быстро. Молчали. Вопрос "Где мама?" никто не решался произнести вслух. Видя растерянность отца, боялись не услышать утешительного ответа.
Семен посмотрел в окно. На огороде копошилась Прасковья. Она частенько прибегала к Марфе на помощь. Раньше, когда детки были маленькими, участие Прасковьи в огородных делах ценилось на вес золота. Сейчас же, когда подрос целый батальон помощников, присутствие суетливой старушки было нужно, в большей мере, ей самой: "Абы чем занялась и не грустила".

..."Прасковья не знает, где Марфа, ... собирались за травами... - размышлял Семен, - значит, время исчезновения жены - вечер? ночь? а может быть, и ранее утро". Выйдя на крыльцо, Семен окинул взглядом дворик. Он пытался найти в нём хоть что-то, что могло помочь с ответом на вопрос: «Где Марфа?»
Внимание привлек большой фиолетовый ком, лежавший на скамье за рябиной. Он походил на небрежно скрученную одежду. "Фиолетовый? ... что-то мне напоминает... вернее кого-то... Хельга!? Да! Так ходит Хельга, точь-в-точь такого цвета её одежда". Семен подошел ближе: "Нет, это какой-то пакет". Семен потянулся к нему. Внезапный скрип калитки, звонкое "Ла-ла-ла! Лала-лалалаАА! " заставили мужчину отпрыгнуть от странной находки. Мгновенно появившаяся Юля кликнула ребятню и, выстроив всех в линию, молниеносно раздала каждому по кисти:
- Ну и какой же заборчик мы сейчас изрисуем?
- Кажется, вот этот, - отозвалась Наташа.
- Здорово! Я еще вчера запаслась краской. Она должна быть где-то здесь. Семен, подвинься! Ах, да! Вот она! Я так и знала, что красочка за тебя прячется! - Юля подбежала к фиолетовому пакету, - ко мне, родненькая!
- А как мы будем красить? - забеспокоилась ребятня.
- Лена, у тебя есть план?
- Конечно, я же предусмотрительная!
Девочка поспешила в дом. Через минуту она появилась на крыльце, держа в руках трафареты, которые пару дней назад они заготовили  с мамой.
- Вот и чудненько! Кисти у нас есть! Что рисовать - знаем! Краска белая здесь! Семен, подвинься!
- А что, у нас всё будет белым? - спросил Сережа.
- Нет же! Смотри, там, в пакете ещё колеры есть!
- Колеры?
- Да! Флакончики с цветными жидкостями. Будем добавлять колеры к белой краске и получим разные цвета.
- Здорово! У нас и радуга будет!!?
Лена, вскочив на качели и стремительно закружив, звонко и отрывисто начала петь:
"Дайте мне синий, и я нарисую небо!
Дайте мне белый, и поплывут по нему облака!
Дайте мне желтый, и будет светить солнце!
Дайте зеленый и будет - трава!
Дайте мне все цвета, и я нарисую радугу!
Девочка, соскочив с качели, подбежала к Юле, обняла ее, закружилась, схватила кисти, и мгновенно оказалась подле забора.
Семен недоумевающе смотрел на всю эту суету. Радостно ему было. Но вопрос об исчезнувшей жене не давал покоя.
- Юля, а где Марфа?
- Как, она разве не дома? - кинула художница. Не отрывая кисти от плотных досок забора – она вырисовывала на них солнце.
- А тут будут бабочки и птички, - радовалась Наташа.
- А я нарисую кролика, вот здесь, ближе к травке, - принимался за работу Сережа, - да, папа?
- Нет, её нет, - растерянно бормотал Семен.
 
За оградой послышался звонок, похожий на велосипедный.
- Может, на озеро?! Жара-то какая! – во дворе появилась Настя, внучка бабы Гали.
Настя уже училась в институте. Каждое лето она приезжала к бабушке на каникулы. Кепка, два растрепанных белокурых хвоста, яркие веснушки шоколадного цвета, узкий топик, шорты, кроссовки и, конечно же, велосипед с ласковым прозвищем – «конек».
 
- С радостью, - отозвалась Юля.
- Мы скоро закончим красить.
- Да! И будем купаться!
- Что? Вы собираетесь в поход?! – вернулась с огорода Прасковья, - а кушать-то что будете?
- Ну, не знаем, но обязательно возьмем с собой мяч!
- И оденем купальники, мы же поедем купаться!
- Семен, выгоняй технику!
Глава семейства покорно исполнил повеления женско-детского коллектива.
У каждого был свой велотранспорт. Только Сережа обычно ехал с папой на специально смастеренном для него сидении.
- Я пойду, приготовлю бутербродов и огурчиков нарву. В походе все сгодится, - засуетилась Прасковья.

Через час приготовления закончились.
Семен разработал маршрут. По его плану колонна должна была объехать все холмы Нечаевки, потом, миновав небольшой лесок, достичь озера. Семен надеялся, что Марфа скоро найдется – если не в поселке, то на берегу водоёма точно.
- Она должна быть где-то рядом. Обязательно по этому маршруту мы встретим её, - думал Семен, - по коням! – скомандовал он и первым оседлал черный «Урал».
- Папка, меня не забудь! – засуетился Сережа.
- Бегом, бегом, - отозвался Семен, подсаживая сына на сидение.
Дети выстроились друг за другом. Кепки, рюкзачки с провизией – все готово! В путь!
- Настя, ты позади, присматривай за всеми, чтобы всё по правилам! Если что – сигналь!
- Хорошо! А вы не убегайте слишком, а то девчонкам тяжеловато по пескам крутить.
- Мы справимся! – отозвалась Лена.
- Погодите, а как же Барбос? – засуетилась Юля, - возьмите его! – художница приоткрыла калитку, и маленькая, кудрявая как овечка собачонка, звонко лая, закружила вокруг детей.

***

Ехали не спеша, но без остановок. Настойчиво покоряя вершины холмов, дети кричали «Ура!» После четвертой высоты «Ура» стало троекратным. Вскоре к победному кличу добавилось радостное «Оле-оле-оле-оле!» - такое же, как кричат на футбольных матчах.

Солнце, застенчиво играющее с легким пухом облаков, ветерок, несущий прохладу, стрекот кузнечиков, затерявшихся где-то в траве и мгновенно поднимающихся стайками там, где появлялась маленькая собачонка, сладковатый запах донника, доносящийся с желтых островков - всё это делало путешествие приятным, а для детей - не иначе как необыкновенным приключением. Семен чувствовал себя вожаком стаи. Сережа же, без тени сомнения, присваивал эту привилегию себе, и, оглядывая сестер, крутящих педали позади, радостно кричал:  "Мы первые! Крутим, крутим!" - и, повторяя за отцом, ногами рисовал круги в воздухе.
- Вот погоди, догоним! - игриво отзывались сестры.
- Папка! Жми!
- Держим равнение, направо! - временами командовала Настя.

Проезжая мимо церквушки, Семен увидел Устинью. В черном с белыми горохами, она сидела на покосившемся крыльце старого деревянного строения. Устинья – женщина преклонных лет. Она с самого рождения знала Марфу, а лет с пятнадцати и вовсе заменила ей мать.
- Тёть, Устинья, здравствуйте! Сегодня Марфы нет дома. Мы ищем её. Может, видели где?
Дети с надеждой услышать что-либо о маме стали спешно притормаживать едва ли не сталкиваясь друг с другом. Устинья неторопливо посмотрела на Семена. Сделала вид, что никого не замечает. Щурясь, принялась читать книгу с толстыми корками черного цвета.
- Тёть, Устинья!!! - вновь обратился Семен.
Старушка зыркнула на Семёна так, что он перекрестился.
- Не знаю, где она, ко мне не приходила, - шипя, прошептала Устинья, - вчера накануне грозы Хельга к ней шла, в своем фиолетовом. Может, она знает. А я нет, не знаю, - немного подумав Устинья добавила, не скрывая досады, - тяготилась Марфа в последнее время общаться со мной.

Эта фраза неохотливой до разговоров Устиньи эхом отозвалась для Семена: "Тягостно... тягостно..." Он еще раз окинул взглядом сухонькую старушонку. Желтое, стянутое старостью лицо неподвижно склонилось над книгой.
- Мы ещё вернемся, сорвалось с уст Семена.
- Ваше дело, - протянула женщина, закрывая лицо руками.
- Вернемся, - повторил Семен и, пару раз нажав на звонок, скомандовал, -  в путь!
Стайка ласточек стремительно пронеслась, то пикируя, то взметаясь ввысь.
- Грозе быть! Видишь, как летают... - прошипела Устинья.

***

Впереди была еще пара холмов. Дети немного устали. Решили, что, после ближайшей вершины будет привал.Барбос бежал то первым, то где-то теряясь, едва поспевал за колонной. Бывало так, что, нырнув в высокую траву, эта рыжая овечка через пару минут с визгом выскакивала, чуть не попадая под колеса. И о том, что выгоняло пса из травы, детвора мгновенно сочиняла истории.

Улюлюкая, стремительно спустившись к старому дубу, дети мгновенно оставили велики и принялись копаться в рюкзаках. Вода, бутерброды, мячи и даже бадминтон - всё это разом оказалось на поляне. Пикник имел все шансы завершиться очень быстро, так же, как это было в предыдущих походах - полчаса на отдых и вновь в путь - но в этот раз все случилось иначе...

Сережа, дожевывая бутерброд, принялся за игру в мяч. Время от времени мальчик донимал старших, пытаясь найти себе компаньона. Семен, Настя и дети еще трапезничали. Сережа, пнув мяч выше прежнего, воскликнул: «Огг-го! Смотрите, как получилось!» Мальчик подбежал к отцу и, тряся его за рукав, прокричал: «Папка, ты видел, да!!? Смотрите! Смотрите все!»  Однако вскоре Сережа  понял, что не знает, где мяч. В эту же секунду раздался отчаянный визг и лай собаки.
- Борбик! Я тебя бомбанул! - воскликнул Сережа, сочувствуя собачонке и одновременно радуясь тому, что он узнал, куда упал мяч. Пробираясь сквозь высокие заросли, мальчик вскоре оказался рядом с Барбосом. Мяча не было видно. Пёс что-то разнюхивал и разгребал так, что из высокой травы поднимался столб пыли. Мальчик испугался и поспешил вернуться к взрослым. Вскоре из темной завесы, подобно извержению вулкана, вылетел и пёс - серый, с испуганными глазами. На мгновение, зависнув в воздухе, искатель приключений обрушился на землю. Он, освободив облако пыли, вновь стал рыжим. Лая, скуля, визжа, Барбос принялся  нарезать круги вокруг дуба.

Дети настороженно переглянулись.
- Папа, а что там может быть в траве? - едва слышно прошептала Наташа.
- Боишься?! А я вот нет! Сейчас пойду и посмотрю, - отозвался Сережа.
- Стой! - строго скомандовал отец, - я первый.
Вооружившись большой сучковатой палкой, Семен принялся разгребать травяные заросли. Дети цепочкой выстроились за ним. Переговариваясь едва слышно, они выдвигали разные версии, почему пёс так странно себя вёл. 
- Там какая-то бабайка, - задумчиво протянул Сережа и тут же нарвался на критику сестер.
- Бабаек не существует! Испугаться он мог ос. Вдруг там целое гнездо. Барбос его лапой, а они как выскочат и погнались за песиком. Бедненький...
-А может змея? Ядовитая! ... - с ужасом в глазах произнесла Аня.
- Ядовитых здесь не водится, ужики могут быть, - успокоил Семен.
- А может, лягушка?
- Наш Барбос испугался лягушку? Ну не смеши мои тапочки! Она ведь маленькая. Наш Барбос её бы и не заметил.
- А вдруг это была большая жаба-ага. Она может быть больше килограмма весу. Я читал! А наш пёс сколько весит? Вот они и вступили в схватку!
- Ха! Да нереально! Разные весовые категории. Хорош сочинять. Да и жаб у нас тут таких не водится.

Наконец подошли к месту встряски Барбоса. Небольшой бугор из рыхлой земли. Через пару метров еще один и еще не менее десятка земляных домиков. Было ясно, что это чьи-то жилища.
-  Кто живет в этих бугорках?
- Может хоббиты?
- Ха-ха-ха! И еще раз  ха! Хоббиты не выдержат нашего климата, им здесь было бы жарко летом, а зимой они становились бы ледышками, прямо насквозь. И вообще, бугорки слишком мелкие для них. Если только речь не идет о нано-хоббитах!? - смеялась Наташа.
- На бугорках есть отверстия! - сказала Лена, водя лупой над земляными отвалами.
- О! Откуда у тебя лупа?
- Я всегда беру ее с собой. Вдруг бы понадобилось вести расследование, как сейчас!
- И что же ещё видно кроме отверстий? - Лена мгновенно оказалась в центре внимания.
- О! Муравьи!
- А вот и какие-то красненькие движущиеся точки. Ничего себе, мелочь и шевелится!
- Сколько всякой мелочи, и мы по ней ходим?!!
- Ну, наш Барбос вряд бы этого испугался, - сказал Семен, глядя в сторону дуба, где всё еще кружил пёс, - скорее всего - это жилища кротов и с одним из них наш пес неожиданно повстречался.

Лай собаки усилился. Сыщики повернулись и увидели подошедшую к дубу девушку. В одной руке она держала Сережин мяч, в другой - книгу. Незнакомка была в легкой, светлой, длинной одежде – такой же, какую носили в Древней Руси. "Волшебница!" – сорвалось с уст путников. Они, изумившись своему единогласию, переглянулись.
 
- Приветствую чудных путешественников, - поспешила отозваться незнакомка, - я Ирина. Гощу у тети Хельги. Вы, наверное, её знаете? Она живет на северном склоне, ближе к лесу.

Семен насторожился: "Родственница Хельги?...» - уж слишком странной казалась ему эта Хельга, причем, странной и непонятной во всем, начиная с имени. "Не место ей здесь", - считал он, - ходит вся такая, непонятно что говорит, непонятно, что думает. От работы только отвлекает люд простой. Устинья хоть и сродни ей, но поконкретней будет. У той хоть "Веруй, а остальное приложится"- все больше пользы," - погрузился в раздумья-бормотания Семен. Он восстановил в памяти всё, что когда-либо знал или слышал о Хельге. В первую очередь то, что Хельга жила в Нечаевке с самого детства. Семья её прадеда, поселилась здесь одной из первых. Домик Асановых был расположен на северном склоне холма. Сам по себе маленький, напоминавший избушку на курьих ножках. Вдали от остальных домов он тускло светился единственным окном. Семья была малообщительной и, по этой же причине, непонятной. Поколение прадеда, деда, и родителей Хельги повторялось во времени с невероятной точностью. Вот и сейчас Хельга по традиции семьи вела себя замкнуто. Она редко появлялась на улице. Если её и видел кто-то, то непременно с книгой и в темной, похожей на плащ одежде. Разговаривала Хельга и того реже. Покинув свое жилище, погруженная в глубины мысли, она бесцельно слонялась по Нечаевке.
Семен припомнил и то, что однажды был свидетелем разговора Хельги и Юли,  а когда-то и стычки странной женщины с Устиньей.

Художница по обыкновению творила за мольбертом.  Внезапно подплывшая к ней Хельга начала разговор, который с самого начала казался Семену тягомотным:  «Я очень люблю небо! Оно бесконечно разное бесконечно завораживающее! Возможно ли его нарисовать? Мне, кажется, этим можно заниматься всю жизнь. Небо будет позировать вечно…»
Хельга очень долго могла продолжать свой монолог. Да, монолог, хотя разговор начинался с обращения к «жертве». Хельга своими размышлениями была способна держать собеседника подобно тому, как хищная птица, схватившая свою добычу, крепко пленяя её когтями, стремительно уносит её на окраину леса,  туда, где солнечным лучам нет места. Но с Юлей всё было иначе.

Кисть в руках художницы замерла. Юля подняла взгляд и посмотрела на Хельгу так, что та, находящаяся в хищном полете замолкла. Хельга и Юля несколько мгновений смотрели друг на друга. Серьезный сосредоточенный прицел художницы сменился легкой улыбкой, обезоруживающий хищницу:
- А, заходите-ка на чай?!
- На чай? Да нет же, нет. Я спешу домой.
- Ну, как знаете! – спустя несколько мгновений, Юля сорвалась с места и побежала к цветочным плантациям. – Подождите, одну минуточку! Нет, всего лишь мгновение! – она спешно рвала цветы, те самые, распустившиеся утром, и вот уже бежала навстречу Хельге с огромной охапкой разноцветов, на некоторых из которых еще сверкала роса, а на других жужжали пчёлки. - Держи, моя родная!

Хельга, смущаясь, взяла цветы. «Родная? – думала она, - разве ж я родная, неужели меня кто-то любит? Ведь это невозможно… а может быть, это розыгрыш?»  – Хельга уж было вновь погрузилась в  рассуждения, но что-то заставило её поднять взор и посмотреть в глаза Юле. Теплая и светлая улыбка художницы затмила любые вопросы, не оставляя сомнений в искренности собеседницы. Робко улыбнувшись, Хельга чуть слышно произнесла: "Как мило! Спасибо, Юля!" – крепко сжимая цветы, она возвращалась домой. Временами оглядывалась. На лице были видны слёзы. Легкая блуза, темно-фиолетового цвета, плавно переходящая в черную юбку длиною до пят, танцевала в такт ветру. Силуэт Хельги становился все дальше. Юля долго смотрела ей вслед, мысленно дорисовывая на темных плечах белоснежные крылья, которые, по мгновенно разыгравшемуся воображению художницы, начинали полет, постепенно превращаясь из белых, напоминавших птичьи, в разноцветные и, в скором времени были похожи на легкие крылья бабочки. Хельга, оглянувшись еще раз, помахала Юле рукой и, неожиданно для себя самой, сделала несколько движений, похожих на взмахи крыльев.
От Юли Хельга уходила растерянной, но счастливой. Её избушка на время преображалась, украшенная солнечным букетом на распахнутом окне. Сама же хозяйка, напевая песенку и даже пританцовывая, наводила порядок... Но, спустя время, букетик вял. Окно закрывалось. Хельга, облачившись во что-то темное и широкое, выплывала на улицу. И вновь её силуэт мелькал то на одном, то на другом  холме Нечаевки. Не приближалась Хельга лишь к домику, стоящему рядом с церквушкой. Впрочем, крест на небольшой деревянной дверце, а также крест на крыше домика, делали его малопривлекательным для любого нечаевца. Сама же его хозяйка у многих вызывала улыбку - когда-то сочувственную, а когда-то искренне-радостную.

Худощавая женщина преклонных лет, да, Устинья,  постоянно «пребывала в молитвах» - так она сама о себе говорила. Облачившись в платок, блузу и юбку в пол, сдержанного покроя, в темных тонах, но с крупным белым горохом, Устинья неспешно прохаживалась по Нечаевке. Время от времени она останавливалась и, вознося руки высоко над головой, крепко сжимая молитвослов, нараспев повторяла: "Покайти-и-йся! Ибо грядет Царствие Господа! В чистоте и праведности жить надобно-о-о!" – старательно вытягивала Устинья, и как бы вырисовывая кресты молитвословом, махала руками. Белый горох суетливо прыгал.

Завидев Хельгу, Устинья, как правило, включалась на полную мощность и начинала молиться еще громче. Просто, по её мнению, Хельга была бесполезным человеком, которому лучше было бы покинуть  Нечаевку и не смущать её тружеников раздумьями о смыслах жизни и прочем. Порою идущая по соседней улице Хельга одним лишь своим видом настолько будоражила Устинью, что та срывалась со своего места и, подобно мелкой лающей собачонке, гналась за Хельгой. Хозяйка же северного склона, завидев стремительно несущийся к ней «белый горох», быстро удалялась восвояси…

- Тёти со вчерашнего вечера нет дома, - Ирина прервала раздумья-воспоминания Семена, - она сказала, что пойдет к озеру. Я ищу её.

"И Марфы тоже нет, - сопоставил Семен, - Устинья говорила, что Хельга шла к Марфе и еще чего-то про грозу повторяла... что за чертовщина! - отчаялся Семен, - С кротами куда проще было разобраться!"

- Я учусь на историческом, - продолжала Ирина, - хотела, чтобы кто-то из местных рассказал мне немного о Нечаевке. Что-то пустовато тут у вас, людей редко видно. Да и тетя пропала.
- Местный? Пожалуй, здесь только дуб, - зашумели детишки.
Ирина улыбнулась.
- Можешь с Прасковьей Ивановной поговорить. Еще тётя Устинья есть, что живет возле церкви, - Семен, немного подумав, добавил. - С восточной стороны есть домик, скромненький такой, Маргарита Львовна там. Она пишет про историю села, долго сведения собирала, в архивах была. Говорит, много интересного нашла. В последнем номере районки её рассказик есть.

Семен, порывшись в своем рюкзаке, достал из него газетенку, свернутую вчетверо.
- Вот, кажется, здесь. Да, вот, тут и фото Маргариты Львовны.
Ирина поблагодарила Семена.

Вскоре, семейство двинулось в путь все той же колонной: Семён, дети, Настя – замыкающая.Ирина пошла следом за шумной процессией.
Двигались к озеру. Вот уже миновали крайний домик – Хельгин, сегодня дверь была раскрыта настежь.

Впереди – небольшой лесок. Прохлада и запах хвои объяли путешественников. Сосны, пронзающие своими вершинами облака и, казалось, останавливающие их бег, завораживали. Невозможно было устоять, глядя ввысь. Бесконечный хоровод великанов побуждал пуститься в пляс вместе с ними. И этот танец, подобный дыханию Вселенной, гармонично поющей уже миллионы лет, с легкостью вовлекал тех, кто был способен чувствовать её ритмы…

***

…Еще несколько метров прохлады и тени. Дальше - яркий свет и знойная завеса поджидали путников. Вскоре показалась гладь воды. Озеро было совсем близко. Легкий ветерок игриво кидал на путешественников то мелкие капли, то обжигающий зной.

- Я вижу озеро!
- Мы первые! Хочу купаться! - воскликнул Сережа.
Едва приблизившись к водоему, ребятня побросала своих железных коней и, оставляя шлейф одежды подобно кометам, бросилась к воде.
Семен окинул взглядом озеро, берега. Марфы не было видно, Хельги - тоже.
"Плюх!" "Бух!" "Ура!" - ребятня разрезала сверкающую гладь.
- Не брызгать! -  кричала Лена, - сейчас, я нырну, тогда можно будет, - едва договорив, девочка зажимала рукой нос и исчезала под водой.
"Чаф, чаф, чаф" - бежал по берегу Барбос, ловя крадущиеся на песок волны.
- А теперь поплавок! Смотрите!
- У тебя не получился. Тебя даже не было видно.
- А сейчас? - интересовалась Лена, едва показавшись и освобождая лицо от волос, единых со струями воды.

Хлюпали! Визжали! Плескались! Было весело. Незаметно пролетел час. Высокое небо с палящим шаром-солнцем осталось лишь в стороне Нечаевки. Здесь же к озеру стала подползать тяжелая серая туча. Становилось темно. Ветер усилился, превращаясь в агрессора, настойчиво бьющего в лицо.

- Гроза будет! Гроза! Надо скорее возвращаться! Возвращаемся! - строго сказал Семен, так что дети решили не настаивать на том, чтобы продолжать  купаться. - Здесь есть путь короче, поедем, минуя холмы, и скоро будем дома.
- Вы возвращайтесь! Надо, чтобы дети скорее вернулись. Ведь и проголодались уже, - в один голос сказали Ирина и Настя, - а мы будем здесь, поищем Марфу и тетю Хельгу.

Семен с недоверием посмотрел на девушек, но всё же одобрил их пожелание отыскать пропавших женщин.

***

Дома Семена с детьми ждали Прасковья и Юля. Пироги готовы, чай заварен, забор докрашен.

- Заходила Маргарита Львовна, - обращаясь к Семену, сказала Юля, - спрашивала про Марфу. Маргариту мы направили к озеру.
- Мы тоже сейчас пойдем следом, - добавила Прасковья.
- Там гроза будет, - предупредил Семен.
- Ничего, выстоим. А ты здесь будь, с ребятками-девчатками. Они наскучались без отца, пока по командировкам ездил.

Через четверть часа Прасковья и Юля были уже на берегу озера. Здесь они встретили Маргариту Львовну, беседующую с Ириной.
Маргарита, женщина лет тридцати, жизнерадостная и легкая в общении, словно певчая птица, своими разговорами и обаянием не отпускала собеседницу, рассказывая о местном жизнеустроении всё, что ей самой удалось выяснить.
- Сама я не местная, - говорила Маргарита, - от дальних родственников узнала про Нечаевку, как о тихом уголочке, и душа потянулась сюда. За пару лет общения с нечаевцами узнала много интересного о поселении. Изредка пишу в газету. Планирую подготовить к изданию небольшую книжечку.
- Я помогу с иллюстрациями, - отозвалась Юля.

Настойчивый рокот грома поглотил мирный разговор женщин. Ветер усиливался все более и более. Согнав над озером тучи, словно овец в загон, он, как страж-пастух, не позволял им покинуть этого места. Они, недовольные и тяжелые, ворча и раскалываясь красными нитями, стали падать робкими крупными каплями, теряясь в бушующих волнах озера. Еще миг, и капли сменились сплошным потоком воды, и здесь уже не было возможности разобрать: небо ли упало, или озеро взметнулось ввысь, потеряв земное притяжение.

- Бежим! - крикнула Ирина.
- Куда?
- Не знаю, но подальше от воды, - паника охватила всех женщин. - Волны нас поглотят!
- Здесь есть небольшое ущелье. Там вот! Где камни! Там безопасно! - кричала Прасковья.
Крики: "Скорей! Скорей!" дополнились надрывом велосипедного звонка. Падая, вставая и вновь пытаясь ехать, догоняла Настя.
- Я объехала все озеро, Марфу не нашла, - кричала девушка, едва успевая убирать с лица мокрые волосы, в которые забился песок.
- Смотрите! Там у камней что-то промелькнуло! Фиолетовое, до боли знакомое.
- Это тетя Хельга! Она здесь! – кричала Ирина, теряя голос в порывах ветра.
Добравшись до камней, когда-то кем-то выложенных в небольшое укрытие, женщины оказались в безопасности. Гул волн, разбивающихся о камни, свист ветра уже не представляли для них никакой угрозы. В дальнем углу, кутаясь в свой балахон, дрожала Хельга.
- Тетя, ты здесь?! Ну наконец-то мы тебя нашли!
- Вот, непогодушка-то разыгралась.
- А Марфа где? Хельга, разве Марфа не с тобой?
- С утра мы ходили вместе, – отрывисто, тяжело дыша, сказала Хельга. – Потом Марфа отправилась вот к тому залесью. - Хельга указала на небольшой холм, поросший колючими кустами. Сейчас над ним кружило воронье, казалось, нарочно согнанное ветром в тучу, которая время от времени то рвалась, рассыпаясь черными клочьями, то, вновь поглощая их, становилась еще больше.
- Надо идти к Марфе! - воскликнула Настя.
- Нет смысла, - тихо отозвалась Хельга. - Буря утихнет. Марфа вернётся сама.
- А если с ней что-то случится, или уже случилось, и ей нужна помощь?
- Она должна прийти сама, - настойчиво и даже жестко повторила Хельга. - Буря утихнет, вода отстоится и станет прозрачной, - чуть мягче добавила она.
Прасковья отвернулась, недовольно бормоча: "Ух, вечно она со своими премудростями. Мы-то ведь, мы люди простые: нужна помощь - бежим и помогаем в любое ненастье.

Хельга, заметив недовольство старухи, поспешила пояснить:
- Здесь дело особое. Нам надо просто подождать.
- Смотрите! Там уже солнце, - заметила Ирина.
- Солнце радостно играя,
Показалось из-за туч.
Скоро Марфа к нам вернётся
И узнаем, в чём же суть!" - радостно рифмуя строки, запела Маргарита Львовна.
Слова Маргариты, едва прозвучав, к удивлению всех исполнились. Женщины смотрели то друг на друга, то на чистое безоблачное небо, то на тихую гладь озера, рябящую серебром.

По мокрому песку, у которого солнце просило пить, поднимая в воздух мелкие капли и творя туман, шла Марфа. В белой одежде, легкой поступью она быстро приближалась к женщинам, на лицах которых застыло удивление.
- Где? Где ты была? Что случилось? – выла Прасковья, тряся руку Марфы.
Юля, Ирина, Настя и Маргарита Львовна напряжено смотрели на только что нашедшуюся подругу.
- Вы меня искали? - изумилась Марфа. - а я… искала вас...
- Как??? - женщины переглянулись, не понимая спокойствия Марфы.
Марфа посмотрела в сторону Нечаевки.
- Там ведь не было грозы?
- Похоже, что нет! Там всегда небо было чистым.
- И это самое главное, - задумчиво сказала Марфа. - Пора возвращаться.
Марфа шла первой, едва слышно напевая: "Мир, в котором я живу, не делится на части...»

- Не, ну странная какая?! Мы её целый день ищем! Где была? Зачем? А она тут песни распевает! - бормотала Прасковья.

Остальная же компания, сменив удивление на радость и, маршируя, как единое, все громче и уверенней повторяла за Марфой...
Проходя мимо церквушки женщины увидели Устинью. Она, оставив на скамье толстую книгу, поспешила к калитке, чтобы запереть её на засов. «Случилось то, что случилось, - пробормотала старуха, - моя песенка спета… теперь же главное, чтобы у Марфы получилась её песня».

- Тёть Устинья! Завтра мы придем к тебе! Все вместе придем! Придем с детьми! Сами! – сказала Марфа, подмигнув Хельге. Та одобрительно кивнула.
- Как знаете… но, я… да, конечно, буду ждать.