Глава 27. ЧП за тридевять земель

               

      В лихие девяностые годы журнал в командировочных расходах был ограничен. Эта моя командировка состоялась только благодаря возможности бесплатно воспользоваться чартерным коммерческим рейсом самолёта. А лететь предстояло через всю страну - во Владивосток.  Там случилось ЧП – рядом с городом взорвались склады с боеприпасами.

     Оформлять командировку времени не было. На сборы  отвели полтора часа. К вечеру меня доставили на подмосковный Чкаловский аэродром. Здесь в сгущавшихся сумерках я увидел стоявший на отдалённой взлётной полосе полуосвещённый прожекторами и выглядевший фантастически гигантский «Руслан». Со знакомым чувством отрешённости, как человек, отдающий себя во власть чего-то неизвестного и ненадёжного, я полез по трапу в самолёт.

     Насколько «Руслан» велик, понял, только очутившись внутри. Поначалу мне определили место где-то в верхней части огромного фюзеляжа. Я уже готов был с комфортом разместиться в отделанных вишнёвым бархатом покоях, как вдруг выяснилось, что эта роскошь предназначена только для экипажа.

     Меня повели вниз через грузовой отсек размером чуть ли не с футбольное поле, по лестнице мы поднялись на второй этаж. Здесь был просторный салон, напоминавший неблагоустроенный сарай, заставленный этажерками с какими-то приборами, с кучей матрасов на полу. За ширмой, как выяснилось, был туалет с обшарпанным ведром вместо унитаза.

     Живописная публика возлежала на матрасах. Это был 1992-й год, бурное время челночников, всевозможных дельцов и авантюристов, и народ в салоне подобрался соответствующий. Выделялся среди прочих косматый детина с огромным пёстрым удавом на шее. Вскоре коммерсанты взялись распивать водку «Распутин», пьяно загалдели, а я смотрел на блестящие кольца удава и всё думал: а вдруг ночью эта тварь приползёт ко мне?..

     Самолёт посадили поздним вечером вдали от города на каком-то военном аэродроме. Не особенно беспокоясь, я отыскал телефон-автомат и набрал заветные «О1». Ждал, что услышу, как всегда, приветливый голос диспетчера центрального пункта пожарной связи Владивостока, представлюсь и меня на машине быстро доставят, куда надо. Но оказалось, что я позвонил в пожарную охрану города Артёма, ближайшего к аэродрому, а до Владивостока ещё более полусотни километров…

 Время уже близилось к полуночи, а меня предупредили, что на следующий день после обеда самолёт вылетает обратно. Это означало, что к утру надо добраться до Владивостока и управиться до обеда – иначе, моё путешествие за шесть с половиной тысяч километров будет напрасным.
И вот в течение ночи меня на автоцистернах несколько раз, как эстафету, передавали от одной пожарной части к другой. К утру я, измотанный и голодный, сидел в кабинете начальника пожарного управления Приморского края…

       Никогда ещё я не работал с такой интенсивностью. До обеда сумел загрузиться информацией по самую завязку, встретился, с кем надо, выслушал участников ликвидации пожара на складах боеприпасов.

     «Познакомиться» с городом смог только из окна кабинета. Вспоминаю: сижу за столом, борясь со сном в коротких перерывах между беседами. Передо мной - чашка крепкого чая, а рядом – скрученный чудовищной силой взрыва кусок стали величиной с ладонь с острыми, как бритва, краями - один из тех осколков, которые пролетали над головами участников тушения. И когда я представляю эту картину, сонливость как рукой снимает…

       Самое обидное было в том, что, когда меня на оперативной машине привезли на аэродром, выяснилось, что вылет откладывается на сутки. Приключения мои продолжались.
      Наш «Руслан» не взлетел ни через сутки, ни через двое. Целыми днями я с толпами челночников, обременёнными необъятными баулами, слонялся по аэродрому в ожидании вылета. Вечером приезжала машина и забирала меня в Артём в пожарную часть, где я ночевал вместе с дежурным караулом. А  утром – опять на «вахту». Командировочные деньги кончались, связи с редакцией не было…

    Только на третьи сутки нам вроде бы дали «добро». Боясь поверить в счастливый исход, пробираюсь через грузовой отсек, заставленный теперь двумя десятками легковых машин, в наше «уютное гнёздышко», растягиваюсь на матрасе в ожидании взлёта.

    Взвыли турбины, и – опять тишина. Через полчаса всё повторяется. И так в течение шести часов! А мы с челночниками вынуждены были сидеть в душном чреве нашего лайнера, очумев от духоты и жары и проклиная всё на свете.

    Как  потом выяснилось, военное начальство аэродрома не хотело отпускать самолёт, требуя с коммерсантов какую-то мзду. К тому же оказалось, что газовые струи наших турбин расплавили и сдули асфальтовое покрытие с бетонной полосы и надо было возмещать материальный ущерб.
Не знаю, как проходили шестичасовые переговоры экипажа с хозяевами, но когда самолёт двинулся с места и стал набирать скорость, у меня было чувство пленника, отпущенного на свободу.

      Все последующие события – взлёт, промежуточная посадка под Иркутском и, наконец, приземление на подмосковном аэродроме – воспринимались мной уже как праздник.

    Подготовленный мной материал назывался «Владивосток: в двух шагах от трагедии». На летучке отметили, что автор сумел донести до читателя героизм и самоотверженность огнеборцев, ликвидировавших последствия ЧП. Злоключения автора, разумеется, остались за кадром.

                *             *           *

      За время работы в "Пожарном деле" многое поменялось в  жизни. Из ведомственной подчиненности МВД журнал сначала ушёл в «свободное плавание» в статусе акционерного общества, а затем вошёл в состав Объединённой редакции МЧС России.

      Все эти пертурбации мало отразились на моей журналистской судьбе. Моей обязанностью оставалась обеспечение журнала материалами, выезды на места. В последние годы часто приходилось писать о московских объектах. Я рассказал читателям журнала о противопожарной защите Останкинского телецентра, метрополитена, Пушкинского музея, Архитектурного института, храма Христа Спасителя, киноконцерна «Мосфильм», небоскрёбов делового центра «Москва-Сити»…
 
       Среди журналистов редакции я по-прежнему считался лидером, но с годами всё яснее понимал, что всё-таки ведомственная направленность издания для меня не есть благо. Да, места и люди, о которых приходилось писать, были разные. Но, например, формы пожарной профилактики везде практически одни и те же. Похожи и сценарии тушения пожаров, тем более, что писать о них надо было, руководствуясь лишь официальной версией. Исключение - пожары крупные, где журналисту, действительно, есть что сказать. Так, мне довелось после поездки на место разбирать пожар в Самарском УВД, унёсшем жизни 57 человек, дважды возвращаться к пожару на Останкинской телебашне…
 
    И всё же, как ни странно, за долгие годы я так и не проникся настоящей любовью к тематике журнала. Во мне, видимо, заложен какой-то дух противоречия, ищущий своего проявления. С творческой ностальгией вспоминал свои фельетоны в газете.  Хотелось проблемных, конфликтных материалов, где бы можно было схватиться с оппонентами в полемике, посостязаться в аргументации. Но выпадало это крайне редко.
 
     Плохо было и то, что с течением времени из редакции выветрился будоражущий меня дух соперничества, творческой соревновательности. Уже не определялись лучшие материалы, не стимулировались материально. Всё это не способствовало у меня подъёму энтузиазма.

      Всё чаще, пользуясь опытом, я позволял себе идти по пути наименьшего сопротивления, не особенно заморачиваясь творческими поисками. Стал писать почти, что называется, на автомате. Приезжая на объект, знал заранее, какие вопросы задам и примерно - какие получу ответы. При разговоре никогда не пользовался, как коллеги, диктофоном. Мне было достаточно делать короткие пометки в блокноте, чтобы потом восстановить в памяти беседу и отобрать нужные факты.

                Всё это, конечно, облегчало жизнь, но и неизбежно порождало скуку, которая не совместима с творчеством. Редкие теперь командировки становились во многом формальными. Наиболее остро я ощутил это перед самым уходом из журнала на пенсию. 
   
        Мысленным взором окидывая свою журналистскую карьеру, на судьбу всё-таки не жалуюсь. Знаменитым или хотя бы   известным я не стал. Однако при своих далеко не блестящих способностях я кое-чего достиг. Меня уважали коллеги, ценило начальство. За годы, отданные журналистике, заработал две квартиры, одну – от завода, другую - от МВД. Как подполковник внутренней службы я на семь лет раньше сверстников, ещё работая, стал получать пенсию. Сомневаюсь, что имел бы эти материальные блага, сотрудничая в других, более престижных изданиях.


  Назад к Главе 26:
http://www.proza.ru/2018/11/21/1193

  Далее к Главе 28:
http://www.proza.ru/2018/12/12/1779