Мужчина

  МУЖЧИНА.               
               
               
                ПАМЯТИ ДРУГА.

Начало марта 1963 года. Москва. Весеннее солнышко ещё робко заливает улицы и площади старого города. Темно-серые крупные облака ещё неохотно покидают небо, сопротивляясь всесильному светилу. То расступаются, очищая голубое пространство, то вновь набегают и тогда город заливается мелким холодным дождичком. Ещё тут и там у обочины тротуаров виднеются грязно-белые кучки залежалого снега.
Но женщины, тонкие ценители и провидцы живого пробуждения, уже одеты по весеннему. Яркие косыночки, замысловатые, чаще бессмысленные шляпки, из-под которых трепетно и призывно выглядывают лукавые глазки и локоны распущенных волос. Драповое пальтецо нараспашку и короткие юбочки, обрамляющие очаровательные, бессовестные, влекущие… ножки.
Жизнь продолжается - говорят женщины - торопитесь любить и наслаждаться...

В пустом зале ресторана “Прага” в полдень, за столиком у окна, сидели двое. Юные и заразительно весёлые. Хохот, непрестанная жестикуляция, громкие возгласы. Чувствовалось - жизнь кипит, клокочет, бурлит водопадом. Они никого не замечали и не видели. На столе графинчик и закуски. Молодые 25-летние парни праздновали великое событие. Они стали... отцами. Это были Борис Лебедев и Леонид Работнов.
У Леонида появилась дочка, у Бориса – сын. В один день! Да ещё в какой. Аж 8 марта!

А начиналось всё за восемь лет до весеннего буйства природы.
Они тогда стали студентами и попали в одну группу. Восхищение и  даже зависть откровенно проглядывало на лице Леонида при первом знакомстве с Борисом. Он -то был худеньким, тощим, застенчивым мальчишкой с тщательно взбиваемым коком надо лбом. А перед ним высился былинный русский богатырь. Честное слово! Крупная голова, увенчанная чубом цвета спелой пшеницы, ниспадающим на лобастое и скуластое лицо. Косая сажень в плечах, узкая талия, длинные ноги и руки с мощными буграми переплетённых мышц. Подавлял взгляд из-за очков. Насмешливый, чуть надменный, пристальный взгляд человека, уверенного в себе, в своих силах. Леонид ( кличка Лёха) поначалу побаивался приятеля, но быстро понял, что за  надменным взглядом терзалась чистая, романтическая, даже очень нежная, героическая душа. И при этом вызывающе принципиальная. По любому поводу. И без  раздумий. Через короткое время они, как ни странно подружились и Лёха стал свидетелем и нежности, и героизма, и необычайного трагизма, и всегда  высокой нравственности поступков Бориса. Это всё, клянусь мамой, очень поражало. Леонид старался подражать приятелю, добровольно, втайне, приняв титул Санчо Пансо на “службе” у витязя..
А началась служба в лето 1955 года, когда весь поток первокурсников
( 180 душ обоего пола) направили ...аж на Кавказ. Громадный поток студентов брёл, растекаясь на километр, по древней, овеянной славой разных племён,  Военно-Грузинской дороге. С песнями и знамёнами они шли на Тифлис. С мирными целями. Клянусь! Студентам было необыкновенно привольно. Вдали от городской скученности, то сбиваясь в тесные группки, то растекаясь по боковым долинкам, непривычно общаясь круглые сутки, они невольно проявляли истинные характеры. Кто-то пугливо озирался вокруг, кто-то ошарашенно вертел головой, удивляясь свободе и окружающей красоте, кто-то проникался жюльверновской романтикой путешествия и непременно взбирался на каждую горку, а кто-то мыслил геройскими чувствами прошлых веков и необходимостью защищать от абреков женскую цивилизацию.
Среди последних особо выделялся Борис. Его распирало чувство русского былинного витязя готового пожертвовать собой во имя защиты слабых и нежных. Он постоянно кружил вокруг девочек и махая мощными крылами, не давал отставать отдельным любопытствующим гражданкам от ядра потока. На привалах Витязь галантно разносил девочкам яства (бутерброды) и вина (чай). А вечерами, когда огни в палатках или домах гостеприимных селян, манили разделить мужское общество, что исполнялось другими отчасти витязями пьяно и беззаботно, Витязь по собственной инициативе подвергал себя испытаниям, отправляясь в дозор, мечтая встретить «врага во чистом поле и сразится, грудью, защищая родные пенаты...»
Видимо на изломе жертвенных чувств, подогреваемых свободой и горным ландшафтом, Витязь влюбился ...в яркую светловолосую девочку Лялечку. Но как и подобает рыцарям гордо и молчаливо наблюдал за ней, незаметно стараясь быть поблизости и оказывая ей спецуслуги. То на спальнике Ляличку ожидало сладкое яблочко, то оказывался рядом, когда на пути встречался быстротекущий ручей и тогда витязь переносил сначала архибережно предмет страсти, потом других девочек на могучих плече-руках, то вдруг Ляличка обнаруживала в рюкзаке столь любимое мацони.... И презрением обливал всякого, кто опережая его, старался помочь Лялечке..
Лялечка сразу заметила чувства героя. И недоумевала, будучи старше и естественно опытнее. Не понимала высоту непритязательного  благородства прекрасного Витязя. Именно непритязательного, в прямом смысле  слова. Борис не подходил  к предмету страсти, даже не смел дотронуться и безумно краснел, сжимая огромные кулаки, когда Ляличка касалась его плеча  и уж тем более безумел, когда кто-то нечаянно обнимал его “рабыню”.
Девчонки - удивлялась искушенная вниманием Лялечка - да что же это за безобразие. Он переносил меня вчера буквально на вытянутых руках. Понимаете, на вы-тя-ну-тых. Боялся прикоснуться. Не прижмёт, не обнимет и всё молча… Ну я набралась нахальства и говорю ему, так тихо, тихо и ласково, поверь Тамарка, впервые так сказала, (подруга Тамарка почему-то захихикала) мол заходи вечерком, у нас будет вино и брынза.
Так его же не было.
Вот, вот! Он страшно покраснел и забормотал, что мол дежурить надо. Я аж обомлела. 
А может он… голубой, девчонки. На танцах в клубе, в Орджоникидзе, я его приглашала, а он так ошпарил меня злым взглядом, что я отлетела как от печки.
Надо же! А такой красивый...
Тогда впервые Лёха познакомился с двумя новыми понятиями. Голубые, о которых читал, но даже и в мыслях не мог подумать, что таковым может быть его приятель.  И непонятную странность древних витязей – любить на расстоянии. Любить чувство. Лелеять, мысленно любоваться, не сближаясь и не интересуясь чувствами, а возможно и желаниями, любимых.
А может у голубых эти понятия равнозначны - думал Леонид, как-то по особому присматриваясь к Борису. Но думал недолго, по крайней легкомысленности забывая и первое и второе.

PS. Значительно позже Леонид узнал из уст самой Лялички, что она ждала Витязя, проплакав глазки, более двух лет. А потом остыла, влюбилась в другого, но уже не витязя. И вот на четвёртом курсе Борис вдруг увидел как округляется животик его дамы. Да, да – Его дамы. Он за эти годы абсолютно уверился в этом. Глубокая трагедия впервые потрясла Витязя. Кто мог подумать, что такое может с ним повториться…
Он замкнулся и неделю ни с кем не разговаривал. Даже с преподавателями на коллоквиумах и лабораторных занятиях. Последние искренне недоумевали и неподдельно негодовали, ставя двойки и вызывая в деканат для разборок. А сокурсников потрясали приступы дикого хохота. Да простит их Бог! А Боря смотрел на всех с презрением.
Ну, да ладно. Вернёмся к походу.   

Преодолев Крестовый перевал, попрощавшись в Россией на высоте 2400 м, колонна втянулась в благодатную Грузию. Жаркий июль. Сады утопали в зелени, плоды наливались ароматными соками и свисая с ветвей, прямо-таки просились в наши голодные московские рты (шел 1955 год – не забывайте...). Ну как не сорвать! Невозможно. Радушные селяне  почему-то не спешили поделиться плодами природы и настороженно, зорко всматривались в лица москвичей. А москвичи смотрели во все глаза. И высмотрели один большой сад на окраине селения Казбеги, что раскинулось у подножья одноименной снежной горы.
Сад был, по твёрдому мнению комсомольцев столицы, слишком велик для одной семьи.
И комсомольцы решили провести спецоперацию по уборке урожая. По методике большевистской продразвёрстки 1918 года. Витязь был решительно против предложенной операции. Не из жалости, а лишь руководствуясь отсутствием времени. Он продолжал испытывать себя на ночных дежурствах.
Но демократия большинства решила дело.
Вечерком, когда наступили сумерки, группа крепких ребят встали с дубинками возле дверей и окон дома, где жили хозяева сада. А группа смелых девушек начала сбор урожая. Оповестить хозяев видимо забыли. Впопыхах! Удивлённые таким вниманием добродушные хозяева попытались действенно выразить радость. Выйти с благодарностью. Но не тут-то было. Их почему-то не пускали из дома, угрожая дубинками. С телефонами в ту пору в горах было туго. Да и на равнинах то же. Связаться с внешним миром не было возможности.
Хозяева скрипели зубами, метались из комнаты в комнату, изрыгая видимо проклятия. Никак почему-то не могли успокоится. Но их не понимали, стоящие на страже.
Урожай был собран, распределён поровну на 180 человек и в ту же ночь съеден. Лагерь уснул, утомлённый непредвиденным обжорством. А злые хозяева, в чёрных черкесках при кинжалах, наконец вырвались из дома, собрали группу не менее крепких местных ребят и тихо окружили комсомольцев. Назревал локальный, в период развитого социализма, грузино-российский военный конфликт.
Первым окружение увидел Витязь, как всегда дежуривший неподалеку от палатки возлюбленной. Он «протрубил в рог» и ринулся выяснять обстановку. Граждане абреки поняли этот демарш, как атаку и будучи народом гордым и храбрым, тем более имея явный перевес в численности, немножко побили Витязя. И связав по рукам и ногам, уложили бревном на дороге в кустах. Всё происходило в тишине, ибо Витязь и другая сторона, переполненные гордостью и честолюбием, не звали на помощь.
Увидела лежащего Витязя полусонная Лялечка, вышедшая по нужде и наткнувшаяся на “бревно”. То были ноги любимого. От страха так завопила, что произошел снежный обвал на Казбеги и даже в дальних Гималаях. Дрогнули ряды засевших в осаде абреков. Вопль разбудил лагерь, в том числе и преподавателей, якобы не ведавших о случившемся, хотя в полной мере потребивших кисло-сладкое угощение. Преподаватели  ринулись к «врагам» с целью выяснить ситуацию и поняв безвыходность положения, клятвенно обещали поутру наказать зачинщиков по всей строгости советского закона. Хозяева не ведали о советских законах, но отлично знали законы гор. Они великодушно согласились.
Остаток ночи прошел в напряженном противостоянии. Никто не спал. Угрожающая ситуация подтолкнула тех из комсомольцев, что стояла на “охране дома” попытаться улизнуть под покровом ночи ... в сторону русской границы, где существовала советская власть. Но были схвачены и помещены в сарай. Это видел Витязь и немедленно предложил внезапной атакой вызволить товарищей из подлого плена. Он яростно убеждал “трусов и всяческую размазню” атаковать, но собрание молчало, а преподаватели мягко осудили Витязя, обозвав атаку страшным советским ругательством – не комсомольским поступком...

Наутро, когда белоснежная вершина Казбека ещё утопала в тумане, колонна была выстроена шеренгой перед местным поселковым советом. Флаги на башнях совета депутатов трудящихся яростно трепыхались красным кумачом. Выступающие с двух сторон резко осудили поступок отдельных негодяев, позорящих высокое звание советского человека и комсомольца. В защиту «негодяев» порывался выступить лишь Витязь. Но его крепко держали. Отдельные острые фразы, громко высказанные Витязем, не были поняты или не были услышаны хозяевами. И слава Богу!
В результате обоюдного соглашения была составлена осуждающая  резолюция. Шесть «негодяев», лица которых как-то узнали хозяева, были немедленно отправлены в Москву, а остальная часть колонны двинулась далее по Военно-Грузинской дороге. С тех пор слава и уважение к Витязю навсегда закрепились в памяти студентов, дирекции института...и некоторых абреков.

Вот так пешком через Мцхеты, Джвари, по долине быстрой Куры дошли студенты до древнего города Тифлиса. Пора было возвращаться в Москву.
Славный и хлебный был город Тифлис. Так казалось после суровой и строгой столицы. Особенно старый город с красивыми, змееподобными улочками, круто падающими к злой, пенистой Куре. На улочках светились по вечерам подвальчики со свежим бочковым вином, овечьим сыром и белым, горячим лавашем. Всё казалось невероятно дешевым. Набросились, как волки голодные. И в первый же вечер поистратили значительную часть запасов, созданных родительскими подачками. Два дня отсиживались в общежитии, с тоской поглядывая на сытый Тифлис. И лишь в последний вечер пребывания с треском пропили и проели всё без остатка.
Рассовав рублишки по карманам, студенты шли по намеченному адресу в старый Тифлис. Сзади шел Борис, поигрывая мускулами, предвкушая вечер с дамой сердца в подвальчике, за столиком с большим кувшином сухого имеретинского вина и доброго куска белого чуть присоленного овечьего сыра. За третьим бокалом имеретинского Лялечка совершила трагическую ошибку. Решила разбудить в Боре ревность или зверя. Она делала глазки и якобы нечаянно положила руку на сердце рядом сидящего Вовочки Саркисова. Тот побледнел, резко отодвинулся и даже пересел за соседний столик, зная крутого и взрывного на расправу товарища. Витязь встал и… растворился в теплоте грузинской ночи. Порывалась было встать и Лялечка. Даже руку протянула вдогонку уходящему. Но тут суровая подруга крикнула.
Где твоя гордость? Что ты как побитая  собака...
Лялечка даже для полутемного подвальчика заметно покраснела, видимо примовнив где ея гордость. И с той поры заставила себя забыть Бориса.

Бежит время. Наступила последняя студенческая осень. Трагедия Бориса понемногу утихла. Он убедил себя, что предмет поклонения не выдержал испытание временем и потому должен быть забыт. Напрочь. Витязь разрубил чувство. Тому способствовала новая глубокая и пронзительная любовь. Витязь вновь влюбился. Друзья узнали об этом, когда Борис пригласил некоторых на вечеринку в маленький домик родителей на Варшавском шоссе. Это была глухая окраина Москвы. Тёмная, неухоженная, а осенью просто непролазная от грязи. Родители уехали на рыбалку и дом опустел. Поначалу Борис скрывал «одиночество дома», что было жутким преступлением в то время (1958 год), когда молодежь изнывала от отсутствия “хаты” для культурного времяпровождения с любимой девушкой. Но потом все таки решил устроить вечеринку. Смотрины “невесты” своего рода. По традициям турниров витязей.
Вечер начинался предсказуемо. Компания торжественно уселась за стол. Могучий хозяин дома, встряхнув редкой прядью русых волос, широко улыбаясь, провозгласил здравицу и дон жуаны приступили к выполнению заранее составленной программы. Но ничего не получалось. Веселью мешала новая подружка Бориса, жеманная Леночка. Студентка медицинского института. Оказавшись впервые в геологической среде, она кисло улыбалась и морщилась, когда в шутках слышались соленые слова. Холодом тянуло от её взгляда. Холодом и некоей надменностью. Борис порой нежно касался ея руки, как-бы охраняя честь и извиняясь за нас. Грубых пигмеев.
Веселья не получалось.
Тогда, с молчаливого согласия присутствующих, Санчо притушил свет. Включил патефон и по дому понеслись таинственные мелодии танго. Пары, тесно прижавшись друг к другу, не замечая никого и ничего, немедленно и нетерпеливо вступили на дорогу поверхностных сексуальных объятий, предвкушая более глубокий интим. А Витязь, насупившись и скрестив руки на груди, стоял, подпирая стену. Перед ним за столом одиноко млела надменная Леночка. Борис грозно нависал над подругой. О интенсивности и глубине чувств своего избранника Леночка должна была лишь догадываться. Вскоре
девушки остальных кавалеров стали стесняться надменной полячки и вообще запросились домой. Вот так противно культурно прошел вечер. Не солоно хлебавши пары  разъехались по домам.
Любовь к «надменной полячке» захлестнула Витязя. На лекциях, семинарах, коллоквиумах, ненароком наблюдая за ним, Лёха видел рассеянный, мечтательный взгляд из-под очков, внезапную улыбку, сопровождаемую румянцем на заросших щеках и прочие признаки любовной болезни. Но болезнь видимо сильно прогрессировала и когда достигла апогея, гордый витязь позволил себе духовно расслабится. Ему захотелось, следуя традициям витязей, вывернуться наизнанку перед узкой публикой. Естестественно он избрал своего Санчо.
Существовала в те годы на Манежной площади престижная гостиница “Москва”. При ней были и рестораны. Целых два. Центральный на втором этаже и что-то вроде филиала на восьмом. Последний был хорош летом и осенью, когда столики выносили на широкий балкон, нависающий над Манежной площадью. Яркое солнце, шум большого города, тёплый ветерок и другие романтические аксессуары привлекали молодёжь к этому балкону. Правда цены кусались. Но как-то изворачивались и изредка позволяли себе это неслыханное удовольствие.
Вот там Леонид с Борисом и сидели. Будним днём. Народу  немного. А уж настроение было... Господи! Ну ни единой мрачной мысли или заботы о чём-то или о ком-то. Почему это с возрастом уходит. Проясни, Господи! Ну да ладно, продолжу.
Собственно говоря, это был монолог рыцаря, а Санчо лишь вставлял слова или поддакивал. Яростная улыбка, яростные слова, яростная мимика лица с бегающими во все скулы желваками. Со стороны наверное казалось, что парню внезапно открылась какая-то великая истина – философская, геологическая, математическая, не дай бог политическая... А он... он говорил о любви.
Я знаю - говорил Борис - о чём вы шептечись у меня за спиной. Голубой...голубой! Идиоты! Да я раньше вас вкусил от плотского пирога. Знаю это острейшее блюдо. Но оно мне не подуше. Там всё низменно и грязно. Вы пигмеи, люди с кулак. Одни совсем придурки, другие умнее.
Здесь он со злой улыбкой посмотрел на меня, давая понять, моё второе место в  классификации.
Любовь - не развлечение. Это возвышенное целомудрие. Это испытание на чис-то-ту-у-у-у отношений!
Он поднялся во весь рост. Монолитная скала. Ей богу! У Лёхи отвисла челюсть.
Мелькнула мысль - сейчас меня или столик выкинет с восьмого этажа на площадь.
А Борис продолжал.
Вы даже не можете понять, пигмеи, что это такое. Блудливые, сладострастные коты.
Санчо был поражен и уязвлён. Попытался даже уйти, состроя гримасу оскорбленности. Но уж очень вкусны были закуски… А к тому же чувствовал себя гномом рядом с великаном. Чего уж там спорить.

Прошла зима. Наступила весна 1959 года. Пора дипломной работы, радостных иллюзий о будущем. И вот майским днём свершилось... Они стали геологами. А тут ещё ужасно повезло. Указом министра обороны, незабвенного тов. Жукова Г.К., лучшего стратега Отечественной войны, было предоставлено право выбора работы. Выдавался так называемый свободный диплом. Вторым указом тов Жуков освобождал студентов-выпускников от призыва в армию. Свободны как птицы. Кружилась голова от переизбытка чувств и стремлений.
Немногим ранее этого счастливого события, словно предвкушая его, в феврале 1959 года, произошла страшная трагикомедия в жизни Витязя. Он скромно и торжественно бракосочетался с Леночкой. Казалось бы! Где тут трагедия, тем более комедия. Но по словам верного Санчо было и то и другое и чего больше трудно сказать.
Скромность брачного ритуала поразила папу, маму и даже старшую сестру, особо доверенного человека. Витязь потребовал - никаких ресторанов, только свадебный ужин в доме родителей, никакой оравы свадебных гостей, даже свидетелем была только  сестрёнка. Никакого оповещения друзей и приятелей. И никакой … первой брачной ночи. Последнее, согласитесь, уже элемент комедии.
Санчо первым узнал о событии. Случайно. Будучи профоргом, нёс паспорта всей группы в деканат для оформления документов на дипломное представление. И наткнулся в паспорте Бориса на штамп о бракосочетании. Его чуть удар не хватил, а рассказать кому-нибудь не посмел. Знал превосходно, что если даже и ему не сказал друг, следовательно это страшная тайна. И за разглащение непременно последует заметный мордобой. Сглотнул слюну и затаился, тройным вниманием окружив друга, предчувствуя интересные события. В основном трагедийного плана.
Ждать пришлось долго. Чуть более трёх месяцев.
В мае заканчивала медицинский институт и гордая полячка Леночка, официально ставшая Лебедевой. Официально и формально. Ибо витязь, со слов Санчо, решил не “трогать” честь суженой до окончания оной института, дабы не создавать у молодой девственницы излишних, вредных эмоций и нервных потрясений, которые могут отрицательно сказаться на успешной защите дипломной работы. Уж каковы были чувства девственницы при этом - никому не известно. Думается, что и мужу тоже.
Это был второй  и пожалуй самый сильный и неожиданный ход в комедии.
А далее события, уже трагедийные, развивались стремительно. Буквально через неделю после защиты диплома институт переполнился известием о возбуждении уголовного дела... против Витязя. Дирекцию и партийную организацию, уже не говоря о профсоюзной, известие повергло в шок. Что тут творилось? Речь шла об уголовном деле по поводу жестокого и вероломного избиения с переломами рук, рёбер, плечевых суставов и других жизненно важных органов какого-то доцента медицинского института. Заведующего кафедрой и … члена парткома института. Просто ужас!
Когда-же выяснились подробности трагедии, то хохоту и издевательствам, но у многих  уважения к Витязю, достигало апогея. 
Как вы помните из предыдущего гордый Витязь, давайте лучше назовём его Мужчиной, очень заботился о чистоте чувств. Вы опять смеётесь! Тут впору рыдать! Так вот, во все 3-4 месяца со дня бракосочетания он не позволял себе физической близости, откладывая великий момент дефлорации до окончания женой института. Чтобы не мешать написанию и защите дипломов, чтобы не возникало нервного напряжения, возможных нравственных срывов и т.п. психологических этюдов. И главное! Чтобы торжественно и пышно отпраздновать свадьбу и провести первую брачную ночь с чувством величия достоинств мужчины и женщины. Как в старинку, на древней Руси!
И вот день настал. Утром, перед праздником, Витязь, вооружившись шампанским, цветами и тортом, впервые, повторяю впервые, позвонил в дверь квартиры ничего не подозревающей Леночки, дабы отвести к ресторану, где гости и столы ломились от нетерпения.
Далее из милицейского протокола.
Выглянула миловидная старушка и ласково спросила, мол, вы к кому, молодой человек. Витязь гордо и смущённо отвечает, что пришел к жене.
Старушка подслеповато сощурила глазки, пристально взглянула и твёрдо объявила, что у Леночки совсем другой муж. Более солидный и что он уже давно живёт здесь…Так что, милостивый сударь мой, вы ошиблись адресом. Ступайте себе вон…не то вызову милицию.
Ошарашенный, ничего не понимающий Борис вышел из подъезда и увидел как навстречу идут в обнимку его “жена” с цветами и солидный мужчина со свёртками…
 Ну а дальше! Дальше трагедия вполне в российском стиле. Взрыв чувств и безумное рукоприкладство. Витязь, страшно возмущённый несправедливостью и подлым обманом, взорвался как Везувий. И разрушил всё вокруг… Пострадал, и очень ни в чём не повинный и ни о чем не догадывающейся доцент. Он долго лечился, залатывая переломы рук, рёбер и пр. Надменная Леночка не пострадала. К чести доцента дело замяли.
Что творилось с Борисом невозможно описать.
Витязь исчезает из Москвы. Надолго. Шесть лет суровая Камчатка и надломленный Витязь привыкали друг к другу.

Природа всегда, незыблемый закон, старается пенепленизировать, как говорят просвещенные геологи, последствия катаклизмов. Это закономерно. Как и то, что природа не может изменить судьбу человека, данную Богом. Она лишь может сгладить последствия природных катазлизмов и человеческих трагедий. Тем более судьбу одиозных личностей. Это и есть испытание на прочность настоящего Мужчины.
 
Закончилась шестилетняя камчатская эпопея Бориса. Возвратимся, наконец-то, в ресторан “Прага”. Так получилось, что почти в одни часы родились у Леонида и Бориса первенцы. У витязя в роддоме им.Грауэрмана, что на Арбате, а у Санчо на Войковской. Жены восстанавливались после стресса, ну а новоявленные отцы встретились, как два бойца - Витязь и “умный” пигмей.
 На Санчо сквозь очки смотрели всё те же безудержно счастливые студенческие глаза. В них чувствовалась гордость бывалого геолога, прошедшего таёжные дебри, горячие воды Паужетки и снежные вершины Ичинской сопки и огромная уверенность в счастливое будущее. Он начал с постановления.
Слушай, Лёха! Только давай без воспоминаний и печали. Не было прошлого. Понял! Никогда.
Лёха понимающе кивнул головой.
Будь спок, Боб.
И толковища началась. Борис с  воодушевлением рассказывал о камчатской рыбалке, о технологии приготовления тузлука для засолки красной икры, искрящейся на солнце капельками жира, о громадных медведях-мохначах, нередко заходящих в посёлки в поисках пищи, о морских походах на катерах пограничников, о боях касаток и горбачей. И, наконец, добрался ... до жены.
Здесь желваки заходили во всю ширину скуластого лица. Знакомая торжественная любовь витязя светилась в каждой клеточке видимой части мощного торса. Лёха вновь узнал прежнего Витязя. Он ещё не видел Лиду, предмет его любви, но прекрасно ощущал, чуть-ли не материально, великое всеобъемлющее чувство, объединяющее двух замечательных людей. Вот оно, смотри Лёха, вот над тобою висящее  прозрачным облаком. Даже можно потрогать, повертеть в пальцах, полюбоваться.
Он смотрел с гордостью и … превосходством. У него родился сын, а у друга лишь дочь. Он уже назвал сына. Естественно тоже Борисом.
Борис Борисович Лебедев – гордо и громогласно произнёс Витязь с рюмкой водки в высоко поднятой руке.
Лёха чуть испуганно оглянулся и ... оторопел. Через два столика от них в уголочке сидел заместитель директора его института, профессор Д.С.Соколов. С усмешкой он смотрел на молодых людей. Увидев взгляд своего сотрудника, кивнул головой, протянул руку и постучал по циферблату наручных часов. Сотрудник как заяц перед змеёй медленно поднялся и направился к его столику. Была середина рабочего дня, а аспирант уже напивался в лучшем московском ресторане.
Всё обошлось. Профессор был человеком царской школы воспитания. Узнав о причинах, заказал бутылку шампанского, выпил с ними бокал и галантно попрощавшись, удалился.
Сотрудники продолжали веселится.

С того памятного дня друзья очень долго не виделись. Так случилось. Так бывает. Леонид оказался в Израиле, много работал, многое успел. О друзьях-товарищах ничего не знал. Рухнула советская власть и его потянуло на родину. Приехал, и поначалу позвонил Борису.
Появился - мрачным голосом встретил друг - счастливый ты мой пигмей. Измудохался я тут окончательно.  Многое надо рассказать. Кроме тебя и не кому.
Встретились в ресторанчике на Никольской. Леонид уже мог себе позволить многое.
Витязь сильно постарел, осунулся, как-то сник. Неказистая одежонка висела мешком на широких костлявых плечах. Как на вешалке.
Что пьём?
Чо спрашиваешь. Итак знаешь…
Выпили по первой, по второй. Он порозовел, отмяк. Пошли воспоминания. Весёлые и не очень, когда вспоминали ушедших. Зарубежный друг видел, что тоска полыхала в глазах Бориса, невысказанность. А начать всё никак не мог. Лёха это чувствовал. И тогда  напомнил встречу в ресторане “Прага”,
 Борис внезапно остолбенел, жутко побледнел, опрокинул рюмку в рот и начал говорить, не глядя на друга. В окно смотрел, на проходящих.
Да, родился сын, такой долгожданный. Такой…  - слеза вдруг скатилась в уголок рта.
Одна, вторая… Тут пришел черёд столбенеть Леониду. Но перебивать или тем более проявлять жалость побоялся, помня нрав витязя.
Да, Лёха! Судьба догнала меня. Долго моталась за мной. И, наконец, загнала в угол.
Он сильно выругался.
Всё плохо у меня с сыном. Первоначально рос нормально. Вскоре Лидушка моя заметила, что сын стал хромать. Да и воспитатели в детском садике обратили внимание, что мальчик быстро устаёт, мало ест. Мышцы рук, шеи, ног не растут, да и напрячь их не может. Больно. Плачет. Тогда-то и обратились ко врачу. Страшный диагноз потряс нас. Мышечная дистрофия. Редчайшая болезнь с летальным исходом к 25-30 годам. Мы не поверили. Жена забросила работу, да и я стал редко на ней бывать. Перешел в технический отдел, забыл о полевых изысканиях.
Чего мы только не перепробовали. Каких врачей, какие лекарства. Всё распродали. Мотались по всей стране, по всем народным целителям. Даже в Туве были у тайных шаманов. Шли годы, а Борису становилось всё хуже. Бывали периоды, когда легчало и казалось болезнь уходит. Но потом  вновь становилось невмоготу. Он почти не двигался. Руки висели как плети, а голова держалась только благодаря специальному устройству.
Лидушка сходила с ума. По ночам рыдала и каталась по полу. А утром вставала и продолжала, продолжала драться...
Борис вскочил, подошел к большому окну и прислонился лбом. Я, как кролик смотрящий на удава, потрясённый молчал.
Наливай, мой счастливый пигмей, наливай.
Осушил залпом и не оборачиваясь, продолжал. Какие-то две девчонки с улицы завороженно смотрели, как дядька пьёт, хохотали и показывали пальцем.
Ты бы видел Лёха глаза моего Бориса. Умные, молящие. Сраженные безысходностью. Он словно говорил нам - сделайте что-нибудь! Мамочка. Папа! Потом они тухли, даже порой сверкали злобой.
Тут рухнула советская власть. И мы поспешили в Израиль. Есть там знаменитая клиника Хадасса.  Сделали генетический тест и подтвердилось, что это точно дистрофия Дюшенна. Проклятый ген! Проклятая жизнь!
Борис замолчал. Сел и снова выпил. Скатал кусочек чёрного хлебца, глубоко вдохнул запах и зажевал.
Там долго лечили разными комбинациями препаратов и физиотерапией. Ничего по настоящему не помогало. Даже наоборот появилась дыхательная недостаточность, возникли нарушения функции сердца. Тогда мне помог один богатый человек в России. У него дочь тоже лечилась в Израиле. Дал денег и мы оказались в Америке. Сначала в клинике Ассута в Пенсильвании, а потом прикатили в Нью Йорк, где уже не лечили. Лишь поддерживали, продлевали уровень и качество жизни моего Бориса.
Там один мудрый человек сказал, что надо привыкнуть к мысли о смерти. Любить и прощаться ежедневно. Так и живём, Лёха.  Утром ухожу на работу и не знаю увижу ли сына вечером. Жена поседела, давно забыла о своём женском счастье. Красавица Лидочка, как её все величали в Петропавловске!
Вот весной Борису будет двадцать пять. Если будет... А он всё понимает и привык к мысли, что скоро уйдёт. Смотрит телик и я иногда из кухни слышу его задыхающийся, захлёбывающийся смех. Мороз по коже. А Лидка скукоживается, у неё подгибаются колени и она с трудом держится за стол. Готова отдать дьяволу душу. Взамен...
Понимаешь парниша, мой дорогой. Жизнь только начавшись, быстро прошла. Да и была ли она… Мы с женой не знали радости. Ни на час!

Началась жертвенная часть жизни витязя. Нет, нет! Лёха неправильно назвал. Потому что он ничем не жертвовал. Это было обычное продолжение жизни рыцаря. Необычное для громадного большинства людей. Это факт. Мы ведь, когда приходит несчастье, погружаемся в  тяжелые размышления, колеблемся в принятии кардинальных решений. Резко и болезненно для подруг или мужей меняем жизнь. Витязь не колебался ни минуты. Уверен. Просто продолжал быть... верным. Быть Витязем. Только это состояние теперь потребовало значительно большего напряжения. Испытание продолжалось непрерывно...

А теперь, братцы мои, окончание трагедии. В таком напряженном состоянии Борис продержался почти пятьдесят лет. До своей кончины. Поверьте, рассказываю без всякой эйфории, строго соблюдая фактическую линию поведения. Он вот такой, ни больше, ни меньше.
Пятьдесят лет, без устали, они с женой всеми силами пытались вылечить сына. И уверен, что и мысли не возникало отдать его государству, начать жизнь сызнова. А ведь они были молоды, прекрасны телом и душой. Могли нарожать много детей. Могли, но видимо жена подчинилась жестокой воли и преданности железного Витязя. Как крест Божий пронёс он через жизнь  принципы рыцарского общежития. Всё выдержал, всё перенёс. И угас. Не от болезни, а наверное от возникшей пустоты.
Потому что всё, что имел – отдал.
Всё без остатка.

        17 июля 2018г.