Я - из Копенгагена!

Загадочная страна
Образ Дании всегда оставался для меня противоречивым и неясным: в  детстве она была известна, как местопребывание андерсеновских героев: Оле Лукойе, Снежной королевы, Дюймовочки, Принцессы на горошине, Стойкого оловянного Солдатика, однако границы этой сказочной страны были весьма неопределенны.
Вместе с тем, из слов шекспировского Гамлета, принца Датского, я узнал, что в его королевстве что-то вечно не ладится, так как пропала связь времен.
Позже, на школьных уроках географии, выяснилось, что маленькие полуостров Ютландия и остров Зеландия, где якобы находится эта почерпнутая из литературы страна, от огромного Скандинавского полуострова отделяют проливы Эресунн, Скагеррак и Каттегат, которые звучали, как Абракадабра, но то  – лишь ничтожная часть Дании, так как в нее входит Гренландия – белый остров размерами с целый континент. При всем, при том, Дания  себя никак не проявляла: ее было ни слышно, ни видно; датчане были, как «разные прочие шведы». Поэтому, хоть я и знал, что такая страна существует, в ее реальность было поверить трудно.
Со временем ситуация стала проясняться: столицей Дании оказался вовсе не Эльсинор, как явствовало из «Гамлета», а Копенгаген, давший, как я узнал в свои студенческие годы, название Копенгагенской школе квантовой механики, основанной  датчанином Нильсом Бором.
Кроме того, копенгагенцем оказался основоположник философии экзистенциализма Серен Кьеркегор, открывший плеяду писателей-экзистенциалистов, продолженную Сартром и Камю в следующем, - XX веке. Кроме того, мною была обнаружена обширная и своеобразная  датская литература с такими именами, как Герман Банг, Георг Брандес, Йоханнес Йенсен, которые были очень популярны в России в начале XX века, но я прочел не их, а роман лауреата Нобелевской премии Хенрика Понтопиддана «Счастливчик Пер»;  в нем меня впечатлила следующая мысль: каждому человеку присуще предназначение, обусловленное свыше, которое он изменить не волен.
Наконец, я узнал, что в датской литературе, помимо Андерсена с его пуританскими сказками, существовала еще  Карен Бликсен, в XX веке писавшая прозу, которая дышала неподдельным волшебством. Нет, в ее повестях и рассказах, как правило, не происходит ничего противоестественного, но их атмосфера пронизана предчувствием чего-то потустороннего.
Став заправским киноманом, я понял, что ряд скандинавских «гениальных безумцев»: Стринберг – Мунк – Бергман, дополнился самым выдающимся из ныне живущих кинорежиссеров – датчанином Ларсом фон Триером, автором таких шедевров, как «Рассекая волны», «Бегущая в темноте», «Догвилль», «Антихрист», «Меланхолия» и «Нимфоманка». Кинематограф Ларса фон Триера не занимается мелочами, а ставит своей целью исследование базовых, коренных проблем человеческого бытия: власти, ненависти, любви, веры и смерти.
А заинтересовавшись современной архитектурой, я восхитился зданием Сиднейской оперы, созданным датским архитектором Йорном Утзоном, проявившим незаурядный характер, чтобы наперекор всем трудностям отстоять свой замысел и довести его до завершения. В результате Сиднейская опера была еще при жизни ее автора признана памятником Всемирного наследия и стала главной туристической достопримечательностью Австралии.
Но Дания известна не только своими гениальными творцами; у нее сильное реноме по части гуманизма, демократии и либерализма.
- Из всех стран, которые были оккупированы Германией во время Второй мировой войны, Дания была единственной, где ни один еврей не был выдан нацистам; все они были переправлены в нейтральную Швецию.
- Дания стала первой страной, легализовавшей порнографию; с тех пор в ней самый низкий уровень сексуального насилия.
- Дания допускает существование в центре Копенгагена самозваной Христиании, которая заявляет о своей независимости как от Дании, так и от ЕС. Хотя эта «страна» никем не признана, на ее территории действует режим ограниченного самоуправления.
Как кинозритель, я заметил, что в фильмах датских режиссеров датчан характеризует своеобразный коллективизм (правда, не советского розлива), чем они сильно отличаются от других европейцев, - отъявленных индивидуалистов.
Кажется, я перечислил все рациональные причины, вызвавшие интерес, и побудившие меня посетить Копенгаген, но умолчал еще об одной, и, может быть, самой главной. Помните, как известный эстрадник, кажется, Роман Карцев, презрительно вещал своему визави: «Да кто ты такой, чтоб со мной говорить? Я – из Копенгагена!» Этой фразой я пользовался очень широко, когда кто-нибудь мне врал про Россию. «Что вы мне лапшу на уши вешаете!» - восклицал я – «Я что, - из Копенгагена? – Нет, я здесь живу!» Мне это приходилось говорить так часто, что, наконец, страшно захотелось гордо заявить: «Я – из Копенгагена!» И я решил совершить эту поездку осенью 2018 года, когда отношения с Европой, стали - хуже некуда; я-то знаю, что, если что-нибудь плохо, то всегда может быть еще хуже!

Древнее ядро города
Мое первое знакомство с датской столицей состоялось за неделю до поездки, когда я бронировал номер в отеле, и оно меня не обрадовало: Копенгаген оказался рекордсменом по части дороговизны, обогнав не только Лондон, но и Стокгольм, и даже Осло (забегая вперед, скажу, что это относится не только к стоимости проживания, но ко всем видам расходов: транспорт, музейные билеты, еда). Все это – признаки страны, имеющей один из самых высоких жизненных уровней в мире.
В результате я разместился в бывшем районе красных фонарей - к западу от Центрального вокзала, что оказалось очень удобно, так как это – центр города (пятнадцать минут ходьбы до Ратушной площади).

Систематическое же ознакомление с городом я начал на месте его основания, - от конного памятника епископу Абсалону, который показывает пальцем на остров Слотсхольмен: «Здесь быть городу!» И вот он передо мной.
В центре архитектурной композиции находится последняя версия королевского дворца Кристиансборг, сооруженная в начале XX века после очередного пожара. Время постройки дворца и реминисценции о его погоревших предшественниках отразились в эклектичности его внешнего облика, где черты Ренессанса сплелись с Историзмом XIX века; крутая кровля характерна для XX века, а башня заимствована у стиля Барокко (покрашенная в тот же темный цвет, что и кровля, она выглядит очень эффектно, придавая дворцу устремленность к Возвышенному, - при соблюдении строгости, даже суровости); с таким сооружением шутить неповадно.
Перед фасадом дворца раскинулась широкая Дворцовая площадь, ограниченная каналом Слотсхольмен, в центре которой на коне восседает Фредерик VII. С противоположного берега канала открывается великолепный вид на архитектурный ансамбль восточной части острова, в котором доминирует величественный Кристиансборг. Справа от дворца на площадь выходит классицистская Дворцовая часовня, увенчанная куполом, с главным  входом через портик о четырех ионических колоннах  под треугольным фронтоном. Слева от дворца расположено трехэтажное здание (его назначение осталось для меня неизвестным) с широким фасадом бежевого цвета, украшенное эффектным арочным фронтоном (сегмент 1/3 части круга) с барельефом на геральдическую тему. Слева ансамбль замыкает ренессансная Биржа, выходящая на берег канала; здание снабжено восьмигранной башней, завершающейся высоченным шпилем, образованным из задранных вверх и свернутых в жгут хвостов четырех драконов.
Знакомясь с Копенгагеном, (особенно на первых порах), я его мысленно сравнивал с другой скандинавской столицей – Стокгольмом. Там королевский дворец тоже расположен на острове – на Гамла-Стан. Хотя последняя версия стокгольмского дворца на полтораста лет старше, чем копенгагенского, в стилистике их фасадов много общего (я не исключаю возможность заимствования). И вот к какому результату приводит их сопоставление: шведский вариант выигрывает в масштабе, датский, – в художественной выразительности, обусловленной присутствием в его силуэте островерхой дворцовой башни.
Минуя арку, прилепившуюся слева от дворца, я прошел на небольшую площадь, с которой парадная лестница ведет к главному входу в датский парламент – Фолькетинг, ныне занимающий большую часть Кристиансборга. С опаскою взирал я на многочисленные фасадные окна с мелкоячеистыми переплетами, за которыми здешние парламентарии подготавливают закон, предполагающий 12-летнее тюремное заключение для граждан, оправдывающих позицию России во внутренних и международных делах. Меня интересовало мнение простых граждан о моей стране, и когда меня спрашивали, откуда я, то я отвечал: «Я из России, но я не распространяю «Новичок»». Реакция на мои слова была предельно дипломатичной: на них вообще никак не реагировали.
Стараясь обогнуть Кристиансборг с запада, я вскоре очутился на обширной площади манежа, примыкающего к дворцу, и ограниченного с западной стороны двухэтажным зданием подковообразной формы. Большая часть площади обнесена решетчатой загородкой, за которой паслись две белые лошади. Из манежа открывается эффектный вид на западный фасад Кристиансборга: от основного корпуса выдвинуты вперед два симметричных флигеля, образующие внутренний двор. Перед входом в него расположена статуя Кристиана IX (конная, конечно, – конь ему положен по титулу). Внутренний двор предельно торжествен, что не удивительно: парадная дверь, расположенная прямо, ведет в приемную премьер-министра; слева – вход в приемные покои королевы Маргарете II. К ней на прием я не ходил, но видел  портрет. Это - сухощавая интеллигентная дама 1940 года рождения. По второй профессии  она – художница (первая – монаршество).
Продолжая обход дворца, я вышел к северу от него, и оказался перед фасадом музея Торвальдсена, увенчанным бронзовою квадригой (за материал не ручаюсь).
Поскольку классической скульптурой XIX века я не интересуюсь, то музей я проигнорировал, пройдя во двор между ним и дворцом, где четыре статуи на античную тему фланкируют вход в Верховный суд – еще одну институцию, размещенную в Кристиансборге.
После этого я переместился в южную часть острова, - в Библиотечный сад, в центре которого расположен пруд; посередине пруда водружен монумент в духе современного искусства; вокруг монумента, по колено в воде разгуливала цапля; кроме нее и меня в саду присутствовал лишь бронзовый Серен Кьеркегор, но он нас не заметил; судя по его взгляду, обращенному вовнутрь, как раз сейчас озарила его какая-то захватывающая мысль, и он собрался ее записать в толстую тетрадь, лежащую у него на коленях. Судя по выражению его лица, это могла бы быть следующая сентенция: «Пока поколение заботится лишь о своей задаче, которая является для него высшим, оно не может утомиться; ибо этой задачи всегда хватит на целую человеческую жизнь» ("Страх и трепет").
Чтобы ему не мешать, я на цыпочках вышел из сада, обогнув красивое здание Еврейского музея. И тут справа от меня открылся вид на блестящую черную  призму здания постмодернистской архитектуры, в котором располагается новый корпус Библиотеки, которое  прозвали «Черный алмаз», - такое сходство может придти в голову только при взгляде с большого расстояния, например, с другого берега Гавани, пересекающей весь город проливом переменной ширины, отделяющим острова Слотсхольмен и Зеландию от острова Амагер, - Библиотека стоит непосредственно на берегу Гавани, давшей имя городу (Kobenhavn – «Торговая гавань»), в значительной мере определяя облик «морского» фасада Копенгагена.
Пройдя по проезду, разделяющему старое и новое здания Библиотеки, над которым протянулись связывающие корпуса переходы, я вышел к Арсенальному музею, расположенному в старых пакгаузах, подвергшихся реновации. Так как пушки и мушкеты меня не заинтересовали, я в музей не пошел, ограничившись осмотром дворцовых скульптур, сильно пострадавших во время последовательных пожаров в Кристиансборге, и теперь выставленных  у стен Арсенала. Черные от копоти, утратившие часть своих органов, фигуры, казалось, возносят хулу на безжалостные небеса за свою незавидную судьбу. Это – самая красноречивая иллюстрация к лозунгу: «Берегите дом от огня!».
Дальше я пошел в западном направлении, любуясь еще одним постмодернистским зданием, стоящим по другую сторону Фредериксхольмского канала, отделяющего Слотсхольмен от Зеландии; в отличие от простых форм Черного алмаза, оно как бы сложено из множества стеклянных параллелепипедов, составляя сложную уступчатую композицию, радующую взор. Перейдя на противоположный берег канала, я пошел ее берегом, разглядывая расчаленные у стенки маломерные суда, пока не вышел на набережную Гаммель-Странн, с которой открывается вид на северный фасад острова Слотсхольмен, с оранжевой стеной музея Торвальдсена и Дворцовой часовней, чей купол вступает в диалог с коническим завершением башни Кристиансборга. Отсюда я вдоль длинной колоннады, украшающей тыльную стену Национального музея (я в него тоже не заходил), направился на Ратушную площадь.
Краснокирпичное четырехэтажное здание Ратуши, построенное на рубеже XIX – XX веков в Национально-романтическом стиле, выглядело бы тяжеловесным, если бы не высокая и стройная четырехгранная часовая башня, отводящая взгляд к небесам. Архитектор Мартин Нюроп собирался соорудить нечто похожее на Палаццо Пубблико в Сьене, но зритель, глядя на Ратушу снаружи, сам, без подсказки, об этом не догадывается… Зато ее Большой зал, - размерами с внутренний двор (включая его высоту), - очень мне понравился своею архитектурной отделкой, вдохновленной лучшими итальянскими образцами.
Напротив Ратуши располагается Palace Hotel, построенный чуть позже Ратуши в стиле Ар Нуво, и очень хорошо с нею сочетающийся, как по материалу – красному кирпичу, так и по силуэту – он тоже снабжен высокой четырехгранной островерхой башней. И, как будто этого еще мало, влево вдоль Ратушной площади, по другую сторону улицы Слюттеригаде стоит еще один краснокирпичный дом начала прошлого века, тоже имеющий четырехгранную башню с купольною кровлей, под которой размещена смотровая площадка, огороженная балюстрадой. В пространстве, ограниченном этими тремя обашненными сооружениями, помещены три довольно причудливых скульптуры: позолоченный епископ Абсалон – посередине фасада Ратуши, монумент Lurbloeserne, изображающий двух мужиков, самозабвенно дующих в трубы (лурбы), стоящий посередине площади, и Фонтан с Драконом (название говорит само за себя). Повернув за угол Ратуши, оказываешься перед монументом Андерсена, сидящего на скамейке, поставленной прямо на тротуар, от чего можно опешить, так как он – великанского роста, да еще демонстративно смотрит куда-то в сторону, чтобы не встретиться с тобою взглядом, - в общем, производит неважное впечатление, а еще – добрый сказочник…
Продолжая сравнение Копенгагена со Стокгольмом, нужно сказать, что здешняя ратуша выглядит неказистой по сравнению с шедевром Рагнара Эстлунда, в котором сочетаются масштаб и утонченность за счет контраста массивной гладкой стены и изысканно украшенной изящной башни. Однако скромная копенгагенская ратуша сильно выигрывает от того, что она лидирует в хороводе из трех красных башен, составляющих архитектурный ансамбль восточной части Ратушной площади. В этом искусстве составления композиций и проявляется архитектурный гений датской столицы.
Западная часть Ратушной площади имеет сильно отличающийся облик: здесь за стилистику Ар Деко держится только элегантный дом Рика с двумя позолоченными девушками в лоджиях угловой башни. Все застит большая стеклянная стена здания Индустриен Хус – Дома промышленников, сразу за которым начинаются Сады Тиволи, откуда разносится музыка и лязг аттракционов.
В других крупных европейских городах Луна-парки и Диснейленды располагаются на окраинах, и только в Копенгагене – в центре. Идешь себе по Ратушной площади, наслаждаясь архитектурным пейзажем, и вдруг, ни с того, ни с сего, - перед тобой обнаруживается забор, над которым четыре огромных человеческих чучела, раскачивающихся на качелях. За ними своими стальными скелетами громоздятся «Американские горки», а дальше стоят нелепые металлические мачты, выкрашенные в кислотные цвета, завершенные позолоченными куполами. И весь этот балаган, мишура, дешевка, привлекают целые полчища людей, вместе со своими детишками осаждающих билетные кассы. Зачем размещать всю эту безвкусицу в историческом центре? Ответ может быть только один: чтобы потрафить неразвитому вкусу толпы, которую все возвышенное раздражает; думаю – здесь проявляется гнильца присущих Дании левых тенденций.
«Вы детей не любите» - скажет читатель. Я и действительно их не люблю, но, если быть до конца честным, взрослых я тоже не люблю!
Решительно, на 180; развернувшись от Тиволи, я продолжил знакомство с центром города, придерживаясь направления, заданного пешеходной галантерейной магистралью Стрёгет, состоящей из нескольких улиц, соединенных цугом. Она начинается с Фредериксгаде, где достойно упоминания здание универмага «Метрополь», так же, как и «Метрополь» московский, построенное в стиле «модерн», только здесь он пожиже нашего. Улица впадает в сдвоенную площадь: Гаммельторв (Старая) - налево, и Нюторв (Новая) - направо. В центре первой стоит чаша фонтана Милосердие, над которой возвышается женская фигура с неотлучным (живым) голубем на голове. На второй площади доминирует розовое здание городского суда с редким для Копенгагена классицистским фасадом, блещущим шестиколонным портиком ионического ордера под низким треугольным фронтоном.
В окрестностях Стрёгет есть несколько церквей с относительно строгим экстерьером. Исключение составляет церковь Святого Духа, чей южный портал богато украшен белокаменной резьбой.
Все стремления архитекторов, многократно перестраивавших церковь Святого Николая,  к ее украшению, концентрировались на конической башне, которую в результате, как детскую пирамидку - из колец, составили из разнообразных ярусов; один из них – это ожерелье из мелких сфер, похожее на опорный шарикоподшипник.
Конические завершения копенгагенских башен, расставленных равномерно по местности, придают своеобразие городскому силуэту. Снова обращаясь к сравнению датской столицы со Стокгольмом, следует заметить, что в силуэте последнего присутствуют несколько колоколен, которые завершены такими длинными и острыми шпилями, что кажется: - накопившиеся на них заряды создают в пейзаже поля высокого эмоционального напряжения. Над коническими же башнями Копенгагена если и имеется шпиль, то коротенький – его почти незаметно, и атмосфера городского центра не искрит, а дышит мудрым спокойствием.
Интерьеры храмов, согласно лютеранской традиции, выглядят скромно: гладкие побеленные стены, алтарь, кафедра. Исключение составляет Копенгагенский кафедральный собор – храм Богоматери; там стоят мраморные статуи Христа и Апостолов, выполненные Торвальдсеном. Осмотрев их, я понял, что холодный академизм – мертв, окончательно и бесповоротно. Другое дело – современное искусство – в том числе - церковное. В храме Святого Духа помещено распятие, вырезанное из дерева современным художником. Фигура Христа исполнена в манере Гогена, а крест – волнообразно деформирован; эта скульптура меня заворожила.
Что еще бросается в глаза в храмах Копенгагена, так это полное отсутствие прихожан, что не удивительно: среди стран ЕС по уровню религиозности Дания стоит на четвертом месте снизу (ниже нее только Чехия, Эстония и Швеция).
Продолжая свой путь по Латинскому кварталу, я дошел до Старого здания Университета (Университет почти целиком переехал в городок, расположенный на юге Копенгагена). Небольшая площадь перед входом в храм науки заставлена бюстами датских ученых. Прочтя подписи под ними, я убедился, что не знаю никого, кроме самого крайнего - Нильса Бора, которого видел во время его посещения Физфака МГУ (я тогда был студентом четвертого курса, а ему до смерти оставался один год).
Дальше я направился к церкви Троицы и примыкающей к ней Рюндетарн (Круглой башне). Наверху нее расположена смотровая площадка, на которую зрители поднимаются пешком по винтовому пандусу. (Согласно легенде, Петр I въехал на башню верхом на коне; его в карете сопровождала супруга). Вид на Копенгаген сверху особенно ценен тем, что только из этой позиции можно одним взглядом охватить всю Гавань, без чего изнутри город представляется головоломкой.
Спустившись с Башни, я вернулся на Стрёгет в том месте, где она пересекает длинную площадь Амагерторв (на ее противоположном конце, где на коне сидит епископ Абсалон, я уже ранее побывал). Здесь я осмотрел трехъярусный фонтан, весь средний ярус которого занимают бронзовые аисты, взмахивающие крыльями и угрожающе нацелившиеся клювами в прохожих.
Преодолев заключительную часть магистрали Стрёгет, я вышел на огромную и просторную площадь Конгенс Нюторв (Новую Королевскую площадь), на которой, однако, был  развернут тотальный ремонт, так, что очередную конную статую очередного монарха (все они – либо Кристианы, либо – Фредерики) пришлось фотографировать издали.
Первым на площади на себя обратило внимание красивое здание Датского королевского театра: оно снабжено куполом, скульптурной группой на крыше над входом, (одна из фигур – окрыленная), трехарочной галереей на фасаде, и двумя памятниками перед ним – датским драматургам Хольбергу и Эленшлегеру. Слева от старого здания, поперек улицы сооружена Новая сцена театра (улица пропущена через арочный проем), называемая Скворечником. Ее фасад украшен горельефом на тему античного театра, оттененный синим фоном.
Далее влево стоит ампирный Дом Харсдорфа белого цвета, за которым темнеет своим строгим фасадом дворец Шарлоттенборг, в котором расположена галерея современного искусства. На нее у меня не хватило времени, но я осмотрел объект «Солнечное яйцо» авторов Бигерта и Бергстрона   (“Solar Egg” by Bigert & Bergstron), очень мне понравившийся. Это – позолоченный многогранник, вписанный в яйцевидную поверхность высотою примерно 5 метров, стоящий на ножках, в нем имеется дверь, ведущая вовнутрь, а к ней ведут ступеньки.
За Шарлоттенборгом обращают на себя внимание два белых здания XVII века, стоящие по углам вытекающей из площади улицы Бредгаде: дворец Тотта и дом Канневорфа, и ими завершается архитектурный ансамбль Конгенс-Нюторв – постройки на западной стороне площади служат для него лишь только фоном, отражая внимание на противоположную сторону, где меня ожидал сюрприз: канал Нюхавн с причаленными к его берегам многочисленными яхтами, сверкавшими ослепительно-белыми корпусами, среди которых осторожно пробирались открытые прогулочные катера, заполненные публикой. На набережной, прижавшись друг к другу боками, стоят разноцветные домики, напоминая Голландию.

К северу от Старого города
Копенгаген перешагнул через старые городские укрепления в конце шестнадцатого века,  во время правления Кристиана IV, сыгравшего в истории Дании ту же роль, что Петр I – в России.
Осмотр северной части Копенгагена я начал с загородной резиденции этого энергичного монарха – замка Росенборг.
В этой замечательной кантилене из камня - все изумительно. Силуэт замка захватывает внимание зрителя еще издали, и от себя уже не отпускает; в его середине  - стройная башня, - на 2/3  высоты ее ширина постоянна, затем она сужается четырьмя уступами, а над ними – тонкий шпиль. Высота трехэтажного здания замка (до конька двускатной крыши) составляет половину длины башни (до кончика шпиля), а последняя равна его ширине. Симметрично центральной башне над кровлей замка выступают вершины еще двух одинаковых башенок меньшего роста, но тоже уступистых, и тоже снабженных тонкими шпилями. По мере приближения к замку плоский силуэт обретает объемность; - обнаруживается, что центральная башня не входит в периметр его основного корпуса, а к нему примыкает, что из кровли симметрично, в местах, откуда растут малые башен, выступают мезонины с треугольными фронтонами, а сам замок окружен рвом с водяным зеркалом. Обходя его с юга, любуешься узким торцовым фасадом замка, увенчанным великолепным высоким остроугольным ренессансным фронтоном, а, перейдя на восточную сторону, обнаруживаешь, что малые башни тоже не вписаны в периметр основного корпуса, а лишь к нему приставлены. Более того, оказывается, что между ними притаилась еще одна, четвертая башня, которую на силуэте не видно, так как она высотой – с замковую кровлю. Ее назначение – внести в сооружение дополнительный элемент пространственной игры, так как она - не четырехгранна, как три остальные башни, а восьмигранна, и завершается куполом. Кирпичные стены замка украшены белокаменными вставками – рисунок орнамента прост, но благороден; уступы башен - это колоннады, и сквозь них просвечивает небо.
Я приходил сюда дважды, и оба раза дворцовые интерьеры были уже закрыты для посетителей, зато я видел Росенборг в мягком закатном освещении: стены – цвета бордо; кровли – малахитовые.
Замок окружен парком, клумбы которого расчерчены рядами подстриженного кустарника безупречной геометрической формы, между которыми растут розы, давшие название замку; аллеи обсажены деревьями, кроны которых тоже тщательно подстрижены. Прогуливаясь по ним в поисках туалета, я его не нашел, зато набрел на памятник Андерсену. В отличие от фигуры на Ратушной площади, здесь сказочник добр и благообразен.
Выйдя из парка Росенборг, я оказался перед зданием Национальной галереи, чей величественный фасад занимает половину горизонта, своим размером давая понять, что в нем размещена богатая коллекция, и я смог в этом убедиться тут же, так как по счастью пришел в среду, когда музей работает допоздна.
Постоянная экспозиция музея включает очень представительную коллекцию старых мастеров; особое место занимает богатое собрание работ Лукаса Кранаха Старшего – полтора десятка первоклассных картин; здесь много голландцев, включая Мемлинга, Рембрандта и Рубенса, есть даже один Босх! Неплохо представлены итальянцы (Липпи, Тициан, Тинторетто, любимый мною Маньяско), есть картина Эль-Греко, а французов, - так и вовсе не счесть!
Экспозиция  датской живописи 1750 – 1900 годов, включающая периоды датского Золотого века (эпоха Романтизма), национальных Реализма и Натурализма XIX века, - марины, сельские и городские пейзажи, жанровые сценки - меня заинтересовали мало, и я уделил им лишь минимум внимания; впрочем, я в этом не одинок: вплоть до начала прошлого века датская живопись за рубежами страны была фактически не известна. Это положение изменилось в эпоху модерна и в современном искусстве, когда многие датские художники стали всемирными знаменитостями. Поэтому не удивительно, что в Национальной галерее больше всего места занимает раздел: «датское и международное искусство после 1900 года». Здесь-то я и провел большую часть времени, отведенного музею.
Далее я ограничусь упоминанием работ только датских художников, ибо общее количество выставленных здесь произведений слишком велико для скромных размеров данного очерка. Условные пейзажи Пера Киркеби и экспрессионистские полотна участника объединения «Кобра» Асгера Йорна настроили меня на философский лад, из которого я был выведен сюрреалистом Вильгельмом Фредди, с которым здесь познакомился впервые (век живи – век учись!); он испытал влияние Макса Эрнста, так как был его моложе, и повлиял на Магрита, так как был старше него. Потом меня надолго задержал объект Рольфа Новотны “Sur Pollen” – три мусорных контейнера, в которых закреплены палки с насаженными на них отрубленными головами.
Завершив день в Национальной галерее, на другой день я продолжил исследование северного направления, отправившись с площади Конгенс Нюторв по улице Бредгаде, на которой обратил внимание на Дом с драконом, построенный в стиле «модерн». Изваянные на его стене изображение дракона - уже третье, увиденное мною в Копенгагене (первое – шпиль Биржи; второе – Фонтан с драконами на Ратушной площади); видимо, здесь к драконам неравнодушны.
Дальше передо мною открылась площадь Санкт Анна Плас, в начале которой стоит конная статуя Кристиана X. Согласно легенде, в ответ на требование оккупационной администрации при нацистах – всем евреям носить шестиконечную звезду – король нацепил ее и на себя в знак солидарности с гонимым народом.
На другом конце площади, на выбежавших в Гавань сваях, стоит Театральный дом. Его малоэтажное, обильно остекленное основание занимает большую площадь, но она целиком перекрывается остекленным козырьком толщиною с целый этаж. Наконец, из центра здания вздымается его сердцевина - многоэтажная часть, площадь которой много меньше, чем у основания; черные стены сердцевины Театрального дома, лишенные окон, придают ей сходство с Каабой. Да, это здание невозможно не заметить, особенно с противоположного берега Гавани.
Свернув на улицу Амалиегаде, я через украшенные ионическими колоннами ворота вышел на центральную площадь дворца Амалиенборг, который еще раз заставил меня восхититься даром датчан к составлению архитектурных композиций. Дворцовый комплекс состоит из четырех одинаковых зданий в стиле рококо, расположенных по сторонам восьмиугольной площади таким образом, что их фасады образуют углы 45; к оси, перпендикулярной к Гавани. На западе эта ось упирается в осененную грандиозным куполом Мраморную церковь, на востоке – большой фонтан, сквозь обильные струи которого, на противоположном берегу Гавани я заметил причудливое здание, похожее на женскую голову в широкополой шляпе, высунувшуюся из воды; тут я догадался, что это и есть знаменитая новая копенгагенская Опера. В центре восьмиугольника площади, Фредерик V сидит на коне, повернувшемся мордой к Мраморной церкви, хвостом – к Опере; общее впечатление от этого ансамбля настолько незабываемо, что сами дворцы уже можно в подробностях не рассматривать.
По площади в парадных мундирах: - черные мохнатые шапки, черные куртки, синие брюки, белые лампасы и ремни – расхаживают вооруженные караульные; они не демонстрируют шагистику, они не пугают грозным видом, а лишь прохаживаются в задумчивости, как будто они не военные, а философы - перипатетики.
Самым нарядным объектом в этом проникнутом рефлексией ансамбле казалась Мраморная церковь, к которой и устремилась моя душа, падкая на эстетические утехи. Однако церковь  оказалась поздней постройкой в стиле Историзма конца XIX века, причем довольно эклектичной – особенно в том, что касается декора. Вместе с тем, ее основной объем выглядит оригинально: двухступенчатый цилиндр под огромным полусферическим куполом.
Рядом с Мраморной церковью нельзя не заметить церковь ложновизантийского стиля - православный храм Александра Невского, построенного Александром III для себя и для своей супруги Марии Федоровны, урожденной датской принцессы Дагмар. Это – не единственный  пример датско-российских династических связей: вот ведь и мать Ленина была наполовину датчанкой (за это нам с Дании причитается, как с Латвии – за латышских стрелков).
Продвигаясь дальше в северном направлении, я вышел в парк Черчилля, за которым расположена Цитадель - крепостное сооружение XVII – XVIII веков, - земляной вал и ров, образующие контур в виде пятиконечной звезды. Внутри Цитадели расположены Комендантский дом и Гарнизонная церковь весьма скудной архитектуры; меня же заинтересовал монумент, не упомянутый в моем путеводителе, и представляющий две «ширмы», составленные из каменных стен. Первая из них состоит из двух стел, поставленных под острым углом друг к другу, и содержит Вечный огонь; во вторую, имеющую форму разомкнутого восьмиугольника можно войти, чтобы  прочитать выгравированные на стелах имена датских солдат, входивших в миротворческий контингент ООН, и погибших в самых разных странах – Сомали, Боснии, Руанде. Их оказалось  человек сорок; они умерли в чужих войнах, но соотечественники о них не забыли.
Огибая Цитадели с востока, берегом Гавани проходит променад Лангелиние. В начале променада  заметна церковь со светло-серыми стенами, отделанными белым камнем, как будто занесенная сюда с лондонского Хайгета, и это не удивительно: ее построил английский архитектор Артур Бромфильд. Рядом находится большой фонтан Гевьон, в центре которого бой-баба погоняет кнутом четырех быков, - оказывается, побуждаемые богиней плодородия, они тащат ком земли, который станет островом Зеландия: - вот как!
Минуя расположенный по правую руку порт Нордре-Тобольд, где останавливаются круизные лайнеры, я вышел к самой большой копенгагенской знаменитости – Русалочке.
Я видел десятки ее фотографических изображений, но притягательность этой скульптуры обусловлена не только ею самой, но и местом ее расположения, а его никакая фотография передать не сможет. Здесь противоположный берег Гавани, представляющий индустриальный пейзаж, отступил на расстояние два километра; - гавань уже не похожа на реку, но это – еще и не море. На берегу, где стоишь, раскинулись лиственные рощи; городские кварталы это место обошли. Здесь было бы тихо, если бы не многочисленные туристы, стоящие и сидящие на берегу; в каком-то метре от уреза воды крупные валуны сложены горкой; на верхнем из них сидит обнаженная бронзовая девушка со стройной фигурой и красивым лицом; у нее не русалочий хвост, а женские ноги, заканчивающиеся плавниками; - нет, это не шедевр, но ее широкая известность придает ей значительности, которая возрастает с каждым новым направленным против нее актом вандализма.
Я присел на береговой валун, выбрав его так, чтобы скульптура оказалась на одном уровне со мною, и устремил свой взгляд на ее лицо, как бы пытаясь проникнуть в ее мысли, и тут на меня снизошли покой и умиротворение, в чем я и усмотрел причину русалочкиной популярности.
Русалочка, как правило, является крайней точкой северного направления туристического маршрута, но я решил его продолжить, добравшись до Европейской штаб-квартиры ООН,  расположенной в крайнем северном районе Норхавн. Путь по улице Кальбрендерихавнсгаде оказался вовсе не долгим, и вскоре я вышел к бухте, на мысу которой располагается белое шестиэтажное здание ООН, занимающее специально для него намытый небольшой остров. Это здание интересно тем, что в плане имеет форму астериска – шестиконечной звездочки, а именно - *. Оно порождает интересные зрительные эффекты: если его обходить, не отрывая взгляда от «фасада», которого у него в привычном смысле слова нет, то по мере движения, одна из поверхностей будет стремительно уменьшаться, и откуда-то из его середины на тебя будет надвигаться торцовая стена дома, затем твой взгляд вдруг резко провалится до самой его сердцевины, и медленно, постепенно на тебя будет наезжать следующий торец – такой же, как предыдущий; так я и шел, развлекаясь, пока не дошел до плаката, гласившего: «Посторонним вход воспрещен» - первого и последнего, увиденного мною в Дании. Тут я опомнился; мне ли не знать, как не любят к себе подпускать все международные организации: на пушечный выстрел нельзя подойти ни к Европейскому Парламенту в Страсбурге, ни к штаб-квартире ЮНЕСКО в Париже. Я оглянулся: картина известная – международные чиновники всех цветов кожи с важным видом направлялись к центральному входу, «пикая» в турникетах своими электронными пропусками: бюрократия всех стран соединилась.
Мне понравилось место, где расположена эта контора: здание выходит на Гавань в том месте, где взгляду уже открылась морская линия горизонта.

К западу от Старого города
Отправляясь на обследование западной части города - к Фредериксбергскому замку, я сначала слегка отклонился вправо, чтобы осмотреть планетарий имени Тихо Браге –здание постмодернистской архитектуры, главная часть которого имеет форму усеченного цилиндра с секущей плоскостью, наклоненной под углом 45; к линии горизонта. Оно стоит на берегу озера Сант-Йоргенс, первого из пяти озер, цугом тянущихся широкой полосою с юга на северо-восток. Озера являются важной частью городского пейзажа; по ним проходит граница Старого города.
Вернувшись на магистральную Вестерброгаде, я довольно быстро дошел до Фредериксбергского замка, который тонул в утреннем тумане. Когда я подошел к воротам, ведущим во внутренний двор, ко мне вышла крупная женщина, одетая в военный мундир, и вежливо сказала, что в замке базируется военная академия, и я не могу быть допущен вовнутрь. Вместо этой церемонии можно было бы вывесить надпись «Посторонним вход воспрещен», но датчанам этого не позволяет культура. Более того, догадавшись, что я хочу сделать снимок внутреннего двора, вахтер приоткрыл мне ворота, чтобы они не закрывали вид.
Внутрь дворца мне все равно было не надо, а  вход в дворцовый парк был открыт. Расположенный на всхолмленной местности, парк спускается широкими  террасами, и редеющий туман сделал его похожим на голограмму из  фильма Сокурова «Отец и сын».
От Фредериксборга я направился на юго-восток, к архитектурному комплексу пивоварен Carlsberg, занимающему целый микрорайон. Наиболее эффектный вид он имеет с улицы Ню Карлсберг Вей, буквально зажатой между его постройками. Мало того, что она смотрится узким ущельем между вздымающимися ввысь кирпичными стенами, - она еще перегорожена двумя башнями с проходными арками. Эти два палаццо построены в стиле, подражающем итальянскому Ренессансу, но в него столько всего намешано: тут и «стиль модерн», и историзм, и декаданс, и неоготика, что было бы уместней говорить о «стиле Карлсберг». Его характеризует изобилие декоративных элементов, самыми известными из которых являются четыре каменных слона, над которыми над улицей парит Слоновая башня. Это сооружение – самое причудливое во всем комплексе. Во-первых, каменные слоны одеты в мраморные попоны, на которых изображены солярные символы – свастики; у слонов - грустные человеческие глаза. Во-вторых, его четвертый этаж обегает галерея с аркадой на высоких тонких колоннах; в галерее стоят две человеческие фигуры, изваянные из мрамора – мужская и женская; видимо, - это изображение хозяев предприятия. В-третьих, он осенен сильно вытянутою вверх кровлей – это высокий цилиндр, увенчанный куполом со шпилем, а над карнизом, по всем четырем углам башни возведены декоративные торчки, в малом масштабе имитирующие ее цилиндрическую кровлю.
Второе здание, стоящее поперек улицы, называется Дипилон (Двойные ворота), так как сквозной проход обеспечивается через две рядом расположенные арки. Оно выполняет функцию часовой башни, и с входной стороны украшено бронзовой скульптурной группой, окружающей часовой колокол. На ее тыльной стене изображены городские типы рубежа веков.
Если говорить обо всей территории комплекса, то всюду проявилась тяга его создателей к крайней орнаментальности – куда ни глянь – повсюду круглые башенки, беседки, человеческие фигурки, звериные морды, розетки, и прочая всячина. В общем, здесь не соскучишься!
В северо-западной части Копенгагена я, еще находясь в Москве, наметил для посещения церковь Грюдтвега – памятник экспрессионистской архитектуры начала XX века. Хотя ее фасад бросается в глаза прямо со страницы Википедии (британской), в моем путеводителе (довольно подробном) этой церкви вообще не оказалось. Тогда я ее нашел в Google Earth, и увидел, что она находится на городской окраине, представленной в путеводителе только мелкомасштабной картой, на которой город предстает лишь сеткой необозначенных линий. Однако совместив ее с Google’овским изображением на экране, я обозначил на карте местоположение церкви Грюндтвига, и обвел жирной линией улицы, проложив путь, которым пойду. (Я установил для себя незыблемое правило: чтобы освоиться в незнакомом городе, нужно его весь обойти пешком).
В первый раз я столкнулся с трудностью обнаружения церкви Грюндтвига, когда находился на смотровой площадке Круглой Башни. Руководствуясь своею картой, на северо-западе, вблизи линии горизонта я увидел силуэт большого храма. Чтобы проверить себя, я обратился к двум девушкам датского вида: - «Не это ли церковь Грюндтвига?», - и показал направление. Этим я их привел в замешательство, так как там, куда я показывал, они, похоже, ничего не увидели. Я их оставил в покое, но, когда уж собирался спуститься вниз, девушки меня остановили, сказав, что нашли церковь Грюндтвига, и подвели к схеме, на которой стояла стрелка с надписью “Grundtwig’s Kirke”. Так я смог убедиться, что мой план посещения храма верен. Правда, меня  смущало, что местные девушки своими молодыми глазами храма так не увидели, - здесь намечалась некая проблема. «Ладно» - сказал я себе – «поспрошаю местных».
С этим же в Дании нет никаких проблем – она фактически является двуязычной страной. Помните шутку: «Америка – ну, очень культурная страна! Представляете: все поголовно, - даже маленькие дети - говорят по-английски!» То же самое без всяких шуток можно сказать про Данию.
Утром следующего дня я направился к церкви Грюндтвига, и, руководствуясь линией на карте, бодро прошагал полтора часа, и уже собирался идти дальше, как меня вдруг осенило, что мне уже было бы пора оказаться поблизости от церкви, и, учитывая размеры, ее должно быть видно. Настало время наводить справки у прохожих. И тут я понял свой промах: если в центре города еще встречаются отдельные прохожие, то здесь, на окраине, их было совсем не видно.
Дело в том, что Дания – это страна велосипедистов. Даже на широких проспектах, пересекающих Копенгаген, автомобильное движение – жидкое. Зато, по специально выделенным полосам сплошным потоком мчатся потоки велосипедистов, в своих обтекаемых шлемах похожих на инопланетян. Около любого учреждения, будь это министерство, магазин или кафе, сотнями машин ощетиниваются велосипедные стоянки. В пригородных электричках на каждом втором вагоне белой краской нарисован огромный велосипед; в их салонах большая часть пассажирских сидений убрана, и заменена загоном для этих машин. На велосипедах закреплены разнообразные навесные устройства для перевозки клади и детей, хотя зачастую можно видеть, как рядом с велосипедистом - отцом на детском велосипедике едет сын. Весьма популярны трехколесные велосипеды с большим ящиком, расположенным впереди. В нем возят различные грузы, малолетних детей и собак. Находясь в Копенгагене, я не боялся, что меня собьет автомобиль, - я боялся попасть под велосипед.
Так вот, выйдя на пересечение двух автомагистралей, и испытывая желание задать вопрос о своем местонахождении, я видел перед собой лишь толпу велосипедистов, зловеще набухавшую перед светофором в ожидании зеленого света, и ни одного пешехода. И вдруг в ста метрах справа от меня что-то шевельнулось: человек вылез из своего автомобиля, и куда-то направился. Я бегом бросился ему наперерез. «Где находится церковь Грюндтвига?» - выпалил я, переведя дух. «Это отсюда далеко – километров пять вон там» - сказал мужчина средних лет, махнув рукою мне за спину, -туда, откуда я пришел». В унынии поплелся я назад, пытаясь понять, когда была совершена ошибка. Но тут меня обогнала девушка – тоненькая голубоглазая блондинка. «Где находится церковь Грюндтвига» - спросил я ее с надеждой, что все не так уж безнадежно. «Сейчас посмотрю» - сказала девушка, и углубилась в свой смартфон. «Идите по этой улице» - она показала на магистраль, идущую поперек улице, по которой я пришел – «потом поверните направо, и пройдите туда» - тут снова она показала направление, откуда я явился. «Как так?» - удивился я, но здесь девушка меня перебила: «Извините, подошел мой автобус, а то я опоздаю в школу» - «Что Вы, что Вы, конечно» - пробормотал я, а сам подумал: «Угораздило же меня пристать к школьнице!» Дело в том, что я зарекся заговаривать со школьниками, дабы меня не обвинили в педофилии.
Тем не менее, я воспользовался рекомендациями акселератки, и пошел по поперечной улице. Прошагав около километра, я начал беспокоиться: когда мне поворачивать направо? Кругом лежал пригород: добротные одноэтажные дома на одну семью с лимузинами в палисаднике, и ни души! Спросить некого. Вдруг в поле зрения возникла мужская фигура: джогглер, брюнет среднего возраста с брюзгливым лицом и глазами навыкате, одетый в спортивный костюм, остановился на пустынном перекрестке, дожидаясь зеленого сигнала светофора. Пользуясь состоянием его неподвижности, я к нему подошел. «Извините, пожалуйста, где находится церковь Грюндтвига?» «Сейчас посмотрю» - сказал джогглер, и углубился в свой навигатор. Покопавшись в смартфоне, он почему-то занервничал, и сказал: «Это отсюда очень далеко!» «Будьте добры, покажите на этой карте, где я?» - и я протянул джогглеру свой путеводитель. Едва в него взглянув, он рявкнул: «Вы за пределами этой карты!», и побежал прочь трусцой.
Что мне теперь оставалось делать? Пока я еще помнил, каким путем сюда пришел, я поплелся обратно. И тут до меня дошло: пожилой копенгагенец был раздосадован, что я отвлек его от джогглинга, и потому мне всего этого наговорил; надо все же как-то пробиться к церкви Грюдтвига, а то обидно.
Тут я дошел до перекрестка, на котором, ожидая светофора, остановилась велосипедистка, молодая женщина в огромном шлеме. «Извините, пожалуйста, где находится церковь Грюндтвига?» - обратился я к ней умоляюще. «Идите в этом направлении» - показала она вдоль улицы, по которой приехала – «потом поверните направо». «Не может быть» - произнес я обреченно – «я оттуда только что пришел» «Но я там раньше жила, и мне ли не знать?» - возразила женщина обиженно. Тут зажегся зеленый свет, и она уехала, а я продолжил свой путь. Когда мне повезло, и я перехватил еще одного прохожего простецкого вида, и повторил свой вопрос, он привычным движением вынул смартфон, что-то там высмотрел, и стал мне объяснять, но он забыл, что вопрос ему был задан по-английски, и говорил на датском (датский похож на немецкий, но в нем другие интонации, и отсутствует нёбное «р»), но под конец махнул рукою в том же направлении, что и молодая велосипедистка. Тогда я сдался, и послушался, хотя был уверен в своей правоте. Пройдя с полчаса, я встретил молодого мужчину с детской коляской. «Тысяча извинений, но где находится церковь Грюндтвига?» «Проще простого» - ответил молодой отец – «идите по этой улице, и Вы ее увидите направо, в конце аллеи». Поблагодарив приятного молодого человека, я поспешил воспользоваться его советом, все еще не веря, действительно ли увижу именно церковь Грюндтвига, а не какую-нибудь другую. Но вот по правую руку открылась прямая парковая аллея длиною с километр, в конце которой я увидел фасад именно церкви Грюндтвига - в том не было ни малейших сомнений. И я быстро пошел по почти безлюдной аллее, на которой в отдалении маячил одинокий силуэт удаляющейся женской фигуры, одетой в черное. Любуясь постепенно приближавшейся  ко мне удивительной церковью, я недоумевал: чтобы ее увидеть в этом ракурсе, правое должно было поменяться на левое. Неужели я заблудился в пространстве, и угодил в точку ветвления многомерного пространства, попав на поверхность типа  листа Мёбиуса? Или это вне всякой науки, а просто самая обычная чертовщина? И тут мне вспомнилось, что предчувствия  подобных происшествий характерны для произведений датчанки Карен Бликсен. Вот пример: «Загадочные силы орудовали в ночи. Чувство это было так отчетливо и неодолимо, будто ледяною рукой ему провели по темени» или «Крепость и бодрость воздуха пахли смертью»   (Карен Бликсен Пир Бабетты. Изд. «Известия» ИЛ, М., 1990). Может быть, автор моего путеводителя потому и не включил в него церковь Грюндтвига – от греха подальше, так как здешние места имеют недобрую славу? Может быть, по этой же причине девушки на Круглой Башне не увидели храма? Кстати, когда я должен был бы поравняться с одинокой женской фигурой, на аллее ее не оказалось…
Тем не менее, когда я обдумывал данное происшествие уже в Москве, после окончания поездки, то склонился к версии о моем прохождении через сингулярную точку. В этом меня убедил просмотр только что вышедшего в прокат датского фильма Хлинюра Палмассона «Зимние братья», действие которого происходит в какой-то глухой складке датского пространства-времени, давно и безнадежно потерянной; видимо, такие явления в Дании – не редкость.
Но вернемся в Копенгаген. Дойдя до конца аллеи, я в восторге остановился перед фасадом церкви Грундтвига.  Она как бы высечена из цельной каменной скалы; её грандиозный фасад и боковые стены осенены треугольными и стрельчатыми фронтонами, украшенными вертикальной рельефной штриховкой. Это придает зданию сходство с колоссальным орг;ном. При виде храма в душе раздается мелодия, торжественная и роковая!
Интерьер церкви для осмотра недоступен, но мне хватило и ее великолепной внешности.
Вернуться я решил на городском автобусе; направление к центру оказалось противоположным тому, что я предполагал. Уже не доверяя своей способности к ориентировке, я спросил шофера, где мне сходить, чтобы попасть на вокзал. «Автобус делает остановку на Центральном вокзале. А Вы из какой страны?» - поинтересовался он. - «Из России» - «Нет, по-русски я не говорю» - сказал шофер  с тенью сожаления. Обратный путь против ожидания занял немало времени. Наконец, по внутренней связи прозвучал голос шофера: «Следующая остановка – Центральный вокзал. Спасибо!» Последнее слово было произнесено по-русски.

К югу от Старого города
Моя экскурсия в южную часть Копенгагена началась с переправы через Гавань в самой узкой ее части - по мосту Лангебро, с которого открывается великолепный вид на Черный алмаз, представляющий Слотсхольмен в качестве его оправы. По бульвару Амагер я с юга обошел весьма декоративный Городской ров, потом пересек его по улице Амагенброгаде, и вышел к церкви Спасителя (конец XVII века), чья колокольня напоминает поставленный на головку шуруп, как бы имея винтовую нарезку. Это объясняется тем, что винтовая лестница, ведущая наверх колокольни, вынесена наружу ее конической кровли. Такая архитектура соответствует рисункам, изображающим в средневековых европейских рукописях Вавилонскую башню.
Мельком осмотрев церковь, я устремился к лестнице, ведущей наверх колокольни. Первая часть подъема, проходящая внутри прямоугольной части башни, ничем не отличается от десятков других, на которые мне довелось забираться, зато выход на его коническую часть одарил меня впечатленьем уникальным – по мере того, как я подымался по лестнице, вид города все время оставался передо мной, отъезжая вниз и вращаясь вокруг крыши колокольни, которая непрерывно сужалась. А когда она стала совсем уже тонкой, стали сужаться и лестничные ступени, и настал момент, когда даже мой тощий организм уже не мог поместиться в узкую щель между перилами и кровлей, и поневоле пришлось остановиться, хотя надо мною еще оставался последний виток, в конце которого между крышей и перилами было даже невозможно просунуть и ладонь. С верха колокольни, с эфемерной площадки, город предстал, как из кабины аэростата: Гавань, Черный алмаз, Кристиансборг, Амалиенборг. Особенно эффектно отсюда выглядела Опера.
Спустившись вниз, я направился в Кристиансхавн, перейдя по мосту одноименный канал, превращающий этот квартал в остров, расположенный между Слотсхольменом и Амагером. В Кристиансхавне я не смог обойти вниманьем церковь Кристиана,- очень уж удачно она расположена на местности, да и интерьер ее необычен, напоминая театр – с партером, ложами и галеркой  откровенно секулярного стиля. Идя по главной улице – Странгаде – я вышел к Министерству иностранных дел, часть стен которого покрывают вертикальные ребра, а гладкая часть – увита плющом. Все подходы к МИДу были напрочь забаррикадированы колоссальной велосипедной стоянкой.
Странгаде знаменита своими пакгаузами, превращенными в современные общественные пространства. Примером является Гаммель док, где располагается Датский архитектурный центр. Осмотрев расположенный рядом с ним модернистский Дом архитекторов с его черной стеклянной стеной, я покинул Кристиансхавн чтобы отправиться в Христианию.
Долго искать ее не пришлось – стоило мне только выйти на улицу Принсессегаде, как я увидел, что вся ее правая сторона донельзя обезображена граффити. Так обозначена граница этого не признанного государства. Рядом со знаменитым Блошиным домом находится главный вход в эту «страну». Он обозначен шутовскими воротами, на одной стороне которых написано – «Христиания», на другой – «Здесь вы входите в Европейский союз». Сразу за входом расположена базарная площадь, заставленная лотками и палатками, торгующими предметами, которые я бы назвал сувенирами – одеждой, шляпами, украшениями, сумками, которых, на мой взгляд, ни один нормальный человек на себя никогда бы не надел – даже в шутку. Здесь же стоит большой щит со знаками, которые запрещали то, чего люди на публике и так никогда не делают (прошу прощения, но даже для упоминания этих действий не хватит и 18+). То, что запреты здесь строго соблюдаются, я убедился на примере знака «Запрещено фотографировать». Когда я попытался всего лишь сделать снимок павильона крытого рынка, - черного цвета с ярко-красной кислотной окантовкой, отовсюду раздались гневные голоса, - я стушевался, и мне не набили морду, хотя, судя по выражению лиц, это было вполне возможно.
Здесь же, в центре Христиании, расположено вполне нормальное большое кафе. Люди ведут себя так же, как в Европейском союзе, да, в общем, и выглядят так же. За соблюдением запрета на торговлю и открытое потребление наркотиков следит датская полиция в штатском. Ощущения, что ты находишься в притоне – нет.
Дальше я отправился побродить по этой стране, занимающей обширный парк, расположенный между Принцессегаде и Городским рвом. Здесь проложены улицы, застроенные деревянными домишками, которым специально придан вид временных построек; около них расположены маленькие палисадники, на которые выставлена напоказ вся жизнь  здешних обитателей; они соревнуются в том, чтобы представить свой быт, как можно чудней, проявляя недюжинную изобретательность – часто я не мог догадаться о назначении увиденных мною предметов. И главное – все должно быть покрыто граффити кислотных тонов. Автомобили по Христании не ездят – только велосипеды и ручные тележки (мотоциклы разрешены, но только для граждан Христиании). Дома располагаются не только вдоль улиц, но в любом месте, в том числе, на берегу Городского рва. Идешь по парковой тропинке, и вдруг перед тобой возникает дом-скворечник, который непонятно, на чем стоит; или дом-восьмигранник, или дом, как шалаш, состоящий из одной крыши; главное: только бы выпендриться!
Вообще-то в середине октября в Дании погоде полагается дождливость, но осенью 2018 года в центральной Европе стояла сильная засуха, и было тепло: днем температура доходила до 20 градусов. В таких условиях жизнь в Христиании представлялась приятной и беззаботной, но вот зимой…
Походив по лагерю этих великовозрастных скаутов (некоторые здешние жители –преклонного возраста), я пришел к выводу: эта хипповая коммуналка мне не по вкусу – будь моя воля, я бы этих леваков разогнал.
Покинув Христианию, я направился к одной из главных достопримечательностей Копенгагена – Опере. Колоссальное здание, содержащее шесть основных сцен, (не считая вспомогательных), занимает островок Докен, отделенный от острова Хольмен нешироким каналом. Характерной чертой здания, спроектированного архитектором Хеннингом Ларсеном, является выпуклый остекленный фасад, над которым парит, закрывая полнеба, исполинский козырек. Эстетические качества проекта лучше всего поддаются оценке при взгляде издалека – особенно со стороны Амалиенборга, с которым Опера стоит на одной оси. Находясь поблизости, зритель не может выйти из потрясения, вызываемого масштабом этого сооружения – оно представляется едва ли не космическим объектом, чему способствуют его строгие геометрические формы.
Я провел мысленное сравнение трех современных оперных театров, выходящих на море: в Сиднее, Осло и Копенгагене. Сиднейская опера сразу выпадает из рубрики – «театральные сооружения», попадая в категорию: «фантастическая архитектура»; сравнение опер Осло и Копенгагена пальму первенства отдает последней, так как ее модернизм вырастает из архитектурной классики.
Осмотрев Оперу (снаружи – в интерьеры не было допуска), я решил завершить ознакомление с современной архитектурой города, направившись на его южную окраину, где сейчас располагается Копенгагенский университет.
Университетские постройки представляют собою отдельный город, составленный из зданий простой геометрической формы, расставленных по отношению друг к другу под такими углами, что отражения от их остекленных фасадов вовлекают зрителя в оптическую игру. А когда на их фоне по высокой эстакаде проносятся легкие белые трехвагонные поезда метро, напрашивается сравнение с футуристическим городом из фильма Фрица Ланга «Метрополис».
Еще одно удивительное здание виднеется на горизонте к юго-западу от Университета: кверху его периметр значительно расширяется, что озадачивает, так как бросает открытый вызов силе тяготения.

Хельсингер
То, что Шекспир местом действия «Гамлета», сделал Данию, могло объясняться случайными причинами. От своих знакомых – бродячих актеров, - он мог узнать о королевском дворце в Эльсиноре, который в конце XVI века прославился своей роскошью на всю Европу. Но эта случайность сообщила Эльсинору притягательность знакового места, перед которой я устоять не смог.
После часа езды по зеленой датской равнине, подернутой золотом теплой осени, поезд остановился в Хельсингере (так Эльсинор произносится по-датски). Пройдя низким, совершенно плоским морским берегом несколько минут, я увидел замок Кронборг, расположенный на небольшом возвышении на морском мысу, окруженный двумя рядами мощных фортификационных сооружений, так что даже сейчас он кажется неприступным из-за каменных брустверов, и наполненных водою рвов.
Ренессансный дворец величественно красив; особенно хороши двухэтажные мезонины с треугольными фронтонами, периодически прерывающие монотонность высокой двускатной кровли, а восьмигранным башням пришлись очень кстати ажурные барочные завершения.
Но войдя на территорию замка, я был неприятно поражен представшим мне в нем разнузданным балаганом: повсюду толклись полчища статистов, бряцающих бутафорским оружием, одетых в камзолы кричащих тонов, широкополые шляпы с перьями, ботфорты со шпорами, и множество женщин в чепцах и платьях с кринолинами, причем некоторые почему-то на ходулях; ряженых; здесь было в разы больше, чем в лондонском Тауэре, хотя и там – перебор. То же самое наблюдалось в дворцовых интерьерах – переизбыток бутафории, и всюду таскаются ряженые с усталыми от своей поденщины лицами. Зачем устраивается эта дешевка? Чтобы создать атмосферу XVI века? Но это невозможно! Для этого нужно было бы в наше время вернуть ощущение смертельной опасности, грозящей тебе отовсюду. А это кому-нибудь нужно? Вряд ли! Значит, - это лишь пошлость и безвкусица.
В интерьерах дворца меня заинтересовала лишь фотовыставка, посвященная спектаклям: «Гамлет», сыгранный в интерьерах Кронборга.
Вот - Майкл Редгрэйв; он играл главную роль в постановке театра Олд Вик, гастролировавшего в СССР в пятидесятых; его телевизионная трансляция впервые меня познакомила с великой трагедией; вот Лоуренс Оливье в роли Гамлета с Вивьен Ли в роли Офелии – они были у нас так популярны, что воспринимались, чуть ли не как наши отечественные актеры; вот – Пол Скофилд, Джон Гилгуд, Ричард Бёртон – другие незабываемые гамлеты.
Но самым моим сильным впечатлением, полученным в замке, стал вид пролива Эресунн  со смотровой площадки наверху дворца. По мере того, как взгляд, оттолкнувшись слева от линии горизонта, устремляется к центру пейзажа, поверхность моря постепенно сужается, сжимаемая приближающимися друг к другу берегами острова Зеландия, где стоит Кронборг, и Скандинавского полуострова, где расположена Швеция. Сузившись до минимального расстояния в четыре километра, пролив начинает расширяться вправо, пока снова не упрется в морскую линию горизонта. Пролив Эресунн, о котором ты в детстве узнал из учебника, изображенный на географической карте в виде тоненькой щелки, - вот он перед тобой! Меня всегда интриговали картины впервые увиденных означаемых тех знаков, которые были мне известны с детства.
На обратном пути я сошел с поезда на станции Хумлебек, чтобы посетить один из лучших в мире музеев современного искусства - Луизиану, расположенный на берегу Эресунна. Музей занимает несколько двухуровневых павильонов, соединенных в кольцо остекленными галереями. В окруженном этим кольцом саду, являющемся экспозиционной площадкой под открытым небом, размещены скульптуры Генри Мура, Жана Арпа, Дюбюффе, Колдера и многих других.
Постоянная экспозиция разнообразна и обильна; в ней выделяются: инсталляции Яёи Кусама и Ясуоки Аниши, подвергающие серьезным испытаниям наша воспринимающую способность, полотна датчанина Пера Киркеби перекрывающие диапазон от фигуратива до абстракции, бесподобный «Опус Нормандия» Ричарда Мортенсона, занимающий целый зал, «Цветные круги» Олавюра Элиассона, собрание абстрактных картин Асгера Йорна (все эти художники тоже из Дании). Здесь, также, обильно представлено американское искусство: Энди Уорхол, светописец Дэн Флавин, концептуалист Сол Левитт, абстракционист Фрэнк Стелла, минималист Доналд Джадд, и многие другие; среди французов много Ива Кляйна, но есть и Пикассо, и Сезар; хулиганистый Дитер Рот и рафинированный эстет Йозеф Алберс представительствуют от немцев; изобретательный Франц Вест и жутковатый Арнульф Райнер – от австрийцев. Имеется, также, глубинная классика XX века – Джакометти, Френсис Бэкон, Энтони Гормли.
В музее была развернута обширная временная выставка «Луна», на которой в исполнении механического рояля рефреном звучала Лунная соната с  12-тоновыми вариациями. Здесь были приведены высказывания на лунную тему Макса Эрнста, Сальвадора Дали, Эдварда Мунка, Марлен Дюма, а также мечтания на темы космоса Алисии Кваде и Кики Смит, наряду с огромным количеством познавательного естественнонаучного материала, относящегося к нашему небесному спутнику.
Пользуясь кольцеобразностью экспозиции, я один за другим накручивал обороты, всякий раз заглядываясь на вид Эресунна, открывавшийся из одной из галерей, пока не заметил, что он густо потемнел, так как спустилась ночь, и тогда покинул музей: завтра мне предстоял обратный путь домой.

Заключение: датчане
Современные датчане, как и все скандинавы, происходят от викингов, - мореплавателей и воинов, некогда терроризировавших всю Европу. Максимального могущества Дания достигла в начале Нового времени, когда играла ведущую роль в унии со Швецией и Норвегией – она была империей, охватывавшей не только Скандинавию, включая Исландию и Гренландию, но и германские земли, - Гольштинию и Померанию. Но потом у Дании дела пошли плохо – империей в Скандинавии стала Швеция, отобравшая Норвегию, а Гольштинию и Померанию забрали немцы, и заодно захватили бы всю Данию, но страна, ставшая маленькой, как ложе Дюймовочки, ощетинилась множеством крепостей, и устояла, как Стойкий Оловянный Солдатик. При этом она смогла сохранить за собой Гренландию, где правила Снежная королева. История отучила датчан от имперских амбиций, привив им заботу о том малом, что они имеют, стремление к совершенству в своем деле, и толику коллективизма, необходимого, чтобы выжить в неблагоприятных условиях.
Опираясь на свой опыт наблюдений, впрочем, весьма ограниченный, попробую сравнить датчан с их соседями. Шведы в этой связи выглядят аристократами – им свойственна надменность и подчеркнутая сухость в обращении; датчане держатся много проще. Норвежцам присущ критический взгляд на окружающее, и легкая ирония – это тоже взгляд свысока, но закамуфлированный; этих черт у датчан я тоже не заметил. Больше всего жители Дании отличаются от немцев; последние, особенно в Пруссии, имеют склонность надзирать за строгим соблюдением порядка, и всех учить жить – вот этого датчане лишены напрочь. По своему поведению больше всего они похожи на голландцев: такие же спокойные, уравновешенные, интеллигентные  люди, но между ними имеются заметные этнические отличия – у датчан лица, как правило, круглее, черты лиц – мягче, и они, по преимуществу, темноволосы.
До сих пор датчане держались тихо, стараясь особенно не обращать на себя внимания, но постепенно их амбиции возрастают, что, например, проявляется, в явлении такой выдающейся личности всемирного значения, как Ларс фон Триер, который от скромности не помрет, в постройке здания Копенгагенской оперы, которым они всем утерли нос, и в размещении в Копенгагене европейской штаб-квартиры ООН – тоже недурная заявочка. Что-то мне подсказывает, что викинговская закваска датчан еще себя покажет!
                Октябрь – Ноябрь 2018 г.