Эх, ты!

В эту ночь снимали долго, до рассвета, но – то ли люди уже привыкли к такому перевёрнутому режиму, то ли сыграло свою роль изменение темпа съёмок, - в этот раз всё шло легче и быстрее.

Снимали в основном отдельные крупные планы; один за другим освободившиеся люди выходили из храма и шли через дорогу на базу – сдавать костюмы и реквизит. Не было сутолоки и неразберихи, от которой группа уставала больше всего. Три автобуса стояли в ожидании и по мере заполнения отправлялись в Умань.

И вот всё закончилось. Рабочие и студенты-актёры собирали аппаратуру. Последний автобус заполнялся людьми.

Надя едва отвоевала местечко для Павла – то один хотел пристроиться, то другой, а вчерашняя компания с галёрки в несколько голосов звала её к себе. К Наде пристал какой-то подвыпивший «предсказатель», и только она его выпроводила, как в автобус вошёл Паша.

– Всё, трогай, – сказал он водителю, – остальные на машинах.

И он сразу направился к ней. Пока он шёл, Надя почувствовала, как радостно забилось её сердце, и удивилась себе самой. Что ещё за сюрпризы?

Он сел к окну, от которого тянуло холодом. Зато ей теперь стало значительно теплее.

– Спать хочу! Я эти дни мало спал. У тебя есть чего-нибудь под голову?

Но у неё ничего не было. Вскоре автобус остановился, и Паша пошёл руководить разгрузкой ящиков. Надя наблюдала в окно. Он был такой деловой, сосредоточенный.

Пока его не было, чьи-то добрые руки передали ей подушку. Паша вернулся, и она отдала подушку ему.

Надя чувствовала, что за ними наблюдают, но ей это было всё равно. Она не привыкла придавать особого значение чужому мнению. Главное, что ей сейчас было с ним хорошо. Почему-то она боялась, что он может передумать и не сесть с ней рядом, ведь на этой первой остановке вышли жители окрестных селений, и в автобусе освободились места. Но он вернулся.

Паша положил под голову подушку, устроился поудобнее, закрыл глаза… но уснуть не мог. Всем своим существом он чувствовал её близкое присутствие. Острота этого чувства была такой новой, необычной, она сметала на своём пути всё – и усталость бессонной ночи, и сон, и прежние привязанности. Что за хрень!

Надя долго сидела с открытыми глазами. Потом закрыла их, надеясь, что уснёт. Но ей было неудобно… Время шло, а она мучительно боролась с желанием положить голову ему на плечо. Пашкина реакция её не волновала, но… «Будет это изменой по отношению к Кидану или нет?» – рассуждала она про себя. Почему-то ей этого так хотелось! В конце концов, она решила, что это не измена, и её кудрявая, похожая на одуванчик, голова опустилась на Пашкино плечо. На несколько секунд он перестал дышать. Она обхватила его руку выше локтя своими руками, но потом убрала их. Вопреки её ожиданиям, ей вовсе не было удобно на его плече, и она снова села, как прежде.

Паша приподнялся.

– Тебе тоже дать кусочек подушки?

– Нет, ты лучше сядь так, – она его повертела, он покорно слушался. Он слишком уж старался для неё, и она попросила:

– Ты сядь так, чтобы тебе было удобно.

– А я что делаю?

Оба они разговаривали совершенно не сонными голосами, и Надя заметила, как у него в этот момент блеснули глаза – обжигающим сухим и горячим блеском.

Наконец они устроились. Теперь ей было тепло и хорошо, и она задремала.

Шумел мотор, молодёжь на галёрке сморил сон. Все угомонились.

Пашка не спал. Чувствуя на своём плече эту незнакомую приятную тяжесть, он хотел одного: чтобы они ехали, ехали – и никогда не приехали. Но тут за окном в рассветном полумраке замелькали огни фонарей и пустынные сонные улицы – они въехали в Умань. Уже? Так быстро? Двухчасовая дорога промелькнула как один миг. В салоне включили свет.

– Зачем? – возмутилась Надюшка.
– А что, тебе не нравится со светом?
– Нет, у меня глаза сонные, а так я сейчас проснусь.
– Вот и хорошо, а то попадёшь в какой-нибудь другой номер.
– Ну, и что?
– А потом проснёшься в другом номере.

Он с сожалением думал о прошедшей ночи и о предстоящей поездке в Киев. Дела-дела, для него отдых на этом закончился. Он проводил её, полусонную (так и брела с закрытыми глазами) до дверей номера и пошёл к себе – захватить кое-какие вещи, документы, которые надо было передать в Киев, и водительские права.

Засыпая, она думала: «Кидка, прости меня! Я тебя сейчас совсем не люблю и не думаю о тебе. Я не хочу влюбляться в Пашку и не хочу, чтобы между нами что-то было, но когда он рядом, мне приятно».

Перед глазами проплыло Пашкино лицо и его большие руки с отсутствующей линией здоровья. «Первый раз слышу, чтобы девчонка говорила, что любит своего будущего мужа», – вспомнилось ей. А теперь он должен сказать: «Эх, ты!»

Дорога-13