Абордажная сабля рубит канаты

               
 Все любят сказки. Даже я - истрёпанный жизнью и абордажами пират.
Времена меняются, перетекают. ... Вот я - охранник в "обменнике". На ремне вместо сабли нащупываю резиновую дубинку? Бывает, отключусь.
... Бегу вдоль борта к шлюпке. Судно кренится,  идёт ко дну. Вдруг, в ладони  ручка от саквояжа, который с чем-то неимоверно ценным катится по палубе! Понимаю, надо  бросать: шлюпка  отваливает! Не могу. Вдруг успею? Что решит жалкая секунда! Грохаюсь на четвереньки,  вот-вот дотянусь. Меня сбивают, наступают  кованными каблуками на пальцы! А я всё тянусь, а  толкотня и удары  бесконечны (и откуда, на жалкой шхуне такая прорва  народа?).
- Тварь! Зараза! Кашалот!
На слове "кашалот",  вздрагиваю, оглядываюсь: зачем  я здесь?

... У меня внуки. Которые считают меня обычным дедушкой (как у всех!). Я же смотрю на них и на своих взрослых дочерей, как на невероятное чудо!
 Как если - подняли меня в бочке из каторжного рудника, надели чистую рубаху.
- Вот, отпускаем тебя в общество, веди себя прилично! Ни чем не выдай, что ты бывший пират!
... Держусь скрытно (в обыденной жизни), но бывает проколюсь: отчего-то сказки мои пугают детей? Ладно, внуки - те, уже, свыклись с моими причудами. Зато мелюзга дворовая после родителей допытывает до белого каления... А что я сказал?
- Ну, имеет каждый город своего предателя!
 Так ведь, не надо вырывать из контекста. Меня спрашивали о троллях, я и  успокоил, чтобы не боялись:
- Тролли! - глупые. Им ни в жизнь не захватить город без изменника (очевидная вещь, самому захудалому пиратишке известная!)...
 Детки слушают распахнутыми глазами: никто теперь не предаст (а вы говорите - школа?)!  Но на этом никогда не заканчивается. С детьми вечная волынка. Так и есть! кто-то робко: "А откуда он берётся - этот ... изменк?"
- Изменник? От распущенной и бритощёкого! - объявляю торжественно, а сам поднимаюсь. Пора отчаливать, не то их бритощёкие папаши  прикончат меня.
 - Бритоголового! -  поправляюсь. Я тоже не дурак: бритоголовых пореже будет.
  Выдержать лицо (не рассмеяться). Задумчиво гляжу на кроны деревьев; перевожу взгляд, утыкаюсь в автобусную остановку. Дети зачарованно крутят головами во след.
-  А ещё в старину брили рабов наголо, - понесло меня заново. 
- А тётя? - мальчик-логик в очёчках не даст уйти. (Запомнил, про распущенную. Что ж, сам напросился, Костик...)
- Запомните - добрая тётя завсегда прибрана: в платочке  или в косу заплетённая. Только на ночь распускает. Муж расчёсывает её гребнем, песни поёт, гимны всякие!
- Гимны? - очкарик не уймётся, - Из радио?
- Сам ты, радио! Из детства! Отцы мамам поют, а дети запоминают. У твоего папы какие песни?
  Бедный ребёнок смущён. (С папашей всё ясно!)
  Меж тем, притормаживает маршрутное такси. Выгружается народ. Несколько женщин, отстоявших вахту (никак не избавлюсь от корабельного сленга), с обрывающими руки пакетами направляются к своим подъездам. Одна из  слушательниц, увидав маму, бежит ей навстречу. Мамочка улыбается,  сама такая красивая, с распущенными во всю спину волосами.

 А я думаю, пожалуй, на сегодня достаточно сказок. А то договорюсь, что придётся жить на даче...