В жизнь. Запись 6 глава 2

Глава 2. На пороге
Открылся «Первый дом юношества» на Новинском бульваре, затем «Дом подростков» в Рогожско-Симоновском районе, но Лене пока не везло, лишь изредка удавалось устраиваться на разовую работу по очистке города.
Растерял тополь белые сережки, разбросал по улице снегом, пролетело и снежное лето, и липа отцвела, разроняля свой скромный душистый цвет. На улицах появилось много дружинников «Помгола», которых называли просто «братья и сестры». Они подбирали больных и беспризорных детей, увозили в «МОНО», откуда забирали в приемники, детские дома, либо отправляли домой, на родину.
«Вести об урожае!» - надрываясь кричали мальчишки-газетчики.
«Процесс о вывозе за границу церковных ценностей»
«Речь Клары Цеткин на конференции РКП!»
«Ленин скоро вернется на работу! Он сам сказал. Скоро вернется!»
Последнюю фразу мальчишки вскрикивали особенно четко, пожалуй даже задиристо. Знай, мол, наших.
Ленин дядя — фельдшер, прислал из Нижнего Новгорода письмо маме:
«Приезжай! Тут родишь, а потом и работать устроишься. Лена в школу пойдет. Как-нибудь доживем до нового хлеба, тогда полегче будет.»
«Учиться!» Когда еще мама сможет работать, - рассуждала Лена, - а дядя мало зарабатывает. И нельзя ей отсюда уезжать! Ведь тогда она никогда не сможет Мишу найти!
Мама нервничает, но собирается. Другого выхода нет. Уже скоро… Лена тоже волнуется, бегает на биржу, старается попадаться на глаза дружинникам Помгола. Но за беспризорницу ее не принимают, потому, что она «чистенькая». Ведь Лена в доме ночует и даже на матраце, а они — где придется. Да еще подарили ей платье в котором она похожа на барышню. Старое ведь совсем износилось!
В день отъезда не зря заглянула на биржу. Шел дополнительный набор в «Дом подростков». Принимали девочек.
- Отец и мать где находятся? - спрашивает работник биржи, хмурый, на вид неприветливый человек, недоверчиво осматривая ее с головы до ног.
-Отец умер. Мама здесь, в Москве, только она…
-безработная, - понимающе кивает вербовщик. - Пусть приходит сама. Если многосемейная — по возможности обеспечим работой.
Лена пытается возразить, но ее оттесняет дородный дворник. За руку он держит девчонку в ситцевом платочке, завязанным под подбородком. На плечах у нее серый, замусоленный жакетик. Девчонка чуть косит и кажется, будто она всё время насмешничает.
- Чистая беспризорщина, - возмущенно говорит дворник. - Намедни дитю своему баранков у Нэпачей купил. Только отошел да на лавку пакет положил, чтоб пиджак застегнуть, глянул, а она уже жрет. Да еще, стерва, насмешничает!
- Нельзя так при ребенке ругаться! - сердито останавливает его вербовщик.
- Ребенок! - возмущается дворник и злобно дергает девчонку за руку. - Как к солдатам в подвал ходить, так это не ребенок. А чужие баранки жрать — ребеночек!
- Есть родители? - спрашивает у девчонки вербовщик.
- Есть. Мать в пивной сидит, отец с пропоя в постели лежит, - отвечает девчонка и насмешливо подмигивает.
- Я серьезно спрашиваю, - сердится вербовщик.
- А я откедова знаю, где они! - дерзко отвечает девчонка. - Я сама по себе.
- Кто же тебя кормит? - спрашивает он у девчонки ласково.
- Волка ноги кормят, - отвечает девчонка. - А намедни его, вон. Баранки сожрала.
Дворник краснеет от возмущения:  - Вот паскуда!
- Перестаньте! - топает вербовщик ногой под столом.
- А зачем ты в подвал к красноармейцам ходишь?
- И зайти нельзя, сразу уж. - презрительно гримасничает девчонка. - У них пожрать бывает чего.
- Как тебя зовут? Фамилия как?
- Меня? Валька Симкина.
- Так вот, Валя. Я направляю тебя в «Дом подростков». Там тебя и кормить, и одевать будут. Человека из тебя сделают. Только веди себя хорошо.
- Так задаром кормить и одевать? - насмешничает девчонка.
- И работать будешь. Немного, как несовершеннолетняя, - говорит работник биржи и протягивает ей направление.
- Я сам отведу, - перехватывает бумажку дворник.
- Попробуем! - кричит на прощанье девчонка. - Досвиданьица!
Военный в синем галифе представляет вербовщику аккуратно подстриженную девочку с челочкой.
-Отец — врач, погиб на фронте. Мать абсолютно неприспособленный человек. - Он что-то шепчет вербовщику на ухо, а девочка строго смотрит на него.
- Очень способная девочка, - говорит вслух.
- А вы кто ей будете?
- Сосед. Я в курсе. Считаю необходимым.
- Фамилия? - спрашивает вербовщик. - Имя?
У Лены мелькает «гениальная» мысль, она бросается к выходу. - Ведь у манечкиного соседа по квартире такие же галифе и фуражка с красной звездой. И даже краги, как у комиссара. Ему поверят. Только бы застать, пока не ушел он в свой штаб.
Поймала дядю Сеню Лена уже на улице.
- Помогите, а то всё пропало, - выдохнула она и потащила его за собой.
Дядя Сеня взглянул на воспаленное, потное лицо Лены, на ее округлившиеся от внутренней муки глаза и, не раздумывая, пошел за ней, потому что почувствовал: это очень, очень важно.
Вечером Лена провожала маму.
Из подвальных окон дома 12 по воротниковскому переулку веселый гул голосов. Маленькая женщина с кукольным личиком, в шляпке с перышками, проходя мимо лены обдала её неприязненным взглядом, проводила глазами до двери «Дома подростков» и резко свернула к своему дому.
- Что это она так? - поежилась Лена.
В общежитии тихо. Все работают в пакетной мастерской, что помещается в подвале. На втором этаже двухэтажного дома Лену встретила дежурная, - остроносая, коротко остриженная девочка. Несколько секунд она изучала новенькую, улыбнулась, показала на койки:
- Выбирай любую из незанятых.
Койки — деревянные козлы, на них нескоро сбитые легкие щиты. Лена потрогала туго набитый соломой тюфяк на соседней койке.
- Сейчас, пока, соломенные, - сказала дежурная, - настоящие будут, когда заработаем. Подушки — тоже соломенные. Получишь наматрасник с наперником, сама соломой набьешь в сарае.
- Зачем настоящие? - сказала Лена. - Эти же, прелесть!
И ткнулась головой в подушку.
- Поосторожней, - серьезно сказала дежурная, - еще в бане не была, а тыкаешься в чужую подушку. Не вздумай еще присаживаться на край, к козлам щиты не прибиты, грохнешься. А прелесть ли будешь завтра смотреть. Пока не обомнется вся исколешься.
- А я не неженка, - сказала Лена. - это у меня от платья вид такой, моё износилось, а это дарёное.
- Ты в нем, как кисейная барышня, - усмехнулась дежурная.

Тебя как зовут? Лена? А меня Шура. Кривцова фамилия. Иди, получай постель, Лена. На тебе иглу и нитки суровые тюфяк зашить. Сейчас тебя Катя проводит.
- Пойдем! - тоном приказа сказала Катя, бледная девочка с прямими льняными волосами и тонкими упрямыми губами.
Прежде, чем пойти в сарай она подвела Лену к подвальному окну дома.
- Мастерская тут наша, пакеты клеим для магазинов. Я враз научилась. У меня руки спорые. И ты научишься.
Но Лена увидела только миску с клейстером на подоконнике, маленькое оконце загораживала чья-то спина.
- Крендель выставилась. За ей ничего не увидишь, - сказала Катя.
- Пошли, завтра еще насмотришься.
Когда наматрасник и подушка были набиты и защиты, Катя долго еще заставляла их чистить и отряхивать:
- Чтобы грязи в комнаты не носить, - как она выразилась.
Когда же были получены постельные принадлежности и койка стала жилой, начался допрос:
- Вши есть? - спросила Катя деловито.
- Головная, может быть, только случайно… - замялась Лена.
- Понятно. Патлы срежь покороче. Там парикмахер при бане. Ему за нас деньги платют. Частый гребень имеешь? А то свой дам, не стесняйся.
- Нет, что ты! Конечно есть частый гребень! - ответила Лена.
- НУ и хорошо, если есть. А задаваться нечего. Если у кого нет и попросют — давай, только смотри, чтобы насовсем не слямзили. У нас всякий народ. А давать надо, потому если завшивеют — самому дороже. Опосля протери почищей, чтобы не осталось мелющги или гнид. Смена своя есть?
- Если имеешь чистую — опосля бани оденешь. Казенную у нас пока только беспризорницы получают. У меня всё казенное, потому мать от голоду померла, а меня подобрали.
Лицо у Кати стало жалким, тонкие губы поджались. Она сморнкулась в подол сорочки, сердито сказала:
- Ну, доставай, что ли, свое белье, ступай в баню, а то к обеду не поспеешь.
Лена вынула из плетеной корзины полотенце, смену белья, но встать не смогла, села на пол. Катя взглянула в ее побледневшее лицо, уложила на койку.
- Так и сказала бы. Сейчас на кухне хлеба возьму в счет твоего пайка.
Вошла дежурная, - Кравцова.
- Это что же ты. - бодро спросила она, - скапустилась?
Лена с виноватым видом привстала, старалась подражать бодрому тону Кривцовой сказала:
- Чепуха. Пройдет!
Но получилось вяло.
Катя принесла ломоть горячего черного хлеба, кружку воды.
- Смотри, лучше пережевывай, - предупредила Кривцова, - горячим хлебом кишки заклеить можно. А ты тоже сообразила, - посмотрела она на Катю, - голодному человеку горячий хлеб принесла.
Катя пожала плечом, но возражать не стала.
После бани она снова встретила Лену, завела в чулан. По длине широкой скамьи лежало солдатское одеяло, стоял горячий утюг.
- Снимай платье! - приказала Катя, - гладить буду.
- Зачем! Оно не мятое.
- Гнилы не спрашивают, куда им прилепиться.
Здоровое платье, - сказала, проглаживая его с изнанки. - И вроде бы даже с шерстью.
- А обменять его на простое, как у тебя, нельзя? - спросила Лена, - в этм я как кисейная барышня.
Катя по хозяйски осмотрела платье, проверила прочность материала.
- Меняем!
И стала раздеваться.
Пока Катя гладила, Лена рассмотрела на ней рубашку из сурового полотна и на груди красивую вышивку «ришелье».
- Тут выдали. А это сама, - ответила на ее взгляд Катя. - Люблю. У меня мать вышивала до того красиво!
- Поменялись? - спросила Кривцова, когда они вошли в спальню.
- Катя своего не упустит. А сейчас пойдем к заведующему, как раз до обеда успеешь.
Лена вошла в каморку, которую называли здесь важно «кабинет».
Стол, две табуретки, койка с набитым соломой тюфяком да солдатское одеяло.
- Присаживайся!
Он — небольшого роста с обострившимся от худобы лицом. Шея испорчена рубцом. При разговоре он чуть покашливает, будто в горле что-то мешает.
- Ты, значит, Лена Руднева, я — Иван Егорович Кривошеин, - приветливо говорит он. - Видишь, какие совпадения в жизни бывают! Пуля, наверно, знала мою фамилию, когда в шею метила. Кх-кх.
Глаза его улыбаются. Лена тоже улыбается. Перестает чувствовать натянутость, которую испытывает при разговоре с незнакомыми взрослыми.
- Грамотная? Класса четыре прошла?
- Да. Немного в гимназии, немного в ремесленном, а больше с сестрой бабушкиной ученицы занималась.
- Интересно. Расскажи.
- Бабушка учительница музыки была. Она от сыпняка умерла. Мы на Украине жили. Так сестра ее ученицы ко мне ходила, когда школы не работали. Только когда бои на улице шли и еще когда я в тифозном бараке лежала — не приходила. Бабушка ее сестру много лет бесплатно учила, за талант, так она в благодарность со мной занималась.
- Счастливая, - говорит Кривошеин. - Не всем выпала доля в детстве с добрыми людьми жить. Теперь послушай меня: у нас самоуправление. За работу имеете койку, одежду, питание, и, конечно, добавки от Советской власти, пока на ноги не встанете. Дом организован Красно-Пресненским райкомом комсомола. Комсомол здесь и воспитатель и главный хозяин. Девчата, здесь, в общем, хорошие. Привыкнешь.
Снизу что-то грохочет, будто бы бьют по железу палкой.
- Это к обеду, - говорит Кривошеин. - Пойдем.
Слегка похрамывая он направляется к двери.
Вместе они входят в столовую.
Длинные, непокрытые столы. Узкие скамьи. За столами сидят девчонки и нетерпеливо стучат оловянными ложками. Рядом с каждой девчонкой кусок черного хлеба. Дежурные по столовой разносят обед — пшенный кулеш с крупно нарезанной картошкой.
- Вот еще одна новенькая, принимайте, - говорит Иван Егорович. - Пока не освоится поручаю всему коллективу. Ответственная — Маша Смагина. Дежурные, накормите до сыта, с добавкой. Сами знаете, какой аппетит бывает у новеньких.
- Садись рядом со мной, - тянет Лену за рукав кареглазая девочка с коротко остриженными каштановыми волосами.
- Отойди от нее, Степка, - простуженно хрипит голубоглазая, хорошенькая как херувим девочка. - Ты рассеянная, тебе нельзя новенькую доверять. Опять платок позабыла.
Степка испуганно вытирает нос рукавом. Все смеются.
- Щербатая, - сердится Степка. И Лена замечает, что у голубоглазой нет передних зубов.
- Настя, не задирайся! - строго говорит высокая Маша Смагина.
Пропустите, - кричит дежурная по столовой, неся миски с кулешом. - Оболью!
- Кис-кис, ты что пальцы кунаешь?
- Выдумала. Что у меня вместо пальцев сосиски? И те бы от такого жара полопались, - отвечает рыжеволосая,  подстриженная под парня девочка в очках.
- Моё вам, барышня! Ты что, тоже чего-то сперла?
- Ой, Валька Симкина! - восклицает Лена.
- Садись, - строго командует Маша.
Симкина устраивается рядом с Леной и Машей, а когда Маша отворачивается, показывает ей язык.
Лена ест, а сама смотрит по сторонам. Что за люди? Будто их нарочно отбирали по всей России таких разных, непохожих.

Вспоминается гимназия. Там другие были. Гладенькие, аккуратненькие, на первый взгляд, совсем одинаковые.  Правда, на «первый взгляд». А эти сразу видно, что разные. Будто бы совсем с разных планет.
После обеда девочки пошли в зал, - большую комнату с роялем.
- У моей бабушке на Украине, когда я жила был такой же рояль, а на стене висели портреты Бетховена, Моцарта, Листа, Чайковского — сказала Лена громко, чтобы все слышали. Она гордилась своей бабушкой.
Подняв глаза, чтобы посмотреть, какое произвела впечатление, она увидела пару глаз, устремленных на нее явно недоброжелательно.
- А она кто, буржуйка, твоя бабушка?
- Что вы, она была учительницей музыки.  С утра до вечера ходили к ней ученики со всего города и больше половины из них были бесплатники, потому что если у родителей способных учеников не было средств, она говорила:
- Я не имею права его отпустить, это такой способный ребенок! А об оплате не думайте. Все равно не возьму.
Вечером она долго стояла у рояля над тетрадкой с фамилиями учеников и ломала себе голову наде тем, как составлять расписание уроков, чтобы никто не пострадал. Особенно боялась она, чтобы пострадали таланты. Бабушка и сама музыку сочиняла. Приходившие ей во сне мелодии по ночам записывала. Сочинила даже «Войну». Но тогда война была еще далеко, о ней говорили, но не слышали, и музыка получилась у бабушки похожей на громовые раскаты, переходящие в удаляющийся цокот копыт, и, затем, в грустно-торжественную молитву.
- Это красиво, но сентиментально, не жизненно, - сказал ей знакомый, молодой еще тогда композитор Глиер, к которому она ездила в Москву. - Такой доброй войны не бывает!
Но бабушка всё же любила свою «Войну» и до того, как война пришла в город — часто исполняла ее.
Когда стали стрелять на улице, уроки музыки прекратились. Но в часы затишья бабушка садилась за рояль и играла сама. Тогда казалось. Что нет никакой войны, после заключительного аккорда бабушка посмотрит на дверь, прислушается, и сейчас же раздастся осторожный стук. Бабушка скажет: «Войдите пожалуйста», дверь откроется и на пороге покажется очередной ученик.
Но пришло время, когда от холода и сырости в рояле лопнули струны и что-то внутри расклеилось, так что играть было не на чем. И тогда ни Лена, ни бабушка ни на минуту не забывали: война.
Кто-то из девочек открыл клавиатуру, стал тыкать пальцем по клавишам. Лена взяла аккорд. Девочки стали кричать, чтобы она сыграла, потому что у нее получается. И Лена исполнила вальс «Раненый орел», единственное, что ещё помнила. Все пришли в восторг.  Больше всех восторгалась девочка по фамилии Крендель. Она прижимала Лену к своему длинному широкому телу, таращила глаза, ворочала белками, тряся взлохмаченной головой и впившись в Ленину кисть граблями-пальцами кричала:
- Ай, ты представляешь! Замэчательна!
Во второй половине дня делать нечего. Говорили, что скоро в клуб можно будет сходить, но пока не в чем, мало у кого есть сносное платье и теплая одежда.
К празднику обещают выдать «обмундирование». Праздник большой, пятилетие Советской власти.
На улице дождь. В спальне плачет, размазывая по лицу слезы, девочка. Кто-то украл у неё из-под подушки кусок сахара. Девчонку обступили со всех сторон. Больше всех возмущена Маша Смагина, с длинной темной косой и очень взрослым выражением лица.
- Как только не стыдно воровать! И у кого! Кто едва на ногах держится!
- Это Пуговкина, - шепчет Лене Степа, показывая на девочку с косой, - её Пуговкой все зовут. Говорят, дед у неё уит при царе в демонстрацию.
- Она может вовсе не воровала, просто угостилась, - басит щербатая Настя.
- Помолчи, - сердится Пуговка.
- Кто она? - вопрошает Крендель.
- Сейчас скажет, - насмешливо тянет девчонка по фамилии «Варенец». Варенец держит себя на мальчишеский лад, носит кепку и плюет сквозь зубы.
- Ну, гавары, пожалуйста, - просит Крендель, обращаясь ко всем. - Даю часноэ, свой сахар отдам. Скажи, пошутыл.
- Давай сахар, скажу, что взяля, - отзывается кто-то.
Эх, несознательные, - грустно говорит Крендель и садится на свою койку.
- Наверно Кривцова уже носом учуяла, что взял, погодите, скажет, - басит Настя.
Дежурная Кривцова смотрит сердито, тонкие ноздри чуть вздрагивают.
- Настя, сними, с койки ноги, - говорит она внятно. - А ты куда, Симкина? Дождик на улице.
Валька Симкина в аккуратно повязанной светлой косынке (красной она не признает) оглядывается от двери, кокетливо оттягивает под подбородком концы косынки, тянет насмешливо:
- На кудыкины горы.
И исчезает.
- Гулять пошла, - говорит кто-то. - И куда, в дождь!
Обиженная девочка долго не успокаивается, всхлипывает. Вор не находится. И Крендель отдает вечером потерпевшей свой сахарный паек.
Приходит еще одна новенькая. Входит неуверенно, тихо, так, что не слышно шагов.
- Что же ты поздно так? - доброжелательно спрашивает Кривцова, - без обеда теперь, до ужина ждать придется.
- Ничего. Я не хочу, - мягко растягивая слова, говорит новенькая. Лицо у неё смуглое, но прозрачное, какое бывает у недоедающих людей, темные, большие и грустные глаза заплаканы.
На ужин гречневая каша-размазня с вдавленной серединкой в которой поблескивает золотистое масло.
- Добавку хочешь? - спрашивает Кис-кис у новенькой и не дождавшись ответа выхватывает у нее из под рук пустую миску.
- Добавку новенькой! - кричит она властно в кухонное окошко.
Новенькую зовут Гаянэ. После долгих слез у нее появился аппетит, но ей очень неудобно есть одной и она предлагает поделиться с соседками.
- Нет, - говорят они, - ешь сама.
А сами ждут. Не будет ли команды из кухни — добавить еще понемножечку. Но подают металлические кружки с чаем, по кусу сахара, куску серого хлеба. Кружки почему-то пахнут прогорклым маслом и чай покрыт мутноватой пленкой, но все равно вкусно.
Гаяне пьет чай с половинкой сахарного куска, а оставшуюся половинку и хлеб опускает в карман. Это для старшей сестры и брата, которых она будет навещать каждую неделю. Каждый день она будет оставлять для них часть своего пайка.
После ужина, расстелив на койках газеты. Девчонки долго и сосредоточенно расчесывают волосы частым гребнем. 
Кис-кис (она же Надя Аренкис) лежа на спине читает книгу, вышивает на тряпочке какой-то узор белыми нитками Катя. Настя о чем-то думает, глядя в потолок. Крендель, стараясь приглушить свой мощный голос, рассказывает соседке, как растерялись они с братом и сестрой и она не знает теперь, где они и живы ли вообще.
Две самые маленькие девчонки, которых здесь называют «малявки», делятся производственным опытом:
- Обхватываешь заготовки с двух сторон, вот так: большие пальцы сверху. Снизу четырьмя поддавая, а большим поглаживай сверху вниз, вот так. Когда получится веер, тогда уже палочкой гладь.
- У меня что-то не получается. Я сразу палочкой.
- Научишься, а сразу палочкой — брака много. Пакеты получаются незаклеенными или по два сразу.
В соседней комнате кто-то монотонно читает вслух, но голос заглушают взрывы смеха из дальней спальни.
- Варенец, наверно, что-нибудь врет о своих приключениях, - говорит Катя. - Грешно врать.
И строго поджимает губы.
- Ты всё своё, - вмешивается Кривцова. - Бога нет, значит и греха нет. А плохо, нечестно — бывает. Вот сегодня кто-то сахар украл, это плохо.
Катя не возражает, но по лицу видно — осталась при своём мнении.
Постепенно все укладываются, залезают под одеяла.
Жалко, что ты запоздала к открытию, - шепотом рассказывает Стёпа, глядя на Лену большими, ласковыми, как у теленка глазами, - Гостей у нас было! И от Райкома РКСМ и от Моссовета, от табачной фабрики «Габай». Парень из «Первого дома подростков» очень хорошо выступил:
«Еще недавно мы валялись на улицах, вокзалах, а теперь стараемся быть полезными обществу». - Так он сказал. Молодец, правда? А взрослый мужчина, комсомолец из Райкома, с такой интересной фамилией «Рубинчик» сказал:
«Пусть для нас будут лозунгом слова товарища Ленина о том, что молодежь должна учиться, учиться и учиться».
Стёпа ещё что-то сонно шепчет и засыпает.
Гаснет свет. Сквозь тишину доходят до слуха Лены звуки рояля. В соседнем доме кто-то играет «Ноктюрн» Шопена. Когда-то его очень любил играть Миша Вильгорский. Где же он сейчас, её лучший друг? Теперь, пока они не встретятся, она будет представлять себе. Что он где-то рядом…. - Мишенька! Мишенька! Дружочек мой!
Музыка в соседнем доме замолкла.
- Спокойной ночи, - шепнула Лена, закрывая глаза.

Конец 2 главы
#Вжизнь