Дебют

   

  Моя  мама  подарила  мне  вместе   с  жизнью  музыкальный  талант. Еще  в раннем  детстве,  я  пытался  петь.   По-видимому,  у  меня  был  хороший  слух  и   детский  дискант.  В  школе  голос  ломался  -  происходила  мутация.


      То  тенор,  то  бас,  то  фальцет -  я  так измучился,  что  в  пору  плакать.  В  старших  классах   школы  я  заинтересовался  не  только  песнями,  и,  вообще,  музыкой. 


    Это  стоит  объяснить.  Я  учился  в  1945 - 55-е  годы.  У  нас  в  комнате  висел  картонный  репродуктор.  Он  транслировал  только  одну  программу – государственную.   Это  была  агитация,  «новые»  новости  и  музыка.


    Музыка  состояла  из  трех  видов:  народная,  эстрадная -  легкая   и  классическая -  серьезная.   И  классики  было  больше  всего.   Может  быть,   мне  нравились   классические   мелодии,  я  не  помню. 

 
    Репродуктор  не  выключался,  он  работал  целый  день,  начиная  с  шести  утра,  когда  раздавался  гимн  Советского  Союза,  до  12 часов  ночи.  Неудивительно,  что  я  с  самого  детства,  не  замечая  того,   впитал  в  себя  большую  часть  мелодического   материала.  И,  когда  стал  интересоваться  музыкой,  она  возникала,  как  бы  из  небытия. 


    Особенно  мне  в  детстве  понравились  три  мелодии.  Намного  позже  я  узнал,  что  это  - неаполитанские  песни.  Как  всегда,  интерес  возник  из  чтения  книг.

      Я  читал  книги  без  разбора,  подряд.   Так  случилось,  что  я  прочел  массу  книг  о  композиторах,   пианистах  и  певцах.  Знаменитые  фамилии  звучали  во  снах  и  наяву.  По  сути  дела,  я  по  книжкам  изучал  историю  музыки.


    Будучи  студентом,  я  два  года  брал  частные  уроки  игры  на фортепьяно  и  после  ежедневных  шестичасовых  упражнений   настолько  овладел  техникой,  что  играл  Баха,  Бетховена, Шопена, Рахманинова  и   много  преуспел.

     В  мечтах,  я  собирался  бросить  инженерию  и  стать  пианистом,  но  не  решался.  И  мама,  которая    никогда  меня  ни  к  чему  не  принуждала,  не  одобрила  бы  этого  поступка.


    А  потом,  не  сразу,  а  на  третьем  курсе,  я  ощутил  едва  слышный   толчок:  кончалась  мутация.  Нестерпимо  захотелось  петь.  Я  ничего  не  знал.  Вспомнил  пленительные  мелодии  детства.


     И  я  запел.  Сначала,  неуверенно,  прислушиваясь   к  незнаковому  звучанию  голоса.  А  потом,  не  мог  остановиться,  привыкая  к  новому  ощущению.  И,  конечно,  вспомнились  с  детства  любимые  песни.  Я  физически    наслаждался   звучанием  моего  голоса,  забывая  все  на  свете:  и  коммунальную  квартиру,  и  соседей,  и  позднее  время.


 И  только  громкий  стук  в  стенку  заставлял  меня  прекращать  издевательства   над   соседями.


2

    Я  разузнал,  что  у  нас  в  КПИ  действует  студенческая  хоровая  капелла.  И  как  раз  шел  набор,  о  чем  извещали  объявления  в  коридоре .  Туда  я  и  направился. 
Постучал.  Женский  голос  ответил:

          -  «Да».
               
     Я  вошел.  Огромная  комната,  сплошь  заставленная  стульями,  посредине  черный  блестящий   рояль . За  роялем  красивая  женщина  и  высокий,  статный  молодой  человек.

      Позднее  я  узнал,  что   это  была   руководительница  капеллы  и  солист  капеллы  (через  много  лет  он   станет  ведущим  баритоном  в  Киевском  Оперном  театре  имени  Шевченко,   а  потом   его директором).  Они  вопросительно  смотрели  на  меня. 

    Я,  запинаясь,  спросил:
               
    -  Можно  попробовать  в  капеллу? 
               
     -  Конечно  можно! -  женщина  улыбалась,  -    Какой  голос? -  спросила.
               
     -  Не  знаю.
               
     -  Как  не  знаешь?  Мутация  не  закончилась?

     -  Похоже,  закончилась,  но,  может,  не  совсем.
 
     -  Спой  что-нибудь!
               
     -  Я  не  знаю.
               
     -  Стесняешься?  Молодой  еще.  Это  не  дело.  Певец   должен  быть  смелым.    Смелее! -  Не  дожидаясь  ответа,  она  кивнула  мне,  положила  руки  на  клавиши  и  начала  играть  арпеджио:    -   На  «А»,  пожалуйста!

               
    Я  начал  петь,  вокализируя  на  гласную  А,  повышая  тональность   на  полтона.   Она  остановилась  на  тональности  фа-мажор.

     -   Прекрасный   голос! -  она  улыбалась, -  теплый  тембр,  нам  подойдет.  А  ты  что  скажешь,  Толя? – обратилась  к  молодому  человеку.

               
    -   Похоже,  баритон,  -  сказал  тот,  -  партия  баритонов  пополняется.  Милости  просим  в  нашу  команду.  Он  протянул  руку,  представляясь,  -  Анатолий  Мокренко,  баритон,  солист  капеллы  КПИ, -  торжественно  произнес  он.

     Сейчас,  спустя  много  лет  эта  торжественность  кажется   смешной,  а  тогда  я  преисполнен  был  гордости.  Так  я  вступил  в  замечательный   хор, знаменитую  капеллу  КПИ.


    Мне  все  там  нравилось,  без  исключения.   Возбужденный,   я  в  первый  раз  пришел  на  репетицию.  Я  поразился  количеству  студентов,  которые  поют.  Я  насчитал  больше  сотни  хористов.  Половина, приблизительно,    -  девушки.


   Сидели  строго  по  партиям:  сопрано,  альты,  тенора,  басы  и  баритоны.     Роздали  хоровые  партии.   Ноты  я  знал  и  умел  играть  на  фортепьяно.  За  роялем  сидел  концертмейстер,  из  наших  студентов.  (Впоследствии,   Гера  Поляк,  закончил  консерваторию  по  классу  фортепьяно  и  стал  деканом   консерватории  имени  Чайковского).

      Мы  учили  Реквием  Моцарта.  Это  было  неожиданно,  и  мне   понравилось -  серьезная  классическая   музыка,  серьезный   латинский   текст. 
Петь  в  хоре  было  легко  и  просто.      Я  сидел  в  баритонах,   сзади  басы.  Я  хорошо  слышал  голоса,  хорошие  голоса,  поющие  рядом,  но  это  было  не  то,  что  я  хотел  слышать.

 
     С  тех  пор  как  я  заинтересовался  пением,  стал  посещать  нотный  магазин  на  Крещатике  и  покупать  ноты  и  книги.  Особенно,  в  букинистическом  отделе.  Там  я  купил  книгу  «Искусство  пения»   М. Виардо  и  прилежно  начал  изучать. 


     Меня  поразили  две  вещи.  Мой  голос  делился  надвое:  с  одной  стороны,  внизу  он  звучал,  как  сильный  и  грубый,  с  другой  стороны,  начиная  с  ми  первой  октавы  и  далее,  как  нежный  и  звучный   до  соль  второй  октавы.

 
     Но  неужели   это  мой  собственный  голос?  И  баритон,  и  тенор?  Так  не  бывает.  Я  обратился   к  М. Виардо  и  понял,  что  мой  голос  звучит  в  нижнем  регистре,  как  баритон, в верхнем   это  фальцет,  точнее  микст.

     Когда-то,  еще  до  Энрико  Карузо,  тенора  пели  фальцетом,  потом  микстом,  а  после  Карузо,  вернее,  после   Дювалье,   французского   певца,  певшего  грудным  звуком  в  верхнем  регистре,  тенора  поют  грудью  всё.  Я   это  понял,  а  как  добиться  этого,  не  знал,  но  верил,  что  добьюсь.  Я  хотел  всей  душой  петь  тенором.


3

    На  4  курсе  КПИ  нам  предстояла  военная  служба.  В  институте  существовала  военная  кафедра.  После  окончания  КПИ  мы  выходили  офицерами,  младшими  лейтенантами.  Пришлось   и  мне  отслужить,  но  я  не  думал,  что  будет  так  весело  и  приятно.

 
    После  окончании  весенней  сессии,   мы  отравлялись  в  лагеря,  в  действующую  военную  часть  в  городе  Золотоноша.    Мы  назывались  курсантами,  и  в  военной  части  командиры  из  них  образовали  роту.

 
     Трудности  и  неприятности,  конечно,  были.  Но  приятного  намного  больше  и  запомнилось  еще   выпуклее.  Сначала  о  трудностях.

 
     В  моей  группе,  среди  молодых  20 летних   студентов,  учились  двое  пожилых,  принятых  в  институт  по  квоте  после  армии.   Эти  студенты, в  основном,  30 летние  и  больше,  все  школьные  знания  забыли,  и   с  трудом,   кроме  марксизма – ленинизма,   постигали  науку.

      По  студенческой  традиции,  мы  помогали  им,  объясняли,  что  не  понятно,  давали  списать. 


     В  лагере,  в  роте  курсантов  этих    людей  опытных,   отслуживших  в  армии,    назначили  командирами   взводов  и  старшинами.  Как   только  они  получили  власть  над  рядовыми  курсантами,  тотчас  они  переменились: -  стали  злыми,  недоверчивыми,  жестокими.

     Куда  делась  недавняя  дружба  между  студентами,  где  мы  помогали  друг  другу,  не  исключая  «стариков»? 


    Командиры   несли  службу,  как  они  понимали: -  жестоко,  злобно,  не  считаясь  с  возрастом,  воспитанием.  Они  ненавидели  недавних  «маминых  сынков»,  но  они  забыли,  что  через  1,5  месяца  лагерь  закончится,  и  они  вернутся  к  прежнему  положению.

    А  «мамины  сынки»  вряд  ли  забудут,  те  унижения,  которые  довелось  вытерпеть  им.   Но  я  отвлекся,  возвращаюсь  к  моему  рассказу.


    Мы  тесно  разместились  в  большой  комнате  на  досках,  покрытых  тюфяками.  Настолько  тесно,  что  перевернуться  на  другой  бок  можно  было  только  вместе -  по  команде.
 
    Режим  дня, - как  в  военной  части.  Подъем – в  6 ч., а  потом,  как  по маслу:  зарядка,  построение,  завтрак,  учебные  занятия,  обед,    учебные  занятия,  свободное  время,  ужин,  свободное   время,  и,  наконец,  отбой  в  22 ч.

 
     Еда   скудная,   мне  запомнилась   только   перловая   каша.  На  завтрак  перловая   каша с  хлебом  и  с  кусочком  масла,  и  бурда  под  названием  чай.

    На  обед   суп  или  борщ,  не  разберешь,  с  гнилыми   овощами  и  неизменная  перловая   каша,  и  на  ужин  чай  с  хлебом  и  с сахаром.  Как  привыкнуть  20-летнему  мужчине  к  такому  питанию?  Не  мудрено,  что  мы  все  ходили  голодными  и  мечтали  о  еде. 
 
     Но  были  приятности.  Мы  оказались  в  роте  курсантов  вместе  с  Борькой  Дядищевым,  моим  однокурсником,  с  которым  мы  учинись  в  одной  группе.

    Дядищев  был  знаменитостью  в  институте.  Его  все  знали.  Музыкант,  он  был  родом  из  Донбасса,  баянист -  виртуоз.   Талантливый  парень.  Он  организовал  ансамбль  из  студенток,   под  названием  «Сестры  Дядищевы».   Они  хорошо  пели   и  пользовались   бешеной  популярностью  среди  молодежи.

    Поскольку,  мы  учились  в   одной  группе  и  хорошо  знали  друг  друга,  в  роте  курсантов   мы  разместились  рядом  и  спали  рядом.


4

     Вскоре  к  нам  пожаловал   большой  начальник  -  командир  дивизии,  генерал,   с  большой  свитой,  посмотреть,  как  мы  устроились.   После  официальных  построений,  речей  и  доклада  по  международному  положению,  начальники  спустились  в  народ, в специальное  место  для  курения.
 

   Курсанты   окружили    командиров,  задавали  вопросы,  высказывались  разные  пожелания.  Бойкий  курсант,  по-моему,  одессит,  который  знал  Дядищева  обратился  к  командиру  дивизии   и  сказал:

          
    -  Товарищ  генерал,  у  нас  есть  среди  курсантов   талантливые    музыканты,  певцы,  а  главное,  дирижер.  Он  может  организовать  небольшой  оркестр ,  и  мы  можем  выступать  перед  солдатами  и  перед  публикой.


     Генералу   это  понравилось.  Он  не  прочь  был  покрасоваться  перед  молодежью.

 
    -  Хорошая  идея,  я  одобряю!  Ты  слышишь? -    обратился  к  стоящему  рядом  замполиту,  -  это  по  твоей  части!


    Замполит  все  организовал.  Борис  Дядищев  и  его  команда  была  освобождена  от  всех  занятий.  Борис  назначен  был  отбирать  курсантов,  способных  к  музыке.  Само  собой,  я  был  включен  в  команду.  Борис,  кроме  пения,  предложил  научить  меня  играть  на  контрабасе.

    
     В  военной  части  имелся  набор  музыкальных  народных  инструментов,   купленный,  должно  быть,  спьяну.  Никто  на  них  никогда  не  играл.  Борис  сам   почистил,  настроил,  привел  в  порядок   все  инструменты.   Контрабас  оказался  большой   балалайкой -  басом. 

 
     У  нас  оказались   люди,  способные  играть  на  кларнете,  фортепиано,  гитаре,  баяне,  мандолине,  контрабасе.   Кроме  того,  были  певцы: - бас  и  тенор.  Я  пел  в  капелле  КПИ  баритоном,  а  дома  -  тенором,    так   я  тогда   полагал.


     Бас,  по  фамилии  Троцан,  вообще  не  был  певцом.  Он  обладал  чудесного  тембра  басом,  наподобие   Левитана.  Когда  он  громко  говорил,   в  душу  вползала  дрожь.  Мы  с  Борисом  считали,  что  с  таким  голосом  не  петь  нельзя.   Одессит,  Олег,  прирожденный  импресарио,  взял  на  себя  организацию  выступлений. 


     Дядищев  и  Олег  составили  программу  выступлений.  Олег  радовался,  мечтая  о  предстоящих  гастролях  по  военным  частям.  Лишь  бы  не  работать,  а  рассказывать  анекдоты.  Например:

     -  У  вас  красивые  зубы!
               
     -  Это  от  мамы! 

               
     -  Хорошо,  что  подошли!


    Ежедневно  после  завтрака  наша  команда  выходила  на  репетицию.  Если  все  остальные  курсанты  страдали  от  строевой     или  отлынивали  от  учебных  тренировок  и  бесконечной  муштры,  мы,  напротив,  с  энтузиазмом  работали,  и  результаты  последовали. 


     Замполит,  полковник,  опекавший  нас,  был  приятно  удивлен,  когда  мы  сыграли  60%  программы.  Он  оказался  культурным  человеком.  Он  даже  договорился   с  первым  секретарем  горкома   Золотоноши,  в  порядке  шефской  помощи,  предоставить  городской  театр  для  первого  концерта.

   Он  посоветовал  нам  посетить  театр  для  ознакомления  со  сценой.


5

    Городской  театр  оказался  зданием  дореволюционной  постройки  с  огромной  сценой,  ярусными  балконами,  пышными  драпировками.  Впервые  я  очутился  на  огромной  сцене  и   растерялся.  Казалось,  не  хватит  моего  голоса,  чтобы  заполнить  огромное  пространство   сцены  и  зала. 


     Подошел  пожилой  работник  сцены  и,  оглядывая  меня,  спросил:
               
     -  Ты  будешь  выступать  в  концерте,   сынок?   Ты  поешь  или  танцуешь?
               
     -  Я  буду  петь.   
               
      -  Ты  учился  пению? 
               
      -  Только  учусь.
               
      -  Тогда  я  объясню  кое-что.  У  нас  в  театре  в  зрительном  зале акустика  великолепная,   микрофона  не  требуется.  Будет  слышно  великолепно.  Когда  будет  генеральная  репетиция  концерта,  я  покажу  тебе,  где  стоять,  чтобы  оркестр  не  заглушал  твое  пение.

   -  Что  будешь  петь?
               
    -  Неаполитанскую  песню. 
               
     -  Интересно!  Люблю  итальянскую  музыку!   У  тебя  тенор?
               
     -  Кажется,  да.
               
     -   Обязательно  приду  послушать! 


     Я  стал  думать  о  микрофоне.  До  сих  пор  я  пел  только  в  комнате.  А  сейчас  мне  не  давала  покоя  мысль,  что  голос  мой  не  достаточно  звучен,  и,  когда  я  буду  петь  на  сцене,  он  не  заполнит  зрительный  зал.

    И  я  боялся.  Может  быть,  в  самом  деле,  попросить  микрофон?   Микрофоны  тогда,  в  1960  были  плохие,  некачественные.  В  них  что-то  свистело,  шипело,  щелкало.  Динамики   возбуждались,  свистели,   гудели.     Смятение  охватывало  меня.  Страшно  стало,  справлюсь  ли?

 
    Я  вдруг  осознал,  что  это  выступление  -  первое   перед  публикой,  и  сразу   на  сцене  городского   театра.   Борис  успокаивал  меня.  Раз  за  разом  я  повторял  мои  песни,  и  звук   моего  голоса  тоже  успокаивал  меня.  Уверенность  возвращалась  ко  мне.  Наконец,  я  был  готов.   Более  того,  хотел,  жаждал  выступать. 


     На  короткое  время,  у  меня  возникла  проблема   с  воротничком  гимнастерки.  По  Уставу,  воротничок  должен  обязательно  быть  застегнутым  на  верхнюю  пуговицу.   Но,  поскольку  я  не  мог  нормально  дышать  во  время  пения,  я  расстегивал   верхнюю  пуговицу.

 
     Это  вызывало  дикую  злобу  окружающих  офицеров.  Каждый  норовил  наказать  меня.  Мне  запрещено  было  под  страхом  внеочередных  нарядов  нарушать  уставной  стиль  нашей  одежды,  то  бишь, носить  гимнастерку  обязательно  с  застегнутым  воротничком,  даже  на  концерте,   даже  во  время  пения.

     Дело  грозило  обернуться  катастрофой: - я  отказывался  петь.  Даже  культурный  полковник  разводил  руками  -  мол,  Устав  не  позволяет,  ничего  не  поделаешь.  Выручил  Олег,  наш  Одессит. 

    -   Я  знаю  подходящий  анекдот, -  сказал  он – но  только  надо  выбрать  правильно  момент,  когда  генерал  будет  в  хорошем  настроении.
               
    -   Генерал  приедет  со  всей  свитой  на  генеральную  репетицию, -  заметил  Дядищев, -  и  настроение  будет  у  него  отменное,  я  гарантирую.
               
     -   Тогда,  подойдем  вместе.
                -   
      -   Договорились!
   
6

     Программа   была  обкатана  и  утверждена  полковником.  Был  назначен  срок  концерта.   Генерал  ждал  с  нетерпением.   Были  приглашены  гости -   все  городские  власти.  Концерт  в  городском  театре  обещал  быть  гвоздем  сезона   в  Золотоноше.   


    Накануне  состоялась  генеральная   репетиция  на  сцене.  Как  предвидел   Борис  Дядищев,  генерал  с  полковником  явились  тоже.

     Пришел  мой  знакомый  работник  сцены.   Он  принес  микрофон.

       -   Это  не  тебе, -  сказал  он, -  это  ведущему  концерта.
       Как  у  тебя дела?  Волнуешься?    Дрожишь? -  обратился  ко  мне.
 
     -  Это  в  порядке  вещей.  Как  не  волноваться  перед  выступлением?


     Подошли  к  генералу  Борис  с  Олегом.
 
     -  Товарищ   Генерал,  разрешите  обратиться!  -  начал  Дядищев  серьезно.  Генерал  поморщился  и  улыбнулся,  ему  нравился  Борис:
 
     -   Давай  без  официальности.  Какие  у  вас  проблемы?

     -   Никаких!  -  вступил  Олег, -  но,  разрешите  рассказать  одесский  анекдот!
               
     -   Валяй!  -  генерал  заранее  улыбался.

               
      Олег  рассказал  нашему  генералу  анекдот.
 
    -  Приезжает  некий  генерал  в  часть  с  проверкой    и  видит,  и  удивляется  - идеальная  чистота.  Окружающие  объясняют: -    это  всё  старшина  Пиличук.  Вызывают  старшину  Пиличука.

     Генерал  от  лица  службы  благородит  старшину  Пиличука,  а  тот  говорит: - «застегните  воротничок  на  верхнюю  пуговицу».  Генерал  опешил:  «что,  что?».  Старшина  Пиличук: - « я  повторяю,  застегните  воротничок  на  верхнюю  пуговицу».   

    Окружающие: -  «Товарищ   генерал,  лучше  застегните  воротничок  на  верхнюю  пуговицу,  а  то   старшина  Пиличук,  два  раза  не  повторяет». 
Генерал  рассмеялся,  сказал,  что  все  понял,  обложил  замполита  по матери,  а  тот  обложил  дежурного  офицера,  а  тот  обложил  старшину,  и  на  том  дело  кончилось.  Они  все  поняли, а  я  был  счастлив,  я  свободно  дышал  всей  грудью.

    После  беспрерывных  стуков  на  сцене   странной  казалась  вдруг  наступившая  тишина.  Все  приготовились  начать  генеральную   репетицию.  К  микрофону  вышел  замполит.

 
    Я  запомнил  лишь  в  общих  чертах,  что  он  говорил.  Что-то  о  международном  положении: -  это  было  время   Хрущева.  Но  я  хорошо  запомнил  триумфальный  концерт,  который  мы  дали. 


     Борис  Дядищев  сочинил  для  нашего  ансамбля   попурри -  фантазию,  на  разные  популярные  песни,  которые  в  то  время  были  модными.  И  мы  с  блеском  исполнили  это  трудное  произведение.  Я  играл  на  басу.  Мы  аккомпанировали  Володе  Трацану,  который  пел  украинские  песни.

     У  нас  был  так  же  музыкант,  исполняющий   соло  на  кларнете.  Олег  рассказал  несколько  анекдотов,  и  сыграл,  и  спел,  аккомпанируя себе  на  гитаре,  одесские  песни. 

    Сам  Борис  Дядищев  сыграл  на  баяне  увертюру  к  фильму  «Пятнадцатилетний   капитан»  Дунаевского  и  еще  «Антракт  ко  4-му  действию  оперы  «Кармен»  Бизе.   Зрители,  сидевшие  в  зале,  принимали  каждую  вещь  на  Ура.  (Позднее  я  узнал,  дирекция  отпечатала  пригласительные  билеты   на  генеральную  репетицию).


  И  наконец,  выступил  я  со  своими  неаполитанскими  песнями.


7

    Впервые  я  услышал  неаполитанские  песни  еще  в  детстве.  Их  мелодии  нравились  мне  безумно.  Еще до мутации,  я  распевал  их,  не  переставая,   как  птица.  А  сейчас,  после  мутации,  когда  голос  мой  окреп  и  зазвучал  по- настоящему, я  был  уверен,  что  публике  понравится  мои  песни.

     Я  приготовил  три  песни,  все  по-русски.    (Я  тогда  не  знал  итальянского): -  «Марекьяре»,   «Скажите   девушки  подружке  вашей»,  и  «Моё  солнышко».


     Первая  «Марекьяре».  Текст  был  нехитрый:   «Певец  вспоминает  Марекьяре  -  деревушку  на  берегу  моря.  Там  живет  самая  красивая  девушка  в  мире,  которую  он  полюбил  и  не  может  забыть.


      О,  Марекьяре,  Марекьяре!».  Но  -  музыка!   Музыка  -  чудесна!  Живая,  веселая,  задорная,  несущая  заряд  оптимизма!  Незабываемая  музыка!   С  тех  пор  я  влюбился  в неаполитанскую  песню  и,  вообще,  в  итальянскую  песню.

 
    Вторая  песня  - «Скажите   девушки  подружке  вашей».  До  войны  эту  песню  пел  знаменитый  тенор  Лемешев.    «Скажите   девушки  подружке  вашей,  что  я  не  сплю ночей, о  ней  мечтаю. Что всех красавиц она милей и краше »


     В  школе  я  смотрел  фильм  «Любимые  арии»  с  Джиной  Лолобриджидой,  Джино  Бекки,  Джильи.  Там  исполняет  эту  песню  Тито  Гоби.  Я  был  потрясен,  и  голосом,  и  страстной  итальянской  манерой  подачи  звука.

 
    Третья  песня  неаполитанского  композитора  Капуа  «Моё  солнышко».  Все  итальянские  тенора  пели  эту  песню.  Она  была  признана  в  Италии   лучшей  песней  всех  времен.  «Как  светит  солнце  в  час  заката…».

   
    И  вот  я  вышел  на  огромную  сцену.  Прожекторы  ослепили  меня,  зрителей  я  не  видел.  Огляделся,  отставил  стойку  с  микрофоном  в  строну.  Дядищев  подал  знак,  и  зазвучала  музыка  вступления.


    Я  знал  в  себе  это  счастливое  волнение.     Слезы  выступали  на  глазах,  дыхание   становилось  быстрым  и  горячим.  Как  хочется  петь!  Когда  я услышал  свой  голос,  звучащий  звонко  и  громко,  тотчас  успокоился  и  отдался  мелодии.  Аплодисменты  грянули  для  меня  неожиданно,  как  рокот  прибоя,  и  долго  не  умолкали.


    После  моего  выступления,  шел  заключительный  номер  ансамбля  и  генеральная   репетиция  закончилась.    Тотчас   зрители  повалили  на  сцену.  Разгоряченные,  они  благодарили  и  поздравляли  с  успехом.  Концерт   всем  понравился.  Генерал  не  находил  слов:   

    -   Ну,  не  ожидал!   Ожидал,  конечно,  но  такого  не  ожидал! -  он  обнимал  Бориса  Дядищева,  поглаживал,  мял  его.

     Видно  было,  что  Борис  нравился  ему.  Тем  временем,   к  Дядищеву  выстроилась  очередь.  Вслед  за  генералом  его  поздравляли  все  городские  чиновники.  Они  моментально  сообразили,  кто  самый  главный  организатор,  а  потом  все  остальные.  Меня   тоже  поздравляли,  хвалили  мой  голос.


     Подошел  ко  мне  мой  старый  знакомец  и  сказал:
               
    -   Хороший  голос,  итальянского  тембра,   но  ты  поешь  фальцетом.  Это  хороший  звучный,  но  фальцет!  Фальцет  не  позволит  брать  верхние  ноты  сильно,  как  поют  итальянцы.   А  ты  должен  научиться  петь  грудью.

    Я  не учитель  пения,  я  не  знаю,  как  показать  тебе.  Ты  молодой,  ищи!  Сам  ищи,  терпеливо  ищи,   а  найдешь,  сам  услышишь  свой  настоящий  голос!


     Концерт  прошел  так  же  успешно,  как  и  генеральная   репетиция.  Генерал    направил   в  наш  институт  благодарность.
    

     Мы,  наша  команда,  ходили  героями.  Нас  освободили  от  трехдневных  учений  на  природе,  в  палатках.  Нашу  команду  не  только  не  распустили,  а  напротив,  мы  систематически  ездили  по  разным  отдаленным гарнизонам  и  батареям  с  выступлениями,  концертами.

    Это   называлась  культурная  работа  в  войсках.  Когда  мы  закончили  нашу   краткую   службу,  то  привезли  в  институт  целый  ворох  грамот,  и  нам  зачли  лагеря  как  офицерскую  подготовку.  Предстояли  летние  каникулы.  А  мне  предстояла  мучительная  работа.

 
  8

    Снова  я  окунулся  мир  музыки  и  пения.  Каждое  утро  я  оглашал  дикими  звуками,  не  сказать  криками,  с  точки  зрения  соседей.                -   Все  это  не  то,  не  то! – повторял  я.

               
    Позже,  я  прочел  в  воспоминаниях  Марио  дель  Монако  то  же  самое.   Он  служил   в  армии   и  пел  в  казарме.  Сержант  говорил  ему:  «Марио,  если  ты  хочешь  реветь  ослом,  будь  любезен,  выйди  из  казармы».

   
     Я  тоже  ревел  ослом.   Я  спешил,  что-то  неуловимое  в  голосе нащупывалось,  что-то  проступало.  Какая-то  сила.  Ощущение  грубой  силы  в  голосе.  Медленно,  но  неуклонно  нарастала  физическая  сила  в  моем  голосе.
 

    Каждый  день  я  ощущал  это  нарастание.  Еще  чуть-чуть,  еще!    И,  наконец,  свершилось!   Я  запел  прикрытым  грудным  звуком.   Чувство  огромной  силы  и благородства   звука  охватило  меня.  Казалось,   я  вступил  в  новое  бытие.   Голос  мой  зазвенел  металлом.

   
     Конечно,   мой  голос -  это  не  Карузо,  смешно   даже  сравнивать,  но  все  же  хоть,   чуть-чуть,  похоже!   Я  сознательно  подражал  великому  певцу,  что  извинительно,  ведь   я  был  так  молод! 

 
И  я  мечтал: - я  буду  петь!  Как  хочется  жить!      Как  хорошо  жить  на  свете!   Дышать,  думать,  слушать  музыку!    Мечтал   поступить  консерваторию  и  закончить  ее,  и  петь  в  опере.  Я  мечтал  о  многом…

 
     Но  первым  делом  надо  было  закончить  КПИ.   Когда  я  закончил  институт,  шел  1961  год,  и  мне  было  22  года.   Три  года  подряд   я  поступал  на  вокальный  факультет   Киевской   консерватории.  Меня  не  принимали. 

 
     Начали  принимать  евреев  в  Киеве  с  началом  перестройки  в  1985.  Я  еще  пел,  но  моё  время  прошло .  Меня  приняли  в  Киевскую   консерваторию,  но  на  отделение  композиции,  мне  было  уже  45.  Все  же  вторая  молодость  пришла,  и  я  ощутил  ее  во всем  величии.  Но  это уже другая   история. 




      Тель-Авив.  2018 г