Павлиний хвост. Глава 26. Письмо

Поздним вечером пятого октября Лев Михайлович Макарский уединился в своем кабинете и долго сидел за рабочим столом, не зажигая света. Грустные думы упорно и беззастенчиво лезли в его голову, по-хозяйски копошились в ней, бередя душу, отчего на сердце становилось неспокойно, будто кто-то неумолимо сжимал его ледяной хваткой.

Профессор был раздавлен. Несмотря на почетные звания, дифирамбы чиновников от науки и даже мировое признание, настоящим ученым он так и не стал, хотя имел для этого все задатки. Служение истине он променял на пустышку, суррогат, эфемерный триумф, который в итоге все равно закончился падением. Всю жизнь он занимался не пойми чем, и вот теперь, стоя на пороге финала, вдруг отчетливо понял, что все мерзости, которые только можно было совершить в погоне за славой и мифическим успехом, он совершил. И венцом всему стало жестокое заклание его единственного ученика, бессмысленная и тупая кровавая жертва, которую он принес своему ненасытному божеству, но ничего не получил взамен, кроме мучений, душевных страданий и внутренних стенаний, разрывавших его существо на мельчайшие части.

Приближались Сережины сороковины, и от одной мысли об этом пожилому ученому становилось совсем невыносимо. «Бедный, бедный мальчик! – внутренне рыдал Макарский. – Прости меня! Прости, пожалуйста, если это только возможно… Я погубил тебя! Старая я скотина!»

Лев Михайлович застонал, включил настольную лампу и, медленно поднявшись с кресла, грузным шаркающим шагом поплелся к старинному секретеру, стоявшему справа от окна, откуда были видны уходящие вдаль фонари Большой Грузинской и золотые кроны деревьев московского зоопарка. Откинув крышку, он достал початую бутылку ирландского виски, свинтил пробку, которая упала на пол и с легким звоном покатилась по паркету. Профессор криво ухмыльнулся, мол, все у него не слава богу, и сделал большой глоток прямо из горлышка. Супруга Льва Михайловича, конечно, ни за что не одобрила бы этот безрассудный поступок, но по случаю Марианны Викторовны дома не оказалось, и проконтролировать незадачливого ученого было некому. Запретный напиток сразу же сделал свое дело. Приятное тепло прокатилось волной от гортани к легким и незаметно растворилось в теле. На мгновение Макарского отпустило. Ему стало легко и хорошо. Но это состояние длилось совсем недолго. Захотелось глотнуть еще. «Сейчас напьюсь и окончательно откинусь, – подумал ученый, равнодушно вспоминая о своем больном сердце. – Ну и поделом мне».

Профессор снова поднес бутылку к губам и отпил. Он хотел уж было вернуться за стол, но вдруг остановился, застыв над отделением с выдвижными ящичками, располагавшимся справа от зеркального бара. Ящичков было девять, и все они помещались в деревянную конструкцию наподобие небольшой этажерки с плоскими дощатыми разделителями по горизонтали. Один из разделителей имел секрет. Он был полым, и внутри него хранились кое-какие бумаги, которые старый лукавец никогда никому не показывал. Даже Марианна Викторовна не знала об этом тайнике.

Стараясь не производить лишних шумов, Лев Михайлович аккуратно вынул разделитель, перевернул щелью вниз и вытряс из его нутра несколько листочков. Это было письмо, полученное Макарским в конце лета от Сергея Гущина, незадолго до его трагической гибели. Точнее, это была копия письма, которую профессор, соблюдая строжайшую конспирацию, все-таки сделал вопреки всем инструкциям и подпискам, данным вышестоящему руководству. А оригинал, естественно, был тут же передан куда следует. Хорошо еще, что письмо было отправлено не по почте, а пришло с оказией: кто-то из инженерно-геологической партии, в которой подвизался Гущин, был командирован на несколько дней в Москву. В противном случае Макарский даже никогда бы и не узнал о существовании этого послания.

Вот они – заветные листочки – последний привет от Сережи и, как оказалось, его научное завещание.

Лев Михайлович вернулся за стол, неуклюже плюхнулся в кресло, с громким стуком поставив бутылку с виски, словно шахматную фигуру, на пол, надел очки и углубился в чтение.

* * *

14 августа 2002 года

Глубокоуважаемый Лев Михайлович! Здравствуйте.

После нашего последнего телефонного разговора я долго не мог успокоиться. Простите меня за тот нечленораздельный сумбур, который я вывалил на вас в состоянии аффекта. Трудно было взять себя в руки и спокойно анализировать, после той находки, которую мне посчастливилось сделать несколько дней назад. Теперь, по прошествии некоторого времени, я привел свои мысли и чувства в порядок и хочу доложить вам, что мое предположение относительно павлиньего хвоста как локальной мутации растения под воздействием исанита оказалось верным. Причем, видовая принадлежность здесь не имеет принципиального значения. Вы раскритиковали эти мои соображения, но я, тем не менее, отправился в экспедицию, чтобы опровергнуть или подтвердить свою догадку, и я действительно нашел павлиний хвост в Карелии! Теперь это неоспоримый факт!

Академик Вавилов ошибался, описывая Pavocauda mauris velikanovi как самостоятельный вид и тем более – колумбийский эндемик. На самом деле это всего лишь реакция отдельных видов растений на микроэлементы исанита в среде их обитания, поскольку проявления характерной радужной побежалости я обнаружил на листьях обычной брусники, которую местные жители метко прозвали «веселкой» или «рагодой» как производное от слов «радуга» и «ягода», и даже издавна приписывают ей особые целебные свойства. Просто удивительно, почему никто раньше не обратил внимания на это, ведь сколько людей – я уж не говорю об ученых – знают о существовании веселок, и за все это время никто так и не удосужился провести корреляцию.

Кстати, местные ребята-работяги, которых начальник партии отрядил мне в помощники, оказывается, хорошо знают про необычную бруснику, и были искренне удивлены, когда увидели, насколько сильно она впечатлила меня. «Ты, – говорят, – Сергей Николаич, хоть и из самой Москвы, а дикий какой-то. У нас даже дети малые все знают про рагоду». Смеются… Не понимают, что своими ногами ходят буквально по будущему человечества. И самое забавное, я даже не могу ничего рассказать им по этому поводу.

Вскоре, как вы уже знаете, отыскались и первые кристаллы исанита. При поверхностном осмотре я не вижу никаких принципиальных отличий между моей находкой и образцами профессора Великанова. Конечно, необходимо провести комплексные лабораторные исследования, но даже на первый взгляд, я уверен, мы нашли то, что искали. Это, несомненно, исанит высочайшей пробы. Кристаллы правильной икосаэдрической формы, ровные, прозрачные, с хорошо очерченными ребрами и гранями. Оптическая анизотропия отчетливо проявлена. Думаю, можно смело откупоривать шампанское!

Наш отечественный павлиний хвост, если можно так выразиться, растет здесь повсюду! В основном его колонии концентрируются вдоль трещин и линий разломов материнской породы, по которым влага поднимается из глубин земной коры на поверхность. Тогда он образует на просторах растительного покрова подобие сетки или паутины, немного напоминая очертаниями трещины-такыры, выделяясь радужным блеском на общем равномерно-зеленом фоне обычной растительности нижнего яруса и подлеска. Но местами павлиний хвост растет целыми полянами, формируя большие плантации. Ареал его обитания весьма широк, из чего я делаю предположение о внушительных размерах месторождения.

С сегодняшней оказией высылаю вам также несколько листиков нашей специфической бруснички-рагоды. А образцы кристаллов и геологические карты пришлю позже спецпочтой.

Исследовательский азарт, с которым я бросаюсь за каждым новым кустиком, кажется, передается и моим простодушным ассистентам. Я вижу, как они наполняются энтузиазмом, хотя и не вполне представляют себе, с каким природным явлением на самом деле столкнулись. С каждым днем мы все активнее и активнее ведем разведку, заносим все данные на карту, намечаем перспективные точки для более детальных исследований.

Вообще здесь очень трудно соблюдать режим секретности. Коллеги-инженеры не могут не замечать моей кипучей деятельности. Начальник партии в последнее время смотрит на меня косо, хоть и с пониманием, да и рабочие тоже шушукаются, мол, что это ищет тут университетский щеголь? Правда, дальше золота или нефти их фантазия не идет. И все же я постараюсь по максимуму сделать, что смогу. На следующей неделе с двумя помощниками я займусь ориентировочным предварительным картированием. Мною намечена пробивка сотни шурфов. Надеюсь, что до конца сезона мы справимся с этой работой, а также соберем коллекцию образцов, и тогда уже можно будет более точно судить о масштабах нынешнего открытия. Но в любом случае, на следующий год сюда необходимо снарядить большую целевую поисковую экспедицию. Почту за честь, если вы доверите мне возглавить ее.

Теперь позвольте немного порассуждать о сомнениях, которые вас мучают и смущают…

* * *

Глубоко и безнадежно вздохнув, Макарский отложил письмо, снял очки и с силой потер глаза, стараясь от самого себя скрыть выступившие слезы.

Сережа звонил ему несколько раз из поля, докладывал об успехах, радовался, как ребенок, тому, что его гениальная догадка находила все больше и больше подтверждений, и никак не мог взять в толк, почему профессор с такой настороженностью, если не сказать пессимизмом и отторжением, относится к фактам, явно доказывавшим правоту теории Гущина. А Лев Михайлович так и не сумел подобрать слова, чтобы хоть как-то предупредить своего молодого коллегу. С каждым новым фактом, который предоставлял ему его ученик, Макарский убеждался в безвыходности сложившейся ситуации.

Наивный Паганель. Он-то думал, что делает науку, а на самом деле это была политика в своей самой грязной ипостаси, возведенная в степень большого бизнеса. И не он делал политику, а политика сделала его, ибо сам того не подозревая, влез Сереженька с головой в гнездо шершней, разворошил его своим геологическим молотком, и никакого иного исхода, кроме смерти, это действие не предполагало. Нельзя же быть таким доверчивым и упертым в наше непростое время! Где же твоя гибкость, парень? Где покладистость? Изворотливость? Способность приспосабливаться и мимикрировать? Ты же дарвинист, а элементарных законов эволюции так и не усвоил. Как ты собирался жить в современном мире, будучи таким наивным олухом? Ну конечно же и телефон Макарского, и вся его квартира прослушивались, равно как и все контакты, так или иначе связанные с проектом. Разве можно было говорить такое по телефону, причем, открытым текстом? Разве можно было писать? Эх, Сережа…

В прихожей неприятно задребезжал звонок, прозвучавший резко и даже зловеще в пустой темной квартире профессора.

Лев Михайлович мгновенно пришел в себя и без особого энтузиазма пошел открывать дверь, отчетливо понимая, что незваный визитер, заявившийся в такое позднее время без предупреждения, не сулит ему ничего хорошего.

На пороге стоял генерал-лейтенант Герасимов собственной персоной, один, без сопровождения. Это было неспроста. Макарский хлопотливо забеспокоился:

– Павел Семенович? Какая приятная неожиданность…

– Не беспокойтесь, Лев Михайлович, я ненадолго. Надо уточнить кое-какие мелочи.

– Да-да… Проходите, пожалуйста, раздевайтесь. Чаю?

– Обойдемся без политесов, – ответил Колобок, очертив указательным пальцем круг перед лицом профессора. – Система отключена, так что у нас есть несколько минут для откровенного разговора.

– Всегда рад услужить, так сказать…

– Оставьте уже свою иезуитскую любезность. Разговор предстоит серьезный, да и времени у нас совсем нет, – сказал генерал, бесцеремонно проходя прямо в шинели в кабинет ученого, который, безвольно шаркая, последовал за ним. – О, я вижу вы уже прикладываетесь. Что пьем? Виски?

– Виски, – подтвердил профессор и обреченно вздохнул.

– Хорошо. Налейте тогда уж и мне пару глоточков. Немного взбодриться будет не лишним.

– Так чем обязан? – по-прежнему стараясь быть учтивым, проговорил пожилой ученый и подал генералу бокал.

– Вот ведь какая штука, профессор, – начал Колобок, так и не притронувшись к напитку, – давеча на бульваре вы только изволили намекнуть о некоем телефонном разговоре с Сергеем Гущиным незадолго до его смерти. Я хочу до последней буквы, до последней запятой знать, о чем вы говорили.

– Значит, вы все-таки ничего об этом не знаете, – нараспев произнес Макарский, соображая, как ему поступить. – Вы такая же пешка в этой игре, как и я. Увы…

– Не отвертитесь, дорогой Лев Михайлович! Хватит пустых рассуждений! – рявкнул в ответ Герасимов. – Что произошло в Карелии? Говорите живо, пока я вам чего-нибудь не открутил.

Профессор втянул голову в плечи, но промолчал.

– Никто не знает о моем визите, и никто не придет к вам на помощь, – напирал генерал. – Я вот сейчас грохну вас тут, прямо в кабинете, и скажу, что так и было. Отпираться и юлить бесполезно. Ну! Я жду.

Для убедительности Павел Семенович засунул руку во внутренний карман шинели и достал маленький дамский браунинг.

Макарский побледнел и безвольно осел в кресло.

– Вот такими пистолетиками деятели науки обычно и стреляются, – Колобок совсем раздухарился, потрясая оружием перед острым носом профессора. – Верите, что я вам мигом устрою тут самоубийство?

– Сережа нашел месторождение… А-х-х… – прохрипел профессор, закатив глаза, и… умолк навеки, его сердце не выдержало.

Рука Льва Михайловича безвольной плетью упала вниз, а сам он весь как-то сморщился, как сдувшаяся резиновая игрушка, неловко зарывшись подбородком в воротник рубашки. Неживые глаза уставились в потолок, будто напоследок пытались высмотреть что-то в высях.

– Черт! – выругался генерал, наскоро проверив пульс новопочившего. – Откинулся, старый хрен...

И все же старик успел сказать самое главное. Теперь Герасимов точно знал, из-за чего погиб молодой ученый. Жаль вот только, что это останется лишь на словах, пусть даже и ставших последними в жизни выдающегося русского ученого Льва Михайловича Макарского.

Недолго думая Колобок направился в ванную, вылил виски в раковину, помыл стакан и, насухо протерев его одноразовым бумажным полотенцем, которое тут же засунул в карман шинели, вернулся в кабинет. Подойдя к секретеру, он поставил бокал на место, потом неторопливо и аккуратно принялся шарить в бумагах и документах. Не найдя ничего значительного, он подошел к столу и тут его взгляд упал на несколько листочков, испещренных почерком Сергея Гущина.

* * *

Теперь позвольте немного порассуждать о сомнениях, которые вас мучают и смущают.

Дорогой профессор! Я совершенно не разделяю ваших опасений по поводу судьбы нашего проекта по синтезу исанита. Проведу простейшую аналогию с алмазами. Искусственные алмазы по своему качеству далеки от совершенства и пока не могут полноценно конкурировать с природными, я уж не говорю про то, чтобы вообще заменить их. Однако это вовсе не значит, что работу по их производству необходимо прекращать. Также никто не собирается останавливать инженерно-исследовательские проекты по развитию технологии структурирования кристаллической решетки углерода. И все это потому, что стране алмазы нужны в промышленных масштабах и, как мы все знаем, вовсе не для ювелирных украшений. То же будет и с исанитом. Природный минерал мы сможем использовать на самых передовых рубежах науки и техники, а синтетический по мере совершенствования технологии – в тех областях, где он применим.

Обратите внимание на пятый цикл! Это ведь камень преткновения. Сколько еще времени и сил уйдет на то, чтобы добиться стабильных показателей? Мы можем сколько угодно отчитываться перед высоким начальством о наших успехах, и они действительно ошеломляющи, но на самом деле мы-то с вами знаем, что пока на нашем фронте не все гладко и хвастаться особо не чем. Я понимаю вас, и поверьте, всецело разделяю ваше беспокойство. Но руководство не просто так все время трясет нас, оно ждет практических результатов, а вовсе не очередного решения загадок природы, которое по мере продвижения ставит перед исследователями еще сотню задачек.

Лев Михайлович! Практичность и здравый смысл победят все трудности. Я очень рассчитываю на вас, вашу безупречную научную и организационную репутацию, ваше авторитетное влияние на представителей власти, и верю, что мы сможем двигаться одновременно в двух направлениях, а именно: в разработке карельского месторождения, и параллельно – в области синтеза исанита. К тому же необходимо вести планомерный поиск и разведку новых месторождений. Выгода для всех нас и для страны от этого очевидна!

Создав искусственный исанит и научившись управлять ядерной реакцией, мы добились такого преимущества, что западным конкурентам потребуются десятилетия, чтобы наверстать упущенное. Пока время работает на нас, но оно не стоит на месте. Не сегодня завтра ученые других стран разберутся в природе павлиньего хвоста, и я не исключаю возможности, что месторождения исанита будут обнаружены где-нибудь еще в мире.

Уже сейчас мне очевидно, что проявления исанита в природе непосредственно связано с метаморфизмом древнейших кристаллических пород земли, имеющих кислый состав. Помните карту с моими расчетами, которую я вам показывал перед отъездом в Карелию? Перспективных в этом плане мест на планете тысячи! Представляете, что нас ждет, если хотя бы в десяти из них будет найден натуральный исанит?

Мы стоим на пороге новой эры в развитии человечества, когда весь мир либо будет уничтожен в одно мгновение, и те, кто выживут в катаклизме, на сотни тысяч лет будут ввергнуты назад в первобытное состояние, либо мы осуществим космический шаг в будущее, в зависимости от того, в чьи руки попадет формула управления энергией атома. В любом случае, мир уже никогда не будет прежним.

Большая ответственность лежит на нас, профессор. Временами меня бросает в дрожь от осознания величия, к которому судьба позволила мне прикоснуться. Верю, что гуманистические идеалы нашего общества и в целом мировой цивилизации зададут правильный вектор использования нашего открытия.

* * *

А вот это настоящая удача! Это бомба!

Конечно, это была всего лишь копия письма, но Колобок, разумеется, догадывался, где и у кого хранится оригинал. Теперь успех казался очевидным. Теперь у генерала на самом деле был козырь в руках, и с этим козырем он еще повоюет и с Лисом и со всеми остальными участниками тайного пула – теневого атомного синдиката России, – вздумавшими въехать в рай на спинке минтая.

Понимая, что молодого, бескомпромиссного и честного ученого, каковым оказался Сергей Гущин, не остановить, Лис организовал его устранение, по сути дела запятнав в этом деле и генерала Герасимова, и весь его аппарат. Удивительно, что сам Макарский не последовал за Паганелем. И произошло это чудо лишь потому, что Лев Михайлович был едва ли не единственным крупным специалистом в этой узкой области. Он лучше других знал все, что связано с исанитом, шаманским камнем – этим поистине волшебным минералом, – и знания профессора еще могли пригодиться. Поэтому его не убрали.

«Выходит, я теперь единственный, кому достоверно известно об открытии Гущина, – рассуждал Павел Семенович над трупом Макарского, обдумывая план дальнейших действий. – Надо срочно найти людей, на которых можно опереться в будущей игре против Лиса. Снизу, на исполнительском уровне это, разумеется, капитан Жаров вместе со своей неуловимой девицей Мельниковой».

Генерал-лейтенанту госбезопасности вдруг стало очевидно, где и как искать беглецов. Желая своими собственными силами докопаться до основания, дотошный Егор обязательно захочет все проверить и рано или поздно точно появится в Карелии, в тех местах, где погиб его университетский друг. Он, конечно же, уже прочитал дневник Великанова и многое понял. Остается только уточнить кое-какие детали, восстановить события, предшествовавшие смерти Паганеля. Во всяком случае, сам Колобок при подобных обстоятельствах поступил бы именно так. Однозначно, засаду надо делать там.

«А вот кто сверху? Кому можно открыться и напроситься в союзники? Кто из серых кардиналов России может сыграть в этом деле решающую роль? Как выйти на этих людей, не привлекая внимания Лиса?» – вопросов было много. Но одно Герасимов знал точно: фортуна, наконец, улыбнулась ему.


Продолжение следует...

Глава 27 здесь http://www.proza.ru/2018/11/26/905