Как я еврейского мальчика спас

Ну, как, мальчика – на два года старше меня мальчик-то и выше на целую голову, хотя и хлипкий. Фамилию одну только помню, Фердман, а имя как корова языком слизала.

Дело было в канун ледохода на реке Жабай, по-местному – Джабайка. Название игрушечное, а поток нешутейный. По случаю возвращались вместе из Атбасара, жили по соседству.  Река вспухла и покрылась полыньями, лёд в локоть толщиной, но рыхлый, ноздреватый, водой налитый. Местами здоровенные льдины уже стронулись, хоть и медленно. 

– Давай выше перейдём, там лёд крепче, – настаивал попутчик. – Я там утром проскочил.
Сам я неделю у тётки в городе толокся и реку столько же не видал. Послушал его. Поднялись берегом повыше, стали переходить по льдинам, сплошного покрова уже и там не было. Страшно.
Льдина под Фердманом подломилась, разом ухнул в воду. Вынырнул, забился, закричал.
– Помоги! А-ап…

Ему бы за лёд хвататься, а он за шапкой своей кинулся, чтоб не уплыла. Будто кролик ему жизни дороже, трепыхаются там.
А я что? Отбежал сначала, пальто тяжелое на берег выбросил, и в полынью, хотел под мышки подхватить, а он меня – за шею. Вместе вглубь ушли. Вынырнем: он опять меня за шею, я ему – в морду. И так раза четыре.

На моё счастье с другого берега рыбаки нас заметили, кинули камеру на верёвке. Кое-как запихнул я горе-проводника на этот снаряд, самому едва хватило сил позади уцепиться, рук не чуял уже. С грехом пополам вытянули нас мужики – за шкирку, как кутят. Усадили к костру, раздели, растёрли водкой. А зубы ходуном ходят, внутрь тоже пришлось принять, хоть Фердман здорово сопротивлялся.

Как домой добрался, уж и не помню.
Засыпал в соплях, но распираемый гордостью: я спас человека!

Наутро проснулся от воплей соседской девчонки:
– Ээй! А к вам гости, го-ости!!

Заявился к нам Фердман-старший. И прямо с порога, только лысину огладил:
– Или вы думаете, что вы не опоздали с воспитанием сына? Так я вам скажу, что таки да. Потому имею задать к вам парочку вопросов…
– Да что он мог ещё накуролесить? – Мать настроена была воинственно, от вчерашнего не отошла, когда сынок явился расхристанный в бога-душу-рай.
– Представьте, отнял шапку, и теперь наш мальчик остался вовсе без шапки, и если ходить без шапки, он хорошо простудит голову. И вот ответьте мне вы и ваша мама, таки зачем ваш мальчик хотел утопить нашего мальчика?
– Окстись, чего удумал, – вступилась бабка. – Да вам землю целовать, что наш парень его вытащил. Слышь, тащил, а не топил! 
– Почему нет, когда да. Ваш мальчик целый, как родился, а наш без шапки и имеет на лице увечье. И это, на минуточку, непорядок, который надо же уладить… Скажем, у вас три коровы – если из них одна станет как бы наша, то можно не беспокоить власти.

– И-ишь ты, какой сладкий! А масло по сусалам не потечёт? – Мать тоже за словом в карман не лезла и ещё долго с ним препиралась. Но когда наконец выпроводила, взялась за меня.
– Ну? Так спасал или топил, гром тебя  разрази!?

Я аж задохнулся от обиды. Впрочем, до трёпки она редко опускалась, да и я был на ногу горазд. Ещё повезло, что свидетели взрослые сыскались, разобрались, не дали под монастырь подвести. А вот, поди ж ты, какая история оказалась ядовитая: никто вроде в наветы не поверил, ржали все, да и только, но с тех пор надолго прилипла ко мне кличка: «Герасим».
Хоть не заслужил я её ни на вот столечко.