В поликлинике

Здание филиала районной поликлиники, куда меня направили на консультацию, оказалось знакомым.  Я вспомнил как в детстве меня сюда водила мать, когда мы жили неподалеку на преображенке. Тогда в этом здании находилась детская поликлиника.
Раздевшись, я прошел по короткому коридору и оказался в большом  двусветном зале. По периметру зала располагались двери кабинетов врачей, напротив которых стояли очень похожие на садовые скамейки, сдвинутые спинками друг к другу.
У кабинета хирурга-ортопеда сидело довольно много народу. Подойдя и оглядевшись я спросил, кто последний  и получив ответ, присел на свободное место.
Очередь была "живая" и время от времени, в ней, видимо рожденные необъяснимым беспокойством возникали импровизированные переклички. "Так, женщина, вы за кем стоите?"  "А за тем мужчиной". "А он за кем? Ага.  Ну,  значит, я за вами, А вот вы, за мной."
Когда тебе столько лет ожидание мало тяготит. Я нашел себе занятие в том, что разглядывал многочисленные трости своих соседей. Трости по большей части были сделаны из железа. Некоторые из них имели  внизу механизм, который  при необходимости позволял выдвинуть острый наконечник облегчающий  передвижение по утоптанному снегу или скользкой поверхности. Моя трость, была деревянной с медной ручкой в виде змеи. Куплена она  была давно, на толкучке в Амстердаме, и я воображал, что когда-то она принадлежала немецкому полковнику - эсесовцу, а продал ее мне внук  голландского партизана, которому как раз не хватало семидесяти евро на порцию марихуаны.
От исследования тростей меня отвлек донесшийся из-за спины женский голос. "Вот, Лешенька, развертывай. Здесь бутербродик с колбаской, как ты любишь. Вот с сырком. Развертывай, не стесняйся. Хочешь, я сейчас тебя загорожу. Баночку вот с йогуртом открывай, открывай".
Мысленно улыбнувшись, я осторожно повернул голову и посмотрев назад увидел, что сзади меня, на скамейке, с невеселым видом сидел маленький пожилой мужчина, на коленях которого лежало несколько завернутых в пленку бутербродов. А прямо перед ним, подобно ангелу-хранителю расправившему крылья над своим подопечным стояла оперевшись на трость, одетая во все черное маленькая кругленькая немолодая женщина . "Кушай, милый, кушай," -  приговаривала она.  Мне вдруг припомнилась другая история, свидетелем которой я однажды оказался.
Некоторое время назад, стоя в небольшой очереди  в продовольственном  магазине, мое внимание привлекла покупательница - немолодая женщина, которая зачем-то разоткровенничалась с продавщицей нарезавшей ей колбасу. "Вот, мой-то,- говорила она, - как проголодается, так я сразу бросаю на сковородочку два кусочка колбаски. Пожарю ее с двух сторон и на белом хлебушке ему подаю". Я улыбнулся представив себе, что в доме этой дамы живет такой большой зверек - муж, за которым она ухаживает и кормит жареной колбаской.
Иногда смотришь на человека, и тебе неожиданно открывается вся его жизнь. Это мгновенное прозрение скорее, странная игра ума, но откуда  тогда эта уверенность в своей правоте?
Мне привиделась маленькая девочка. Коричневое шерстяное платье, красный пионерский галстук, фартук черного цвета. Мать, бабка, крошечная комната в коммуналке старого одноэтажного дома на Молчановке. Она ходит в зоологический кружок Дома пионеров,  в парке Павлика Морозова, что рядом с Грузинскими улицами, и отвечает за морскую свинку. Свинка большая и породистая, и поэтому у нее есть какое-то иностранное имя, которое девочке не нравится, и для себя она называет его Прошей. Дома, ночью, лежа  на скрипящей пружинами раскладушке, она, перед тем как заснуть, вспоминала его маленькие глазки - бусинки, маленькие ушки, нежные розовые лапки с мягкими коготками, которые она иногда стригла. Она мысленно гладила его шерстку и ей начинало грезится,  что Проша - это герой - летчик. Вот он в расстегнутом шлемофоне, кожаной куртке, стоит, облокотившись, о колесо маленького, почти игрушечного, двукрылого самолетика, держа в руке букет кремовых роз. Он улыбается только ей. Как она любила, упивалась своим героем. Она все всматривалась в эту картину, которая незаметно  превращалась в яркую почтовую марку, которую она все гладила и гладила воим пальцем.
Мои виденья оборвала предыдущая старушка, которая вдруг засуетилась и встав, помелась к открывшейся двери кабинета. Из кабинета в этот момент выходил  средних лет лысый полнокровный мужчина, придерживающий под локоть понурую старушку в платке домиком и домашнем фланелевом халате. "Перелом ребра", - донеслось до меня. Предыдущая старушка вошла, а я для спокойствия и по примеру многих встал под дверью.