Хромая собака

                Арина почти каждое утро выходила в уютный небольшой сквер недалеко от своей новой однокомнатной квартиры. Она прохаживалась по шелестящим, сухим раскрашенных осенью листьям и с наслаждением вдыхала сладкий воздух бабьего лета.
             – Последние тёплые деньки, – думала она, откинув голову назад и любуясь голубым небом с плавающими по нему пушистыми облаками, – как хорошо! Странно, говорят, что одиночество это плохо и грустно. Одиночество разъедает нашу душу и делает её уязвимой перед болезнями, психическими расстройствами, негативными всплесками. Чушь! Сейчас я купаюсь в счастье. И это подарило мне одиночество. Дураки вы психологи! В каждую душу вам не влезть со своими догмами и правилами. Сколько израненных жизнью душ, столько и рецептов на излечение этих ран.
                К скамейке, на которой сидела Арина, подковыляла бездомная старая собака. О том, что собака бездомная говорил весь её вид. Она была грязной и хромала на переднюю лапу.   
                Покров у собаки был гладкошёрстный, но сейчас она была просто грязношёрстная. С гладкой блестящей шёрсткой бывают только домашние собаки. А у этой бедняги светлая щетина, местами чуть прикрывала длинные зарубцевавшиеся шрамы.
           – Господи, тебя, что плёткой били? Сколько рубцов.
           Собака, до этого смотревшая в пол-оборота, подошла ближе к Арине и села напротив неё. Она смотрела на женщину усталыми, потухшими глазами. Её обвисшая с множеством сосков собачья грудь свисала прямо на землю. Собачка была совсем небольшая, с симпатичной мордочкой с седыми усами.
           – Вот и ты отбилась от стаи? Одной тебе лучше? Спокойней? Вот и мне сейчас лучше. Зализываю свои рубцы на душе.
           Арина достала из сумки только что купленные сосиски, оторвала одну от связки и положила перед собакой. Та не кинулась на угощение, а посмотрела на женщину так, словно хотела сказать ей: – Я же не для этого остановилась. Голод для меня не страшен, привыкла. Поговорить бы, понять друг друга.
          – Понимаю, подруга. Я вот тоже так, прожила почти сорок лет с мужем, а последние двадцать и поговорить с ним не о чем. Нет, он разговаривал со мной. Но исключительно на свои темы: политика, провались она пропадом, машины, как будто я в них что-то понимаю. Но знаешь, слушала, вникала, даже помогала ему во всём, работая на нашей фирме. Но мои советы превращались в его решения. А знаешь, я не тщеславная, мне было всё равно. Главное - результат. Дело шло, меня на фирме уважали ребята, многие открыто говорили, что на мне половина дела лежит. А я отвечала, так половина же. Всё равно в общую копилку. Но понимаешь, со временем копилка, как-то переросла из общей в мужнину. А как оба вышли на пенсию, так и вовсе он единолично стал управлять нашими финансами. Финансы ладно. А что там! Когда нет у тебя лишнего платья, когда одно дешёвенькое пальто носишь и весной, и зимой, и осенью на протяжении десяти лет, а на посыл купить новое слышишь в ответ: – Зачем? Тебе всё равно ходить некуда. Это обидно, но пережить можно, хотя и нельзя такое переживать. Но это, милая, я сейчас понимаю. А вот когда бьют садистки по сердцу подлыми словами…
             Собака тихо тявкнула, словно отвечая: – Мне ли не понять.
             Она опустилась на землю перед угощением, положив мордочку на лапы, и подняла глаза на Арину, всем видом показывая, что готова слушать её откровения дальше.
                – Ты знаешь, за всю жизнь моя душа была так переполнена обидой на мужа, что казалось ещё немного, и эта обида превратится в ненависть. А ненависть - это страшная штука. Для меня это понятие чуждо. Прощала всех и за всё. Всегда первой извинялась, даже если была права. Лишь бы был покой в семье. Но отношения становились хуже. Муж всё чаще стал относиться ко мне, как к посудомойке, кухарке, официантке.
            – И чем это она занята целый день? – говорил он, – подумаешь, обед сварит, подумаешь, принесёт в комнату на подносе? Вон отрастила себе сидячее место, ходить больше надо…
            Да, и главное - ходить за ним. А я и ходила бы. В принципе, это я и придумала носить ему обед в его комнату. Для его удобства. Для удобства детей. Раньше обедали вместе. За столом вели беседы, дети что-то спрашивали, что-то рассказывали. Но как-то постепенно все эти разговоры, беседы стали раздражать мужа. Как же, по телевизору «Новости»: – Тише, молчите, не слышно! Так постепенно муж отделился от меня, от детей, от семьи. Потом я освободила комнату, перешла к детям спать на диван. Выдерживать его эгоизм и ночью уже не хватало сил. Муж этому был рад. Быстро обустроил комнату под себя, милостиво разрешив мне хранить кое-какие вещи в его шкафу. После очередных упрёков и оскорблений, разбитых чашек, бросаемых в меня, я решила развестись с ним. Ты не думай, битыми были только чашки, меня он не осмеливался трогать, хотя и делал угрожающие движения.
              Собака подняла мордашку и опять тявкнула.
                – Вот, вот. Мне и дети так же говорили, что не разведусь. Они к этому времени уже жили в своих семьях. Каждый звал к себе пожить, отдохнуть от деспота мужа. Но я не хочу переносить свои проблемы на их плечи. Достаточно того, что им пришлось видеть в детстве. Нет, ты не думай. Были и хорошие дни, годы. Но они терялись в общем количестве пережитого негатива. Поэтому я решила для себя, детей не впутывать в свои отношения с мужем. Он отец, он делал для них всё, что мог и как мог, этого не отнять. Так что, после очередных оскорблений и унижений я не стала, как обычно, доказывать ему, что он не имеет права оскорблять меня. Я просто тихо сказала: – Если ты ещё раз оскорбишь меня…
                – То что? То что? Разведёшься? Иди, разводись! Я видеть тебя не могу! Ты мне надоела до чертей! Напугала! Куда ты денешься? Кому ты нужна?
                Тогда я почувствовала, что внутри у меня что-то упало. Провалилось. Наверное, это долготерпение, подхватило уважение к мужу, и потянуло его туда вниз, откуда нет возврата. Почему-то мне даже стало легче после его этого выпада. Утром я, ничего не говоря, взяв нужные документы, пошла в суд и подала заявление на развод.
                Конечно, видимых изменений между мной и мужем не произошло. Я всё так же вела домашнее хозяйство. Молча. Молчала я, молчал он. Дня через три-четыре мужу надоело вести беседы с телевизором и, найдя причину, он вошёл в мою комнату. Я не стала требовать от него извинений. Всё равно это было бесполезно. Я и не помнила, когда в последний раз муж говорил «прости». Со временем это стало выше его сил. Даже оскорбительно просить у меня прощения. Поэтому, автоматически, после каждого его такого «налёта» виновной оставалась я. А была я виновата во всём: дети не так воспитаны, и чем она занималась, пока он работал? Ну и как всегда стандартный набор претензий, вплоть до того, что я разучилась готовить. Несколько раз, он вычитывал рецепты варки овсяной кашки, которую я ему подаю за завтрак. Почему-то спустя почти сорок лет, моя каша стала невкусной: то переваренной, то не доваренной, то не сладкой, а то нормальной, но что-то всё же не такая как надо.
                Прошли два месяца данные судом на обдумывание, и мужу пришла повестка в суд с приглашением на бракоразводный процесс. Вот в этот раз я бы точно схлопотала, битыми чашками не обошлось бы, но на моё счастье, в этот период с нами жил сын, который стал катализатором наших отношений. Обошлось ором и повторными оскорблениями. Они меня только убедили в том, что я приняла правильное решение. Сын быстро развёл нас по комнатам, пока он успокаивал меня, муж с криками:
               – Раз так! – стал выкидывать остатки моих вещей из своей комнаты, – и готовить мне больше не смей! И запомни, никто тебя не разведёт! Я не буду ходить на заседания,  – бушевал он.
              Но это его решение только ускорило ход событий. Заседания никакого не было. Фактически. Судья посмотрела на меня изучающим взглядом, потом спросила о том, будут ли претензии к мужу, услышав отрицательный ответ, попросила помощника записать решение, а меня прийти через определённое время за ним.
              Молчания мужа, его кулинарных изысков: сваренной по рецепту из интернета овсяной кашки и магазинных пельменей, а также тишины в квартире по этому поводу хватило ровно на три дня. После очередного похода в «Пятёрочку» он скромно и ласково попросил меня что-то приготовить. В последующие месяца два всё было по-прежнему. Я готовила, как и раньше, только подносы с завтраком, обедом и ужином перестала носить к нему в комнату. Но в один из дней, «опять коса нашла на камень». Высказав всё, что он обо мне думает, муж в ярости заявил: – Ты мне вообще никто. А что, собственно говоря, изменилось? Подумаешь, она развелась. Ну и что?

              А действительно, что изменилось? Всё осталось, как и прежде. Как месяц назад, год назад, в принципе, как все эти прожитые вместе годы, за малым исключением.
              Арина посмотрела на собаку, которая придвинулась к ней ближе и подняла здоровую лапу, дотрагиваясь до полы пальто, словно хотела успокоить женщину.
              – Да нет, не жалей меня. Теперь у меня всё хорошо. Дети сложились и купили мне эту маленькую квартирку. А мне большая квартира ни к чему. Уборки меньше, – Арина улыбнулась тявканью новой знакомой, – думаешь, мне жалко себя? Жизнь прошла, а я потратила её на человека, который жил со мной, потому что, ему так было удобно. Ты знаешь, нет. Не жалко. Я вышла за него замуж не насильно, я помогала ему всем, чем могла. Наконец у нас выросли хорошие дети, внуки. Если бы осталось между нами взаимопонимание, уважение, возможно нашу жизнь можно было бы назвать счастливой. Уважения нет. А продолжать жить с человеком, который тебя не уважает, не ценит твой труд, не понимает твоей души, хотя требует от тебя всё это по отношению к себе, это самоубийство. Но мы на этом свете появляемся один лишь раз. Другого шанса быть счастливым в этой жизни, хотя бы на её закате, не будет. И я счастлива, что всё так сложилось. Я не одинока, я изолирована от лишнего негатива. Понимаешь?
              Собака моргнула, словно понимала о чём идёт речь. Арина встала со скамейки и вскрикнула от боли.
              – Ой! Надо же, как ногу отсидела.
              Она прошла, прихрамывая несколько шагов к своему дому, потом обернулась на собаку, которая всё сидела в той же позе и наблюдала за собеседницей.
             – Ну, что, Подруга, чего сидишь, пошли. Зализывать раны прошлых обид и радоваться счастливому одиночеству будем вместе.
             Подруга радостно взвизгнув, хромая, побежала к новой хозяйке, но вспомнив, вернулась к скамейке и забрала с собой сосиску.
             Арина, пропуская Подругу в подъезд, улыбнулась.
             – Ничего, какие наши годы, будем жить.