Повесть о приходском священнике Продолжение CVII

Никуда не деться, никуда не спрятаться от будничных проблем...
Для Бируте..

Ужинали на улице, под сенью беседки, при последних бликах уходящего дня. Алиса ухаживала за Маринкой, всё время шутила с ней, старалась хлопотать, словно за дочкой. В мою сторону она бросила несколько взглядов, как мне показалось, наполненных обидой или разочарованием.
 — Вы меня извините, — когда прощались, сказала вдруг Алиса, обращаясь ко мне. — Так хотелось снова побыть в семье, среди детей. Даже намечтала что-то себе. Глупо… Но я вам очень благодарна за те короткие минутки семейного счастья, которые удалось пережить.
 — Алиса… — я вдруг запнулся, не зная, что ответить.
Женщина поставила блок ладонью, покачав головой, как будто давая понять, что не стоит ничего говорить. У калитки она повернулась, слегка улыбнувшись, выронила:
 — До завтра. С утра навещу вас. Справитесь сами?
 — Постараюсь. С Марком удаётся справляться, значит, и с Маринкой совладаю.
Суета, заботы — под вечер заметно чувствовалась усталость. Уложив детей, решил немного посидеть на улице. Следом вышел совёнок Буба, принялся выделывать зигзаги шеей, прислушиваясь ко всевозможным звукам, доносившимся отовсюду. Пел свои свадебные песни хор лягушек, на кладбище и в просеке перекликались несколько сов, где-то в зарослях акации солировал соловей. Пёс Валет, которого в моё отсутствие обхаживала Аля, носился вокруг конуры, разгоняя ночных мотыльков, сновавших туда-сюда, привлекая внимание летучих мышей, вылезших из своих укрытий на охоту. В камышах крякали утки, да так громко, что их кряканье разлеталось над всей равниной и уносилось далеко к посёлку; непрерывно гудела выпь. Откуда ни возьмись появился ёжик. Смешно пыхтя и фыркая, он подошёл к самому порогу, тем самым сильно заинтересовав Бубу. Совёнок какое-то время рассматривал непрошенного гостья, чудаковато перекручивая голову набок, что-то клекотал, наконец, отважился подойти ближе. Ёж оказался не из робкого десятка. Не увидев в совёнке опасности, он прильнул к мисочке Ночки и стал тащить оттуда остатки еды. Бубу такая наглость невероятно возмутила, так что он тут же принялся ухать, гугнивым, ещё совсем детским голосом. Наблюдая за животными, неожиданно поймал себя на мысли, как сейчас хорошо, радостно на душе в этот чудесный летний вечер. Милость Божья коснулась сердца.
Пришлось вставать с первыми лучами солнца. Просыпалось оно нынче рано и, лишь поднявшись на небосвод, тут же принималось нещадно палить остывшую за ночь землю. Маринка только открыла глаза, как сразу метнулась на улицу, я даже не успел оглянуться. «Какая ранняя пташка», — подумалось. Прошло некоторое время, но девочка не возвращалась, и я стал беспокоиться. Во дворе, как и вокруг него, её не было. Позвав её несколько раз, понял, что, вероятнее всего, она побежала к своему дому. Так и есть! Обнаружил я Маринку угрюмо сидящей на пороге родной хибарки, с заплаканными глазами.
 — Ты зачем убежала? Заставила волноваться, ничего не сказала. Разве так можно? — говоря это, вдруг мысленно укорил сам себя. Тоже воспитатель нашёлся!
 — А когда мама придёт? — почти шёпотом произнесла девочка.
Я не знал, что ответить, да и как тут ответишь пятилетнему ребёнку, что мама больше никогда не вернётся.
 — Пойдём назад, домой, — протягивая Маринке руку, произнёс я каким-то растерянным, подавленным тоном, от которого самому стало немного тоскливо.
Маринка послушно поднялась с порога, наспех вытёрла слёзы и, тяжело вздохнув, сказала печальным голосом:
 — Пошли.
Алиса приехала только к вечеру. Лицо её выдавало тревогу и обеспокоенность. Она пыталась шутить, играться с детьми, рассказывать об успехах на работе, но это её беспокойство спрятать не удавалось. Наконец она отвела меня в сторонку, сказав:
 — Катька, мать Маринки, померла сегодня утром, а бабка ещё ночью скончалась.
 — Как же так, неужто правда? — охватило такое чувство, будто сверху кто-то вылил целое ведро холодной воды.
 — Только что из больницы вернулась, там и узнала.
 — А Пётр как же?
 — Состояние стабильно тяжёлое. Пока неясно, но, думаю, выкарабкается.
 — Малой как об этом сказать?
 — Так и сказать. Впрочем, я сама попробую поговорить.
Новость о страшной трагедии Маринка перенесла довольно спокойно. Думаю, она просто не поверила словам Алисы, не восприняла их всерьёз. На другой день и на третий девочка с самого утра бегала к дому и неотлучно сидела возле запертой двери. Каждый раз приходилось её забирать оттуда.
Всё определил похорон. Хоронили скромно, за счёт пожертвований соседей, друзей, поселкового совета. Людей сошлось совсем мало, в основном забулдыги, какие-то случайные люди, знакомые. Шабулеев не очень-то любили. Стояли все молча, изображая скорбь. Подвыпившие гробокопатели нетерпеливо переминались на месте, отходили курить или болтали о чём-то своём. Кто-то принёс букет полевых цветов, небрежно бросив его в гроб Катьки. Сутулый старик в квадратных старых очках пустил слезу над телом усопшей бабки, матери Петра.
Мы сильно переживали за Маринку. Алиса всё время держала её за руку, часто наклонялась к ней, спрашивала о чём-то. Девочка не проронила ни слова. Она не плакала, не закатывала истерику, даже не выражала никаких эмоций. Просто молча стояла с отрешённым лицом, сжав руку Алисы и неотрывно глядя на бездыханное тело матери. Показалось, что за тот день девочка повзрослела на целую жизнь. Она очень изменилась, стала сдержанной, меньше разговаривала, а радость проявляла в исключительных случаях, при этом скупо улыбалась и припадала к человеку, обнимая за шею, ничего не говоря. Такие проявления нас весьма обеспокоили. Алиса с Настенькой даже возили её к психиатру. Там сказали, что девочка пережила сильнейший психологический шок, а её состояние — это последствия, которые, возможно, со временем пройдут. Проблема в том, что Маринка перенесла всю трагедию внутри себя, а это весьма опасно для детской психики.

Дальше будет...