Башня

Тринадцатый этаж. Не привык к такому. Высота - это всегда нечто. За тридцать с небольшим не забирался выше второго - это про обитание. Стоп, один раз прожил на четвертом. Два года. И это неправда. Забыл ощущения. Жить выше второго - другой мир. Здесь место птиц и можно потрепать облако по макушке.
В чужом городе одиноко. Высота намагничивает. Если открыть раму еще больше. Сделать шаг. Сколько мыслей до асфальта? Какие? Сожаление? Вернуться обратно? Проснуться? Все от непривычки.
Да ладно, это настроение. Главное не смотреть через огромное окно, что во всю стену. Лежать на кровати и читать. Тогда видно только небо, а еще лучше зашторить портал в ад.
Скучный город. Не знаю его. Универмаг, ресторан с пожелтевшими скатертями, магазин с запахом прокисшего молока, десяток улиц по которым иду на чужую работу. Люди спешащие прожить очередной день. И на вокзале все спешат, даже те, кто застыл у информационного табло или безмятежно спит в неуютном кресле из пластика. Здание рядом. Видно из чертова окна.
В выходной большое опустошение. Когда дела, забываешь, дурные мысли уходят, но стоит оказаться одному, задуматься, как все возвращается. Окно, мысли.
Спускаюсь вниз, чтобы съесть  пару вареных яиц и бутерброд с колбасой, выпить кофе с молоком с привкусом воды - это когда мало кофе и молока. Антракт в безделье.
Бутылка водки и шампанского в холодильнике. На всякий случай. Хотел вчера, сам с собой, по-мужски, но было так неуютно, или, наоборот, уютно, что поднять тело с постели казалось трагедией. Лифт падающий вниз бесконечный. К середине охватывает беспокойство и снова дурные мысли. Сложно привыкнуть.
В буфете все по старому, только еще безнадежнее, чем в будни. Та же женщина в белом переднике, или не та. Может и другая, но как неотъемлемое приложение антуража - та же самая. И тот же вопрос:
- Что вам?
Что мне. Селедку с луком, яйцо или бутерброд? Ребус.
Настроиться на положительные мысли. Возможно ли? Надо было сразу принять сотку, тогда "гольфстрим" разворачивается. Только смущает утро - как бы, не посеять вечерний шторм.
Четыре столика-стойки, без стульев, с подтекстом - эй, не задерживаться, по-походному, жуй и отваливай. И, естественно, замечаю ее. Как не заметить райскую птичку в клетке без прутьев.
Нам обоим скучно, это точно, только она умело скрывает, а на моем лице все написано, как в азбуке, где А и Б, и мама моет раму; неправильное, вижу по ее короткому включению в мою сторону.
Но мне скучно и я говорю:
- Доброе утро.
Никогда такое не делаю с незнакомыми, а здесь - затмение. Башня влияют.
Не смутилась и сказала:
- Привет.
Мягко сказала, оставляя ходы мне и себе. И вот этот привет, испугал, привел в чувство.
- Привет, - повторяю более осторожно.
Сам устроил ловушку. Поскольку нужно что-то говорить, ведь начал, говорю:
- Можно возле вас пристроиться.
Кивнула - еще большее замешательство. Не от стеснения или внезапного исчезновения нужных тембров. Причина - крутые яйца, бутерброд с колбасой и кофе с молоком мутного содержания. Натюрморт  антиромантики. Вроде признание в любви спросонья. Но у нее похожая картина. От этого вроде легче, но ненамного. Плохой уравнитель.
Пьем кофе из граненых стаканов. Она, оттопырив мизинец ломает  в крошку песочное пирожное, красиво отправляет кусочки в рот. Я оставляю след зубов на успевшем подсохнуть хлебе. И говорить не о чем. Да и нужно ли. Она красиво ест, что еще надо.
Потом идем по холлу гостиницы. Она к выходу, я к лифту. В момент расхождения векторов просыпаюсь.
- Вы здесь живете? - спрашиваю.
- Да.
- И я.
- Очень забавно.
На самом деле, большей глупости придумать сложно.
- Попробую сначала, - говорю, - Можно?
- Давайте.
- Мы здесь живем, вы и я. Давайте встретимся, пообщаемся. Чужой город не с кем даже словом перекинуться. Дичаю.
- Может не стоит выходить из образа?
Улыбается, хороший знак.
- Какого, - интересуюсь.
- Дикаря.
- Меня зовут Сергей.
- А я в сто десятом.
- Значит, на десятом этаже.
- Значит.
- Я на тринадцатом.
Она разворачивается к двери.
- Вы в город?
- Да.
- Через сколько вас ждать?
- Пару часов дайте.
- Ок.

Не узнал имя. Это не важно. Потом. Главное в холодильнике джентльменский набор и получено согласие. Сто десятый, сто десятый, сто и десять, повторяю про себя, боясь забыть простые цифры. И меня почему-то трясет от этих повторений. Оголодал или возбудился предчувствием?
Прогулялся в магазин с запахом молока, подышал воздухом, снял напряжение. Вычеркнул на время из сознания быстрые эмоции, а то за два часа черт знает, что может случиться от миражей. Немного шоколада и правильная колбаса очень кстати.
Потом на кровати считаю минуты. Время тянется, модельной резинкой.
Я пунктуален. Но она не появляется, ни через два часа, ни через три.
Надежда то, что заставляет жить, стремиться, преодолевать. Она еще есть, пока. Но последнее - пока, как неуверенность, а может быть и прощанием. Если перевернуть.
Приходит сама. Сначала стук в дверь. Думаю горничная, в номере подтереть или узнать, когда смоюсь, но на пороге сказочный силуэт, успела доработать внешность, в платье, без плаща. Поймала, как мальчишку. Опять теряюсь, но больше от разрухи, что устроил на постели, в которой валялось разобранное настроение.
- Тук-тук, сюда можно? - говорит, хотя ту-тук уже произошел.
- Конечно.
- Света, - добавляет, видя нерешительность.
В руках пакет, оттуда пахнет приключением.
Куча вопросов. И самый первый, как узнала, где?
- Это не сложно, - говорит, будто читает мысли, - Спросила на вахте - такой высокий, с длинными, вьющимися волосами.
И с ходу:
- Почему у вас штора задернута. Мрачно, как в склепе, - и к окну.
Звенят кольца. Свет атакует.
- Вы меня не ждали.
Театрально.
- Как же, раз десять заходил. Обещали через два часа.
Про десять, конечно приврал, для романтики.
- Вот, искала, - говорит и извлекает ананас, - Представляете, все в бананах, апельсинах, даже сливы есть, а ананас только в одном месте.
Про ананас, конечно, соврала. Купила по дороге, чтобы сгладить опоздание. Женщины такие, набросать пуха на пустом месте и растереть каблучком.
Поправляю кровать, лезу в холодильник. Колбаса аккуратно уложена по команде "равняйсь!". Шоколад на столе. Лишь два граненых стакана, будто привет из буфета.
- Вот, а то - не ждал, - говорю с нежностью и упреком.
Гормоны предательски дергают голос.
- Буду запивать, - говорю после первой, как оправдание.
- А почему не шампанское?
- Водка, как бы привычнее.
Черт, что говорю? Уточняю:
- Для мужчин, а шампанское лишь головная боль.
Конечно, хитрю. Разделил на ее и мое, еще до ее появления. Дело понятное. Водку она может и будет, но с сомнением. А бутылочка шампанского самое то, чтобы сломать барьеры ненужной скромности.
- За знакомство выпили, теперь предлагаю за совместное проживание.
- Это как? - интересуется.
- Ничего такого, ода нашей гостинице.
После второй предлагает не частить. Она права, вечер только зарождается.
- Вы курите?
- Да.
- А ты?
- Тоже.
Предлагаю огонь. И мой переход на "ты" органичный. Выкать в такой ситуации странно, и она соглашается.
- Откуда сам?
- Из столицы.
Произносить такое всегда приятно. Особенно вдали от дома. Часто мы гордимся совсем не тем, что заслуживает. Но голос скорбный.
Сервированный столик низкий, настолько, что ее колени не помещаются, мои тем более. И вообще, сидеть на кровати как-то по-домашнему, но неудобно, без спинки. Хозяину простительно страдать. Но второго стула нет. И эта кровать, ее колени соединяются в нетерпение. Сколько рюмочек еще понадобиться. Пытаюсь смотреть выше, но когда разливаю или накалываю колбаску, непременно скольжу взглядом по бедрам, нисколько не боясь быть пойманным. Она, конечно, ничего не скажет, лишь чуть привстанет, поправит низ платья, пытаясь укрыть соблазн. Но это не я придумал ее короткий подол, тонкие колготки, красивые ноги. Это она, для нас, мужчин. Но на всякий случай покраснею. Если поймает. Пока спокойно.
- А ты куда приехала?
Не про откуда. Разве это так важно.
- В командировке. По газовому оборудованию.
Ужасно. Такая должна заниматься цветами, парфюмерией, в крайнем случае, раскладывать пасьянсы на судьбу. А здесь? Мы часто делаем не то, что правильно. Драгоценный камень в грубом обрамлении.
- Работа интересная?
Пытаюсь скрыть разочарование. За нее обидно. Переживаю.
- Работа, как работа. Деньги платят.
Думаю, смог бы работать в этом направлении? В голове мужики в спецовках, с вчерашним перегаром, трудно сдерживаемый мат в присутствии женщин. Может, что-то придумываю. И, конечно, имеют ее глазами. Я тоже имею, но без перегара и за приятным столом. Я плачу за это. А они так, как приложение к пиву.
- А ты кого тормошишь?
- По финансовой части.
- Ух, ты!
Нет, она не особо удивляется, но есть чуть-чуть, больше подыгрывает. Мы, вообще, с ней пока играем. Еще трезвые. Интересно, в одну ли игру?

Когда дохожу до полбутылки, теряю контроль. Она замечает мой взгляд.
- Не люблю колготки, говорит. Нет то, чтобы неприятны, но так, странно. Будто вторая кожа на тебе.
Она оттягивает полиэстер, демонстрируя эластичность. Теперь смотрю туда вполне законно, и чувствую, что это тоже приятно, когда можно. Даже хочется самому оттянуть и шлепнуть. Испытать. Потом гладит свои ноги, и я киваю на ее слова. Смог бы ходить в колготках, какие ощущения? Они же забрались в наши брюки, стали менее сексуальными, мужественными, грубыми. Может нам немножко утонченности перенять. Разговор переходит в полуинтимную плоскость.
- Мужчины сейчас тоже ходят в колготках. Не таких, более плотных. Это на западе, зимой. А еще врачам, кто работают стоя, рекомендуют для сосудов, - говорю.
Ей нравятся мои познания. Вижу.
- И пусть ходят, ничего здесь такого нет.
- Сближение полов может нарушить некий баланс. Может опасно?
- Баланс глубоко внутри нас, ему миллионы лет.
- Но мы что-то потеряем, если станем носить ваше.
- Так происходит уже давно. Панталоны носили мужчины и женщины. Потом только женщины. Сейчас никто, только динозавры. Эволюция.
Да, про панталоны как-то упустил. Но мы подбираемся к сути.
Чем больше пьянею, тем сильнее пытаюсь быть джентльменом. Со мной часто такие странности. Выбираю красивые слова, вспоминаю самые экзотические, как ананас, что кусочками на столе. И вот уже мы говорим о книгах, спорим о писателях, какой из них более пронзительный, цепляет жизнь. Но больше говорю я, уже не замечаю своей навязчивости. Хотя, останавливаюсь, когда она пытается что-то возразить.
С ней интересно, или соскучился по общению, или красивая женщина, неглупая. Люблю умных. Или все вместе? И меня несет, про все. И мы спорим, и уже секс уходит на второй план, потом на третий, потом вообще забываемся.
Ближе к полуночи приходит опустошение.
Может я не прав, но что-то уже упущено.

Она подходит со стаканом к окну и говорит:
- Отсюда люди такие маленькие, и машины и фонари.
И, наконец:
- Высота околдовывает.
Я лишь старательнее втягиваю дым, до низа легких, чувствую сердцебиение. Это все башня или выпитое. И хочется уберечь обоих - отойди, не притягивай, закрой штору.
Так и говорю:
- Задерни штору.
Она понимает по-своему.
- Думаешь, подглядывают?
- Да, кто-то сверху.
- Веришь в бога?
- Нет.
- А я не знаю.
Обнять ее. Вот сейчас, когда стоит. Подойти со спины и обнять, ничего не говоря. Но после Чехова и Фицджеральда что-то не клеится. Тем более, после бога.
- Я, наверное, пойду, - говорит.
Это "наверное", четкое решение. Надводная неопределенность, лишь как успокоительная таблетка.
- Зачем, - говорю и, наконец, пытаюсь обнять, - У тебя красивые глаза.
Запоздалые слова.
- Надо выспаться.
- Завтра выходной.
Она не отстраняется, разрешает попользоваться напоследок. Провести по бокам, плечам, коснуться груди. И про глаза уже не верит. Они на самом деле красивые.
- А завтра не будет, завтра уезжаю, - говорит.
И вот она, паника. Будто не справился со школьным заданием.
- Как!? Завтра же воскресенье, можно сходить в кино, погулять в парке, посидеть в ресторане?
- Я и так на день задержалась, дома ребенок.
И уже нельзя откатить обратно, вернуть время и слова. Они сказаны, и нервы включили определенные сигналы, и стрелочник перебросил тяжелую штуку, что меняет рельсы одни на другие. И желание что-то совершить уже выглядит мелочным  и жалким. Расставаться тоже надо уметь.
Обмениваемся телефонами, и я знаю, что не позвоню, ведь ничего не случилось, что могло бы  изменить линию жизни. И живет она в другом городе.
Просто еще один прожитый день.
Уходит. Допиваю водку и смотрю в окно. Уже темно, но город не спит. Вокзал никогда не спит. Люди едут, невзирая на время суток. Поезда прибывают по расписанию, что составили за тысячи километров отсюда.
Ночные светофоры моргают оранжевым, автобусы выгружают редких пассажиров, гирлянды огней развешены вдоль улиц, крыши привокзальных пятиэтажек отдают темнотой, а под ними течет обычная жизнь.

Лечу вниз. Следующим утром. Башня, черт побери. На полпути думаю, что жизнь не так уж и плоха, как кажется спросонья, что многое успеть, это правильно. Потом отпускает. И есть ли смысл сожалеть? Двери лифта открываются, и я направился в буфет пить странный напиток, обозначенный на ценнике, как кофе с молоком.