Пятница

Приятель вытащил меня из омута этим пятничным вечером. Один из тех знакомых, взглянув на которого однажды, понимаешь, что больше не увидишь его прежним. В ту ночь у Купидона явно был выходной, но алкоголь в клубе прекрасно справился с обязанностями мелкого ублюдка, развязал язык этим двум дурочкам. С подружкой у меня так и ничего не вышло, зато у него пошло всё как по маслу. Это была весна, в конце лета мы с ним договаривались вместе добраться до моря, которое, казалось, стало ближе в связи с переделом границ. Месяцы шли, и в августе оказалось, что я уже лишний в этой поездке.
Он объявился только сейчас, когда весенний ветер уже во всю гулял по улицам. Не то, чтобы я соскучился, но делать было всё равно нечего, он что-то там сказал про “тряхнуть стариной” и “потусить”, когда вручал мне пригласительный билет в стрип-клуб на две персоны.
— Хорошо работают ребята, дурачков сразу на лицо видят. Где подарили?
— В пробке. — ответил он, кажется, даже радуясь моему язвливому юмору, который не слышал полгода.

На входе стоял добродушный бородатый охранник, который осторожными движениями проверил нас на наличие холодного, огнестрельного оружия и остальных инструментов колумбайна. Как глупо: мертвые боятся умереть больше всего. Мы вошли в основной зал: на барной стойке виляли попками официантки, в центре подиум с шестом мягко переливался томными цветами. Ведущий заорал в микрофон, что-то про “встречайте новых гостей”, обратив на нас внимание всего зала. Полуголые девочки со всех сторон захлопали в ладоши, я почувствовал себя как дичь, на которую навелись десяток прицелов. Возможно было бы целесообразно крякнуть пару раз, давая понять, что это всё утка и липа, ведь мои жалкие купюры в кармане, останутся при мне, растворившись алкоголем позже в месте попроще. Хостес повела нас к столику у стены, оборвав наконец-то это всеобщее внимание, которое вывело меня из равновесия:
— Ненавижу тебя, ублюдок, — зашипел я в спину приятелю.
Слова были повторены, когда я заглянул в карту бара. Через пару минут, когда мы определились с заказом напитков, к нам подсели две высоченные крали, слизанные с обложки журнала “Playboy” образца конца девяностых. Машина по выкачиванию денег работала с точностью швейцарских часов, поэтому я сразу сказал той, которая стремилась ко мне на коленки:
— Денег нет.

Она слезла с меня через пару минут, окончательно убедившись в верности моих слов. Сразу стало легче дышать: то ли с избавлением от лишнего веса, то ли от искренности, которая делает жизнь проще. Я взглянул на  девочку, что сидела у приятеля на коленях, она словно была собрана из двух разных частей: лица пятнадцатилетней капризной школьницы с ногами дочки баскетболиста. Когда принесли кальян, ко мне подсела другая девушка: более миниатюрная, менее соответствующая идеалам данной фауны, наверное, и потому более приглянувшаяся мне.

Мы быстро разболтались. Больше всего ей нравилось, что у неё всегда есть возможность ездить в “командировки” в города, по которым растянулась сеть этих стрип-баров. От нашего города она была в восторге, впрочем, как и все, кто посещает его всего лишь на выходные. Всем своим видом она олицетворяла молодость и плодородие. Я смотрел в её озорные глазки и думал, сколько голов она свела с ума и сколько кошельков заставила опустеть. Я представлял, как очередной бухой мент в соседнем городе, грозит администратору закрыть их к чёртовой матери, если он тут же не позовёт ту милашку, которая так томно смотрит сейчас на меня. Но я не влюблюсь в неё, даже если бы позволил себе, потому что такие цветы не растут на бедной почве. Вечер только начинался, и она уйдёт, как только в заведении нарисуется хер посолиднее.

Прошло уже полчаса, а она всё не уходила. Официантка попыталась поставить нам на стол выпивку, которую мы не заказывали, но мы отправили её обратно в бар. Это заставило меня отвести глаза от моей собеседницы и оглянуться. Я опомнился в каком месте нахожусь, и не удивился, что в штанах у меня всё спокойно. Как можно расслабиться, когда тебя всё время пытаются поиметь?
Краля, сидевшая у приятеля на коленках, встала и повела его под ручку куда-то. Его не пришлось долго уламывать.

Я вновь вернулся в своё нормальное настроение: мрачное и угрюмое. В заведение вошёл пацанчик, совсем один, только маленькая сумка висит на плече. Он явно был не из тех, кто настолько крут, чтобы ходить по таким заведениям один, за пазухой у него не припрятано пары фокусов, а значит в карманах упругий пресс, который прибавил его походке уверенности. Да и зашёл он уж больно спокойно, как к себе домой — явно не в первый раз тут. Бедолага, попался.
— Смотри, какой кабанчик. Точно при бабле. Шла бы лучше к нему, ты ж на работе всё-таки. — Брызнул ядом я.

Выпивка кончилась, угли кальяна стлели, язык усох, она ушла. Позже я заметил, что просто настала её очередь танца на сцене, и нечаянно обрадовался, что она ушла только по этой причине. Но она не пришла.
Приятель вернулся, а за ним и его сегодняшняя пассия поспешила усесться ему на коленки. Я швырнул на стол купюру, и начал натягивать куртку. Приятель поднял дурнушку на её высоченные ноги и сказал, что мы уходим.
— Давай ещё приват, на прощание! — Она вцепилась в него взглядом.
— Нет.
— Ну-у-у! — Эта высоченная дылда скорчила капризную гримасу и затопала ножкой на каблучке. Наблюдая эту картину, я на секунду почувствовал себя старым педофилюгой, который готов был вывалить все конфеты на стол, лишь бы дитя не жаловалось родителям.

  Мы расплатились и ждали, когда официантка принесёт сдачу, но она демонстративно расселась на свободном диванчике и уже, кажется, позабыла о нас. Уже стало невыносимо от этого содома, мы плюнули и пошли на выход, в конце-концов, ругаться дороже сотни рублей — житейская мудрость нашего народа, которая гарантировала хоть и жалкое, но всё же существование.
Мы вышли на набережную Волги, которая потрепала волосы ласковой весенней прохладой. Болела голова, я не напился как следует. Мы уселись на скамейку ждать такси.

— Что с тобой? — Спросил он. — Неужели не понравилось? Ты же, вроде, любишь разврат.
Я раздражённо засмеялся. У меня совсем не было настроения объяснять ему разницу между здоровым человеческим развратом и жалкой меркантильной имитацией. Вместо этого я спросил единственную вещь, которая могла волновать человека, который провёл значительную часть детства перед телевизором:
— Скажи, ты засунул купюру ей в трусики, как во всех этих фильмах?
— Нет. У меня не было налички с собой. Только карта.
Я тихо засмеялся.
— Провёл ею между булочек?
— Нет. Там в каждой комнате аппарат стоит.
Я задумался, что именно написано на чеке, который выплёвывает банковский аппарат: название услуги и размер налога. Голова разболелась ещё сильнее, видимо, дело было не только в недостатке алкоголя в моей крови.
— У тебя ж баба есть, свадьба скоро небось, нафиг мы вообще пошли в этот гадюшник? — Спросил я.
— А что? Я всегда хотел попробовать. Мне понравилось.

Свежий ветер донёс его вонь изо рта до моих ноздрей. Я и забыл, что у него всегда была какая-то болезнь, которая была причиной этого неприятного запаха. Иногда у меня начинались рвотные позывы, когда он активно втирал мне какую-то дичь, в эти моменты я думал о его девушке, как она целуется с ним. Да и вообще о всех девушках, насколько они готовы принимать человека со всеми его недостатками, лишь бы было, за что любить его. Но Бог не девушка. Ему не за что меня любить. Мир вокруг меня не девушка. Это старый сварливый мужик, который брызжет слюной, предрекая тебе бедную и одинокую старость, когда ты подаёшь слишком много дисторшена на гитарный усилитель.

Ленивый таксист до сих пор не переобул машину на летние покрышки. Он подъехал к нам, как забытое воспоминание о зиме, которая каждый год пытается убить тебя сильнее. От звука царапанного асфальта, мне стало грустно и холодно.
— Едешь домой?
Я задумался на секунду, где мой дом, и кто там меня ждёт.
— Нет. Хочу прогуляться. Вали уже, а?

Я шёл вдоль набережной. Модное место открыло летнюю веранду, с которой до меня добрался аромат тёплой еды. Захотелось есть и закутаться тёплым пледом. На веранде было свободное место, на котором теснились мужики со своими инструментами. Они играли блюз и уже не первый час, потому что басист уселся на стул, а ударник клевал носом. Я сгорбился у ограды набережной, чтобы послушать. Холодный ветер задувал под поясницу, мужики играли блюз, но всем было насрать, только звуки ложек, вилок и бокалов.

Я тихо слушал. Мне не надо было поднимать Фрейда с могилы, чтобы он объяснил причину моего скверного настроения. Тяжело любить мир, в котором за всё надо платить, если мир не платит тебе в ответ. Можно до сухости во рту кричать на весь мир о верности к любимому делу, но, в конце-концов, любовь измеряется нулями, и мужики с инструментами знают это прекрасно, потому и играют вполсилы.

Голодный я зашагал дальше, и то, что за чашку горячего чая и десерт сейчас я сыграю лучше любого доходяги, знали только я и Волга, что тихо подпевала мне по пути домой.