Весна в казахской степи

Весновка, в свое время, был один из важнейших, а поэтому интереснейших этапов полевых геологических работ. Он представлял собой выезд небольшой группы в пионерных, организационных  целях. В основные задачи весновки, в зависимости от природных условий изучаемого района, ставились подготовка снаряжения и оборудования, которое будет использоваться основным составом исследовательской партии, его транспортировка на территорию подлежащую изучения, установка полевого лагеря и закладка пионерных горных выработок – скважин и шурфов.
В середине XX века, пионерный характер весновки, предполагал у ее организатора наличие, как бы правильно сказать, флибустьерских, что ли, авантюристских черт, во всяком случае, проявление решимости и настырности. Играли роль в этом деле и «луженая» глотка, и способность быстро находить общий язык со множеством различных людей.
Работал я в те годы в знаменитом тогда Всесоюзном аэрогеологическом Тресте (ВАГТ) «Аэрогеология». Он был создано в 1944 году для решения задач по увеличению минерально-сырьевой базы страны. Так уж для справки достаточно указать, что специалистами этого предприятия были открыты сотни месторождений полезных ископаемых, включая месторождения золота и алмазов. Ими проводилась геологическая съемка в отдаленных районах СССР, с покрытием ею более 35% территории страны, включая обширные районы Средней Азии, Западного Казахстана, Южного Поволжья, в Мезени и на Тиманском кряже, в Эвенкии и Якутии.
Здесь будем уместно сказать о человеке, стоявшем у истоков ВАГТ, а именно Генрихе Эрих-Мария фон Лунгерсгаузене, трагически погибшем в 1968 году в поселке Тура в Эвенкии. Это был настоящий фанатик дела, тому делу, которому посвятил всю свою жизнь – использованию в геологических исследований дистанционного зондирования на основе аэрофотоснимков. Его критических высказываний геологи ВАГТ боялись как огня. Но оригинальные решения в этой области вызывали у него настоящую эйфорию. Помню, мне пришлось как-то увидеть геологические карты, подписанные самим Лунгерсгаузеном, составленные им на территорию, отводимую под затопление водохранилищем при строительстве Волгоградской ГЭС и Волгодонского Канала. Сам факт, что подобное ответственейшее дело в Сталинское время было поручено именному ему, говорит о очень, очень многом.
В 10-ую Прикаспийскую экспедицию ВАГТ, я попал совершенно случайно, с улицы. Шел, увидел объявление, позвонил по телефону, приехал на «смотрины», получил аванс и билет на самолет. Благополучно отработал сезон.
В ту же зиму, уже на камеральных работах, я столкнулся с девушкой. Ее роскошные светлые волнистые волосы и большие глаза произвели на меня неизгладимое впечатление. Она только взглянула на меня, и я был сражен. При следующей нашей встрече я сделал ей предложение. Она согласилась. Через месяц мы официально стали мужем и женой.
Надо же, как порой случайные события определяют дальнейшую жизнь. В 10-ой экспедиции мне дали такие знания по полевой геологии, которых не дает никакой университет. В результате я стал настоящим профессионалом геологом. Здесь же я приобрел милого, задушевного друга, с которым прожил долгую счастливую жизнь, с которой родил, вырастил и дал образование своим трем прелестным дочерям.
Уже той же весной, как мы поженились, руководство направило меня на весновку. В мое распоряжение поступали два буровых станка, «большой», УРБ-3-АМ с максимальной глубиной проходки 500 метров, и «малый», УРБ-2 с глубиной проходки 200 метров. В придачу поступила каротажная станция. На «большом» станке при трехсменной работе бригада состояла из 12-ти человек: 3-х бурмастеров, 3-х помбуров и 6-ти «верховых» рабочих. Была еще и повариха. На «малом» станке, при двухсменной работе бригада состояла из 6-ти человек 2-х бурмастеров, 2-х помбуров и 2-х «верховых». К ним тоже прилагалась повариха. В бригаде была водовозка и бортовая машина. И над всем этим стоял старший мастер. Каротажную станцию обслуживали три человека: инженер-геофизик, рабочий и водитель.
Но все перечисленное было лишь по идее, по инструкции. Но, как известно, инструкции существуют только для того, чтобы ими пренебрегать. Старшие мастера, как правило, старались сокращать численность состава бригад, за счет того, что помбуры совмещали свои обязанности с обязанностями «верховых», а бурмастера использовались и как водителей станков. Руководство смотрело на это самоуправство сквозь пальцы, ибо найти опытных буровиков было очень тяжело. Поэтому буровыми мастерами и помбурами становились, как правило, лихие люди, прошедшие «огонь и воду», как правило, с затемненным прошлым. Верховые же, так вообще набирались из только вышедших из заключения. Что поделаешь, такова специфика нашей работы в те годы. Понятно, почему среди инженерно-технического состава экспедиции буровые бригады назывались не иначе как банда Теплова, банда Сергачева, банда Котова и так далее, по имени старшего мастера.
Так вот с бандой Котова я и должен был «открывать» полевой сезон. Сам Иван Котов был колоритнейшей фигурой. Невысокий, плотно сбитый, с жестким взглядом. В нем явно текла кровь если не темников, то, во всяком случае, тысячников или сотников «Потресателей Вселенной» Чингиза и Бату-Хана. Иван был немногословен, и все возникающие в бригаде конфликты решал коротко и просто – кулаками. Но руководство экспедиции ценило его не только за устанавливаемый им в бригаде жесткий порядок, но и за то, что он являлся тонким знатоком любых механизмов. Его станки и автомашины всегда работали как часы.   
На каротажной станции работал мой хорошо знакомый Стас Ромашов, окончивший два с половиной курса ФИЗТЕХа. Общую картину дополнил, назначенный мне в радисты «Боцман», колоритная фигура, в своей неизменной тельняшке и громадным медным крестом на груди. Как его на самом деле звали, ей Богу не помню, кажется, Вячеслав. Он уникально владел ключом рации. То есть, будучи пьяным в «стельку», был способен безошибочно передавать морзянкой любые сообщения.
Вполне можно понять желание заместителя начальника экспедиции по хозчасти Мильто вытолкать всю эру араву с базы на полевые работы. Ждали только моего приезда.
Особый колорит всему делу придавало, и то, что подлежащая обследованию площадь была по сути «терра инкогнито». Отсутствовали даже карты соответствующего масштаба. Они лишь готовились в недрах управления «Аэрогеологии». Мне же, для ориентировки, была выдана полумиллионная карта, в сущности обзорная. А ставить я должен был скважины, которые впоследствии «привязывались» с точностью до метра. Кроме указанной карты, мне выдали еще схему расположения этих скважин на синьке. Так что, риск вбухать «псу под хвост» десяток тысяч тех, живых, советских рублей, был очень высок.
Где-то в поддень я прилетел в Гурьев. Не успел я предти на базу экспедиции в Тындыке, как Мильто дал команду собранной автоколонне выдвигаться на шоссе Гурьев-Доссор.
«Давай! Давай! Двигайтесь!» кричал он.
Так я прибыл, что называется то ли «с корабля на бал», то ли как «кур в ощиб». 
Иван Котов, усевшись за руль бортовой машины, похлопал меня по плечу, типа:
«Не дрейфь, все впереди, а ныне! Поехали».
Для начала нашего знакомства, он, известный по всей округе браконьер, придвинул мне пол-литровую банку с черной икрой:
«Ешь, а то, наверное, не знаешь, что это такое».
Проехав пару километров остановились. Иван вылез из машины, чтобы убедиться, что все машины следуют за нами. Затем двинулись дальше.
У меня крутилась мысль, что если я сейчас, для куражу, на передок нашей машины установлю «Веселый Роджерс», то это будет вполне отражать суть всего происходящего. Но, естественно, я смирно сидел в кабине, обмениваясь с Иваном ничего незначащими фразами. Иван же, думаю, предполагал, что я еще не отошел от гула самолета.
Проехали Доссор, Макат и повернули на Кульсары. После поворота остановились на ночевку.
На следующий день нам предстояло у Кульсаров переправиться на южный берег Эмбы, а далее ехать вдоль реки до метеостанции «Казбег». Вот там и начиналась самое важное – приехать на подлежащую изучению площадь.
Основным ориентиром была гора «Жаксы Кантаркуль», или Большой Кантаркуль. Был еще, как оказалось, и «Жаман Кантаркуль», плохой Кантаркуль.
Достигнув «Казбека» мы с Иваном, оставив у метеостанции свою банду, на его бортовой машине поехали на рекогносцировку.
От Маката до метеостанции мы ехали по настоящей пустыне. Вдоль дороги то тут, то там росли лишь редкие кустики верблюжьей колючки. Но вот от «Казбека» эта пустыня несколько расцвела. Между, все теми же, кустиками колючки, появилась редкая зеленая травка и, роскошь тех мест, тюльпаны, белыми и красными пятнами оживлявшая эти безрадостные места.
Дорога, по которой мы ехали, вроде была правильно нанесена на карту и должна была по идее вести к нашей горе. Но сомнения у меня грызли душу. Впереди показалась юрта. Из нее нам навстречу вышла апа (женщина по-казахски) и пригласила в юрту выпить свежего айрана. В завязавшемся разговоре, апа заявила, что на Кантаркуль нам надо ехать по другой дороге и махнула куда-то на север. Иван, задумчиво садясь за руль, сказал мне, что знает указанную гору, но это, по его мнению, «Жаман Кантаркуль». Решили поехать и проверить.
Да Иван был прав. Это был «Жаман Кантаркуль», достаточно высокая гора, на вершине которой стоял «пирамида» тригопункта. Подняться на вершину на машине не представлялось возможным и пришлось идти пешком. Уже там, на тригопункте, удалось окончательно сориентироваться. Я определился, и взял точное направление на настоящий Кантаркуль, темной громадой возвышавшийся далеко на горизонте к востоку от нашего стояния. Примерно через час мы подъехали к его подножью.
Сразу все встало на свои места. Вот там, на склоне горы, родник «Змеиный», а вот здесь, южнее горы, заросший камышом самоизлив, небольшое озеро, образованное водой, самопроизвольно изливающееся из специально пробуренной скважины, для пасущихся местных баранов. А вот дорога, проложенная к площади, подлежащей обследованию нашей партией.
Начало вечерять и мы с Иваном решили не терять времени даром. Сверяя карту со схемой расположения проектируемых скважин, поехали по обнаруженной дороге, чтобы сразу наметить «точки» установки буровых станков. Направление определяли по компасу, расстояния по спидометру. Других способов определяться здесь на «столе», просто не существовало.
Уже для перестраховки, что называется «по ходу пьесы», я решил слегка изменить проектное решение, уменьшая  риск промахнуться мимо своей площади. На точку, намеченную для большого станка, находящуюся почти на самой границе площади, поставил малый станок, и, наоборот, а на точку намечаемую для малого станка поставил большой станок. Уже потом оказалось, что я совсем ни в чем не промахнулся
Забив колья на месте предполагаемых скважин, уже в темноте, вернулись к метеостанции и свалились спать. Наутро, Иван поднял всю бригаду. Для всех нас начинался уже обычный полевой рабочий день.
Но уже совсем другая история.