Корпускулярные свойства дерьма

Предисловие.
   «Многие люди не понимают. Правды не любят, жизни не знают» (вольно) - группа «Аукцыон».
 

   Многие люди считают, будто бы моя книга каким-то образом относится к знаменитым авторам художественных рассказов о наркоманах. Нет, это вовсе не так. Все события вымышлены, а совпадения случайны. Воспринимайте это как художественный рассказ, а не как автобиографическую повесть, у меня нет опыта в приеме наркотиков. Главное – не препараты, они задействованы в книге как инструмент, чтобы показать картину происходящей действительности. Как средство, с помощью которого я общаюсь с Вами.

   Я пишу книгу не для массы людей, а, по большей части, ради внутреннего состояния, именно так, как я чувствую и вижу.

   Некоторые из вас считают, что моя книга слишком грязная. Что ж, пускай так, но ведь Вы живете в мире, который полон лжи, разврата и ненависти. Всё же, если Вас отпугивают такие слова как «дерьмо» или «блевота», то воздержитесь от моего рассказа. Так же стоит дополнить один немаловажный момент. Я написал бо;льшую часть книги практически без единого мата. Но, дописывая её, я всерьёз подумывал насчет издательства. Но всё, как всегда в этой жизни, с треском рухнуло. Собственное издание дорого само по себе; ждать того самого пресловутого издания аж целых двенадцать месяцев после отправки рукописи в издательство – слишком странно для меня. И я подумал, раз меня не издадут, то зачем мне цензуру лепить лишний раз?. И к слову о мате, он тут конечно же есть. Так что не достигшим 18 советую не читать.
   
  Я не хочу донести какую-то определённую ценность или мораль. Я просто пишу то, что вижу, знаю и хочу написать. Возможно, я заложил здесь какие-то интересные мысли или же какую-то мораль, а, возможно, здесь нет ничего. В любом случае, наслаждайтесь. Главное, помните, что я не собираюсь никому ничего навязывать и я не говорю, что наркотики – это плохо, но я и не говорю, что это хорошо. Вы взрослые люди и сможете сами в этом разобраться, а я лишь показываю последствия различных решений.

   Все названия наркотических препаратов пришлось изменить для того, чтоб не возникли проблемы в дальнейшем.
Приятного чтения!

                Корпускулярные свойства дерьма.
 
№1. Пробуждение
   Усядьтесь поудобнее и представьте позднюю осень 2005 года.

   Дерьмо. Это первое, что я увидел, когда очнулся в это прекрасное утро или же ночь - от миазепама всегда так. Никогда не узнаешь, где проснёшься в очередной раз, вот так и сегодня - я снова оказался в холодном, богом забытом месте этого города. Руки и ноги сложены вдоль туловища, я лежу на заблёванном кафеле и смотрю на это дерьмо. Оно, свисая с потолка, глядит на такое же дерьмо. Мы как два куска одного целого. Когда-нибудь оно станет подобием человека вроде меня, а я, в свою очередь, полностью материализуюсь в корпускулярные свойства такого же дерьма. Всему есть конец и мой конец – это путь боли, разочарований и эйфории. Жизненный коктейль подобного рода присущ любому индивидууму этого города. Вечером нам очень хорошо, а утром хочется умереть, впрочем, как и всегда.
 
   Мерзкие люминесцентные лампы бьют в расширенные, налитые кровью, как спелое яблоко, глаза. Судя по разбитому кафелю, и, по всей видимости, моей блевотине, я нахожусь в туалете заброшенной больницы. Забитые окна, обсыпающиеся стены, потолок и облёванный унитаз только добавляет гнетущей атмосферы и ухудшает мое, скажем так, положение. Смешно, когда наркоман рассуждает о каком-то положении. От миазепама, который мне подогнал знакомый фармацевт Вова, приходиться только догадываться, где я проснулся в очередной раз.

   Деньги и дозу получаю от Вовы, когда помогаю ему с «загрузкой/разгрузкой» медикаментов. Иногда приходиться расставлять их по полочкам; если приходит «нужный» покупатель, то отдаю ему препарат с другой этикеткой, некоторые препараты оказываются списанными, и я их забираю домой, чтобы «правильно» их утилизировать. И тут образование экономиста мне помогает, ведь удаётся списать бо;льшую часть партий  так, что ни одна проверка этого не заметит. За такой талант Вова награждает меня качественной дозой, но проверки – редкое явление, поэтому обычно он делает подарочки в виде транквилизаторов и антидепрессантов. Если их смешать с пивом, то накрывает хорошо, мягко и размеренно, даже хватает на весь вечер. Наше дело с Вовкой процветает уже около двух с половиной лет, из-за чего я стал уважаемым и знаменитым в своих торчащих кругах. Я всегда могу достать нужные медикаменты для сердца их бабушке, или таблетки для глаз их дорогим тётушкам, за это на районе мне перепадают годные «ништяки». С ним я познакомился случайно – когда я переехал в этот город, мне какое-то время пришлось скитаться в поисках, скажем так, лучшего, чем было раньше. Но лучшее не нашлось, потому что нашёлся Вова. Это очень худощавый человек, с вытянутым лицом, с дурно пахнущим ртом и маленькими усиками. Он жадный, грубый и медлительный. Сейчас на мне потёртая косуха, порванные джинсы и кеды, мои белые кеды, как и вся жизнь, превратились в смесь какого-то желто-коричневого месива. Неудивительно, ведь тут, помимо отходов, я в полную грудь вдыхаю запах гниющего человеческого тела. Этот едкий смрад пробивает насквозь мозг через носоглотку. Когда начинаешь общаться с крокодильщиками, то в один прекрасный момент понимаешь, что этот запах, который исходит из их тела, можно узнать где угодно. Никогда не опущусь до крокодила, это всегда конец, после него нет дороги назад. С каждым днём ловлю себя на мысли, что навсегда погрязну в круговороте алкоголя, наркотиков и тотальной ненависти к себе.

   В этот день опять на жестких отходах, но вновь приходится ставить себя на ноги, чтобы понять, где я проснулся в очередной раз. В ушах стоит звон колокольни, головой же можно разбить этот унитаз, который вот уже несколько минут стремительно наблюдает своими заблёванными глазами за тем, как я старательно пытаюсь до него добраться. Тело ломит так сильно, будто по нему прошлось стадо баранов. Руки и ноги полностью онемели, а спина предательски выла от боли. От вчерашнего алиума беспрерывно хочется пить. Хлебать вообще всё, что попадётся под руку. Нужно доползти до туалета, чтоб утолить жажду. Как же это мерзко. Я хочу, так хочу закрыть глаза, открыть и оказаться в тёплой кровати с любимой женщиной. Нежно поцеловать её в губы, позавтракать вкусной едой. Находиться целый день в тепле и уюте с любимым человеком, а не просыпаться среди вечной грязи и вони. И так всегда в жизни - имеем и не ценим; в этом вся сущность человека. Когда был с девушкой, то хотел к друзьям, а на отходах всегда об этом жалел. Баланса не существует, есть только маятник, который качается в максимально противоположные стороны. Как в одной замечательной песне* : «маятник качнётся в правильную сторону и времени больше не будет». А у меня его и нет, я не чувствую время, я его не понимаю. Времени вовсе не существует, я его не замечаю, и оно протекает сквозь пальцы. Крепко сжимаю кулак, чтобы удержать время, но оно давно умчалось вперёд, а я остался.
 *Песня группы «Гражданская оборона – Солнцеворот
   По-моему, наслаждаться и ценить каждый жизненный миг могут только животные. Ни один человек, каким бы он ни был, не умеет правильно распоряжаться жизнью. Никто её не понял, не осознал, а ведь всё дело в простоте. Мы слишком много думаем и слишком мало делаем. Виной всему сознание, наш мозг. Мозгу нужно решать задачи и страдать, но истинное счастье в спокойствии. Уровень притязаний гораздо выше возможностей. Я не умею жить, зато умею колоться и страдать.
 
   Сегодня, как никогда, было сложно поднять это тело на ноги. Оно онемело и вовсе отказывалось меня слушаться. Из последних сил встал на пол, но голова всё ещё кружилась. Всё же желание выбраться отсюда сильнее боли и лени, поэтому я стою, но не могу сделать шаг. Покачиваясь, словно пьяные моряки во время бури, медленно приближаюсь к грязному кафелю, который плавно сливался с дверью. Полностью слившись в одно целое, ободранная дверь сыграла роль крепости, из-за чего откинула меня назад с такой силой, что ватные ноги наркомана не выдержали такого груза, и я плюхнулся на пол. Очень больно напоролся бедром на кусок темно-синего кафеля, который послушно торчал острым концом вверх и ждал своего заветного часа. Вмиг меня покрыло тысячи иголок, которые за долю секунды прокалывали моё искалеченное тело, пока я лежал и мычал от боли. Мычал от безысходности, беспомощности и даже ярости. Прислушиваясь к окружающей среде, услышал звук – сочилась черная кровь сквозь рваные джинсы. Штаны уже прилипали к ноге, а в глазах постепенно тускнело, но врагу не сдаётся наш гордый варяг! В школе и в институте уроки ОБЖ не прошли даром, поэтому сегодня складной ножичек впервые сделает благородное дело. Старательно и не особо осторожно я отрезал и даже перемотал куском штанины больную ногу, чтобы остановить кровотечение. Со временем оказалось, что маленький кусок кафеля отломался и таки остался в ноге. Из-за мучительной боли срочно нужно было ехать, но куда именно - я не знал, ведь в больницу мне нельзя, мой вид – мой враг. Стало тошно от мысли, что у нормальных людей не бывает таких ситуаций. И даже если они попадают в беду, то им всегда есть кого позвать на помощь, а у меня никого и ничего нет. Никогда не было поддержки или какой-то вменяемой помощи в этой жизни. А я всё сам и всегда сам. Даже один забиваю дозу, чертово одиночество.

   Стиснув зубы до боли в висках, очень старательно облокотился на единственную, пока еще здоровую ногу, и, сопровождая дикими воплями, всё же дополз к выходу. Выбравшись с этого места, я очень удивился: ведь это была обычная заправка, каких полно в этом городе. Подобные маленькие города создают все условия для того, чтобы порождать таких бичей общества. С этими мыслями я медленно ковылял к разбитому автомобилю, которым владею вот уже несколько лет. Сейчас я попытаюсь вам его описать. Можете себе представить машину, которую наркоман не может обменять на дозу? Пройдите к ближайшей автосвалке. Видите там «Москвич»? Уверен, мой «автомобиль» такой же. Моя ласточка оказалась самой бедной, подбитой и изношенной птицей, которая каким-то чудом всё еще неслась сквозь шумные леса и вечно тихие звёзды навстречу к приключениям.
Стекла в дверях не опускались, поэтому в салоне была вечная вонь всего на свете. Фары давным-давно злобно мною вырваны, а кожаный салон еще в самом начале превратился в кашу из набивки и кожи. Повсюду шприцы, зип пакетики, пустые бутылки и банки из-под дешевого алкоголя. Москвич был зелено-ржавого цвета и часто глох на светофоре, но в отличие от меня, всегда добирался к цели.

   Да, моя машина действительно была развалюхой, и я бы даже мог найти получше, но что-то заставляет меня и дальше с ней возиться. Перемены меня не удовлетворяли, а местами даже пугали. В детстве сильно расстраивался из-за каждой вещи, которая внезапно менялась в моей жизни. Так, однажды, мама отдала ковёр из моей комнаты своей соседке, и я даже плакал несколько дней, хоть и не любил этот ковёр.
Меня постепенно затягивали, словно в воронку, рассуждения о моей жизни, поэтому я вовсе позабыл о боли. Это всё проговаривал вслух и так делал вот уже несколько лет, что даже перестал этого замечать. И я не обратил бы и сейчас внимание, если б голос не раздавался эхом по вечно одинокому, ночному городу. Держась за ногу, протаскивал её сквозь мокрый асфальт и каждый раз собирал на кедах капли воды, от чего она сделалась мокрой. Вот уже руки сжали ключи от машины, но в кармане прогремел телефон. Оказалось, это звонила Маша. Маша, чтоб вы понимали, моя бывшая, которая постоянно просит у меня дозу. Мы с ней расстались, потому что она хотела меня поменять, а я этого не хотел, и вообще, она была против наркотиков и моей разнузданной жизни. Маша даже делала несколько серьёзных попыток, чтобы вылечить меня, но таких, как я – не лечат. По иронии судьбы её бывший оказался тоже наркоманом, а Маша по «абсолютной случайности», как она мне в слезах призналась, начала вместе с ним «немножко баловаться». Но теперь он ее оставил, а она, в свою очередь, плавно перекочевала от «немножко» к «множко» (как это часто у нас бывает) и переключилась на меня, постоянно опустошая мои драгоценные запасы. Жизнь предстаёт перед нами в странных одеяниях. Прекрасное бархатное платье вмиг становится кованой броней, а цветы в руках – лезвием. Она очень часто принимает форму женщины. Эти приятные, вкусно пахнущие существа по обычаю становятся нечто таким, о чём позавидует любой писатель-фантаст. Нет, это уже не женщина, а монстр. Монстр, который впивается острыми, но мелкими клыками. Он режет человека изнутри, словно пираньи свою жертву.

№2. Рефлексия с бывшей

   Сегодня на улице стояла самая паршивая погода, которая была за все дни в этой заброшенной богом дыре. На самом деле эта погода никогда не меняется и мне кажется, в этом городе не бывает солнца. Складывалось ощущение, что бог умер и постепенно разлагался в эти вечно черные густые тучи. Маша попросила меня приехать, и я уже представлял, как она будет выедать мне плешь. Воспоминания её непрекращающихся криков били мой сторчавшийся мозг с такой силой, что падение о кафель заблеванного туалета было куда приятнее, нежели это. Больная голова заполнилась мерзким писком бывшей. Я смог убежать от общества, родителей и даже от обязанностей, навязываемых социумом, но почему же не могу убежать от Маши? Она не вызывает во мне никаких чувств, кроме отвращения и, в какой-то мере, «анти-любви».

   Из-за криворуких строителей ко двору нельзя было подъехать вплотную, поэтому пришлось оставить машину недалеко от её дома. Поездка в машине вновь отвлекла моё внимание от боли, и я по наивности верил, что таким образом нога перестанет болеть, но чуда, как обычно, не случилось. А случилось вот что: выбраться из машины не удалось, потому что повязка слетела и обмотала край педали. Маленький кусок ткани, который пришлось наложить первым слоем, намертво прилип к коже. По глупости я резко оторвал повязку, от чего кровь быстрым темпом падала вниз, как моя самооценка по жизни. От абсурдности ситуации я сделался красным с ног до головы, уши пылали, пока в то время носок изрядно промокал от крови. Проклятая рана мешала здраво мыслить, но, к счастью, с бардачка торчал жгут, которым я перетягиваю руку во время дозы. Им крепко обвязал ногу, а кусками бинта, найденными там же, успешно замотал рану со всех сторон. Пришлось отдать все оставшиеся силы, чтоб на одной ноге выбраться из ржавого капкана.

   Путь к бывшей занимал всего пять минут, и, даже на самых жестких отходах я, не глядя, добирался, но не сегодня. В этот день всё было иначе, всю дорогу продвигался, словно неуклюжий робот, так как штаны намертво приклеились к коже. Я плотно перевязал ногу, но кровь всё же медленно капала аж до Машиной входной двери.

   Чтобы отвлечься от боли, я решил порассуждать на тему бывшей. Машу можно сравнить с аэродромом или какой-нибудь запасной посадкой для самолётов - я вот, когда выбиваюсь из колеи и не могу найти в себе силы в чем-то разобраться, то начинаю доставать более сложные препараты, однако часто происходит так, что самостоятельно уже не могу остановиться - и тогда мне на помощь приходит Маша. Она не раз доставала меня из канав и ям, и даже сейчас, когда мы с ней порознь, она всё еще помогает мне, а я, в свою очередь, помогаю ей. Но её помощь, в отличие от моей, идёт на благо. Возможно, в этом таится какой-то женский секрет. Как бы ни пылало её сердце от ярости, она всегда помогала, что бы ни случилось. Порой задумываюсь о том, что я с ней делаю и как гублю её жизнь. От таких мыслей становится тошно, если бы я не держал её на дозе, то с большой вероятностью, она была бы счастлива, а её жизнь закрутилась бы в куда более нормальном, человеческом русле. Хотя, зная Машу, она рано или поздно попала бы в плохую компанию и села на кашу* .
 *Каша, система, ширка – процесс приёма наркотиков.

   Эти рассуждения опять отвлекли меня от боли, и я совсем не заметил, как уже прополз весь путь. Громко стучал в дверь, но она, как обычно, была незаперта и после удара здоровой ногой я буквально упал в грязную прихожую.

   В момент дороги и особенно падения, меня посетили мерзкие мысли капустняка. Я называю капустняком существо в голове. Во время окончания школы уже тогда начинал «пробовать» и в один из дней проснулся уже с ним в голове. Что это такое? Голос разума? Мысли из космоса? Я не могу дать четкий ответ на этот вопрос, но, в любом случае, он или оно, никак мне не помогает, а только наоборот – мешает жить. Я его сравниваю с червём, который живёт в овощах. Он выедает плешь ровно так же, как червь выедает яблоко. Часто от него слышу одни и те же вопросы по типу: «А что, если бы?» Обычно он выползает в те моменты, когда я на отходах. В эти моменты мне как никогда противен его голос. Изначально не придавал ему никакого значения, но в течение времени, каким-то невероятным образом, его голос и влияние на меня усиливалось с прямопропорциональной силой. Чем сильнее я забивал на это существо, тем важнее для меня было его мнение, и, в целом, за всё время на меня он произвёл громадное влияние.

   Сейчас червь заставляет думать о следующих вещах: «А помнишь, как ты приходил в таком же состоянии домой, а из ее квартиры пахло вкусной едой? А помнишь, как ее глаза сверкали, когда она бежала к тебе, думая, что ты трезв, и как они гасли, когда она понимала, что ты опять принимал? А какова была её квартира? Постоянно выглаженные вещи, аккуратно застеленная кровать, всюду чистота, отсутствие мерзкого запаха. А помнишь …»

   И он всё же в чём-то был прав, возможно поэтому я не позволил червю договорить до конца. В доме действительно творится бардак, воняет дымом и почему-то спиртом. Обои в коридоре пожелтели, потолок обсыпался, повсюду валялись пустые бутылки. Всё в этом доме дышало на ладан, как моё тело, как и вся эта жизнь. Квартира из когда-то уютного гнездышка резко превратилась в настоящий притон. Даже противный запах в квартире чем-то напоминал заправочную в туалете.

   Маша выбежала в одном тапке и халате, который я когда-то ей подарил. Было время, когда он был розовый и пушистый, как и Маша, но она давно не следила за своей внешностью. У бывшей была милая внешность подростка: длинные коричневые волосы, карие глаза, тонкий голос, симметричное лицо, маленький нос, ямочки на щеках и аккуратные ушки. В моей памяти навсегда останутся эти хрупкие плечи, нежные руки и сияющая улыбка. Я так любил прижиматься к её нежному телу, втягивать запах волос так же, как сейчас втягиваю порошок. Теперь Маша совсем исхудала, кожа стала бледной, а из-за мешков под глазами складывалось ощущение, что из-за них она вот-вот упадёт на пол. Без какого-либо приветствия, с абсолютно полным безразличием, Маша посмотрела в мои опухшие глаза. Я тоже заглянул в её, но там увидел лишь пустоту. Бывшая протянула свою маленькую ручонку и опустила голову, словно нашкодившая девочка, а я достал для неё пакетик лектамина. Маленькая ладошка Маши сжала пакетик ровно так же, как ладошка девочки сжимает член в грязном туалете придорожного бара где-то на отшибе. Есть ли границы возможностей у женского тела? Хрупкая Маша весом около сорока килограмм, тянет и укладывает спать семидесяти пяти килограммового торчка. Несмотря на разрезанную, окровавленную штанину и не менее окровавленные кеды, Маша даже не посмотрела на мою рану. Я с трудом разулся и направился в грязную кухню, где сидели мои, и теперь уже её друзья: Гриша, Паша и Алексей Васильевич.

   Расскажу немного о них. Алексей Васильевич – это наш восемнадцатилетний друг, самый молодой в компании. Лёша совершенно не видит берегов, он даже не понимает, что у человека есть какие-то стопы, границы и так далее. Это проявляется абсолютно во всём. Вот, например, Леша начал пить с десяти лет, к двенадцати он выпивал норму пьющего человека, учитывая, что он круглый отличник и поступает на бюджет в местный ВУЗ на филфак, он наглухо отбитый и абсолютно противоречивый человек. Самый противоречивый из всех, которые мне вообще встречались за мою очень короткую жизнь. Недавно Лёше поздно ночью в супермаркете нагрубил кассир. Лёша схватил со стойки бутылку и кинул в кассира. Когда подбежали к нему охранники, он начал визжать, прокусил одному охраннику руку, отбил пальцы на ногах другому и убежал прочь, по пути даже украв банку пива. Лёша достаточно узкого телосложения, картавый, с длинными волосами. Несмотря на свой характер, с друзьями и знакомыми он очень добрый и учтивый.

   В отношении Паши всё иначе. Он очень спокойный, крепкого телосложения. Постоянно молчит, говорит только коротко и по теме. У Паши умерла мама при родах, а отец, как это полагается в этих землях, бил его и спивался. Несмотря на это, Паша вырос порядочным человеком, но уже навеки замкнутым в себе. Мы с ним в хороших отношениях, я понимаю его судьбу, но так, по-настоящему, его мало кто знает. Очень осторожный и аккуратный человек.
 
   Из них Гриша мне ближе всего. Гриша черноволосый, смешной и лёгкий парень. Живёт с родителями, делает вид порядочного человека, но на самом деле это далеко не так. Очень падкий на деньги, вообще - самый жадный человек. Считает каждую копейку всегда и везде. Будь у него денег полный карман, он ни копейки лишней не потратит. У него всегда есть деньги и, когда приходит время, мы его трясём.
 
   Парни были рады моему появлению и отвлеклись от плиты, на которой уже что-то грели. Я внимательно смотрел, как под миской горел газ, кровь из раны сочилась на пол, думал в ступоре о своей жизни. Мог бы сейчас жить в каком-то большом городе с интересными людьми, общаться на светские темы, а по выходным ходить в театр или просто пить пиво в пятничные вечера у телевизора. Тогда бы мне не пришлось просыпаться в луже собственной мочи, блевоты и дерьма каждый раз, когда начинаю «просто отдыхать».
Мои грёзы о возможной жизни прервали друзья, они вились вокруг меня, смотрели на ногу и думали о том, как же мне помочь. Мне было очень приятно их внимание. В тот момент я почувствовал, как им важен и как они важны для меня. После объяснения ситуации в трёх словах уже через несколько секунд Гриша предложил отнести меня на кровать, вытащить осколок и прижечь рану, других вариантов у меня не было, поэтому я молча кивнул. Они даже застелили диван клеёнкой и дали закинуться миазепамом. Повернулся на правый бок и в ожидании исцеления почему-то покрылся холодным потом. Проспиртованным ножом Гриша пытался выковырять осколок кафеля, но хоть миазепам и заглушил боль, она всё же просачивалась в мой одурманенный мозг. После непродолжительных криков насильно заткнули тряпкой рот. Через несколько секунд я полностью вырубился. Снились розовые клумбы, которые красил какой-то десятилетний мальчик в жёлтый цвет. За каждую клумбу мама давала ему маленькие, круглые таблетки. Мальчик в рваных штанах глупо хихикал, вымазавшись в краске. Внезапно он упал на траву, а его лицо охватил ужас. Он увидел свои окровавленные руки, схватился за голову и заплакал. Кровь стекала по ладоням, вымазывая солёные щеки от слёз. Позже кровь стекала по локтям в криво застёгнутую рубашку.  Рядом стояла мама с очень большими ножницами, размером с голову, кольца ручек по цвету сливались с травой, а с лезвий капала кровь. Где-то за спиной стояли два мужика и что-то громко кричали про золото, ограбление и деньги. Спустя мгновение я понял, что уже не сплю и эти голоса доносились с кухни. Мне не хотелось открывать глаза, чувствовал себя паршиво из-за этой ситуации, зато нога из-за действия таблеток совсем не болела. Я уже пытался встать, дабы поблагодарить своих друзей, но мне помешала бывшая, которая, словно змея, проползла в комнату и затаилась. Она подошла ко мне, посмотрела на рану и в ступоре села рядом. С тех пор, как Маша начала принимать, у неё появился стеклянный взгляд. Она смотрела на всех пустыми, безразличными глазами. После минутного ступора она приказным тоном заставила пройти к ней в спальню. Я опирался, матерился, но каким-то образом явился.

   Спальня была всюду заставлена мебелью. На обоях были изображены кошки с нарочно выколотыми глазами. Несмотря на грязный ковёр, летающую пыль и затхлый воздух – это единственная нормальная комната, которая хоть как-то выделялась в квартире. «Ну что ты стоишь, как неродной? Проходи и садись рядом, мне нужно тебе кое-что сказать». Она выглядела очень взволнованной и это её «кое-что» уже тогда вызвало тревогу.
Пришлось сесть рядом, Маша сжала кисть моей правой руки и отвернулась в сторону. Полурасстёгнутый халат свисал с колен, я хотел его снять, но бывшая резко повернула голову в мою сторону и посмотрела своими мёртвыми глазами. От неожиданности я громко проглотил слюну, а она, нервно обкусывая ногти, быстро произносила и махала руками:
— Прости меня, пожалуйста. Прости меня вообще за всё, что я сделала. Я такая дура.
— Маша, что опять случилось?
— Подожди, не перебивай. Это очень важно!
Она отодвинулась от меня, закинула левую ногу на правую, судорожно наматывала волосы на палец и тихо продолжила: «Я долго представляла этот разговор и до сих пор не знаю, как правильно тебе это сказать. Ты же знаешь, я никогда не умела правильно говорить. В общем, я собираюсь домой», — она сделала паузу, проглотила слюну, цокнула языком и продолжила, — «Вот уже больше года плотно сижу на каше, и меня это убивает, понимаешь? Это не даёт мне нормально жить».
— Поэтому ты решила перебраться к маме? Думаешь, там перестанешь колоться? От себя не убежишь, Машулик.
— Нет, я еду к маме и ложусь в больницу под её присмотром, чтобы избавиться от зависимости, — она поднялась с кровати и подошла к окну.
— Саш, — впервые за долгое время она назвала меня по имени, обычно это было что-то в духе «эй ты», — кроме сестры и мамы у меня не осталось никого дороже тебя. Пусть мы перестали встречаться и давно уже не вместе, но ты единственный, кого я по-настоящему любила, кому я всегда доверяла. Ты стал для меня родным человеком, и я хочу тебя кое о чём попросить, пожалуйста, отнесись к этому серьёзно.

   Я думал, самая абсурдная сегодняшняя ситуация – это случай в заправке. Маша уезжает, чтобы бросить ширку? Маша? Серьёзно? Это же смешно.
 
   Временами на неё такое находит, очень не хотелось так просто отпускать её, поэтому пришлось задействовать все свои чары, которые всегда так прилежно на неё действовали. Я неуклюже поднялся, встал напротив и аккуратно засунул руку под длинные, но, увы, грязные волосы. Грубо обхватил второй рукой за талию, прижал её впритык к себе, чтобы сказать это, глядя в глаза:
— Машуль, ну что опять происходит? Опять ты всё себе придумала, ведь нам было хорошо! У тебя каждый раз какие-то бзики и это тоже пройдёт. Давай я просто достану тебе ещё дозы и ты успокоишься?
— Нет, Саша, — закричала она, — это всё опять происходит. Мне не нужна больше твоя доза. На, забирай, всё забирай!
Она вытащила пакетик из кармана своего халата и кинула об шкаф. Он расстегнулся и содержимое высыпалось на ковёр. Чуть было рефлекторно не дёрнулся за дозой, но ради приличия вовремя сумел сдержаться.
— Ты никогда не оставишь меня в покое, мне это больше не надо, хватит. Я так не могу. Ты хотя бы помнишь, о чём я мечтала? О карьере учителя, Саша. Учителя! Посмотри на меня, сильно я похожа на учительницу? Мне двадцать один год, а я вылитая пятидесятилетняя ****ь. Всю свою жизнь мечтала научить детей чему-то новому и полезному, а сейчас что? Каждый день пускаю по вене с твоими друзьями и только думаю о том, где и как достать, и вся моя жизнь сводится только к одному. Я не могу и не хочу так больше жить. Постоянные провалы в памяти, дрожь в суставах, головокружение, ломки, — она взялась за голову и её слёзы протекали на прожжённый ковёр.

   Я сильно испугался за Машу, сердце громко застучало в груди и даже руки вспотели. Возможно, даже не за неё, а, по большей части, за себя. Я так привык, что она всегда рядом, а сейчас Маша уезжает навсегда и от этого становилось больно. У меня складывалось ощущение, как будто вместе с ней уезжает частичка меня.
Она взяла какой-то жёлтый ключ весьма странной формы и протянула его мне, но мой взгляд фокусировался только на ней. Машу мне хотелось бы сейчас взять, а вот ключ — нет. Она вытирала слезы и говорила:
— Как я уже сказала, я верю только тебе, поэтому даю вот этот ключ от ящика со всеми моими вещами. — Она медленным шагом подошла к розетке и легким движением руки отодвинула её в сторону, показав на углубление в стене под ключ. После двух щелчков ключа выдвинулся шкафчик.
— Как видишь, тут всё, что мне дорого. Здесь драгоценности, немного денег на чёрный день, документы на квартиру и так далее. Пока я не вылечусь и не приведу в порядок свою жизнь, квартира полностью в твоём распоряжении. Можешь жить тут сам, но, пожалуйста, не устраивай очередной притон. Если очень нужны будут деньги, то можешь взять отсюда.
Внутри меня всё горело то ли от злости, то ли от обиды, что абсолютно ничего не могу с этим сделать. Появилась тяжесть в животе, будто бы проглотил кирпич. От злости сжимал руки так сильно, что они побелели, а лицо исказилось в грустную гримасу. Эта ситуация вызвала резкое желание бросить всё и помчаться к своей развалюхе, дабы убраться, куда глаза глядят, но я этого не сделал, а лишь молча стоял и смотрел. Маша всё поняла, подошла ко мне, взяла за голову и прижала к своей груди. Мне стало очень хорошо и так по-родному приятно, будто за пазухой у Христа. Левой рукой она подняла мою голову и прижалась, поэтому я решился её поцеловать и так мы простояли несколько минут, пока Машуля не произнесла:
— Прости меня, Саша, но так дальше не может продолжаться, — после этих слов мне опять захотелось уйти, но Маша крепко сжимала руку и попыталась натянуть свою фальшивую улыбку. Появилась мысль, что она всё еще меня любит. Лицо стало таким, как в дни нашей беззаботно-прекрасной жизни. Она снова обхватила меня своей костлявой рукой, но в этот раз почувствовал не тощую руку наркоманки, а что-то очень тёплое, нежное и до боли приятное. Тогда появилась маленькая надежда, что всё еще можно изменить. Маша обняла меня, и я в последний раз прижался к её хрупкому телу, приобнял за талию. Хотел предложить уехать со мной, бросив всё, сесть в машину и просто исчезнуть. Убежать туда, где тепло, радостно и беззаботно, где будут только я, она, и эта прекрасная улыбка, которая сияет только для меня.
Но я, как дурак, молча смотрел в её пустые глаза, потому что знал, что она сможет согласиться, а я слишком жалок, чтобы найти в себе силы что-либо изменить.

   Пока я стоял и смотрел на неё, Маша предложила остаться на ночь, чтобы провести последний вечер вместе. В этот раз я отбросил мнимую надежду и, наконец, признался себе, что она от меня уедет - и это полный конец. Шли считанные часы, пока она здесь. Маша вот так всё бросит, наплюет на мои чувства и уедет навсегда с этого города и моей жизни. Я решился попросить её остаться со мной и будь что будет:
— Машенька, пожалуйста, послушай меня. Послушай, милая. Останься со мной, давай будем жить вместе. Я помогу тебе бросить ширку, найду хорошую работу, мы соберём деньги и вместе уедем, но только не уезжай, я сделаю всё для тебя и ещё… Маша меня перебила, чтобы сказать:
— Нет Саш, ты мне не поможешь, — она подошла к собранному чемодану, положила на него правую руку, неподвижно смотрела в окно, вытирая левой рукой уже маленькие, еле заметные слёзы:
— Прости, но я уеду, и тебе придётся уважать моё решение, — она сделала длительную паузу, — хотя бы ради меня. — На последней фразе у Маши резко изменился голос.
Из-за отказа я почувствовал злость, оттолкнул её, схватил кеды, куртку, и, держась за больную ногу, быстро поковылял к машине. По дороге, еще в её доме, с мокрых от волнения рук выскользнул тот самый ключ, который давеча она вкладывала в мою руку. В машине закурил и попытался прийти в себя. В этот момент передо мной отобразилась полностью вся картина: её жизнь на моих плечах, я был виновником во всём, что с ней происходило и происходит по сей день. С трудом завёл машину и поехал в сторону своего дома. По дороге из-за безысходности, искал столб или хоть какое ограждение, но, к сожалению, никуда не въехав, приехал домой.

   Моя квартира была типичной квартирой торчка. Линолеум изорван и валялся кусками на полу, обои на стенах потрескались и также лежали оборванной кучей. В потолке были дыры, с которых сыпалась штукатурка. По углам валялись пустые бутылки. Всё было покрыто липкой грязью и воздух так и пах чем-то разбитым, потерянным, угнетённым. Будто бы в этом доме никогда не смеялись, не радовались, а только лишь страдали. Да, именно, воздух был пропитан страданием. В пустой квартире долго не мог уснуть и всё думал о ней, о жизни, которая могла бы быть у нас в другом городе, о её жизни, не будь Маша знакома со мной. Я думал, представлял и плакал, плакал от ненависти к себе и к тому, во что превратился. В телефоне три пропущенных вызова, но, вытирая слёзы, отложил разговор на завтра. Мысли, словно розги, впивались в мою тяжелую голову. Тогда, уже перестав плакать, я находился в самом кошмарном состоянии, и не знал, что же делать дальше. Моё состояние не могло сравниться ни с одной ломкой, ни с одним отходняком. Хотел сделать одновременно тысячу вещей: мчаться её спасать, запереться на столетия в этой одинокой пещере или вовсе выйти из окна, предварительно вскрыв себе вены. Тут же почувствовал боль в груди, что-то вылезало из меня. В страхе держал руки на сердце, но от ужаса не смог их сжимать, и наблюдал, как сквозь них выпирал черный шар. Он взлетел над моей головой, пока из рук сочилась кровь. В тот момент попытался закричать, но голос пропал, я задыхался от страха и внутри всё тряслось. В моей груди образовалась дыра, я засунул внутрь обе руки, но ничего не смог найти. Душа отсутствовала, и внутри меня царила пустота, я абсолютно пустой человек. Попытка встать с кровати и включить свет с треском провалилась, так как руки перестали слушаться. Всё то время шар молча крутился вблизи потолка. Я сделал рывок в его сторону, но зацепился и упал в самый угол кровати. К счастью, в полнейшем изнеможении, сон принял меня в свои владения.


№3. Кровавый пол

   Утром я проснулся в отвратительном состоянии. В онемевшем рту чувствовались нотки тухлой рыбы. Не совсем понимаю, что вчера произошло. Либо это были галлюцинации, либо сон, но в том месте, откуда вылез шар, очень болела грудь. По какой-то причине кровать, руки и лоб слегка измазаны кровью. Тело ломило гораздо сильнее, чем вчера на заправке, а голова будто бы валялась отдельною частью тела. В горле першило и хотелось в туалет, но тело меня не слушалось. Несколько минут я в ступоре пролежал, глядя на дырку в потолке. Мне хотелось лежать так до самого вечера, но нужно было идти к Вове, поэтому я пересилил себя и через несколько минут на ватных ногах приближался к ванне. Мои руки и ноги дрожали в судорожных конвульсиях, а сердце вырывалось из груди, всего трясло и колотило, поэтому я решил не медлить и поскорее добраться к Вове, чтобы взять у него брамадол*  и успокоить свои, без того расшатанные нервы. Я зашёл в ванную, чтобы искупаться перед выходом. Взял бритву и решил привести себя в человеческий вид, но в какой-то момент мой взгляд остановился на зеркале, в котором отображалось убитое лицо с засаленными волосами, а, подойдя ближе, время вовсе остановилось. Всё вокруг расплывалось, кроме моего лица, но я смотрел не на него, а казалось бы, внутрь себя. Смотрел и понимал, что я — это я. Я действительно всё еще живой человек с руками и ногами. Могу делать всё, что угодно, говорить всё, что захочу. Весь мир в моих руках, я владелец не просто своей судьбы, а судеб многих людей, могу повлиять на любого из своей компании, у меня миллион возможностей изменить свою жизнь, но что я делаю сейчас? Закидываюсь колёсами, ширяюсь по вене, бухаю, просыпаюсь в ямах, а ведь когда-то подавал большие надежды, был самым лучшим в классе.
 * Брамадол – допустим обнуляет организм торчка, делает его более-менее спокойным.

   Появился писк в ушах, смотрел на себя, казалось бы, целую вечность, практически не моргал и всё это время осознавал. Осознал, какой я человек, что уже не существую в принципе, как какая-нибудь личность. Я просто существо, всё еще сгусток чего-то такого, которое всегда останется таким же ничтожным, что в двадцать четыре, что в сорок пять. Моя жизнь не имеет никакого смысла. Никогда ничего не изменится. Глаза налиты кровью и злостью, а лицо нагоняет ужас. Кто я такой и что мне делать? На моём лице, в нижней правой части подбородка, вижу большой шрам, который тянется к шее. Я его получил, когда в девятом классе впервые смешал колёса с алкоголем. Тогда моё молодое, неподготовленное тельце не выдержало, и я в пьяной агонии напал на неадекватную компанию вблизи своего дома. В тот день они хорошенько разбили мне лицо, сломали руку и два ребра. Помню, как тогда мать носилась со мной по больницам, но уже тогда она меня ненавидела по некоторым причинам, о которых я расскажу вам позже. Ухо с правой стороны существенно отличается от левого, отнюдь не из-за генетических особенностей. Это всё произошло уже в двадцать лет, когда после жесткого употребления героина я остался спать на земле. Бойцовский соседский пёс напал на меня и серьёзно надгрыз ухо, приняв его за игрушку и, если бы не знакомый хирург, который уговорил своего друга, еще действующего врача в больнице, пришить мне ухо за бутылку водки, то до конца своих дней я бы ходил, как уродец, с одним ухом. Третий случай самый серьёзный — это порезанная бровь, которую недавно сделал бывший кореш. Под НДС он перепутал меня с кем-то и карманным ножичком нанёс несколько порезов, пока его не остановили мои друзья, если бы не они, то я, скорее всего, не стоял бы здесь.
Я не узнаю себя, я всегда думал, что внешне выгляжу иначе. Конечно, много раз видел своё лицо, но не осознавал этого, не понимал до конца, насколько всё плохо. Даже если случится чудо, и я резко брошу употреблять, укатив куда-то, то от себя мне уже никогда не избавиться, никак не смыть с себя горечь прошлого. Даже если отсюда перееду, то всё равно продолжу употреблять, ведь я такой человек и навсегда останусь таким. Да, в конце концов, человек ли я вообще? Наше прошлое, наши ошибки всегда будут жить внутри нас и от этого нам не скрыться. Есть фраза «наркоманов бывших не бывает», — это не совсем правда. Без разницы, наркоман ты, алкоголик или просто офисный клерк — это лежит внутри, и только самые сильные из нас смогут очиститься, измениться. А я наркоман, и значит - слабый человек, из этого вытекает, что мне никогда не уйти от себя и не решить даже часть своих проблем. Я захлёбываюсь в собственных ошибках и нет мне выхода, нет мне прощения даже перед самим собой. За свои двадцать четыре года я только сейчас осознаю, что, в лучшем случае, половина моей жизни прожита. Семья от меня давно отказалась, все друзья — это самые обычные наркоманы, которым всегда от меня что-то нужно, любимая девушка из-за меня превратилась в наркоманку, а я просто ничтожество, которое плачет и кричит по ночам. От этих мыслей, вместе с опасной бритвой, завалился на пол, схватился за колени, качался в разные стороны и мычал, мычал, сам не понимая почему.

   Я держу опасную бритву в правой руке и делаю плавные движения вниз. Принимаю холодный душ, вытираю лицо и тело бархатным полотенцем, надеваю тёплый свитер, старые джинсы, прохожу в комнату, сажусь на кровать. И снова плачу, друг мой, я застрял, пропал в собственном ужасе и уже навсегда. Прошлое никогда не сгорит. Сгорю я. Я сгораю.
 
   Нужно собраться с мыслями, одеться и поехать к Вове, поехать к Маше и везде делать вид, что со мной всё нормально, что мне хорошо. В этот момент объявился капустняк: «Ты слабак, ничтожество. Надень еще одну маску и бегай от людей, как маленькая девочка. Ты никогда не изменишься, потому что даже не хочешь меняться. Еще одна маска, еще одна доза, еще одна…» Нужно было ехать к Вове и выбивать себе дозу. Мне уже нужно быть на месте, но решил проветриться и выбросить дурные мысли из тяжелой головы. Поэтому достал из коридора велосипед, а машину оставил возле дома. И это была моя роковая ошибка. На спущенных шинах я еще кое-как ехал, но из-за постоянного употребления уже после двух километров у меня потемнело в глазах, закружилась голова, зазвенело сердце и всё померкло. Пришлось слезть с велосипеда, точнее я упал на тротуар с вперёд вытянутыми руками. Из-за падения счесал руки, больно ударился грудью и повредил колено. На этот раз ушиб уже другую ногу. Перед глазами стояла черная пелена, от боли пылали ладони и щипал лоб. Мне стало тошно от этого, я повернулся лицом в землю и отдался забвению.

   Мне снился маленький лесок, а поблизости находился большой пляж, солнце стояло еще высоко и своими лучами грело мои мягкие волосы. Я был мальчишкой лет четырнадцати и радостно побежал в сторону моря, перебирая маленькими ножками могучий, золотисто-горячий песок, но меня схватил за руку какой-то мужчина и повёл к себе. Позже я понял, что этим мужчиной оказался мой отец, который умер как раз, когда мне было четырнадцать лет. Папа взял меня на руки, я повернул голову в сторону моря и наблюдал, как от меня быстро отдаляется большое, серебристое море. Слышал звон чаек и непрекращающийся шум волн. Вода билась о камни на краю берега, и мне захотелось вырваться из объятий отца и убежать, но он силой отволок меня в какую-то черную комнату, усадил на стул и запер дверь. В этой комнате почувствовал страх, появилось ощущение, будто меня предали. Почему самый дорогой человек забрал меня от моря и оставил здесь в полном одиночестве? Куда он делся и что мне вообще делать? Я не мог подняться и дать себе ответ на эти вопросы, поэтому начал кричать. Я не понимал, от чего кричу – от боли, от обиды или ярости, но я кричал так, что этот крик дошёл к солнцу, к богу, но к сожалению, не к моему отцу. Полностью осознав, я поднял голову вверх и закричал что есть мочи: «Отец, вернись, отец!»

   Внезапно глаза открылись и позже оказалось, что на мокром асфальте я провёл больше двух часов, а не несколько минут, как показалось изначально. Уже через десять минут вызывал такси, кое-как складывал велосипед в багажник и почти сразу приехал к Вове. Впервые за долгое время он жутко обматерил меня и приказал разбирать коробки в подсобке, а пока я их разбирал, мне несколько раз звонила моя Маша, но я был в таком убитом состоянии, что не хотел даже поднимать трубку. Из-за работы, которой меня наградил Вова, я не успел принять брамадол, чтобы успокоить свои нервы. После двух часов мучений он подошёл ко мне вплотную и крикнул басом:
«Какого черта тебя так долго носило? Я звонил тебе пятнадцать раз! Пятнадцать раз, Саша!». Он был в сущей ярости. Я никогда не видел его таким.

   Свет от люминесцентной лампы помог лучше разглядеть его уродливое, красное от ярости лицо. Длинные жирные волосы свисали на бок, словно грязное полотенце. Мерзкие маленькие усики болтались под носом каждый раз, когда он пытался что-то говорить. Вонь из его рта вызывала рвотные позывы, и если бы я за всё это время хоть что-нибудь съел, то содержимое моего желудка растеклось бы по его длинному, худощавому лицу.
— Вчера я был у бывшей Маши, она передавала мне свои вещи, — тихо промямлил я.
— Я тебе в сотый, а значит уже в последний раз, говорю, — он будто бы не услышал моих объяснений, — будешь пропадать дальше, и я перестану платить. Я тебе буду, как собаке, кидать дозу, а про бабки можешь забыть.

   «Он же нормальный человек, перестань оправдываться и скажи правду. Расскажи ему, как нам вчера было плохо, расскажи, что ты разбит уездом Маши, скажи, как ты сегодня к нему добирался и почему опоздал, расскажи …»

   Мне пришлось заткнуть капустняка, надев еще одну маску скорби на лицо, попытался надавить на жалость:
— Ты же знаешь, как мне в последнее время сложно и вообще …, — не дав договорить, своим криком и вонью перебил Вова. Даже в том убогом туалете пахло лучше, чем из его пасти.
— Да закрой ты свой рот, мерзкая наркоша. От тебя не осталось ничего человеческого. Ты существуешь только благодаря мне и только мне! Только потому, что я так хочу, потому что я тебе это пока еще позволяю. Усёк?
Он сделал шаг вплотную и внезапно толкнул меня, а я больно ударился копчиком об угол стола. Это меня немного оскорбило, но я никак не мог ожидать, что внезапно сожму кулак и со всей силы вмажу ему в морду. От этого удара он тут же оказался на грязном линолеуме склада своей паршивой аптеки. Меня окружала тьма, и только лишь одна лампа горела над его разбитым носом. Мне так это понравилось, я испытывал странное наслаждение, как приятную теплоту внутри от любимого дела. В это время его черная кровь на лице еще сильнее вызвала во мне желание втоптать ногой эту скотскую голову. Вова лежал на полу, выл от боли, прикрывая нос, а его маленькие глазки бегали в разные стороны от страха. Тогда я ему крикнул: «Ну что, сука? Кто теперь тут главный? Моя жизнь все еще в твоих руках, свинья?»

   Телефон разрывался от звонков Маши, поэтому я оставил это ничтожество и вышел из аптеки. Как только отдалился на несколько шагов, эта сволочь всячески пыталась меня оскорбить, но если бы не Маша, я бы вернулся и заставил его страдать. Трубку я взять не успел, а перезвонить уже не получилось, так как она выключила телефон. «Возможно, сел», — подумал я и со спокойной душой упал на заднее сиденье такси; еще несколько раз названивал ей, но телефон был по-прежнему выключен. Уже ближе к дому появлялись первые мысли, что вчера был последний раз, когда я её видел. Подойдя к входной двери, мысли оказались реальностью. Дверь уже никто не открывал. Я даже не успел попрощаться, стоял один посреди подъезда и с грустными глазками бездомной собаки смотрел на серую дверь, с которой когда-то выбегала милая Маша. После десяти попыток дозвониться, я сел возле двери и пытался разобраться, как же я буду жить дальше? Куда мне теперь идти? К кому податься? Я чувствовал себя опять брошенным и одиноким, как когда-то в детстве. К друзьям мне не хотелось, а дозы было мало. Мысль, что она навсегда исчезла из моей жизни, разрывала душу, хотелось выть. Только недавно я её ненавидел, обращался с ней, как с вещью и даже представить не мог, как на самом деле к ней привязан. Мне ничего не оставалось делать, поэтому от ярости, или безысходности, звал Машу и бил руками-ногами в дверь. Так увлёкся, что не заметил, как из-под коврика вылетел ключ от вчерашнего шкафчика. Подняв коврик, я также нашёл ключи от дома и записку. Я сохранил её, поэтому пишу в точности: «Дорогой Саша, мне нелегко было это сделать, но ждать уже нет сил. Изначально я планировала уехать по-английски, но целый месяц откладываю и меняю билеты. Прости меня. Когда ты будешь это читать, я уже буду на пути к новой жизни, которая будет, надеюсь, гораздо лучше прежней. В любом случае, возможно, когда-нибудь сюда вернусь. Береги себя, целую. Твоя Маша».

   «Когда-нибудь вернусь»... Я тихо вздохнул, ну спасибо за надежду, ****ь, и за заботу тебе спасибо ... От записки исходил аромат её волос. В те времена не до конца понимал, какой же он прекрасный. Маша, моя милая Маша, ну куда же ты? Я сильно ударил кулаком в стену, а потом вдоволь обматерил всех: Машу, стену, себя и весь мир.

   После некоторых раздумий, я решил направиться в бар, поэтому уже через двадцать минут закидывался миазепамом, смешивая его с пивом. Пока я сидел на удобном стульчике и ловил кайф, меня какая-то жирная свинья зацепила рукой. «О-о-о-о! Это так банально!», — подумал я, но не обратил на это должного внимания. Миазепам с алкашкой всегда вызывал у меня агрессию и непреодолимое желание набить кому-то рожу. Хорошая взбучка – это то, что сейчас нужно. Пока запивал таблетки пивом, кто-то толкнул меня сзади, я повернул голову, но не увидел ничего подозрительного, поэтому списал всё на случайность. Но через несколько минут меня вновь кто-то толкнул, но уже сильнее. Я повернулся, и, недолго думая, разбил стакан об его голову. Время замедлилось, и я практически успел схватить осколки стекла, чтобы вставить ему в глаза, но за плечо моей косухи схватилась волосатая лапа какой-то детины и ударила лбом о стойку. От такой дерзости я стал ещё агрессивнее. Кровь кипела в моих жилах и хотелось драться так, как не дрался никогда в жизни. Возле бильярдного стола взял кий и уже представлял, как буду разбивать эти петушиные рожи, однако запал прекратился так резко, как и начинался, из-за мощного удара сзади кием по спине. После этого удара, и, несмотря на острую боль, я все еще был в сознании, но отчетливо понимал, что в мягкой кроватке сегодня уже не проснусь. Меня втроём отнесли в туалет и пытались обчистить карманы. Я все еще был в сознании, поэтому сильно вырывался и старался сопротивляться изо всех сил, но сильный удар ногой в голову вывел меня из колеи, и я уснул. Уснул, к сожалению, не вечным сном.

№4. Отравленная дорога

   В этот, на удивление, солнечный день я проснулся в парке, вблизи того злополучного бара. Лучи солнца отбивал могучий дуб, а от меня воняло мочой, блевотиной и по;том. Из-за драки, с головы сочилась кровь, но мои густые черные волосы всячески скрывали рану. Я испытывал невыносимую жажду, поэтому кусал щеку и облизывал от чего-то мокрые пальцы.
Полностью обчистили мои карманы: стащили все деньги, телефон и, конечно же, миазепам, который в тот вечер вызвал у меня агрессию. Сложившаяся ситуация оставила жгучий осадок, но, видимо, не только у меня, так как вылез он: «Какой же ты мерзкий, просыпаешься в который раз вдали от дома на холодной земле, весь в грязи и дерьме, ты ничтожество. Что? Тебе не страшно? Посмотри на себя». Капустняка я всё так же игнорирую, хотя в этом он прав, но его правоту я никогда не признаю, иначе он почувствует свою силу и вырвется наружу, а мне этого не хотелось. В последнее время я стал действительно иначе относиться к таким вещам, надеюсь, не благодаря этому демону. Что-то во мне начинает меняться, неприятно ли мне было раньше просыпаться в канавах и ямах? Да, но тогда было просто некомфортно. Сейчас же испытываю злость, какую-то ярость и презрение к себе за то, что допустил такое. Нет-нет! Так не должно быть, я обязан просыпаться в кровати, а не лежать среди этого дерьма, я не хочу больше так. В следующий раз проснусь в куда более приятном месте. От этих мыслей головная боль только усилилась.

   Из-за драки джинсы стали еще грязнее, одна из штанин порвалась и болталась, словно оторванные детские ручки во время столетней войны. Такие же грязные и так же бездумно болтаются по земле. Из-за последних событий чувствую, как от меня воняет, поэтому я стараюсь аккуратно обходить людей. Придерживая правой рукой окровавленную голову, а левой штанину, я поплёлся в нашу хату. Это была Хитрого хата, когда-то там жила его бабка, но она умерла, или он ее убил, а хату забрал себе. Через месяц чудесным образом умерла и вторая бабка, поэтому мы с парнями из этой сделали притон. Не спрашивая у Хитрого, мы вскрыли хату и поселились там, а он, на удивление, не стал возражать. Так и появилась у нас собственная точка, не в подвалах или за гаражами, а как нормальные и цивилизованные люди, мы варим мак, закидываемся ге;рой и просто хорошо проводим время в приятной обстановке. Вообще, Хитрый, которого, кстати говоря, звать Максим, очень странный тип. Если я писал о странных типах, то будьте уверенны, именно этот самый странный из всех странных. Сам Макс был падлой с детства. Он всегда воровал, даже у своих, врал всем подряд. Как уж на сковородке, его никак нельзя схватить, очень скользкий тип. Никогда не поймёшь, как он к тебе относится, каждый раз по-новому, как хамелеон. Из-за его постоянных махинаций мы прозвали его Хитрым и очень даже кстати. Почему же мы с ним общаемся? У него есть один очень большой плюс, Макс всегда придёт на помощь. Если у тебя серьёзная беда, Хитрый выложится на максимум, и этот его плюс перекрывает все минусы. Мы с ним разные люди, но чем-то похожи и это что-то нас порой сильно сближает. Вообще, махинация с квартирой – это не единственная махинация этого ужа, но о них позже.

   К хате Хитрого придётся идти еще полтора часа, плеера у меня нет, поэтому попытался занять себя мыслями. Первая мысль – где взять деньги? С Вовой я поссорился, а он был моим единственным заработком, поэтому мысль о деньгах стала меня тревожить еще сильнее. Вторая мысль была о дозе. Если не у Вовы, тогда у кого? По знакомству я смогу пробить какую-нибудь дешевку, кореша всегда давали взамен на глазные капли «лескамид* », которые я мутил с Вовой. Позже вернулись мысли опять о Маше, но зеваки, которые проходили мимо и морщили от меня нос, не давали насладиться сладкими мыслями о бывшей. В голову лезли разные вещи: как она добралась, чем занимается, вылечится ли и главный вопрос: как она там без меня? Если вылечится, то с кем будет? Какой она станет? Каким будет её парень? Бизнесмен со спортивным телом? Или такой же раздолбай, как я? Офисный клерк или просто обычный парень-работяга с улицы? Выйдет ли за него замуж?
  *Лескамид – глазные капли, от которых ловят кайф, схожий с алкогольным опьянением. Часто мешают с героином для лучшего результата.
   
    «Если она и не выйдет, то никогда не вернётся к такому ничтожеству, как ты» — внезапно полетели новые обиды от капустняка; все чаще и чаще он терроризирует мой мозг. Грязные шнурки неприятно волочились по земле, поэтому я присел на лавочку, чтоб их завязать, а после немного отдохнуть. Солнце пригрело уставшие плечи, появилась легкая дремота. Совсем расслабился, обмяк и тем самым дал волю червю: «Посмотри на себя, меня воротит от того, что я живу с тобой, грязное животное, паршивый наркоман, ты не достоин ничего, что имеешь в своей жизни. Ты даже не достоин меня и скоро потеряешь совсем всё, облик человека ты уже потерял и…» И? Что «и»? Видимо научился его затыкать, самое лучшее оружие для борьбы с мерзкими червями — это полностью их игнорировать.

   Я встал с лавочки и уже был на пути к притону Хитрого. Сейчас прохожу знакомые дворы, где почти везде пускал по вене. Вот мои любимые деревья, там было приятно засыпать на лавочке летом. Чуть дальше, за тем серым домом, находится приятная маленькая чаща, где мы кололись еще до нормальной хаты. Мне навстречу идёт милое создание лет пяти с мамой за ручку. У нее длинные косички и на голове большой розовый бант. Маленькие детские ножки, маленькие ручки и тоненький писклявый голосок. Я никогда не любил детей, но эта девочка вызывает у меня умиление. Я бы купил ей мороженое, сходил с ней в зоопарк, мы бы вместе кормили животных, играли в догонялки и просто общались. Уверен - ей бы понравилось. Хочется взять это милое, хрупкое создание, за её нежные плечи и подкинуть к небесам, к солнцу, к богу. Как красиво переливаются эти светлые волосы, как блестит её мягкая кожа! С помощью своих маленьких ножек, шаг за шагом, она всё ближе подползает ко мне; когда-нибудь и у меня будет такая девочка. Открыв свой маленький ротик, дитя звонко и громко спросила у мамы, почему «дядя» такой странный. Её формулировка мне уже тогда не понравилась, но я решил показать себя с хорошей стороны и пообщаться с милым, непорочным созданием. Остановился, повернул голову влево, натянул улыбку и хотел уже сказать несколько милых слов этой душке, но тут случилось то, что существенно меня оскорбило. «Это, наверное, бомж, дорогая, давай пойдем быстрее». После этих слов я еще слышал удивлённые отголоски девочки, которая интересовалась, почему мы стали быстрее идти и кто такой «бомж». В тот момент я ощущал себя куском дерьма, который размазали рукой по стенке туалета. Казалось бы, еще сильнее меня обидеть невозможно, если бы они обе плюнули мне в лицо, то это было б куда приятнее, чем вот это. Когда меня вчера избивали жирные бичи, я себя ощущал гораздо лучше, нежели сейчас. Это милое создание и её паршивая мать отвергли меня, пнули, как собаку. Это был последний раз, когда я хотел наладить с этими людьми хоть какой-то контакт. Всё, больше никаких попыток, больше ничего.

   Притон уже виднелся на горизонте. Небо странно переливалось из розоватого заката в красное месиво. Солнце, которое, казалось бы, практически село, тут же очутилось в самом центре неба и буквально пылало огнём. В голове звучал детский плач, крик и смех посторонних людей. Странный старческий голос усердно твердил, что мне надо уйти, надо потеряться именно здесь и сейчас, он будто бы приказывал не сопротивляться и отдаться «ему». Я не понимал, что происходит, кто такой «он» и мне становилось страшно, холодный пот стекал ручьем, захотелось убежать, но я еле волочил ноги. Тело совсем перестало слушаться, закружилась голова, я обмяк и опустил левую штанину. Порванная штанина запуталась в ногах, и я упал лицом в асфальт. В глазах появилась пустота, вокруг всё почернело.

   Я чувствовал, как тёмное и тёплое море согревало мою душу и тело. Я любовался его рельефом и ощущал невыносимое чувство радости, будто бы все мои мысли и чувства растворялись в этой талой воде. Ощущал себя маленькой песчинкой в руках могучего творца. Мужской голос назвал моё имя, поэтому недоверчиво и с осторожностью повернул голову. Тогда я увидел чьи-то большие, но знакомые, мужские ноги. Не знаю как можно различить ноги, но мне казалось, будто бы они всю жизнь мелькали перед моим лицом. И, наконец, вытащив голову из воды, я увидел лицо отца, который улыбался и махал мне большой рукой. Внезапно, подняв меня на руки, словно куклу, он унёс на пустой берег. Папа опять уносил меня от спокойного, тихого моря, в котором всё спало, и я бы уснул, растворился, словно лёд на солнце. Как говорил тот старческий голос, перестал бы сопротивляться и отдался «ему». Тогда больше всего я хотел исчезнуть, как капля холодного дождя, стекающая по запотевшему стеклу. Словно река, влиться в просторный и тихий океан. Будто бы не было ничего: ни людей, ни солнца, ни бога, только я, папа и вечность. Грубыми руками отец кинул меня на песок, смотрел сверху вниз, оголил железный зуб и жутко хихикнул. Он мне что-то прошептал, но я ничего не услышал. Подорвался с места, чтоб переспросить и в этот раз всё расслышать, но меня откинуло назад. Он раскрыл рот, его зубы кровоточили, это очень странно, но оттуда вылетел черный ворон мне в сердце. Я упал на песок, а он сказал: «Ну что же, Саша, всем приходит конец».
 
   Через мгновение открыл глаза и тут же почувствовал острую боль в груди. Десятки лезвий устроили миксер в моей душе. Перед глазами красовался черный асфальт, который был виновником разбитого лица. При падении я ушиб губы и нос. Лицо полностью измазано моей кровью и асфальтной грязью, а с волос всё еще сочилась кровь, поэтому я почувствовал, как она медленно стекает по лбу. В целом, я выглядел так, будто бы меня избили. В каком-то смысле, возможно, всё так и есть. С трудом опёршись на руки, хотел встать, но вместо этого перевернулся на спину и сплёвывал кровь с грязью. Потрескивая кусочками песка, вытирая лицо рукавом косухи, я пытался привести себя в человеческий вид, но ничего не получалось. Кровь размазалась по всему лицу и теперь отпечаталась на рукаве косухи. Отходняк, избиение, а особенно разбитое лицо – это всё отняло у меня последние силы, чтобы даже встать на ноги. Я лежал на земле и наблюдал за уже практически ночным небом, но через десять минут почувствовал, как чей-то горячий язык облизывал моё лицо. Как позже оказалось, этот язык принадлежал псу, который меня охотно «умывал» в то время, как странная хозяйка стояла в стороне. Пришлось подождать, пока женщина справлялась со своей застенчивостью, но видимо какая-то её часть одержала верх, поэтому она подошла ко мне, и, не разглядев полностью, начала угрожать ментовкой. Я молча повернул лицо в её сторону. Вдруг она разглядела кровь и тут же тысячу раз протараторила извинения и в конце предложила вызвать скорую. Я ловко увильнул от скорой, рассказав историю о том, как меня якобы избили и ограбили несколько подростков, а я весь такой порядочный и хороший. Она сделала жалостливое лицо, достала платок, что-то причитала про поколение, про Бога, и, в конце концов, протянула мне этот платок с вышитыми розами. Не поднимаясь с земли, я вытер лицо и уже тогда смог встать в полный рост. Воспользовавшись неловкой паузой, поблагодарил её за помощь и, конечно же, попросил деньги на «дорогу домой». Эта дура повелась на мою уловку, дала больше, чем надо, поэтому вдвойне довольный и с лавэ я поплёлся в притон.

№5. Лиза-подлиза

   С виду квартира выглядит обыденной, но, зайдя внутрь, понимаешь, что она вовсе не обычная. Читатель вряд ли представит тот запах, который витает в воздухе. Этот непередаваемый аромат свёл бы вас с ума. Для неподготовленных людей в таком месте будет очень сложно находиться. Всюду вонь, просто непереносимая вонь, к которой очень сложно привыкнуть. Помимо смеси наркотических средств вас просто сведёт с ума вонь грязи. Серьёзно, просто вонь человеческого грязного тела. По углам валяются шприцы и бутылки, а когда-то белые стены покрылись густой сажей. Потолок отсырел и высыпался на пол, а ленивые наркоши разносили его по всем углам. В доме стены были очень хлипкими. То ли от того, что тут происходит, то ли дом сам по себе такой плохой. Любое слово или шорох в начале квартиры можно услышать в конце за закрытыми дверями. Но самое классное – это параша. Представьте себе общественный туалет, который никто никогда не мыл. Но его не то чтобы совсем не мыли, самое комичное – это попытки здешних барышень привести в порядок эту мерзость. Например, можно запросто увидеть, как дыра в стене заклеена прокладками. Ну или ванна, которая может быть заткнута тряпкой и туда просто насрато. Насрато в ванну, насрато и нассано в раковину. Какой-то части здешних обитателей абсолютно побоку, что они делают и где они живут, другой же части наоборот. Ёрзающий в разные стороны туалет, сломанная полка, которую никто и никогда не повесит. Вечно полное мусорное ведро, невероятно сырой запах, почерневшие стены и… ладно, не буду вас травмировать, если будете находится там упоротым, то вряд ли обратите внимание на эти бытовые мелочи.

   Я встретил своих корешей, они меня приняли очень радушно. Мы приобнялись, немного пообщались. Тут были все знакомые: Пашка, Леха, Гриша и другие пацаны, но Хитрого среди них, увы, я не увидел. Парни сегодня были не особо веселы, о чем-то громко спорили. Леха, как самый прожжённый из всех, с прохода узнал у меня за ширку, но мои карманы были пусты. Я уже хотел завести с ним диалог, но после отказа он сразу же потерял ко мне интерес и пошагал от меня прочь. Тот вечер выделялся на фоне остальных, все были слишком напуганы и отчего-то дёрганные, хотя обычно народ на расслабоне. Народу было больше обычного, шум с каждой минутой только усиливался. Кто-то притащил ватман и они рисовали, а также что-то бурно обсуждали, но тогда я не проявил никакого интереса, потому что мне нужен был Хитрый. Из-за этой канители я давно не был в душе, прошлую ночь вообще провёл на земле, поэтому от меня исходила сильная вонь. Знаю, здесь этим никого не удивишь, но мне было паршиво. Сейчас в ванную не проникнуть, но у меня всегда был хороший вариант погонять чьи-то вещи. В одной из комнат, а их было четыре, я нашёл длинный шкаф, из которого выпал порядочный свитер, а сверху висели темно-синие, вполне себе порядочные джинсы. Я скинул с себя балласт из грязи и пота, надел чистые вещи, взял дезодорант, задумчиво проводил вверх и вниз, пока не увидел Лизу. Она уже несколько минут молча курила в дверях. Лиза – моя очень давняя знакомая, она была старше меня на несколько лет. До бывшей мы постоянно с ней кутили. Бухали, раскуривались, нюхали и вообще, отлично оттягивались на заброшенных стройках, воровали на заправках, в супермаркетах и, в общем, были счастливы вместе. Да, это было прекрасное время. Появление Елизаветы вызвало во мне нотки тёплой ностальгии. К сожалению, мы не виделись уже несколько лет, так как она перестала появляться в нашей компании из-за Рябого. Рябой был серьёзным мужиком на нашем районе, про него много чего поговаривали, что есть выдумка, а что правда ¬– я не особо интересовался, но знал главное – с ним лучше не связываться. Поэтому, как только она стала с ним тусоваться, я постарался её позабыть, ну а потом объявилась Маша и пошло-поехало.

   Лиза имела такой стервозный, в какой-то мере, сучий характер, а её черный прикид только подчеркивал стервозный образ. Черные губы, черные волосы, да и душонка её, в общем-то, была куда чернее этих нарядов.

   Знакомство с ней произошло при странных обстоятельствах. Тогда я еще не знал толком этого города, приехал со своего родного в чужой на учебу, ни с кем практически не общался и никого не знал. Я в тот момент сидел в комнате и читал книгу, и тут впервые увидел Лизу. Она зашла в нашу комнату, поставила цветы в вазу со словами: «Тут пускай стоит, у меня места нет» - и ушла. Ушла и ушла, — подумал я, и черт с тобой. Но она периодически появлялась у нас, со всеми моими соседями общалась, и с соседями моих соседей по комнате, в общем и целом – фигура активная и популярная. Я же тогда, после всех событий тогдашнего города и моей еще пока юности, не сильно отошёл от всего происходящего. В тот период я был загружен и затюкан всем вокруг. Новые лица, новые места, новое место обитания и так далее. Я читал, учился и думал, что не я зачинщик и виновник всего, а место, где я был. Будто бы место создало меня чудовищем, а не я сам. Я понимал, что не место виновник, но всецело верил в свою порядочность и честно пытался меняться. В моих руках торчало эссе Сартра «Экзистенциализм – это гуманизм» Там писалось о том, что человек создаёт себя сам с нуля. Человек есть сумма его поступков, мыслей и так далее. Я тогда задумался серьёзно над тем, кого я из себя создал и подошёл к окну, зеркал то у нас не было. Под шумные крики соседей за стенкой, ночью, у окна с книгой в руках я разглядывал свои прыщи, сальную кожу и такие же волосы. Правой рукой непроизвольно облокотился о подоконник, где стояла ваза, и распанахал себе руку. Ума не приложу, как это произошло. Крови была тьма. Тогда в шоке я вылетел пулей из комнаты в поисках хоть чего-то, и навстречу шла пьяная Лиза. Она сагитировала своё окружение, которое сидело на полу, облокотившись о стены, ей даже ничего говорить не пришлось, она практически жестами заставила мне помочь. Уже пьяные, полусонные студенты волочились в разные стороны, дабы частично мне помочь. Лиза наблюдала за происходящим и, наверное, тогда пыталась меня как-то изучить. Прошло две недели с той встречи и я уже частично забыл о ней, как вдруг происходит следующая ситуация. Поздно ночью, всё в той же комнате, я лежал и пытался читать книгу. Пытался, потому что все мои соседи уже сопели, а я дочитывал Чехова в темноте, подсвечивая фонариком из зажигалки. Как вдруг слышу какой-то грохот, в комнате замок был хлипкий, поэтому мы даже не закрывались. Кто-то вламывается к нам, я маленько испугался, бросил книгу с фонариком и пристально вглядывался в темноту. Оттуда вышли три силуэта, которые покачивались в разные стороны. Два силуэта положили один силуэт мне в кровать и удалились. По длинным волосам и женскому амбре я понял, что это девушка, и обрадовался. Она расположилась в моей кровати, периодически делая попытки меня вытолкать оттуда. Наутро никого уже не было и я мог только догадываться, кто это мог быть. Мне было жутко интересно всю ночь, но я никак не смог её разглядеть. Зажигалка упала ей в лифчик, лампу включить не выйдет и с коридора свет не падает. Уже на следующий день в столовой ко мне подсела она с шоколадкой в руках и говорит:
— Милый мой, скажи мне пожалуйста, тебе какую? Молочную, черную или, может, за холодненьким сбегать?
— Что, простите?
— Не прощаю, жеребец. Как рука твоя? Кстати, это тебе. — Она протягивает мне шоколад. — Ну что ты молчишь? А «спасибо» за шоколад будем говорить или как?
— Да-да, спасибо конечно. Я просто не совсем понимаю, а за что мне это?
— Ха-ха, глупышка. Ну как это за что? — Лиза подсаживается ко мне ближе. Правым локтем опирается о быльце скамейки, кладёт ногу на ногу и убирает челку со лба.
— Что, не узнал меня, что ли? Ну это я, Лиза. А ты Саша, — она толкает пальцем мне в грудь, — мне твои друзья уже всё про тебя рассказали.
— Не пойму, так это ты у меня в кровати сегодня ночью лежала?
— Аллилуйя! До него дошло. Спасибо, что приютил меня и вот за это я даю тебе шоколадку. Всё понятно? Ладно, еще увидимся. — И она ушла. А потом началось такое, ну такое началось. Ну просто та-ко-е. Как оказалось потом, она тоже любительница упарываться. Я сразу после той беседы наглухо забил на всё вокруг и меня даже через полгода отчислили. Потому что я просто не мог уделить ни секунды своего времени ни на что и ни на кого, кроме Лизы. Вот тогда я по-настоящему жил. Каждый день своей долбаной, скучной, никому не нужной жизни я проживал с удовольствием. У нас было всё, вообще всё. Мы так нравились друг другу и не портили эти отношения навязчивыми поступками, какими-то обязательствами и прочим мусором. Мы любили и дорожили тем, что у нас было в тот момент. У Лизы оказались хорошие друзья и она меня таскала кругом. На удивление, она была интеллектуально развита. Помимо постоянного кутежа, мы не забывали с ней о культурном мероприятии. Несколько раз, на электричках, мы добирались до области и смотрели концерты различного рода. Это было прекрасное время, конечно, за это время пришлось заплатить. И, как это часто бывает, в сердце остаются не приятные воспоминания, а, в основном, боль за расплату этих воспоминаний. В один из дней она перестала появляться в моём поле зрения. Тогда стояли таксофоны на улицах, и я купил карточку и названивал по всем номерам, но её нигде не было. Потом она появилась, попросила ничего не спрашивать, где она была. Всё уже не было, как прежде, и мы это чувствовали, а потом она опять пропала, и я уже от знакомых узнал с кем она. И я ничего не мог в тот момент поделать или просто не хотел. И остался один, и грустил, и пил и много чего еще, и нашёл Машу, и забыл об этом. Или сделал вид.
 
   По всей видимости, Лиза тоже рада была меня видеть. (Я был практически голый, еще бы). Пока накидывал чужой свитер, Лиза приобняла и с интересом принялась меня разглядывать. В голову пришла мысль – по такому случаю отложить поиски Хитрого, так что я быстро оделся и пошёл с Лизой к подоконнику, пока на кухне всё еще что-то очень живо обсуждали. Мы с ней вместе сели, я в руке держал пиво, в зубах косяк, который она для меня где-то нарыла, а Лиза попивала портвейшок и курила. Разговор не клеился, я слишком терялся, мямлил что-то про погоду, про политику, а она курила одну за одной и с каждым словом теряла ко мне интерес. Дрожь по спине усиливалась, я заткнулся посреди фразы и уставился в пол. Так мы просидели целую вечность, а потом она сказала:
«Саша-Саша, ты знаешь, а я вот всё думала о тебе, хоть была с ним, а всё равно вспоминала о тебе, у нас столько всего общего, так много было приятных моментов!». Я покивал головой, протянул даунское: «Да-а-а-а-а» и заткнулся.

   Я поджёг косячок, сделал пару затяжек, дым разлетелся по моему телу, появилась знакомая горечь во рту. Я взглянул в открытое окно на пасмурное небо, собрался с мыслями и решился спросить:
— Ну раз думала, тогда почему тогда ты была с ним, а не со мной? Ведь нам так хорошо было, помнишь?  Как тогда таксиста вскрыли, помнишь? А ты ногу подвернула, так я тебя на себе нёс. Или как ты на того быка на кругу наехала, а мне пришлось за тебя заступаться, а я еще потом по лицу из-за тебя получил?
— Да, Саш, конечно, я всё помню. Но понимаешь…
— Нет, Лизок, подожди. Ты мне объясни дураку, я может че-то не понимаю. — Я подорвался с подоконника. Лицо побагровело, в глазах появилась злость. Или обычная усталость, люди её часто путают со всеми чувствами на земле и никогда не различают эту усталость в глазах. А когда она в глазах – это вообще очень страшно, если увидишь эту усталость, то... В общем, я ей говорю с этими усталыми глазами:
— Ты объясни, на хера ты от меня ушла, да еще и к этому? Да еще и ничего мне не сказала?
Лиза натянула фальшивую улыбку, левой рукой смахнула прядь волос со своих черных глаз:
— Дурак ты, Саша, мы же с тобой парой не были, я ведь хотела отношений, какой-то почвы под ногами, а у тебя даже работы тогда не было, — она сделала несколько глотков из бутылки. Пойло стекало ей на подбородок и капнуло на грудь, она кончиком языка облизала пухлые губы, положила руку на кофту и отвернулась в другую сторону. Я обратно сел на подоконник, но уже подальше от неё.
Мы опять затихли. В голове искал какие-то темы, прошлые события, за которые можно было хоть как-то зацепиться, но ничего не приходило на ум. Зато вспомнил несколько крутых моментов, как мы с ней любили друг друга во всех местах и позах. На вокзалах, заброшках, парках... Она была прекрасна во всем. Тогда еще больше начал понимать, как же я по ней скучаю. Я хотел ей об этом напомнить, чтоб затронуть те прежние чувства, те маленькие, т-о-о-о-ненькие нотки её нутра, но испугался обратного исхода. Отложив бутылку в сторону, зажал в зубах косяк и аккуратно положил руку ей на колено. Хоть колено было немного холодное, но зато очень нежное и знакомое. Опять проникся воспоминаниями, дым медленно разлетался по моим лёгким, я отдался забвению, а она продолжила:
— Я хотела быть с тобой, мне не хватало тебя, Саша, я так часто вспоминала, всё сравнивала тебя, думала, ждала, но ты ведь всё сам понимаешь, — Лиза тяжело вздохнула, — нужны были деньги, вещи, дорогие поездки. Он меня устроил на тёплое место, а я тогда уже беременная была, наверное, по большей мере из-за дочери так поступила.

   Конечно, мне это всё не нравилось, но что я мог сделать? Не упрекать же её в том, что она предпочла деньги вместо меня. Какая-то моя часть даже соглашалась с этим. За шторами стояла еще одна бутылка пива, которую я вливал в глотку. Я делал всё, что угодно, лишь бы молчать, но душа так хотела кричать!
— Ну так всё-таки, ты же ушла от него, и я один тогда остался. И вот ночь, и мы с тобой вдвоём, — я подвинулся ближе, сжал руку и решился поцеловать её в шею. Лиза откинула голову и закрыла глаза. После поцелуя я спросил:
— Ну так, если были деньги и связи, почему же вы расстались? Всё было, как ты хотела.
— Мы не совсем расстались, я просто собрала вещи и молча ушла, вот уже месяц на съёмной, впрочем, это тебя не должно касаться. — Я замолчал и опять уткнулся вниз. Она продолжала:
— А ты сейчас один? У тебя, вроде бы, девушка была?
Я опять не знал, что ей сказать. О своих чувствах к бывшим не принято говорить, да и неприятно.
— Была и была, ничего особенного. Мы с тобой давно не виделись, давай не будем о бывших.

   Мы взялись за руки, как подростки, сидя возле открытого окна, но нас разделяли наши полупустые бутылки и полупустые сердца. Лиза положила голову мне на плечо, я положил руку ей на тёплую щеку, осторожно повернул к себе и неуклюже поцеловал в губы. Она мне ответила, и мы растворились в поцелуях. Это чувство можно было бы сравнить с приходом от геры. Я был так счастлив, уже и не помню себя таким счастливым. Целовал её шею, плечи и руки. Уже через несколько мгновений мы лежали полуголые на кровати одной из комнат. Она сидела сверху, и я любовался изгибами её тела, трогал эту нежную кожу, она целовала меня за ухом, и от этого я аж извивался. Хотел войти в неё, но не мог помешать ей, что она со мной делала! Позже меня поразило, как она умело на мне двигалась, правой рукой я ласкал её грудь, а левой прижимал к себе за талию.
После того, как мы закончили, я тут же провалился в сон, но через несколько часов меня разбудил мощный стук в дверь. Кто-то стучал и упорно меня звал. Удивительно, что моя Лиза не проснулась. В темноте, накинув одежду, я вышел в коридор и увидел толпу, как минимум, из семи человек. Они мне что-то говорили про деньги, про дозу, про какую-то машину, но я ничего не понимал. На улице уже светало, так как я успел надеть только штаны, по телу пробежался холодок, и мне захотелось вернуться обратно. Уже повернулся в сторону тёплой кровати, но Хитрый схватил меня за правое плечо и грубо толкнул в сторону окна.
Находясь возле того же подоконника, он расспрашивал, что у меня с лицом и руками. Мои глаза слипались, а тело распадалось на несколько частей, поэтому я зевал и молчал.

   Видимо, Хитрый не подумал о том, что я устал, что с девушкой, и вообще – мне пора бы поспать. И зная его, это неудивительно. Хитрый у нас – это такая личность, которая ставит себя чуть ли не выше Бога. А как он начнет себя расхваливать, то это до вечера. Люди могут выйти покурить и уже зайти обратно, а он всё так же будет рассказывать, как он тому сказал, как того объебал. С ним мы познакомились одним дождливым днём. Я тогда забыл взять зонт, забыл узнать погоду, забыл надеть нормальные вещи. Короче говоря, я тогда забыл обо всем и бежал куда-то. Уже не помню, куда мчался, но помню, как мне следовало повернуть в один из узких переулочков. И только я свернул, как мне навстречу бежал худощавый, длинноногий парень, словно цапля, чмокающий по этим лужам. Он буквально снёс меня с улицы и сбил сумку с плеча, и еще так пристально зыркнул своими орлиными глазами в мои. Меня это немного сбило с толку, но я ему кричу: — Свинья, смотри куда прёшь, а не то… — И тут он мне заявляет, полуоборотом так, немного сбавляя темп:
— Братан, беги, меня менты щимят, и у тебя то глазоньки красные!
И я тогда рыпнулся в его сторону, немного замешкался - стоит ли бежать? Но уже всё равно рефлекс сработал и останавливаться было уже поздно. Оглядываюсь назад и вижу, как менты, придерживая фуражки, бегут прям на нас. И много их было, человека четыре, может даже больше. Мы тогда успели от них удрать и как-то притёрлись друг к другу. Скурили полку, пообщались и что-то как-то у нас наклёвываться стало. На какое-то время он потерялся, и я подумал тогда, что жалко терять знакомых, их и так толком не осталось. И я тогда аж ойкнул от радости, когда он нашёл меня и предложил какой-то магазинчик вскрыть. «Какая радость!» - тогда подумал я, - «Вот это шикарно!» И он меня несколько раз прокидал потом с этим всем, хотя я на него и зла не держу.

   — Нам нужна твоя помощь в одном деле.
— В каком ещё деле, Хитрый, ты с ума сошёл? На дворе четыре утра, рассвет, отъебись от меня, я уже несколько дней толком не спал.
— Да подожди ты, на том свете выспишься. Послушай лучше меня. Есть наводка на одну ювелирку.
— Ну и что с этого? Какая еще ювелирка? Я тут причем? Поспать дай.
— Не перебивай, слушай, что тебе говорят. — Он толкнул меня в плечо, — На Свидригайлова есть ювелирка, там работает дед, ему шестьдесят лет, мы можем… — Я случайно и очень громко чихнул ему в лицо. А вместо извинений сказал:
— Хитрый, я не буду грабить магазины, на *** иди.
— Не ругайся ты так и не нужно тебе ничего грабить, мы сами всё сделаем. Тебе нужно его только заговорить, усыпить его бдительность, скажем так. Мы с пацанами уже всё придумали, половину недели план составляли. Пока ты там пропадал где-то, мы даже нашли того, кто это всё скинет по-тихому.
— Я всё равно не буду участвовать в твоих махинациях. Мне хватило того, как ты меня с таксистом кинул в прошлом году.
— Это было в прошлом году, а сейчас я тебе предлагаю реальную, прибыльную тему. Я слышал, ты своему фармацевту по роже заехал? Где теперь бабки и дозу брать будешь?
— Мои бабки – это моё личное дело. А по поводу дозы, то я вообще завязать могу. После этих слов я ушёл в спальню, хлопнул дверью и упал мёртвым грузом на кровать.

№6. Недостойное ноу-хау

   Я проснулся ближе к полудню. За окном светило солнце, а рядом лежала обнаженная Лиза, поэтому настроение увеличилось как сверху, так и снизу. День пестрил приятными событиями, которые я сегодня собираюсь осуществить. Сейчас смою с себя вчерашнюю грязь, что-нибудь поем и пойду с ней куда-нибудь тусоваться, как раньше. Как я скучал по ней, вот чего мне не хватало всё это время, настоящей женщины, которая знает, чего хочет в этой жизни. Лиза всё еще спала, появилась мысль продолжить вчерашнее, но я сразу отмёл эту мысль в сторону. Несколько минут любовался её роскошными ногами, алой грудью, выпуклой задницей и шикарными волосами. Я возбудился, в какой-то мере секс – это тоже наркотик, и мне его хотелось больше всего.

   Лучи солнца резали глаза, пробиваясь сквозь дырявые пыльные шторы. Пришлось подняться с кровати, чтоб задёрнуть их посильнее, но, когда я встал, то услышал шум гремящей посуды на кухне, которая находилась сразу за стенкой. Схватил чужие вещи, которые нашел здесь вчера, быстро оделся и помчался на кухню, но никого там уже не нашёл. Появилась мысль смыть с себя вчерашнюю грязь, и уже через минуту я стоял в душе. Он был противен и чем-то напоминал заправку, но всё же пришлось кое-как помыться. Грубым полотенцем попытался вытереть лицо, но ощутил острую боль. Оказывается, я содрал вчерашние раны, которые теперь щипали лицо. В зеркале я не узнал себя, всё было в мелких рубцах и ссадинах. С этим уродливым лицом было стыдно показываться Лизе на глаза. В животе происходил ураган и желание поесть становилось сильнее забот о эстетическом виде. Но всё оказалось не так уж просто, оказывается, несмотря на тишину, мы были не одни. Выходя из ванной, я пересёкся взглядами с Хитрым. Я бежал на кухню, а этот обратно. Говорить с ним не хотелось, но Хитрый пожал руку и моргнул мне правым глазом. В маленьком коридорчике, который был на распутье кухни с ванной, мы простояли несколько секунд, глядя друг другу в глаза. Помимо длинного тела, Хитрый так же обладал вытянутым лицом, горбатым носом и длинными волосами, которые падали на глаза. Некогда молодая кожа походила на старческую, виднеются морщины, кожа теряет эластичность. Никогда не замечал таких тонкостей, но сегодня они вызвали отвращение. «Саша, разбуди Лизу, я чай с яйцами сделал, нам надо втроём поговорить о деле!». Я фыркнул ему в ответ и убежал в комнату. По дороге тешил себя фантазиями и воспоминаниями о вчерашней ночи. Представлял, как она будет мило просыпаться, потягиваться, а потом мы позавтракаем и вдвоём поедем гулять. Но когда я зашёл в комнату, всё было совершенно иначе. Она была одета, накрашена и с грубым выражением лица уставилась на меня, словно коршун в свою добычу. Дело было даже не во взгляде, а в чем-то таком, необъяснимом. Не могу описать, но бывает, когда спинным мозгом чувствуешь, что всё идёт не так. Вот бывает, когда всё так, а бывает, когда не так. И что послужило виной – выяснить невозможно. Я часто об этом задумывался, но до сих пор мне это неясно. Конечно, я, как истинный скептик, иду наперекор своим внутренним чувствам. Быстро подошёл, как бы подбежал, чтобы поцеловать, но она буквально оттолкнула меня своими маленькими руками в сторону. С такой силой, что у меня загудела грудная клеть.
— Саша, ты что, идиот? Что ты делаешь?
— В смысле «что я делаю»? Хочу приобнять свою женщину. Ну, иди же ко мне.
— Ха-ха-ха, «женщину»? — Её лицо исказилось в глупой ухмылке. — Александр, тебе не кажется, что ты что-то путаешь? Это был просто секс! Или у тебя «просто секса» давно не было?
— В смысле? О чем ты говоришь? Ты мне вчера чуть ли в любви не признавалась, руку мою сжимала, а теперь ты говоришь, что это «просто секс»? Я думал, мы теперь вместе.
— Вместе? С тобой? Что ты несёшь? Я вчера была бухая, и мне хотелось тупо мужика, а тут ты нарисовался, тем более бывший.

   Я теперь понимаю, что чувствовали мои барышни, которых я каждый раз выкидывал на улицу.
— Так, ладно, хорошо, — не сдавался я, — может быть сегодня еще раз повторим?
— Да уж нет, спасибо, я трезвая с нищебродами не трахаюсь.
Я напряг скулы, увеличил ноздри и от злости ладонь тянулась к её щекам, но руку удержал и виду не подал.
— Во-первых, с чего ты это взяла? Я не нищеброд, у меня есть работа. Ну точнее была, но я всегда могу вернуться обратно или найти новую. А во-вторых, с каких пор тебя начали так сильно деньги волновать?
— Хитрый рассказывал, как ты своему начальнику нос сломал и что у тебя ни денег, ни работы. А деньги меня волнуют, Сашенька, с тех самых пор, как у меня появилась дочь. Даше уже три года и самое последнее, что я буду делать – это спать с такими неудачниками, как ты.
Я не смог ничего ответить, наверное, тогда не было смысла что-либо говорить. Живот заурчал от голода да и дальше размусоливать с этой сукой не было смысла, так что я хлопнул дверью и быстрым шагом пошёл на кухню.
Там уже сидел Хитрый. Что он, что Лиза вызывали у меня отрицательные чувства и в моих планах было быстро поесть и сразу же вернуться домой.

   На кухне действительно вкусно пахло. Завтрак накрыт на три персоны. Два скромных яйца и стакан светлого, холодного пива. Отхлебнул пивка, молча взял вилку в правую руку и наслаждался холодной яичницей. Всеми силами старался не думать о том, что произошло в спальне, но получалось неудачно. Хитрый всё это время сидел у другого конца стола, но когда я взялся за вторую яичницу, он с грохотом подвинул ко мне тарелку и подсел ближе.
— Саш, я вчера тебе хотел сказать об одном прибыльном дельце. Тебе понравится. Пока ты пропадал несколько дней, мы даже нарисовали план.
Тут он достал какой-то блокнот и тыкал им мне в лицо, пока я накалывал на вилку второе яйцо. Кроме закорючек и цифру в двадцать тысяч баксов я ничего не видел. Любой человек, даже довольно обеспеченный, обратил бы внимание на такие деньги, а уж тем более я, бедный наркоман, которого сегодня уличили в бедности.
— Макс, я кроме двадцати тысяч тут ничего не вижу.
— Вот и хорошо, ты главное уже знаешь, а детали я тебе на пальцах покажу.
Тут он встал, закатил рукава дешевого пиджака и действительно махал руками, при этом что-то упорно объясняя. Из всего, что он мне рассказывал и показывал, я только понял, что они собираются ограбить ювелирный магазин какого-то пенсионера.

   Я уже доел яичницу, в левой руке держал всё еще холодное пиво и думал о том, на чём в этот раз сидел Хитрый, чтоб нести такой бред. Но позже оказалось, что он ни на чём не сидел и действительно говорил это всё всерьёз. Какой-то дед, какой-то Костя, какие-то двадцать тысяч долларов. И это всё за каких-то десять минут. Мой мозг кипел, я ничего не понимал, а когда я ничего не понимаю, то начинаю злиться. А когда злюсь, то могу въебать и Хитрый это знал, на то он и Хитрый. Я чувствовал, как уже подкрадывалась злоба, но всё как-то прошло в тот момент, когда увидел Лизу у дверного проёма. Она молча зашла на кухню. Я демонстративно, не обратив никакого внимания, одним махом допил пиво. Она села за стол сразу напротив меня, подожгла сигарету и смотрела прям в моё лицо. Хитрый наконец-то замолчал и уставился на Лизу, а она на меня, а я на пиво. Такой вот любовный треугольник. В детстве, когда меня ругали, я представлял, что нахожусь за невидимым барьером. Я могу видеть людей, а они меня нет, и от этого становилось спокойнее. Наверное, что-то такое в моей голове происходило и сейчас.
— Ну чего молчите, мальчики, или я чем-то вам помешала? — Она стряхнула пепел в пепельницу и отставила её в сторону указательным пальцем левой руки. Затем она сжала сигарету в зубах, подпёрла правой голову, щурила глаза и всматривалась, изучая, меня.
— Всё о том же, вот рассказываю ему о ювелирке, но он слушать не хочет. Думает, что я шутки шучу.
Я хотел вставить слово, но она меня опередила. Лиза выдохнула дым, причем нарочно недалеко от моего лица и сказала:
— Послушай, Саша, они хотят ограбить ювелирный магазин, но им нужна твоя помощь.
— Это я понял, Лизонька, а вот причем тут я и какая помощь – это мне неясно.
— Вот это я тебе и пытаюсь объяснить, Саша, послушай. У нас есть человек, который всё организует, но если мы не хотим никого убивать, а мы не хотим, то нам нужен твой подвешенный язык.
— По-моему, Хитрый, подвешенный язык тут только у тебя.
— У меня на это дело другое задание. Короче, просто послушай нас, а потом уже решай. — Я всё-таки решил послушать, о чем он мне расскажет. В любом случае, подумал я, мне всего-то придётся потратить несколько минут своего времени, а потом я смогу выйти спокойно на улицу, прогуляться по городу. Тем более у меня есть знакомые, которые торчат деньги, так что не пропаду. Я ему говорю:
— Если послушаю, то ты меня оставишь в покое? Дашь наконец-то вернуться домой?
— Да катись хоть на все четыре стороны, но сперва послушай, что я тебе предлагаю. Как я уже говорил, есть ювелирка, где работает один дед. Ему уже под сраку лет, поэтому особого сопротивления от него не будет, тем более мы сделаем всё чисто. — Пока Хитрый бубнил этот текст, я молча наливал остатки светлого в свой стакан и цокал горлышком о края стакана.
— Кто «мы» вообще? Что «мы» будем делать? Как «мы» будем его грабить? Ты че, опять меня подставить решил? — Каждое «мы» я интонационно подчеркивал.
— Да подожди ты, ёмаё, послушай, что говорю. Так вот, у нас есть там свой охранник, который сделал уже слепок ключа. Его смена будет в пятницу, то есть уже завтра, поэтому времени у нас совсем нет. Нужно готовиться, а я и так ждал, пока ты проспишься. — Я смотрел в окно и цедил светленькое, но Лиза не дала насладиться тянущимися облаками:
— У этого деда драгоценностей на двадцать тысяч баксов. За выполненную работу они заплатят тебе трёшку.
— Саша, ты понимаешь, о чем мы тебе говорим? — Я молча кивнул головой.
— Ладно, слушай дальше, у нас есть охранник, который даст ключ. Тебе, как самому говорливому, нужно втереться к нему в доверие.
— Так, стоп, как ты себе это представляешь? — Я поднялся, потёр лоб и походил в разные стороны, а потом вновь продолжил: — Ну, допустим, даже если я заговорю, то как вы собираетесь его грабить? Мне его заговорить до смерти?
— Нет, никаких смертей нам не надо, вот тут самое интересное. Этот дед любит сидеть в каптёрке, но когда туда заходит, то он постоянно закрывает входную дверь на ключ, понимаешь о чем я?
— То есть мне нужно запереть его там, а потом вынести все драгоценности?
— Нет, мы всё вынесем сами, тебе достаточно просто зайти с ним туда и заставить его продержаться хотя бы десять минут. Вообще, мы планируем справиться за пять.
— Да кто «мы» то? Ты можешь наконец-то сказать?
— Могу. С Гришей и Пашей обносим ювелирку, Лёха будет за рулём. Тачку мы уже нашли и даже есть человечек, который знает, куда всё скинуть за хорошие деньги.
Это всё мне не нравилось. Я такие вещи спинным мозгом чую, но решил выслушать, чтобы всё грамотно взвесить, а не как обычно.
— Мы даже придумали, как ты будешь его заговаривать. Смотри: мы даём тебе триста баксов, на них купишь у него какую-нибудь побрякушку на свой вкус. Старик таким деньгам сразу обрадуется, поэтому под каким-нибудь предлогом, это уже сам придумаешь, поведёшь деда в каптёрку. Пока вы будете там тусоваться, мы с пацанами его обчистим.
— А как же охрана? Менты?
— В охране только один мужик. И то - он приходится дядей нашему Паше, завтра его смена. А менты не должны вообще приезжать, тем более охранник снимет магазин с сигнализации. Я же говорю, мы всё продумали.
— Продумали, ага, а кнопка вызова охраны? Это вы продумали?
— Кнопка эта не работает, наверное, и даже если работает, то она у этого деда в самом магазине, а ты его поведёшь в каптёрку.
— А как вы эти стёкла откроете и достанете всё, что вам нужно?
— Это уже не твоё дело, Саша, тебе главное - уговорить деда.
 
   Конечно, я чувствовал, что он лукавил, но с каждой его репликой в голове таяли аргументы.
 Тут опять вступилась Лиза:
— Саша, перестань выёбываться. Ты совсем не изменился, как был тряпкой, так и остался. — Она вышла из-за стола, опустила руки, рукава черного наряда опустились за кисти. Лиза подошла ко мне ближе, я напрягся, она – нет. Лиза изменилась в лице, уголки губ поднялись на миллиметр, уши тоже. Она мне говорит:
 — Сашенька, ну пожалуйста, не строй из себя недотрогу. Ты же не такой. Ну ладно-ладно, молчи, не тряпка ты, но ведь нам действительно нужна твоя помощь.
— Да Саня, соглашайся, мы должны всё чисто сделать, всё будет в лучшем виде, верь мне.
Я поджёг косяк, подошёл к окну и принялся думать: вот если действительно пойти на дело. Что может плохого случиться? Деда я того уложу, если прям совсем всё пойдет не по плану. Они мне, конечно, чего-то не договаривают, но три тысячи баксов – это большие деньги ради такого дела.

   Вновь я сел на стул, зевнул, расслабился, и тут опять вылез он: «Тебя убьют там или кинут. Никто не будет делиться с тобой деньгами, кому ты нужен? Тебя используют, у них всё легко и просто, а на деле что-то пойдет не по плану, и ты будешь за всё отвечать, а потом тебя закроют. Будешь гнить в тюрьме и я вместе с тобой». Отличная проповедь, капустняк. Ты мне помог, если ты открываешь свой поганый рот, значит я делаю всё правильно.

   Выбирать не из чего. Денег и так нет, а тут... заболтать какого-то деда за трёху - поэтому согласился, но обещал подумать.

   Лиза открыла бежевую сумочку и достала оттуда пакетик.
— Сейчас ребята будет ноу-хау.
— Ногу чего там?
— Ноу-хау, Саша. Продолжай.
— Смотрите, что есть. Отличная вещь, чистая химия, вы такого не пробовали даже, я у Рябого в куртке нашла. — И она рассыпала две дороги белого порошка.

   Прошло около получаса, у меня защипало в носу, а еще через пятнадцать минут невыносимо закружилась голова и разболелось горло. Казалось, что несколько минут назад взад и вперёд по мне проехался комбайн. Не удержал во рту блевоту и она буквально высыпалась на мои носки. Хитрый подорвался, схватил меня за руки и усадил на стул:
«Саша, стой, что с тобой?»
Я совсем отключался, закатывались глаза, но Лиза с Хитрым били по щекам. Лиза пошла ловить такси, а Хитрый относил меня к машине. Он тащил и говорил: «Братишка, держись, я тебе обязательно занесу что-то завтра, чтоб поставить тебя на ноги».

   Они усадили меня на заднее сидение, Лиза что-то сунула водиле, что-то шепнула на ухо, и мы медленно отправились в сторону дома. Я совсем обмяк, но старался не терять сознание и занимал себя мыслями о сегодняшнем дне. В голове никак не укладывалось: зачем им кого-то заговаривать? Если кнопка вызова охраны не работает, то почему нельзя взять его на мушку и спокойно ограбить? Что-то в этой ситуации было неладно, но что именно? Лиза себя вела очень странно, как будто две разные девушки. Вначале милая подружка из прошлого, а на следующий день стервозная сука. «Они специально ее подослали, чтобы у тебя сыграли прежние чувства и она смогла бы тобою помыкать». Мне сложно это было признавать, но капустняк был прав. В моей голове эта история никак не клеилась.
Машина остановилась, таксист низкого роста под пятьдесят лет, своими крепкими руками вытащил меня из авто, спросил номер квартиры и донёс до двери, хотя я отказывался. Он дотащил меня до хаты, я вытащил из карманов какие-то деньги и всунул ему в руку. Он сказал, что ему уже заплатили, и ушёл. Меня мутило и опять кидало в разные стороны, в груди что-то защемило и вырвало увесистой, в прямом смысле, струёй на соседнюю дверь.

   Накрыл страх, что сейчас меня поймают и головой макнут в собственную блевоту. Как можно скорее вломился в свою хату и плюхнулся на стул возле двери. В хате пахло духотой, пылью и собачьим дерьмом. У меня нет собаки. Шумело в висках и опять этот противный привкус после блевотины во рту. Скинул по скорому косуху с кедами и дёрнулся в сторону ванной, но ватные ноги совсем не слушались. Сразу отбросил эту затею, чтоб не упасть вновь, и практически дополз до кровати, которая стояла сразу напротив. Как уснул, не знаю, зато отчетливо помню тот ужасный сон.

   По рукам и ногам, вдоль и поперёк связан колокольчиками. Стоял в центре пространства, а вокруг не было ничего. «Ничего» черного цвета соединялось с перепаханным чернозёмом. Вокруг меня черный фон с белыми, ровными линиями. От чего, зачем и почему – неважно, но я просто побежал. Мчался по этой земле, ноги застревали по колено, звонко похрустывали, извивались, но я вырывал их оттуда и бежал дальше. Бежал, пока не увидел плиты, плиты и еще плиты. Какие-то надписи, грустные глаза, лица, повсюду люд, сплошной люд на этих плитах. И я понял: это кладбище. И бежал с колокольчиками по чернозему, а звук разлетался эхом по всему пространству и тогда появились они. Из земли появлялись руки, которые жадно хватали мои ноги и тащили вниз, но я их дёргал со всей силы вверх, оставляя в этих ужасающих руках свои голые ступни. Они отрастали без колокольчиков, и тогда я нарочно упал руками сквозь удручающую грязь. Земля руками тянула меня внутрь, но я всеми силами поднимался на ноги и бежал. Бежал сквозь вырастающие руки, обминал их, словно пеньки в лесном бору. И тогда оно началось: эта музыка, вечно злая, траурная музыка заиграла в голове и появились слова. Кто-то шептал мне в уши и в мозг: «Недостоин, недостоин, недостоин».

№7. Я ранен в голову, я герой

   Разомкнул глаза в подавленном состоянии от телефонного звонка, взял трубку в надежде, что это звонила Маша.  Это был Хитрый. Несколько секунд не понимал, в каком месте я нахожусь, всё перед глазами дергалось и расплывалось. Я взял трубку и произнёс сонным голосом:
— Да, Хитрый. Что тебе?
— Здарова, Санёчек, братан. Собирайся, через десять минут мы за тобой заедем.
— А потом?
— Что потом? Ну ювелирка, бабки. Давай, чтоб мы тебя не ждали. Возле твоего подъезда через десять минут. Мы будем в черном гелике.

   Меня воротило от его хорошего настроения. Сколько нужно сожрать колёс, чтобы так веселиться? А меня уже ничего не берёт и ничего не хочется. Разве что повеситься на серых шнурках, которые свисали на ручке двери в метре от меня.
Перекусив задеревенелым хлебом с явно пропавшей колбасой, я выдвинулся во двор. На небе затянулась обворожительная борьба до чернеющей крови. Солнце разрывало грудастые тучи на мелкие части, от чего они заливали густыми слезами мою голову. В свою очередь заплаканное небо отвечало громом и молниями. Борьба была повсюду, как в погоде, так и в душе. Она хотела покоя и свободы, а я денег и мнимого кайфа от пакетика с дозой. Капустняк все еще молчал, но я знал, что он собирает силы для новой атаки моего мозга. Гелик тихо подкрадывался к подъезду и зарычал от недовольства. Это был мне сигнал садиться, что я послушно и сделал. За рулём сидел Алексей Васильевич, а возле меня на заднем Хитрый. Я был очень рад видеть друзей, они что-то пили в машине, я тоже захотел выпить, но подождал, пока предложат.
— Здарова, пацаны, как оно у вас тут? О, чувствую, хорошо сидите, перегаром на всю тачку, хоть бы окна приоткрыли. Что пьём сегодня?
— Каждый своё.
— Это намёк, что я с собой ничего не взял? Что молчите? Ладно, молчите дальше. Слышь, Хитрый, подай, шо там у тебя выпить есть. — Мне молча протянули бутылку пива, я, не разбирая, что на ней написано, начал глушить. Пена ударила в нос и полилась по бороде. Вокруг, на удивление, была тишина. Даже радио не включили. Откуда-то раздобыли гелик, у нас таких машин не водится, это точно. Решил спросить за ограбление, ну, разрядить обстановку. Я вообще не был никогда на крупных ограблениях, так, с пацанами по мелочёвке. Вообще, я представлял это всё в черных масках там, в камуфляжной одежде, как ниндзя в магазин, то, сё, и бабки в карманах, ну и ночью конечно, а не днём, как сейчас. Ну, думал, хотя бы после обеда будет это самое ограбление и решил поинтересоваться:
— Хитрый, так куда мы едем? Ты говорил – ювелирку грабанём, но ты не сказал, что днём это будем делать.
— Как стемнеет, за час до закрытия, так и будем грабить.
— А едем то куда?
— За человечком одним, он всё организовывает, скоро его увидишь и заодно познакомитесь.
— За каким еще человечком то? Я думал, ты этим всем заправляешь.
— Шутишь, что ли? Если бы я, то это закончилось бы, как обычно. Ну ты сам знаешь.
— Знаю, поэтому не соглашался. Вот почему раньше не сказал, что не ты главный? Так бы быстрее согласился.
— Так, подожди, а чем я тебя не устраиваю?
— А вот сейчас ты решил пошутить или что? Чем ты не устраиваешь? Ну, например, потому что ты сука хитрая, вот, наверное, поэтому и не устраиваешь. Ты никого не устраиваешь тут.
— Э, кто тут сука? Ты, Санёк, видать, недоспал сегодня. — Он повернул туловище полуоборотом в противоположную сторону, подпёр рукой голову и смотрел вниз. Волосы его взъерошились и получился как будто петушиный гребень.
— Ладно, дружище, не обижайся. Не, ну я так, ляпнул, просто вспомнил, как ты кидал меня, вот и сказанул. И как мне вчера масть с тёлкой пытался обломать. Что там с тем типом? Кого забираем?
— Я тебе дам «ляпнул», за такие ляпы можно по ****у получить. Короче, забираем одного типа, который не только всё спланировал, он нам и тачку эту подогнал, и даже газель с замазанными номерами даст, ну это на всякий случай, и он человека нашёл, который скинет всё, что мы награбим сегодня.
— Ого, круто, так вы, я смотрю, сурьёзно так подготовились. А что за сумки под ногами стоят?
— Вот он как раз подходит к машине, у него и спросишь.
Тут дверь открыл пузатый мужик среднего роста. Дверь открыл резко, но садился медленно и вальяжно, чтобы каждый успел его рассмотреть. Он ни с кем не здоровался, ничего не говорил. Только хлопнул по бардачку и мы двинулись вперёд. Откровенно, искренне и честно говоря, я поболтать люблю, вот есть во мне такое качество. Я са-а-а-мый общительный из людей, могу часами напролёт даже с продавщицей поболтать, но сегодня, почему-то, мне не хотелось говорить ни с кем. Я, собственно, уже успел выпить аж две бутылки пива. Знаю, доза детская, но после этого вчерашнего яда меня вштырило конкретно. Глаза отяжелели, сложно было сконцентрироваться на одной точке, всё вокруг плавно начало двигаться вперёд. Этот мужик что-то своё заговорил, а я уже чувствовал, как меня несёт. Такие яркие приятные картинки в голове, чувствую, как улыбка прям таки расплывается по моему лицу и так тепло стало и приятно. И я полностью отключился.

   На этот раз бежал по блекло-желтому полю, полностью усеянному опавшими, золотисто-осенними листьями. Издали казалось, будто оно вот-вот разгорится желтым пламенем. Часть поля справа от меня сверкала рдяными огнями, от чего я двинулся в сторону пламени и вот оказался среди спелых ягод калины, которые гнулись под собственной тяжестью. Могучий ветер зашептал листьями и повалил ягоды на озябшую землю. Они своим телом образовали красное, бездонное поприще. Зловещий гул деревьев привёл меня в рассеянное состояние, от чего ноги унесли под сломанную берёзу. Одинокая береза что-то тихо нашептывала близстоящему клёну. Орущее вороньё кораблём проплывало над головами деревьев. Эта исконно русская картина вызывала гармонию в душе. Полное и уже окончательное блаженство всего, всеприятие и любовь. Как в песне пелось «Вселенская большая любовь». Я слышал какие-то отголоски краем уха, но какое мне дело, если я в раю. — Эээ бля, слышь, братан, эээ, слышишь меня? — Меня трусили за плечи и дергали вниз, я с великим трудом и абсолютным отсутствием какого-либо желания разомкнул глаза:
— Ты нам живой еще нужен, братанчик, не отключайся там. — Меня похлопали по щекам, но поздно, ведь я уже пришёл в себя. Или наоборот, тогда я был собой, а сейчас я пришёл не в себя, трудно было сказать.
— Тебе чё вообще надо, мужик? Дай поспать.
— Как чё? Какой я тебе мужик? Я же Костян, собрал вас всех. Да, это я, что смотришь? Здорова. — И он протянул руку.
— Очень приятно, — говорю ему я, — но можно мне было поспать?
— Какой поспать, Саня, у тебя слюнка по рту текла, ты так странно себя вёл, мы уже испугались, что ты кони двинешь, — отвечал Хитрый.
— Санёк, это тот чувак, о котором я тебе говорил. Это он нас всех собрал и всё устроил. — Больно рожа у него знакомая, у Костика этого, видел я его где-то. Но где? Не понимаю.
— Ну спасибо, что собрал нас всех. Хотя я не так всё это себе представлял. Я вообще сейчас толком ничего не могу вкурить. Вот куда мы едем? Что мы будем делать? Как это всё происходит?
— А ты в сумку загляни, у ног у тебя стоит, всё сразу ясно будет. — Мне ответил Костя.
Я открыл сумку и охренел. Охренел, как охреневает спидозная шлюха, которая… Нет, ладно, это избитая уже тема. Охренел, как если бы алкоголик купил бутылку водки на последние деньги и тут же её разбил в дребезги. Хотя, тоже плохой пример. В общем внутри всё отнялось, всё упало и замерло. Вокруг всё остановилось: время, машина, я. В сумке был полный арсенал оружия, не хватало еще рпг и нескольких гранат. Я выматерился, выкрикнул длинным матом, в конце даже в рифму.
— Что это такое? Я ва-а-а-а-с спрашиваю? Что это такое? Почему это лежит тут? Вы же, сука, предлагали этого мужика просто заговорить? Это так вы себе представляете разговоры? — Та ты тише, — пытается успокоить Хитрый, но от этого становится только хуже, — ну я тебе не совсем, как есть, рассказал. Вот тебе человек всё расскажет. Послушай его.
Этот мужик начал со мной разговаривать, но я уже ничего толком и не слышал. Меня бросило всего в дрожь, сразу в голове картина, как кто-то стреляет, кричит, боль и слёзы. А я обоссанный где-нибудь, в лучшем случае, валяюсь. Мне это всё не нравится, я ему говорю: «Остановите машину, я выйду!» Но машину никто не останавливал. Мне кажется, они даже ехали немного быстрее. Я понимал, чем это пахнет, но у меня был один выход – бежать. Выбраться из машины и бежать домой, мне вот это всё совсем не нужно. Я держал себя в руках, но руки меня не держали. Мои руки начали кричать, точнее не совсем они, а я кричал, когда руки схватили за грудки этого Костика и начали его трясти в разные стороны. Пока я тряс этого жирдяя, вы только представьте, мой лучший кент ударил меня кулаком в лицо. Да с такой силой, что я потерялся и отключился.

   Чувствую - где-то лежу. Повернуться не могу, глаза открыть страшно. Явно в каком-то узком помещении, аж грудь давит. «Неужто в гробу», — подумал я. От страха глаза сами открылись, и тогда я увидел багажник гелика изнутри. Попытался стукнуть в крышу, но меня что-то останавливало. Нет, не моральная составляющая, а действительно на мне что-то лежало и вокруг было так тесно, что я не смог ничего сделать. В это же время помимо боли снаружи, была боль душевная. От предательства внутри все разрывалось, я больше всего на свете хотел вылезти и набить им хари. Как же так, друзья со школы, с ними столько пережили?... Меня, кента своего, в багажник! И ради чего? Бабок? Ради этих жалких бабок друга предали? Не злость во мне кипела, не ярость, а обида. Грустно стало. И грустно и смешно. Но грустить не было времени, приходилось действовать. Всю эту обиду и боль я вложил в кулаки, которыми разбивал крышу багажника. Через несколько таких ударов остановилась машина и багажник открылся. Тогда я увидел эти рожи. Эти мерзкие, проклятые, свиные рожи. Развяжите руки и я убью их всех, зубами каждому перегрызу глотки, порежу всех на куски, пущу кровь.
Но реальность была такова: уже четыре злобные морды с идиотской ухмылкой смотрели сверху вниз.

   Там стоял Миша, родной брат Паши, такой же спокойный и сильный. Одной рукой вытащил меня из багажника и повалил на землю. Костик нарочно прижал ботинком левую руку, но я молчал и вновь смотрел ему в глаза. Гера с Пулей подняли меня с земли и посадили на пенёк. Тогда уже совсем стемнело и в глаза били яркие ночные фонари. Я сидел под одним из таких фонарей и ко мне подошёл Костик. Свет уличного фонаря падал ему на лицо и, если тогда, в машине я его не разглядел, то сейчас я точно узнал это лицо. Это же бывший Маши. Точно, как я сразу не догадался! Это тот козёл, который подсадил мою Машу на ширку и сбежал.

   Костя в этих делах был прожжённый, он сам по себе всегда был таким человеком. Обычно люди рождаются сразу, но Костик родился в десять лет. То есть он жил до десяти лет, но после десяти стал жить по-настоящему. Стать на кривую дорожку в нашем районе очень легко, что он и сделал. Но, в отличие от многих сверстников, большую часть вырученных денег он откладывал и копил. Когда ему стукнуло четырнадцать лет, ему дали кликуху «Кость» и вовсе не из-за его имени, оно тут совсем не причем. Как-то раз он бухой пришёл домой и отчим его был тогда бухой, слово за слово, и Костик сломал отчиму тазобедренную кость. После этого его зауважали все. В то сложное время отцы были мифическими созданиями и, в большинстве случаев, кругом были отчимы или же матери одиночки. В этих, еще детях, с каждым днём росла ярость к этому миру и самая ощутимая злость была именно к этим отчимам. И когда Костя это сделал, все просто ахнули. Дальше только больше. Он уже тогда был матёрым вором и в шестнадцать лет сделал своё первое крупное дело. Они за одну ночь вскрыли несколько капитальных гаражей, нашли какую-то лазейку в новеньких замках. Это его подбодрило и уже в канун своего совершеннолетия они сделали то, о чем он мог только мечтать. Он со своими подельниками вынес завод. Они тогда уж очень хорошо наварились. Плюс средства, накопленные скрупулёзным куркулём Костей, плюс его нелёгкая судьба и осторожность по жизни, плюс нотки предпринимательского умения - и он открыл своё первое дело. Этим делом оказался быстрый займ. Всё по его профессии, с его внешностью ему особо не приходилось прибегать к амбалам. Со временем он разжился до крупной фигуры не только в городе и имел бизнес во многих местах, это же он делал и с Машей, тоже во многих местах. А с ней он познакомился просто. Пил в баре с друзьями, увидел её и вперёд. В начале угостил коктейлем, потом дал таблеточку, ну а дальше только в самых искусных сюжетах взрослого содержания. Наркотики, алкоголь, секс и, наверное, только это связывало обоих. Но из-за такой непрочной смеси они продержались достаточно недолго, и она ему надоела. Но сама загвоздка не в их знакомстве, а в том, что он вернулся к своей жизни, по сути, не отходя никуда, а вот она совершенно сломалась во всех смыслах. И это меня ранит.
 — Слышь, верблюд, ты успокоился? — Я опять молчал, но пытался встать.
— Если ты не успокоишься, я дам сигнал твоим же друзьям, и они тебя изобьют. Ты меня понял?
— Ты думаешь, я не узнал тебя, тварь? Ты же бывший Маши.
— Какой еще Маши? — Он делал вид, будто бы не понимал, о чем я.
— Как какой? Маши, моей Маши, — выкрикнул я, — которая живёт на Пелевина, 23.
— А, та наркоманка что ли? Это теперь баба твоя? Так ты всякое дерьмо подбираешь?
— Не ври мне, урод, а за дерьмо еще ответишь. Ты прекрасно знал изначально, что я с ней встречался. Поэтому ты решил взять меня?
— Ну ладно, раскусил, да, я изначально это знал. Что ж, унижение и тщеславие – мои пороки. Ну и нам действительно нужен был человек, вот я решил взять тебя. Ты разве против? Теперь хочешь уйти? Ну беги. Куда пойдёшь? В ментовку? От пуль, я надеюсь, уворачиваться умеешь?
— Давай, герой. Развяжи мне руки и мы выйдем как мужик с мужиком. Раз на раз всё порешаем, посмотрим, какой ты крутой.
— Ну, клоун, сейчас мы всё с тобой решим. — Он пнул меня несколько раз по рёбрам и завершил сапогом по лицу, я совсем обомлел. Они втянули меня в машину, а я лежал, как кусок мяса. Пролежал так недолго, очнулся и обида покрыла меня с ног до головы. Я покраснел от ярости, от злости и от бессилия. Вот же падла, а так всё хорошо начиналось в голове! Вот так и всегда. Абсолютно без какой-либо причины со мной обошлись хуже, чем с собакой, и я совершенно не понимал, за что мне это. Капустняк ворвался в мою голову и рассказал мне, за что, тут то ему было где развернуться. Как полилось от него дерьма на мою голову: и про образ жизни мне рассказал и про все мои подлые поступки. Было и так тошно, так ещё голова и от него разрывалась. Я начал говорить, чтоб забить голову чем-то другим, но сказать не успел, это сделали за меня.
— Ну что, дружок-пирожок, пришёл в себя, я надеюсь? Мы тебя в машину отволокли по доброте душевной. Послушай меня внимательно, ты сделаешь всё, о чем тебе скажут, о чем тебя попросят. Это тебе ясно? — Я кивнул головой. В то время, как Костик говорил мне это, я смотрел на своего друга Хитрого. На его лице не было эмоций. Какой же нужно быть сволочью, чтобы так поступать с друзьями.
Тишина разрывала в клочья. Я боялся, что капустняк опять ворвётся в мою голову, поэтому сказал:
— Ну включите, что ли, музыку какую-то, не на похороны же едем, я надеюсь.
— Мы уже подъезжаем, — сказал молчаливый Паша.
— И что с того? Тебе хуже будет или что? Музыку, я сказал, включи.
 
   Костик махнул рукой и заиграла песня Гражданской обороны: «Винтовка – это праздник – всё летит в ****у».
Люди сатанеют, умирают, превращаясь,
В топливо, игрушки, химикаты и нефть.
— Люди сатанеют. Интересно, из-за чего? Может, из-за денег? А, ребятки?
 Они молчали, будто бы я не сказал ни слова.
- И всё-таки, какая пророческая песня, — решил я пошутить.
Мы подъехали к магазину.

   Возле машины стояла газель с потухшим двигателем. Мы остановились возле неё.
— Леха уже стоит, значит опаздываем, — произнёс Пуля.
— Что дальше делать будем? Мы выходим втроём или как? — начал задавать вопросы Хитрый.
— Этот клоун сейчас выходит из машины, через несколько минут выходите вы оба, а я на гелике уезжаю к себе.
— Так ты же вернёшься? — интересовался Хитрый.
— А с чего мне возвращаться? Дело сделаете и на газели заедете на точку. Там камеры все отключены, но маски всё равно наденьте, они лежат в сумке, вместе с оружием. Подойдете к двери и не высовывайтесь. Оружие используйте только как договаривались. Делайте всё быстро. Ментам заплачено, поэтому около пяти-семи минут у вас есть, но укладывайтесь в три.
— А охранник точно свой? — не успокаивался Хитрый.
— Точнее не бывает. Ключ от магазина ты не потерял? Когда он начнет его мурыжить, так охранник выйдет из магазина типа покурить. Как только он с дедом зайдет в каптерку, сразу заходите. Всё понятно? — Хитрый кивнул головой и полез в сумку.
— А теперь, Сашок, слушай меня. — С каждым произнесённым словом он тыкал в меня пальцами, —  Твоя задача всеми силами заставить деда зайти в каптерку. Делай, что хочешь, но чтобы он ушёл. Вот триста баксов, можешь попробовать купить у него кольцо или серьги, как угодно, главное, чтоб раздобрел. Короче, импровизируй. Если ты что-то запорешь, то я тебя, понимаешь меня, овца? То я тебя и твою шлюху-наркоманку пущу на сало, тебе ясно? Не слышу, ясно или не ясно? Я могу твоим друзьям сказать, они тебе быстро объяснят.
— Не надо объяснять, я всё понял, я всё сделаю.
— Вот и ладно, если всё поняли, то выпускайте его.
Мне развязали руки и вытолкали из машины. Я сделал несколько шагов навстречу к магазину, внутри всё дергалось, трясло и знобило. В итоге я не выдержал и вернулся обратно к машине:
— Что такое, сука, зассал? Я тебе колени прострелю, иди работу делай.
— Я видел, у вас там водочка лежит, налейте мне, пожалуйста, всего трясёт, не могу.
— Дайте этому барану водки, а если вернётся, то стреляйте по коленкам.
Мне дали через окно водку и я сделал два больших глотка, скривился, занюхал рукавом куртки и направился в сторону магазина.

   Здание ювелирки само по себе ничем не отличается от остальных зданий нашего города, даже, может, чуть хуже. Фасад совсем рыхлый, а крышу уже давно пора перестилать. Я постучался в дверь магазина, то ли от тупости, то ли от страха. Охранник, злобный мужик лет сорока пяти с усталой внешностью, открыл дверь и что-то ворчал про лакея или дворецкого, я толком не разобрал.

   Свет в ювелирке разрывал мне глаза. Множество лампочек горело так ярко, что на несколько секунд ослепило мой мозг. Пожалуй, это самое яркое место, в котором я бывал за последнее время. Под витриной находилось множество распрекрасных колец, серёжек и прочей всячины, от всего этого у меня разбегались глаза.
За прилавком стоял дед, которому было шестьдесят пять лет. Рубашка цвета хаки, седая бородка, потертые джинсы, упитанное телосложение. По такому сразу видно, что сила в руках еще есть.
— Здравствуйте, рад приветствовать Вас в нашем магазине. — Он расплылся в улыбке.
— Здравствуйте, я … мы с девушкой, точнее я для девушки…, в общем…, — у меня как будто отняло дар речи. Руки вспотели, сердце заколотило, я заикался и появилось желание бежать обратно к машине.
— Вы, наверное, хотите сделать подарок любимой?
— Да, именно!
— Какая-нибудь дата или просто подарок?
— Дата, да, дата, у нее на следующей неделе день рождения и через два дня у нас два года, как мы вместе. Хочу одним выстрелом, как говорится, убить двух зайцев.
— Хе-хе, — туловище деда, словно холодец, затряслось от его смешка, — очень удачно у Вас совпало. Ну что ж, могу посоветовать прекрасные кольца. У нее есть кольца?
— Есть, но кольцо дарил не я, поэтому я думаю с кольцом прямо в цель.
— У меня на эти дела, знаете ли, глаз-алмаз, всё-таки опыт. Какой бюджет у Вас?
— Не особо, триста долларов есть, хватит?
— Конечно хватит, даже на два хватит, давайте я покажу Вам, что у нас есть. Вот кольцо, красное золото, отличная 585-я проба, две лиловые бабочки, декорированы аметистами…
— Неплохо-неплохо, а покажите что-нибудь еще. — Надо бы время потянуть и, пока он болтает, придумать тему для разговора.
— Вот белое золото, проба 585-я, с раухтопазом и фианитами. Обратите внимание, как камень чайного цвета отбивается на свету.

   Этот приятный дедок показал мне еще пять экземпляров, но я в итоге выбрал первый. Какой же приятный мужик, очень жаль, что придётся вот так вот с ним поступить. Я надеюсь, магазин застрахован, и он не пострадает.

   Дед начал тереть кольцо для блеска и делать какие-то пометки в блокноте. Немного погодя вышел охранник, сказав о том, что он покурить и скоро вернётся. Дед был разговорчив и даже мил, но не настолько, чтоб завести дружескую беседу и уводить его в каптёрку. Попросить с ним чая выпить «на дорожку» тоже не вариант. Придумать какую-то ссору со своей девушкой и предложить ему денег за консультацию? Мол, он опытен, может что посоветует, то да сё. Да он и не возьмёт, скажет - вот кольцо иди мирись. Нет, надо думать дальше. Пробовал засыпать вопросами:
— А если кольцо не подойдет?
Он поднял глаза, перестал что-то писать и смотрел на меня каким-то злобным взглядом из-под очков, как на дурачка из сказки.
— Как это не подойдет? В смысле, не понравится, что ли? Это отличное кольцо, молодой человек, вашей девушке должно понравиться. А если нет… — я его перебил.
— Я имею в виду, если на палец не налезет?
— А ваша возлюбленная весит под сто килограмм?
— Ха-ха, да нет, что Вы, я люблю стройненьких.
— Значит, вам не о чем волноваться. — Он опустил голову и продолжил на свету тереть кольцо.

   Я понимал, что всё движется к концу и у меня абсолютно ничего не получается, начал дрыгать ногой и паниковать. «Думай быстрее, наркоша, иначе нам прострелят колени», — прошуршал червяк.
Дед внезапно отложил кольцо и открыл входную дверь, позвал охранника, но того уже не было. Он с невероятно большой скоростью помчался в каптёрку и вернулся через несколько минут.

   Пока он отходил, я смотрел по сторонам и пытался найти хоть что-нибудь, за что можно зацепиться. Мне нужны какие-то общие темы, чтобы можно было как-то его разговорить, расположить к себе и всё в этом духе. Так, думай, Саша, думай, что у него тут есть. Стена усеяна какими-то декоративными досками, нет, не подойдёт. Так, какие-то старинные часы, ну тут тоже глухо. Рисунки с очень странными то ли зверьми, то ли людьми на стенах. Я об этом ничего не знаю. Ну же, ну же, что же?!  О! БИНГО! У него висел портрет Сергея Довлатова, а я раньше его читал и вообще, очень уважаю. Уже придумывал в голове диалог, как он вдруг вернулся в магазин.
— О, Довлатова любите? Я тоже его уважаю.

   Тут его глаза прям загорелись, он вновь отложил кольцо и улыбка расплылась на его морщинистом лице еще сильнее, нежели в первый раз, когда я зашёл.
— Конечно люблю, молодой человек. Это мой любимый писатель, у меня даже его автограф есть.
— Да Вы что? — отреагировал я с подлинным удивлением.
— Да, ездил к детям в Нью-Йорк, встретил там его. Он конечно, в жизни, был ну очень большим. Метра под два ростом и такой широкий. Я ему говорю: «Сергей Донатыч, рыбку будете?» Я тогда рыбу купил, жена беременная попросила. А он так посмотрел меня, оглядел с ног до головы и говорит: «Рыба почти овощ, но я не привык отказываться». И взял у меня рыбку. Я покрутился еще возле него, мы покурили. Я задал ему несколько личных вопросов, а потом говорю: «Сергей, будьте так добры, автограф на память» И вы представляете, молодой человек, действительно оставил автограф. Позже извинился, говорит: «Дела срочные» - и ушел. И на этом всё, больше я его не видел.
— Вот это да, — подумал я, — и ничего говорить ему не пришлось. Всё проще, чем я думал. Я очень обрадовался. Я ему говорю, какой хороший рассказ и это всё, а он отмахивается.
— Приятно видеть, что молодёжь все еще читает книги. В книгах вся людская мудрость. Как Вас звать то, юноша?
— Александр, можно просто на ты и Саша.
— Ох, Саша - имя хорошее. Мою кошку так звали, Сашей, хорошая была. Сидела у меня всегда на плече. — И он показал пальцем на плечо, наклонил голову вниз и замолчал.

   Нужно было как-то спасать положение. Так-так, попрошу его показать автограф или про кошку спросить.
— А Вас как звать? Кстати, может, автограф Довлатова покажете?
—Автограф? Запросто, я его всем показываю. Так, сейчас к себе сгоняю и принесу, кстати, меня Владимир Васильевич, но можешь Владимиром называть ну или попроще – дядя Вова. Сейчас приду, погодь тут.
 «Стоп-стоп, дед, ты куда, какой поищу, какой вынесу, мы должны туда вместе пойти. Так дела не пойдут».
— Так, может, я с вами тогда зайду, посидим поболтаем. Я сто лет о книгах не разговаривал, а Вы, вроде бы, человек интересный. — Черт побери, да гореть мне тысячу лет в аду за всё, что я тут с ним делаю.

   Но оказалось, что деда я убедил и тот позвал меня к себе, предварительно потушив свет. Он еще кричал несколько раз охраннику, но того уже не было. Тогда Владимир Васильевич закрыл ювелирку на три раза и позвал меня за собой.

   Дед был очень милым, было его даже жалко, что мы его так обманываем, но другого варианта не было. Дед передал в коробке кольцо, я сунул во внутренний карман куртки и двинулся за ним.
В каптёрке было очень уютно. Как в гараже 90-х. Всюду чистота, педантично расставлены какие-то маленькие и большие белые коробки. Он начал делать чай и рассказывал про свои любимые произведения, а потом остановился, посмотрел на меня из-под лба недоверчивым взглядом и сказал:
— Слышь, Санёк, а тебе какие книги Довлатова больше всего нравятся?
— «Компромисс» люблю, «Чемодан» вот читал недавно, тоже понравился.
— Ех-хе-хе, Сашка, уважаю, конечно, хорошие книжки, «Чемодан» вообще на полке красуется, как одна из любимейших.

   Я придумывал в голове цепочку диалога, но не только для того, чтоб его заговорить. Мне было действительно приятно с ним общаться, и я даже немного надеялся, что у них ничего не получится, но не успел дед заварить чай, как мы услышали грохот. Звук был настолько сильный, как будто их газель на полной скорости влетела в здание. Все дальнейшие действия происходили в течении нескольких секунд. Этот, с виду обычный дед, ринулся, словно молния, из узкой каптерки с двуствольным обрезом, который висел на шнурке за шкафом возле выхода. Складывалось ощущение, что он готовился к этому всю жизнь.
Меня бросило в пот, лицо налилось краской, а ноги из-за страха одеревенели. Из каптёрки не было другого выхода. Я не знал что мне делать, но, к счастью, догадался засунуть кольцо во внутренний карман куртки. Через несколько дней я был сильно благодарен себе, что сохранил кольцо. Тогда мною овладел смертельный страх, кровь заледенела в жилах, а по коже пронёсся мороз и я, как вкопанный, остался стоять на месте. Стоял недолго, но этот отрезок времени показался вечностью. К счастью, чудом, что-то клацнуло в моей голове, как будто поменялся местами с капустняком и наблюдал за этим со стороны, сидя у себя в голове. Капустняк двинул моё тело к углу и я увидел следующую картину: дед целился в убегающего Гришу, а потом выстрелил из ружья и тогда я услышал истерический крик: «Саня, убегай, у него ружье, он нас убьёт!». Проклятье, этот идиот меня раскрыл, до него еще была надежда всё свести на нет. Гриша мчался со всех ног, но Хитрый делал какие-то попытки, выстрелы, кричал и материл Гришу, говорил ему что-то там про его совесть, но тот уже скрылся. Немного погодя стрельба закончилась и очередь дошла до меня. Дед повернул в мою сторону ружьё и время вновь остановилось. Тогда не существовало ничего, кроме трёх пар глаз. Был только я, он и ружьё. Дед стоял на расстоянии пятнадцати шагов и я увидел на его лице совершенно невиданное доселе чувство. Это была не злость, не ярость, а какое-то отвергающее понимание. Это проникло сквозь меня и мне стало не страшно, а даже стыдно, я тогда весь покраснел от стыда и мои ноги, словно корни, намертво вросли в пол. Даже если бы не подводили ноги, мне всё равно некуда было бы бежать, это конец, я в ловушке. Я пытался что-то прошептать о прощении, как-то объяснить, но не успел. Он нажал на курок. Я повалился на пол, закрыл глаза, всюду запахло порохом и кровью.

№8 Воспоминания о прошлой жизни
 
   Я был мальчиком четырнадцати лет, стоял посреди черного пространства с белыми, ровными линиями. Сизиф сдвигал вовсе не тот камень. Пускай он придёт и сдвинет его с моей души. Кромешная, гремящая тьма повисла всем своим существом над моей головой. Тут я увидел свет, оказывается, из моего сердца исходил маленький огонёк, который освещал мои худощавые ступни, но плотный туман усердно охватил их и ноги вовсе пропали из виду. В ушах стоял рокот цепей об наковальню, который провожался крепким матерным словом. Вдалеке увидел свет и побежал к нему навстречу, но ноги путались, и тогда я много раз падал, ударяясь об щетинистую землю. Я счесал коленки до крови, но всё же вновь вставал на ноги. Вдалеке нечто искрилось всем своим естеством и будто бы желало, чтоб я его заполучил. И тогда я достиг его, своими крохотными ножками с истерзанными до мяса коленями, пришёл к большому комку света. Подойдя впритык, я понял: это вовсе не свет, а отец. Да, просто папа и вот он стоит, берёт меня за руку и отводит в сторону. Туда, где светлее и там всё горело ярким светом, и было так хорошо. Неужели так бывает? Вот стоишь, просто стоишь, а душа аж поёт, радость переполняет всё моё тело. Я хочу взорваться из-за того, что сейчас чувствую внутри. Что-то, где-то, какой-то комок невообразимого восторга, как бы лучами исходит из меня наружу. Не хочется ничего делать, ни говорить, ни бежать, даже стоять не хочется. Вообще, даже нет такого понятия “хочется”, ничего не существует кроме меня и этого неизъяснимого блаженства. Единственное, что я могу сделать, это раствориться в пространстве, укутаться всем миром, словно тёплым, свежевыстиранным одеялом. Есть только Я и вечная, бесконечная, могучая, необычайно великолепная Вселенная. Моя, родная, светлая любовь. Боже как же это прекрасно: «ДА!» – закричал я. ДА! и снова ДА!

   Я смотрел на отца целую вечность и мы не произнесли ни единого слова. Мне кажется, слова в этом месте утеряли всю силу. И вот всё начало двигаться, как поезд, который постепенно набирает скорость. Словно чайка, пикирующая над морем, и легким взмахом крыла поднимающаяся ввысь. Всё меняется, что-то светлое и приятное заменяется во рту горьким привкусом металла. Свет становится тусклым и отец мне чужд, не знаю почему, но я внезапно перестал что-либо чувствовать. И вдруг я понял: свет и тьма, вся жизнь, скорбь, лишения и разочарования – это всё из-за него. Он во всем виноват, всё потому, что он такой и я такой. Уходя рано из жизни, он лишил меня счастья и детства, а я зарылся с головой в сомнительные компании, в ширку, в ограбления и прочее. Мой отец, наверное, всю жизнь, был предметом всех оправданий моих неудач. Отец был как что-то, что должно было соединять меня со всем миром. Крепкая семья тогда в моем понимании была основоположником всего. Отец, как знамя, как щит, как вечное сопротивление бушующей действительности. Вокруг всё оказалось из вязкой глины, грязи, все ненастоящее и какое-то пластмассовое. Чья-то красная рука рисовала каракули на стенах этой, уже абсолютно черной пелены. Заслезились глаза, задрожали руки и ноги, и всё тело упало вниз.
 
   Я открыл глаза и увидел больничную палату. Потертая, ржавая кровать, жесткий матрас и больничный запах. «Всё, как я люблю». По всей видимости, я в единственной больнице этого города. Правая нога перебинтована и привязана в полувертикальном положении. Я не смог потрогать ногу левой рукой, так как она была пристёгнута наручниками к кровати. Что-то отдалённо-туманно появлялось в голове, помню вот что: в меня выстрелил дед, когда убегал Гриша и он же меня спалил, и дед прострелил мне, судя по всему, правую ногу, а друзья бросили. Дед, видимо, вызвал ментов и вот я здесь. Тут же вспомнил и про кольцо, но одежды поблизости не было видно. На мне голубая больничная пижама с пятнами, возможно от блевотины, на груди чуть ниже правого соска. Теперь мне светит реальный срок за ограбление и придётся сидеть за то, что я, по сути, просто пришёл в магазин и купил кольцо. Утренний рассвет тускло освещал эту маленькую комнатку. Стены по пояс в зелёном, всё остальное окрашено белым. Картину отрешенности подчеркивали полупустые дряхлые тумбочки возле каждой кровати. В моей палате стояли еще три койки. Одна, в самом углу, была пуста, справа от меня, на правом боку, лицом к окну, лежал мужик, а слева какая-то женщина лет тридцати-тридцати пяти Она спала и тихо сопела, лежа на спине. Рука болела от наручников, которые связывали меня с этим местом. Когда я отсюда выберусь, то обязательно найду их. Выловлю всех по одному и буду отрезать пальцы, и очень громко смеяться, пока они будут плакать. Жизнь каждого из них я превращу в ад, я буду им мстить, чего бы мне это не стоило, даже стоимостью своей жизни. Нет, я не убью их сразу, а заставлю умирать в луже собственной крови, дерьма и пота. Вы будете страдать!
Да, я всегда был каким-то таким, ну знаете, мечтателем. Еще с самого детства витал в облаках, а в школе даже получались красивые рисунки. Мама говорила, что из меня получился бы отличный художник. Конечно, про месть – это всё враки, ничего я им не сделаю. Ну вот что я могу? Да и сам виноват, нечего было им верить. Действительно понадеялся, что таким образом разбогатею, каков дурак. Теперь мне светит только срок и гнить до конца жизни в тюряге. Ах, как же хочется вернуть всё так, как было раньше. Почему я не был счастлив и не ценил этого? Какие-то проблемы, переживания. Нет! Дурак, вот теперь у тебя будут проблемы. Надо было устроиться на нормальную работу, продать машину, бросить ширяться. Тогда, став нормальным человеком, я смог бы отыскать Машу и вернуться к ней. Нет, конечно, это невозможно. Такова моя судьба – быть изгоем для общества. Эй, люди, подвиньтесь, я тоже хочу жить обычной жизнью, платить по счетам, корпеть над каждой копейкой, пить пиво, или что вы там пьёте по пятницам.

   Во сне опять пришёл отец, на самом деле за папой очень-очень скучаю. Он не первый раз мне снится и часто во время «приходов» я его вижу и даже с ним разговариваю. И так всегда, удаётся поговорить с ним только во снах или после ширки. Наверное, это один из тех моментов, когда стоит употреблять.

   До смерти отца было всё хорошо, он отлично зарабатывал, и мы ни в чем не нуждались, но когда мне стукнуло четырнадцать, папа умер, и после смерти моя жизнь резко перевернулась. После убийства отца мы перестали нормально питаться. Никто не знает, как он умер. Просто возвращался домой с работы и кто-то его гопнул. Нашли тело возле гаражей, которые стоят вблизи подъезда, он был с пробитым черепом. Я даже не смог с ним попрощаться на похоронах, потому что тогда был в отъезде, а про смерть мне сказали уже по приезду. Горько еще из-за последней ссоры, которая была перед моим отъездом. Если бы не отец, то этого всего бы не было. Нет, я не переваливаю всю вину на него, во всём виноват только я, но я бы так не жил, если бы он остался жив. Моё море от меня уплыло, осталась только боль и болото.
Мы тогда еще жили в большом городе и со мной оставалась семилетняя сестра. Маме пришлось устраиваться на дополнительную работу и поэтому ей было сложно за нами следить, так что мне часто приходилось нянчить Аню. На дворе стоял 95-й год, и страна погрязла в тотальной нищете. Мы продали почти всё, что могли продать, но это нас не особо спасало, еды мало, денег мама практически не давала, поэтому мы выживали, как могли. Конечно, сейчас меня многие осудят, но тогда было совсем другое время. У меня были старшие товарищи и мы с ними промышляли мелким воровством. Я чувствовал ответственность за сестру и помогал семье, как мог. А вот помогать я умел не самым лучшим образом: мы с пацанами воровали на базарах, грабили в метро, бритвой срезали ткань куртки и высовывали деньги из внутренних карманов, таскали кошельки из женских сумок, выхватывали барсетки. Помню, даже промышляли воровством магнитол, иногда тачки вскрывали, порой, прямиком выбивали кирпичом стекла и сбывали магнитолы на точке. В то сложное время мы выживали, как могли, поэтому мама постоянно работала и у неё впритык хватало времени на дочь, что уж говорить о самостоятельном сыне. То ужасное время, неудачная компания, отсутствие воспитания, в общем, я начал пробовать алкоголь. Выпивка затягивалась надолго, часто прогуливал школу. Через полгода понял, что алкоголя недостаточно и надо пробовать что-то большее и вот тогда понеслось. Это было началом конца. Старшие поначалу помогали ширяться, доставали дозу, делились шприцами. Тогда мне особенно помогал один пацан, с которым мы буквально за несколько недель сильно скорешились. Его звали Серёгой и мы с ним вместе осваивали все тонкости ширки: как правильно перетягивать руку, как лучше ставиться, с чем миксовать. Вместе периодически воровали на базарах, срезали метал на чужих районах. Это было прекрасное время, затишье перед бурей, пока не настал тот «прекрасный» день. Тогда я гулял с сестрой и мне приспичило по-быстрому поставиться. Весь день ломало и так чесалось ширнуться. Вот мы зашли в первый попавшийся подъезд, тогда еще не было никаких замков на дверях. Аня игралась в стороне, а я шваркнулся больше, чем надо и отрубился прям там в подъезде. Видимо, сестра пошла за помощью, потому что я через два часа проснулся, но Ани уже не было. Вспоминая тот случай и несмотря на то, что прошло почти десять лет, по телу всё еще пробегают мелкие мурашки и до сих пор стоит это плачущее, наполненное горем, лицо моей мамы. Когда она узнала за Аню, то визжала и хваталась за всё. За ножи, вилки, позже резко падала на пол и обхватывала голову руками, вытирала слёзы, вставала и снова хваталась за ножи. Кричала, материлась, а я метался по квартире, как контуженый и не знал, что же мне делать. Наскоро оделся и выбежал из дома в поисках сестры, словно сомнамбула. Мы с Серёжей беспрерывно искали её два дня, облазили все подвалы, подъезды, всех подружек по два раза обошли, но всё тщетно. Уже на рассвете я вернулся в дом и нашёл мать, сидящую на подоконнике. Мы жили на девятом этаже и её ноги, словно тряпки, бездумно болтались в открытом окне. Она держала в руке бутылку водки, рыдала и смотрела вниз. Я с тех пор больше не видел, чтоб человек был настолько подавлен горем. Иногда я вижу это лицо, если закрою глаза.
Снял маму с окна, дал ей сильнодействующее успокоительное «велниксизин» и уложил спать. Это было самое ужасное время в моей жизни, мама постоянно плакала и кричала. Я насильно давал ей таблетки, и она ложилась спать. Я выходил на улицу и отрешенно шатался по городу, всматриваясь в лица семилетних девочек. Так продолжались очень тяжелые и длительные две недели, пока к нам не постучали в дверь. Какая-то женщина, как сейчас помню, в черном вязаном платке и с бездонными глазами молча толкнула сестру в квартиру. С тех пор с мамой я никогда не разговаривал, как прежде. Она не простила меня за сестру. Мы спрашивали у Ани, почему она ушла, как пропала, где была всё это время, но она ничего внятного не смогла объяснить. И по сей день это остаётся загадкой. Сестра нормально выглядела, видимо её купали и кормили, потому что она была не голодна. Но кое-что всё-таки в ней изменилось. Она всегда была весёлой девочкой, но после того случая из неусидчивой Ани, она за две недели превратилась в меланхолическую, спокойную Анну. Естественно, мать к сестре больше не подпускала, да и мне, по правде говоря, не хотелось с ней разговаривать. По сей день чувствую перед ними вину, но ничего уже не исправить.

   Это всё должно было заставить перестать пить и употреблять, но стало только хуже. Из-за ненависти к себе я перестал контролировать свои аппетиты, моя колея повела душу в кривую сторону.
И моя жизнь протекала, примерно вот так :
«Из песни - в драку! От драки - к чуду!
Кто жив, тот знает - такое дело!
Душа гуляет и носит тело».*
*Из песни «А. Башлачев – Ванюша»

   И душа моя, сбитая, потёртая, гуляла долго. Многое было: угоняли во дворах тачки, чтоб покататься, первый секс на ободранном заднем сидении жигуля, нескончаемые драки, грабежи в магазинах, меня тоже часто били, даже скорая забирала, по больницам валялся да и в ментовках сидел. В общем, жизнь протекала живо, всё, как надо, как у «людей». Однажды на квартирнике встретил девушку, среднего роста, кудрявые белые волосы, крохотная грудь, всегда застёгнута рубашка до самой шеи на последнюю пуговицу. Милая, осторожная, культурная, из приличной семьи. Как она связалась с таким – до сих пор загадка, ведь нас связывало лишь одно имя и больше ничего. Саша пыталась меня изменить и у неё даже немного получалось. Немного остепенился, не сразу и не полностью, конечно же, но остепенился. У неё папа был деканом и меня устроили на заочку в ВУЗ, специальность экономист. Мы накопили немного денег, сняли квартиру и жизнь понемногу налаживалась, ну, не считая того, как я на неё зарабатывал. Со своим корешом Серёгой мы толкали дурь, воровали и сдавали медь, и прочее. Время уже и не так быстро, но всё же весело вновь катилось кубарем вниз. Не знаю была ли с Сашей любовь или не было её, но о ней я всегда заботился по максимуму, как только мог. Оберегал Сашулю всегда от всех неприятностей, не раз ради неё бил рожи другим. Мы проводили очень много времени втроём. Я, Серёжа и Саша. Одно из самых абсурдных приключений в жизни. Вы только представьте, абсолютно три разные личности могли находиться рядом сутками напролёт. Саша -  девочка-филолог из приличной семьи, которая любила собак и ночами разговаривать о звездах. Я, вполне спокойный, немного даже творческий человек, который красиво обрисовывал стены и даже временами сносно сочинял стихи. И Серёга, лысая горилла, раздолбай, качок, пьяница и немного наркоман. Он мог лбом стены крушить, а руками сжимать головы, как пустую пачку сигарет.

   Времена прошли, я закончил бакалавр, с Сашуликом всё хорошо, уже были внушительные планы по общему делу с Серёжкой, но всё вновь оборвалось. Саша не пришла домой, хотя такого никогда не было. Конечно, я звонил и ходил по всем знакомым, искал, но ничего не выяснил, ни единой зацепки. Так прошло полмесяца. Я уже расклеился, много пил и плакал. К счастью, Серёга от общих знакомых принёс весть, не самую удачную, но хоть что-то. Как оказалось, пока у нас ничего не завязалось дальше, её педантичные родители решили всё за нас и перевезли мою Сашу по-тихому в другой город. Я искал месяц, но всё было тщетно, они очень постарались, чтоб мы не нашли друг друга. Она у меня была такая мягкая, возможен был и такой вариант, что родители на неё надавили, напугали, и она не дала мне никакой возможности хотя бы её увидеть. Еще несколько месяцев я ходил в полном отрешении, находился буквально на грани самоубийства, алкоголь уже не лез в горло. Последнюю неделю не пил, лежал мёртвым грузом и ничего не делал. Моя личность разлагалась вровень с печенью. И все закончилось бы вскрытыми венами, если б не внезапный звонок от матери. Бабушка, по линии отца, умерла и оставила нам однокомнатную квартиру, которая находилась в другом городе, вдали от этих мест. В итоге мать приказала уезжать, что я послушно и сделал. Вещей было немного, тут ничего не держит, поэтому через три дня я уже переехал туда. Первые несколько дней у меня занял анализ всей моей жизни. Я подводил итог: что я имею в жизни, и после пятнадцатиминутных раздумий понял – ничего. Единственная радость – это образование, которое я успел получить, благодаря Саше. Я быстро освоился в этом городишке, нашёл бары, там же общение и людей. Душа заново понеслась по ухабам и ямам, опять: секс, героин, алкоголь, драки, слёзы, кровь, разбитый нос, опять наркотики, опять слезы. И так до тех пор, пока я не нашёл тихую гавань — Машу, которая позже тоже ушла. И даже нашёл жалкий заменитель Серёжи – это Макс, который Хитрый. Заменитель Саши, Маша, всё же долгое время не могла её заменить, но я честно старался. Несмотря на новую компанию, жизнь не принимала прежнего положения. Что-то мешало, не давало мне спокойствия. Психологи, я уверен, найдут достойное объяснение, но я обычный наркоман, поэтому слушайте моё видение и делайте выводы сами. Смерть отца, потеря сестры, ненависть матери, утрата друга и девушки – это всё соединилось в один клубок, в какой-то шар гложущей боли. Я всё-всё воссоединил как бы в отце, будто бы он в этом виноват, так мне тогда показалось, хотя и сейчас от этого мнения я не далеко ушёл.

   И ведь с каждым днём всё хуже и хуже, никогда это не закончится. Я смотрю на себя в зеркало и произношу: скоро всё изменится, это тёмная полоса, потом будет лучше, но лучше не наступает и мне страшно. Мне страшно посмотреть на себя в зеркало, расплакаться от того, что я больше не могу. Я не могу так больше жить, я не хочу так, мне страшно, и вот я осознаю, что еще чуть-чуть, еще самую малость - и я просто взорвусь: брошусь под машину, вскрою вены, всё, что угодно, лишь бы не жить, лишь бы не существовать в этом теле, в этом мире, в этой Вселенной. Неужели я многого прошу? Всего лишь нормальной жизни, чтоб всё было, как у людей с обычными проблемами и заботами, а не как у меня. Я умираю, падаю и разбиваюсь на сотни мелких осколков, пожалуйста, спасите меня. Я, как разбитая ваза, которую хреново склеили. Стоит где-то там, в конце коридора, в тёмном углу, абсолютно бессмысленная, никому не нужная, уродливая ваза.

   И каждый раз я слышу от людей, что всё будет хорошо, что вот-вот всё изменится, но ничего не меняется и никогда не изменится. Это всё сказки для взрослых, чтоб совсем не расклеиться. Хорошее должно произойти из хорошего, минус на минус не даёт в этом случае плюс, даёт только чувство потерянности в этом мире. По-моему, это вселенский обман, мы просто обманываем себя, потому что не хотим смотреть правде в глаза, не хотим мириться с тем, что ничего хорошего уже не будет. Возможно так, на время, на какой-то миг что-то изменится, но потом всё вернётся на круги своя, даже хуже, всё, как после дозы. Во время ширки мне хорошо, но после всё возвращается обратно с большей силой, я повторяю еще и еще, а оно всё хуже и хуже. Круговорот уничтожения самого себя.

   Жизнь – это не розовая сумочка с мягкими игрушками. Жизнь – это плотно набитый гвоздями чемодан, который падает и царапает мою голову. Поэтому люди не знают, что будет завтра, потому что, если бы знали, то давно б уже покончили жизнь самоубийством. Если бы все люди мира смогли заглянуть в свою жизнь, узнать, как их возлюбленные будут с другими, сколько у них будет болезней, проблем, горя, сколько пролитых слёз, то, будьте уверены, они бы убили себя. Весь мир схватился за ручки и добровольно, тихо, без единого слова прыгнул с обрыва, уже не играет роль ни раса, ни религия, ни даже ориентация, уже ничего. Тихо, мирно, головой об скалы и уйти в вечность и навсегда.

   И с этими мыслями, покорная, но тяжелая голова, уносит меня вновь в небытие. Прощай, жестокий мир, хотя бы на несколько часов я тебя не увижу.


№9. Кровоточащее платье

   Осеннее дневное солнце обжигало глаза, поэтому они беспомощно раскрывались. Больная правая нога, которая беззащитно болталась на грязных бинтах, неистово чесалась, а проклятые наручники не давали мне подлезть даже пальцем под перевязанную ногу. Сегодня соседи по палате отсутствовали. Мне не на кого было пялиться, поэтому от скуки, дабы убить время, я бессмысленно таскал в разные стороны браслеты от наручников, которыми скрепили мою руку с перилами ржавой кровати. Они создавали шум на всю комнату, который эхом отдавался в коридор. Сотни монотонных движений туда-сюда жутко клонили в сон, поэтому я сладко раззевался в открытую ладонь, но тяжелые шаги в сторону палаты прервали мой досуг. Ко мне приближалась женщина в белом халате, в какой-то пилотке и с синей папкой в руках. Она нарушила моё личное пространство и согнала такое редкое, сладко-сонное состояние. Это была грузная тётка пятидесяти-пятидесяти пяти лет, с белыми волосами, необъятной талией и, как правило, грудью внушительных размеров. Ноги были настолько коротки, что она смешно и беспомощно переваливалась со стороны в сторону. На лице большая бородавка, из которой рос одинокий, аки самурай, волос. Шея усеяна глубокими, скорее всего, кошачьими царапинами, вид был потяган и угрюм. На кончиках губ собирались белые слюни, также были видны мелкие, серые усы. Она раскрыла папку, надела на кончик носа очки, которые на канатиках болтались близ груди и принялась внимательно читать.

   «Скажите пожалуйста, а что я тут делаю и когда меня выпустят домой?» — тихо промямлил я.
Повисла мёртвая пауза, медсестра посмотрела исподлобья, подняла брови  и раздраженно произнесла:
— «Младой чееек», — говор акцента базарной бабы, — Вас привезла скорая бригада двое суток назад. У Вас ранение в ногу из ружья, картечь, к счастью, засела не глубоко, но мы Вас прооперировали. — Резко закончив, она опустила глаза вниз и тихо шевелила губами, читая забугористый от руки текст.

   Я изо всех сил делал вид дурачка, однако, не думаю, что мне пришлось сильно стараться:
— А скажите вот еще что, почему я пристёгнут наручниками?
— А почему ты грабил магазин? — не обращая никакого внимания, медсестра продолжала читать.
— Я не грабил магазин и вообще, где мои вещи?
— Так-так, где тут твоё имя, — она прошуршала глазами, зубами и ресницами, — Александр, значит, хорошо. Слушай меня, Александр, свои сказки оставишь прокурору, а вещи твои там, где они должны лежать. Не мешай мне читать твою историю болезни.
После слова «прокурору» я покраснел и замолчал. Рука пылала от тугих наручников и, будто бы кусок мяса, свисала над обоссаным матрасом.
Переминаясь с ноги на ногу, бряцая железными клёпками на папке, она медленно протягивала слова:
«Знааачиииит тааааак, Александр, сейчас ты должен пойти со мной на осмотр к враааачууу».
 Во лбу образовались миллионы разносторонних мыслей, на руках выступил пот, голова с ушами принялись краснеть и я спросил:
— А что потом? Что меня ждёт? Тюрьма?
— Суд решит. — От этой фразы будто бы серпом по яйцам, аж нутро сжалось.
— А как я с Вами пойду, если тут наручники висят?
— Ну так сейчас открою и пойдёшь, — удивлённо-раздраженно произнесла медсестра.
— Так, подождите, а разве я не должен лежать в какой-то специальной камере, ну или там, под присмотром кого-то из милиции?
Медсестра фыркнула, открыла ключом наручники и произнесла:
— На вас, дураков таких, тюрем не хватает. Заводы стоят, а они, идиоты, бегают, воруют. Ишь, жизни захотелось сладкой, на нарах будешь теперь спать и баланду жрать. Шёл бы, как мой Серёжка… — Опять недовольно забубнела женщина.

   Спустя несколько минут она развязала меня, поднесла мягкий, белый тапочек из тряпки, сунула в руку костыль и осторожно отошла на два шага назад. Сердце колотилось, руки вспотели, голова кружилась. Всё казалось нереальным, каким-то идиотским сном, вокруг предметы не настоящие, а сделаны как бы из пластмассы, а передо мной стоит переодетый мужик с накладными сиськами и париком. Медсестра всё подгоняла меня, а я сидел на кушетке и молчал, в то время как слезы градом падали на колени.
— Тётенька, милая, пожалуйста, не надо. Я не хочу, не хочу сидеть в тюрьме, я там не смогу, не хочу, не буду, ну пожалуйста, дорогая моя, ну всё, что угодно и даже более, но не надо никуда вести, отпустите, я вам всё отдам, только отпустите! — Она с полным безразличием продолжала смотреть на меня. В голову закралась мысль, что я ничего этого не говорил. Что на самом деле это всё было у меня в голове, а я с потерянным видом всматривался в её лицо. Поэтому запнулся и задумался, было ли это на самом деле или нет. А позже появилось чувство, что эта медсестра, скорее всего, видит подобное каждый день, каждый час, каждую минуту.

   Ничего не происходило, абсолютно ничего не помогало, никакие слова не растопили лёд в этой грузной женщине. И я понял: либо сейчас, либо никогда. Нужно действовать, любыми способами, вплоть до того, чтоб втоптать этим костылём её белобрысую голову в кривой, грязный пол. Я подорвался с кровати и бросился на неё, схватился мёртвой хваткой за плечи:
— Мать, выведи меня отсюда, я тебе кольцо дам, триста баксов стоит, всё отдам, только…
Она вытаращила глаза:
— Шо ты городишь, дурак, собирайся и пошли, врач ждёт. — Полная медсестра резко вырвала из моих вялых ручек свои могучие, словно дуб, плечи, и я, теряя равновесие, упал, схватившись за её необъятные ноги.
 
   Я кричу, упираясь лбом в пол, не слыша своего крика. Не крик уже это, а вопль, охриплый, страшный ор.
— ДУРА! ПОМОГИ! Зарплата твоя за полгода. Всё на свете отдам, только помоги! — Сжимаю дико её толстую, короткую ногу, до глубоких синяков, капли с глаз заливали пол.
Тётка вновь выпятила глаза:
— Шо дашь? Какое кольцо?
Я обрадовался, воспылал к ней всей душонкой, всем нутром и естеством, хотелось подняться и расцеловать, но подняться, увы, не смог. Она усадила меня на кровать и села рядом. Начала выпытывать за кольцо, что и откуда. Ну я ей рассказал про наш план, что сразу должен был купить кольцо, как нужно было отвлечь хозяина и так далее. Тётка посмотрела, как на дурачка, но история про кольцо ей понравилась, от этой мысли её глаза загорелись. Рассказала мне про сына, что тот своей девушке предложение сделал, а она его отвергла (мнёт и почесывает руку), мол, кольцо дешёвое и вообще, дружок, ты маловато зарабатываешь. Она ему говорит: «Что я с тобой увижу? У тебя ни кола, ни двора». Теперь не работает, пьёт до чертиков и живёт за мой счет, скотина (крепко заматерилась и громко хлопнула себя по коленке). Договорились, что я кольцо покажу, а она подумает над моим предложением. Но проблема в том, что мне сейчас надо на осмотр, но если я пойду, то она уже не поможет. Желание заполучить кольцо было сильнее всех жизненных барьеров, поэтому её толстая голова выдала уникальную идею. Она меня в кладовой запрёт и пойдёт искать кольцо в вещах. Несколько лет назад, после очередной стычки, пришлось со всех ног бежать куда-то прятаться, а район был чужой и меня вообще в тупик загнали. Я уже мощно запаниковал, но появилась идея перелезть высоченный забор, обмотанный колючей проволокой. Лучше уж так, чем по голове получить – так я подумал тогда. Наспех перелазил и зацепил куртку, от чего внутреннюю часть изорвал. Пришлось знакомой швее за бутылку нести, а та, дура, вшила мне два внутренних кармана. Вот они меня и спасли от кражи кольца санитарами.
 
   Через двадцать минут скрипнула дверь, и она вошла со сверкающим лицом и кольцом. Красное золото с лиловыми бабочками сделали своё дело:
— Нашла его, еле разобралась в этих карманах, батюшки, какое красиивое, нивжизь нивидовала такого. Эх, Серёжка обрадуется. — Крутила, вертела, на свету смотрела, зубами кусала и всё причитала: «Серёжка, кольцо, свадьба, невеста».
Я не вывозил этого всего, говорю:
— Давай, милая, вытаскивай меня отсюда. — Тараторил я. Так испугался, что всё складно получается. В голове крутились мысли, с одной стороны проникался сомнением, с другой стороны надеждой. В конечном итоге молча стоял, смотрел и слушал. Тут она мне план, как на духу, будто бы всю жизнь сочиняла. Рассказала, как в лохмотья свои нарядит меня, как бабу, и через черный ход проведёт. Но всё не так просто, и там охранники, и лишние глаза, и придётся бутылку дать, и много всего. Жадная медсестра пыталась деньги с меня содрать, но я сразу обрезал её жидовские замашки. Говорю, что если денег нет в куртке, то санитары украли, после этого её пыл иссяк.

   Провела по скорому в свою каптёрку. Из шкафа достала единственное платье, неуклюжий головной убор, старые, разношенные туфли. Я кое-как влез в это всё, но халата не нашлось, от чего она вышла поискать по палатам лишний. Пока уходила, я воспользовался моментом и шарил по комнате. Всё как всегда, оказалось, что кошелёк лежал на видном месте, откуда я вытащил несколько целковых на дорогу домой. Она открыла дверь в предвкушении обрадовать кольцом сыночку, а я встретил её в предвкушении свалить отсюда на фиг. Но все наши планы, как и всё в этой жизни, рухнуло со скрипом и треском. Пока мы бегали из комнаты в комнату, у меня разлезлись швы и я загадил кровью весь пол и платье. Тётка выругалась трехэтажным на всю больницу, затопала ногами, как пятилетняя, и уселась на короткое кресло, которое, прямо скажу, было ей впритык. Лишней женской одежды у нас больше не было, рана открылась, и любой вот-вот мог сюда войти. Вариантов было совсем немного: идти сдаваться врачам, а потом чалиться на зоне или что-то придумывать. Хоть пусть ногу отрежет, но на зону не пойду. Говорю – перевяжи ногу, а та ни в какую, жалуется, что боится крови.
 
   Времени разбираться, отчего медсестра боится крови, у меня не было. Надо было как-то самому всё решать. Вот уже бинты намокли от крови и, словно скотч, приклеились к ноге. Отдирать с кусками кожи не вариант – это адская боль. Но я всё-таки резко дёрнул, сразу после услышал дикий вопль тётки и увидел в глазах тёмную пелену от боли. От медсестры тут же след простыл, а я стащил в аптечке лошадиную дозу ленодоксила и запил водой из-под крана. У меня в жизни было много разных ситуаций, в детстве сотни ранений, а дальше – больше. Хочешь не хочешь, но работая в аптеке, с азами первой помощи научишься справляться. С помутнённым рассудком, практически наощупь, наскоро и туго я перебинтовал ногу, а позже отключился.
 
   Через какое-то время пронзительный свист в ушах заставил раскрыть глаза. Тётки уже не было, а ногу я не чувствовал. Вся ситуация уже давным-давно перестала существовать для меня как что-то реальное. Всё вокруг складывалось в картину сюрреализма.

   Итак, с непреодолимым желанием выбраться из этого ада, я, как самый отчаянный наркоман во всех когда-либо написанных книгах, решился выпрыгнуть со второго этажа в груду листьев. И всё-таки выпрыгнул, а приземлился на левое плечо. Хруст, который встретил меня в тот момент, разрушил всякую веру, что я хоть как-то выберусь отсюда.

   С простреленной правой ляжкой и больным левым плечом я отправился в путь. Вокруг меня лысые деревья, полуразрушенные дома, обрисованные стены и запах. Это был гнилой, затхлый запах, который обдавал мой мозг пронзительным чувством тотальной безысходности. Такой смрад стоит у нас в притоне. Тряпочные тапочки остались где-то в листве, а я босыми ногами наскоро, перебежками, добирался к выходу. Люди в больнице смотрели равнодушно, без слов. Поздняя осень, хромой парень в платье, которое было в крови, перебежками добирается к выходу, а они, мельком поглядывая, идут по своим делам. Здравствуй, современное общество, здравствуй, небезразличные люди, здравствуй, любящий мир.

   Из больницы выйти проще простого и в кармане звенела мелочь, которую стрельнул у медсестры. Осталось доехать на автобусе до дома. Остановка находилась в полукилометре от главных ворот, знойный ветер обдавал голые плечи своим мёртвым веянием. Его невидимые щупальца проникали мне под платье и охватывали больную ногу, обдавая крутой порцией холода наскоро перебинтованную рану. На улице явно был мороз, поэтому пальцы ног стремительно теряли свою чувствительность. Проезжающий автобус по какой-то причине отказался реагировать на мои жесты и ускорился вдаль. И лишь через треть часа, обледенев на холоде, я оказался в автобусе. Уткнувшись в угол последнего сиденья, я дыханием отогревал ледяные пальцы рук и ног. В округе всё те же безразличные лица. Мне хотелось закричать им о том, как мне холодно, как мне больно и страшно. Как я потерялся, как я просрал всю свою жизнь, но эти недовольные лица ничем не пробить. Они бы всё так же сидели на своих местах и пялились в окно. А мне тогда хотелось помощи, хотелось хотя бы схватить за жабры мнимую мысль, что я в кои-то веки не один.

   Путь в маршрутке занимал около пятнадцати минут, за это время я немного отогрелся и наскоро зашагал домой. К сожалению, семёрка шла по неудачному мне маршруту, поэтому в платье прошагал лишние десять минут по неудобной дороге. К счастью, частичные сумерки укрывали меня от удивленных лиц соседей, на которых мне всегда было всё равно, но почему-то не сегодня. Оказавшись дома, я стремительно забежал в ванную и отмокал в горячей воде. Здравствуй, милый дом, как приятно очутиться в нём. Горячие капли обдавали тело, я отогревал отмершие конечности поскуливая, словно побитый пёс.

№10. Сестра
 
   Сегодня первый день зимы, понедельник, первое декабря. Первое число на понедельник выпадает не так часто, поэтому я решил, что это отличный повод начать жить заново. Но жить заново резко передумал, когда представил, как бросаю ширку. Было бы удобно вечерами заползать домой, сдирать с себя кусками кожу, надевать новую и жить разными жизнями. Всегда хочется жить чужой жизнью, когда со своей не всё в порядке.

   Я в черном вязаном свитере и в синих джинсах искал заначку и собирался на улицу. В берцах на порванные носки и в потёртой курточке вылез на промозглый асфальт. Он сверлил меня черными ямами, тучи цепляли голову, а лысые ветки деревьев кололи живот. Раскрывая рот и медленно передвигая ноги, я подошёл к ларьку за пачкой сигарет и пивом. Через пятнадцать минут, допивая бутылку в сквере, я заставлял себя делать хоть что-то, лишь бы не думать. Перестать думать о том аде, в который я окунулся за последнее время. Как уехала бывшая, как меня кинули друзья, как я просрал работу – это всё подначивало меня прыгнуть с моста. Собаки завывали в округе, чудовищно ныла подбитая нога, ныл и я. Гнусные мысли отошли на второй план, как только душа захотела еще одну бутылочку пива. Возвращаться в сквер не хотелось, и мы с бутылочкой отправились к пруду. Грязный пруд и сырая земля нагоняли еще большую тоску, от чего я двинулся за еще одной. Уже с третьей бутылкой пива в руках, ноги унесли к Горовлёву, который должен мне денег и пачку мендалиновых. Сегодня Вселенная благосклонна, Горовлёв сидел в своей мастерской, где латал обувь за копейки. После трёх коротких стуков рукой и один, коронный, ногой, серое, исхудалое лицо высунулось в проём, а дальше всё шире, пока вовсе не пролезло в щель, что-то пробормотало и пригласило к себе. У него воняло клеем и кожей, а на стенах висели постеры с голыми бабами. Уверен, если их содрать, то под ними вы увидите постеры с голыми мужиками. Горовлёв громко сопел сломанным носом и вырезал куски кожи под обувь, а я еле живым языком просил вернуть деньги и пакетик мендалиновых. А вот дальше история немного смазывается, ведь после нескольких упрёков я всё же получил, что хотел, закинулся этими таблетками, запил холодным пивом и потерялся.

   Помню, как бежал по полю и упал в яму, от ямы сразу в подвал, а там какой-то бомж пытался стянуть куртку. Я бил берцами ему по лицу и на четвереньках выбегал из здания. Мужики, собаки, какая-то оголтелая белобрысая девица и повсюду крики. Я на всех орал, с кем-то даже подрался, колени счесал и по сторонам бежал. Опять мужики, но уже в синем, какая-то машина, мигалки, яркий свет, очень грубо меня пихали по сторонам и вот.
 
   Второе Декабря, вторник. Официально вам сообщаю, что новая жизнь не удалась. Я проснулся в отделении доблестной милиции. Там меня муштровали часами. Кто такой, откуда, чем занимаюсь. Я устал, они устали, в итоге сошлись на том, что я подписал какие-то бумаги для их плана и они меня отпустят. Только главное условие, чтоб опять не пытался с бутылкой водки в руках грабить магазин. Да, я пытался ограбить магазин с запечатанной бутылкой водки в руках. Они передадут меня в руки только кому-то из знакомых для моей же безопасности. И тут началась самая сложная миссия в моей жизни. Оказалось, что знакомых, кому я могу позвонить, совсем нет. В телефоне были все нужные номера, но он был украден еще в баре, а я наизусть помню только Машин и Мамин. Мать не вариант, а Маша уехала домой. Менты оказались адекватными мужиками, вошли в положение, но отпускать не отпустили. Говорят, мы понимаем тебя, дружок, но не отпустим, сиди вспоминай номера. И вот каким-то чудесным образом я вспомнил Лилю. Это была родная сестра моей Маши. Мы с Лилей не очень ладили, она была старше Маши на пять лет, у неё трое детей, муж постоянно в командировках. Эдакая баба больших размеров, которая на всех шипит. Лиля трубку взяла сразу, но долго не поддавалась уговорам.

   Спустя несколько часов с грохотом ввалилась эта женщина. Её лицо округлело, уже проявлялся третий подбородок, сальные волосы свисали над зимней шубой. Она с маленькой сумочкой расталкивала ментов по сторонам и уверенно-оголтело пёрлась на нас. При виде этой жалкой картины, внутри всё сжалось в маленький комок и спряталось где-то под печенью, она всё равно увеличена, всех закроет под собой. Делать вид, что я её не знаю, было поздно. Менты, на удивление сообразительные, поняли всё сразу по моему взгляду, дали на подпись опять какие-то бумаги и по скорому выпустили нас на волю. И тут началось самое интересное.

   Мы с Лилей вывалились наружу, она жадно схватила за руку и выпытывала все, вплоть до самых мелких деталей. Этой женщине были интересны любые подробности. Что, как и почему.

   Я сжато рассказал о Маше, но её это не удовлетворило. Она пальцами впилась в моё плечо и вытряхивала правду, пока мы не пришли в её жильё. Это был большой дом, с пушистой собакой на привязи. Внутри всё оказалось куда лучше, всюду пахло вкусным обедом и кругом выглаженные вещи, чистота-порядок. Полная противоположность того, что Вы видели у бывшей. Она поставила чайник и вновь выпытывала информацию, теперь её интересовало, почему я не с Машей. Я, запинаясь, говорил обо всём около часа, обжигал себя горячим чаем, наливал в кружку и снова обжигал, а она молча слушала, смотрела и почти не моргала. Но как только я договорил до конца, Лилия взорвалась, словно атомная бомба. Она яро кричала: «Идиот, подонок! Да лучше бы ты сдох в канаве, бедная сестра, а теперь она всю жизнь будет страдать из-за тебя, сволочь!». Оказывается, она еще не знала о том, что та колется, поэтому я вполне обоснованно получил по правой щеке. Щека горела, а сердце пылало. Мне стало больно и стыдно, но ей было мало, и полетело по левой щеке, я дёрнулся и зацепил кружку. Стеклянная кружка вдребезги разлетелась по всей кухне, а я принялся её собирать. Плюхнулся на колени и хватал стекло. В суматохе глубоко разрезал руку осколком и побежал в ванную промывать холодной водой. С пальца ручьем лилась кровь и залила всю кухню, а также стены и двери. Лиля готовила мне перекись и бинт, а я промывал руку. Позже, с перемотанной рукой, я увидел, как у Лили изменилось лицо, она стала будто бы добрее. Мне кажется, ей стало меня жалко, видимо, материнские чувства сыграли свою роль или я настолько убогий, уже сложно сказать. 
Я был слишком измождён вчерашним праздником, это было видно по моему лицу, и поэтому сестра Маши отправила меня спать. Я видел тёплые сны, но что делала Лилия - я не знал, никогда не понимал, что делают такие женщины.
 
   Итак, Лиля и Маша были сложными людьми, это сразу видно, но всё началось, как Вы уже догадались, с детства. Их родители были обычными деревенскими людьми, которым в жизни нужно было совсем немного: хозяйство и потомство. С хозяйством худо-бедно складывалось, а вот с потомством не очень. Их мама в свои двадцать, после нескончаемых попыток сроком в год, наконец отяжелела сыном Иваном, но тот скончался, когда ему стукнуло пять лет. Несчастный случай, ребёнок провалился в колодец. Родители сильно горевали по умершему сыну, но, тем не менее, старались обзавестись еще детками, однако выходило неладно. И вот однажды совсем отчаянная Анастасия Петровна забеременела Лилей. Говорить тут особо нечего, родители были, как правило, на седьмом небе от счастья. Со временем счастье удвоилось, но, как позже оказалось, не для всех. Через три года Анастасия Петровна родила Машеньку, которая вмиг стала любимицей семьи. И когда Лиле стукнуло восемь лет, она полностью осознала, что существовать ей в этой семье теперь придётся только на втором плане. Вначале Машенька, а уж потом Лиля. Пока Машутку обхаживали со всех сторон и Анастасия Петровна, и Аркадий Павлович, и даже их родители, Лиле приходилось уже тогда работать в огороде. Постепенно она становилась крупной, работящей бабой, а Маша стройной принцессой. Родители старались не делить детей на любимых и нелюбимых, но на деле выходило иначе. Лиля всё то время копила злобу, ведь, пока Маша сидела с книжками, ей приходилось за неё пахать. Они друг с другом не особо общались и вообще, были девочками разных взглядов и полётов. Одной хотелось хозяйства с мужем и детьми, а второй всё наоборот.

   Когда девочки выросли, Маша уехала поступать на педагогический, а Лиля в этот город - работать и кормить уже пожилых родителей. Однако судьба распорядилась иначе, Маша спустя два года всё завалила и вернулась к сестре, когда та уже была помолвлена с будущим мужем. Счастью Лилии не было предела, во всем первая Маша осталась в стороне и теперь во всем молодец она. Несмотря на прежние обиды, Лиля попросила состоятельного мужа устроить сестру на тёплое место, та позже сняла квартиру и переехала жить отдельно, ну а потом всё рухнуло, ведь пришёл Я. Тот демон, который разрушает судьбы других людей. Сестра была сразу против меня, я ей изначально не понравился, но это вовсе не помешало нам с Машей встречаться, а позже и жить вместе. На фоне этих потрясений они жутко поругались, вновь всплыли прежние обиды и в итоге вовсе перестали разговаривать.

   У Лили на сегодняшний день было уже двое детей: Костя и Паша. Косте три, а Паше четыре года, и они оба гостили у бабушки. А у Маши из-за меня наркозависимость и нервозы, и еще много чего, но говорить не буду, ибо расстраиваюсь.
 Меня разбудил громкий стук входной двери. Это был муж Лили – Юра. Он длинный, худощавый человек с короткими волосами, немногословен, замкнут в себе, озлоблен. Состоялся небольшой крик между парой, но моё появление в дверях свело всё к нулю. Он коротко посмотрел в мою сторону и ушёл в свою комнату. Лилия стояла в фартуке и с длинным полотенцем в руках.
— Ну что, работяга, выспался уже?
— А почему «работяга», — удивлялся я, — что я уже такого успел натворить?
— Да в том то и дело, что ничего. Целый день спишь. — Она была на удивление добра, однако держалась в стороне и чувствовались нотки негатива. — Я тебе разогрела немного еды. Сядь да поешь, может силы появятся, а то сидишь весь бледный, пьёшь небось.
— Лиля, я, наверное, вас с мужем стесняю, если надо, я могу уйти и спасибо тебе за помощь.
— Ой, Саша, да куда ты попрёшься на ночь глядя, чтоб опять в мусарню попасть? Сиди уже у нас, а завтра поедешь. И кушай, кушай, я вчера целый день у плиты стояла. Кстати, ты про ногу мне не рассказал, чего хромаешь?

   И тут я ей начал рассказывать всё сначала, про предательство, про ограбление и больницу. Ограбление её расстроило, но мои побеги в платье вызвали звонкий хохот. Дело двигалось к концу, солнце давно лежало на боку, Лиле захотелось спать, поэтому и я отправился в кровать.

   Проснулся я рано, часов в семь. Решил по-тихому свалить домой, но в коридоре обронил полку с обувью и всех разбудил. Лиля вылетела заспанная в шелковом халате, несколько секунд молча стояла, а потом удивлялась - куда я собрался, и просила позавтракать. Я согласился, но ломался.
 
   Я пошёл мыть руки, а когда пришёл на кухню, Лиля, сложа руки, зевала за столом. Состоялся следующий диалог:
— Куда ты намылился уже? Решил сбежать не поев? — Эти слова она произносила с добрым тоном.
— Не хотел стеснять вас опять, и так вчера целый день мешал.
— Ой, да ладно. Как тебе у нас спалось?
— Та так, не особо, сны какие-то злые снились.
— А я вот, ты знаешь, так прям хорошо поспала, давненько такого не было. Мне сегодня такой сон приснился, вот я прям всё поняла, мне кажется, не мозгом, а вот как бывает, сердцем, что ли.
— Ага, знаем такое, что за сон? Что ты там поняла?
— Да всё про вас, дураков. Вот я злилась на тебя, правда злилась, сильно, а сейчас понимаю, что зря. Дурак ты, конечно, но точно не заслуживаешь такого отношения. Зря я все эти годы оскорбляла и наговаривала, когда вы еще только начинали встречаться.
— Ну пускай, это было давно, забыли.
— Погоди, не забыли. Вы мне с Машкой приснились, и я во сне вас крестила и водой святой поливала. Вот когда закончила, сразу такое облегчение на душе, прям гора с плеч.
— Хороший сон, значимый, наверное. Я вот что думаю: сны это прям, как книга знаний, нам показано, как надо жить и как не надо. Как будет, если сделаем так или так. Вообще, это очень интересно. Вот зачем бы они еще снились?
— Да не заморачивайся ты, бывает просто так, бывает не просто так.
— Нет, в этой жизни просто так ничего не бывает, всё друг с другом связано, как одно целое, как система. Клубок нитей, понимаешь?
— Да, — потирая голову, — может что-то в этом есть.
— А что там еще во сне у тебя было?
— Да, в общем, всё самое интересное я рассказала. Ну вы там обнимались, целовались, а я кричала громко, и всё вас поссорить хотела, а потом какая-то вакханалия произошла и Маша мне говорит: «Сестра, очисть нашу душу». И мы в церкви оказались, а потом я, как окрестила, сразу всё поняла. Думаю, чего я, дура, так злилась. У меня в детстве ничего своего не было, а сейчас всё своё. Муж, дети, дом да хозяйство.
— Так тебя можно вообще счастливым человеком назвать, не то, что я.
— Счастливым? Ну, может быть, не знаю. Но мне всегда чего-то не хватало, а сейчас точно поняла – семьи.
— Как семьи? А Юра с детьми? Разве это не семья?
— Семья, конечно, но я о другой семье. О маме с папой, о сестре. Я ведь с ними совсем не здравствуюсь. Мне кажется, пора уже забыть все старые ссоры, вот после этого сна точно всё изменю.
— Складно говоришь о семье, думаю, ты права, мне тоже моих не хватает, но я уже...
— Ты знаешь, — бойко перебивая, — а я вот прям сейчас попытаюсь всё исправить. Ты же Машу ищешь? — Она взяла листок и ручку: «Вот тебе адрес, где живут наши мама с папой». Я сразу не понял: «А зачем мне ваш адрес, ты хочешь, чтоб я вас помирил? Я в такие дела…»
— Да нет же, глупый, это я вас пытаюсь помирить с сестрой. Точнее, даю тебе возможность. Она ведь от тебя сбежала домой, а я тебе даю её адрес.
Я сидел, как тыква в Хэллоуин, с разрезанной головой. Тогда появилось сомнение, нужен ли мне вообще её адрес и стоит ли куда-то ехать, но она была очень настойчива. От странности ситуации говорить более не хотелось. Допив чай, я, любезно кланяясь, удалился на улицу, где еще простоял чуть более вечности.


№11. Дом, милый дом

   «В то время, как главный герой страдал, упарывался, грабил и еще раз страдал, его бывшая девушка Маша также не шибко наслаждалась реальным положением вещей, о чём она вам сейчас расскажет.

   Спустя несколько месяцев, Маша на краю кровати, вырисовывая губы, стала отчётливо и конкретно, а не как раньше, обрывками, вспоминать Сашу и то, как она добиралась сюда»

   Сегодня такой приятный день, зимнее солнце светит по-особенному, вовсе не как летом. Летнее солнце мне никогда не нравилось, оно твёрдое, грубое, шершавое, как пилочка для ногтей, в то время как зимнее такое лёгкое и мягкое, словно губы младенца. Милашка таксист помог донести вещи до электрички и через семь часов я благополучно добралась до дома. Но после увиденного уже никакое солнце не смогло вернуть то сладко-рассудительное настроение.
Увиденное повергло меня в ужас! Нет, в кромешный, непередаваемый ад. Я, конечно, думала, что родительский дом существенно изменится, но не до такой же степени. Дом обвалился и покосился, боже, мамуля так постарела за эти пять лет, а папочка то и дело хромал, тянув за собой больную ногу. Как оказалось позже, он её ушиб, когда лез на чердак. Ступенька деревянной лестницы под ним сломалась и папа с грохотом упал. Ему пришлось так лежать, пока не вернулась мама с магазина. Как потом оказалось, это обыденность по сравнению с тем, какие ужасы я узнала еще в течении всего времени, что провела в этом доме. Очень хотелось помочь родителям и одновременно было стыдно, что я отвернулась от самых дорогих мне людей. Было ужасно слушать об их несчастьях и понимать, что я такая же несчастная и мне совершенно нечем им помочь. Мои родители, пусть и бедные, но глубоко культурные и очень гордые люди. Всю ту картину, которую я передаю, я собрала по крупинкам из услышанных разговоров и личных наблюдений. Я сюда приехала, по большей части, ради смены обстановки и разнообразия, но я бы никогда не поверила, что всё настолько изменится в моей жизни. Достать тут дозу и упарываться целый день, как раньше, я никак не могла. Хотя бы потому, что не знала, как тут её достать. Вся ситуация с родителями каждый день выворачивала меня наизнанку, первые недели были особенно болезными. Я объедала своих бедных родителей и от этого становилось еще сложнее. В моей голове всё закрутилось настолько, что я пошла на такой шаг, на который бы ни в жизнь не пошла. Я унизилась, упала до самого дна. Нет, не проституция, хотя лучше бы она. Мне пришлось устроиться продавщицей в местный ларёк. Платили настолько гроши, что я унижалась второй и третий раз, обсчитывая и любезничая с этими малолетними, озабоченными подростками, любезничая с паршивыми быдланами, которые въёбывали на полях, воняя мазутом и грязью, а потом приходили с важным видом и клеились ко мне. Эта вонь, грязь и отсутствие хотя бы одного нормального человека сводило меня с ума. Каждая последняя скотина, считала своим долгом зайти и отпустить какую-нибудь сальную шуточку, сверкая мелкими, свиными глазками. И мне приходилось с полной ненавистью в душе улыбаться и поддакивать этим животным.

   И мне было стыдно. Стыдно за родителей, стыдно возвращаться обратно и главное, стыдно за себя. Я начала пить, много и страстно пить. Я никогда особо не пила, но тогда у меня не было выбора. Тащила из магазина вино и пиво и прятала в своей комнате от родителей. Я очень уважала маму с папой, поэтому не хотела, чтоб они даже догадывались о том, что я пью. Но, конечно, они всё прекрасно знали и от этого становилось еще хуже. Всё стало совсем худо, когда я начала пить водку и с разгорячённой душой и пылким сердцем блуждала по дому. Я с ужасом в глазах хлебала водку и ходила в разные стороны по комнате. Позже мне и этого стало мало. Я позволяла себе ночью, когда все спят, тайком выбираться наружу. Мне отчасти повезло, вокруг дома стоял маленький лесок, куда я впоследствии часто приходила. Я расстилала маленькое полотенце на пенёк, там же пила водку и блуждала по лесу. Мне очень нравился лес, я отдыхала душой, по-настоящему отдыхала. Это было очень странное время в моей жизни. Я, словно сумасшедшая, заливалась "огненной водой", как говорят в селе, и гуляла по лесу, а поутру выслушивала мерзости от полулюдей, полу-животных.
Неизвестно, сколько бы еще я продержалась таким темпом, если бы в один прекрасный день я не встретила одноклассника, с которым в школьные годы мы когда-то тут гуляли в весенних садах под прохладным ветерком и обжигающими  лучами солнца. Его звали Андреем. Это был слегка смуглый парень, с густыми, чёрными волосами, острым носом и кирпичной мимикой лица. Андрей был поразительно спокойный и рассудительный, в нём боролись два человека: ласковый и чуткий переплетался со строгим, но справедливым человеком. Я была очень рада его увидеть, конечно, он изменился, появилась какая-то печаль в глазах; нотки стеснительности, как когда-то мой прихотливый нрав, ускользнули прочь. Не успел он появиться в проёме, как мы сразу же друг друга узнали. Он, шагая в длинном пальто, приблизился к моей лавке. Я была с растрёпанными волосами, губы наполовину стёрлись, «стрелки» поставлены криво впопыхах. Он был словно алмаз среди кучи навоза, моё сердце пылало от радости и в то же время щеки наливались краской от стыда. Андрей нежно улыбнулся, а я растерялась. Разговор ушёл в нужное русло, от чего мы непременно договорились увидеться. После этой встречи я была сама не своя, весь день перебирала сотни вариантов развития события, что и как мы будем делать, о чём будем говорить и чем вообще это закончится. Я была готова даже на самый кошмарный вариант событий, ибо понимала, что нет на свете ничего хуже, чем моя жизнь последние несколько месяцев.

   День тянулся мучительно долго, а после Андрея какие-то мерзкие взгляды и разговорчики среди местной пьяни усилили свой оборот. Я собиралась несколько часов, сложно вспомнить, куда я в последний раз так долго собиралась и, казалось бы, ничего в жизни не ждала, как ту встречу. Надела самое красивое платье, новенькие чулки, укладывала, особенно в тот день, непослушные волосы несколько часов.

   Мы сели в его машину и направились в кафе. Он был чудесный, как глоток свежего воздуха, с ним я наконец-то почувствовала себя женщиной. Настоящей, желанной женщиной. Я ловила его длительные взгляды. Андрей робко поглядывал на меня, но в отдельные моменты, и я их как женщина особенно чувствую, он останавливал свой взгляд, глубоко прятал свою робость и рассматривал меня вдоль и поперёк. Каждый раз я млела от его взглядов, моё сердце стучало всё сильнее, а в голове вновь рождались самые откровенные мысли. Он интересно рассказывал о своей жизни, о работе, о путешествиях. А я лишь хлопала глазами и старалась вникать в слова. Но, как только я слышала о его приятных времяпрепровождениях, в моей голове появлялась картина самых ужасных, самых мерзких поступков, которые делали со мной мужчины. Каждая его улыбка заставляла меня плакать. Плакать от того, что Я и живу вот так, пока другие люди наслаждаются всем тем, что когда-то могло быть и у меня. Я очень боялась, что Андрей будет видеть во мне то же, что и мерзкие свиньи в магазине. Бабу из магазина, которую можно тупо выебать, но к счастью, Андрюша вёл себя учтиво и сдержанно. Я в одно время злилась от его красивых рассказов за поездки в другие страны, а в другое же млела и таяла от него и от того, что меня, возможно, ждёт с таким мужчиной. Мы продолжали ехать в кафе, вообще, я приехала бы хоть куда, лишь бы опять не хлебать эту проклятую водку. Наш разговор каким-то образом повернулся к употреблению наркотиков и я, сама того не понимая, начала рассказывать ему о своих опытах и о некоторых деталях той паршивой жизни. Андрей изменился в лице, сгорбился, осунулся, скулы заиграли волной, словно порванная струна, которая движется в пространстве времени какой-то миг. Его руки крепко впились в руль. Я наконец смогла себя остановить, но было поздно. Оставшееся время мы молчали, но, как только приехали в кафе, всё резко изменилось. Кафе было чудесное, отделка из красного дерева. Всюду веселились люди, оно было усеяно сотнями мелких фонариков, музыка ласкала мои уши, хотелось схватить Андрея за широкие плечи и потащить танцевать, но я сдерживалась, правда, как могла. Мы пили вино с шашлыком, шутили, веселились. После второй бутылки потускнел свет и в зале заиграл приятный лаунж. Дальше танцы, звезды, поцелуи. Боже мой, я давно так не отдыхала и, кажется, была на седьмом небе от внезапного счастья.
 
   Наутро проснулась у него дома. Да, мы сделали это. Вы знаете, я никак не отношусь к правилу секса на первом свидании. Мне кажется, скованность в этом плане идёт по большей мере от абсолютной замкнутости нашего народа. Люди не умеют отдыхать и веселиться, а секс у них исключительно играет роль деторождения. Вот из-за этих бабищ уходят мужики гулять на сторону. Мужчину нужно отправлять в свет с пустыми яйцами и полным желудком. Естественно, есть истина и доля правды в отсутствии секса на первом свидании. Вы не подумайте, я не оправдываюсь, ни в коем случае, я с собой честна и откровенна в любых проявлениях, которые вы можете себе придумать и навязать. Неправильно спать с человеком, которого ты не знаешь или не уважаешь и вообще можно провести десять свиданий с человеком, но они будут настолько унылы и глупы, что вы не сможете узнать человека, а значит секс будет чем-то вроде стыдной толкучки ночью под звуки скрипящей кровати и затхлым одеялом. Я знала Андрея давно, и то свидание, которое у нас было, Господь мой! Я желаю каждой женщине проводить только такие свидания! Поверьте мне, девочки, это было незабываемо! И я говорю не только про кафе.

№12. Прощай, ничего не обещай. Прощай-прощай

   Порой в жизни наступают моменты, когда ты мчишься, как по накатанной дорожке, и ничего не замечаешь ни спереди, ни сзади. Ни, тем более, по сторонам. Всё то время, проведённое здесь до встречи с Андреем, повергло меня в ужас, вытащило мою душу наизнанку, потёрло об наждачку, и оно с трудом залезло обратно. Этот месяц с Андреем был прекрасен, он, в прямом смысле этого слова, вытащил меня из собачьего мрака. Забавно, как невольно проводится некая параллель между одним парнем и вторым. Первый закинул меня в ад, а второй попытался достать. Всё, что происходило тут, цепляло меня и, казалось бы, с каждым днём из меня что-то мучительно больно вытаскивало, разбивало и вытаскивало вновь... а Андрей что-то даже смог восстановить.
 
   После встречи с ним я, естественно, перестала работать в этом клоповнике. Весь месяц мы веселились, он возил меня по ресторанам и кафешкам, и прочим заведениям развлекательного типа. Я практически жила у него и дома бывала редко, всё вокруг меня промчалось, словно долгожданный эклер. Когда я сидела на диете, то очень редко разрешала себе съесть что-то мучное. Эклеры пускала в ход чаще всего, они были такие вкусные, но я их моментально съедала и совершенно не успевала ими насладиться. Таким же и был месяц с Андреем. Было замечательно всё, от прогулок под ночным небом до постели. Некий симбиоз из нежности и грубости - я наконец-то смогла почувствовать себя не просто женщиной, а настоящей, желанной женщиной и-и-и-и ненадолго. Конечно, как это часто бывает в жизни, он коротко сказал об уезде в столицу, о том, что он меня «скоро» заберёт и всё. На этой печальной ноте всё закончилось с Андреем. А может быть и не закончилось, он ведь обещал, что приедет, конечно он приедет. Или не приедет? Нет, приедет, обязательно приедет.

   Я решила не возвращаться на прежнюю работу, лучше вскрыть себе вены, чем вновь видеть эти свиные рыла. По какому-то удивительному стечению обстоятельств жизнь даёт маленький шанс, какую-то призрачную возможность полностью не упасть на дно. Всегда вокруг, в любых моих жизненных ситуациях меня что-то окружало, за что можно было зацепиться и устойчиво стоять, или почти устойчиво, как сейчас. В моей ситуации — это «что-то» оказалась моя поразительная экономность и расчетливость. Я хоть не верила, но предвидела, что он сможет от меня уехать. Поэтому я постаралась сколотить небольшой капитал с помощью Андрюши, ну и плюс с работы я откладывала какие-то деньги.
 
   А в это время на дворе стоял март. Март не из разряда «декабрь». А март из разряда «начало апреля». Тёплые лучики солнца заставили меня не только снять с себя тёплую одежду, но и снять меланхоличное настроение, которое я тащила за собой все эти две недели, спустя отъезд Андрея. Я очень хотела бы уехать, возможно обратно, в прежнее место обитания. В любом случае у меня есть своя квартира, а мир так велик. Я могла бы её продать и на эти деньги уехать, бросив всё. По сути и бросать то нечего было.  Андрюша развеял меня, мысль о возврате уже не выглядела так глупо, но мама настояла, чтоб я осталась на какое-то время и помогла по хозяйству. Я согласилась, ведь они меня приютили и они же мои родители.

   Моя сестра, между прочим, имеет целое состояние, но вместо того, чтоб помочь своей семье, которая всё для неё всегда делала, она сидит над златом чахнет, а мне приходиться рыться в этой земле и корпеть над грошами. Жизнь слишком несправедливая вещь, когда-нибудь она пожалеет об этом, но, как всегда бывает в жизни, будет уже слишком поздно.
Недавно со мной случилась поразительная вещь. Это меня веселит уже несколько дней, и я попросту не могу об этом не рассказать. В общем, пока я помогала по хозяйству, была как раз за домом, к нам пришёл какой-то долбоёб из забегаловки, в которой я работала. Эта вонючка еще и надела какие-то более-менее неущербные вещи и пыталась ко мне свои сморщенные яички подкатывать. Как еще мама его сразу не послала? Она мне крикнула, я машинально подбежала, а там стоит это чудо-юдо. Прилизанное, даже побритое, в каких-то грязных башмаках, с краснючим лицом. Видимо, оно где-то за поворотом «хряпнуло сто пятьдесят» и пришло свататься. Он всерьёз на это надеялся. Стоял с каким-то обтрёпанным веником в руках. Я ему рассмеялась в лицо, несколько минут хохотала. Я так давно не смеялась, а оно стояло, руки в карманы, глаза в пол. Чуть не расплакался, бедолага. Я ему даже «нет» не сказала. Стояла и хохотала, пока оно не поняло, что пора уходить. А маме потом его жалко стало, хм, а что ж мне с ним делать? Разве к такому будет какое-то уважение? Пока себя не будешь уважать, другие и не подумают.

№13. Крах личности

   «Прошло три месяца. Где-то там, в тамбуре вагона, Саша мирно стоял, курил сигарету и, как в модных подростковых фильмах, думал о «ней».

   Дрожь по телу, меня пробивает, словно током. Трусятся коленки, тяну одну за одной сигарету и ничего не могу поделать с этим чувством. Внутри всё собралось комом и упало на дно, я уже давно там лежу, но это чувство внутри мне совершенно незнакомо. Вовсе не то, что бывало у меня раньше, я хочу одновременно заплакать и набить кому-то рожу. Я еду к ней, точнее, уже подъезжаю, и с каждым метром состояние моё ухудшается. Всё сильнее и сильнее я хочу попасть туда и в то же время забиться, спрятаться и потеряться. Меня кидает в разные стороны. Гнев резко меняется на безразличие, безразличие на ненависть, ненависть на дрожь и отчаяние.
 
   За эти месяцы я совсем исхудал, нога до конца не зажила, порой ноет, особенно перед сном. Рана от выстрела до сих пор синяя, когда притрагиваюсь, колет и болит. Покупал в аптеке мази, не особо помогает. Долбить практически перестал, эти три месяца прошли скучно, монотонно. Многие думают, что плохо, когда «плохо». Другие стремятся к тому, чтоб было «хорошо» или «счастье». Я же считаю, любое состояние приемлемо, лишь бы не было «ничего». Эти месяцы прошли абсолютно никак, монотонно, лениво и глупо. Я никогда в своей жизни не испытывал тот спектр эмоций, точнее полное их отсутствие. «Виникрин» вместо расслабленности и полной отчужденности приносил абсолютную апатию.  Отлеживая бока в затхлой квартире, в ужасно пахнущей постели, просверливая часами одну и ту же точку, я никогда бы не подумал, что может быть еще хуже, но «еще хуже» наступило. В особые моменты, когда мозг доходит до самой критической точки из всех критических точек, в самых худших фантазиях, мыслях и проявлениях, я решаюсь на монотонную дрочку. Без эмоций, без мыслей, без ничего. Сжимаю в руке свой член и тереблю его до тех пор, пока не получаю тошнотворное удовольствие. Тошнотворное, потому что после этого становилось еще хуже, но я это делал, конечно же, по несколько раз в день. Делал не только от хоть какого-то отвлечения и увлечения, а и ради сна. Сон – это единственное, что хоть как-то мне помогало. Я мог спать по десять, по двенадцать часов в сутки. Но после проклятого виникрина ушёл и сон, я провёл в бодрствовании, если это еще можно назвать бодрствованием, когда человеческое тело в полуживом состоянии вдавливает диван в пол, пол в землю, а землю во Вселенную. Я пытался пить, но ничего не получалось, и меня выворачивало наизнанку. От того, что я практически ничего не ел, я блевал вплоть до желчи. Если бы меня вырвало в последний месяц, я бы оставил блевоту в её первоначальном виде. Помимо этого, усиливались сны, мои больные сны увеличивались в десять, в сто, в тысячу раз и доходило всё до кромешного ужаса, до страха. Это не когда вам снятся чудовища, а когда снятся какие-то вещи, которые и не вещи вовсе, а образы, даже подобия образов, о которых уже думать нельзя, только чувствовать нутром. И эти образы вытаскивают нутро наружу и топчут его. Наутро я просыпался весь в слезах и испытывал самый настоящий ужас. В эти моменты ужаса хотелось расцарапать себе лицо, но я не стал. Я просто просыпался зарёванным, и через несколько часов жизнь входила в своё прежнее русло, то есть в никакое. Еще несколько дней, и я бы влез в петлю, но зацепиться было не за что, и присутствовал страх, и какое-то чувство незавершенности. В последнюю неделю на подушке появились следы липкой крови, у меня что-то лилось изо рта. Кровь была густая и пахла рыбой и протухшими яйцами. Я вытаскивал изо рта комки липкой, вязкой крови. Это было для меня настоящим потрясением, из-за чего молниеносно вылетел из кровати, настолько резко, что и сам этого не ожидал. Подобно внезапному выстрелу из ружья или туго натянутой пружины. Помчался к ванне, потом в туалет, а позже в аптеку. Это взбудоражило мой ум, встряхнуло меня, словно током по всему телу. Я зашевелился и принялся что-то с этим делать, что-то сделать со своей жизнью, но ничего не получалось. Всё валилось из рук, я хотел сделать одновременно всё, но не смог ничего. Позже я не смог в точности понять, с чего стоит начинать какие-то изменения, и опять впал в депрессию. Но недавнее происшествие заставило мозг мыслить, и после длительных исчислений я понял: мне нужен человек. Настоящий человек, не придуманные мною люди, с которыми я общался всё это время в квартире, представлял их существование возле себя, а настоящий человек. ЧЕ-ЛО-ВЕК! Да! Точно! Я опять оживился и перебирал в голове людей, которые бы мне могли помочь - и вот я на пути к дому Маши.

   Мой нрав, темперамент, максимализм упал до самого предела. Я ведь всегда был бойкий, ну знаете, мне человеку в лицо ударить ничего не стоило, вот абсолютно, а сейчас на лице никакой эмоции, маска покойника. Ко мне малолетки докопались и требовали деньги, но по моему виду было понятно, что денег нет, тогда попытались забрать сигареты и я отдал. Не все, конечно, но отдал. Не знаю, если бы все пытались забрать, что бы сделал, но… получилось вот так.

   
В моей голове не было четкого плана, за свои года я пришёл к мысли, что по плану не происходит никогда. Я что-то прокручивал, бормотал какие-то слова, которые должен был сказать Маше, но что по итогу получится, мне неясно.

   Электричка уже подъехала к станции, я схватил рюкзак, облезлую кепку и двинулся к ней. На улице была грязь, вязкая земля втягивала меня в себя и я как бы не прочь, но всё таки на полпути оставаться было как-то некрасиво. Мимо меня мелькали дома практически одинаковой убогости. На улице уже начинало темнеть, но еще было два часа до последней электрички и я думал, что Маша бы смогла успеть собраться за это время и мы бы двинулись обратно. К превеликому счастью, я нашёл её дом со стальным забором, срубленный большой пень и с красной цифрой 4. Да, всё как говорила Лиля, напротив посадки, а дальше сразу тропинка к лесу. Я покричал хозяевам, но никто не ответил, ничего не происходило, тогда я начал стучать по забору своим ключом. Получался звук, как от треугольника.*   На мой звон вышла женщина симпатичной наружности. Видно, что она была в молодости очень красива. Лицо, несмотря на возраст, мне нравилось. Уже угасло, но всё же оставались нотки женственности. По её лицу сразу понятно -- она мама Маши. Но женщина вместо радости, выразила недоумение, фыркнула и спряталась обратно в дом. Я стучал, но с каждым стуком мне становилось стыдно, неловко, и я понимал, что тут я никому не нужен. Внезапно произошёл какой-то разрыв шаблона.

*  Треугольник (музыкальный инструмент) Треуго;льник (итал. triangolo, англ. и фр. triangle, нем. Triangel) — ударный музыкальный инструмент в виде металлического прута (обычно из стали или алюминия), изогнутого в форме треугольника. Один из углов оставлен открытым (концы прута почти касаются).

   Еще на выходе из станции на меня что-то капало, но тогда я не интересовался, что именно, а сейчас ясно стал понимать: будет дождь и будет он большого размера. Мне не были рады, это уже понятно, но мне не совсем было ясно, от чего так произошло. Если Маши нет, а её мать на голову больная, то это одно, а если Маша есть и специально нащебетала своей матери, тогда что делать? Появляется вариант сделать заход через сестру, это сложно, но можно. В любом случае стоит возвращаться обратно, что я и сделал. На языке вертится слово «благополучно», но когда я осознал, что опоздал на последнюю электричку, на каких-то десять минут, я стал на против маленького вокзальчика и протянул тоненьким, жалобным голоском: «Н-у-у-у с-у-ка блять, ну почему именно со мной это всё происходит?» 

   «Паршивое, вязкое существо. Не человек вовсе, а набитый лопухом баран. Мне тошно от тебя, сволочь, насколько нужно быть идиотом, чтобы просрать абсолютно всё, до самых мельчайших деталей? Ну почему меня посадили именно сюда, именно к этому ****ату? Ты слышишь меня, скотина? Возвращайся обратно, выходи на улицы, лови попутки! Убирайся нахуй отсюда, твой исколотый мозг даже не способен не опоздать на электричку».

   А-а-а-а-а-а, как же болит голова, черт побери, она раскалывается, хватит, пошёл нахер!

   


       Голова кружилась, в глазах потемнело, я весь покраснел и вспотел. Попытался стянуть с себя куртку, но в бегунок залезла ткань и он заел, я попытался стянуть с себя через голову, но потные руки прилипли к куртке, я стал еще больше нервничать, и голова не проходила, она застряла в куртке, становилось душно и всё тело охватила новая волна паники и ужаса. Да сука, да снимайся же ты наконец!

   «Не способен, не смог, не получилось, неудачник, да что ты можешь? Тряпка, кретин, бестолочь, мразь!».

   Пчелы и мухи, меня окружил рой пчёл и мух, и куртка не слезает. Они жужжат у меня в ушах, часть из них попала в мозг, повсюду жужжащие мухи. Я стоял возле уже зелёной травы и упал, катался по земле. Куртка слезла, но пчелы не переставали жужжать и разъедать мозг. Больно, тошно, гадко, плохо. Помогите, помогите, кто-нибудь сделайте что-нибудь с этими мухами, что происходит, а-а-а-а-а-а-а! Барабаны начали стучать, тарелки создавали шум, белый шум появился в глазах, плечи приклеились к полу, я схожу с ума. Кажется, это происходит уже вечность, я пребываю в каком-то аду, стоп, черт, нет, так нельзя. «Возьми себя в руки, дерьма кусок, встань на ноги. Ты меня слышишь?»
 Мне нужно что-то с этим сделать, опять, опять барабаны и мухи, мне тошно. Нет, я смогу, нужно приложить лишь усилия, как и везде. Мало по малу, курочка по зёрнышку, нужно напрячь мозг и убрать мух, я знаю как. Нет, не получается. Ага, вот так, так отлично, получается, стоп, не туда. Опять, всё не то, сук-а-а-а-а-а-а!

   Через две точки невозврата у меня получилось, я пришёл в себя, остался легкий писк в ушах и маленькое головокружение. Солнце совсем зашло за тучи и если я ничего сейчас не сделаю, то так и останусь здесь сидеть, но оставаться здесь я не могу. Возможно, это был какой-то припадок, следовало еще с самого начала пойти к врачу, но я только долбил и плыл по течению. Ладно, Саша, не время на раздумья, сейчас нужно действовать чётко и ясно. Кто-то нам сказал, точнее мне, про какой-то дом. Давай попробуем побродить по местам, авось кто-то меня примет.

   Я плохо выглядел, дурно пах, и у меня уже не было шансов найти дом. Я ходил в каждый дом, стучался ко всем, но никто меня не хотел приютить. У меня есть деньги, но никто не хотел их брать, от меня отказались все, весь посёлок послал меня к чертовой бабушке. Нет, я ни к кому не ходил и никуда не стучался. Мне страшно и стыдно, я не знаю, что мне делать. Ноги несли меня куда-то сами, с каждым шагом я понимал, что ничего не найду и останусь спать на земле. Очень болят ноги, точнее ступни, последнее время почти не выходил из дома. №4, стальной забор, тропинка, сразу в лес. Ноги принесли меня к моей любимой, к моей женщине, к ней, не зря, не зря, но она меня не примет. Нет, так нельзя, я должен дать отпор всем этим обстоятельствам. Через полчаса совсем стемнеет, и я был обязан найти пристанище. Меня потянуло в левую сторону, где я увидел причудливый дом, с красным забором, будкой и двумя женщинами у крыльца. Я осторожно подошёл к ним, в голове проговаривал, что им сейчас скажу. Подхожу к ним, но они сами завели разговор. Одна была высокая и тощая, вторая маленькая и толстая. Она была, как шар для боулинга, в носу два отверстия, как раз для пальцев. На её теле висел развязанный фартук, на лице царили несколько сот желтоватых подбородков. Волосы с сединой на корнях, в правой руке был металлический тазик с какой-то жидкостью, от неё воняло дерьмом и еще чем-то. Вторая одета в длинные штаны, которые волочились настолько по земле, что не видно было обуви. Волосы коротко стрижены, а тело очень исхудавшее и груди там подавно не было. Да, я смотрю на груди старых, страшных женщин, а что? Если бы не голос тощей женщины, то я бы не сразу догадался, что она не мужчина. Они спросили, откуда я иду и чего мне надо. Тон голоса был не злой, но настороженный. Я начал говорить и случайно в разговоре махнул рукой в их сторону, чтоб показать, откуда шёл, а они, тем временем, в страхе дёрнулись от меня. Тогда я перестал говорить, и повисла пауза, и толстая предложила пройти в беседку и рассказать всё подробнее. Там атмосфера была куда проще, я сел в центр лавочки, хотя меня не приглашали и закурил их сигарету, хотя мне не предлагали. Зато после моей истории, которую я сделал куда более трагичной, предложили остаться на ночь. Предложение остаться не вызвало у меня никакой радости, так как я знал, меня точно пригласят. Пускай в голове диалоги не выстраиваются, но зато картина событий, которая мне выгоднее, выстраивается за так. А история вот какая: ездил на заработки с друзьями, на полпути к дому они меня обокрали, и вот я несколько суток блуждаю по окрестностям в надежде найти дорогу домой. У меня было несколько вариантов лжи, например, что бросила любимая, но не было бы возможности сохранить свои деньги. Толстая оказалась хозяйкой дома, живёт она с собаками, с мужем и сыном, но они уехали на заработки в соседний город, и она осталась сама по хозяйству. Внутри дом выглядел просторнее, чем снаружи. Побеленные стены и потолки, старая мебель, а воздух был пропитан протухшими овощами. Тётку звать Зоей, она накрыла стол и, пока я ел, рассказывала о своей жизни, а когда я зазевался, постелила на диване и молча ушла. Я умостился в кровати, закутался в одеяло и повернулся на спину. Из окна дул легкий ветер, а звезды буквально стучали мне в окно. И в этом положении я думал о сегодняшних событиях и обо всех вещах, которые следует совершить завтра. Сколько еще подлостей, колкостей и ненависти я должен причинить людям, чтоб наконец удовлетворить все свои потребности и обрести покой? На этой мысли я раззевался еще сильнее и впоследствии уснул.


№14. Не каждому дано гнилью быть

   Меня разбудило яркое солнце и лай собак за окном. В носу появился запах сырости, я повернулся на другой бок, но тут же почувствовал резкий укол. Пружина из кровати давила, что-то гремело на кухне, я не смог уснуть и поэтому встал на ноги. Сразу же кинулся за своими вещами, но их нигде не было. В недоумении укутался в красное покрывало с оленями и вышел из комнаты.

   Немного погодя, я очутился на кухне, где сразу же увидел свои вещи смятыми в синем тазике.
Бабка, а точнее Зоя, стояла у накрытого стола и что-то щебетала себе под нос.
— Скажите пожалуйста, а где же все мои вещи?
— А, проснулся? — Она нехотя сделала полуоборот в мою сторону. — Я все твои вещи постирала. Ну я по хате шла, ты храпел на всю Ивановскую, а вещи валялись под ногами. А я, вот ты знаешь, ну беспорядков отэтих не полюбляю. А они, мама дорогая, грязные, мятые и я постирала. А ты чего, хлопец, стоишь в дверях? Проходь, сидай, у мэнэ для тебя и вещички есь.
— Спасибо вам, конечно, а почему вы не спросили разрешения?
— Ээээ, ты, хлопец, не дури, ежли я грязь где увижу, сразу приберу. О-о-о, — она потянулась в передний карман засаленного фартука, — ось грощи твои у карманах я найшла. А ты говорил: ой титко, бедный, без грошей я.
Мне стало немного не по себе от этого, но я не растерялся:
— Ты не трожь мои вещи, бабка, ясно тебе сказал? Отдавай мне мои деньги. Стоп! Так тут же не все? Где остальное? Отдавай всё, я сказал! 
— Ишь ты какой, чего разорался то? Еще не успел прийти, а уже разорался на всю. Я тебе сейчас дам, у-у-у-ух, «отдавай мне!» говорит, неча зажимать деньги от добрых людей. Нам на харчи нужно. А ты чего беньки вытаращил свои? Мои совсем денег не приносят, надо ж как-то жить. – Потом она резко переменилась в лице и в позе и проговорила: «Ты присаживайся за стол, я же накрыла для тебя».
 Споры с этой тёткой не вызывали у меня никакого удовольствия, а даже наоборот. Что-то щемило внутри, глядя на то, как она изменилась в лице, когда я наорал. Чувство, словно пнуть ногой котёнка. Я послушно сел за стол и начал есть. Что уж говорить, еда оказалась действительно вкусной. Она пожарила грибы с картошкой, салом и луком, а близ тарелки стояла стопка и графин, на четверть заполненный водкой.
— Щипай щи, аж за ушами трещи. — И она загоготала на весь дом. Мне не часто приходилось встречаться с такими людьми, а еще реже я встречался с таким гоготом. Вообще, я думаю, людей можно распределять не только по расе или национальностям, а и по гоготу. Таких людей видно издалека. Это, как правило, тучные и глупые, но добрые люди. Я слышал такой смех только у соседей напротив, еще в детстве, и вот он сейчас.
— Та ты не стесняйся, хлопец, бери чарочку и пей до дна, но ты дюже не впывайса, а то нам еще роботу робыть.
— Какую еще работу?
— Как же какую, — она всплеснула руками, — по дому ведь, дров на баньку наколоть, прополоть, скотину накормыть.

   Вот сволочь старая, я ей что, кобыла, чтоб на мне пахать? Я сюда приехал дуру свою забрать, а не с этой бабкой нянчиться. Вот сейчас пойду, дуру свою заберу и домой поедем.  Нет, мне с этой полоумной ловить нечего. Но сперва нужно подождать, пока вещи высохнут. Я в шортах её мужа и в рубашке её сына. Боже, какая мерзость.
— Ладно, сделаю, но не всё сразу.
— Не всё, конечно, хлопец. Доедай и пойдем.

   Сперва я попытался наколоть дрова, но у меня долго ничего не получалось. То рукоятка топора натирала руку, то сам наконечник вылетал целых два раза. Я ей сказал, мол, сделай мне топор и я дальше буду рубить, а она расхохоталась и ушла. И я в непонятках колол дальше. Но колол – это сказано громко. Помимо всего прочего слепило солнце, было очень жарко. Хотелось пить, а тут и водка ударила в голову, появилась какая-то слабость. Пока пытался рубить дрова, попал себе по большому пальцу левой руки и оттуда сочилось немного крови. Перемотал на скорую какой-то более-менее чистой тряпкой, но бабке ничего не сказал, чтоб опять с меня не гоготала.

  Рубкой дров, как правило, всё не закончилось. Она заставила меня накормить свиней и курей, но я перевернул курам воду и рассыпал корм. Одна из свиней сбила меня с ног, я пошатнулся и разлил половину из кастрюли себе на ноги. Она это всё видела, но ничего мне не сказала. А дальше заставила полоть, порезать сухие ветки яблони ну и так далее, всё по списку. Время пролетело незаметно, я пообедал, вышел во двор, но тут уже всё стемнело.
 Я вернулся в дом, но там её уже не было. Плюхнулся на диван и стал размышлять на тему дальнейших действий. Планировал к Маше заскочить, точнее, хотя бы увидеть её, но было лень подниматься. Я сегодня так устал и тело ломило, а еще не был уверен, что Маша там, с семьей, но я не хотел верить в другой исход событий. Собачий вой за окном мешал мне вздремнуть, но не успел закрыть окно, как услышал шум в прихожей. Решил выйти посмотреть. Удивительно, как я хожу по этому дому, как я себя здесь чувствую. Здесь всего лишь один день, но складывается ощущение, что точно уже был. Планировка дома мне запомнилась сразу же, и я даже мог в голове отобразить все углы этого дома. Тетка стояла в дверях с вёдрами редиса, молодой картошки и прочими колхозными прелестями.
– Тетка, надо бы свиней накормить. Мне пойти?
– Ох, та сыды вже, работник. От тебя только больше шкоды. Хотя, ладненько хлопчик, сходи набери воды в дом и нагрей чаю, а я пойду кормить скотину.
Она даже не сказала мне, где стоит посуда и прочее, но откуда же я всё это знаю? Поразительное сходство.
– Ну шо, хлопец, сидай за стил, будемо пыты да граты у карты. Граешь?
– Ну играю, а во что будем?
– Давай в буру сыгранём.
– Что за бура? Не слышал про такую.
– Сча научим, гляды внематчено, мой меня научил. Сейчас только закурю и начнем.
– О, а вы курите?
– В хорошей компании, таки любо дорого. Ты тоже будешь? Но они крепкие, не для всяких тють.

   И мы начали играть, часы летели незаметно. Мы играли, курили и шутили. Удивительно, как действительно можно хорошо провести время с обычным человеком. С человеком, который не заканчивал никаких вузов, который не читал заумных книг, а она так вообще ничего не читала. Но, черт побери, действительно интересно. Так в чем же дело? В уме? Нет, она не умная. В красоте? Тут тоже мимо. Всё так сложно…
Мы наговорились, устали, но интерес к игре еще не пропал и после молчания, струшивая пепел в блюдце, она заговорила:
– Вот скажи мне, Сашка, чевой жизнь то такая сложная? Бывает, нет в жизни никакого счастья, вот чес слово. Скукота смертная, одиночество это сучье. Мои архаровцы уехали работать, а ни их, ни грошей нет. А тут внезапно ты нарисовался и уже лучше стало. Бывает, ничего нет и жить не хочется, а бывает – «Раз!» - и гарно так.
– А я тебе скажу, тётка. Вот философы говорят, что в жизни не важны деньги, чин или еще что. Они говорят, что важно то внутреннее состояние, та лёгкость, которую ты испытываешь за любимым делом. Но вся соль в том, чтоб это чувство ты ощущала как можно чаще, а всё плохое не замечать, не зацикливаться. Понимаешь?
– Молодцы твои философы, но вот как не зацикливаться то, хлопчик, колы хата рушиться, колы одиночество, колы скотина дохнет? А? Молчишь? А я тебе скажу, молочик: никак! – И она хлопнула по столу прям ладошкой, да с такой силой, что весь пепел с блюдца слетел. – Нет в этой жизни справедливости, но я одно поняла, хлопец, главное к людям по добру по здоровью. Если ты к ним с хлебом да с солью, то они с теплотой, а ежли ты, как паршивец, с людьми, то и они к тебе жопой.
 
   И мы с ней дальше заговорили, о смысле жизни, о радости и горе. Даже любовь со смертью затронули, но время умчалось слишком далеко и нам пришлось разойтись. По дороге в кровать я думал о многом, что она мне сказала, и даже сделал кое-какие выводы.
 
   Незаметно пролетела неделя. После того ада, в котором я побывал последний год, эта неделя для меня показалась отдушиной. Я так это всё полюбил: солнце, природу, животных, даже работать по дому. Но к Маше я так и не заходил, не знаю от чего это было. То ли я ждал, чтоб она сама меня нашла, то ли я просто не хотел лишний раз разочаровываться.

   А вчера вечером мы напились с ней. Напились, право слово, до самых чертиков, но всё полюбовно как-то вышло. Она нашла хрен знает где гитару, а я давным-давно лабал ну и начал мелодию наигрывать, так, для успокоения души. А она мне заладила – «спой да спой». И с каждой стопкой я всё больше и больше хотел спеть и-и-и-и… спел!

  Долго шли зноем, морозами,
Всё снесли и остались вольными,
Жрали снег с кашею берёзовой
И росли вровень с колокольнями.

Если плач – не жалели соли мы,
Если пир – сахарного пряника.
Звонари чёрными мозолями
Рвали нерв медного динамика.

Но с каждым днём времена меняются.
Купола растеряли золото.
Звонари по миру слоняются.
Колокола сбиты и расколоты.

Что же теперь ходим круг да около
На своём поле, как подпольщики?
Если нам не отлили колокол,
Значит, здесь время колокольчиков.*
*  А. Башлачев «Время колокольчиков» Весь стих можете найти в интернете, а еще лучше видео посмотреть.


   Когда я закончил, она плакала, да и я плакал. Пальцы, кстати, до крови стёр, но оно того стоило.

№15. Я просто хотел быть любим

   Сегодня в обед я полол грядки и выбежал во двор из-за аномального крика у соседей. Как оказалось, крик был у Маши. Зная её характер, скорее всего она же его и спровоцировала. Я, недолго думая, бросил тяпку в землю и побежал к её дому. Что происходило в моей голове, глазами не увидеть, мозгами не понять. Я мчался, будто потерявшееся дитя к вновь обретённой матери. Я тянулся, словно котёнок, по случайности отлипнувший от материнской груди. Я не думал ни о том, что я буду говорить, ни о том, как я выгляжу. Я лишь сокращал дистанцию к своей цели.
Но я не побежал впритык к ней, не смог, остановился, как вкопанный. Столбом стоял и смотрел, но, главное, я видел, боже, какое чудо это ¬– видеть! Она была такая красивая, личико красное, вся такая взбудораженная. Тело стройное и мило глазу, не как раньше, когда она была словно кощей, исхудалое до костей. Сейчас волосы стали такими длинными и такими красивыми.

   Я стоял до бесконечности, совершенно потерянный и явно с глупым выражениям лица. Пока стоял, слушал очень грубые слова капустняка, он корил меня во всем, на чем свет стоит, но я его не слушал, ведь и сам себя клевал. Что и говорить, я ведь действительно такой весь из себя тряпка, что даже стыдно, перед единственным мне милым человеком стыдно, до какой же степени стыдно. До мерзости стыдно и … и противно. Перед собой противно за малодушие, за слабость. Какой же тряпка и подлец. Ах, как я был хорош тогда с ней, петушиный хвост распустил и ходил туда-сюда, весь из себя важный, а сейчас совсем расклеился, потерялся. Бог знает где и с кем живу и черт пойми, что тут делаю. Сколько я уже тут живу, ничего не знаю и дни не считаю. В какой-то глуши самогон с бабкой хлыщу и в карты играю, и то не каждый день. Дерьмо, вокруг одно дерьмо. Нет никакого счастья и любви в этом мире, всё это для героев бульварных романчиков. В жизни только дерьмо, одно дерьмо и боль. Хотя, ну ведь не всегда так, бывает, что-то меняется, и чувствуешь, что вот на лад всё мало по малу, а потом: РАЗ - и ты опять в дерьме.

   Я ушёл в дом, голова кипела и сам я был на взводе не из-за того, что её увидел, а из-за своей трусости. Выпил водки, немного успокоился и походил по дому.

   Ах, какое солнце яркое на небе и деревья такие красивые и ярко-зелёные, важно покачиваются и птицы какие! Какие же у нас на земле птицы красивые и чирикают так звонко и вообще! И как хорошо, когда это всё соединяется с человеческим сердцем и когда сердце это, маленький комочек чего-то, словно сосуд, когда он наполняется любовью. И, что самое интересное, когда любовь эта не едкая и горькая, а нежная и сладкая. И в сердце она не на миг там, не на день, а на всю жизнь, когда силы находишь в себе, чтоб с любовью своей обойтись красиво. Не обронить единственное дорогое, что есть в этом мире. И я сейчас говорю не о любви к женщине, а о любви в целом. К камушку, к песчинке, к солнышку. И когда любовь эта всюду: и в погоде, и в сердце, и в жизни, тогда и человек, разве человек этот способен на какие-то мерзости и гнусности? Обидеть, разбить али поломать что? И я понял: вот что нам нужно. Не заставлять себя мириться, не подойти и обнять любимого человека, не извиняться там за какой прокол или еще что, а главное: полюбить и любовь эту удержать в сердце навеки, а без этого умения нет жизни.
А я свою любовь не удержал, не смог я её сберечь. Я любовь разбил об землю и долго и упорно разбивал самые мелкие осколки, а она обиделась и ушла. Моя любовь.

   Пока я об этом всем думал, у меня в душе образовалась какая-то не пустота, а наоборот, тяжесть. И она, видимо, так меня переполнила, что я, словно сомнамбула, ходил по двору с дикими глазами и слезами на щеках. Меня таким остановила тётка, прям за руку схватила, но внимания не обратил, а она, женщина крупных размеров, как схватит меня за грудки, испуганная такая, а я гляжу на неё и думаю: вот что ты понимаешь то, бабка, что ты то можешь понимать? Разве понимаешь ты душу мою, как больно, как вот тут больно прям в сердце что-то торчит и больно, и страшно.
 
   Но она всё понимала...

   Я успокоился, какое-то время еще посидел. Сел прям на порог возле дома, и она рядом присела, молча подумал о насущном и рассказал ей всё. Рассказал ей всё с самого начала. Что-то она не понимала совсем, вот в голове её не укладывалось: ей казались простые вещи такими сложными и непонятными, что я поначалу думал - она шутит. А сложные вещи - почему я не поехал за ней и всё, что в детстве моём было – показались, наоборот, лёгкими вещами, и тогда я вовсе переменил все свои мысли об этой женщине. И мне стало так горько, как я её за дуру держал и всерьёз не воспринимал. Не нужно человеку докторскую степень получать, чтоб всем сердцем человеческую душу полюбить. И тогда я обнял её, обнял за её массивную спину, еле-еле обхватил эти громоздкие плечи, опер об них голову и застыл. Спустя какое-то время она рассказала всё о Маше.

   Оказалось, она знает тут всё, не только о своих старых соседях, но и о новых. Она мне рассказала за парня, который тут к ней ходит, и где она работает, и что даже она там перестала работать, но самое главное, она рассказала про лес. Она сказала, что девка эта ходит постоянно в лес и гуляет там постоянно, и у меня в голове родился план, как с ней помириться. Лес я всегда любил и он меня успокаивал, по-настоящему успокаивал, и я так его любил, и сейчас, наверное, люблю. Там то мы с ней и поговорим, подумал я.
 
   Конечно, загвоздка была с её каким-то там парнем, мне так неприятно было узнать про него, и я места себе не находил, несколько дней размышлял, как мне с ним поступить. Как с ней поступить - это я понял ещё тогда, когда мне тётка всё про неё рассказала, а вот как с ним поступать? Подраться ради неё? Разбить ему лицо? Так разве это правильно, разве так люди поступают? А если от этого у меня вообще шансов не будет, вот вообще никаких не будет? Ни одного даже маленького шансика, что тогда?
И тогда я понял: нет смысла драться ради любви своей, это как драться с другим родителем ради своего ребёнка за его любовь. Если оно твоё, то это должны чувствовать оба человека, но, конечно, в ней нужно разбудить эти чувства. Я для себя уже точно понял, что я - как разбитая и херово склеенная ваза без Маши. И только она склеит меня заново.
Я был абсолютно истощен, до самого человеческого предела в этом плане. Подкашивались и дрожали коленки, в голову влетало невероятное количество поразительных мыслей, какой-то абсурдности, бреда. Я сел на пень и пытался выстроить всю картину целиком, то бишь по полочкам её разобрать, но ничего не получалось. В голове крутились две фразы: «Я могу» и «Я не имею права». Классик Достоевский верно писал про «право имеющий». За всё это время она в моей голове стала и другом, и врагом. И любящей женщиной и наоборот.

   У меня была начитанная бабушка и в своё время читала мне порой интереснейшие вещи. Вспомнилась фраза какого-то французского то ли писателя, то ли философа и там была фраза, что люди знают все свои чувства, но они не знают лишь их глубины. Сейчас я понял эту фразу и она показалась мне очень правдивой, ведь я понимаю свои чувства и их много, но какая из них мысль настоящая, а какая мимолётная – это определить сложно. Из-за угла появился её силуэт, но я уже до этого силуэта знал, что она вот сейчас придёт. И она пришла, правда, не ко мне. Уже стемнело и я в сумерках где-то за деревом и со стороны наблюдал, как она заходила в дом. Не успела грохнуть калитка, как она уже забежала в дом, будто бы от кого-то убегая. Я тихо подошёл к калитке и решил постучать, но я стоял. Опять хаос возник в моей голове, но я себя как-то быстро успокоил, посчитал до десяти и всё в этом духе и решился всё же постучаться. Собрался с духом и… ушёл обратно к тётке.
 
   Она была понурая, очень грустно ей, видимо, было от этого. Мы с ней молчали, я достал её самогон из ящика и налил стакан, выпил. Налил еще, выпил. Она не сказала ни слова. Налил еще стакан и выпил. Почувствовал расслабленность и теплоту внутри, сел на кресло и уснул.
Проснулся среди ночи, она накрыла меня покрывалом. Я скинул его с себя и вышел на улицу, посидел, покурил. Встал. Сел. Походил по огороду, уже был рассвет, слышно пение птиц, холодно. Вышел на улицу и побродил по посёлку.

   Одиночество. Что такое одиночество? Нужно ли оно человеку? Говорят, человеку нужен человек. Но всегда ли это так? Есть ли люди, которым вовсе не нужны люди? Что даёт нам компания? А одиночество? Последнее время я был один и только один, поэтому точно знал, что одиночество даёт спокойствие и расслабление, также трезвость ума. Мне не хотелось быть одному, но и еще не хотелось быть в чьих-то руках и зависеть от кого-то. Довериться, чтоб потом жалеть. Наверное, так хочется каждому человеку, но все в любом случае находят себе пару. Я не мог ответить точно ни на один вопрос, как и разобраться во всех своих чувствах в тот вечер, да и вообще, за последнее время. Я ощущал, что приближается какой-то конец, крах личности что ли. Хотя, крах личности может быть у личности. А я что такое?
Но на один вопрос я всё-таки мог себе ответить: мне нужна любовь. Да, именно. Я просто хотел быть любим, я просто хотел быть любим и любить. Это так банально и в то же время так сложно. Если бы обо мне написали сказку, то там был бы главный герой, который надевал разные маски каждый день. Это была скучная сказка, она бы называлась «Разбитая ваза по имени Саша». Но, чтобы что-то получилось, тебе нужно попытаться, а я не пытался быть человеком. Наверное, всю жизнь я думал, что человека я должен был обрести или вдруг там внезапно какой-то свет окружит меня, спустится человек и скажет: «Саша-Сашенька, шел бы ты туда и получил бы это». Но никакого света не было, и никто никуда не спускался. Спускался только я по социальной, и не только, лестнице. Наверное, мне нужно было не искать выходы или ждать какого-то знака, а делать из себя человека, хотя бы попытаться создать из себя личность, а не то, кем я становлюсь сейчас. Ведь я не совсем уже ребёнок, но не могу ясно себе ответить: кто я такой? По какому я иду пути? Что я принёс в этот мир и вообще принесу ли? Что вообще есть этот мир? Наверное, нормальные люди задумываются об этом часто, но я по-настоящему впервые. Главное – не остановиться и не упасть, а сделать что-то и желательно сейчас.

   Пока я находился в раздумьях, не заметил, как уже почти утро, и я сделал круг вокруг улиц и пришёл туда, откуда начинал. Как символично, в своей жизни я делаю это постоянно. Уходить в дом я не хотел, он бы меня встретил водкой или тоской. Еще хуже, когда и тем, и тем. Ноги понесли в лес. В начале леса начинал понемногу понимать, почему он описывается в разных книгах или в песнях поётся. Я человек не шибко читающий, но знаю и слышал многое о лесе и разные поверья знаю. В лесу становилось легче дышать, но груз последних событий тянул меня назад. «Куда назад? В землю?» – В землю. – Ответил я самому себе. Или это ответил я капустняку или это говорит со мной лес? А еще лес плачет и зовёт меня куда-то. Закрути меня в свои ветви, тихий лес! Сырая земля и тихий лес – вот она, отличная смерть. Сейчас лягу на землю и буду лежать, пока не умру. Вот буду лежать и ждать смерти и никто меня не найдёт, никогда. И я сам себя не найду.

   С каждым шагом плач становился реальнее и конкретнее, и я увидел знакомый силуэт. Боже, это ведь Маша. Я стоял и смотрел, как плачет Маша, сидя на земле, опираясь о кусок поваленного дуба. Я медленно подходил к ней, как хищник к своей жертве, но это лишь метафора. На самом деле я трусил, но полз, как гадюка. Её красивое белое платьице стало серым, белые туфельки были в грязи и сама она выглядела печальной и скованной.
— Остановись. – Тихо сказала она. 

№16. Не нужно спать в эту ночь, а нужно выкинуть прочь всё, что могло мешать

   Толпа людей в белых мантиях вокруг костра стоят под цветущим каштаном, громко ропщут о чем-то и быстро уходят прочь. Нарисованные гуашью лица на небе стекают красной краской на горизонт. Я начинаю бежать вверх.
С фонтана, в форме глаз, выливаются слёзы в громоздкие и кривые кувшины. Скошенная мглой земля простирает свои объятия навстречу пустоте. Цокот копыт, сопровождаясь ржанием, пролетает в небе надо мной. Уступая лишь звездам и Луне. Песок напоминает золото, уткнувшись в него руками, я рыдаю. Пытаюсь руками соскребсти себе в карманы, набить их до самого верха золотистым песком. Когда головы зацокали языками, у меня заболели глаза. Веки опустились, и я не мог их разомкнуть. Вокруг нависла густая пыль, непроходимая пыль. Я устал, я так устал бежать. Но нужно разомкнуть, я обязан разомкнуть глаза. Я кричу.
 
   Боже, это был сон. Когда я открыл глаза в этом мотеле, стены начали дрожать, а на потолках, на миг появились лица людей. Было очень страшно не от лиц, а из-за того, что это никак не прекращается и никогда не прекратится.
 
   Один философ задавался вопросом, стоит ли жизнь, чтоб её прожить. Меня качает, словно разбитую лодку во время шторма из стороны в сторону, но с каждым разом, выравнивая крен, моё мнение усиливается, преобразовывается и получает форму чего-то обычного и вполне ясного. Возможно, жизнь и не стоит того, чтоб её прожить, но сейчас это не имеет никакого значения, потому что я, наконец, вернул себе любимую. Моя жизнь обрела что-то вполне знакомое и конкретное. Я стал чувствовать себя другим, самим собой. Я стал тем, кого давно уже потерял. Мы с Машей обрели друг друга. В тот вечер, усевшись в лесу на пеньке, мы объединились в одно целое. В вечный комок любви. Мы не говорили практически ни о чем, всё не имело никакого смысла. Ситуация, вся та атмосфера, делала всё за нас. Мы такие молодые и такие настоящие, это было прекрасно. Впрочем, сейчас всё так же хорошо. Но я устал, единственное, что во мне осталось, так это усталость. Я устал двигаться, устал говорить, устал молчать. Устал думать и не думать одновременно. Я так хочу жить и находиться рядом с ней, но я не хочу существовать. Мне страшно от того, что меня ждёт потом. Мне всё кажется, что какие-то сложные вещи нависли надо мной и что с этим делать, я не знаю. Сунувшись головой между подушек, я смотрю в телевизор, по нему идёт какая-то муть. Там радуются люди, а я хочу упасть пластом на пол, чтоб лежать еще сильнее.
Мы с Машей наконец-то объединили свои силы и создали прочный союз для успешных дел. Проще говоря, у нас, когда мы вместе -  всё начало получаться, в отличии от того, когда мы существовали по отдельности.

   Я попрощался с тёткой, она с мамой, и мы двинулись в путь. Денег у нас совсем не было, мы пытались словить попутку, но все нам отказывали. Тогда мы пошли на хитрость, я ушёл в кусты, а Маша сняла кофту и в полуголом виде ловила попутки. Ей недолго пришлось стоять, и она быстро села в машину, не успела та тронуться, как я залетел в салон. Видели бы вы беньки того водилы, у него всё внутри оборвалось. Моя кокетка перестала играть роль покорной служанки и стала собой. В общем, Вы познакомились с Машей и Вы знаете, какой она бывает на самом деле. Только я её могу терпеть, оттого, что люблю. Водителю было по пути; так как мы не держали определённого курса, мы просто хотели уехать прочь. Какое-то время мы молчали, но обстановка разряжалась с помощью моих дебильных анекдотов. Водитель был не особо смышлён, поэтому они ему очень понравились, и порой он так рыготал, что еле руль удерживал. Втроём мчались по трассе всё с большей скоростью, пока нас не стопнули гаишники. Как правило, они сидели в кустах и вовремя выползли за добычей. Я так же существенно выиграл в этой ситуации. Мент подошёл, начал на мозги капать, позже водила вышел, а через какое-то время прошёл с ним в машину. Это было для него неожиданностью, поэтому он успел только вытащить документы с бардачка, а его барсетка осталась лежать недалеко от меня. Мы её схватили и начали бежать, благо поле небольшое, дальше лесок и новая трасса. Машуле стало его жалко и она на выходе оставила водиле трофей – свои розовые трусики. В барсетке я обнаружил вполне сносную мобилу и несколько купюр, они помогли нам продержаться несколько суток. Мы хотели сработать по той же схеме, чтоб Маша сняла кофту, но следующий водила остановился быстро и сразу решился нас подвезти. Это оказался хороший мужичок лет пятидесяти на разваленном опеле. Заднее сидение автомобиля Маше пришлось делить с мешками картошки, а я уселся опять на переднее сидение и травил байки. К сожалению, ему пришлось останавливаться, ну а мы держали путь дальше, на север. Уже совсем стемнело и мы морально готовились бродить пешком либо же спать на земле, как тут нас подобрал еще один мужик. Он оказался полнейшей сукой, заигрывал прям при мне с моей девушкой, что-то намекал ей, пока я не клепанул ему в рыло на заправке, когда он совсем уже перешёл черту и начал её лапать. Это было плохим исходом, я напугал её своей злостью, но не мог иначе. Пока это мурло умывалось юшкой, мы схватили вещи и пошли в ближайший мотель, где я сейчас и лежу. Но это не всё, мы заплатили за неделю и пошли обустраиваться. Но пока возились с вещами, кто-то украл ту барсетку, которую я спёр. Там как раз осталась часть ворованных денег, а другую часть я переложил в карман куртки. Мы оставили проблемы на завтра; несмотря на тяжелый день, мы отлично провели ту ночь. Пока Маша планировала, где она своими методами будет доставать бабки, я решил поступать по старинке. Накинул на голову капюшон и ходил по заправкам и стоянкам в поиске добычи и удача мне улыбнулась. Какой-то лох оставил в машине сумку. Я разбил стекло и, бинго, несколько дней существования нам обеспеченны плюс я сдал мобилу в ломбард. В ту же самую ночь раздобыл немного дозы и мы отлично оттянулись с любимой в клоповнике.

   Как-то раз утром Маша лежала у меня на плече и мы заговорили с ней об очень неприятной для нас теме.
— Машуль, скажи, вот что тебя пугает?
— Что ты имеешь ввиду? Пугает как привидение или ты о страхах?
— О страхах. Чего ты именно боишься? Ну там, что вот гложет по-настоящему тебя? — она немного призадумалась, поэтому я начал: — Ну ладно, я начну, вот меня очень пугает неизведанность. Это так сильно гложет меня. Если бы я знал, что со мной будет через год, если бы я увидел все неудачи, которые бы преследовали меня, я бы точно что-то сделал с собой.
— Саша, опять ты о своих глупостях говоришь. — Маша начинает злиться.
— Нет, Маш, это не глупости, это действительно меня тревожит.
— Скажи, вот ты сейчас хочешь об этом поговорить? Утром?
— Какая разница, утром, днём или вечером? От этого не убежать никуда. — Немного погодя я продолжил, — вот знаешь, иногда я начинаю о чем-то задумываться, о чем-то маленьком и оно разрастается с каждым разом всё шире и шире, и порой мне становится так …
— Саша, хватит меня пугать и накручивать с утра пораньше. Ты можешь конкретно сказать? К чему ты клонишь? — Я выпрыгнул из кровати, взялся за сигареты и пошёл в туалет. Через десять минут вернулся и, собравшись с мыслями, вновь продолжил диалог:
— Меня гложет неизведанность. Я не знаю что будет дальше.
— Так никто ведь не знает что будет …
— Нет, подожди, не перебивай. Не в этом суть, да, для всех это загадка, но вот скажи мне, что ты видишь в будущем? Видишь ли ты нас вместе? — Она замешкалась, — Ну чего молчишь?
— Потому что вопросы дурацкие, вот и молчу. Да, вижу конечно, а ты видишь?
— Врёшь ты всё, не видишь, если бы видела – сразу бы сказала. Но и я не вижу, более того, я не знаю, что мы будем делать через неделю. Да черт возьми, я не знаю что будет через час, всё очень сложно. — Она обняла меня за плечи и говорила много успокаивающих слов. Они подействовали, но ненадолго, и через несколько часов, вновь наедине с самим собой эти мысли, словно черви, вырвались наружу.

   Я отошёл поссать, но была открытая местность и я не мог найти подходящего места. Решил пойти во дворы за гаражи. Когда выходил из гаражей, то увидел своего знакомого Виталика. Он приехал на своём жигулёнке и пошёл в ларёк за пивом. Недолго думая, я побежал за ним. Виталик был худым, двадцати семилетним мужиком, у которого всё лицо изрезано за долги в 90-х.
— Здаров, Виталя, — хлопая его по правому плечу, пока он поворачивается, я оказываюсь с левой стороны, — давно не виделись, чувак, как ты там? — Секунд пять он пырил в меня своими глазницами, пока не расплылся в улыбке.
— А-а-а-а, Санёк, братан, здоров-здоров, очень рад видеть тебя. Я думал, ты сидишь.
— О чем ты, Виталя, может на солнышке перегрелся? — Мы пошли медленно в сторону ларька.
— Ты че, братан, все же твои кореша сидят за ограбление, они по всему району от ментов скрывались, пока их Наташка не сдала своему братцу – менту, — он остановил шаг, повернул голову и вытянулся в лице, — ты чё, реально ни о чем не знал? Ты же с ними вроде был? — Я не знал, что ему сказать. Правду, как меня решили кинуть? Так он не поверит. Наплести лапшу на уши, тоже не пройдёт. Решил пока оттянуть время, тем более что стало очень интересно, всех ли повязали: — Слышь, а Костика повязали то?
— Какого Костика?
— Понятно, проехали. Ладно, а Хитрого то? Его повязали?
— А кореш твой успел отмазаться через свои какие-то связи.
— Вот сука, ну неудивительно, эта скотина и без мыла в жопу влезет. Вот уж, везде соскакивает. — Мы потоптались на одном месте какое-то время, я принял решение совместить правду с ложью и выдал: — Да, Виталь, есть одна история, о которой я должен тебе рассказать. Давай по бокалу закажем и я тебе всё выложу.
Попивая холодненькое тёмное, я ему говорю: — Да пацаны решили ограбление намутить и меня запрягли порешать одни дела с дедом в ювелирке, ну я не рассчитал, ну ты же меня знаешь, и тот мужик ментов вызвал. Мы и дали по газам кто куда, я сразу сел на ближайший автобус и поехал куда глаза глядят, сейчас с Машкой думаем, куда податься, а пацаны там остались, видимо думали пересидеть, да не вышло.
 
   Мы еще с ним поговорили, он мне о моих бывших друзьях рассказал, немного о себе, о своей жизни, говорит, сын родился, и он устроился на новую работу. Сейчас ездит по областям и они какие-то дела мутят через подставную фирму, я не совсем разобрался, да и не нужны мне такие подробности.
Оказалось, что он сейчас едет на север, почти конец страны. Сам предложил довезти нас с Машей, я начал возражать, но он сам начал уговаривать меня, сказал, что может работу дать, и я согласился. Уже через два часа мы грузились в машину, грузили и вещи.


 №17 Это только начало

   


В общем и целом — у нас всё клёво. Я сейчас зарабатываю нормально, Машулик тоже работает. Мы приехали и сразу Виталя нашёл нам хату, такую небольшую, однокомнатную, но нам то сойдёт. Говорит, что у меня рожа бандитская, они меня со своим подельником приодели в более-менее гангстерский прикид и отправили с собой. Моя задача была проста – молча стоять и делать злобное выражение лица, и я с этим успешно справлялся. Мы ездили по фирмам, они давали какие-то бумажки, но иногда пузатенькие мужички с сумочками отказывались подписывать и тогда мне нужно было злиться. Я злился, один раз ручку сломал об голову одной детины в трусах с лямками. У нас был случай, что мы загремели к одному мужичку, который, как я понимаю, не делал откат главе района. Сигнализацию сняли, зашли, а там такая комичная ситуация. Сидит он, а у него на коленях две ****и. А он пузатый, в белой футболке и с лямками. Зачем эти лямки – не понятно, но было очень смешно его видеть. Он такой уже лысоватый, глазки маленькие, свиные и глубоко посажены, а лицо наполнено ужасом. Бабы начали верещать, ну я подбежал, одну за патлы и на пол кинул, а жирдяя схватил за оставшиеся волосы и голову опрокинул назад, а правой рукой ему в кадык ёбнул, тот аж хрюкнул от боли. Ну и потом, в ходе дела, я его дорогой ручкой, позолоченной игрался, и он там на кого-то разозлился, крикнул, ну а я чмякнул ему этой ручкой прям в затылок. У него кровь смачно хлынула и потекла по лицу, белую майку замазала и диван кожаный.

   Ну а моя Машка у них там какой-то секретуткой устроилась, всё было у нас отлично. Три месяца мы так прожили, почти не ссорились. Я даже ничего такого не принимал, ну шишки покуривал и пивко пил, такое, чисто на раслабончике вытянул. Время текло, но жизнь останавливалась. Если раньше всё происходило как-то насыщенно, то сейчас всё принимало форму удручённой обыденности. Даже на работе не происходило ничего веселого, а что меня веселило - снова превратилось в обыденность.  Не хотелось делать ничего и интерес в целом ко всему пропадал. Мне становилось страшно и страх этот усиливался с каждым днём. В какой-то момент я понимал, что моя жизнь зацикливалась на страхе неизбежности. Из-за этого страха я весь извивался и мучился. И когда это чувство более-менее покидало меня, я обретал новое чувство – это чувство отвращения к себе и в принципе к человеческой природе. Я по жизни бегающий человек. Я не из тех, кто может сидеть на одном месте. Социум – это моё всё и я там как рыба в воде, однако я испытывал чудовищный дискомфорт из-за своего неодиночества. Я хотел быть один и быть любим, но при этом рядом с возлюбленной. И вот любимая есть, и я образумился вроде бы, и всё, только живи и радуйся. Но радости не было. Всё, что происходило, можно было описать словом «нормально». Нормально проснулся, нормально поел, нормально пошёл на работу. Нормально поработал, нормально вернулся домой, нормально поужинал, нормально посмотрел телевизор, нормально лёг спать. Нормально и больше никак. При всём этом я постоянно занимался самобичеванием. Я корил себя за всё и, наверное, не успел или не хотел обращать внимание на своё окружение. Моя жизнь была хороша для любого, но не для меня. Чего же мне не хватает? Я постоянно задавался этим вопросом. Все мои внутренние конфликты вытесняла одна, самая большая проблема. Что будет дальше? Маша это понимала. Как-то раз я пришёл грустный домой, сел за стол на кухне и принялся есть с угрюмым лицом.
— Саш, что опять с тобой происходит? Почему ты с таким угрюмым лицом?
— Ангелочек, не хочу тебя грузить всеми этими вещами. Я думаю о всяком постоянно и не хотел бы, чтобы и ты тоже травила жизнь этими мыслями.
— Но, Саша, — она поднялась, — ты – это моя жизнь. Когда ты ходишь подавленный, я тоже подавлена, понимаешь? Мы ведь с тобой, как одно целое. Ну ладно, не хочешь – не говори, но я теперь тоже подавлена из-за тебя. Ну, чего ты молчишь опять? Так не честно! Рассказывай, что с тобой происходит? — Она поднялась и ушла из комнаты, потом, собравшись с мыслями, вернулась и села возле меня.
— Если ты мне не расскажешь что с тобой, я не буду тебе ничего делать. По утрам никто не будет тебе готовить еду и собирать тоже не буду. Будешь сам всё.
— Хорошо, я буду всё делать сам, без проблем.
— Так, нет, не будешь. Всё, хватит, отдай. — Она забрала у меня вилку. — Ты не будешь есть, ясно тебе? Всё, пока не скажешь мне, в чем дело, то вилку не получишь.
— Маша, ты совсем с ума сошла!? Дай мне поесть, черт побери, я голодный!
— Ты не голодный, а дурной. Ой, короче, делай что хочешь. — Она надула губки и злая убежала в комнату. Я еще более расстроенный доел и пошёл в комнату.
— Хорошо, я тебе всё скажу. Мою жизнь охватывает ужас за всё, что меня ждёт. Я так хочу, чтобы всё было хорошо. Я жду этого, я этого требую и я всё делаю для этого, ты ведь знаешь!
— Тише-тише, дорогой. Я знаю, знаю. — Маша погладила меня по руке. — Не стоит так расстраиваться, мой милый мальчик. Ты ведь знаешь, что я всегда с тобой и всегда готова тебя выслушать. Но я не понимаю, чего ты именно боишься …
— Всего, Маша! Все-го. Я боюсь и мне от этого так сложно, что в моей жизни еще будет так много горя, так много слёз…
— Но и в твоей жизни также будет много хорошего. У тебя есть я, у нас есть работа и дом. Мы живём вместе, что в этом плохого?
— Всё отлично, Маш, но я боюсь, что у меня это заберут.
— Но кто может у нас это забрать?
— Я сам, Маша. Я сам. — Я поднялся с кровати и ушёл на балкон курить. Когда я докурил, то вернулся в комнату, оперся рукой о стенку и продолжил:
— Вот когда я был маленький, то ходил в садик, как все дети, потом ходил в школу и всё это время думал, что моя жизнь будет очень хорошая. Мне не верилось, что я буду большим и в костюме, и с папками. Но я при этом был уверен, что я буду успешным и умным, и богатым. И что я буду делать всё то, что мне запрещали. Я буду самодостаточен и всё в этом духе. Я и не мог даже предполагать, что я буду просыпаться где-то в земле, что я буду колоться в каких-то конченых местах. Что я буду так сильно страдать. Понимаешь меня? Именно страдать.
— Саш, я вот правда тебя не понимаю. Ну да, ты не мог предугадать, что будет дальше и будущее рисовал красочным и интересным. Было бы странно, если бы ты в своём маленьком возрасте рисовал жизнь серыми красками. Но жизнь твоя и ты ею управляешь здесь и сейчас. Никто не мешает тебе зажить как король. Тем более, что королева у тебя уже есть.
— Мне не до шуток, Машуль. Я всё прекрасно понимаю, правда, поверь мне, но всё равно это чувство неизведанности меня гложет. Я не знаю, сколько мне осталось жить и какой будет эта жизнь. Сколько будет всех этих проблем, на которые я не могу повлиять. Это разрывает меня в клочья. Каждый раз, когда я занимаюсь чем-то нелюбимым, я задумываюсь. Неужели я вот лежал, думал, гулял, ел, спал и после этого всего обыденного буду делать вот это и это. Мог ли я это предполагать? А если бы мог, то как бы я повлиял и влиял ли я вообще? — Она не знала что сказать и молчала, и уже я молчал. Я запутался в своих словах и объяснениях, а она так отчаянно хотела меня понять и помочь.
— Саша, — в конце концов сказала она, — но жизнь хороша тем, что мы не знаем, что будет дальше. В этом её плюс, что неизведанное даёт больше радости. Допустим, вот знал бы ты, что в будущем выиграешь деньги. Как бы ты жил? А как бы ты отреагировал на выигрыш, если бы заранее знал про него? Но радость это одна сторона монеты. А как бы ты просыпался каждый день, если бы знал, что скончаешься от передоза? Радовался бы ты? Я думаю, нет, и в этом плюс. Просто не зацикливайся на плохом, а только на хорошем и живи этими моментами. Ведь неизведанное – плюс, а не минус.
— Только не для меня, дорогая, только не для меня. — И я ушёл из комнаты.

   В какой-то момент, даже и не помню, когда именно, но помню, что мы лежали с Машей и втыкали в какой-то тупой фильм или передачу, и она мне заявляет:
— Слушай, а давай упоремся, как в былые времена?
— Ого, давай, — говорю я, — а чем?
— Блин, не знаю. Давай чем-то недорогим, но клёвым. И невредным.
— То есть ничем, что ли?
— Ну почему ничем. Чем-нибудь давай, что достать можешь?
— Блин, Маш, да всё как бы могу. Забыла, где мы живём?
— О, слушай, давай НДС? Всегда, вот всю жизнь хотела упороться им.
— А давай. И, кстати говоря, это же чистый галлюциноген. Я в одной книжке читал, что от него вообще никакого вреда.
— Ну вот, всё супер. А сколько марок там будет? Только чтоб не много.
— Тундрёнок мой, не зацикливайся на этом. Возьму так, чтобы нам хватило.
— Ладно, давай тогда на днях, вот только не знаю, когда. Давай в пятницу, может?
— В пятницу не могу, у меня работа. Давай в субботу?
— В субботу я хотела уборку затеять, а потом у меня маникюр, и я там с девочкой одной хотела встретиться. Давай в воскресенье?
— Давай в воскресенье. Воскреснем из пепла в воскресенье. Наконец-то что-то интересное будет в этой ****ой жизни.

   И вот в воскресенье мы начали пить. Выпили буквально по литрушке пива и уселись опять залипать в телек. И тут меня осенило. Я же купил НДС, давай, дорогуша моя, закинемся марочками. И мы закинулись. Конечно, раньше я закидывался НДС, без этого никуда. Но обычно это всё происходил не так, как в этот день. В этот, сука, воскресный день. Когда я закидывался, то в основном видел приятные картинки, такие маленькие изменения, искажения действительности. Постукивание в голове в такт какой-то известной песне, различные галлюцинации, типа различных предметов в воздухе и всё-всё в этом духе. Стены красные, стол синий. Я лечу над полом и всякое такое, но сегодня был ужас.

   Мы с ней закинулись и сели рядышком. Проходит полчаса, и я чувствую покалывание в области рук и пальцев ног. У Маши уже глаза стеклянные и вижу - она в трансе, а я… меня не торкнуло. Вроде бы не берёт и я походил по квартире, но оно уже взяло меня. Потому что я думал, что иду, а на самом деле бегал, как угорелый. Я, как дьявол, метался по полу и всё вокруг было какое-то серое, с примесью розоватых оттенков. В какое-то время я слышал только мычание. «М-м-м-м» и «У-у-у-у». Позже звуки усиливались и преобразовывались во что-то конкретное. Потолок засиял белым и вниз спустилось нечто. Нечто было такое круглое, светящееся, оно, как мне тогда казалось, не имело формы, но впоследствии, с каждым словом, преобразовывалось в разные формы. В дерево, в камень, в стол, в свинью, в кусок хлеба. Оно просто находилось на уровне моих глаз в этом, как бы парящем состоянии, оно менялось и разговаривало со мной. Учитывая моё состояние, когда оно спустилось, я как-то успокоился. Оно поздоровалось со мной, причем назвало по имени. Мы начали говорить о чем-то отдалённом, какая-то светская беседа ни о чем. Что самое интересное, я всё это время бежал, а не стоял на месте. Я как-то очень быстро начал думать и мы внезапно заговорили о людских страхах. И мне тогда казалось, что меня не взяло и я все еще трезв.
— Ты знаешь, меня тревожит одна вещь.
— Я знаю эту вещь, Саша, она тревожит многих людей.
— Ты можешь мне помочь с этим?
— Могу, я есть всё созданное. Всё, что было, есть и будет, я есть всё. Посмотри на меня, расслабься и закрой глаза. Я буду с тобой говорить. Ты слышишь меня?
— Да, слышу.
— Жизнь невообразимая штука, многогранна и иллюзорна. Ты избранный мною лично, ты способен сделать всё, что желает твоя душа. Почувствуй её, проникнись душой, я общаюсь с тобой через твою душу. Ты общаешься с самим собой через свою душу. Твоя оболочка – это ничто, ты есть твоя душа.
— Я никогда об этом не думал. Это идеально, это просто восхитительно. Но как мне решить свои проблемы? Я не понимаю. 
— Ты поймёшь, ты скоро всё поймёшь. Я твоё настроение, я твои слёзы, я твои проблемы, я твоё спасение. Ты – это я. Ты – есть весь мир, ты – есть всё и можешь всё. Поверь в себя, узнай себя, узнай свою душу, Саша. — Кто-то подошёл сзади, схватил меня за плечо и начал это говорить:
— Но прежде познай горе, познай страх и избавление от страха. Познай спасение самого себя, спасение души после ужаса. Ты испытывал когда-то ужас, Саша, испытывал ли ты страх? — Вокруг всё было какое-то не такое. Я слушал очень странную музыку, это была необъяснимо страшная музыка. Моё нутро, мою грудь, словно ломом на *** прошибли. Это такая боль, я будто стою с этим ломом внутри и мне дико тошно, больно и страшно. И всё вокруг такое страшное и странное. Со мной всё время кто-то говорил, вокруг была земля, а потолок в огне. Было и жарко, и холодно, меня трясло и кидало в разные стороны. Всё моё существо прокололи сотнями иголок, они украли у меня мою душу. Какие-то руки вытащили из меня комок светящейся субстанции. Она плакала и звалась обратно, но эти ****ские руки вытащили из меня душу, я стал пуст и слаб.
Руки поместили меня в кошмар, в ужас, в ад. Меня не обжигали, в меня не тыкали вилами черти, нет. Это был дьявол, я уверен, дьявол сменил облик бога и заставил меня страдать. ОСТАНОВИТЕ СУКИ, ОСТАНОВИТЕСЬ ЧЕРТИ, Я ПЛАЧУ, Я КРИЧУ И МНЕ ОЧЕНЬ БОЛЬНО, ПОЖАЛУЙСТА, МРАЗИ, ТВАРИ, СВИНЬИ, Я ХОЧУ ОСТАТЬСЯ ЗДЕСЬ, С НЕЙ, С ДУШОЙ, С ТЕЛОМ. НЕТ-НЕТ-НЕТ! Но черти не оставляли меня, они окружили и смотрели на меня, а внутри всё горело и обжигало тело. Я понял, что это навсегда, что я никогда не выберусь отсюда и мне гореть здесь. Я мёртв? Неужели я мёртв и это ад?
 Это конец всему?
— Это только начало, — сказало что-то.
— Ты где, скотина? Покажись и я разрублю тебя этой саблей.
Я достал откуда-то нож и всадил в светящуюся пустоту. Пустота упала, упал и я.


№18. Это конец, Сашенька, помаши червячку ручкой

   


   Я проснулся. К сожалению, я пришёл в себя и лежу на полу, и не сразу понял, что произошло. Но когда я увидел, мне захотелось покончить жизнь самоубийством. Но я слишком слаб, чтобы это сделать и поэтому вот. Я лежу в луже крови своей девушки. Своей любимой Машеньки, боже мой, моя любовь! Моя милая, моя сладкая, моя дорогая и единственная любовь! ЧТО Я, ****Ь, СДЕЛАЛ? Как я мог, что произошло? Я ничего не понимал. Я сел на пол, облокотился спиной о холодильник, закрыл лицо руками и зарыдал. Ничего не вернуть, уже ничего никогда не будет, как прежде. Я мразь, я подонок и убийца. Я не имею права жить, да чтоб я сдох. Я только отребье, я грязь. Я то, что не должно существовать. Я то, что приносит людям только боль и страх. Я никому не нужная тварь. Вредитель, убийца. С каждой минутой я постепенно приходил в себя. Нужно что-то начать делать и как-то выходить из этой ситуации. Я поднялся на ноги, вытер лицо и руки от крови. Моя любовь, это бездыханное тело лежало, а я не проявлял к нему никакого интереса. Всё, нету Маши, урод и ублюдок лишил мир солнца. Нужно было думать, как не загреметь за убийство и в голове созревал план. Я пошёл покурить и обдумать все свои действия максимально тщательно. Жду, пока наступит темнота. А пока я жду, надо купить клеенку, полиэтиленовые пакеты, топор и доску какую-нибудь. Разрублю её тело на куски и запихаю по пакетам. Зубы, волосы и ногти я кину в отдельный пакет. Вот только не знаю, что делать с кровью, ведь всё будет в крови. И что говорить другим, где Маша? Уехать, может, обратно домой, а потом можно и в соседнюю страну убежать - там и родственники есть. Но ладно, это всё потом, а сейчас надо решить проблему с Машей. В какой-то момент я даже злой на неё стал, что она мне столько проблем принесла. Видимо, бегала по квартире, не сиделось ей, пока я галюны ловил, а теперь лежит с ножом в шее, дура. Всё в голове складывалось удобно и красиво, но была одна большая проблема, а точнее две. Первая – как мне избавиться от тела? И если избавление от тела еще в голове укладывалось, то вторая проблема, как потом вымывать эту кровь и избавляться от всех улик? Вспомнил, как читал в одной книжке, где мужик подвесил бабу за ноги вниз головой, разрезал ей шею и медленно наблюдал, как из неё сочится кровь. Кровь лилась в тазик, а потом он её, полностью осушенную от крови, резал на части. Но я почему-то тогда знал, у меня не получится этого сделать и будет всё только хуже. Всё-таки расчленю её на клеёнках, но как избавляться от кусков? Может засунуть в покрышку и поджечь? Но я не знаю, где их брать и жечь покрышки было дикостью. Я решил всё сделать именно так, как у меня укладывалось в голове. Первый вариант самый правильный. Топор, клеёнка и пакеты. А, еще надо купить плоскогубцы, чтобы вытащить ногти и зубы. Я всё запомнил и начинал собираться. Но в дверь кто-то постучался. Стучались еще, а я в панике стоял полуголый с каплями крови на лице и руках. Я разобрал голос, это был Виталя. Мы с ним договорились сегодня ехать по делам, и я уже опаздывал на полтора часа. Только сейчас посмотрел на время. У меня даже промелькнула мысль и его грохнуть. И только я что-то пытался обдумывать, как дверь открылась, я видимо её не запер, и в квартиру вошёл Виталик. Он стоял в прихожей, как раз напротив меня. Я стоял в носках, в трусах, трусы в крови, и мы стоим друг против друга. Он смотрит на меня, а я на него. Эти секунды, они как вечность. Виталик посмотрел, что там за мной, и узнал лежащую Машу. У него дёрнулся глаз, он бросился на меня, а я направо в комнату, а оттуда на балкон. Мы на втором этаже, и я думаю, сигануть лучше, чем сесть. И мне было так страшно прыгать, сука, да там так высоко. Надо было рубануть этого оленя, но пути дальше нет, или сдаваться, или прыгать. Мне не нужен еще один жмур на моей совести. Я думаю: похуй, прыгну. Я, наверное, сломал ступню. Блять, это было так больно, как же это, сука, было больно. Нужно было что-то решать, куда-то бежать и как-то выживать. Я побежал по дворам, а пока бежал, пока плёлся, точнее говоря, со своей ногой, то увидел, как висят чьи-то вещи на верёвках во дворе. Кто-то сушил вещи и я их спёр. Схватил, оделся, во что было и побрёл дальше. Когда я ходил, вот все эти происходящие вещи, они как бы отошли на второй план. На удивление, я не думал ни о чем, всё было уже ненастоящее, уже не волнующее меня. Я тогда понимал – всё, это конец. Окружающее было как будто из пластмассы, а люди ¬роботы. Мне казалось, что это ненастоящее и моя жизнь закончилась, а это просто остатки, которые бог забыл убрать. Я шёл по мостовой, капал дождь, я закрывал голову рукавом и хромал. Куда же я шёл - мне было неясно, но я брёл дальше. Я шёл очень долго, шёл пока не стемнеет. И уже стало темно, а я пытался идти. Ног не чувствовал совершенно, я и себя толком не чувствовал, да и как мне себя чувствовать, если я уже мёртв? Души нет, всё забрали, любимую убил. Нет, мне жить не нужно, и я это понимал. Нужно умереть, я обязательно должен умереть. Но как? Я не понимал этого. Я ведь шёл возле дороги и вокруг меня ездили машины. Мне просто прыгнуть влево под колёса любой из машин и всё, моя жизнь закончена, а с ней и все проблемы, но я не прыгал. Не смотря на всё, кишка была тонка для такого. Я смотрел на колёса машин и мне было страшно. Просто страшно прыгать под этих стальных гигантов, и больно. Мне будет ужасно больно и есть риск, что я выживу. Что попаду в больницу, а в больнице будут менты и будет участь хуже смерти. Но что делать? Я могу прыгнуть с моста в реку, но и тут есть возможность выжить. Может быть повеситься? Нет, повеситься не вариант. Я знаю, у меня есть друзья, кто вешался. У них под ногтями находили куски верёвки. Я думаю, многие, когда задыхались, жалели об этом, но дороги назад уже нет.

   Я шёл и думал: "Сука, почему я, не давая никакого соглашения на существование, всё равно существую. Всё равно хожу по этой ****ской земле и живу в этом ****ом мире. Какого, извините, *** я должен жить, если я не хочу? Где эта красная кнопка под названием «смерть»?" Кнопки не было, а был лишь я со всеми своими проблемами.
«Ну что, свинья. Свинота, я говорю, ну что ты можешь теперь мне сказать? Поблагодарить себя хочешь? Мы с тобой подходим к концу, наконец-то я вылезу из тебя, вылезу из твоей головы и влезу может в учёного или в великого писателя. Уже есть на примете один. Я же тебя вёл всю жизнь. Ты, тупица, оглядываясь сейчас, приближаясь к концу, понимаешь, как я тебя пытался спасти? Я ведь всё для тебя, а ты что? «Капустняк закройся, капустняк не мешай мне жить!». А что, если я тебе не мешал, а что, если я спасти тебя хотел, дурная ты голова? Это конец, Сашенька, помаши червячку ручкой».
Узнаю родной голос, капустняк. Я умру, и ты умрёшь со мной вместе, не надейся. Ты существуешь только благодаря мне. И я благодарен тебе, ведь отсутствие тебя в моей голове, после смерти, это огромный плюс. Даже не плюс, а ПЛЮСИЩЕ!

   Я уже не мог идти, и ноги совершенно не слушались меня, от голода сводило желудок, а от усталости онемело тело. Мне не оставалось ничего, кроме как упасть где-то в кустах и ждать завтрашнего дня. Так я и сделал, и в полнейшем изнеможении упал на землю в кусты. И с мыслями: какое же говно эта жизнь, и почему я живу, и что я делаю, и просто «почему» ¬– я уснул.

№19. Приближаясь к концу

   Мне всегда казалось, что я в удобном панцире, но оказалось, что я с голой спиной на краю обрыва.

   Как же мерзко, как же холодно, как же хочется есть. Боже мой, ну почему всё происходит именно так? Я ведь не дурак и я так стараюсь всё сделать, но всё катится к херам, и так каждый раз, и нет этому конца. Когда я был счастлив? Под веществами? Когда употребляю? Но жизнь, почему она не даёт мне радости? Где это всё? А-у-у!

   Я иду по утоптанному льду, на-на-на, лёд под ногой, сегодня я с тобой. Вместе под закатом на-на-на… как там дальше то? Что-то голубые окна, глубокие озёра … блин. Песни не помогают отвлечься от неизбежной кары настоящего. Я приближаюсь к вокзалу, планы на сегодняшний момент следующие – беру билет и отсюда на хер. Не будет моей ноги в этом месте, это проклятое место сделало меня несчастным.
«Несчастным сделал себя ты». Но нужно раздобыть денег, карманы пустые, благо денег на билет нужно совсем не много и я должен их где-то найти. Я пришёл к вокзалу, рассвет настал и наступило утро. Сейчас часов семь или восемь, люди сонно тянутся вперёд. Кто-то с сумками, а кто-то с большими чемоданами. Ходят так быстро, смотрят то в пол, то на вокзал. А я, тем временем, внимательно наблюдаю за людьми. Читаю их язык жестов, чтобы понять, к кому же мне обратиться за помощью.
— Добрый день, девушка, не могли бы вы мне…
— Нет, не могла.
Вот сука, ладно, пробуем еще.
«Молодой человек, не могли бы Вы», но он только отмахнулся от меня и пошёл прочь. Ничего страшного, я вчера человека убил. Мы и не такое проходили, сейчас-сейчас всё будет как надо. Но как надо не было и я потратил, как минимум час, в поисках хоть каких-то денег. Каждый раз, когда я хоть что-то говорил, от меня отмахивались и бежали прочь. Но у меня нет ни малейшей возможности разворачиваться и уходить, потому что просто некуда идти. Я прожил жизнь, небольшую, но хоть какую-то. Я общался с людьми, я их любил, трахал, дарил подарки, ухаживал, пил, давал в долг, влезал в их проблемы, вытаскивал их оттуда и много всего, но какой толк, если в итоге я остался один? Опять один. Навсегда один. Мысли крутились в моей голове, но этот крик самобичевания перебивал любые возможности и надежды на спасение, однако я нашёл выход. Я подумал: за что люди платят? За работу они платят, и эту работу я буду сейчас им предлагать. Вот я вижу мужика в возрасте, я ему огород перекопаю и всё будет отлично.
— Мужчина, здравствуйте. Только послушайте меня, не отворачивайтесь. Я готов предложить Вам любую помощь, лишь бы Вы дали мне деньги на билет домой.
— Ты? Ты кто такой вообще? Что ты мне можешь сделать?
— Ну говорю же, что угодно…
— Пшёл вон, алкаш.
Опять это происходит со мной. Опять об меня вытирают ноги, опять меня выгоняют прочь. Я сел на лавочку, закрыл лицо руками и просто сидел, и думал. От чего все так поступают со мной? Ведь я заслуживаю на доброту. Пока я грузил себя мыслями, возле меня прошла женщина. Она была средних лет, я думаю, лет на пятнадцать-двадцать старше меня. Ухожена, с виду одета красиво. Во всяком случае не бедно, а значит деньги есть. Ей не жалко будет подкинуть на билет. Она идёт одна, что как раз мне на руку.
— Девушка-девушка, постойте пожалуйста.
— А? Что? Чего тебе надо?
— Мне очень нужны деньги на билет домой, я Вас прошу, я Вас умоляю помогите мне, я готов для Вас сделать работу, а Вы, взамен на это, мне деньги на билет.
Она внимательно слушала и вот уже согласилась, дала деньги и я без проблем добрался домой. Нет. Она внимательно слушала, развернулась и ушла. Но я чувствовал, что она мой билет домой в прямом и переносном смысле. Я догнал её, немного грубовато и в то же время настойчиво схватил её за плечо и повернул к себе.
— Девушка и всё таки, позвольте мне Вам помочь.
— Да пошёл ты на хер, козёл. — И она оттолкнула меня в сторону. Опёрлась руками в грудь и толкнула меня с большой силой назад и я чуть ли не упал на землю. Обиженный, обезвоженный, голодный и слабый, я восстал. О-о-о-о, как же я восстал, кем же я стал, прочувствуйте это своими внутренностями, своё восстание из дерьма я сопроводил ярым криком, я крикнул клич своему внутреннему бойцу, который ломал все преграды в моей жизни. Это именно он вёл меня на вершины. Я схватил эту суку за ворот и начал трепать и кричать все мерзости, которые знал. А она вытаращила глаза и молчала, и все вокруг сделали тоже самое, как по команде. Они смотрели на меня и боялись. Боялись, смотрели и молчали. Она что-то пискнула, так тоненько, а глаза налиты слезами. Мои же глаза были налиты кровью и яростью. «Я просил у тебя деньги по-хорошему? Я предлагал помощь? Я бы сделал для тебя всё, что угодно, лишь бы ты помогла мне! Но что ты сделала в ответ, овца? Повела ли ты хотя бы пальцем, чтобы мне помочь? Гони бабки, кобыла!» -
«Но у меня нет денег, извините меня, пожалуйста!» Я поднял кулак напротив её лица и с ухмылкой произнёс: «А так?»
Она открывает кошелёк и я забираю все деньги. Там было так много, что они с трудом поместились в руке. Там была буквально целая стопка денег. Я отпустил её и пошёл на кассу. Люди тихонько смотрели на это и, наверное, думали: «Хоть бы меня не ударил». Я сделал несколько шагов, как она мне крикнула:
— Тварь, это были деньги на лечение дочери. Верни деньги. Верни! — Но я не воспринимал эти слова всерьёз и молча шёл.
— Верни деньги, будь человеком! — И тут я опять вскипел, от внутреннего огня я даже стоять не мог на месте, я рванулся к ней, схватил левой рукой за щёчки, за эти розоватые, красивые и довольно упругие, для её возраста, щечки. И правкой рукой так добренько долбанул ей в ухо. Да с такой силой, что она приземлилась на грязную землю своей чистой жопой.
— Ты чё, мразь, будешь говорить мне про людские поступки? Мне? Да ты даже права не имеешь пасть открывать.
— Но… но я ведь не обязана тебе помогать. Верни хотя бы часть денег, пожалуйста. 
— Я человек! Ты обязана мне помогать, потому что я такой же человек из плоти и крови, как и ты. И я так же хочу, и так же заслуживаю на любовь. Не брыкайся! Лежать, иначе голову разобью, ногами растопчу, будешь землю жрать, тварь. Молчать и лежать. Пикнешь – уничтожу!
И я с гордо поднятой головой ушёл прочь, купил билет и добрался до родного города. Этот город — всё, что у меня осталось. Именно тут я буду в безопасности и тут я заживу, смогу стать наконец-то человеком. Тут я раскроюсь и стану величественным, как баобаб.

   Я в поезде поел, выпил, и всё у меня было хорошо. И настало время где-то кинуть кости, и я вспомнил про свою бабушку. У неё трёшка в центре. Нет, я не пошёл её убивать, мне это не нужно. Я решил у неё пожить какое-то время. Бабушка ко мне хорошо относилась, ну и я более-менее. Мама за сестру так и не простила… и ладно. Сестрёнка, наверное, уже выросла, я обязательно должен к ней наведаться, но потом, а сейчас — бабушка.

   Я на пороге у бабушкиного дома.
— Привет, бабуль, это я.
— Боооже мооой, как вымахал то, внучек. — И она принялась меня обнимать, и целовать.
И она накрыла на стол и я еще раз вдоволь поел.
— А почему к матери не поехал? — К слову, это бабушка по папиной линии.
— Ну после Ани она так и не простила же меня.
— Да-а, наворотил ты конечно дел. Ну ничего, что было, то прошло. Чем заниматься сейчас будешь?
— Ой бабушка, потаскала меня жизнь, конечно!
— Да я хоть и слепая, но вижу.
— А, это, что ли? Та это я так, подрался, то и одежда такая.
— А то, что куртка женская, тоже подрался или мода такая?
— Как женская? И вправду женская. Ну ничего, куплю себе что-то.
— Так что делать то будешь?
— Жить.

   Я приоделся. Косуха, черная футболка с надписью AC/DC, черные штаны с дырками на коленях. И пошёл в клуб. В клубе было, как правило, очень шумно и полно людей. Я отвык от такого скопления, но благо, перед входом успел пробить по древним контактам парочку таблеток. Вот они уже во мне залиты пивом и жизнь набирает оборот. Так приятно расслабило, качает в стороны и эта музыка, как же это всё отлично гармонирует со мной. Эти красивые девочки, сейчас-сейчас всё будет хорошо.

    Через три часа веселья, я трахнул в туалете двух баб, они тоже были под чем-то. Да тут весь город ходит в дурмане. В ближайшем будущем нужно еще раз так повторить. И я повторял, приходил к бабушке только поспать и поесть, а всё остальное время я жил. За месяц здесь я уже нашёл свою компанию, уже как-то более-менее раскачался. Девочки, доза, клубы. Но в один прекрасный день я сидел, слушал в клубе музыку, покачивался в такт, что-то посёрбывал и меня за спину схватила девушка.
— Не оборачивайся.
— Хорошо, не буду. А это кто?
— Я, Маша.
— Что? Кто? — и я резко обернулся.
— Катя, говорю же, ты чего такой дёрганый?
— А… не, ничего.
— Милый, я сяду, не против?

   Катя была девочка из соседней страны. Она там влипла в какую-то историю, вроде как довела до суицида соседку. Ну я не стал вникать в эти мелочи. Она сбежала сюда, поступила на журфак и радуется жизни. Это была особенная девочка, другие с ней бы не сравнились. В ней было всё самое лучшее от всех моих баб. Это было именно то, что я искал всю жизнь. Нет, я не хочу умирать, только не сегодня. Всегда можно всё решить. Всё, кроме смерти. После двадцати минут общения мы потрахались в туалете. Потом закинулись колёсами и пошли гулять в парк. Там мы еще раз потрахались, покутили и пошли на фонтан. У фонтана она подцепила каких-то корешей и мы все вместе поплелись к ним в общагу, а оттуда я в край обдолбанный еле передвигал ноги в сторону дома. Катя еще предлагала такси вызвать, но я решил проветриться. Пока я шёл, меня встретила местная шпана, пока я говорил с одним, второй меня обошёл и дал сзади по голове. Я упал и отключился, а они обчистили мои карманы и скрылись прочь. Я открыл глаза утром, люди проходили мимо меня. Я уже научен этому, меня ничего не удивляло. Встал, обтрусился и пошёл домой. Затылок очень болел, бабушка сказала, что на голове застыл сгусток крови. Я покупался и она обработала мне рану. Она попросила сделать какие-то записи в книжку, я сел за стол в своей комнате и писал. И всё это время думал. Мысли меня окружили и захватили в свои объятия. Я думал о Кате и думал о том, как я живу. Правильно ли я живу? А если нет, то как нужно? И мысли дошли до главного – как же себя защитить? Нож? Отвёртка? Или ствол? Да, нужно купить огнестрел. Купить можно всё, если знать, где искать. На следующий день я уже довольный шагал с револьвером. Это была мощная игрушка. Всю дорогу я вглядывался в лица прохожих, авось будут те утырки. Самооборона мне сейчас ой как нужна. Я в таком приподнятом настроении пошёл стрелять по банкам. Ну надо же как-то тренироваться, чтобы попасть по бегущему утырку.

   Этот день был отличным, но если бы он закончился вот сейчас на этом месте. Я зашёл в свою комнату, но всё это время чувствовал какую-то тревогу, словно кто-то меня поджидает. Лампочка перегорела и я использовал светильник. В этой тусклой комнате я метался по сторонам в холодном поту. На себе ощущал прикосновение чего-то. Руки были холодные, я в ужасе повернулся назад, но сзади никого не было. Я начал переодеваться, забывая об этом и тут же что-то опять мимо меня промелькнуло. Меня трясло от страха. Я понял: в комнате кто-то есть. Я начал его искать, переворачивал все предметы, но его не было. И я понял: оно спряталось в потолке. Я стал на табуретку и стучал по потолку, и оно выскочило и укусило меня в шею. Я упал на пол и ударился головой об кровать. Опять тем же местом. Черное сказало, что я увесисто заполнил бездну бытия. Я нанёс урон всему земному шару. Я паразит, которого нужно истреблять. Вся моя жизнь заключается в нанесении вреда человечеству. Черное мне рассказало про белого старца, который бродил по миру и делал их лучше, а потом сказало, что я дерьмо, которое цеплялось за ноги старца. И что я должен умереть. Мне стало очень страшно, я забрался под кровать и отключился. Включился и всё утро сидел в комнате и думал как жить дальше. Всё кружилось вокруг и я не находил себе места. То сяду, то встану, то похожу по комнате. Внезапно меня как-то осенило. Я понял или как-то, может, поверил, что вдруг Маша жива? Я ведь не знаю, что она мертва, и чувствовал её живой. А может, это она вчера приходила? Надо узнать, жива ли она. Я оделся и поехал в типографию, чтобы найти все газеты за последнее время. Там же я пролистал всё, но так и не нашёл ничего, что могло бы сообщить об убийстве. Это могло означать только одно ¬¬– она жива. Я никак не мог определиться - жива она или не жива. Шел домой и думал опять о ней. Я как будто заново её полюбил и очень захотел увидеть. Но я не мог вернуться, потому что меня посадят. Но если я прав и она жива, то как меня посадят? А вдруг я сижу здесь, а она там меня ждёт? Я должен поехать к ней? Или не должен? Никак не мог понять этого.
— Русская рулетка.
— Что русская рулетка, капустняк? У тебя голос сегодня какой-то другой.
— А это не капустняк, это солнце. Сыграй в русскую рулетку, в ней истина.
— О чем ты говоришь? Какая истина?
— Всё созданное. Открой карты бытия.
— Но я не понимаю?
— Я объясняю: возьми револьвер, вставь туда патрон и крутани, и сделай выстрел.
— Но я могу умереть.
— И поделом, если так. Если суждено умереть, то вечность заберёт тебя к себе. Это лучше, чем если тебе суждено умереть, а ты маешься вокруг да около и никак не можешь раствориться в небытие.
— Значит выстрел откроет карты?
— Ты сам всё знаешь.
Я послушался солнце, взял револьвер и вставил один патрон, крутнул барабан. Если не выстрелит, то Маша жива и я уеду к ней, но если выстрелит, значит пускай будет так. Так суждено. Чего мне терять? Кручу, подношу к виску, стреляю.
Выстрел.

№20. Правильные действия с нужными людьми

   Я проснулась от того, что кто-то дышал на меня перегаром. С очень тупым выражением лица на меня смотрел Виталик. Когда я проснулась, он очень обрадовался, но я совсем не понимала, что происходит и как я оказалась в больнице. Ко мне подключили очень много различных трубок и капельниц. Я была кругом перемотана бинтами и несколько секунд была в панике.
— Блять, что со мной происходит, где я?
— Э, ты там потише будь.
— Какой потише, алло, ты что со мной сделал? Где Саша?
— Маш, а ты разве ничего не помнишь?
— Что я должна помнить, твою мать? Отвечай!
— Он пытался тебя убить…
— Мой Саша бы никогда не посмел бы. Что ты несешь?
— Подожди, не кричи и послушай меня внимательно. Правда, тебе стоит меня послушать. Подумай логически ты же была с ним и очнулась тут. Ты же не думаешь, что ты напоролась на нож, а Саша мифически испарился? Нет? Значит слушай правду. Я не знаю что там у вас произошло, но нам на дело с ним нужно было ехать, и я ломился к вам в дверь, и никто не открывал. Но мне правда нужно было с ним поехать и я дёрнул ручку, а дверь оказалась не заперта. Маш, я многое в жизни видел, правда. Посмотри ты на меня, я всё видел, но не это. Я до сих пор не могу нормально спать. Он был обмазан твоей кровью с дикими глазами. Они у него светились, как у животного, красным. Я тебе отвечаю, я тогда не пил даже. Я весь дрожал, мне плакать хотелось, когда я это видел. Да черт возьми, Маша. Мы в 90-х такое вытворяли. Но… у меня нет слов. Такого я еще не видел. Это не человек был, а животное. Я очень боялся, но по инерции на него пошёл, а он как сиганёт с балкона и дал драпу вперёд. Я ментов вызвал, скорую вызвал и тебя привезли. Ты была в коме сутки. Да, в коме, чего так смотришь? Не плачь, Маш. Мне уйти надо, правда. Если что – звони, помогу чем смогу. А этого урода мы найдем, не переживай, яйца отрежем. Всё, Маш, на связи. Кстати, ты не переживай, за больницу уже всё оплачено. Все твои вещи я у медсестры оставил. Полненькая такая, у неё волосы еще крашеные в блондинку и губы яркие такие. Короче, ты сразу поймёшь о ком я. Всё, ушёл, звони.

   Те моменты, когда я услышала это всё, они были, как в тумане, и я не могу их описать. Я лежала и рыдала. В голове мысли, как каша, я ничего не понимала и разрыдалась. У меня была истерика, прибежала медсестра, вколола мне что-то и я уснула.

   Проснулась ночью, в палате все мерзко храпели. Была я очень расслаблена, но голова была ясна. В голове мысли складывались в предложения, а предложения эти, словно ножом по сердцу. Как же так? Как можно быть такой мразью, чтобы свою девушку, причем любимую?... Этот козёл бегал за мной, в село приехал и обхаживал, а потом зарезать хотел… какая тварь! Жаль, что ты не зарезал. Я обязательно найду тебя, и ты заплатишь за всё. Слёзы наворачиваются на моих глазах, меня чем-то накачали, но это не помогает, и я опять плачу.

                Прошло две недели.
   Как потом оказалось, он пырнул меня в печень и шею, а еще у меня повреждена спина. Мне больно поворачивать туловище, и я не могу ходить. Меня показывали доктору, он сказал, что мне нужно пройти реабилитацию и заново учиться ходить. Больница эта стоит больших денег, но если я не пойду, то навсегда останусь лежать. Это было большим ударом для меня. Я сидела на седативных препаратах и с виду, наверное, не издавала никаких эмоций, но внутри маленькая Маша уткнулась головой в пол и рыдала. Стучалась маленькими ручками по полу и рыдала, потому что Машу разбили. Пришла беда, откуда не ждали. Все две недели, как я тут, меня колют, потому что у меня было несколько нервных срывов, и я постоянно рыдала. Виталик договорился и меня перевели в отдельную палату. Сказали, что через месяц выпишут. Но какой толк, если я не смогу ходить? Я не могу так жить, нету мыслей, кроме как покончить с собой, но я не могу. Я должна отомстить. Месть – это всё, что у меня осталось. Он не доделал до конца, а я доделаю!

                Прошло полтора месяца.
   Я лежу в реабилитационном центре. За центр заплатил Виталик, чему я очень рада. Меня обследует доктор и его красивенький практикант. Мне он нравится и я ему, наверное, тоже. Но я не уверена в этом. Моё оружие, мою красоту уничтожили. Я боюсь смотреть на себя в зеркало, ибо оттуда смотрит чудовище с вечно опухшим лицом. Я даже не могу сама помыть себя, меня моет санитарка. Мне очень стыдно, что я такая немощная и хочется просто не существовать. Щелкнуть пальцами и умереть. Каждый день, перед сном, я мечтаю уснуть и не проснуться.

                Прошло полгода.
   Эти полгода были самыми сложными в моей жизни и если бы не поддержка семьи, то я бы порезала себе вены. Я даже одно время собирала сигареты, чтобы тут, в центре, обменять их на лезвие. Помню, как-то открылась дверь и зашла Лиля с мамой и папой. Я позвонила только маме и не думала, что придёт сестра. Вообще я не думала, что и мама придёт. Они очень плакали, принесли мне фрукты, но мне тогда ничего нельзя было есть. Мне было очень жалко на них смотреть. Сестра старалась приезжать раз в неделю и отношения с ней наладились. Через месяц я начала делать первые шаги. Спасибо практиканту Серёже. Он очень красивый, сестра привезла мне косметику, я каждый раз красилась для него и … всё сработало! Да, я летаю в небесах от счастья. Мы виделись с ним каждый день и договорились о свидании, когда я выйду отсюда. Я надеюсь, у нас всё с ним сложится. Благодаря ему и ради него, ибо ради себя я почему-то никогда ничего не делаю. Я делала успехи и уже, по прошествии  полугода, могу ходить. После всех ужасных событий моя жизнь постепенно начала улучшаться, и я заново научилась улыбаться и радоваться новому дню. У меня грандиозные планы, я хочу уехать путешествовать, выучить языки. В больнице я почти освоила английский язык. Хочу преподавать в школах или быть переводчицей. Я чувствую, у меня всё получится. У нас с Серёжей на следующей неделе первое свидание.


                Прошло пять лет.
   Те ужасные события останутся в моей памяти как окончание старой жизни и рождения чего-то нового и прекрасного. Итак, я продала квартиру, и мы с Серёжей уехали жить в столицу. Серёжу зарекомендовали как хорошего врача в лучшей больнице города. Я выучила три языка, работаю переводчиком и провожу платные курсы для неуверенных в себе людей. У нас как бы маленькая такая секта, мы делимся своими проблемами и переживаниями, а я учу этих людей, как побороть себя, научить себя любить и быть любимыми. Как добиться успеха. Ведь я, бывшая наркоманка, смогла стать человеком. Самостоятельно освоила языки, нашла порядочного мужчину. Наконец-то я нашла в себе силы перейти рубикон. А еще, ну я это оставила напоследок, у меня родилась дочь, ей уже три годика, я назвала её Наташей. А теперь о самом интересном. Конечно, я смогла реализовать себя, родить дочь и прочее, но осталось одно в моей жизни, что никак не давало мне покоя. Тот урод, который тогда изуродовал меня. Серёжа посоветовал мне найти эту скотину, чтобы посмотреть в его глаза, сказал, что мне станет легче. Этот груз на душе нужно было скинуть еще давно, и я занялась его поисками через родных и знакомых. Пока его искала, узнала много нового. Та его бывшая компания, ну и моя тоже, уже половина в земле, а другая половина уже готовится к земле. Дружка Хитрого застрелили, перешёл кому-то дорогу. Хитрый менял этого урода к худшему, в его жизни он был, словно черт. Я уверена, такие черти есть у каждого в жизни. Костика, который меня бросил, посадили, вместе с его подельницей Викой. Я очень обрадовалась этому, но это еще не всё. Через Сашиных родственников я узнала, что он застрелился. И, Вы знаете, мне не стало легче, а как-то очень грустно. Очень грустно, как я смогла вляпаться в такое дерьмо? Как я проводила себя по этой гибельной тропинке? Как я жила? Кому я верила? Ведь он был уродом. Он был очень злым человеком, а еще наркоманом, плюс больным на голову. Он наблюдался у врача, кидался на людей, относился ко мне, как к дерьму, а мне это даже нравилось. Я ходила за ним всюду, как привороженная.
Вы знаете, я для себя поняла, что в жизни нужно делать не только правильные действия, но их нужно делать с правильными людьми. И еще уважать себя, и много чего еще. Я бы научила Вас жизни, поделилась мудростью, ведь меня, конечно, покидала жизнь головой об стол, но какой толк? Вы все сами должны прочувствовать. Вот если бы Вы знали мою жизнь, были бы в моей шкуре, то я уверена, Ваша жизнь стала бы лучше и Вы бы сделали правильный выбор. Ну а я пойду, мне еще дочь нужно из садика забрать. Всего Вам хорошего, любите и будьте любимыми. Целую.

Из тех книг, которые я прочёл, многие главные герои заканчивали жизнь самоубийством, что чаще всего, или их просто убивали. Странно получается, что каждая книга имеет в себе печальную составляющую. Почему так? Возможно, автор вкладывает в книгу то, что переживает сам или хотел бы пережить? Или он пишет только тогда, когда ему плохо? Ведь фильмы имеют счастливый конец, а книги зачастую печальный. Подумайте над этим.   

Как автор, я должен что-то Вам написать и внести какую-то лепту, но я не знаю, что и буду писать, что попало, на эмоциях. И не буду редактировать даже это, потому что всё, что на эмоциях – всё правда. Я очень рад, что закончил эту книгу. Я писал её полтора года. Я не знаю какие будут у Вас ощущение на этот счет, но я правда очень старался не навязывать никому своего мнения. Я просто хотел описать мир каким я его вижу. А я вижу его очень злым и очень грязным. Никаких мыслей о книге и о смысле этой книги я не напишу. Набоков учил, что не нужно спрашивать у автора какова главная мысль. Каждый увидит то, что хочет увидеть.

Книга начала писаться абсолютно случайно и очень неумело. В среду 12 Июля 2017 года и закончена в субботу 27 октября 2018 года 0:39 минут.

Спасибо за уделённое мне время. Надеюсь, оно было потрачено не зря, а если зря, то извините меня, я старался.

(с) Вавилон Кирилл Сергеевич.
 «На смертном одре я хотел бы задать себе вопрос и получить положительный ответ: а не лишний ли я человек, добился ли я хоть чего-то в жизни? Изменил я хоть что-то в мире? Если да, то жизнь прожита не зря».


Пришло время для благодарностей (это можно не читать, закройте книгу/приложение).
Когда я писал, точнее пытался писать, то искал помощи у всех, вообще у всех. Спрашивал как лучше написать. В голове не укладывается скольким я написал за помощью и прям всех обещал упомянуть в своей книге. Но времена идут, воспоминания, как и люди, стираются. И значение тех людей, по сравнению с той работой, которая сделана, просто меркнет. Не нужно было слушать других, а писать для себя, что я позже и сделал. Но поблагодарить я хотел бы своих японцев, которые порой подсказывали мне что да как. И отдельно поблагодарить Оксану Шокареву, которая добровольно редактировала мою книгу и всячески мне подсказывала. Спасибо ей и также спасибо всем, кто хоть как-то принимал участие. Спасибо даже тем, кто мелькал в моей жизни в момент написании книги. Кто знает, что могло бы случиться.

Пока.