Би-жутерия свободы 293

      
  Нью-Йорк сентябрь 2006 – апрель 2014
  (Марко-бесие плутовского абсурда 1900 стр.)

 Часть 293
 
Отупевшая за день чета новоявленных миллионеров глазела в окно, думая, что раньше выходили в люди, а теперь в Интернет.
Проезжали религиозный отсек города, славящийся луковицами церквей и ананасами мечетей с сельдереями минаретов. Повсюду на фоне выцветших впечатлений разбросаны куски пилёного сахара синагог и аккуратно нарезанные лимонные дольки католических соборов. В крышу «Лексуса» что-то застучало – определённо не град. Это был явно тот, кто умел трельчато рассыпаться в крупчатке любезностей и распинаться в оглушительных комплиментах.
Лёлик неохотно нажал кнопку, надёжно спрятанную в спинке переднего сиденья, и конусообразная крыша поехала.
В салон запорхнул, переливающийся цветами радуги, попугай.
      –  Зонтик! – всплеснула каблуками Лотташа (туфли она держала в руках, как рекомендовал композитор-нигилист Зюйд Марево).
– Он самый, – согласился разбитной попугай и тут же предложил, – не гоните порожняк, прихватите меня с собой.
–  Откуда ты, какими судьбами? – всплеснула руками Лотташа.
– Задержался на тщательно выбривающем полёте с туристической группой какаду из джунглей бразильской Амазонки. Я знакомил гостей с топографической панорамой лица Конфеттэна, законопаченного в квадратные конфетти крыш небоскрёбов, закрученных в стеснённые хаотическим движением автомобилей ленты серпантина бесчисленных стрит и авеню. Видите ли я страшно спешу. Совсем выбился из попугайих сил.  К счастью случайно разглядел вас на Брюквин Бридже, но чтобы не раздражать полицейского,  воздержался от общения  со старыми знакомыми и не подлетел сразу. И вот только сейчас присел на ваш шикарный «Лексус». Не подвезёте?
– Будь дорогим гостем, джигит. Крутые славятся наездами, а ты, Зонтик, налётами, – неудачно пошутил смущённый происходящим Лёлик.
– Сначала доставьте меня в «Дом Молодопрожжённых». Сегодня Казуистика венчается с Ляпсусом. Потом, если вас это не затруднит, в Лигу Защиты Пернатых и Пархатых, там у меня назначена важная встреча со сворой общественных адвокатов из дефамационной лиги, так меня заверила моя высвобожденная (освобождённая) Птица-секретарь.
– Если не секрет, зачем?
– Сужу старую каргу миллионершу мисс Вандербильд на 10 миллионов.
– Как, ты её знаешь?!
– Yes, да, ай как же!
– Мне, конечно, на это дело наплевать, но нехорошо, Зонтик, подслушивать разговоры с полицейским и с ошибками имитировать «Чёрного человека» Есе-ни-на йоту, будучи еле знакомым с местными антирасистскими законами. Это попахивает крупным судебным процессом над подопытной белой мышью.
– Судя по новенькой машине и теории аккомодации хрусталиков люстры по нелепной потолочной цене, вы не боитесь тратить денежки мисс Вандербильд. А чем я хуже ушлых альпинистов, заслуживающих снисхождения с горы?
– Деньги – топливо благополучия, ими не стоит гнушаться. Но откуда тебе, дорогой наш носатик, известны подробнейшие информационные нюансы? – дёрнулся большеголовый Лёлик.
– Усердие окупается. От Мошки-Моисея. Это я присобачил его через Витьку Примулу себе в убыток после посещения психиатрического отделения ветеринарного госпиталя к старухе в имение, в наказание за  недвусмысленный утолщённый намёк, что, мол, можно спать без задних ног, встав на передние. Он – этот неудавшийся медалист несостоявшегося конкурса ещё и насмехался надо мной, зная, что мне этого природой не выдано. Но что можно ожидать от йоркшира, отец которого отслужил своё в посольстве диптерьером, укрепляя алые паруса мышц дна Малого Таза. Вот такая катавасия.
– Когда всё это произошло? – взволновалась Лотта.
– Первого апреля, в День Вселенского Одурачивания, Мошка начитался Опа-наса, творчество которого напоминало мало кем превзойдённый Эверест. В нём он описал выкрутизацию экономики и внешние признаки ухудшения финансового состояния больного, у очага болезни которого вы грелись не первый год в своём рассказе.  Дошло до того, что  наш терьер бросился в ванную комнату  и провёл там полчаса, разглядывая себя в предательском зеркале.
Он рассматривал потускневшие белки, синие круги под глазами, долго сравнивая правую и левую стороны лица, и погрузился в условную игру «Соревнование теней, не попирая собственного достоинства перешибут кого хочешь».
Я оказался невольным свидетелем того, как он изводил себя, когда откровенно признавался, что всё в нём деланное – фальшивые зубы, голос, парик, заколка галстука с претенциозным топазом. Было заметно, что нервы его разладились, стали ни к чёрту. Тогда я поинтересовался, а не купить ли ему отвёртку для взвинченных нервов? Но он мне ответил, не траться, дружище, на инструмент.
– Выходит, вы с Мошкой захотели её финансово поиметь? – грубо прервал попугая пересохшим голоском Лёлик, намеренно игнорируя недвусмысленные коллективные жалобы-претензии клювоносых в адрес йоркшира.
– Только в денежном аспекте. Мы ведь не лохи. Откровенно говоря среди птиц они не встречаются. Не  всех же, как милую Лотташу, посещают мелкие мысли крупным шрифтом.
– Зонтик, не обращай внимание на дурацкие расспросы этого жалкого нувориша. Сказать банальность – одно, повторять её – преступление, а смаковать – украинский мове-тон. Хочешь шампанского? – приветливо перевела разговор Лотташа.
– Не сейчас, разморит. Я сегодня Боингом прилетел с перекиси населения по количеству обглоданных костей в Коста-Рике. А впереди ещё предстоят нелегкие переговоры с носатыми адвокатами. Вы же знаете, как тяжело разводить баланду с образованными снобами, их приторное повидло молчания через секунду сменяется тягостным вареньем липких бесед.
– Послушай, Зонтик, не терзайся домыслами, если это только не плод птичьего воображения, а выдуманная реальность. Что инкриминируется законом мисс Вандербильд?
– Прошу вас, господа, не напоминайте мне о случившемся. Я содрогаюсь, вороша неприятные вспоминания, связанные с этой далеко не простой дамой, пышным телом, утопавшей в перине,  нелёгким трудом добывшей себе деньги и славу, когда в стране вздутые проказниками сутенёрами цены были подвергнуты остракизму, взывая о пощаде. Меня до сих пор обуревают насекомообразные ощущения мурашками по спине. Разрешите перечислить комплекс её вины и ряд скрытых причуд? – вопрошающе прокукарекал в припадке откровения Зонтик.
Лотта заметила, что в его гортанной речи перебитого правого политического крыла появились оттенки гордого орлиного клёкота.
– Не волнуйся, мой пернатый дружище. С твоим резюме и настойчивостью ты добьёшься желаемого успеха. Перед такими, как ты, все форточки открыты. Считай поставленную задачу своим гражданским долгом, – подбодрил его прилипчивый Лёлик.
– Вина №1 – она безумно богата. Вина №2 (страшно сказать) – не так давно мисс приобрела серебряный чайник с хрустальной крышечкой – истинное чудовище! Его свист в определенной ультра частоте совпадает с колебаниями, вызывающими страдательный падёж в нашей среде. Голубям-то ничего, а нам, попугаям, мучительная смерть. Каждое вскипание этого монстра вырывает из наших рядов пернатого. Пагубный звуковой эффект записывается на магнитофонную плёнку подсадным пустобрёхом Мошкой. На суде он выступит в качестве свидетеля, надеясь, что никто не сможет разглядеть скорбь на его правом яйце.
– Здорово! – потёр руки в непромокаемых перчатках Лёлик. Его верхняя губа вспорхнула в самодовольной улыбке. – Могу я запротоколировать сказанное и получить телефончик новых адвокатов? Мы с неделю как похоронили своего утруссоязычного лойера Урия Налима – мужика хозяйственного с убеждениями и неликвидами на будущее. В поисках социальной справедливости, он до конца дней был одержим идеей фикс – выбивать «левым» протезом табуретки из-под ног висельников, за что и жестоко поплатился, сгорев в сигаретном огне прикуривателя в Мерседесе 600 подставного клиента. Мне не забыть его слов, произнесённых в гражданском суде в защиту перекрёстного дымохода «Курение – свято!» – Белая творческая зависть отмечена у белых ворон. Единственно чему поэт не завидует – это куче не сформировавшегося дерьма. Я ещё не видел человека, кроме моего подзащитного, облизывающегося на испражнения и говорящего с завистью: «Жаль, что я не успел создать изразцово-показательную семью без отрыва от производства». Так оправдайте его, господа присяжные заседатели – воландёры судебных разбирательств!
– Шедеврально, потрясающе при землетрясениях! Какое обезображенное сходство с моим помётом. Для полной картины не хватает молодого вина юных городов Канады вдобавок к национальному цветку турагентства «Малая Азия» нас Турция,  – запаркинсонил попугай нижней половиной клюва, которую никак нельзя было назвать челюстью, – слова – не праздничные торты, ими не стоит бросаться в духе вырождающихся английских традиций.
Записывайте телефон Назаревича. Он своими адвокатскими речами кого хош загонит в стволовую клетку. Лотточка относилась к моим стихам как к отчислениям в пользу бедных, у которых в очках слюда вместо стёкол, даже если на её конце телефонного провода от меня исходил хвойный запах дешёвого одеколона. Не успел я приехать, как уже покидаю вас. От хохолка благодарю, что подвезли. Всё-таки на мне сказывается солидный возраст, как-никак 95-й годок на прошлой неделе прозрачными крылышками с Божьей помощью в сгущённом молоке тумана отмахал.
– Поздравляем и желаем успеха, – выпалил Лёлик вслед  попугаю, произведшему на него тощее впечатление (извечный спор о первичности яйца или курицы разрешился в пользу курфюрстов).
Прохожие – пустотелые существа, из которых все соки вытянуты, обернулись. Принять участие в разговоре им не удалось, к этому люди привыкли. Теперь все разговаривают сами с собой на улице или в микрофоны притянутых к ушам мобильников, давая возможность посторонним быть втянутыми в эфемерный клубок забытий. Эти же люди наслаждались зрелищем заблудшей овцы с законченным козлом, хотя Лотташа с её высоким коэффициентом полезности и Лёлик с его повседневной никчёмностью не из грязи вылезли, а важно, с достоинством, как полагается – из «Лексуса».
– Машину поставите в гараж, на сегодня вы свободны. Можете заняться поисками у себя золотой середины, – бросил Лёлик сиамским близнецам. Он вынул из инкрустированного портсигара сигарету, зажёг её, затянулся и, задрав голову к небу, выпустил на волю вибрирующее кольцо, которое не замедлило нерешительно качнуться в воздухе и синей петлёй спуститься по его гусиной шее.
Поднимаясь в лифте в студию Лёлика, Лотташа по старой памяти хотела там же отдаться, но почему-то сдержалась и спросила, – Зачем тебе адвокат? Предусмотрительно подбираешь себе защиту, чтобы тебе скостили срок за растрату старухиных средств?
Лёлик не верил своим обвисшим ушам. Тебя спасает только то, что твой женский обогревательный аппарат существует, чтобы глубокий пробел заполняли идиоты, как я, подумал он, но сказал:
– Глупышка, это я буду судить полицейское управление за дискриминацию меньшинств в лице сиамских близнецов. Ты даже не представляешь, какая удивительная страна Гомерика, даже чудесней шахматной Пат-агонии, где всё сводится вничью. Или как говорил мой и президента Рональда Рейгана любимый массовик-затейник одесского мореходства, проведший жизнь в культпросвет заботах Яков Смирнофф: «What a country!» Причём японский фигляр И.О.сито Наготове утверждал совершенно противоположное. Но, признаюсь, мне всё ещё нравится непостижимая родина, молчавшая про себя 70 лет и заговорившая со всех сторон разом.
– Похоже опыт в лифте провалился. Мужчине, предрасположенному к полноте и любви, нельзя останавливаться на полпути, ему следует ломиться напролом, – поддела Лотташа, – я в крайнем случае вызвала бы спасателей, они бы вытащили типа, подпитывавшего мои иллюзии связанные с интимом в лифте.
– Вы в каком роду войск служили, Ваше Высокоотродье, в завсегдательном? – совсем уже безобразно просипел Лёлик Пересох, и с заискивающим криком: «Я лёгок на подъём... тяжестей!» неловко обхватил немощными руками Лотту, которую любил за неиссякаемое остроумие и еле прикрытые участки сформировавшегося тела, где-то в глубине души понимая, что нельзя относиться к женщине как к товару первой необходимости.
– Молчал бы уж, моль перекатная. Лучше бы ты не угощал меня пересказом, как тебя вышвырнули за сыворотку из Института Рыбного Хозяйства с факультета Крючкотворства и вытурили с кафедры «Удилище», – вспылив в атмосфере стерильности обрушилась Лотточка, отряхивая юбочку, приобретённую в рассрочку на кровные деньги в бутике «Любо-дорого». Светильник в коридоре, овеянном чесночным запахом, испуганно замигал и погас. Потом потух и опять погас. Лёлик Пересох ощутил себя Иисусом, распятым на кресте из  складных пионерских линеек.
– Ну и страна! – воскликнула Лотта, – Светило, и то село. Чушкина жизнь – свинская, а вымогателем любви надо ещё родиться.
– Это мы, лопухи, отозвались на объявление «Ищу вампира. Глаза кровью наливаются». Пока голова грушевидной формы, напоминающая лампочку Ильича, забита не гвоздём, а чем-то другим, чувствуешь себя относительно свободным, – резюмировал Лёлик, думая про себя, что можно остаться ни с чем, если долго выбирать под какой из-под пирамидальных грудей Лотты искать приют и убежище. Ему не составляло труда оговорить человека и условия, делающие несчастного жертвой его излишней болтливости. – Коренной эмигрант, строящий козни из материала заказчика, эмигрирует в обе стороны попеременно, учитывая, конечно, что он прибыл из страны, заморенной дубовыми юмористическими червяками утрусской берёзки и столкнулся здесь с откровенничающим врачом, успокаивающим волшебными словами:
– Не волнуйтесь, терминальный больной, неприкрытая голова на ветру грозит легкомысленной простудой, а ваше тело идёт на поправку. Правда, не совсем известно в какую сторону. Вам необходим квалифицированный поводырь, и это я. Какая у вас страховка? Кстати, у вас упала температура в ушах?
– Очень хорошо, может там ей будет лучше. По крайней мере ей не надо будет, как мне, налаживать контрабанду колониальных пробковых шлемов из серных пробок.

(см. продолжение "Би-жутерия свободы" #294)