Рог Далиры старая версия

Третья история цикла. Прямое продолжение первой.
________________________________________________

1. Приказ


Низкое небо грозило пролиться обильным дождем. Налетевший ветер взвихрил палую листву и пригнул к земле травы. Ретта подумала, что осень в здешних краях настанет уже совсем скоро, но, к собственному удивлению, не ощутила грусти.
Приветственные крики, приливной волной прокатившиеся по полю, смолкли. Невдалеке раздались звуки рога. Трижды пропел он, взметнув к небу раскатистые, слышные далеко окрест звуки, словно воззвал к богам, и замолчал. Ретта с легким недоумением посмотрела на Аудмунда.
— Что это? — спросила она у новоявленного супруга.
— Древний рог Вотростена, — ответил он, и в голосе его Ретта отчетливо услышала гордость. — Князь Асгволд его привез из Далиры, нашей погибшей страны. Он поет лишь в исключительно важных случаях. Так и знайте — если слышите его, то произошло либо что-то очень плохое, либо очень хорошее.
— И что же он возвещает сейчас?
— Три вещи — смерть предыдущего князя, появление нового и нашу с вами свадьбу.
Ретта хотела спросить еще что-то, но в эту секунду Аудмунд побледнел и, закрыв глаза, задышал тяжело и часто. На лбу его проступили бисеринки пота. Охнув, Ретта бросилась к мужу и подставила плечо.
— О боги, ведь вы же ранены! Обопритесь на меня, — приказала она решительно, и Аудмунд, к ее величайшему удивлению, подчинился.
— Спасибо, — пробормотал он и, открыв глаза, огляделся по сторонам.
Жестом подозвал одного из советников.
— Лорд Кьярбьерн здесь? — спросил он.
— Да, мой князь.
— Позовите его.
— Слушаюсь.
Советник удалился, а Ретта, пользуясь его отсутствием, спросила:
— Кто такой лорд Кьярбьерн?
— Начальник разведки.
Через несколько минут место советника занял невысокий, худой, удивительно невзрачный на вид человек. Ретта подумала, что в толпе она его даже и не заметила бы.
— Добрый день, — поприветствовал его Аудмунд, — проводите меня, пожалуйста, в замок.
— Хорошо, мой князь.
Аудмунд вопросительно обернулся к Ретте, но та, поняв, чего он от нее хочет, решительно воспротивилась:
— Я не уйду, Аудмунд, и не просите. Я не могу оставить вас в таком состоянии.
Одну невыносимо долгую секунду Аудмунд молчал, затем тяжело вздохнул:
— Хорошо. Кажется, вы уже доказали, что вам можно доверять. Пойдемте.
— Пешком? — воскликнула Ретта в ужасе.
Голос Аудмунда в ответ прозвучал решительно и твердо:
— Да. На лошадь я сейчас не залезу, а повозки рядом нет.
Ей ничего не оставалось, кроме как смириться. Аудмунд оперся на плечи обхвативших его с двух сторон Кьярбьерна и Ретты, и они все вместе отправились в замок. Советники, солдаты и горожане, следуя приказу князя, держались на значительном расстоянии. Аудмунд заговорил:
— Простите, лорд Кьярбьерн, что вынужден давать указания на ходу, но у нас нет времени. Мы должны опередить фатраинцев.
Начальник разведки буквально впился взглядом в нового князя, а тот продолжал:
— Вы должны действовать как можно быстрее. Магистр — вот ваша единственная задача на ближайшее время. Его необходимо убить. Тихо, без шума, не оставляя следов. Смерть должна выглядеть естественной. Пусть фатраинцы думают, что его подкосила смерть внука.
Начальник разведки покачал головой:
— Поверят ли они в такую версию? Люди прекрасно знают, что магистру всегда было плевать на семью.
— Даже если не поверят, у них не должно остаться повода заподозрить иное. Еще раз повторю — все должно выглядеть естественно. Кесау Тэньяти вам помогут, у них есть подходящие для подобного случая средства. Они уже получили приказ. Скорее, Кьярбьерн, вам следует прибыть на Фатраин прежде магов. Через неделю магистр должен быть мертв. И сразу уходите, слышите? Все до единого, коты тоже. Смуту маги начнут уже без нашей помощи, у них слишком много властолюбивых. Вы все поняли? Я хочу получить приятные известия как можно скорее.
Кьярбьерн почтительно склонил голову:
— Все будет исполнено, мой князь.
И уже через секунду начальник разведки растворился в толпе, а его место возле Аудмунда занял один из солдат. Точнее, попытался занять, но тот решительно отказался от его услуг.
— Все в порядке, — заверил князь, и солдат не осмелился возражать.
Впереди уже маячили улочки города.
— Кто такой Тэньяти? — поинтересовалась Ретта, раздираемая любопытством. — Это ведь не вотростенец, да?
Аудмунд слабо кивнул:
— Верно, не вотростенец. Это оборотень, младший сын Горгрида.
От неожиданности Ретта вскрикнула:
— Что?
Аудмунд обернулся и поднял бровь:
— А что вас удивляет? Ведь я тоже оборотень. Тогда, чуть больше двадцати лет назад, Горгрид путешествовал в земли Аст-Ино вместе с моим отцом. Мы с Тэньяти ровесники.
— Теперь понимаю, — ответила Ретта. — И что, он, как и вы, живет здесь, в Асгволде?
Аудмунд покачал головой:
— Нет. Его мать не захотела расстаться с сыном, поэтому Тэньяти живет в Истале.
— А какое он имеет отношение к вашему нынешнему делу?
— Он глава военной разведки оборотней.
— В двадцать лет? — не удержалась Ретта.
— Ну да. Не забывайте, что мы взрослеем в двенадцать. В двадцать лет Тэньяти уже взрослый мужчина, к тому же официально пока главой числится его дед. Его наследница, мать Тэньяти, не способна к управлению таким ведомством. Для подобных дел у нее нет ни ума, ни таланта. Именно поэтому Таяна, едва ее сын повзрослел, делегировала ему все свои полномочия, и ее отец согласился с таким решением. Он пока помогает Тэньяти, вводит его в курс дела, но фактически уже несколько лет именно сын Горгрида командует военной разведкой оборотней. Бедная Таяна. Несчастный Тэньяти. Что с ними будет, когда они узнают о смерти Горгрида?
— Они так любили его?
— Да. Таяна и Горгрид заключили в свое время временный союз по обычаям оборотней. Но случаи, когда временный союз перерастал в постоянный и никогда не бывал расторгнут впоследствии, не столь уж и редки на самом деле. Горгрид навещал их так часто, как только мог. Еще чаще прибегал в Асгволд Тэньяти. Он надеялся однажды, когда Горгрид выйдет в отставку, уговорить его переселиться в Исталу. Что ж, не судьба. Он, кстати, здесь, в войске. Он так предвкушал скорую встречу с отцом…
Аудмунд прикрыл ладонью глаза, покачнулся, и Ретта приказала, обхватив его покрепче:
— Все, хватит геройствовать. Сейчас для этого нет никакого повода. Эй, кто там! Сбегайте в город за повозкой!
Ближайший из солдат бросился выполнять приказ княгини, а Аудмунд, собрав последние силы, усмехнулся:
— Как бы мне еще не пожалеть однажды.
— О чем?
— Об опрометчивом решении жениться на вас.
Ретта задохнулась от возмущения, но сдержалась — вокруг были люди. Она посмотрела внимательнее в глаза Аудмунда и обнаружила там тщательно скрываемую ехидную усмешку.
«Какой все-таки он красивый», — некстати подумала Ретта и ласково провела ладонью по его щеке.
А еще она вдруг поняла, что ничего, по сути, не знает о том, кто стал ее мужем. Так не пора ли начинать исправлять эту оплошность?
Горожане тем временем постепенно расходились по домам, однако солдаты и советники по-прежнему держались неподалеку от князя, не нарушая, впрочем, приказа не приближаться. Оборотней Ретта, как ни старалась, обнаружить не смогла.
Вскоре вернулся солдат с телегой. Когда Ретта помогала Аудмунду улечься, он вдруг положил руку ей на затылок и, притянув поближе, зашептал:
— Ретта, я вынужден вам напомнить — если кто-то где-то хоть слово узнает из того разговора с Кьярбьерном…
Ретта вспыхнула:
— Вам незачем меня оскорблять, Аудмунд. Я ваша жена и намерена хранить верность. И вам, и вашему княжеству.
— Хорошо. Наверно, я просто устал, и поэтому готов видеть врага в каждом, — пробормотал Аудмунд и потерял сознание.
По-видимому, этот разговор отнял у него последние силы.
Ретта приказала как можно скорее возвращаться в замок.

2. Целители


Со всем возможным бережением солдаты внесли Аудмунда в его покои и положили на постель. Едва они успели выйти, как вбежала Бериса.
— А, няня! — обрадовалась Ретта. — Скорее, принеси мои мази и все, что нужно для перевязки.
Та поспешно ушла, а в дверях показался стражник.
— Мы послали за лекарем, — доложил он.
— Хорошо.
— И там советники пришли.
— Что, все сразу? — удивилась Ретта.
— Так точно.
На мгновение она растерялась.
— Зачем?
Стражник подобрался:
— Не могу знать.
Ретта нетерпеливо отмахнулась:
— Я понимаю. Скажите им, что такое количество посетителей вредно для князя. Пусть останется только один. Как только я смогу сказать что-то определенное, я позову его.
— Слушаюсь.
Стражник вышел, а Ретта, судорожно вздохнув, спрятала лицо в ладонях и вознесла короткую молитву Вийюте. Она вдруг со всей отчетливостью осознала, что совершенно не готова остаться вдовой, и дело даже не в возможных неудобствах такого положения, но в том, что за минувшие дни Аудмунд каким-то непостижимым образом стал ей дорог. Она села на край кровати и присмотрелась к мужу внимательней. Тот был бледен, дышал судорожно и рвано, и, тем не менее, ничто в его облике не внушало опасений, это она могла сказать определенно — она в жизни повидала достаточно тех, кому не было суждено оправиться от ран. Можно было подумать, что вот сейчас Аудмунд вздохнет глубоко, откроет глаза, по привычке усмехнется снисходительно и чуть-чуть лукаво, и встанет. Ретта перевела взгляд на повязки — те уже успели напитаться кровью. Она встала, чтобы позвать кого-нибудь из слуг и помыть руки, но в эту самую минуту вошла Бериса.
— Наконец-то! Полей мне, — приказала Ретта.
Няня взяла в руки стоящий тут же на столике у стены кувшин. Тут за дверью послышались торопливые шаги, и в покои вошел еще один незнакомый Ретте человек. Седой, как лунь, немного сутулый, тем не менее, он глядел по сторонам внимательно и живо.
«Лекарь», — догадалась Ретта и распрямила плечи.
— Меня зовут Ингдун, — представился старик. — Я придворный лекарь. А вы и есть наша новая госпожа?
Он вдруг улыбнулся всем своим морщинистым лицом и посмотрел приветливо и ласково. Ретта почувствовала, как напряжение, сковавшее внутренности, постепенно отпускает.
— Да, это я.
— Что с князем?
Тон Ингдуна стал деловым. Ретта жестом указала на кровать:
— Его ранили. Я наложила повязку, правда наспех, и она уже промокла.
— Я понял, сейчас посмотрю. Ну-ка, — обернулся он к Берисе, — помоги мне снять бинты.
Едва они приступили к делу, князь заворчал и открыл глаза.
— Аудмунд! — кинулась к нему Ретта.
— Что здесь происходит? — спросил он отчетливо сердитым, недовольным тоном.
— А, мой господин, очнулся, — обрадовался Ингдун. — Хорошо. На этот раз я все-таки уложу тебя в постель. Как ты мог быть настолько беспечным и позволить ранить себя? И кому? Магу! Тебе должно быть стыдно. Ты понимаешь, что твое здоровье тебе не принадлежит?
— Об этом я знаю лучше тебя, — проворчал Аудмунд. — А если ты не прекратишь читать мне нотации, я выгоню тебя, так и знай, и буду зализывать раны сам. И пусть тебя тогда заест совесть. Простите, Ретта.
А та не знала, смеяться ей или плакать. Она взяла ладонь Аудмунда в свою и с силой сжала.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она, и сердце ее заполошной птицей забилось в груди.
Князь слабо улыбнулся:
— Все хорошо. Во всяком случае, лучше, чем пытается показать вам Ингдун.
Лекарь что-то неразборчиво пробормотал. Ретта вздохнула с облегчением:
— Вы напугали меня.
Аудмунд поднял руку и ласково провел пальцем по ее щеке, покачал головой:
— Я уже сказал вам, чтобы вы не паниковали. Мой организм зверя справится с любой напастью. Через три дня я буду здоров.
Ретта почувствовала, как от нехитрой ласки Аудмунда начинает кружиться голова, а внутри рождается нечто новое, невыносимо сладкое. Она прикрыла глаза, стремясь запечатлеть в памяти это мгновение, а меж тем Ингдун забормотал недовольно:
— Госпожа, скажите ему, чтоб лежал спокойно, мне еще нужно его перевязать.
Ретта всплеснула руками, вскочила и принялась помогать старику.
— Эх, госпожа, — продолжал тот, — если бы вы знали, каким он был непоседливым ребенком. В этом он всегда был похож на своего отца.
— Я таким и остался, — не удержался от ответной реплики Аудмунд и поморщился, когда руки Ингдуна коснулись обнаженной раны.
Лекарь сосредоточенно осмотрел повреждение, покивал в такт своим мыслям и, достав пузатый глиняный флакончик, объявил:
— Вы постарались на славу, госпожа, однако рану необходимо промыть еще вот этим.
— Что это? — нахмурилась Ретта.
— Целебный отвар. Он очистит поверхность и ускорит заживление.
Старик перечислил входящие в состав травы. Ретта забрала флакон, откупорила, понюхала и попробовала на вкус.
— Я не против, — объявила она наконец и с помощью Ингдуна промыла рану, а после заново наложила мазь.
Аудмунд все это время хмурился, стиснув зубы, но молчал. Вдвоем с Ингдуном они его перебинтовали.
— Ну, вот и замечательно, — потер руки довольный лекарь. — Теперь ему необходимо лежать, это самое главное. Могу я оставить его на ваше попечение, госпожа?
— Да, конечно, — поспешно согласилась Ретта.
— Тогда постарайтесь, чтобы он не вставал хотя бы до завтра. Я понимаю, что это весьма сложная задача, и все же вынужден просить. Рано утром я проведаю его. Если что — зовите.
Лекарь собрал свои вещи и вышел. Повисла гнетущая, вязкая тишина. Аудмунд тяжело вздохнул.
— Весгард здесь? — спросил он.
Ретта встрепенулась:
— Кто-то из советников ждет за дверью, но я не знаю, как его зовут.
— Позовите.
Ретта сделала знак Берисе, ты вышла, заодно прихватив вещи воспитанницы, а через несколько секунд в спальню князя вошел советник: мужчина лет пятидесяти на вид, с резкими чертами лица. Он хмурился и даже не пытался спрятать тревогу.
— Как вы, князь? — спросил он с порога.
Аудмунд вымученно улыбнулся:
— Все хорошо, однако Ингдун сговорился с моей женой и на несколько дней все же уложил меня в постель, поэтому делами мне, видимо, придется заниматься отсюда. Обо всем срочном докладывать незамедлительно. Похороны Горгрида послезавтра в полдень.
Лорд Весгард вздрогнул и на мгновение прикрыл ладонью глаза, но быстро оправился и посмотрел прямо на князя:
— Все сделаю.
Аудмунд откинулся на подушки и удовлетворенно вздохнул:
— Спасибо. Не забудьте объявить траур по Горгриду и приспустить все знамена в столице. Можешь идти.
Дверь за советником закрылась, а Ретта вдруг смутилась, поняв, что впервые с той минуты, как Аудмунд стал ее мужем, она осталась с ним наедине. Правда, муж этот пока лежал раненый, прикованный к постели, и все же… Она опустила взгляд и услышала тихий, немного снисходительный, но очевидно ласковый смех Аудмунда.
— Что же, — заговорил он, — как видно, все к лучшему? У нас появилось время узнать друг друга.
Ретта подняла глаза и присмотрелась внимательней. Во взгляде его, прикрытая легкой насмешкой, таилась тревога.
— Да, вы правы, — согласилась она и поспешно встала.
Сцепив руки, прошлась по комнате. Впервые у нее появилась возможность осмотреться. В глубине комнаты стояла широкая кровать, прикрытая балдахином, у окна стол с письменными принадлежностями, картами, стопкой книг. Она взяла одну из них и, ничего не поняв, положила обратно.
— Она написана на языке оборотней, — прокомментировал Аудмунд.
На каминной полке рядом с миниатюрным портретом князя Эргарда лежала свирель.
— Это ваше? — спросила она Аудмунда.
Тот в знак согласия, прикрыл глаза:
— Да, моя. Но играю я редко, под настроение.
— А портрет? Я не думала, что в Вотростене есть художники, способные написать такое чудо.
Аудмунд закашлялся, пытаясь скрыть смех:
— Стыдитесь, Ретта. Мы не дикари, что бы о нас не думали в Месаине. Это ваши предки бродили по лесам, завернувшись в шкуры, в то время как наши создавали в Далире совершенные шедевры, восхищавшие мир. У нас были великолепные инженеры, и знания в этой области до сих пор не утрачены, в чем вы уже имели возможность убедиться во время войны, в отличие от большей части прочей культуры, за потерю которой мы не устаем «благодарить» магов. Однако в данном случае вы правы — эту миниатюру написала моя мать. Здесь отец такой, каким был в момент их знакомства.
Ретта пригляделась к князю Эргарду внимательней.
— Очень красивый мужчина, — вынесла вердикт она.
— Спасибо, — поблагодарил Аудмунд искренне.
За окошком быстро темнело. В животе Ретты голодно забурчало, и она вдруг вспомнила, что ни Аудмунд, ни она сама ничего не ели с самого утра.
— Пойду, распоряжусь насчет ужина, — объявила она. — А заодно приведу себя в порядок.
Волосы Ретты порядком растрепались, платье было выпачкано землей и зеленью. Она пошла было к дверям, намереваясь позвать Берису и попросить ее приглядеть за Аудмундом, но услышала его тихий, вкрадчивый голос и остановись.
— Ретта, — позвал ее Аудмунд, и было что-то такое в его интонации, от чего у нее мурашки по спине побежали.
Она обернулась и посмотрела на мужа. Тот выразительно похлопал по кровати рядом с собой. Ретта, поняв, что он имеет в виду, вздрогнула. В глазах Аудмунда загорелось лукавство.
— Спать приходите сюда, — объявил князь. — И вообще, я думаю, вы можете перенести ко мне часть вещей. Вы моя жена, и теперь ваше место в моих покоях. Не волнуйтесь, я пока не в том состоянии, чтобы требовать от вас выполнения супружеского долга, и для вас это хорошая возможность просто привыкнуть к моему присутствию рядом. Не так ли?
Сердце Ретты заколотилось, дыхание перехватило, ладони вспотели. Лечь рядом с Аудмундом? Рядом с мужем? Об этом было даже страшно подумать. Если бы речь шла о простом династическом браке с обычными в таких случаях отношениями, если бы на его месте был, к примеру, Бардульв, она бы просто закрыла глаза и предоставила тело в распоряжение мужу, вытерпев супружеский долг, как необходимую пытку. Именно так ее наставляла бабушка — стиснуть зубы и терпеть. О том же самом говорили фрейлины при дворе. Но в том-то и дело, что Аудмунд ей нравился! Ее влекло к нему, в его присутствии учащалось дыхание, тело живо отзывалось на малейшую ласку, а от голоса, от самого присутствия рядом начинала кружиться голова. Хотелось подобрать юбки и убежать прочь, и одновременно спрятаться у него в объятиях и никогда, никогда не покидать их. Наверное, Аудмунд все же прав и ей просто необходимо к нему привыкнуть. А раз так…
— Я поняла вас, Аудмунд. Я приду.
И, не дожидаясь, пока он еще что-нибудь скажет, Ретта выскользнула за дверь.

3. Разговор


Поначалу Ретта никак не могла уснуть. Присутствие Аудмунда на соседней подушке смущало, она крутилась с боку на бок, в голову постоянно лезли мысли, какой могла бы быть ночь с ним, и от мыслей этих щеки Ретты начинали пылать. Она гадала, в самом ли деле спит Аудмунд, или просто старается не обращать внимания на ее возню? И тут же ей становилось стыдно — ведь он ранен, а она мешает ему отдыхать. Однако вскоре мерное дыхание мужа ее успокоило, и она погрузилась в сон.
Проснулась она уже утром. На полу светился нежным золотым светом квадрат окна, сквозь открытые ставни голубел кусочек неба. Ретта с сонной улыбкой потянулась и вдруг, заметив отсутствие Аудмунда, встрепенулась. Оглядев комнату, она обнаружила его стоящим рядом с камином. Он держал в руках портрет отца и все смотрел и смотрел то ли на князя Эргарда, то ли вглубь себя — Ретте было трудно разобрать с такого расстояния. Наконец, он коснулся портрета губами, приложил ко лбу и, тяжело вздохнув, замер. Теперь ошибиться было невозможно — такое горе ни с чем не спутаешь. Но ведь с момента смерти князя Эргарда прошло почти два года. Неужели он до сих пор скорбит? А еще Тэньяти. Такая любовь к отцам обычна для оборотня, или эти двое все-таки исключение? Так много вопросов, и далеко не все можно задать вслух.
Ретта, поколебавшись немного, решилась окликнуть мужа.
— Аудмунд! — позвала она тихонько.
Тот вздрогнул от неожиданности, обернулся резко, и глаза его на миг сузились до двух щелочек, но, увидев Ретту, тревожно глядевшую на него, расслабился и просветлел лицом.
— Вы проснулись? — спросил он, ставя портрет обратно на полку.
— Да, — пробормотала она и в волнении запустила пальцы в волосы. — Я хотела попросить прощения.
Брови его взметнулись вверх:
— За что?
От стыда Ретте хотелось провалиться сквозь землю, и, тем не менее, сказать было необходимо, и лучше всего сейчас:
— Видите ли, меня в жизни учили многому: хорошим манерам, танцам и музыке; учили пению и языкам; учили держать лицо при любых обстоятельствах и не сопротивляться, если точно знаешь, что нет возможности победить; учили лавировать в придворной клоаке. Но, Аудмунд, меня никто не учил любить мужа, и поэтому я хотела попросить прощения, если своим глупым поведением досаждаю вам. Скажите, я мешала вам сегодня спать?
Аудмунд вздохнул и покачал головой. Подошел ближе и ласково обхватил ладонями ее лицо:
— Ретта, Ретта… Ни о чем не волнуйтесь. Поверьте мне, я все понимаю и никуда не спешу. У вас будет столько времени, сколько необходимо, и именно по той причине, что я намерен быть счастливым в браке. Мы справимся, Ретта. Не переживайте.
Он приблизил лицо, и сердце Ретты пропустило удар, но губы Аудмунда коснулись ее лба, и впервые в жизни в подобной ситуации она ощутила укол разочарования, и закусила губу. Аудмунд выпрямился и пошел к дверям. И тут Ретта вспомнила вчерашние указания Ингдуна и тут же устыдилась своего поведения. Время ли сейчас для подобных терзаний?
— Аудмунд! — воскликнула она, вскакивая с постели.
— Да? — спросил он, останавливаясь и оборачиваясь через плечо.
Ретта выразительно указала на кровать:
— Кажется, вам пока никто не давал разрешения покидать комнату. Живо в постель!
В его кошачьих глазах загорелось уже привычное лукавство:
— Вы намерены мне помешать?
— Да, — ответила Ретта решительно и для пущей убедительности уперла руки в бока.
Некоторое время князь молчал, затем усмехнулся и покачал головой:
— Похоже, моя спокойная жизнь и впрямь закончилась.
Но дольше спорить не стал и послушно вернулся в постель.
Едва Ретта с помощью Берисы привела себя в порядок, как принесли завтрак, а после пришел Ингдун. Осмотрел рану и остался доволен процессом выздоровления. След от меча Бардульва уже и впрямь был вполовину меньше вчерашнего. Поменяв повязку, лекарь велел лежать до вечера и ушел, однако не прошло и нескольких минут, как в двери покоев постучался советник.
— Я пойду, погуляю, — сообщила Ретта и, позвав няню, направилась во двор.
Солдаты, завидев ее, вытягивались в струнку, придворные почтительно кланялись, а женщина, встретившаяся ей в главном зале, лет сорока на вид, в богато расшитом платье, присела в глубоком реверансе. Ретта остановись и в знак приветствия наклонила голову.
— Как вас зовут? — спросила она.
Дама оживилась:
— Хельвека, госпожа. Я жена советника Весгарда.
— Рада познакомиться, леди Хельвека.
На мгновение дама замялась, и Ретта приподняла брови, давая понять, что ждет.
— Я хотела просить вас, — наконец заговорила та.
— О чем же? — поинтересовалась Ретта, впрочем, догадываясь уже о предмете разговора.
— У меня есть дочь, — начала Хельвека, подтверждая догадку Ретты. — Я хотела просить разрешения представить ее вам.
— Сколько ей лет?
— Шестнадцать.
Ретта задумалась. Наверное, Аудмунд одобрил бы решение взять дочь его советника во фрейлины? Впрочем, она еще успеет с ним посоветоваться.
— Приходите после похорон Горгрида.
Хельвека снова присела и принялась благодарить, а Ретта попрощалась с ней и спустилась во двор.
Справа и слева от мощеной площадки тянулись какие-то строения, вероятней всего конюшни или казармы. В глубине виднелся зеленый уголок с небольшой беседкой, и ничего, хоть сколько-нибудь похожего на пышные, тщательно распланированные сады Эссы. Далеко слева слышался звон мечей.
— Что там? — спросила она Берису.
— Тренировочная площадка, — с готовностью пояснила та.
Ретта решила не противиться приступу острого любопытства и отправилась посмотреть.
Назвать площадку пустующей было никак нельзя. Среди тренирующихся она различила придворных, неоднократно виденных ею ранее, многих командиров и почти всех советников.
— Что, в Вотростене тренируется даже знать? — удивилась Ретта. — Вот так, всерьез? Не формально?
Бериса пожала плечами:
— Ну да. А я разве не говорила? Любой мужчина, будь он пекарь или советник, должен уметь защитить свой дом, и аристократы тренируются наравне со всеми. С них спрашивают даже строже, с чем с солдат регулярных войск.
Ретта прищурилась и подошла ближе.
— Странно, — задумчиво проговорила она. — В Месаине все совершенно иначе, и военное искусство придворных обычно ограничивается умением разрезать хлеб или бумагу.
В голосе Берисы послышались ворчливые интонации:
— Мне ли не знать? В Месаине аристократ — это, прежде всего, привилегии, а в Вотростене — обязанности. Здесь любое хоть сколько-нибудь высокое положение сопровождается грузом тяжких забот, и вы не найдете в Асгволде ни одного бездельника-юнца, праздно шатающегося с дружками по тавернам и продажным девкам, как в Эссе. Здесь сыновья аристократов на плацу и в учебных классах, иначе им ничего не светит в жизни. Женщина еще может рассчитывать на красоту и приятный нрав, но в мужчинах ценятся только умения.
— Интересно, откуда ты об этом знаешь? — не удержалась от вопроса Ретта. — Ты ведь дочь купца.
— По отцу. Но мать моя — младшая дочь знатной фамилии.
— И ты молчала?
Бериса вновь пожала плечами:
— А о чем говорить? Она влюбилась, вышла замуж и покинула тот круг, в котором была рождена. Но дед с бабкой все же любили и ее, и меня, и поэтому о жизни знати мне известно не понаслышке.
— Понимаю, — проговорила Ретта и, задумавшись, накрутила на палец локон. — А знаешь, такие обычаи мне, пожалуй, нравятся больше, чем обычаи Месаины.
На лице старухи появилось одобрительное выражение.
— Может, вернемся в замок? — предложила она. — Здешним советникам обычно не требуется нянька, поэтому вряд ли Весгард будет слишком уж досаждать Аудмунду делами.
Она оказалась права — советник к тому времени уже ушел, и Ретта снова, как и накануне, оказалась с Аудмундом наедине. Она опустилась с ним рядом, и он взял ее ладонь в свою. У Ретты перехватило дыхание, но руки она не отняла.
— Расскажите о себе, — попросила Ретта.
Аудмунд тепло и удивительно ласково улыбнулся:
— Что же вам рассказать?
— Не знаю. Что захотите. Мне ведь ничего о вас неизвестно, и поэтому интересно все.
Он задумался на несколько минут и начал рассказывать. О своем детстве, о том, как его несколько раз в год навещала мать. О том, что он никогда, по сути, не оставался один — рядом всегда были отец или Горгрид, а так же пара-тройка проверенных стражей.
— Он всегда сам будил меня, — говорил Аудмунд, имея в виду князя Эргарда. — Мы с ним завтракали, играли, потом приходил Горгрид, а он шел заниматься делами. А по вечерам отец брал меня на руки, сажал на колени и о чем-нибудь рассказывал. Об истории Вотростена, о собственных походах. Он научил меня любить страну, восхищаться ею, ее историей и людьми, вот в чем фокус, Ретта. И сделал он это незаметно, ненавязчиво. Когда я подрос, он всегда сам тренировал меня, активно вовлекал в государственные дела. А с восьми лет я уже участвовал в походах наравне со всеми. Сначала как солдат, потом меня повысили до командира. В тот день я был невероятно горд.
Взгляд Аудмунда стал мечтательным. Он явно мысленно переживал минувшее, и ему нравилось то, что он видит в этот момент.
— А как же женщины? — не удержалась Ретта.
— Что женщины? — не понял сперва Аудмунд.
— Много их было у вас?
В глазах мужа вспыхнули искры веселья.
— Ретта, Ретта, — проговорил он и ласково обвел пальцем скулы жены. — Как вам не стыдно задавать мне такие вопросы? Поймите — я не могу позволить себе быть беспечным, ведь обо всех моих безумствах и глупостях непременно будут помнить мои дети. Хотите — верьте, хотите — нет, но вы первая женщина, которую я намерен однажды уложить к себе в постель.
Он провел ладонью по ее бедру, но она даже не заметила ласки. Ей казалось, что она вполне может сгореть со стыда, причем отнюдь не в переносном смысле:
— Что, неужели оборотни помнят даже это?
Аудмунд серьезно кивнул:
— Да. Но подумайте о том, что у подобного положения есть и плюсы — котята всегда сами знают, кто их папа, их этому не надо учить; отцов невозможно опорочить в глазах детей, как это частенько делают человеческие женщины — дети сами прекрасно помнят, как обращался их отец с их мамой. И именно по этой самой причине ни один кесау не будет груб с женщиной. Ну и когда юный оборотень решает жениться, у него появляется надежный помощник — весь опыт многих поколений предков. Ему не надо ничего объяснять. Да, я помню, что именно делал мой отец с моей матерью, но именно по этой самой причине я вам могу обещать — когда вы, в конце концов, сдадитесь и захотите меня, то останетесь довольны. И мне не надо для этого пропускать через свою постель десятки женщин.
Он положил руку Ретте на талию, а она, вспыхнув, спрятали лицо у него на груди. Аудмунд засмеялся тихонько и погладил Ретту по голове.
— Вы дразните меня, — пожаловалась она.
— Признаюсь, есть немного. Не могу удержаться. И все-таки все, рассказанное мною, чистая правда. Ну же, Ретта, посмотрите на меня.
Она подняла лицо, и Аудмунд ласково провел ладонью по ее щеке:
— Право, Ретта, вам нечего стыдиться.
— Но ведь ваша память вам не принадлежит!
— Мы давно привыкли.
— Но я-то нет!
— Просто ваши дети будут точно знать, что их отец любит вас, вот и вся разница.
Он мягко, но решительно привлек ее и осторожно, бережно поцеловал. От непривычного удовольствия, волной прокатившегося по телу, Ретта прикрыла глаза.
Аудмунд взял ладонь жены в свою и принялся поглаживать. Они проговорили до самого вечера.

4. Прощание


Словно в насмешку, небо с самого утра было пронзительно ясным. Ретта и Аудмунд проснулись еще до света.
— Как хотите, но сегодня я намерен выйти из комнаты, даже вопреки вашей воле, — заявил Аудмунд, когда советники уже ушли, и Ретта, посмотрев на его сжатые челюсти, на непреклонно сдвинутые брови, не решилась спорить.
— Хорошо, давайте я сама посмотрю вашу рану.
Аудмунд без звука лег в кровать. Ретта сняла бинты и, хотя была готова к увиденному, все же не смогла сдержать изумленного возгласа: на месте оставленного мечом Бардульва повреждения теперь виднелась нежная, молодая кожа без всяких признаков рубца. Ретта покачала головой:
— Невероятно — прошло всего два дня. Хорошо, Аудмунд, вы можете встать, у меня нет причин дольше удерживать вас в постели. Но хотя бы еще два дня я прошу вас воздерживаться от тренировок.
— Как скажете, — ответил Аудмунд, решив, видимо, тоже не настаивать без особой нужды.
Он начал одеваться, то и дело поглядывая на Ретту из-под бровей.
— Вы пойдете? — спросил он наконец.
— Конечно.
Ретта позвала служанку и велела ей достать привезенное из Месаины платье. То самое, белое, что она рассчитывала надеть на свадьбу. Здесь, в Вотростене, обычаи которого отличались от обычаев юга столь разительно, самым подходящим поводом для него оказались похороны Горгрида.
Ретта выглянула в окно. От самых ворот в сторону замка тянулся плотный ручеек посетителей. Со вчерашнего дня тело Горгрида было выставлено в Коронном зале для прощания, и поток скорбящих все не иссякал. Аудмунд разрешил даже не закрывать ворота замка на ночь, лишь приказал усилить охрану.
— Его так любили? — удивилась Ретта и, обернувшись, посмотрела на мужа.
Тот сделал выразительный жест в сторону окна:
— Как видите.
— Но почему? Я что-то не заметила, чтобы хоть кто-нибудь горевал по Бардульву, хотя он был князем. А тут советник.
Против ожидания, Аудмунд не разгневался, лишь черты его на миг исказила боль:
— Вы сравниваете несопоставимое. Горгрид всю жизнь служил Вотростену, в молодости с мечом в руках, а позже как политик. Он был в принципе человек чести и старался, если это возможно, поступать справедливо. К тому же он был убит магами — уже одно это в глазах людей придает ему ореол мученика. А брат мой привел в Вотростен некромантов. У вас все еще вызывает недоумение реакция людей?
Ретта подумала и ответила честно:
— Нет.
Часы на башне пробили полдень. Аудмунд подал руку:
— Идемте?
Ретта вложила пальцы в протянутую ладонь.
На всем пути следования — на лестницах, в дверях и в Коронном зале — стояли стражи в начищенных кольчугах. Зал был ярко освещен множеством свечей. Ретта перешагнула порог и на мгновение ослепла от обилия света, лившегося, казалось, со всех сторон. По обеим сторонам ковровой дорожки стояли стражи, тут же толпились советники и придворные, а так же пять оборотней с худощавым седым стариком во главе. В самом центре, на небольшом возвышении, стоял гроб с телом Горгрида. Ноги его были укрыты знаменем.
С левой стороны, все, как один, опустив головы, стояли четверо. Три человека и один оборотень в людском обличье, видом старше других. Теперь Ретта научилась безошибочно их отличать, и мгновенно догадалась, что это сыновья Горгрида, а оборотень — тот самый Тэньяти, о котором ей рассказывал Аудмунд.
Она посмотрела на мужа, взглядом указывая на четверку, и тот, поняв, что она имеет в виду, кивнул. Взойдя на возвышение, Аудмунд встал на колени и поцеловал уголок знамени и край одежд Горгрида, затем тяжело, по-стариковски, поднялся и коснулся губами его лба. Прошептал:
— Прощай. И прости, что не уберег.
И только Ретта, да еще, быть может, стоящие поблизости сыновья Горгрида услышали в голосе его тщательно сдерживаемые нотки рыдания. Она перевела взгляд на неподвижно застывшую четверку. Прочесть что-либо на их окаменевших лицах было решительно невозможно.
— Они стоят так с самого утра, — прошептала ей на ухо непонятно как оказавшаяся за спиной Бериса. — А оборотень так и вовсе со вчерашнего вечера. Братья пытались его увести, но он не пошел.
Ретта вздрогнула и снова внимательно посмотрела на сыновей Горгрида. В толпе послышались чьи-то всхлипывания, кто-то шумно высморкался. Ретта взяла незаметно протянутый ей Берисой вересковый букет и положила на грудь Горгриду. Князь отошел в сторону и сыновья, как по команде, встали по углам и подняли носилки с телом отца на плечи. Аудмунд взял Ретту под руку, и скорбная процессия двинулась во двор, где стоял уже сложенный огромный костер.
— Его сожгут? — спросила она мужа.
— Да. В Вотростене испокон веков сжигают — большую часть года земля слишком твердая. Впрочем, врагов могут просто бросить на съедение зверям или даже закопать в землю, на радость демонам. К богам ведь душа из-под земли добраться не может.
Ретта сжала пальцы Аудмунда, и тот успокаивающе погладил ее по руке. Сыновья по очереди поцеловали отца и отошли в сторону. Стражи поднесли факелы.
Толпа потрясенно выдохнула, кто-то в голос зарыдал. Ретта стояла, до рези в глазах всматриваясь в язычки пламени, и думала о том, что понимает чувства людей — сама она знала Горгрида совсем недолго, и, тем не менее, в сердце теперь ощущала скорбь.
— Траур будет длиться еще десять дней, — объявил Аудмунд. — Любые развлечения, а так же музыка в эти дни строго запрещены. Он будет похоронен в княжеской усыпальнице.
Ретта удивленно покосилась на мужа:
— А он?..
Она не договорила, но Аудмунд, поняв ее вопрос, покачал головой:
— Нет, он не княжеского рода, но в усыпальнице хоронят не только князей, но так же выдающихся граждан, послуживших славе и процветанию Вотростена. Быть погребенным там — большая честь.
— Понимаю, — ответила Ретта, и некстати подумала, что слишком уж часто за последние дни стала употреблять это слово.
Огонь делал свое дело. Они с Аудмундом, а так же сыновья Горгрида стояли и терпеливо ждали. Народ тоже не спешил расходиться. Наконец, когда костер уже начал прогорать, принесли мраморную урну, в которую собрали прах. Аудмунд взял ее, и они все вместе пошли в усыпальницу, располагавшуюся за стенами позади замка. Сделанная из простого серого камня, она, тем не менее, внушала уважение монументальностью и основательностью. Прямо перед входом располагался алтарь всех богов, такой же, как в главном храме.
— Ей тоже две тысячи лет? — спросила Ретта.
— Почти, — откликнулся Аудмунд. — Тысяча девятьсот восемьдесят.
— И здесь похоронены все князья?
— Да, начиная с князя Асгволда.
Ретта тряхнула головой и крепче вцепилась в руку Аудмунда. Подобную преемственность поколений ей было представить чрезвычайно сложно. В Месаине с ее бурной, полной потрясений историей, даже не всех правителей знали по именам, и уж подавно далеко не у каждого было известно место последнего упокоения. Многие историки годами спорили, существовал в действительности тот или иной вождь, или это отголоски легенд. А тут, в Вотростене, и спорить не о чем — постаменты с бюстами князей стояли внутри усыпальницы в несколько рядов. Стены ее были украшены грубыми барельефами, сюжеты которых Ретта пока не могла разобрать, решив при случае подробней расспросить мужа, однако по мелькавшим в его речи прежде обрывкам фраз выходило, что здесь, вероятней всего, изображена гибель Далиры.
И вдруг прямо перед собой Ретта увидела табличку с именем того, кого меньше всего ожидала увидеть.
— Бардульв? — почти в голос воскликнула она. — Он тоже здесь похоронен?
— Ну да, — подтвердил Аудмунд с легким недоумением в голосе. — А как иначе? Плохой он или хороший, но он тоже князь Вотростена. Я не хочу, чтобы древняя традиция прерывалась на мне. К тому же он брат мне, сын моего отца, и тот по-своему любил его.
Ретта подумала, что и впрямь мало знает пока своего мужа. Ее собственному отцу, несмотря на его мягкий характер, вряд ли бы пришло в голову хоронить в семейном склепе предателя, и уж конечно она не ожидала ничего подобного от Аудмунда. И тут же подумала, что такая черта ей в супруге нравится.
Тем временем Аудмунд подошел к пустому мраморному постаменту и поставил урну внутрь ниши. Подошли мастера и закрыли провал табличкой с именем Горгрида, его полным титулом, занимаемыми постами и датами жизни.
— Чуть позже здесь появится бюст, — пояснил Аудмунд Ретте, а после подошел к постаменту и вновь, встав на колено, коснулся лбом таблички.
Сыновья Горгрида повторили его жест, и лишь Тэньяти, став на колени, обнял постамент двумя руками, да так и замер, не двигаясь с места. Аудмунд ждал его, но тот не вставал.
— Тэньяти, — позвал его князь.
Один из братьев-людей, по-видимому, старший, подошел к нему и сжал плечо.
— Тэньяти, — позвал он.
Тот не реагировал. Князь с братьями переглянулись. Аудмунд сел рядом с оборотнем, обнял его за плечи и заглянул в лицо.
— Тэньяти, — зашептал он, так что слышали его лишь близстоящие, — тебе лучше сейчас пойти с братьями. Я понимаю твои чувства и разделяю их, я сам недавно потерял отца, но у тебя есть семья, Тэньяти, а также долг. Что сказал бы Горгрид, узнав, что ты тут заморил себя голодом? Вряд ли бы он обрадовался. Ты должен жить. Считай это приказом.
Может быть, на него подействовали слова, или же что-то иное, но Тэньяти словно очнулся. Поднял отсутствующий, больной взгляд и посмотрел на Аудмунда, затем оглянулся растерянно, и старший из братьев, взяв его за плечи, помог встать, затем обнял и повел прочь из усыпальницы; двое других присоединились к ним.
Аудмунд встал и вместе с Реттой вернулся в замок. Прошел в покои, сел перед камином в кресло и, уронив лицо в колени, замер. Ретта застыла в дверях, не зная, что ей следует сделать или сказать в подобной ситуации — ей еще ни разу в жизни не доводилось кого-либо утешать. Она подошла, села на ручку кресла и, погладив Аудмунда по голове, тихонько вздохнула. Тот заговорил:
— Я любил его. После отца он был самым близким мне человеком.
— А как же ваша родня со стороны матери?
— Они в Истале, но Горгрид был со мной каждый день.
Ретта ласково поворошила его волосы:
— Я не знаю, что вам сказать. Если бы могла, то постаралась бы взять часть ваших страданий, но это невозможно. Просто знайте, мой муж, что я с вами. Что бы ни случилось.
Аудмунд уткнулся лицом ей в живот, обхватил с силой и судорожно вздохнул. Ретта ласково обняла его и стала гладить по голове.
Плечи Аудмунда дрогнули.
Советник Весгард, заглянув в комнату, вышел и бесшумно закрыл за собой дверь.

5. Свидание


Дела все больше входили в их жизнь, заслоняя скорбь. Теперь Аудмунд был зачастую занят с утра и до самого вечера, и лишь в краткие часы досуга мог позволить себе расслабиться, вспоминая о печали, и тогда он искал сочувствия у Ретты. Она, как могла, старалась поддержать его. Они подолгу беседовали, и князь Вотростена все полнее раскрывался перед ней, она с каждым днем все лучше и лучше его узнавала. Однако днем и сама Ретта была зачастую занята делами. Нужно было подобрать фрейлин для своего двора, встретиться с портнихами, которые практически закончили шить ее новый гардероб, подготовить замок к празднику.
Буквально пару дней назад, после окончания траура, Аудмунд объявил ей, что вскоре состоится прием, на котором ее официально представят знати Вотростена, а так же познакомят с ее новым двором. Поэтому теперь Ретта торопилась. Она уже отдала Аудмунду список тех, кого хотела бы видеть своими статс-дамами, и тот, после недолгих размышлений, утвердил его. Теперь предстояло отобрать фрейлин. Помимо обычных умений читать и писать, играть на музыкальных инструментах, петь, вышивать и тому подобного, Ретта непременно хотела, чтобы будущая претендентка обладала чистой, светлой душой, чтобы самой Ретте было комфортно рядом с ней находиться. Тут уже она не могла полагаться ни на чье мнение и была вынуждена лично встречаться с каждой. Уже трем девушкам было отказано под благовидными предлогами по причине темноты и скверны характера, которые в них различала Ретта. Оставалась последняя — Адэрун, дочь леди Хельвеки. Если она подойдет, то у нее будет двадцать одна фрейлина. Красивое число.
Ретта еще раз внимательно оглядела стоящую перед ней претендентку. Светлые волосы, голубые глаза — само воплощение красоты и изящества, особенно по сравнению с матерью — слишком высокой, худой, даже тощей женщиной с острыми чертами лица и с бесцветными серыми волосами. Впрочем, любому, кто видел все семейство в полном составе, было очевидно, что дочь пошла целиком в отца, однако самым странным было то, что лорд Весгард при всей своей красоте был любящим и верным мужем. Об этом знали все в Асгволде и не переставали удивляться. Все, включая саму Ретту.
Молодая княгиня прислушалась к собственным ощущениям. Нет, все правильно, никакой ошибки — юная леди была столь же чиста душой, сколь прекрасна лицом. Вообще, хорошеньких и даже по-настоящему красивых фрейлин в ее свите набралось достаточно, и Ретта твердо решила возложить на статс-дам обязанность зорко следить, чтобы никто при дворе не вздумал испортить лучших невест страны.
Она тепло улыбнулась и милостиво кивнула сразу вздохнувшей с облегчением леди Хельвеке:
— Ваша дочь принята.
Мать и дочь одновременно присели в глубоком реверансе, и жена Весгарда принялась, рассыпаясь в благодарностях, целовать руку Ретты. Та позволила им удалиться и, вздохнув с облегчением, подошла к окну.
Двор вовсю украшали к празднику. Пестрые ленты, цветы в кадках, расписные воздушные арки — от многообразия красок и форм кружилась голова, и хотя торжественному убранству замка было далеко до пышности и великолепия ее родного дворца в Эссе, она все равно с удовольствием предвкушала праздник.
— Ретта, — раздалось за спиной, и она радостно вскрикнула, узнав голос мужа.
— Аудмунд!
Ретта бросилась к нему на шею. Всего восемь часов не виделись, а будто год прошел. Аудмунд взял лицо Ретты в ладони и быстро, но бережно коснулся губами лба.
— Вы закончили на сегодня? — спросила она.
Сперва тренировка, потом советники, затем визит лорда Кьярбьерна, с которым Аудмунд, закрывшись, проговорил несколько часов. И вот теперь появилась надежда, что они смогут провести какое-то время вместе. Но Аудмунд отрицательно покачал головой. Ретта сникла.
— Мне очень жаль, — заговорил супруг, — но до вечера я буду занят. Зато после ужина целиком в вашем распоряжении, так что не грустите, Ретта. У меня есть предложение — может быть, мы поужинаем вместе? Вдвоем, без двора. Только вы и я.
Он ждал ответа, затаив дыхание, это было видно, а Ретта молчала, опасаясь, что если заговорит, то радость просто разорвет ее изнутри. Целый вечер наедине с мужем. Вечер, который будет принадлежать только им. Без шушуканья придворных, без переглядывающихся советников. Мерцание свечей, терпкий аромат густого южного вина и тихая музыка, льющаяся из-под дверей. Картина была так прекрасна, что Ретта зажмурилась, а когда открыла глаза, то все счастье, вся безграничная радость сполна отразились на ее лице.
— Да! — только и смогла произнести она.
Аудмунд посмотрел на нее внимательно, подался навстречу, и сердце Ретты радостно дрогнуло в предвкушении поцелуя. Но муж отстранился и, взяв себя в руки, ответил просто:
— Ну, вот и прекрасно. Тогда отдохните, а к восьми будьте готовы.
Он ушел, а Ретта ощутила укол разочарования. Он дал слово не торопить ее. Что ж, кажется, пришла пора дать понять, что его усилия не пропали даром. Ретта быстрым шагом прошла в их с Аудмундом покои и позвала служанку.
Она приняла ванну и натерлась душистым розовым маслом; уложила волосы, перевив их длинной жемчужной нитью, привезенной из Месаины; выбрала наряд — белое нижнее платье из тонко выделанной шерсти, верхнее голубое из восточного шелка, украшенное по обшлагам богатой вышивкой, а так же короткая накидка на плечи, закрепленная двумя черепаховыми фибулами. Когда Аудмунд вошел, и Ретта встала ему навстречу, он поклонился ей и протянул руку, и в глазах его она прочла такой восторг, который заменил ей бурную, прочувствованную речь, полную комплиментов.
Ужинали они в той же столовой, в которой ели не так давно вдвоем с Бардульвом, но сколь разительно отличалось теперь настроение Ретты! Она внимательно слушала Аудмунда, к месту задавала вопросы и охотно отвечала на его, и любовалась, как свет свечей поблескивает искорками в золотых волосах. Было странно думать, что этот мужчина — ее законный супруг, данный ей богами. Возможно, она еще не до конца привыкла к нему в этой роли, но сердце ее рвалось к нему навстречу. Хотелось спрятаться в его объятиях и смотреть, смотреть на него, вдыхать его запах… Ретта почувствовала, как пылают ее щеки. Голос Аудмунда пресекся, и он посмотрел на нее внимательным, долгим взглядом, задышал часто. Ноздри его дрогнули, хищно расширившись, губы слегка приоткрылись. Аудмунд опустил голову, а затем вдруг резко встал и спросил чуть охрипшим голосом:
— Может быть, пройдемте вниз, прогуляемся? Не знаю, как вы, а мне необходимо проветриться.
Ретта, не отрывая от него глаз, встала. Аудмунд приглашающе протянул руку.
Они спустились во двор, и Аудмунд задрал голову вверх, к ночному, полному ярких, холодных звезд небу и вдохнул полной грудью. Плечи его расслабились, и он уже с улыбкой, ласково посмотрел на Ретту. Приглашающе оттопырил локоть, и она с удовольствием взяла его под руку. Они направились не спеша в сторону небольшого садика, уже виденного Реттой ранее.
— Знаете, — заговорил он, — я сегодня так счастлив, как не был, наверное, уже пару лет. И лишь одно рвет мне душу, помимо скорби по Горгриду — мысль о том, как мне пришлось поступить с Бардульвом.
Аудмунд тяжело вздохнул, и Ретта тихонько погладила его по руке. Он посмотрел на нее с благодарностью.
— Мне жаль, что пришлось убить его. Как ни крути, но он был мне братом. Может быть, не самым лучшим, но, тем не менее, нам дал жизнь один человек. И все это заставляет сердце сжиматься от скорби.
Они вошли в беседку и сели на скамейку.
— Я не буду рассуждать, — заговорила Ретта, — виноваты вы или нет — я плохо знаю подробности. Но вы сделали то, что должны были сделать, чтобы защитить Вотростен, и вот в этом-то я уверена наверняка. Не казните себя.
Аудмунд промолчал. Он поднял взгляд, посмотрев куда-то вверх, и губ его коснулась мимолетная, мечтательная улыбка, и Ретта снова залюбовалась им. Бледный свет растущей луны освещал его правильные черты, его полные, чувственные губы, обещающие наслаждение, и усы с бородкой, которые так непривычно кололись во время их поцелуя на свадьбе. И вдруг ей так невыносимо захотелось вновь почувствовать их, ощутить, как они будут щекотать ее щеки и губы. Желание оказалось таким острым, что с губ Ретты помимо ее воли сорвался едва слышный стон.
— Вы так красивы, Аудмунд, — словно со стороны услышала она чей-то голос, и безмерно удивилась, поняв, что это ее собственный.
Кажется, первый раз в жизни произнесла она вслух эти слова. Или нет? Мысли Ретты смешались. Она положила ладонь Аудмунду на щеку, и тот медленно обернулся, словно не веря своим глазам.
Ей сейчас было все безразлично, она ничего не видела и не слышала. Она потянулась, обняла мужа, положив руки ему на плечи, и коснулась, наконец, губами губ.
Вдруг закружилась голова. Стало так сладко, так невыносимо томно. Усы Аудмунда щекотали кожу, но теперь ощущение было скорее приятным. Он подался вперед, крепко обнял, привлекая к себе, и губы, шею Ретты обожгло его горячее дыхание. Она жадно хватала ртом воздух. Хорошо! Боги, как же хорошо! Ласки Аудмунда, ощущение его жесткой, нежной ладони на своей груди сводило с ума, вызывая дрожь во всем теле. И вдруг Ретту, отчетливо представившую их обоих, ее и мужа, в постели, обдал страх. Коварно подкравшийся, неуместный. Она представила, как стоит перед ним обнаженная, и ей стало невыносимо стыдно. Что это? Откуда? Почему теперь, боги, и как заставить себя перебороть эту стеснительность, которая, как выяснилось, отравляет жизнь?
Аудмунд, словно почувствовав ее смятение, отстранился. Посмотрел вопросительно, и Ретта, положив руку ему на грудь, опустила голову.
— Простите меня, — пробормотала она. — Наверное, мне нужно еще чуть-чуть времени. Вы мне нравитесь, Аудмунд.
Он тихонько, но с видимым облегчением, вздохнул, а затем решительно привлек Ретту, заключив в объятия:
— Я уже говорил, что у вас будет столько времени, сколько понадобится. Этот вечер уже подарил мне больше, чем я рассчитывал. Ни о чем не волнуйтесь.
Он сделал движение, будто укачивает ее, и Ретта, с облегчением улыбнувшись, провела ладонью по его груди. Желания, рожденные поцелуем Аудмунда, никуда не делись, но теперь она была уверена, что скоро победит себя и станет, наконец-то, ему настоящей женой.
— Вы очень красивый, — уверенно, громко повторила она и почувствовала, как муж, погладив ее по плечу, поцеловал в макушку.

6. Праздник


Ретта сидела перед зеркалом и задумчиво расчесывала волосы. Пламя свечей, отражаясь, придавало комнате таинственный, загадочный ореол. В окошко заглядывала серебристая луна, и во дворе не было слышно ни звука. Дверь распахнулась, и вошел Аудмунд. Ретта улыбнулась, перехватив его немного усталый взгляд, и он, поцеловав ей руку, положил ладони на плечи.
— Восхитительно, — наконец вынес он вердикт, во всех подробностях рассмотрев Ретту. — Вы, как всегда, прекрасны.
— Спасибо.
Ретта зарделась. Ей стало неловко и даже немного стыдно от собственного смущения, и она, чтобы хоть немного отвлечься, заговорила:
— Сегодня днем мне сообщили, что одна из фрейлин не сможет завтра прийти на праздник — бедняжка упала с лошади и вывихнула ногу. И знаете, Аудмунд, этот случай напомнил мне об одном важном вопросе, который мы до сих пор не обговорили. Мои обязанности.
Князь поднял брови и посмотрел с интересом:
— Что вы имеете в виду?
Ретта начала объяснять, все более воодушевляясь:
— У меня должны ведь быть какие-либо обязанности при дворе? Конечно же, помимо ведения дворца. Например, вопрос с больницами. Разве это правильно, когда человек бегает по всему городу в поисках свободного лекаря, который согласится заняться его проблемой? И это те, кто имеет возможность заплатить. А что говорить о бедноте? Как быть им?
Аудмунд коротко вздохнул и некоторое время молчал, глядя на отражение жены в зеркале. Наконец, заговорил:
— Да, вы правы, вопрос назрел давно. Отец мой понимал это, но у него все время появлялись более важные и срочные задачи. Так уж получалось. А ваша предшественница… Она откровенно пренебрегала своими обязанностями.
— Почему? — изумилась Ретта.
Аудмунд горько усмехнулся:
— Ну как же, ведь она была магом. Для нее заниматься подобными низменными вещами было все равно, что собственноручно копаться в навозе.
— А разве в Фатраине подобные вопросы пускают на самотек?
— Конечно, нет. Но для мага подобные вещи не сопоставимы. Тех людей, которые не наделены магическими способностями, они воспринимают как неполноценных, инвалидов без рук и ног. Маги тяготеют к Фатраину именно по той причине, что там они среди своих, среди равных. Свое замужество Кадиа воспринимала как ссылку к дикарям, к варварам. И, конечно же, ей и в голову не могло прийти наводить порядок в пещере. Она была выше этого.
В голосе Аудмунда ирония была смешана пополам с горечью. Он продолжал:
— Отца моего она презирала и никогда не думала это скрывать.
— Все по той же причине?
— Да — он не маг, и ей этого было достаточно. Он поначалу пытался быть с ней любезным, но его усилия ни к чему не привели. Их отношения окончательно испортились задолго до рождения Бардульва, и даже мое появление ничего не изменило в худшую сторону. Едва брат выполз из пеленок и начал говорить «мама», она принялась настраивать его против отца. Она заперлась в своей гордыне, словно в неприступной башне. Какие уж тут обязанности? Так что, — вдруг улыбнулся Аудмунд, — если вы захотите куда-либо приложить свои силы, то у вас для этого масса возможностей. Ведение двора, больницы, в том числе для бедных, вопрос сирот. Что угодно на ваш выбор, моя госпожа.
Ретта потрясенно молчала. Аудмунд шутливо поцеловал ее в макушку, и она, моргнув, наконец заговорила:
— Вам удалось меня удивить. А как же оборотни? Их маги тоже презирают?
— Тут другое. Нас они не понимают, а потому боятся. Не забывайте, что кесау живут закрыто. Но почему вы делаете такие большие глаза, Ретта? Ведь вы сами, насколько я помню, вполне искренне считали, что вас отдали в лапы к дикарям?
Ретта, вспомнив недавнее прошлое, покраснела:
— Но я…
Она судорожно пыталась придумать, как оправдаться, однако Аудмунд сделал это за нее:
— Но вы все-таки человек, и к тому же умны, а потому быстро во всем разобрались.
— Но как же магистр? — решилась спросить она. — Как он мог так поступить с дочерью?
Аудмунд пожал плечами:
— А что вас удивляет? Магистр никогда не принимал в расчет чувства близких. Ему нужен был этот брак, и он его устроил. Мнения самой Кадиа на этот счет он не спрашивал.
Аудмунд погладил ее плечо:
— Пойдемте лучше спать, Ретта. Довольно разговоров о печальном.
Он первый разделся и лег в постель. Она проводила его восхищенным взглядом. Нагота собственного мужа с недавних пор уже не смущала ее, лишь где-то внутри становилось тепло. Ретта одним движением скинула с плеч бархатный халат, подбитый мехом, и юркнула в постель. Обняв одной рукой мужа, она осторожно пристроила голову у него на плече. Тепло приятно разлилось по телу, от близости Аудмунда стало немного трудно дышать.
«Как хорошо, — подумала она, — что женские дни успели закончиться. Завтра можно будет без опасений надеть золотое платье. Вместе с жемчужной сеткой для волос будет очень красиво».
Она тихонько, одними уголками губ, улыбнулась и, убаюканная завораживающей картиной, уснула.
На следующий день в замке с самого утра царила суета. Слуги бегали, наводили последние штрихи, и Ретта не могла найти себе места от волнения, расхаживая из угла в угол. Аудмунда она не видела с самого утра, а под вечер он освободился, коротко поприветствовал ее и, удалившись в свою гардеробную, принялся там одеваться. Ретта так же позвала служанку и велела нести давно приготовленное платье. Мысли ее то и дело возвращались к мужу. Она вспоминала его недавние слова, его улыбку, его взгляд, и от подобных мыслей внутри рождалось непонятное волнение, и Ретта злилась на себя, на свою несобранность, и торопила служанку.
Вскоре появился уже готовый к празднику Аудмунд, и Ретта, увидев его, даже перестала дышать, до того он был красив. Белая рубашка из тонкой шерсти, черная, отделанная серебряной нитью котта, широкий пояс с массивной пряжкой, до блеска начищенные сапоги, на голове плетеный серебряный венец с изумрудом, чем-то напоминающий виноградную лозу — вроде бы ничего особенного, но все вместе создавало потрясающий эффект. Золотые волосы, ничем не стянутые, свободно падали на плечи. Ретта ощутила, как у нее начинает темнеть в глазах и захватывает дух. Князь улыбнулся, очевидно довольный произведенным эффектом, и, приблизившись, обнял ее за плечи и поцеловал в шею.
— Вы восхитительны, — прошептал он горячо. — Я люблю вас.
— И я тоже вас люблю, — не задумываясь, ответила Ретта.
Аудмунд посмотрел на нее как-то странно и подал руку:
— Идемте?
Она слегка тряхнула головой, разгоняя туман, и вложила в его ладонь пальцы:
— Идемте.
Они, миновав застывших в дверях стражей, спустились в Коронный зал. Теперь там, на небольшом возвышении, стояли кресла — одно массивное, другое чуть поменьше. Для нее и для князя. Они вышли, и толпа застыла, выдохнув в едином порыве, а затем поприветствовала князя и его жену — мужчины поклоном, дамы присев в реверансе. Старший из советников, стоявших здесь же на возвышении, громким голосом поприветствовал их, и Ретта отчего-то подумала, что на его месте, вероятней всего, был бы Горгрид, если бы остался жив после нападения некромантов. На лицо Аудмунда набежала мимолетная тень, и Ретта поняла, что он подумал о том же. Но князь быстро взял себя в руки и, обведя взглядом зал, торжественно представил собравшимся свою жену. Ретта всматривалась в такие разные лица. У одних в глазах застыло волнение, у других откровенная тревога. После того, что рассказал о Кадиа Аудмунд, Ретте была понятна их легкая настороженность. Кто знает, как поведет себя уроженка Месаины? Их страны из-за удаленности никогда не поддерживали хоть сколько-нибудь постоянных или близких отношений. Впрочем, было немало и тех, кто глядел на нее вполне дружелюбно. Что ж, какова бы ни была первая реакция, у нее еще будет возможность завоевать их расположение. Пока же она смотрела на мужа и не могла удержать рвущуюся из души нежность. Все ее восхищение, весь восторг сполна отражались у нее на лице. Она смотрела на него и ощущала, как внизу живота начинает пульсировать, а по телу волной разливается жар. В ушах у нее зашумело, и она не сразу услышала, когда официальная часть закончилась, и распорядители праздника пригласили гостей в соседний зал к столу.
— Ретта! — позвал ее уже чуть громче Аудмунд, и она, вздрогнув слегка, покраснела и опустила взгляд.
— Простите меня, — прошептала она. — Я замечталась.
И снова Аудмунд как-то странно на нее посмотрел:
— Я вижу. Все в порядке.
Она еще больше зарделась.
Они прошли в пиршественный зал, и Аудмунд посадил ее во главе стоящего на возвышении стола, сам же сел напротив.
Столы были расставлены вдоль стен. Их накрыли белыми скатертями, украсили букетами вереска, золочеными подсвечниками и лентами. Ретта на секунду удивилась, но скоро вспомнила рассказ Аудмунда, что в Вотростене не принято напиваться до изумления, и что за всю историю еще ни разу не было, чтобы кто-нибудь заляпал скатерть жирными руками, вином или испражнениями. Да и вино, в общем-то, на пирах не пили, только мед. Уж так повелось.
Ретта мимолетно сжала руку Аудмунда и села на свое место. Стол ломился от яств. Конечно, блюда были приготовлены на местный, северный лад, и суровый климат сказывался на их разнообразии. Тем не менее присутствовала рыба — лосось, треска, сельд, форель, семга, палтус; мясо во всех видах — оленина, баранина, говядина, зайчатина, кабаны, а так же не виданное прежде Реттой мясо кита и тюленя; стояли несколько видов супов, сыры, пироги с ягодами — клюквой, брусникой, черникой, голубикой, малиной, а так же множество сладких соусов. У Ретты разбегались глаза, однако от волнения она почти не могла есть. Было практически невозможно сидеть на месте. Жар становился все сильнее, она чувствовала каждую клеточку собственного тела и никак не могла оторвать взгляда от мужа.
Аудмунд, видимо, что-то почувствовал. Встав из-за стола, он подошел быстрым шагом и пригласил ее на танец. Ретта немного удивилась, но встала, и они вышли в центр зала. Откуда-то из-за дверей заиграла музыка. Аудмунд втянул носом воздух, и ноздри его хищно расширились.
— Вы почему молчите? — почти прорычал он на ухо Ретте. — Почему не сказали?
— О чем? — неловко попыталась выкрутиться Ретта.
В самом деле, не прерывать же из-за таких пустяков праздник. Верхняя губа Аудмунда дрогнула.
— Никогда не пытайтесь мне лгать о таких вещах. Я ведь наполовину зверь, я чувствую ваше возбуждение. Пойдемте!
И, схватив Ретту за руку, он почти бегом направился к выходу из зала. На ходу бросил одному из советников:
— Мы с княгиней вынуждены удалиться. Продолжайте без нас.
Они вышли в скудно освещенный боковой коридор, и Аудмунд с силой придавил Ретту спиной к стене, вдохнул ее запах. У той снова закружилась голова.
— Ну же, Ретта, — прошептал ей почти в самую шею Аудмунд. — Вы не хотите мне ничего сказать?
От его прикосновений по ее телу прошла мучительно-сладкая волна.
— Хочу, — пробормотала она, плохо понимая, что происходит вокруг.
Аудмунд коснулся губами шеи, и терпеть стало почти невозможно. Она уже не могла сдержать стон.
— Ну же, — продолжал настаивать муж. — Скажите это. Скажите вслух, Ретта, и я клянусь, что вы не пожалеете.
— Я хочу вас, — пробормотала она и, открыв глаза, посмотрела прямо на мужа.
Зрачки Аудмунда превратились в две вертикальные щелочки.
— Я хочу вас, Аудмунд, — повторила она, на этот раз уверенно и твердо.
— Наконец-то! — выдохнул Аудмунд и подхватил ее на руки.
Поднявшись наверх, в покои, пинком распахнул дверь. Отпустив Ретту, принялся ее раздевать. Точнее, он расстегнул несколько верхних застежек, а затем просто задрал юбку и стянул платье через голову. Несколько жемчужных пуговиц упали на пол. Ретта сняла с волос сетку, вынула заколки и шпильки и кинула их куда-то в сторону, не глядя.
— Моя! — почти по-звериному прорычал Аудмунд и провел ладонью по ее бедру.
Боясь упасть, она с силой вцепилась ему в плечи. Аудмунд вновь подхватил ее и отнес в кровать.
— Моя, — прошептал он, на этот раз нежно.
И, склонившись, жадно поцеловал. Ретта потянулась к пряжке на его поясе, и Аудмунд, быстро разоблачившись, присоединился к жене.

Эпилог


Луч солнца, подобно вражескому лазутчику, прокрался в покои и, добравшись до кровати, осветил лица спящих. Веки Аудмунда дрогнули, он с трудом разлепил глаза, потом сделал движение, словно отмахиваясь от назойливого насекомого, и, тяжело вздохнув, откинул одеяло и встал.
На дворе было непривычно тихо для раннего утра.
«Ну, если они проспали», — с раздражением подумал Аудмунд, имея в виду своих воинов.
Впрочем, додумать угрозу он не успел. Оглянувшись через плечо, он увидел Ретту, и тут же настроение стремительно поползло вверх. Вспомнилась минувшая ночь, неутолимая, казалось, страсть жены, которая довела их обоих, в конце концов, до полного изнеможения. Впрочем, тут они оба постарались на славу — Аудмунд тоже благополучно забыл, что для Ретты это все в первый раз и стоило бы придержать коней. Они засыпали, потом просыпались и снова давали волю чувствам. Аудмунд буквально потерял голову. Ни к чему подобному память предков его не готовила. Ретта могла бы поспорить с любой из женщин кесау. Куда только девалась тихая, скромная девочка, которая не могла посмотреть на него лишний раз без того, чтобы не покраснеть? Аудмунд по-доброму усмехнулся. Теперь же она спала, волосы ее перепутались, разметались в беспорядке по подушке, а на губах застыла легкая, удивительно светлая улыбка. Аудмунд обошел кровать и, укрыв получше Ретту, задернул полог балдахина.
От души зевнув, он поплескал себе на лицо холодной воды из кувшина и, проворно одевшись, направился на тренировочную площадку.
— Княгиню не беспокоить, пока сама не проснется, — велел он дежурившим в дверях стражам.
Те вытянулись в струнку, давая понять, что услышали приказание, однако Аудмунд успел перехватить их странный, как ему показалось изучающий, взгляд. Мысленно сделав себе зарубку подумать над этим позже, он сбежал по лестнице на тренировочный двор.
Солнце уже взошло достаточно высоко, и Аудмунд всерьез опасался, что получит от Бёрдбрандта выволочку.
На сердце Аудмунда на короткое мгновение набежала тень. Бёрдбрандт, старший сын Горгрида. Он дружил с ним с детства. То есть, конечно, не прямо с пеленок — Бёрдбрандт был старше княжича почти на десять лет и долго не обращал внимания на крутившегося неподалеку настырного пацана. Но маленький оборотень быстро догнал в развитии юношу, и тогда все изменилось — они действительно подружились. А вот с Бардульвом во многом по той же самой причине отношения не задались — когда Аудмунд был уже взрослым юношей, старший брат все еще оставался ребенком, и младшему было просто неинтересно возиться с ним.
Именно с Бёрдбрандтом тренировался Аудмунд в последнее время чаще всего, и теперь тот так же привычно ждал его с двумя деревянными мечами в руках.
— Пришел-таки, — бросил он слегка удивленно, завидев князя.
Аудмунд приподнял брови, намекая на разъяснения, но друг просто покачал головой и больше ничего добавлять не стал. Впрочем, Аудмунд догадывался, что тот может иметь в виду, и именно по этой самой причине решил не настаивать. Взяв в руки меч, он встал наизготовку, предоставляя возможность другу самому на этот раз нанести удар.
Двор постепенно наполнялся людьми, однако, странное дело, все они вели себя гораздо тише обычного. Аудмунд то и дело призывал рассеянный ум сосредоточиться, однако без особого результата — мысли в голове заволокло туманом, а еще зверски хотелось спать. Бессонные ночи, конечно, случались в жизни Аудмунда и раньше — в конце концов, ведь он воин. Но еще ни разу во время вынужденных бодрствований он так не выматывался.
Когда князь уже в пятый раз пропустил удар, Бёрдбрандт не выдержал.
— Проклятье, Аудмунд! — воскликнул он, опуская меч. — Я, конечно, счастлив, что у тебя наладилась личная жизнь, но от тебя сегодня толку никакого. Может, перенесем тренировку на завтра?
Аудмунд от души зевнул и тоже опустил меч. Посмотрел с интересом на друга:
— Ты-то откуда знаешь, что у меня там наладилось?
Бёрдбрандт выразительно хмыкнул:
— Я? Да уже вся казарма знает. Парни, что дежурили у твоей спальни, сегодня утром в красках расписывали, какие именно оттуда доносились звуки, причем аж до самого утра.
Аудмунд нахмурился:
— Трепачи. Я им точно в следующий раз хвосты оторву.
Бёрдбрандт засмеялся:
— Не злись. По-моему, они просто завидовали. Меня, если честно, самого подмывало спросить, что именно ты с ней делал. Но поскольку она все-таки твоя жена, а не дворовая девка, то я оставляю любопытство при себе. Цени.
Аудмунд подумал с минуту и тоже, наконец, улыбнулся. Бёрдбрандт хлопнул друга по плечу.
— Что ж, рты затыкать им, похоже, уже не имеет смысла — это их только сильней раззадорит, а так поболтают и успокоятся. Надеюсь только, что разговоры эти не дойдут до Ретты.
— Не беспокойся — ни тебе, ни ей уж точно стыдиться нечего.
Ответить Аудмунд не успел — навстречу им спешил начальник канцелярии.
— Мой князь! — окликнул он Аудмунда и склонил голову в коротком поклоне. — Мне показалось, что это письмо вы хотели бы получить, не откладывая.
Аудмунд с любопытством принял конверт:
— Благодарю вас.
— От кого? — поинтересовался Бёрдбрандт.
— От Теональда, брата Ретты. Поздравляет меня с восшествием на престол и со свадьбой.
— Почему он, а не Рамиэль?
Аудмунд пожал плечами:
— Потому что именно он, похоже, управляет теперь всеми делами в Месаине. Старый герцог к самостоятельному управлению не способен, даже он уже должен это понимать.
— Что ж, раз так, то я рад. С Теональдом можно иметь дело, а молодость не порок — повзрослеет.
— Согласен. Надо будет обязательно сказать Ретте, она наверняка захочет приложить собственное письмо к моему ответу. Кстати, как там Тэньяти? — сменил тему князь.
— Приходит в себя. Конечно, еще рано судить, но, мне кажется, что он становится тверже, жестче. Прежде он был слишком нежный и чувствительный, теперь нет. Но знаешь, Аудмунд, я не уверен, нравится мне это все или нет. В нем говорит разбитое сердце.
Аудмунд нахмурился:
— Что ж, поглядим. Но я, если честно, надеюсь, что все обойдется. В конце концов, твердость характера больше подходит для главы военной разведки. А боль… Боль пройдет. Мы поможем.
Бёрдбрандт вздохнул:
— Надеюсь.
— Я завтра зайду к нему.
— Хорошо. Шел бы ты еще поспал.
Аудмунд мотнул головой:
— Не могу. Должен прийти Кьярбьерн. Пойду, может быть, успею перекусить еще.
— Давай.
Он отдал другу тренировочный меч и поспешил в сторону замка. Увы, позавтракать Аудмунду так и не довелось — в приемной его уже ожидал начальник разведки. Впрочем, увидев Кьярбьерна, князь тут же забыл о собственном голоде и, закрыв поплотнее дверь, нетерпеливо спросил:
— Ну что, удалось вам?
Тот секунду молчал, а потом склонил голову и с достоинством ответил:
— Да, мой князь. Народ Фатраина считает, что магистр не пережил потерю Вотростена и его на этой почве хватил удар.
— Жертвы есть?
— Нет. Нам помогли оборотни. Вынужден признать, что без них мы бы не справились.
На лице его было написано такое искреннее расстройство, что Аудмунд не выдержал и рассмеялся:
— Не расстраивайтесь, лорд Кьярбьерн, нельзя прыгнуть выше своей головы. Не забывайте, что только на кесау не действует магия. В вашем профессионализме я ни секунды не сомневаюсь. Пойдемте, расскажете мне подробности.
Начальник разведки шагнул было в кабинет, но Аудмунд его остановил:
— Как вы смотрите на то, чтобы в процессе разговора что-нибудь перекусить?
Лорд Кьярбьерн моргнул, а потом плечи его как будто расслабились, и он ответил:
— Со всем возможным вниманием. Я еще не завтракал.
— Тогда подождите меня, я сейчас.
Аудмунд вышел, чтобы распорядиться принести им в кабинет пирога и горячего бодрящего травяного напитка, а потом остановился, огляделся воровато, убедился, что его никто не видит, и достал медальон с портретом отца:
— Ну вот, кажется, я завершил твою затяжную войну. Ты доволен, папа? Я люблю тебя.
Затем он коротко вздохнул, приложил портрет ко лбу и на несколько секунд прикрыл глаза, а после спрятал медальон обратно под рубашку и вернулся к лорду Кьярбьерну. Отдыхать было некогда.

~


Меньше чем через год Рог Далиры протрубил вновь, возвестив о рождении наследника.