Седьмая и блондинки Хичкока

               
     Подавленная Соня Мышь чихнула и хриплым спросонья голосом зарядила прямо в центр лица разбудившего ее Мартовского Зайца чистейшим плагиатом, перепутав, конечно, мудацкого Бульбу с еще более мудацкими ополченцами кучерявого парха Эйзенштейна, выучившегося на фабрике грез нелегкому искусству оболванивания страждущих до пластмассовых зрелищ трудящихся масс, немножко опешивших от размаха первых пятилеток и тусклого блеска лимитированных селедок, ржавыми продолговатыми тушками вальяжно возлежавших вдоль прилавков продмагов страны, левее трехлитровых банок с березовым фаршем, но правее жестяных баночек аккуратно упакованной гулаговцами морской капусты :
     - Коротковата кольчужка - то ...
     - Да ты, мать, совсем обезумела в своей летаргии, - заверещал Заяц, вытаскивая Соню за уши из заварочного чайника, - какой кольчужка ? Ты - Мышь, орудуешь голой, чисто шерстяная такая.
     - Натурпродукт, - поддакнула брюнетистая Алиса, сноровисто заливая кипятком освободившееся пространство изнутри чайника, - по - сути, просто волосы, именуемые шерсть.
     - Алиса, - прошептала Мышь, уже ничему не удивляясь. За пятилетку безумного чаепития личины многочисленных Алис менялись как в калейдоскопе, атомные грибы и песни Александра Ф. Скляра, лысого ублюдка, производственные коты и скоты в сапогах, иногда козырявшие красными корочками, но чаще просто пробегавшие мимо и на х...й, в Комитет двадцать пять, Лимонов кинул всех опять, опята и ужариваемые в сметане премудрые пискари, цитирующие наизусть Ленечку Губанова, удавленного сразу перед Болванщиком рояльной струной, чего только не было. Проще, действительно, вспомнить, чего не бывало.
    - Много чего, - проявился кончиком уха Чешир, напугав деловитого и собранного Зайца. Он взвизгнул и отпрыгнул к дереву, на корявом суку которого так и болтался остывший труп Шляпника с выковырянными Вороном глазами, красными орбитами пустых глазниц рассматривающего снующих по коре дерева жуков - короедов.
    - Один из них - Явлинский, - каркнул Ворон, склонив голову к черному плечу, вздернутому вверх, будто вычурные эполеты генерала от инфантерии Кульнева, - эвон, перебирает сучастый лапками, спешит в дупло к бурундулякам рассказать о сопротивлении коррупции в администрации Сосковца.
    - Явлинский - личное оскорбление всем размышляющим о судьбах демократии людям, - пробормотал мертвый Болванщик, начав немного раскачиваться под буйными порывами юго - восточного пассата, сезонно принявшегося задувать в дырку в стене.
    - Слишком много тире и дефисов, - так и не появляясь своей улыбкой кашлянул Кот и исчез, ни хера не оставив после себя, лишь приторный привкус пережеванной сотни раз жвачки, передаваемой от пионера к пионеру по мере вступления в комсомол, скорее всего, самый первый счастливый обладатель жвачки давно уже умер в фашистском плену от старости, ведь Тысячелетие Рейха отметили как раз накануне.
    - Столетие, - поправила педантичная Алиса, занимая положенное ей место во главе стола, - ровно век с Указа Совнаркома.
    - А это по х...й, - махнула пушистым хвостом Соня Мышь, залезая Алисе на колени, повозилась немного и задремала, пуская слюни на кокетливый передничек, прикрывающий самое интересное в этой Алисе, ньюмехиканской и носастой, как Милла Йовович, доросшая до исполнения одной из ролей у бессмертного Хичкока, своей волей введшего в Седьмую Ворона, перелетевшего с надгробия Эдгара Аллана умом и сообразительностью татуированной девки из давних и проверенных муз неунывающего мудака, пишущего все вот это вот все, - сто или тыща, главное, что не меняется ни хера. Как маршировали эсэсманы по Герман - Геринг - штрассе, так и продолжают грохотать сапогами, став, разве, тупее, скучнее и продажнее.
    - Не хочу политицкую Седьмую, - взмолилась Алиса, трогательно складывая руки на груди и посматривая вверх. - Ивлукич гадский, меняй парадигму прямо сейчас.
    - Запросто, - раздался немного гнусавый голос за кадром и великолепная Сэлма Хайек проявилась во всей красе вместо Чеширского Кота среди чашек и серебряного молочника.