Анна - жена табунщика

За станицей  Татарской столицы казачества Черкасска, когда созреет ковыль и нежные пучки расчесанного шелка сверкающими волнами с легким шелестом заиграют по степи, и раскаленным белым шаром пышет солнце над вилюжинами балок, суходолов, красноглинистых яров и ковыльного простора, когда белесым делается даже голубое небо, лилась древняя, как мир, песня. То нежный шелест ветерка по шелковистой траве слышится в ней, то завыванье зимнего бурана по сухому степному ковылю.
 
- «Манца-а-а-а  гиде-е-е-к  голо-о-о-а-а-а!...» - поёт Аюк, калмык-табунщик, молодой и красивый. Он поёт о том, что Степь разнообразна, как и природная стихия над ней. Поёт о том, что с ноября снег занесет степь и лежит до марта. Что бывают снега небольшие - когда «тебенить»,(т.е. доставать траву, раскапывая снег*) копытами, лошадям легко даже из-под полуаршинного снега. И как трогательная картина - пасется на снегу табун, возле маток стоят жеребята и ждут, пока для них матка отгребет снег копытом до травы.

Поёт и о том, что бывают гнилые зимы с оттепелями, дождями и гололедицей. Это гибель для табунов - лед не пробьешь, и лошади голодают. А особенно плохо для лошадей – когда бураны. Иногда они продолжаются неделями - и день и ночь метет - ничего за два шага не видно. (Вот где начинается каторжная жизнь табунщика*) И никогда ни в какую вьюгу табунщик не оставит табуна, который надо держать против ветра, а по ветру уйдет нивесть куда и погибнет.

Поёт табунщик Аюк и о том как целыми сутками, день и ночь, стоят 3 - 4 табунщика перед табуном, уговаривая и окрикивая его. Если долго не идёт смена, они по нескольку суток проводят в седле, питаясь мерзлой кониной и иногда засыпая на лошади. Когда уж невмоготу, калмык-табунщик добирается до джулуна (Это маленькие кибиточки при табунах, специально для табунщиков*), где его, закоченелого, снимают с лошади, стягивают заледеневшую одежду (Всё сшитое шерстью вниз, к голому телу*), где ему подносят чашку горячего конского сала из непрерывно кипящего котла. Он выпивает, согревается и через несколько часов богатырского сна в джулуне он снова на коне перед табуном...

Поёт табунщик Аюк, отпущенный старшим табунщиком, его отцом, в станицу на праздник Урюс  летом 1771-го года.

(Урюс  - главный праздник лета. Отмечался он в первое летнее полнолуние. В этот день было принято приносить жертву духам, чтобы они даровали годную траву на пастбищах для отменного кормления скота, а также чтобы скот хорошо плодился и размножался. Если скот будет здоров, будет размножаться, то и скотоводы будут жить богато с обилием еды, их дети будут здоровы и не будет ни в чем нужды. Чтобы все это было у калмыцкого народа, в этот праздник было принято собрать весь имеющийся скот возле дома, обрызгать головы скота молочком, кумысом*).


 Путь его долгий, как и песня. Между тем перед глазами Аюка расстилалась широкая, бесконечная равнина, перехваченная цепью холмов. Теснясь и выглядывая друг из-за друга, эти холмы сливаются в возвышенность, которая тянется вправо от всадника до самого горизонта и исчезает в лиловой дали.

Затем далеко впереди, где небо сходится с землею, около курганчиков поползла по земле широкая ярко-желтая полоса, через минуту такая же полоса засветилась несколько ближе, поползла вправо и охватила холмы, понеслась навстречу другим полосам, и вдруг вся широкая степь сбросила с себя утреннюю полутень, улыбнулась и засверкала росой. Бурьян, молочай, дикая конопля – всё, побуревшее от зноя, рыжее и полумертвое, теперь омытое росою и обласканное солнцем, оживало, чтоб вновь зацвести.

Над всадником с веселым криком носились стрижи, в траве перекликались суслики, где-то далеко плакали чибисы. Стадо куропаток, испуганное конём, вспорхнуло и со своим мягким «тррр» полетело к холмам. Кузнечики и сверчки, заиграли в траве свою скрипучую монотонную музыку к песне Аюка.

И вот она на горизонте родная станица Татарская! И Аюк радостно запел:
 
«Teмн толга-дер гархень, Теег бютакче татарлар тартмасы.

Теегин эзен татарлар тартмасы... болсен  ламта-а-а!..»
 
Голос степняка-табунщика разнёсся в поднебесье как клёкот кречета в брачную пору. И юные казачки всех станиц Черкасска с замиранием сердца впитывали в себя голос Аюка. А Анна, дочь Петра Грекова со станицы Прибылянской, с прошлого года невеста Аюка, птицей полетела на голос любимого.

О станице Татарской я – автор скажу несколько слов.

 С укреплением и развитием Черкасска в XVIII веке его планировка выглядела так: Средняя станица Черкасска располагалась между Черкасской и Павловской станицами и тянулась вверх до Соборной улицы, а вниз - до торговой площади. Павловская станица, названная так по имени первого станичного атамана, начиналась от атаманского подворья и тянулась до Петропавловской церкви.

Далее простиралась Прибылянская станица, заселенная вновь прибывшим людьми. Следом шла Дурновская станица. Так она была названа потому, что жители ее поселились на «дурном», затопленном, месте.

Здесь в основном жили торговцы-старообрядцы. Скородумовская станица Черкасска начиналась от протоки и заканчивалась Танькиным ериком, где, по преданию, утопилась некая казачка Танька, не дождавшаяся своего суженого, погибшего в походе на чужбине. Здесь была деревянная церковь, позднее перенесенная в Новочеркасск.

Кроме того, в Черкасске были еще Тютеревская, три Рыковские и Татарская станицы. В последней, располагавшейся за протокой, жили татары, переселенные сюда Петром I, жившие до того на противоположном берегу протоки, неподалёку от майданной площади. Через всю станицу был проложен дубовый мост.

По обеим сторонам моста располагались войсковая аптека с госпиталем, гауптвахта и войсковая канцелярия. Между Прибылянской и Дурновской станицами находился пороховой погреб, который в 1744 году взорвался, вызвав страшный пожар. Тогда сгорел весь Черкасск, кроме немногих каменных построек.  С 1712 года на территории Татарской станицы существовал раскат (бастион), называвшийся Петровским. Здесь, с начала XVIII столетия, действовала мечеть, сгоревшая в 1710 году. В 1715 году Петр I пожаловал станице баржу на постройку новой мечети. К 1773 году в станице числилось 99 дворов, многие из которых были сооружены в камне, действовали многочисленные лавки. Е.П. Зябловский в книге «Пространное землеописание Российского государства», изданной в 1787 году, о Татарской станице замечал: «Здесь растут персики и миндальные деревья.Около города находится много шелковичных дерев и виноградных садов».)

- А...ю...к! Люби.и.мый, - неслось над степью.- И табущик, подняв жеребца на дыбы, помчал навстречу своей невесты...

- Как же долго я ждала тебя, - шептали уста Анны.

- А меня грызла тоска по тебе, - шептал он ей в ответ, целуя....

Анна и Аюк, тесно прижавшись, сидели в густой вызревшей траве степи. 

В пахучей траве, вольно текла любовная речь. Анна растирала в руках остро пахучую мяту и подносила ладонь к носу Аюка. Он вдыхал острый запах и целовал крошечную пухленькую ладошку. Молодые ласкались и болтали что на ум взбредёт. Встреча после долгой разлуки с желанным и любимым, мелодия степной песни вдали да могучие объятия Аюка кружили голову Анне.

Заглядывая в его глаза, она спрашивала:

-Ты не забыл меня? Любишь меня? А за что?

- Тебя только люблю, за милую красоту. Люблю эти глазки огненные, эти губки говорливые, - шептал Аюк, целуя и до хруста в ребрах прижимая к себе маленькую и хрупкую фигурку Анны. И она с трудом втянула в себя воздух, обвила шею Аюка руками и жадным поцелуем впилась в губы.

Аюк вздрогнул, страстно осыпая лицо поцелуями, шепча какие-то невнятные слова, взял её на руки и не обращая внимания на  бесспокойный шопот ослабевшей Анны, повалился с нею в густую траву...

А завтра начинался праздник Урюс, где калмычки танцуют тихо, мелко дрожа всем телом, плавно качаясь, без звука каблуков, без сильного топота, без резких движений. Крыльями расправив руки, бесшумно трясется юная калмычка напружиненным телом под быстрый такт игры.

В нужный момент, когда звуки плясовой залопочут о том на своем языке, начинает она поворачиваться слева направо и, сделав полный круг, затихает. Так в жаркий день, высоко-высоко в голубам небе, плавно кружится лунь, неподвижно расправив крылья.

*)  Прим. автора

Продолжение следует.