Молодая старость

        —  Я уже не молод, мне сорок.  —  Сказал он человеку старше него на 15 лет.

     И было странным, что не добавил: уже почти  стар.

 И это было бы  нормальным, услышать из уст этого молодого всё же ещё человека  сорока лет, что он  почти стар в свои годы. Он всегда ещё раньше, когда только-только стукнуло тридцать, выглядел каким-то неухоженным, будто каждое утро просыпался не в тёплой постели с женой, а в холодной картонной коробке, серой и мокрой от дождя, ибо жил на улице.

     Но он не жил на улице, он почти всю свою жизнь не выезжал за пределы  Волоколамки, сначала учась там в школе, потом работая, потом снова, уже женившись не уехал из этого района, правда, так и не выучил название того лесо-парка в котором гулял с маленькой дочерью, когда смотрел на густые кроны деревьев с балкона своей новой квартиры, называя парк Покровское-Стрешнево, каким-то лесом.

 Там паслись лошади  в тот момент. В лесу, между деревьев. Но казалось, что они совсем рядом. Этот маленький табун из трёх или четырёх кобыл и жеребцов. Стоя высоко, на том балконе,  на 9-м этаже, казалось, слышно было не только их ржание, когда они переговаривались  между собой, тыкаясь мокрыми мордами друг- другу в  мохнатые плечи, и влажными глазами косясь в сторону, слышно было даже как они копытами уминали заиндевевшую от первых морозов, почти  замёрзшую траву,  покрытую седой коркой льда. Потом цокали по ней, как по  твёрдому, бесснежному  ледовому ковру,  будто пытались перейти реку, которой тут не было, был только густой лес, и между деревьев  в котором паслись кони.

         Но совсем постаревший Вова, что так и не узнал название того лесопарка, над которым возвышался многоэтажный дом, в котором он теперь обитал переехав по  третьему разу, всё с того же Волоколамского шоссе, почти никуда и не уезжая,   всё такой же не молодой, а почти что старый, как и в сорок, и   такой же неухоженный, с вечно взлохмаченной, уже полностью седой  шевелюрой из тонких волос,  по которой давно не проходились ножницы парикмахера, был совсем уже стариком.

Что подтверждалось детским слюнявчиком, надетым на белую хлопковую майку  ради шутки с украшенным рисованным зайчиком в середине, когда праздновал своё шестидесятилетие, и улыбка, в которой только странно смотрелись зубы – белые и ровные, словно у молодого, всё остальное же было тем случаем, когда старый уже, что малый, в том нагрудничке, но никогда устами младенца глаголет истина, ни в коем разе.  Истина заключалась в том, что в сорок он уже был старым, а в 60 и вовсе выжившим из ума. Больше уже походя на веселящегося дедка, за плечами которого вся жизнь, в которой он всегда был не молод, а  почти что стар. Даже сидя  за рулём собственного автомобиля,  он выглядел  таким же старичком, высунувшимся из окошка сумасшедшего дома и раздающего всем пламенные приветы, улыбаясь своими правильно очерченными губами, за которыми угадывались его белые ровные зубы, глядя на которые, потом на него самого, в голову приходила резонная мысль, что они искусственные, как  и он сам был всегда  ненатурально стар.

     Потому что быть старым в сорок, и даже в шестьдесят может, конечно любой, но вот сохранить молодость и задор в душе, который явственно отразится и на твоём  лице,  не каждому удаётся, и когда на вопрос: А сколько вам лет, ты смело сможешь ответить: Сколько в душе, столько и на лице,вот,  столько мне и лет.

И никто не посмеет  тебя назвать  «персиком», даже собственные дети, даже ради шутки, когда в свои 60 нацепил детский слюнявчик, и решил, что это смешно. Да, было бы смешно, если бы не было всё так печально, если бы не был стариком ещё в молодости, таким вечно неухоженным, с седой щетиной на дряблых щеках, хотя это и не было на  самом деле, но так казалось, как и тот привет из сумасшедшего дома, который ты радостно раздавал всем, махая сухонькой ладошкой, которая  вся светилась насквозь, будто ты уже и вовсе не жилец, и привет шлёшь не из  салона своего автомобиля,  а с того света. Откуда–то сверху. Как тогда, когда стоял на балконе высотки и не знал, что за лесополоса располагается внизу лет так,-надцать уже. Ты даже не слышал тогда ржания лошадей, ты их даже не видел, ты же был уже тогда мёртв в свои молодые годы, веселящийся  старичок, у которого всегда за спиной была только молодая старость, называемая кем-то жизнью, их жизнью, потому что иногда,  кто-то и  на все времена своего пребывания  здесь остаётся  молодым, во всяком случае, память о себе, уйдя  туда,  оставит  здесь,  как о вечно молодом.

24/11/2018г.
Марина Леванте