глава 1

     - Глядите, идут! Идут, Идут!! – закричал мальчик, которому никто так до сих пор и не дал имени.
     Он слез с небольшой площадки посреди камней на возвышенности, что была когда-то городской стеной. Босые ноги ступали уверенно по натоптанным следам, что сложились почти в ступени, но видны были лишь для зорких глаз безымянного мальчик, который проводил здесь большую часть свободного времени.
     Он бежал к центру города меж развалин, истошно вопя. Люди нехотя отрывались от своих занятий, бросая на пацана колкие взгляды. Но когда истинный смысл подобного оповещения доходил до забитого проблемами разума, на лицах их начинало читаться пугливое волнение. Переглядываясь, они искали во взглядах друг друга поддержку. Жажда надежды терзала сердце, пожалуй, каждого. У каждого она была своя: жажда исцеления, жажда просветления, жажда  получения ответов… Жажда явления чуда в их забытом Богом месте!
     Женщины бросали стирку, веники, посуду. Мужчины откидывали прочь ломы и молотки. Размеренный привычный ход вещей внезапно оборвался, как механизм старинных часов с кукушкой, когда, прежде чем рассыпаться на кучу мелких деталей, шестерёнки, двигаясь некоторое время по инерции, начинают внезапно хаотично отскакивать друг от друга, заставляя безумную птицу не в срок последний раз выскочить из домика, проорав оглушительную песню.
     Только люди, кивком головы обращаясь друг к другу и в ответ рассеянно всплёскивая руками, не знали, что им делать дальше: бежать за орущим мальчиком, умчавшим в глубь города, или брести к окраине - встречать внезапных гостей, увидеть которых надеялись и боялись одновременно? Однако вскоре беспокойство уступило место действиям, когда мальчик, окончив свой невероятный кросс, уже бежал обратно, тянув за рукав одного из старейшин и увлекая за собой остальную толпу.
     Легенды о кромвилях давно бередили душу каждому пережившему события минувших лет. Особенно новому поколению - детям, не знавшим прежнего мира, не ведавших об истинных причинах случившегося и не видевшим всё своими глазами. Легенды эти звучали подобно сказкам, но передавались друг другу так же трепетно и подробно, как и осколки технологических и научных знаний, уцелевших в руинах прошлого.
     Считалось, что кромвилы – группа людей, переходящая от одного разрушенного города к другому, от одного селения к другому, путешествующая по территории некогда великой страны и помогающая людям пережить тяготы их новой жизни путём исцеления больных земель, больных тел, душ, умов, сердец…
     Многое рассказывалось о том, какие чудеса делали кромвилы, но в основном все сведения о них были окутаны мистикой и домыслами. Доподлинно никто не знал, чем конкретно они занимаются и как помогают людям. Ибо последние, разрозненные и лишённые привычных средств связи, могли лишь посредством молвы  передавать друг другу на расстояния то, что, в большинстве случаев, своими глазами не видели, обволакивая сказанное своим мнением, фантазиями и комментариями. Многие научные термины были утрачены и заменялись новыми выдуманными словами и описаниями. Когда-то давно подобным образом и динозавры превратились в сказках в драконов и Змей-Горынычей, имевших  порой три, а то и двенадцать голов – в зависимости от красноречия рассказчика или от количества выпитого.
     Безымянный мальчик стоял впереди всех на границе развалин города и песчаной пустыни, пристально всматриваясь вдаль и слегка покачиваясь от порывов ветра. Далеко впереди группа людей в плащах с прикрытыми от песчаного ветра лицами неспешно шла в сторону города. Их было не так много, как, вероятно, думалось многим, должно было бы быть – человек тридцать или тридцать пять. Их сопровождал обоз, передвигаемый самоходным передвижным механизмом на основе то ли солнечных батарей, то ли топливного двигателя. Ехал он медленно, и большая часть людей просто шла рядом пешком. Отличительным символом группы был флаг, развевающийся на длинном шесте над центральной повозкой. На флаге был изображён крест, состоящий из вытянутых треугольников, соединённых пиками в центре и окружённых кольцом чуть выше середины. Письмена на ткани сильно выцвели и не читались.
     Толпа встречающих ждала гостей молча. Когда странники подошли достаточно близко, один из старейших заговорил, приглашая посетителей зайти в город и рассказать о цели прибытия. Безымянный мальчик почти ничего не слышал из того, что говорили люди. Да и не нужно ему было это! – ему всё казалось вполне очевидным. Он жадно разглядывал каждого нового человека, их одеяния и пожитки, бегая меж повозок, пока один из странников не остановил его, поймав за локоть, и, присев, не спросил:
     - Ты чей будешь, малец?
     - Ничейный я, - слегка опешив, ответил ребёнок. Взрослые с ним редко заговаривали без особого повода. – Сам по себе.
     - А звать тебя как? – не унимался мужчина, заглядывая парню в глаза с любопытством.
     Мальчик отметил про себя, что у него добрый взгляд с кучей мелких морщин вокруг глаз – такие бывают у людей, кто часто жмурится или часто смеётся.
     - А никак! – пацан высвободил руку и с вызовом посмотрел на собеседника. – Никак меня не зовут, я сам прихожу!
     Мальчик натужно рассмеялся и отступил от собеседника на шаг. На всякий случай.
     - Хорошая старая шутка, - устало улыбнулся мужчина и поднялся. – Сейчас мне пора идти. А вечером приходи к нашему костру, если захочешь пообщаться.
     - Вы не будете ночевать в городе?
     - Нет… Нет тут никакого города. – зачем-то добавил он, с печалью оглядываясь по сторонам.

    К вечеру, проведя ряд бесед с местными жителями, странники разбили лагерь за бывшей городской стеной: поставили палатки и разожгли костры, собравшись вокруг них небольшими компаниями.
     Мальчик целый день наблюдал за ними и их передвижениями: узнал, что мужчину, который заговорил с ним, звали Георгий – так окликали его соратники, подсчитал точное количество прибывших – их было тридцать три человека. Правильнее сказать – тридцать два, ибо тридцать третий странник был немощный старик, переносили которого в палатку с повозки на носилках, и он еле шевелил губами. Были среди странников разные люди,  разных возрастов, и даже пара ребятишек, принадлежавших семейной паре. Была молодая девушка в положении, около десятка крепких мужчин, двое из которых в основном вели все переговоры с горожанами. Но не мог не заметить Безымянный мальчик одну молодую женщину, за целый день так и не опустившую капюшона своего тёмного плаща, которая будто бы призрак бродила по лагерю меж суеты, ни с кем не разговаривая, лишь тройку раз навестив дряхлого старца в его палатке. И будто не замечал её никто – не звали обедать и ужинать, не предлагали воды, но каждый раз почтительно уступали ей дорогу, проходи она мимо, и едва склоняли голову перед ней. А вечером на закате женщина и вовсе покинула лагерь, отправившись прямиком в пустыню к востоку от города.
     Безымянный мальчик не смог-таки долго усидеть в своём наблюдательном пункте, запахи еды из котлов на кострах стали доноситься до него пьянящим ароматом. Сегодня ему удалось поесть лишь утром. Днём в суматохе никто из горожан не замечал его, как обратил бы внимание в иной день, и не позвал поесть чего-нибудь, а просить мальчик не умел.
     Воспользовавшись предложением Григория прийти поболтать, он отыскал его среди прочих глазами и поспешил приблизиться к очагу, где мужчина сидел, неспешно помешивая варево в котелке, и тихо переговаривался с двумя собеседниками.
     - Добрый вечер! – сказал Григорий, увидев силуэт мальчика в темноте. – Подходи, не стесняйся, раз пришёл.
     Пацан осторожно присел на тулуп, свёрнутый на песке на манер пуфика.
     - Станислав Юрьевич! Аркадий Петрович! – обратился мужчина к собеседникам. – Познакомьтесь с парнишкой. Только, как звать его – не знаю, он сам приходит, - добавил Григорий с улыбкой и многозначительно посмотрел на других мужчин.
     - Понятно… - без особого энтузиазма откликнулся один из мужчин и поковырял угли в костре. – Есть будешь? – спросил он у пламени.
     Мальчик быстро кивнул. Предлагать дважды ему было не надо.
     - Понятно, - повторил Станислав Юрьевич и, кряхтя, дотянулся до пустой миски, лежавшей у сумы.
     Мальцу налили ароматного супа и дали солидный кусок хлеба. Он жадно ел угощение, не заботясь о манерах, а мужчины задумчиво поглядывали на него.
     - А ведь это Я вас первый заметил! – вдруг сказал он, когда похлёбка закончилась. Сказал с гордостью, как показалось взрослым.
     - Да ну! – подал голос Аркадий Петрович.
     - Да. Первый. И всех позвал!
     - Ммм… - заметил Григорий и глянул на Станислава. – Стало быть, нас здесь ждали?
     - Ещё как ждали! – продолжил мальчик с воодушевлением. – Ещё перед засухой челноки приносили слух, что кромвилы – ну, то есть вы – направляетесь в нашу сторону. Уж как мы надеялись, что вы не свернёте мимо! Ух!
     - Значит, «кромвилы», - улыбнулся Григорий. – А откуда тебе знать, что мы – это они.
     - Ну как же! А крест на вашем флаге? А повозка?... Да и от взрослых я слышал, что они обо всём вас допросили!
     - Весьма убедительные доводы, - согласился Станислав Юрьевич.
     - Лет тебе сколько? – поменял тему Аркадий Петрович, пристально взглянув на мальчика.
     - А чё сразу сколько? – нахмурился пацан. – Мужчину определяет не возраст, а сила духа! – эту фразу он слышал от старших товарищей.
     Станислав Юрьевич уткнулся носом в плечо.
     - Не знаешь, стало быть, - серьёзно продолжил Аркадий Петрович. – На вид, лет двенадцать. А родные твои где?
     - Мамка померла, когда меня сюда принесла. Так старшие говорят. А других родных я не знаю. Не успела она, горемычная, о наследии моём мне поведать, - эту фразу он тоже порой слышал от взрослых, иногда подкармливающих его, и зачем-то повторил.
     Все четверо замолчали. Один из мужиков закурил, поглядывая на восток в пустыню.
     - А мне можно? – вновь спросил мальчик, указывая с любопытством на папиросу.
     - Нет, - отрезал Аркадий. Но не стал добавлять обидную фразу: «Мал ещё».
     Безымянный мальчик воспринял это, как злоупотребление гостеприимством, и согласительно кивнул.
     - Как ты думаешь, - как будто бы небрежно спросил Станислав Григория, - у неё получится в этот раз?
     - Хотелось бы верить, - опустил глаза Григорий. – Утром будет видно.
     Очень подмывало парня расспросить старших поподробнее о том, что будет утром, но не решался он, а сами они более не поднимали эту тему. Тихо переговариваясь, иногда они задавали парню осторожные вопросы, потихоньку узнавая его прошлое, пока сытый и разомлевший от тепла костра он не уснул, свернувшись на тулупе калачиком. Один из мужчин накрыл его куском одеяла, и ещё долго все трое сидели у костра, молча наблюдая, как безымянный парнишка посапывает.

     Утром мальчика разбудил Григорий. Разбудил рано, пока остальные ещё спали. Солнце едва поднималось над горизонтом, согревая землю сквозь оранжевую дымку. Костёр ещё тлел, было заметно, что ночью тепло поддерживали. Двое других мужчин смачно храпели в палатке.
     - Поднимайся скорей! – сказал шёпотом Григорий, слегка потрепав парня по плечу. – Хочу кое с кем тебя познакомить. Готов?
     Мальчик сонно закивал головой и быстро поднялся. Потянулся, зевнул, почесав лохматый затылок.

     Они покинули мирно спящий лагерь и двинулись вдоль развалин городской стены на восток – туда, куда минувшим вечером отправилась таинственная женщина, прибывшая со странниками.
     - Слушай, - заговорил внезапно Григорий, когда они отошли на довольно приличное расстояние от лагеря, - Аркадий Петрович у нас – хороший знаток латыни – предложил занятное решение вопроса с тем, как к тебе обращаться, друг мой…
     Мужчина умолк и внимательно посмотрел на мальчика. Тот заинтересованно насторожился.
     - Это, конечно, очень хорошо, что ты позиционируешь себя взрослым мужчиной и решаешь сам, когда тебе приходить, а не бежишь на зов, - Григорий пытался быть мягким, - но всё же имя даётся каждому человеку при рождении, как самоназвание – сочетание звуков, которым он идентифицирует себя среди остальных людей. Имя нужно человеку, чтобы контактировать с другими. Поскольку, как мы поняли, имени, данного тебе матерью, ты пока не знаешь, - Григорий сделал акцент на слове «пока», - хотелось бы предложить тебе, так сказать, временное имя – Инноминатус, что на латыни значит «неназванный». Innominatus. Латынь – это такой ныне мёртвый язык, на нём много веков никто не говорит и мало, кто знает. Поэтому, вряд ли кто поймёт, что значит твоё новое имя. Но мы – твои новые друзья – хотя бы сможем обращаться к тебе. Чтобы не кричать, например: «Эй!»
     Мальчик, нахмурившись, внимательно слушал. Мужчина продолжил:
     - Как тебе такое предложение, а? Инноминатус. Сокращённо я бы звал тебя Инни. Что скажешь?
     Мальчик молчал, обдумывая сказанное.
     - Тебе ведь явно не хочется быть каким-то Серёжей, Игорем, Максимом или прочим – одним из многих? Ведь ты давно назвал бы себя так, имей ты такое желание. Я думаю, твоя мама дала тебе особенно имя, которое ты так хочешь вспомнить, но не можешь, потому что был слишком мал, когда она… ушла. А остальные не услышали или не захотели сохранить это особенное имя для тебя.  Иначе ты выбрал бы любое, не будь для тебя это так важно. Верно?
     - Пожалуй, - выдержав паузу, согласился мальчик. – Инноминатус. Инни, - повторил он тихим голосом. – Мне нравится. Пусть будет. Пока. Зовите меня так.
     - Договорились, - улыбнулся Григорий, в голосе его послышалось облегчение. Он протянул руку мальчику, - Что ж… Приятно познакомиться, я – Григорий!
     - Инни, - едва заметно улыбнулся мальчик и пожал протянутую руку, - мне тоже приятно.
    
     Некоторое время они шли молча, улыбаясь своим мыслям. Потом первым заговорил Инни:
     - Дядя Григорий, вы так и не сказали мне, куда мы идём?
     - Я обещал познакомить тебя кое с кем, - порадовавшись теплоте в голосе мальчика, напомнил мужчина.
     - Этот кое-кто – женщина в тёмном плаще с капюшоном?
     - Ты очень наблюдательный! – на мгновенье удивился мужчина. – Да, это женщина по имени Рената.
     - Кто она?
     - Она… - Григорий на миг задумался. – Она самое главное звено нашей экспедиции. Вернее сказать, она… Она – причина этой экспедиция.
     - А какова цель вашей испеди… икспедикции?
     - Это очень правильный вопрос, Инни! Но объяснить его словами крайне трудно. Хочу, чтобы ты сам всё увидел. Если, конечно, в этот раз всё получится.
     - А что, бывало, что не получалось?
     - Конечно! Ведь не каждую болезнь можно вылечить, а мёртвое – нельзя оживить. Хотя… Я даже сам не знаю, почему у Ренаты когда-то что-то получается, а когда-то – нет. Может быть, ты ей поможешь? – Григорий лукаво подмигнул.
     - Я?! – удивился Инни.
     - Да, ты, - кивнул Григорий. – У тебя светлая душа и невероятная сила духа! Такое вдохновляет творцов на создание шедевров!
     - Ух! – выдохнул пацан, поражённый и окрылённый.
     Они шли около получаса, пройдя значительный путь, и вышли к пригорку, отделявшему низину, куда городские предпочитали не ходить. Здесь располагались странные сооружения. Мальчик никогда не спускался к ним, они наводили непонятный ужас, так как предназначение их было ему неведомо. Были то металлические конструкции в виде рельс на разной высоте, обожжённые модели неведомых фигур то ли животных, то ли людей, лохмотья ткани, болтающиеся на железных стержнях, и спаянное из множества железных балок колесо гигантских размеров с небольшими обветшалыми сиденьями по всей окружности. Колесо накренилось на бок и грозило упасть всей мощью в любой момент. Лишь Григорий, живший дольше Инни почти на сорок лет, сразу узнал в развалинах парк аттракционов – ярмарку, как называли его в безмятежные годы городские жители, спеша свести детишек на развлечения в ближайшие выходные.
     Метрах в пятнадцати на той же возвышенности спиной к ним в позе лотоса сидела девушка. Капюшон был опущен, и Инни увидел её яркие длинные рыжие волосы, шлейфом развевающиеся на ветру.
     - Ната! – окликнул её Григорий, не осмелясь подойти ближе.
     Через мгновение девушка оглянулась, и мальчик увидел необычайно красивое лицо с чистой, как снег, кожей, выразительными глазами и алыми губами. Он открыл рот, поражённый зрелищем. Таких женщин он видел лишь в книгах, что хранились у старейшин в библиотеке подвала каменного здания с колоннами, что одно из немногих стояло уцелевшим среди главной площади. В книгах с мифическими сказаниями о Богинях. Инни не умел читать, но картинки разглядывал, иногда ночуя у выпивавших по выходным старейшин, когда те, раздобрившись, потчевали сироту остатками еды и историями о прошлом мире. Богини всегда изображались стоя на великолепных колесницах в вычурных нарядах или в облаках с томными взглядами, или на ложе среди фруктов и цветущих деревьев. Их глаза излучали нежность и мудрость, были лишены присущей реальным женщинам вечной усталости и морщинам не от возраста, а от тягот повседневности. Мужчины целовали им ноги, кудри их блестели ярче шёлка… И иногда безымянный мальчик представлял, будто и его мама была такой богиней, потому и не выдержала путешествия через пустыню, так как была нежна, словно ангел из сказок про всемогущего Бога, и добра, как никто в этом мире, ибо любила его больше жизни, раз отдала её ради его спасения.
     Рыжеволосая Богиня поднялась и с любопытством посмотрела на мальчика, словно читая его мысли, проносящиеся тенью на лице потоком воспоминаний – истинных и вымышленных.
     - Я привёл друга, - сказал Григорий. – Его зовут Инни.
     - Ты решил подстегнуть меня, Гришадэ? – улыбнулась Рената своими прекрасными глазами. – Очень приятно познакомиться, Инни, – обратилась она к мальчику и, подойдя, положила руки ему на плечи. – Я видела тебя в городе.
     - Моё полное имя Инноминатус, - сказал мальчик с гордостью и был серьёзен, как никогда.
     - Чистый лист… - растолковала для себя девушка. – Инноминатэ! Я буду звать тебя так, можно? Я даю каждому человеку, к которому прикасаюсь, имя на свой манер.
     - Можно, - согласился мальчик. Так ему нравилось его имя даже больше.
    - Но ты зря беспокоился, Гришадэ! – обратилась она к мужчине. – Я уверена, что нашла его в этот раз. Я чувствую его где-то там внизу, - она указала на долину, в которой некогда находился парк аттракционов.
     Все трое некоторое время смотрели вниз, а потом Рената неожиданно спросила:
     - А ты любишь музыку, Инноминатэ?
     - Что? – не понял мальчик. Нет, он, конечно, знал, что такое музыка. Но это слово в городе употребляли крайне редко по отношению к песням, которые иногда пели те, кто хоть немного умел это делать и кто не умел совсем. Музыкальных инструментов в городе не было, кроме старой расстроенной гитары у седовласого старика, настроить которую он не умел. Жил старик у семейной пары на отшибе; возможно, он был их родственником – никто точно этого не знал. Однако ребятишкам, прибегавшим к старику, последний частенько давал побренчать на старом инструменте. Его не смущали ни отсутствие умения у играющих, ни дребезжащий звук расстроенных струн.
     - Музыку, Инноминатэ!
     - Не знаю. Никогда не думал об этом, - пожал плечами мальчик, но ему очень хотелось угодить рыжеволосой богине. – Может быть, и люблю, – добавил он после паузы.
     Девушка снова посмотрела в долину.
     - А я вот слышу музыку, глядя туда – вниз! – едва заметно она стала покачиваться в такт невидимой музыке. – Послушай!
     Мальчик напряг слух, но не услышал ровным счётом ничего, кроме ветра и поскрипывания железа. Он решил, что его новая знакомая подшучивает над ним, и вопросительно взглянул на Григория, но тот со всей серьёзностью вслушивался в шелест ветра и постепенно губы его стали расправляться в улыбке.
     - Расслабься! – сверкнула глазами Рената, прошептав это слово одними губами. – Впусти музыку в себя не через уши, а через сердце.
     И взглянув на неё, мальчик понял, что любит. Любит свою маму, чей образ он так старался восстановить в памяти. Он никогда не задумывался над тем, что чувствует по отношению к женщине, которая его родила и так рано покинула. Он не знал её и не мог любить ту, которую не знал. Но идеал женщины в лице Ренаты, в котором он так жаждал увидеть сходство или хотя бы напоминание о его родной матери, дал ему четкое осознание такого яркого чувства любви, что оно захлестнуло мальчика, как цунами! И тут он услышал музыку…
     Звуки доносились со всех сторон и заполняли пространство, выстраиваясь в ритмичную мелодию, так ловко и завораживающе меняющую гармонику с минорной на мажорную. Музыка переливалась нотами грусти и надежды, счастья и печали, восхищения и разочарования, а потом угасала, нарастая вновь. Кто-то плакал в ней и смеялся трелями невиданных птиц, барабаны отстукивали ритм всё громче. Инни захлестнули эмоции, он чувствовал, как тело само начинается двигаться в такт музыке. Это невозможно было контролировать или остановить. Он поднимал руки, дирижируя невидимым оркестром, ноги отшагивали причудливый марш. Он танцевал впервые в своей жизни, не чувствуя неловкости. Улыбаясь происходящему, он видел, что и Григорий слегка нелепо пританцовывает, кивая в такт головой.
     Рената же выступила вперёд на самый край уступа и плавными движениями сгребала воздух то вправо, то влево, управляя лишь ведомыми ей силами. И вот в низине началось движение. Скрип металла и скрежет старых механизмов вплетался в звучание музыки. Поднимая клубы пыли, конструкции взмывали в небо и начинали кружится в безумном вальсе, расщепляясь на молекулы и собираясь вновь. Громадное колесо в центре парка, гулко выдохнув, с трудом поднялось с колен и встало  вертикально в полный рост; прикреплённые к его ободу сиденья светлели, приобретая прежний вид и яркую окраску. Холмики грязи, разбросанные тут и там, вновь становились клумбами с жирным чернозёмом, а потом на них –  о чудо! – вдруг вырастали и распускались цветы всех цветов радуги. Трава зелёным ковром расползалась по земле от центра парка во все стороны. С той же сокрушительной скоростью вырастали из земли деревья, покрываясь зеленью за считанные минуты. Парк приобретал свой прежний внешний вид: заново протягивались и загорали гирлянды, питающиеся от восстановившихся генераторов. Паровые и иные механизмы приводили в действие карусели и качели с обновлёнными фигурками весёлых животных и улыбающихся клоунов. Всё горело яркими красками под музыку, которую слышали трое людей, стоящие на холме у долины.
     Когда музыка стихла, движение в парке остановилось, явив миру оазис красоты и зелени среди почти мёртвой пустыни.
     Инни замер, заворожено глядя на результат произошедшего. Он дышал часто, как и Григорий. Лишь Рената, резко опустившись на колени, замерла почти без движения.
     Взглянув на неё, мальчик поразился изменениям, произошедшим с некогда молодой женщиной. Волосы её разом потускнели и местами даже поседели, лицо стало худым, измученным и серым. Глаза больше не блестели и смотрели устало, морщины разбежались по коже, как трещины на дне пересохшего озера.
     Инни ахнул и отпрянул. Григорий схватил его за руку:
     - Тише, Инни. Не надо паники.
     - Что, хреново я выгляжу? – скрипучим голосом поинтересовалась новая Рената и едва улыбнулась. – Но ты не беспокойся, Инноминатэ! Это ненадолго. Вот поем, хлебну коньячеллы, высплюсь, наберусь сил и снова буду огурцом!
     Инни не понимал её сарказма, сменившего шарм элегантности в её голосе. Новый облик пугал и отталкивал. В голову приходили лишь ассоциации со словом «ведьма» из сказок-страшилок, что любили рассказывать взрослые детям, чтобы те не убегали далеко от дома. Однако Григорий потянул мальчика за собой ближе к женщине и кивком голову указал ему, чтобы он помог поднять Ренату на ноги. Они справились без труда, женщина почти ничего не весила. Казалось, ткань её плотного плаща весила больше, чем она сама.
     - Соскучилась я по вам, мальчики, - произнесла ещё одну непонятную для мальчика фразу немощная женщина и, опираясь на мужчин, поковыляла вместе с ними прочь от долины в сторону лагеря.
     Но чем дальше они отходили от восстановленного парка, тем увереннее становился её шаг. Ближе к лагерю она вполне себе уже хоть и неспешно, но шла сама.
     - Что это было? – наконец, решился спросить Инни, совладав со шквалом мыслей и эмоций.
     - Возрождение… - ответил Григорий, повернув голову в сторону мальчика. – Исцеление. Назови, как хочешь. Рената лечит землю от старых ран и вдыхает в неё жизнь.
     - Да уж… - хихикнула Рената.
     - И теряет свою? – сделал предположение мальчик, тон его выражал озабоченность.
     - Не совсем, - ответил Григорий.
     - Но сил поистратить приходится, - добавила Рената.
     - Ох, и удивятся наши жители, когда увидят на месте пустоши… такое! Ну, то, что там теперь.
     - Это всего лишь парк развлечений, - заметил Григорий. – Раньше люди ходили туда отдыхать и получать удовольствие. Ты услышал отголоски прошлого, а Рената воскресила их в настоящем… А жители ваши… Что ж… Они получили то, на что надеялись, приютив нас здесь. Долина будет разрастаться, очищая и возрождая землю вокруг. Конечно, не так быстро, как видели это мы сейчас, а постепенно – месяцами, а то и годами.
     - А раньше везде было так… красиво?
     Григорий пожал плечами:
     - Насколько раньше ты имеешь в виду? – вновь подала голос Рената, едко усмехнувшись. – Возможно, до существования людских цивилизаций было куда прекраснее, а?
     - Не знаю, - честно ответил мальчик. – А разве было так, что людей не существовало на земле?
    Женщина в ответ только фыркнула.
     - В том-то и проблема, - мягко пояснил Григорий, - что ничего-то вы не знаете в этом своём новом поколении. И будете помнить только то, что новые власть имущие впишут вам в умы под названием «история».
     - У меня столько вопросов! – воскликнул Инни.
     - Придёт время, и ты получишь все ответы, - кивнул Григорий, - если продолжишь спрашивать.
     - А разве то, что вы делаете, не должно держать в секрете? – удивился мальчик.
     - А с какой стати? Зачем нам скрывать благое дело и способы его достижения?
     - Но ведь тогда бы все знали и говорили о том, что происходит, когда ваши люди приходят в города!
     - И некоторые пугались бы, как ты сперва. Но, может быть, никто не хочет знать на самом деле? Не спрашивает то, что нужно? Так, как ты. Знаешь, многих устраивает слепота, как глаз, так и душ. Удобно стоять в стороне и ничего не знать и не видеть, тогда и соображать не надо, и ответственности ни за что не наступит.
     - Но я так не хочу! – с жаром ответил мальчик, получивший всего за один день и новое имя, и новые впечатления, коих жаждал столько времени, и новые чувства, новое осознание своего прошлого и своего предназначения.
     Григорий сделал резкий взмах руками, словно поймав на лету какое-то насекомое в ладони.
     - Я загадаю тебе задачку, Инни, - обратился он к мальчику, остановившись, и присел перед ним на корточки. Рената тоже остановилась и внимательно уставилась на собеседников. – Вот у меня в ладонях бабочка. Я спрошу тебя: жива ли она или нет? Если ты ответишь: жива – я сожму ладони и раздавлю её – и твой ответ будет неверным. Если ты ответишь: мертва – я раскрою ладони и отпущу её на волю – и твой ответ снова будет неверным. Так что же ты ответишь мне, Инни?
     Мальчик долго молчал, переводя взгляд с Григория на Ренату и обратно, потом поджал губы и промолвил:
     - Я отвечу, что всё в Ваших руках, дядя Григорий.
     - Правильно, Инни, - улыбнулся Григорий, похлопав мальчика по плечу, разжимая ладони, в которых никого не было. – Я не ошибся в тебе! Ты настоящий маленький мудрец! Только, конечно, никакой бабочки у меня в руках не было. Откуда тут взяться бабочкам! Но они появятся, Инни, обязательно появятся! Обещаю тебе.
     Рената кашлянула, удовлетворительно кивнув, и они пошли дальше.

    Пробудившись, жители города и странники лагеря безумно обрадовались новостям о возрождении кусочка природы, о сложившихся пазлах одной из радужных картинок прошлого. Все люди побежали к долине любоваться и удивляться увиденному. Весь этот день не смолкали разговоры о том, как по новому начнётся всеобщая жизнь, сколько планов и дел впереди, что теперь будет плодородная земля и можно сажать, что голод кончится и наступит стабильность. Горожане благодарили странников. Но Григорий был прав: ослеплённые новым счастьем, они не интересовались подробностями случившегося чуда, приписывая свершения небесной благодати и славя Бога в своих словах.
     Лишь трое остались в лагере: Григорий, Инни и на вид пожилая, ничем не привлекающая к себе внимания, женщина Рената, чьё лицо больше не скрывал капюшон. Как и говорила, она ела с аппетитом то, что принёс ей Григорий, пила вонючую бурду из пыльной фляжки, которую называла «коньячеллой», а потом пошла в палатку к лежачему старику, который так же остался в лагере, ибо не мог уже ни ходить, ни видеть, ни радоваться.
     - Дядя Григорий, - спросил мальчик, когда они остались одни. – Рената, - сказал он неуверенно её имя, постеснявшись сделать приставку «тётя», несмотря на новый облик женщины, - сказала, что почувствовала присутствие чего-то в долине. Поэтому у неё всё получилось? Вы говорили, что не всегда так бывает.
     - Да, Инни. Ты внимательно слушал. И правильно подметил. Не всегда получалось у Ренаты оживить землю, воскресить воспоминания. Она связывает это с наличием Ока. Хотя я не уверен, что дело только в нём.
    - Ока? – переспросил Инни.
    - Да, своеобразного зеркала в местах, где заново обосновались люди. Однажды оно помогло им пережить трагедию и хранило отражение их прежней жизни в месте, где было установлено. Но не везде зеркала уцелели. Природа, разъярённая болью, что ей причинили, старательно уничтожала следы трагедии, а вместе с ними и многие из зеркал. Вашему городу повезло. Рената почувствовала Око и вынула из него всё, что оно сохранило.
     - А где теперь это Око?
     - Стоит там же в долине, в самом эпицентре восстановления – так сказать, в точке отчёта.
     - А что скажут люди, увидев его?
     - Помнишь, что я говорил про слепоту, Инни? Вряд ли люди обратят на него особое внимание. «Зеркало - и зеркало», - подумают они. Тем более, что ныне оно пусто и является по сути лишь странным артефактом, коих разбросанно по свету великое множество.
     Однако ночью, когда все люди вернулись в город к своим привычным делам, а затем, поужинав, в большинстве своём улеглись спать, мальчик покинул лагерь, пересилив страх, и вернулся к долине, где началось его утреннее приключение.
     Он спустился по склону к зелёному парку с чудесными сооружениями и ароматными цветами, долго бродил, пугаясь каждого шороха. В парке          по-прежнему горели фонари и гирлянды, но уже так тускло из-за теряющих мощность генераторов, что, казалось, будто они снова медленно погружаются в вечный сон. Людям ещё предстояло заново обучиться работе с почти забытыми механизмами.
     Инни нашёл то, что искал, когда небо осветила полная луна.
     В центре полянки, окружённой декоративными деревьями, стоял каменный монолит немного выше человеческого роста, формой напоминающий вытянутую треугольную призму с углом 90 градусов. Инни, конечно, не знал названий подобным геометрическим фигурам - он видел лишь гигантский треугольник, устремлённый вверх, одна сторона которого была гладкой и блестящей, как поверхность неподвижной воды. Это и было зеркало, – Око! – о котором говорил Григорий. Инни сразу понял это, посмотрев на своё отражение в этом зеркале. Оно не было привычным взгляду, потому что было как бы перевёрнутым. Правая сторона – слева, а левая – справа. Поднимая правую руку, Инни видел в отражении движение левой руки. Точнее сказать, это-то изображение и было по-настоящему «правдивым». Оно отражало так, как видят человека другие люди, но не он сам. Ибо в привычных зеркалах кроется особое коварство – они показывают противоположности вещей, антиподы их самих. И пусть изображение не искажает действительность и почти похоже на неё, но, по сути, абсолютно иное: у двойников в зеркале сердце бьётся с другой стороны, украшения и одежда расположены на теле в другом порядке, причёска сделана в другую сторону. Привыкнув с детства к своему отражению, человек отождествляет себя с ним, хотя окружающим он представляемся совсем в ином виде.
     И вот сейчас Инни видел в зеркале себя и не себя одновременно! Другой Инни был лишь похож, но двигался иначе – несуразно, непривычно! И был не плоским, как выглядел в тех немногих зеркалах в городе, в кои доводилось пацану разглядывать себя, а был будто бы объёмный, словно стоял живьём в центре монолитного камня, а не отражался от одной из его сторон.
     - Вот так зеркало! – прошептал мальчик, а близнец напротив повторил за ним, склонив в голову в противоположную сторону. – Вот так Око!...
     С опаской он дотронулся глади кистью руки, не отрывая глаз от двойника. Соединив ладони, мальчики молчали, едва дыша. Потом Инни резко отвернулся и побежал прочь.
      По дороге в лагерь, он твёрдо решил, что присоединиться к странникам в их путешествии по разрозненным и пораненным землям некогда великой страны (почему-то ему казалось, что они не станут возражать) и получит ответы на все свои вопросы.