III 10 Робин и Роланд

— Дэннер...
— Смирно! Так-то. Излагайте.
— Докладываю: рядовой Эндра исчезла в неизвестном направлении.
— Информация достоверная?
— Так точно.
— Благодарю за информацию. Вольно.
Аретейни отдала честь и зашагала рядом.
— Товарищ командир...
— Слушаю.
— А... разрешите вопрос личного характера?
— Все вопросы личного характера на привале. Пока что воздержитесь.
— Так точно... Разрешите идти.
— Идите.
— Благодарю.
Аретейни было тоскливо. Она видела, как уходила Эндра, и беспокоилась за неё. А Дэннер вдруг решил вспомнить о правилах. Зачем? Его ведь и так слушались. Вот, для чего он перед ней-то остаётся в ипостаси командира?
Ладно. Сама за ним потащилась – так чего уж теперь жаловаться. Крылатая уселась, закинув ногу на ногу, в телегу и расчехлила лютню. Зверёк пристроился на плече, причём, давно и прочно. И при попытке его отцепить выпускал когти, намертво вцепляясь в куртку, и возмущённо верещал. Когда Ласточка, махнув рукой, оставляла его в покое, он в благодарность становился мягким и пушистым, довольно мурлыкал и ласково жевал ей ухо. Она вздохнула. Ну, любят её животные, что ж поделать... Крылатая отрешённо перебирала струны лютни – иногда даже что-то получалась, хотя старалась она не особенно. Видимо, в прошлой, скрытой тёмной пеленой, жизни, она умела и играть, и петь – пальцы и голос помнили искусство лучше разума.
Мысли текли плавно. Интересно, что же там было – в прошлом? Почему она ничего не помнит? Какие-то моменты, разумеется, сохранились в памяти, но из них при всём желании невозможно было сложить чёткую картину. Да и зачем... Жить надо настоящим и будущим. Тем более что будущее рисуется гораздо легче и яснее. Главное не отходить ни на шаг от Дэннера. Ей было страшно даже на мгновение представить, каково это – его потерять... Это, наверное, хуже, чем упасть в Бездну, переломав крылья. Намного хуже...
А Эндра зря. Он же о ней беспокоился... Не о себе же. А он вообще о себе когда-нибудь беспокоится? Разучился... Разучишься тут. Просто привыкнешь к опасности как к данности и будешь воспринимать её как часть жизни, нечто само собой разумеющееся... Пальцы машинально дёргали струны.
— Эй, красавица!
Аретейни смущённо вспыхнула. Рядом с телегой шагал тот самый черноглазый пехотинец, который пел в Эндрином «хоре».
— Спела бы, а.
Крылатая смутилась окончательно. Мало того, назвали красавицей – так ещё и просят песен в её исполнении. Она вскинула голову и улыбнулась.
— Это можно. А что вам спеть?
— Что-нибудь... задушевное. Знаешь?
— Угу. – Аретейни задумалась, вспоминая подходящую балладу.

В чаще морозного зимнего леса
Узкая тропка вилась меж стволов.
Сквозь пелену белой снежной завесы
Лошадь уставшая шла без подков.

А на спине её – сам еле дышит,
В пальцах озябших сжимая кинжал,
Рыженький мальчик «спокойно, малышка…»
Тихо и ласково ей прошептал.

Бледный, измученный, сильно избитый,
В ранах… Глаза – молодая трава,
В курточке лёгкой, неровно зашитой,
Он из седла не валился едва.

Но вдруг проторенной стала дорога.
Дымом запахло, уютным теплом.
Будто почуяв: осталось немного,
Лошадь встряхнулась… За речкой был дом.

Вот по мосту отстучали копыта,
Вот у чужого порога сенник.
Дверь заскрипела – она не закрыта:
Вышел навстречу мальчонке лесник.

Охнул, забыв запахнуть телогрейку,
Он торопливо сбежал по крыльцу,
Наскоро прыгая через ступеньку.
«Что же ты, милый, забыл-то в лесу?!»

Гость ничего леснику не ответил:
Он так замёрз, что ответить не мог.
Что ж, хоть сирот и хватает на свете,
Гостя нельзя не пустить на порог.

Да, был всю жизнь одиночкой хозяин –
Нет ни жены, ни семьи, ни детей,
Волком в деревне соседи прозвали:
Волк – он всегда сторонится людей.

Только и он, как любой, знать, мужчина -
Что говорить!.. Одиночество – страх –
Так иногда представлял себе сына:
С тем же характером сильным в глазах.

Мальчик достойным весьма оказался:
Руки умелые, гордая стать.
«Ты меня спас, ты властей не боялся:
Я за тебя буду насмерть стоять!»

Строго-серьёзный, всегда молчаливый,
Он леснику свою тайну открыл:
«Я – еретик, и лежат по могилам
Все, кто меня охранял и любил».

Но леснику лютый враг был не страшен:
Волк не боится цепей и кнута.
«В тёмных острогах тех вражеских башен,
Сын мой, тебе не бывать никогда!»

…Так они жили. Минуло два года,
Оба друг в друге семью обрели.
Мальчик учился общаться с природой,
Тайны родной постигал он земли.

Ну а лесник – вот, кто горд был и счастлив!
Названый сын ему стал как родной.
«Враз одолеем любые напасти,
Коль будем вместе, отец мой, с тобой!»

Только и счастье любое – не вечно.
Вскоре лесник тяжело заболел.
Под одеялом тяжёлым овечьим
Он так и слег. Сын с ним рядом сидел.

«Ты потерпи, я добуду лекарство...
Рано тебе, мой отец, умирать!
Как же смогу я с тобою расстаться?..
Нет, твоей смерти сейчас не бывать!»

«Полно, сынок, я ведь тоже не вечен, –
С тёплой улыбкой отец отвечал, –
Короток, все же, наш век человечий…»
Сын, отвернувшись, угрюмо молчал.

«Спорить с тобой, я гляжу, мне не стоит.
Но обещай мне одно только лишь:
Будешь и впредь ты отважным героем,
Родину нашу ты освободишь.»

Сжались сурово мальчишечьи губы,
Грозным огнём полыхнули глаза:
«Клятвы своей я, отец, не забуду.
Будет повержен наш враг. Навсегда.»

…В чаще морозного зимнего леса
Маленький сруб у речушки стоял.
Горько плыла дымовая завеса –
Там погребальный костёр полыхал.

И, умываясь детей своих кровью,
Мёрзла земля под ногами врагов.
Ясным тем утром встречая Героя,
Что отомстит за ушедших отцов.

Чистый голос колокольчиком звенел над дорогой, солдаты притихли, заслушавшись. Песня была навеяна окружающей обстановкой – уж очень ей полюбился этот край... Может, она всё же отсюда родом?.. Когда со всех сторон посыпались восхищённые комментарии да выражения благодарности, она засмущалась совсем, раскраснелась и юркнула отсыпаться в фургон – после бессонной ночи и раны ей было не до музыки – голова раскалывалась, руки не слушались, и вообще, было плохое настроение. Уснуть не получалось. Слишком уж она беспокоилась за Дэннера. Сколько ещё по кустам таких стрелков? Какая из стрел попадёт в цель? А если попадёт? Она вздохнула и подтянула колени к животу, свернувшись калачиком и думая о том, как же хочется его обнять сейчас... не отпускать ни на шаг, чтобы в случае чего, успеть вовремя... Аретейни оказалась во власти самого мучительного из чувств – тревоги за любимого человека. Она даже вздрогнула от пришедшей совершенно неожиданно и такой простой мысли: если ей настолько плохо, то каково же самому Дэннеру? Что же он постоянно чувствует? Зачем, зачем она пошла за ним?! Ему было бы намного лучше, если бы она осталась в штабе... А теперь... Теперь она причиняет ему сплошную боль и беспокойство! Тут она расплакалась, обнимая собственную сумку и не думая о том, что кто-то может её увидеть. Зверёк тревожно вертелся вокруг, тёрся об неё мордочкой, вопросительно пищал и тявкал, пытаясь заглянуть в глаза – и вдруг прижался к плечу пушистым бочком и тихонько, жалобно заскулил. Аретейни даже слёзы лить перестала. Так бывает: насколько бы ни было тебе плохо, стоит заметить, что плохо кому-то другому – твоя печаль немедленно уходит на второй план. Она повернулась к зверьку – тот дрожал и прижимал уши. Почувствовав её взгляд, он вскинул мордочку и протяжно мяукнул. Аретейни ахнула.
В золотисто-рыжих глазах стояли слезы.
— Ой... – произнесла Крылатая, осторожно протягивая ладонь. – Ты чего? Эй... Ушастый... Ушастик... О! Я придумала тебе имя! – Аретейни улыбнулась сквозь слёзы. Зверёк пришёл в неописуемое оживление, встрепенулся и настороженно поднял одно ухо. Принимая во внимание размеры ушей, смотрелось это весьма комично. – А ты-то чего плачешь? – Крылатая поднялась и вытерла слёзы. Зверёк заглянул ей в глаза и вопросительно тявкнул. – Да всё хорошо, не переживай.
В фургон забрался мрачный Дэннер, молча устроился на рулоне палатки. Вид у него был уставший. Ласточка прижалась к нему, уткнувшись в пропылившийся рукав дорожной куртки. Дэннер обнял её за плечи. Он устал быть командиром. Перед ней.
— Ласточка... Что-то не так? За Эндру переживаешь? Не переживай. Не пропадёт она, это же наша Ушастая, не кто-нибудь… Нет? А что тогда?
Крылатая прижалась к нему крепче и долго не могла ответить. Затем всё же выложила – всё, разом, все свои тревоги, все страхи, чувство вины. Долго рассказывала, как же любит его, как боится, что с ним случится что-нибудь плохое. Как тяжело ей улыбаться, видя, что ему плохо. Она говорила долго, сбивчиво и искренне, а Дэннер гладил её по спине, целовал тёмно-русые кудри и молчал. А она постепенно выговорилась и затихла, уютно прижимаясь к нему и просто радуясь, что он здесь, что он её обнимает, и что они вместе... Дэннер осторожно поднял её лицо за подбородок и долго целовал, бережно вытирая слёзы.
— Запомни, – тихо и отчётливо произнёс он. – Ты передо мной ни в чём не виновата. Ты – единственное, что заставляет меня жить. Единственный источник света. Именно благодаря тебе я до сих пор не опустил руки. Ласточка... если бы не ты – я бы так и оставался тем, кого ты так боишься. Если бы не ты – я бы так и не узнал, что такое счастье. Ты – моя жизнь. – Голос сорвался, и он просто уткнулся носом ей в плечо. – Ласточка... моя ласточка...
Наконец, Дэннер заставил себя оторваться от губ жены и быстро сказал:
— Всё-всё-всё! Я при исполнении.
Аретейни постаралась ему улыбнуться. Получилось настолько отчаянно и неудачно, что Дэннер рассмеялся и снова обхватил её за плечи.
— Исполнении чего? – поинтересовалась Аретейни.
— Священного долга перед Родиной. – Он коснулся пальцем кончика её покрасневшего носа. – Давай всё же соблюдать субординацию, а то нечестно получится. Других заставляю – а сам хоть бы из солидарности не переносил личную жизнь в обоз.
— Да здесь никого нет, – заметила Аретейни. – Перед кем соблюдать-то?
— Перед тобой, рядовой ты пернатый.
— Я медик! – возмутилась Крылатая.
— А по званию?
Аретейни развернулась к нему спиной и вольготно откинулась на грудь. Дэннер испуганно поймал жену – фургон как раз тряхнуло.
— Я вообще не знаю, какое у меня было звание на той войне...
— Ещё раз так сделаешь...
— Дэннер! – Она запрокинула голову и серьёзно уставилась на него. – Это ведь было? Скажи, оно было?
Дэннер медленно поднял руку и провёл пальцами по пропылившейся ткани рубахи на её груди, под которой оставался такой странный шрам, будто бы от механической стрелы, изобретённой мастерами Гильдии Ориона – раскрывающей в ране металлические лепестки, и пробившей сердце. Сердце чаще забилось под его рукой, торопливым, сильным ритмом.
— Было, – убеждённо произнёс он. – Это было.
Она прижала его руку. Дэннер наклонился и поцеловал её.
— Ты не бойся, – тихо и твёрдо произнёс он. – Это уже кончилось.
— А теперь другая война... Дэннер. Как ты думаешь, кто победил в той войне?
Зелёные глаза сузились. В голосе прозвучала спокойная, непоколебимая убеждённость. Не убеждённость – знание.
— Мы. Мы победили, ласточка.
— Да, вот ещё. – Дэннер почесал зверька за ухом. Тот замурчал и лизнул ему палец. – Присмотри за этим террористом. А не то он всю упряжь погрызёт.
— А он её грызёт? – удивилась Аретейни.
— А ты видишь у меня меч? – вопросом на вопрос ответил Дэннер.
— Ой... правда.
— Истинная. – Дэннер кивнул на лежащую у самого борта перевязь с оружием. Дублёный кожаный ремень был старательно перегрызен в нескольких местах. – Он вообще к кожаным изделиям неравнодушен. Видать, вкусно пахнут...
Зверёк, заслышав его интонацию и сообразив, что речь идёт о нём, проворно перепрыгнул ему на пояс, повис, уцепившись коготками за ремень, вскарабкался на грудь и, заглядывая снизу вверх в глаза, вопросительно тявкнул.
— Зараза, – не удержался от улыбки Дэннер и, подняв его за шкирку, показал ремень и легонько встряхнул. – Не грызи. Ясно тебе?
Зверёк покаянно заскулил. Дэннер перехватил его под грудь, и он проворно метнулся под сгиб руки, спрятав мордочку и жалобно поскуливая, будто жалуясь Дэннеру на него самого. Командиру стало немного стыдно. Голос сделался ласковым.
— Ну-ну... не скули. – Зверёк осторожно поднял одно ухо. – Тебе же не больно! – Зверёк сообразил, что прощён, и в благодарность легонько укусил Дэннера за руку. Он рассмеялся. – Ну что с тобой делать!..
— Похоже, он нашёл к тебе подход, – заметила Аретейни. – Надо будет запомнить...
— Ага. Ты только солдатам не проболтайся, – рассмеялся Дэннер. – Здесь тогда вообще чёрт-те-что начнётся...
— Услуга платная, – ехидно заявила Крылатая, изловчилась и тяпнула его за ухо. – На привале...
— Уже началось, – спокойно констатировал Дэннер.
 

Эндра и Роланд шагали по дороге. Где-то очень далеко впереди, если присмотреться, можно было увидеть облачко пыли – это ехал обоз.
— А нам где сворачивать? – спросил Роланд.
— Нигде.
Оруженосец снова впал в ступор.
— Так… мы что, догоняем обоз?
— Ещё чего. Мы просто идём следом.
— А… а зачем?
Эндра на ходу сорвала цветок клевера и пристроила его за ухо Роланда.
— А ты, что, думал, что я отпущу своих друзей одних?
— А вы не боитесь? – спросил Роланд, поспевая за эльфкой.
— Чего? – Эндра, которая на ходу обстругивала короткий тонкий сучок, удивлённо посмотрела на него.
— Одной бродить.
— Нет, не боюсь. Знаешь, я гораздо больше боялась, когда была в обозе.
— Почему?
— Потому что... потому что не привыкла. Я там только мешалась. Каждый человек и каждый эльф должен быть на своём месте.
— Но там столько народу. Там всё равно безопаснее.
— Это кому как... – Остроухая выразительно посмотрела в небо. Роланд смутился.
— Видишь ли, – продолжила пояснять Эндра, – каждый устроен по-своему. Я, вот, не могу, когда кто-то обо мне заботится. Я привыкла заботиться сама о себе. И, если я делаю ошибки, то это мои ошибки. Я сама же за них и расплачиваюсь. А так как я делаю их много, то, согласись, нелогично впутывать в них остальных.
— А я? Меня же вы взяли с собой.
— Да, но... Вообще-то, конечно, нужно было оставить тебя в обозе... Но ведь, ты бы всё равно за мной увязался, верно?
Оруженосец обиженно замолчал. Эндра рассмеялась и, обхватив его за плечи, закружила и повалила в траву.
— Ведь это я о тебе забочусь, а не ты обо мне, – пояснила Эндра. – Знаешь, есть только две личности, которые могут мне указывать.
— Это кто? – заинтересовался Роланд. – Господин Дэннер?
— Не-ет!
— А кто?
— Мой Мастер.
— А второй?
— А второй – это тот, кто меня полюбит.
— Понимаю, – серьёзно кивнул мальчишка. – А кто он?
— А я знаю?
— Господин Дэннер вас любит.
— Он-то? У него Аретейни есть, – пожала плечами Эндра.
— Но он вас сестрой зовёт.
— Ну, женился братец и уехал из дому. Или ты не понимаешь, о какой любви я говорю? Это когда одно сердце на двоих.
— Я понимаю. Просто…
— Чего?
— Брат ведь власть над сестрой имеет, пока она не выйдет замуж? Или у вас так не положено?
Эндра расхохоталась. Потом серьёзно пояснила:
— У нас положено, чтоб каждый жил так, чтобы ему потом не было стыдно, когда бог заглянет ему в глаза. Так я и стараюсь.
— Он тоже старается, чтобы вам не было стыдно, – заметил Роланд. Эндра удивлённо повернулась к нему.
К вечеру показалась деревня. Не разрушенная, не сожжённая. Целая.
— Мы тут переночуем? – спросил Роланд.
— Угу, – кивнула Эндра.
Она остановилась, поправила шапочку, заправив под неё волосы.
— У тебя бинтов нет? – поинтересовалась она.
— А что? – вскинулся оруженосец. – Вы ранены?
— Нет. Так есть?
— Да…
Мальчишка вынул из дорожной сумки бинт и подал ей.
— Отвернись! – потребовала Эндра.
Роланд послушно уставился в небо. Эльфка скинула куртку, стянула рубашку и туго перебинтовала грудь. Потом снова оделась.
— Можешь поворачиваться, – сказала она. Оруженосец обернулся, оглядел Эндру, но ничего не сказал.
— Короче, так, – эльфка сдвинула шапочку чуть набок совершенно мужским движением, – мы с тобой братья. Только не родные, а сводные, по отцу. Ты – Роланд, а я… э-э-э… Робин. Сбежали из дому и идём на войну. Ясно?
— Ясно, гос… Робин.
— Вот и умница. Ну, пошли.
Они постучались в первый попавшийся дом. Сперва никто не открывал, и «братья» хотели уже пройти дальше, но тут за дверью послышались лёгкие шаги.
— Кто там?
— Мир вам, добрые люди, – сказала Эндра. – Пустите переночевать?
Дверь отворилась. На пороге стояла хозяйка – красивая женщина лет сорока с внимательными большими глазами. Она посторонилась, пропуская гостей в дом.
— Что ж вы ночью мотаетесь? Заходите. Только с едой у нас туго.
— Это ясно, – коротко ответила эльфка.
Хозяйка усадила их за стол. Несмотря на то, что с едой было туго, Эндра с Роландом получили понемногу жидкой похлёбки и по кружке воды.
— Спасибо!
Женщина присела напротив.
— А сами вы кто? Откуда идёте и куда?
— На войну мы идём, хозяюшка. Его Роландом зовут, а я – Робин. Мы из дому сбежали, – пояснила Эндра. Она сперва решила, что хозяина в доме нет – умер или ушёл на войну, но вскоре он явился.
Дверь отворилась, и вошёл высокий, сильный мужчина, с костылём и на одной ноге.
— Здравствуй, жена. Это кто у нас?
— Здрав будь, хозяин, – откликнулись Роланд и Робин.
— Это путники. На войну идут, – ответила жена, обнимая его.
— На войну? Мальчишки?
Робин вскинул голову.
— Главное, что руки крепки.
— И что же ты собираешься делать на войне, парень? – поинтересовался хозяин.
— Я лучник, – Робин кивнул на своё оружие.
— Лучник. А колчан где? И разве это лук?
— Нету другого.
Хозяин вздохнул, покачал головой, вышел и скоро вернулся, держа в руках старый, потёртый колчан для стрел и хороший, хоть и тоже старый, лёгкий охотничий лук.
— Вот. Неудобно, поди, стрелы в сумке таскать.
Робин искренне поблагодарил его.
— Только мне в ответ подарить нечего….
— Ты мне победу подари.
Он вышел в сени, где хозяйничала жена, покурить. Она подняла на него глаза.
— Слушай-ка. А ведь этот Робин – никакой не Робин.
— А кто? – уточнил хозяин, раскуривая трубку.
— Девка это.
— Вот ещё, глупости. – Он глянул в щель двери на Робина, который преспокойно доедал похлёбку, держа ложку в кулаке. – Это ты с чего взяла?
— Глаза у него большие, как у девки, руки тонкие, походка лёгкая.
— Руки тонкие потому что салага ещё. Походка лёгкая потому что охотник. Что ему, по лесу топать что ли? А глаза – ну, какие есть.
— А почему он шапки не снял?
— А ты почём знаешь, что у него под шапкой? – резонно возразил хозяин. – Не болтай ерунды, жена, лучше гостей спать уложи.
Хозяйка вернулась в горницу с кувшином воды.
— Вам умыться надо. Я полью.
И она кинула Робину полотенце. Он, сведя колени, поймал его. Хозяйка прищурилась. Был бы он девкой – он бы колени, наоборот, развёл. Но это только если он привык юбку носить.
— А ты чего сидишь как-то странно? – поинтересовалась она, наблюдая, как Робин ёрзает, стараясь устроиться поудобнее.
— А странно – это как, хозяюшка?
— Неестественно. Раненый, что ли?
— А, это, – невозмутимо подал голос до сих пор молчавший Роланд. – Его отец выдрал за то, что он из дома сбежать хотел.
Робин уставился в окно.
Хозяйка расхохоталась.
— И правильно сделал. Нечего по дорогам шастать…
Значит, показалось – девок обычно так не наказывают. Она помогла гостям умыться.
— Хотите, спите с нами в горнице, хотите – полезайте на чердак – там от дымохода тепло.
— Благодарю, хозяюшка.
— Спасибо, госпожа.
На чердаке было темно, пахло сеном и пылью.
Роланд и Робин устроились возле трубы дымохода, подстелив куртки.
— Ну что, братец Роланд, – Робин подтолкнул оруженосца, – пока всё хорошо?
— Ага…
— Тихо. Кто здесь?
От люка скользнула чья-то тень. Робин приподнялся.
— Я вас не разбудил? Вы не спите?
— Нет. А ты кто?
— Я хозяйский сын. Форхом звать.
Форх подобрался поближе. Они обменялись рукопожатиями.
— Батя говорит, вы на войну идёте.
— Идём.
Форх отыскал руку Робина и сжал так, что тот чуть не заскрипел зубами – пальцы у хозяйского сына были крепкие.
— Идёмте вместе, а? Мы давно готовились. Оружие и провиант собрали. А вместе всё веселее…
— Стоп-стоп-стоп… – Робин помотал головой. – Куда «идёмте» и кто это – вы?
— Мы – это я и мои друзья. Мы собрались на войну.
— И что вы там собрались делать?
— Не умничай! – возмутился Форх гневным шёпотом. – Сам-то…
— Я-то из лука стреляю. А ты?
— Научусь! – задиристо прошипел мальчишка. – Тут прямо перед вами обоз был. Мы к ним просились, да нас оттуда завернули.
— О, вы тоже там были? – оживился Роланд.
— Были. Так что, идём вместе? Мы всё равно уйдём, с вами или одни – без разницы.
Робин долго молчал. В темноте было плохо видно, и Роланд потянул его за руку.
— Робин. Ты чего?
— Ничего. Сколько вас?
— С вами – пятнадцать.
— И вы твёрдо решили идти?
— Да! Мы давно готовимся. Тайком, разумеется. У нас и провиант есть.
— Провиант – это хорошо. А зачем вам на войну?
— Вот заладил! Воевать.
— Я понял, что не ворон пугать. А вообще?
— За землю свою сражаться хотим. – Голос Форха зазвучал неожиданно твёрдо. – Чтоб больше кровь по ней не лилась. Чтобы не оскверняли больше наши дома. Чтоб не плакали матери и сёстры.
Робин снова помолчал.
— Сколько тебе лет, Форх?
— Пятнадцать.
— А остальным?
— Тоже так. До семнадцати. Так идём?
— Идём. Завтра жду всю компанию на пустыре за деревней на рассвете. Опоздаете – отправлюсь без вас. Рано тоже не приходите, не то всех побудите. Всё, сладких снов.
И Робин улёгся на свою куртку.
— Спокойной ночи. – Форх снова пожал руку Роланду и уже, казалось, дремавшему Робину и исчез.
Робин улёгся, положив голову на руки, и снова превратился в Эндру, которой очень хотелось разреветься, а на душе было так паршиво, что ни в сказке сказать, ни пером…
Она стянула шапочку и уткнулась лицом в руки. Роланд ничего не говорил – видимо, понимал, что бесполезно, и ничего тут не скажешь. Да и спать ему очень хотелось.
«Ну, что, – ехидно интересовался Глас Рассудка, – опять детей ведёшь на верную смерть? Рада стараться?»
«Это не я веду! – сопротивлялась Эндра, – они сами идут!»
«Без тебя они далеко не уйдут. Дойдут до первого перекрёстка, провизия кончится, и вернутся.»
«Не такие уж они дети. В Морулии я таких водила в разведку.»
«Точно. И сколько их вернулось из твоей разведки?» – интересовался Глас.
«Без меня их остановит первый же инквизиторский пост. И отправит уже не домой, а в камеру.»
«А с тобой, он их, конечно, не остановит. Твои острые уши – гарантированный пропуск. А что ты их родителям скажешь? Они тебя приютили, накормили, а ты у них детей отняла.»
«Нет, но я…»
«Опять «я»? Когда ж ты поймёшь, что на самом деле ты ничего не знаешь и не умеешь. Ты – просто ничтожество, которое слишком много о себе думает, и больше ничего,» – совсем уж не авторитетно закончил Глас.
Так Эндра мучила себя почти до самого рассвета. Но в конце концов напомнила себе, что сожалеть о том, что уже сделано и чего не изменить – бесполезно и бессмысленно. А она уже обещала им. На том она более-менее успокоилась и даже уснула минут на пятнадцать. А проснулась уже снова Робином. А Робин не сомневался. Он просто делал то, что считал нужным. Такой уж он был, Робин…
Ровно на рассвете они с Роландом бесшумно спустились вниз, забрали свои вещи и выбрались на пустырь. Вся компания была в сборе. Им удалось покинуть деревню незамеченными, и вскоре мальчишки уже все вместе шагали по дороге.
 

Дэннер незаметно отстал от своих и свернул с дороги. Скоро будет пост. Надо бы спрятать Дерр... И что-то сделать со зверем – мимо поста ему не пройти. Конечно, на то он и зверь... Существовали шансы, что его всё-таки примут за медведя – если быстро проскользнёт мимо пограничников.
Ранее, до захвата эта земля была обширной, дружной, раскинувшейся на многие-многие мили – от горного хребта и до самого моря – единой страной. Империя, захватив её, разделила на несколько кусочков – отдельных княжеств, каждым из которых стал править свой, отдельный князь, или герцог, как их здесь называли. Иногда тот или иной округ доставался какому-нибудь церковному деятелю, правда, в основном, церковные деятели ухитрялись внедряться в окружение к герцогу и править из-за его спины. Люди, попадающие под покровительство герцога, как правило, попадали и в его полнейшее распоряжение. Любой рыцарь мог с полным правом заехать по пьяни в деревеньку, заглянуть в любой дом и поразвлечься – проткнуть мечом отца, оттрахать дочерей да стукнуть кулаком младшего мальчишку, после чего забрать того к себе в оруженосцы. Он рыцарь, ему можно. Можно ещё и дом поджечь, чего уж там – гулять, так гулять. А какую из девок покраше жене отволочь – пусть потешится...
Судьба такой девки понятна и отвратительна. Судьба оруженосца – почётна, но не менее отвратительна. Дэннер очень надеялся, что черноглазого мальчишку не насиловали всем двором. И что унизительное слово «господин» вдолбили в него не на всю жизнь, не розгами и не калёным железом. Он прекрасно знал свой народ. Этим народом восхищались и ненавидели – с молоком матери, с воздухом родной земли впитывал он шальную отвагу, стальную непокорность, необузданное веселье, отчаянное безрассудство. Но главное, чем он отличался – гордость. Гордость, которую не сломить ничем. Ни пытками, ни посулами...
Единственная слабость заключается в невосприимчивости ко лжи и лицемерию. Отторжению лжи как таковой, как самого явления. Этот народ просто не умеет лгать и притворяться, а потому для него немыслимо, невообразимо, представить, как это вообще можно делать.
И в этом его слабость. Единственная слабость непокорного, сильнейшего в мире народа.
И здесь имперцы нашли лазейку.
Им бы никогда не захватить эти земли силой, потому что тогда им бы просто некем было править. Никого бы не осталось. Нет, они воспользовались единственным возможным способом – взяли страну изнутри. Исподтишка. Потихоньку, терпеливо, кирпичик за кирпичиком расшатывая крепость устоев, которыми жил и на которых веками держался гордый народ северных варваров...
Печальные размышления прервали чьи-то лёгкие шаги. Шаги были ну очень знакомые и ну очень нежелательные в данный момент. Дэннер резко обернулся.
— Ты что здесь делаешь? – зашипел он. – Марш назад.
— А ты? – незамедлительно отпарировала волшебница, сдувая с носа соломенную прядь. – Сам-то что здесь делаешь?
Дэннер обречённо вздохнул.
— Лично я – ищу того недоумка, который крадётся за нами от самого города с ножом в зубах. Полагаю, он прямо-таки жаждет со мной поговорить, но очень стесняется. Вот, собираюсь помочь ему избавиться от комплексов. Теперь твоя версия.
— Это... – дитя смущённо сцепило на поясе тонкие ладошки. – Поговорить бы надо, во.
— Поговорим, Дерр, обязательно поговорим – в обозе.
— Да ну! – праведно возмутилась волшебница. – Поговоришь с тобой в обозе, ага. В обозе ты мутишь шибко. «Разрешите», да «так точно», да «воздержитесь от вопросов личного характера»!
Дэннер не удержался от улыбки.
— Ну, излагай, вредина. Только быстро.
Вреднющая и языкастая Дерр немедленно с готовностью вытянулась по струнке и бодро выпалила:
— Товарищ командир, зачисли меня в армию! – благо, фразочек за время путешествия она наслушалась изрядно. Дэннер едва по стволу берёзы не сполз.
— Дерр... – протянул он. – Ты в порядке? Кем я тебя возьму?
Волшебница шагнула к нему, прижалась и ухватила за обе руки.
— Ну Остроу-ухий... – заканючила она. – Я не хочу с вами расставаться...
Так, похоже этот приёмчик она подглядела у Аретейни. Ну, держись... ласточка... ух, получишь...
— Дерр... – осторожно начал он. В кустах что-то шевельнулось. – Берегись! – выдохнул Дэннер, швыряя дитя на землю. Мимо уха просвистел метательный нож, вспоров кожу на скуле. Заструилась тёплая кровь. Дэннер молниеносно развернулся и неслышной тенью метнулся в погоню. На этот раз надо бы расспросить, прежде чем убивать. А убить всё равно придётся. Если он не вернётся – пошлют другого убийцу. Но и оставлять его в живых тоже нельзя. К тому же, он неоднократно замечал мелькающую вдалеке позади знакомую фигурку – упрямая Рыжая всё же не пожелала расставаться с обозом. А это большой минус – если убийца осведомлён об их связи, а он наверняка осведомлён, ведь послали же следить за ними перелётку...
Убийца шёл профессионально, лёгкой невесомой тенью скользя меж ветвей и практически не оставляя следов. Для Дэннера этого практически хватало с избытком. Вот спина убегающего всё же показалась впереди – мелькнули острые уши... Так-так... Эльф.
Эльф, заприметив, что его догнали, замер, вжимаясь спиной в ствол солидного векового дуба.
— Здравствуй, – ласково приветствовал Дэннер.
Эльф молниеносно вскинул лёгкий лук. У него были светлые волосы и синие глаза. Стрела вспорола воздух, целясь в сердце и – замерла, зажатая в длинных пальцах Дэннера.
— Поговорим? – предложил он, отбрасывая стрелу в сторону. – Хороший выстрел, кстати.
Эльф перекосился, будто хлебнул полным ртом крепкой самогонки, и легко взмыл вверх по стволу, словно белка. Дэннер отшвырнул ещё одну стрелу, вылетевшую из густых ветвей, и погнал убийцу к дороге.
Они с разбегу вылетели на тракт – эльф – в прыжке с дерева на дерево, – в середине траектории его настигли два ножа Дэннера, – Дэннер – по земле, швырнув ножи и развернувшись. Эльф рухнул в дорожную пыль, Дэннер, всё ещё остававшийся без меча, скрутил его и приставил к горлу нож.
— Сколько у тебя ножей? – не выдержал тут эльф.
— Достаточно, – заверил Дэннер. – И вообще, это был невежливый вопрос. Я ведь не спрашиваю, сколько у тебя стрел.
— Одна из них непременно пронзит твоё сердце! – по эльфски витиевато заверил неудавшийся убийца.
— Для наёмника ты чересчур поэтичен, – уведомил его Дэннер, методично связывая стреляющему из кустов дарованию руки и ноги – тем самым, ещё в Гильдии заученным способом. – Тебе бы менестрелем быть... Что с тобой?
Приставленный к горлу эльфа нож, казалось, причинял ему невыносимые страдания – гораздо больше зажимающих чувствительные нервные узлы и предотвращающих любое, даже самое незначительное движение, ремней.
Эндра с отрядом, застигнутые посреди дороги, молча наблюдали эту картину. Эльф дёрнулся.
— Тебя всё равно убьют – не я, так другой! – крикнул он.
— Я не об этом спрашивал. Так ты, братец, не местный, стало быть. Вот и поговорим. И о том, кто и зачем тебя послал, и о том, кто меня в Морулии вашей так обожает, что отправляет через океан одного убийцу за другим. Обо всем поговорим. Согласен? Подсказываю: вопрос был риторическим.
Убийца лишь одарил несостоявшуюся жертву презрительным взглядом и ничего не сказал. Дэннер убрал нож и повёл эльфа за связанные руки.
— Мы долго будем молчать? – осведомился эльф.
— Это зависит от тебя.
— У меня всё болит.
— Потерпишь.
— Это жестоко – так связывать!
— А ты не дёргайся.
— Всё равно жестоко.
— Для наёмника ты ещё и чересчур много рассуждаешь о жестокости.
— Ты меня убьёшь?
Дэннер невольно усмехнулся.
— Я похож на идиота? – поинтересовался он.
— Нет, не похож, – признался эльф. – Но, может, ты меня в плену будешь держать...
— Какой плен. Рехнулся? Через час граница.
Эльф побледнел. У Дэннера он ещё мог рассчитывать на лёгкую смерть. У пограничников...
— Убей меня сейчас, – быстро произнёс он.
— Кто заказчик?
— Я ничего не скажу!
Дэннер вздохнул и опустил его на обочину, так, чтобы не причинять лишней боли. Эльф всё равно поморщился. Дэннер сел рядом, вытянув ноги и задумчиво отряхивая с сапог дорожную пыль. Пыль вязкой массой набилась в рот и дыхательные пути, вызывая жажду и насморк. Хотелось отплеваться, но та же пыль здорово впитывала слюну, образуя во рту нечто вроде шершавого, вязкого теста.
— Дэннер, у тебя с собой воды нет?
Дэннер отстегнул фляжку, осторожно напоил его, поднёс флягу к губам, передумал – воду лучше экономить – и, закрутив крышку, пристегнул флягу обратно на пояс.
— Ты и имя моё знаешь?
— Разумеется. Должен же я знать, кого искать.
— Логично...
— Что ты будешь делать?
— Это напрямую зависит от тебя. Будешь молчать – сдам пограничникам.
— Не сдашь.
— Хочешь проверить?
— Ты прав. Но я не знаю заказчика.
— Достоверно.
— Я, правда, не знаю заказчика!
Дэннер прищурился. Нет, не лжёт. Тут и мысли читать не надо. Может, у него память заблокирована?
— Мне пришла анонимка с задатком, – сказал эльф. – В трактире.
— Чёрт с тобой, не хочешь – молчи.
Уже привычно замелькали образы чужой памяти, словно перелистывая страницы книги. Вот и трактир...
Дэннер открыл глаза. Странно. Действительно анонимка. Да и передали грамотно – через трактирщика. Эльф запомнил лихорадочно горящий, испуганный взгляд. Значит, они довольно влиятельны – настолько, что легко способны запугать владельца крупного постоялого двора, не опасаясь, что их сдадут властям... Если они сами – не власти.
Дэннер видел этот постоялый двор, видел глазами эльфа – и запомнил, как лицо трактирщика, так и вывеску над воротами. Он со вздохом вытащил нож и перерезал стягивающие убийцу верёвки.
— Это ещё зачем? – удивился эльф, растирая затёкшие руки.
— Зачем? Не стану же я убивать связанного.
Эльф невесело усмехнулся.
— А так есть разница? У меня все конечности затекли.
— Есть. Я и не в таком состоянии ухитрялся драться.
— Ты полукровка, ты сильнее.
— Есть разница?
— Ты прав.
— Ты кто по вере?
— Я не верю ни в каких богов.
— И то хорошо.
— Дэннер.
— Да.
— Один точный удар, хорошо?
— Ты за кого меня принимаешь? Я тебе не инквизитор.
— Хорошо.
Наблюдавший за ними Робин несколько мгновений находился в ступоре, а потом тихонько потянул Роланда к обочине, попутно сделав знак Форху.
— А… – начал, было, один из мальчишек, но Форх ткнул его в бок.
Когда Дэннер поднял голову, знакомой фигуры в зелёной куртке он не увидел.
— Рыжая, тебе не надоело за мной таскаться? – громко осведомился он у шевельнувшихся за спиной шедшего последним Форха кустов.
Товарищ командир поднял по-эльфски лёгкого убийцу за руки и неторопливо зашагал вместе с ним по дороге.
И тут из придорожных кустов с разбегу вылетела запыхавшаяся Дерр и, стараясь выровнять дыхание, зашагала рядом.
— Таки мы договорились? – осведомилась она. – А то мутно это шибко – расставаться.
Дэннер заинтересованно поглядел на неё.
— А кем ты будешь?
— Я?.. – Она улыбнулась и поведала: – Я буду твоим личным помощником!
Дэннер рассмеялся. Ай да Дерр!
— Ну, хорошо, хорошо, – согласился он. – Будешь...
— Ур-ра! – аж подпрыгнуло дитя. – Зна-атно!.. А это тот самый мутный дядька, да?
— Тот самый.
— А что мы с ним будем делать?
— Марш в обоз! Зачислена – так слушайся.
— Ладно... Слушаюсь.
Когда Дэннер ушёл, Робин выбрался на дорогу. Следом выскочил Роланд.
— Устроим привал, – как ни в чём не бывало, сказал Робин, поправляя шапочку.
Сказано – сделано. Они расположились в придорожной роще и позавтракали. Каждому досталось по нескольку сухарей и по паре глотков воды. Робин, впрочем, от сухарей отказался.
— А ты чего? – спросил светловолосый Милдек.
— Не хочу.
— Ты не выпендривайся, – строго одёрнул его Форх, – а ешь. Или силы не нужны?
Робин только отмахнулся. Они помолчали, занимаясь едой. Потом Милдек сказал:
— Слушай. Может, конечно, мне показалось, но... Вроде как, там, на дороге, этот имперец тебя звал.
— Меня? – удивился Робин, обстругивая метательную палочку.
— Тебя. И причём, рыжей назвал.
— Тебе послышалось. Не рыжей, а рыжим, наверное.
— Да нет, вроде.
Робин честно задумался. Потом оживлённо взмахнул ножом.
— О, вспомнил. Я, когда у них в обозе был, девку рыжую видел. Наверное, командирская шл… подружка. Вот, видать, она и сбежала.
«Что ты несёшь?!» – возмутился всё тот же Глас Рассудка где-то глубоко внутри Робина.
— Угу, – сочувственно кивнул Форх, – от имперцев и сбежишь.
— Нету у него подружек, – незамедлительно влез Роланд, которому не понравилось оскорбление чести дамы. – У него жена только. Госпожа Аретейни. И ребёнок.
Робин выругался про себя, но виду не подал и пожал плечами:
— Ну, я его баб не считал. Я не знаю, кто она там. Но рыжая была точно. – Он улыбнулся. – Извини, братишка, я, видимо, одичал в лесу. Слушайте, господа-товарищи. На дорогу мы больше не пойдём.
— А как? – вскинул глаза Милдек. – А куда?
— Вдоль. Нечего нам светиться почём зря.
— Да не было у него кроме жены женщин, – назидательно поправил оруженосец. – Госпожа Энд... то есть, братишка, простите, но такие выражения не подобают... э... благородному рыцарю, – ловко вывернулся он. – Я, конечно, понимаю, что вы с ним поссорились, но осквернять свои уста подобными высказываниями – недостойное поведение! Вы клевещете в самой грубой форме!
Остальные заинтересовано наблюдали за разговором.
— Ну, может, и не было. – Робин снова пожал плечами. – Недостойное? Говорю же, твой братец одичал в лесу. Так что, если я и клевещу, то, боже упаси, не по злому умыслу. Пошли-ка, позаботимся об обеде.
Робин легко вскочил на ноги и взял свой лук.
— Так обед ещё не скоро, – напомнил Милдек.
— А мы заранее, – весело улыбнулся Робин, подхватил колчан и подтолкнул Роланда.
Они скрылись в зарослях, и скоро оказались на другом конце рощи. Робин повернулся к оруженосцу.
— Спешу вас уведомить, любезный брат мой Роланд, что, вопреки вашему пожеланию, я сейчас оскверню свои уста ещё более недостойными высказываниями. А заодно и оборву вам уши.
— Такое поведение недостойно дамы, – не остался в долгу юный оруженосец. Он упрямо вздёрнул нос, сверкнул глазами и продолжал: – Вы оскверняете свои уста клеветой и базарной руганью, и вам это совершенно не идёт! Мой долг, как мужчины и оруженосца, напомнить вам об этом, госпожа Эндра! Я готов принять ваше наказание, но запомните мои слова, будьте любезны!
— Ну, всё, достал, – сообщила ему Эндра.
— Можете меня наказывать, – гордо вскинулся Роланд.
— Да чтоб тебя! – Эндра не замедлила воспользоваться столь любезным разрешением и с готовностью ухватила не в меру благородного оруженосца за ухо.
— Ай! – невольно вскрикнул тот, рефлекторно отмахиваясь и сбивая с неё шапочку. – Больно же! Госпожа Эндра!
— Простите, я хотел спросить – нам без вас костёр-то... Госпожа Эндра?! – Перед ними стоял запыхавшийся Форх, который всё же ухитрился догнать «братьев». Рядом с ним стояли двое мальчишек – они пришли с целью предложить помощь в приготовлении обеда.
— Чтоб вас всех в туман кружной... на углу через косяк… а потом наоборот, – искренне пожелал Робин, выпуская ухо оруженосца и снова постепенно превращаясь из «рыцаря» в «даму». – Да, госпожа... тьфу! Да, Эндра.
— А... – мальчишки совершенно ошеломлённо разглядывали её уши.
— Ну, и что дальше?! – уперев в бока худые девичьи руки, рявкнула эльфка. – Чего встали?! Кто бы меня на войну взял – девку, а? – Эндра вздохнула, опустила плечи и добавила обычным голосом: – Вот и приходится маскироваться.
— Так ты девчонка! – очень своевременно констатировал один из мальчишек. – А тебе зачем на войну?
— Девчонки, – презрительно бросил второй. – Они же все плаксы!
— Госпожа Эндра – вовсе не плакса, – поспешил внести ясность Роланд. Ухо у него распухло и приобрело цвет вишни. Сквозь него алым просвечивало солнце, что явно не добавляло пареньку авторитета.
— Почему это – госпожа? – глухо произнёс Форх. – Ты эти имперские замашки брось. Мы – свободный народ. А не мразь имперская!
Роланд даже рот раскрыл. Потом сообразил, что рот раскрывать невежливо, и поспешно захлопнул, рукой водворив челюсть на место. Эндра фыркнула.
— Ну, это бесполезно, – сообщила она. – Я с ним по этому поводу постоянно воюю... а он и не почешется.
Роланд обиженно засопел и заявил:
— Слишком уж ты одичал, любезный братец!
Тут уж рассмеялись все, даже Эндра. Но ненадолго. Потому что Форх озаботился вопросом:
— И чего нам с тобой теперь делать, а, Робин?
— Отвернуться, – взвыла вдруг Эндра. Мальчишки рефлекторно послушались, даже подскочив от неожиданности.
Рыжая судорожно стянула одежду и распустила бинт, стягивающий уже порядком затёкшую и онемевшую грудь, и растёрла её, облегчённо выдохнув.
Потом затянула ворот рубашки, натянула шапочку и накинула куртку.
— А вы не выдадите? – осведомилась она.
— Мы своих не выдаём, – серьёзно ответил Форх.
— Скоро будет пограничный пост, – проинформировал он, когда все расселись вокруг костра. – Как пройдём?
— Кругом, вестимо, – ответила Эндра. – Только крюк большой. Но мне больше под арест и в застенки не охота.
— А ты была? – уставились на неё юные революционеры.
— Была, – фыркнула Эндра. – Поэтому чуть попозже я снова превращусь в Робина.
— Эко ты недальновидная, – припечатал Форх. – Сразу видно, девка. Думаешь, они такие дураки, что охраняют только дорогу? Да тут по всей границе блокировка стоит – знаешь, сколько таких, как ты, длинноухих, она уже переловила? Тоже по деревьям рассчитывали перепрыгнуть, по рекам под водой проплыть. Да только герцог с епископом – не такие болваны. Ты думаешь, чего я с обозом просился? Покататься захотел? Эх, ты. У нас, простых крестьян, нету права без разрешения герцога туда-сюда ходить. Нас хорошо охраняют. А таких длинноухих – ловят и на перекрёстках вешают.
— Не длинно, а остроухих, – обиженно поправила Эндра. – Но идти всё равно надо, а если и прорываться, то не на дороге. Или можем сказать, что от обоза отстали.
— Глупая, – сказал Форх. – Я здесь всю жизнь живу, я знаю. Дорога – это как раз единственное место, где возможно прорваться. Остальное – закрыто. Слыхала о Ковене Девяти Башен?
Эндра слыхала. Причём дважды и от Дэннера.
— Герцогство – это как прутик. – Один из мальчишек для наглядности поднял с земли мягкий прутик и согнул кружочком, неплотно сведя концы так, чтобы оставалась небольшая щель. – Вот это, – пояснил он, – блокировка. А вот эта дырочка – дорога. Здесь в блокировке брешь. Как фибула, понимаешь? Такая дорога, по которой можно пройти – она одна. Постовых можно как-то придумать, как обмануть. Блокировку – нет.
— Имперцы – не дураки, – повторил Форх. – Ты думаешь, они просто так всю страну захватили? Целая страна не справилась – а ты, думаешь, чародеи да солдаты задарма свой хлеб едят.
— Вот если сказать, что от обоза отстали – это идея, – подал голос кто-то. – Да только не поверят нам. Всё равно арестуют. У нас разрешения нет, визы, то есть.
— Откуда у нас разрешение может быть? – спросила Эндра. – Его, что, каждому в обозе выписывают?
— Нет, конечно. Весь обоз целиком пропускают.
— Вот именно, – кивнула эльфка.
— Но мы не в обозе. Всё равно не пропустят...
— Это как прорываться. – Остроухая прищурилась. – Я, к примеру, в этом обозе могу каждую телегу описать. Откуда мне это знать?
— А вот откуда – следить за ними из кустов и знать, – отозвался Форх. Он был не по годам умён и серьёзен, его беспрекословно слушались – неудивительно, что он сумел собрать отряд из пятнадцати человек и организовать побег. Ведь дети – не взрослые. У них авторитет не завоюешь приказным тоном. Для этого необходимо обладать теми качествами, которые они так ценят – честность, целеустремлённость, отвага и недюжинный ум – всё то, что в балладах расплывчато зовут «благородностью», хотя «благородные» – то есть, знать, мягко говоря, являются полнейшей противоположностью данному описанию. Но ведь дети склонны верить больше в хорошее, чем в плохое. Они пока не испорчены, не потрёпаны жизнью.
Форх всеми этими качествами обладал. Более того, он происходил из семьи революционера-подпольщика, и отец его потерял ногу отнюдь не на войне. Эндра не знала, что, покажи она острые уши – их бы всё равно пустили в дом. Даже тем более пустили бы в дом. Свободолюбивые эльфы, сформировавшие партизанские отряды, более других жаждали государственного переворота. Поэтому их и вешали чаще других, поэтому и ополчилась на них Церковь.
...А Форх вырос достойным сыном своего отца.
Эндра пожала плечами.
— Всё равно, другого выхода нет. Ты его видишь? И потом, есть такие вещи, которые из кустов не углядишь. – Она подумала немного и спросила: – Слушай. Ты крепкий? Меня на руках унесёшь?
— Тебя? – даже опешил Форх. – Конечно. Ты же, вон, тощая.
— А что вы такого надумали, госпожа Эндра?
Форх сверкнул на Роланда глазами, но на этот раз промолчал.
— Кое-что надумала. – Эндра тряхнула волосами и поднялась.