Орфей неприкаянный. Гл. Макаров

Справившись об итогах защиты, он принял поздравления, радостно потёр руки и, впервые за утро расслабился, с облегчением выдохнул, довольно улыбнулся, приказал девчонкам отправляться на Вишнёвку и, дождавшись, когда они, весело щебеча, сбегут с лестницы и не услышат его слов, многозначительно подмигнув, выразительно щёлкнул себя пальцем у кадыка:
–Сообразим? Ты не против, Васильич?
Конечно, я был «за», и вот спустя полчаса, затоваренные пивом, водкой и закусками, мы поднимались ко мне в квартиру, мимо ободранных серо – зелёных стен и чудом уцелевших, изогнутых, покрытых рыжими кляксами ржавчины, перил.
–Ты трагедии–то не делай из происходящего, – рассудительно убеждал Саша, выслушавший мой скомканный рассказ о неприятностях. – Если из-за каждой мелочи рефлексировать и убиваться, то лучше сразу, вон, в пролёт сигануть.
Пока я возился с ключами, он бросил вниз затушенный о ступеньку окурок, проследил взглядом за его полётом.
–И полетишь ты в бездну, как этот чинарик. Сегодня ты с ней поцапался, завтра, глядишь, бухать вместе будете. Никогда наперёд не угадаешь, что за сюрприз тебе жизнь преподнесёт. Знаешь, сколько у меня похожих стычек случалось? О! А отчего? А оттого! Привычка никому спуска не давать, но и зла в душе не держать. Женский коллектив – серпентарий. Кругом кобры, и все считают себя королевскими, а ты один – уж полосатый. Ни клыков нормальных, ни яда, ни злобы змеиной.
Ты, Лина, ушла в школу, видимо незадолго до нашего появления, чайник ещё не успел остыть.
–Хлеб есть? Отлично. Давай-ка, я булку, да колбасу, порежу, – продолжал Пушаров, едва прошли на кухню. – Ага, пару тарелок организуй. И блюдечко вместо пепельницы. Чего–то курить я много, Васильич, стал в этот год. Пачки на день не хватает. У, спасибо. Я ножом поорудую, а ты водичку на пельмешки поставь, да посолить не забудь, а то помню я твои кулинарные заскоки: пельмени без соли, бутерброд без масла, уроки без учебников, первая брачная ночь без невесты.
Он смачно заразительно захохотал, схватясь, подобно Тарасу Бульбе, за бока, опустился на табурет, и тот задушено крякнул под ним. Гаргантюа недоделанный!
–Ну, а серьёзно, что бы ты посоветовал? – спросил я, ставя кастрюлю на газ, и чиркая спичкой.
–А без шуток, – Пушаров не дал погасить огонёк, прикурил, с явным удовольствие выпустил дым, похлопал себя по выдающемуся животу. – Во, видал, отрастил мамон, еле сгибаюсь ботинки зашнуровывать. Забей! Внимай, отрок, советам мудрым многоопытных мужей. Пользоваться или нет, решай сам. Не ребёнок. Действуй строго в рамках должностной инструкции, соблюдая приторную вежливость, смотри с презрением, будто на дерьмо на палочке, со всем соглашайся, на провокации не поддавайся, и уж тем более не скатывайся до крика. Дикси!
–Тебе легко советовать, – вздохнул я, ставя на стол водочные рюмашки из непрозрачного стекла, свадебный подарок Ложкина, стаканы под «Балтику» и бокалы для сока. – Ты ж, как ни крути – целый завуч.
–А что завуч? – прищурился от дыма Сашка, – Оклад слегка поболе, да спрос покруче. И лаяться с бесноватыми тупыми бабёнками приходиться чуть ли не каждую смену. Представляешь мой рабочий график? То–то же! Я ухожу в семь, и возвращаюсь в девять. Не хочешь попробовать?
Свернув пробку со «Столичной», он поинтересовался:
–Будешь? Нет? Пивасик? Ну, сам тогда себе наливай. А я водовки, если ты не возражаешь, отведаю. Кстати, нас твоя жена с лестницы не спустит?
–Лина? Не, она на работе до вечера.
–А то, знаешь, некрасиво бы получилось…. А тёща?
–Эта способна! Но мы успеем следы преступления в тумбочку спрятать. Я дверь на засов запер.
Отмеряя вторую стопку, Пушаров спросил:
–Как там пельмени поживают?
–Скоро закипят, – отозвался я, беря шумовку. – Перец? Или майонез?
–И перец, и майонез.
После третьей чарки, косясь на дымящиеся на тарелке крохотные пельмешки, Пушаров таинственно и важно произнёс:
–Васильич, дело секретное к тебе есть. На мульон, хе–хе–хе.… Другому бы я не предложил, вдруг сдадут, но ты – человек проверенный. Видишь ли…. есть у меня одна штукенция, заимел по случаю… пушка, короче. «Макар». Давненько уже лежит мёртвым грузом. Ты–то подобными вещами интересуешься, а мне он без надобности. Патронов не достать, я пробовал.… В общем, возьми. Много не запрошу, сторгуемся.
И мы сторговались. Я решил не упускать уникальную возможность заполучить оружие почти за символическую цену, вознамерившись изъять необходимую сумму из отложенной на телевизор.
–Окэй, замётано! – благодарно протягивая пятерню с желтоватыми от никотина пальцами–сосисками, проникновенно сказал Сашка. – Я в тебя верил! Деньги позарез нужны! Собрались с брательником ремонт летом небольшой матери забабахать, так что…
За четыре часа, проведённых у нас на кухне, Саша выпил пол-литра белой, отлакировав их полторашкой «Жигулёвского». 
Выйдя в гостиную за недавно приобретёнными мемуарами Манштейна, которые просил показать товарищ, я обратил внимание на пристроенную на пианино, на видном месте, большую поздравительную открытку с выглядывающим из-под красно-чёрного пледа зеленоглазым котёночком с белыми лапками на обложке.
Развернув её, я, сжав губы, прочёл, выведенную Линой надпись:

«Любимый мой котик! Поздравляю тебя с Днём Рождения!
Будь весёлым и игривым,
Ласковым и щекотливым.
Никогда ты не болей,
Просто витамины пей.
И тогда твоя Линуська
Сможет всё с тобой играть
И котяток нарожать!
Твоя любимая Киса–Линуся». 

В шесть часов сумерки плотно укутали Тачанск в беззвёздную конфетную обёртку, и я отправился провожать товарища, с трудом державшегося на ногах, до вокзала. За вечер мы успели поорать песни под музыкальный центр, обсудить множество тем, записать Сашке кассету с обожаемым им Дитером Боленом. Попытка сыграть на пианино, разучиваемую мною в течение десяти дней французскую сюиту Баха, окончилась полным провалом, но приятель мой был снисходителен и не смеялся. Дорогой Саша дважды падал, поскальзываясь, поэтому я не успокоился, покуда не убедился, что он устроился на сиденье маршрутки, идущей на Вишнёвку.
Я не ощущал почти никакого хмеля, но обратно предпочёл добираться на трамвае. Тебя я застал на прокуренной Пушаровым кухне, с ворчанием сгружающей грязные тарелки в мойку. Я и Сашка впопыхах позабыли и про посуду, и про спрятанные под столом пустые бутылки. Увидев их, ты ахнула.
–Серёж, ну, у нас зарплат ни на что не хватает, на еде экономим, а ты…
–Лин, – уверил я тебя, – мы тут с Пушаровым слегка посидели, ты не волнуйся, банкет он оплачивал.
Затем я приблизился к тебе, и шепнул:
–Зато я нашёл открытку! Спасибо большое! Огроменное! Честно, я ни от кого похожих поздравлений не получал! Ты, солнышко, единственная и неповторимая, навеки любимая моя жена!
Это пока ещё действовало. Ты сразу сняла маску сердитости, улыбнулась, уткнулась лицом мне в свитер, а я, наклонившись, коснулся губами твоих сомкнутых век, щекотливых ресничек, а пальцы мои скользнули по мягким, пахнущим молочной ромашкой волосам, к скрытому синей вязаной кофтой, вырезу платья.
Обвив мою талию, ты отозвалась:
–Так то лучше…
И помедлив пару секунд, перехватив мой взгляд, спросила:
–Значит, ты согласен?
–С чем? – не понял я.
–Ну…, – смутилась ты. – С пожеланием, с «нарожать котяток»…
И насупилась.
–Охохонюшки! Поглядим на ваше поведение, Кисуля–Линуся. Подобные дела…
–Знаю, знаю: с кондачка не решают. Ладно, скажи, кого пригласим на твой день рождения?
Ты дёрнула меня за ус.
–Лин, я считаю, много народу не надо, – я чмокнул тебя в кончик носа. – Туров с Ингой, Унылова с Тоцким. Хватит. Угу?
–А Свету? Она же моя подруга!
–Бррр! Лин, ну ты же в курсе, я и Свистюшкина – две вещи несовместные! Она усядется на диванчик с мертвящей гримасой гоголевской панночки, и ни толку от неё, ни радости. Ну её! Холодом от неё веет потусторонним.
Ты разочарованно кивнула, и я, усевшись на стул, посадил тебя к себе на колени, и принялся целовать с такой нежностью и в то же время жадностью, будто не делал этого очень долго. Ты раскраснелась, и, обхватив мою голову короткими горячими пальчиками, отвечала на ласки с не меньшей страстью, изредка, с закрытыми глазами откидываясь назад, подставляя под поцелуи шею.
А на дне праздновании я нажрался. Упился до неприличия. До хрюканья. До ползанья на четвереньках. Ты взирала на пьяные выходки с презрением и тоской пленницы, обречённой провести лучшую часть жизни на каторге. На следующее утро, сдерживая рвотные позывы, и глотая таблетки от высокого давления, я, в точности, как раньше, извинялся и клялся, мол, «осознал, больше не повторится».
Сцену покаяния блудного Сергия пред страдалицей–супругой прервал приход Пушарова. Он решил не откладывать в дальний ящик продажу «ствола», и притаранил агрегат, едва выкроил на поездку в центр свободный часик. Таким образом, скрыть приобретение опасной, но покуда безвредной игрушки, не получилось.
Взвешивая на руке приятный холод пистолета, старого, пахнущего маслом и каким-то особым зимним морозным ароматом неумолимого тёмного могущества, я уже начинал потихоньку прикидывать, где бы к нему найти патроны. До сих пор отчётливо вижу всплеск благоговейного ужаса в твоих зрачках при появлении «пушки», а затем и праведного возмущения, лишь только я полез в закрома за заначкой, но присущее тебе любопытство всё же взяло верх, и ты вместе со мною прослушала пушаровский краткий инструктаж по обращению с огнестрелом. Сборка и разборка «шпалера» тебе представлялись делом неинтересным, поэтому я осваивал их отдельно, но затвор, оказавшийся туговатым, ты, тем не менее, дважды передёрнула, и даже нажала на спусковой крючок, зачем – то зажмурившись.
Забрав деньги, Сашка напомнил об элементарных правилах техники безопасности, выщелкнул обойму, вогнал её в рукоятку, коротко бросил: «Спрячь это, и никому постороннему не показывай». Поскольку тащиться на трамвай в одиночку ему не улыбалось, он  предложил составить ему компанию. Последовав совету, я убрал оружие в кладовку, укрыв его между стопками книг в шкафу.
Пока шли, он рассказал, что почти не запомнил своё возвращение с конференции на Вишнёвку, а наутро, дабы снять похмелье, он засандалил, не закусывая, ещё водочки, уйдя для этого в школу. Там и жена плешь проедать не станет, и бутылка в сейфе под грудой бумаг, специально для подобных оказий, припасена.