Часть 4. Самонаблюдение, 1999-00

ПИСЬМО 1                22.10.99

Привет, любимый Тилопа! Вчера я закончила 1-ый том «Кольца Соломона», которым осталась не удовлетворена. Пока пишешь - нравится, начнешь перечитывать - все не так, не понятно, к чему вела и, для посторонних, наверное, достаточно скучно.  Первые две части данного тома, которые уже «вылежались», нравятся мне больше, чем третья. Вероятно, не стоит писать по свежести впечатлений - легко войти в отождествление последним событием, масштаб которого еще неоправданно увеличен; время отсеивает мелкое и позволяет сделать более точную фокусировку. Не случайно  говорят в русских сказках - «утро вечера мудренее». Вторая проблема писания по горячему - это грамматическое время изложения событий. Вся книга у меня - в Past Indefinite, а записи текущего дня просятся на  Present  Indefinite  или Present Perfect. Описывать же по свежим впечатлениям  настоящие события в прошедшем времени - достаточно идиотское занятие! Тем не менее, для «Писем» дневниковый  стиль наиболее уместен и послужит мне полезным подспорьем для будущих глав.
Итак, продолжаю развивать три основных направления, в которых ведется мое самонаблюдение: 1) описание «большого круга» внешнего мира - текущей обстановки в городе, в стране, в мире,  2) анализ «малого круга» внешнего мира - взаимоотношений и событий на работе и дома, 3) анализ собственного внутреннего мира - описание своих Персон.  Сюда  же, как ни странно,  относятся и описания типов и характеров людей, которые попали в круг моей судьбы.  Все люди, с которыми мы контактируем, не случайны. Они - наши зеркала. Иногда столь же полезно, как изучать себя, изучить особенности характера другого человека: если стремишься делать это объективно, то сразу же наткнешься на свое отражение в тех или иных чертах и тогда  начинаешь анализировать свою реакцию на человека. Что задело и почему? Где произошел «резонанс»? Тут же пытаешься войти в мир этого человека (производишь то, что рекомендует Успенский - внешнюю оценку) и неожиданно лучше узнаешь самого себя! Для низкого уровня сознания - все живут в разных, несовместимых мирах, на высоком уровне - мир един и вообще не разделяется на «я» и «не я». Восточная философия давно это открыла, а я,   зная  это,  только сейчас начинаю это   чувствовать.  Может быть, это первые плоды самонаблюдения?
Начну с самого легкого круга - изложу городские новости. Цена им не велика - ведь я пересказываю то, что не мной  видено, не мной придумано и, тем более, не мной пережито - я просто пережевываю чужие впечатления. Они только создают фон, атмосферу, в которой проявляются мои персоны, почти не оказывая на них влияния. Почему не оказывая? Потому что не затрагивают их личных интересов, а всего лишь выступают в форме «зрелища». Более важное значение этого фона  уловить сложно. Как люди не встречаются нам случайно, так и внешние, всеобщие события не  просто случаются, а несут скрытую информацию, знак, указание судьбы что ли. У Кастанеды даже сухой лист падал к ногам «Карлуши» не просто так! У нас же  в Питере позавчера оторвался не лист, а  голова одного из главарей нашего ЗАКСа - Виктора Новоселова, в результате организованного специально для него взрыва, причем прямо в его собственной машине  на углу ул. Фрунзе и Московского проспекта, как раз на моем ежедневном пути к месту работы..  Трудная жизнь у наших депутатов: сначала Галина Старовойтова, теперь этот! На него уже было одно покушение в 93 году, с тех самых пор Новоселов, лишившийся ног,  жил и работал в инвалидной коляске.  Как теперь говорят петербургские вести, он был один из главных радетелей за судьбу народную, вести московские рисуют его портрет в виде крупного предпринимателя и человека «который слишком много знал»! Как думаю я? Мои текущие мнения идут целиком из формирующего центра, значит - никак. Но на всякий случай  - см. упомянутую мной в части 3 «Кольца Соломона» заметку  из газеты  о «доблестях» всех наших депутатов. Впрочем, Новоселов   был в ЗАКСе противоборствующей стороной «яблочников» и поддерживал губернатора, что лично мне симпатично. А похоронят его завтра - как раз в день рождения Банкова - на Новодевичьем, где стоит Бронзовый Христос, - вот и еще пара смычек  с героями «Кольца Соломона». Странные смычки, вроде бы и за уши притянутые, но и это - как посмотреть!   
 
                25-26.10.99

Про политику еще многое можно рассказать, но сейчас не хочется. Идет страшная война компроматов между предвыборными блоками - где правда не знаю, но более всех мне неприятны те, кто как раз внешне производят впечатление разумных и выдержанных, то есть  «яблочники».  Это - та партия, за которую я не стану голосовать ни при каких обстоятельствах. Не считая Жириновского, конечно. Объяснять почему - долго и трудно, поскольку эта моя реакция на них -  тоже разновидность впечатления от  «аромата», то есть от того, что необъяснимо словами, но дает наиболее  правильное знание и оставляет след в памяти.
 Есть предчувствие, что победный этап войны в Чечне скоро разразится катастрофой. Очень жаль Путина - его могут легко продать все, начиная от Президента и кончая обывателями, симпатии которых недолговечны. Вчера впервые я услышала громкий, на всю державу плевок в сторону сначала Яковлева (это было закономерно, учитывая всегдашнюю нелюбовь к нашему городу со стороны Москвы)  и в сторону Примакова. Последнее удивило. Нет ничего святого в Отечестве. Впрочем и сам Примаков уже активно рвется к власти, чем несколько упал в моих глазах. Ни один, побывавший наверху, не смог отказаться от дальнейшей борьбы за власть. Ни один.
Рассмотрим «малый круг». Если летом (под влиянием затмения что ли?) на меня накатила волна тщеславия и карьеризма - я строила планы занять на работе более высокую социальную нишу (в том числе и по з/п), то сейчас и к своей карьере, и к делам фирмы я стала почти равнодушна. Я не с ними, хотя работаю для них. Я убедилась, что стену лбом не прошибить, что у господ свои нравы, а у меня свои, что мне  на роду написано играть для них роль секретаря - исполнительного и обязательного секретаря, как бы красиво я ни называлась по должности. Сама я из штанов выпрыгивать больше не буду: что скажут - сделаю, и ни грамма инициативы. Меня Послали сюда, чтоб я продолжала заниматься своим главным делом - писанием книги, поскольку только здесь в моем распоряжении находятся принтер, ксерокс и бесплатная бумага (компьютер, слава Богу, теперь есть и дома!) Все прочее мне не положено, как не положено быку, который не Юпитер. Знаю, что судьба насущные нужды мои удовлетворит, но избытка все равно не даст. И не надо. Кстати, когда ни на что не претендуешь и не планируешь, а тихо и старательно делаешь то, что тебе выпало текущим моментом - получается гораздо лучше.
 Нас всех не верно воспитывают с самого детства. Нам зачем-то внушают понятия о справедливости и учат давать оценку - хорошо, плохо. Между тем, справедливость - понятие не человеческое, не нашему уму судить, что для нас есть справедливость, а что произвол, поскольку мы даже не знаем, что есть для нас благо, а что зло. А у природы плохой погоды нет. Мы просто пассажиры поезда, идущего по времени, мы наблюдаем из его окон  картинки, одни из которых нам нравятся, а другие нет. Но вся жизнь состоит из набора разных картинок, причем абсолютно равноценных. Только наш ум дает им оценку, и ладно бы - сиюминутную - как у животных, нет, он еще и помнит прошлый опыт,  переносит старые эмоции на новые события, сравнивает, воображает, творит искусственные страдания. Ум - наше несчастье, хотя и необходимый инструмент сознания.  Теперь для меня становится прочувствован христианский миф о первородном грехе - вкусив плод с дерева добра и зла, мы научились думать, делать оценки, строить теории о справедливости, и это стало причиной наших страданий. Вот оно - изгнание из Рая, где человек еще не думал, а просто жил.
Просто жить помогает мне сейчас православие. Очередной Машин реферат по древнерусскому искусству (9-17 веков) помог мне почувствовать нашу родную культуру  через то, что я действительно люблю - через архитектуру и живопись. Сейчас, когда стране плохо, меня особенно не тянет на чужие культуры - ни на Восток, ни на Запад. Для того, чтобы любить что-то, надо это что-то знать - читать русских философов, изучать русское искусство, целиком выросшее из философии православного христианства.  Прежде я много и глубоко читала восточных философов, практиковала их учение через упражнения - оттого и любила их. То же самое сейчас происходит с Олегом (надолго ли?)  Я давно уже не читаю восточных авторов, не делаю асан. Я живу в России - моей России. Если знаешь свою историю, то тогда только приобретаешь право судить. Русскому человеку можно и нужно понять христианство, а поняв - полюбить и принять. Главное, не путать христианство с христианами, на чем я не раз нажигалась. Основная масса людей, в том числе и христиан,  живет не умом, а животом или сердцем, что не всегда правильно. Поэтому и на христиан надо смотреть так же, как на виды из окна мчащегося по времени поезда - не оценивая и не осуждая.
Плавно перехожу к анализу «внутреннего круга» - себя.  Православие учит меня тому, чему я всегда противилась - равнодушию. Сами христиане, конечно же, называют это смирением. Конечно, они не равнодушны, но пожалуй, бездеятельны. Они все предоставляют Богу. И правильно делают. В моем случае, все мои несчастья происходят из-за того, что я не могу заставить себя остаться в стороне от любого события, я влезаю в него с головой, я начинаю выискивать свою личную позицию, а она противоречива, начинаю высказываться, переживать, действовать  - как всегда, невпопад;  я  ошибаюсь, обижаю и обижаюсь,   работаю с надрывом и на пределе возможного, что, в общем-то, совсем и не нужно - ни для дела, ни для других, ни для меня самой.  Жизнь показывает мне череду картинок, а я, высовываясь из окна поезда, пытаюсь их перекрасить на ходу, не имея для этого должного умения. А христианин в вагоне этого же поезда их смиренно созерцает, приговаривая:  «на все Воля Божья»! Зато, когда по самому вагону проходит нищий и просит помощи,  христианин подает, а я, вперившая свой взор в окно,  нищего не замечаю.
Наша Чесменская церковь, куда я опять стала заходить, закончив с дачным сезоном, есть как раз то, что мне нужно: тут вся служба укладывается в 1,5 часа и  ни лишней минуты на разговоры с исповедующимися, на неформальные проповеди,  на «философию»  - только общее участие в непрерывном и красивом ритуале «предоставления себя Небесам», без объяснений  и  навязывания. Я ухожу тихая и умиротворенная, держа в голове единственную мысль -  доверяйся, цени, что есть, принимай с миром, не рыпайся! На какое-то время со мной можно разговаривать. Когда я «равнодушна», от меня пользы больше. Когда я не планирую, а только адекватно отвечаю происходящему - дела мои складываются более удачно. Когда я смотрю на своих родных, друзей, коллег, собеседников только как  на своих посетителей в отделе учета, причем,  в первые два часа моего приема, - они меня любят и ценят: я просто выполняю свой долг как положено,  не высказывая своего мнения и не делая того, что не просят. Православие (настоящее, умное  православие) тоже не требует страстно любить, а только исполнять свой долг, как положено. А как положено? Относясь к другим так, как хочешь, что бы относились к тебе. Разве я не сержусь, когда к моим делам относятся излишне страстно, навязывая мне их собственный взгляд на мою выгоду и мое счастье? Вот и выходит, в настоящий период православие - это  то, что мне больше всего нужно. И чем оно менее интеллектуально подается, тем для меня лучше.
27.10.99 

  А теперь, чтобы логично завершить работу по всем направлениям, в которых я решила вести свое самонаблюдение, перейду к анализу  образа еще одного  моего нового коллеги, чтобы найти в нем черты своего отражения.
Сергей Ларин, инженер-теплотехник. Ему всего двадцать пять, бывший офицер запаса, уволенный из ВС по здоровью. Два года после окончания Академии Можайского он занимался космической тематикой на Байконуре. Красивое начало жизни дало немыслимое самолюбование. Он действительно неглуп и организован (военная закалка и хорошее образование чувствуется), есть и отдача по работе, но самовлюбленность и желание еще большего признания его заслуг видно за версту. Очень напоминает мне Корякова - тот тоже плодотворен и умел и так же постоянно сам себя хвалит, что мне всегда режет слух. Проявляется это как в явном виде - «если я что-то делаю, то только отличного качества» (и это так!), так и на уровне его подсознания «я обычно кушаю только соленые огурцы».  Ларин глагол «кушаю» в первом лице не употребляет, но в остальном все очень похоже. С упоением и подробно он рассказывает всем, насколько велики его возможности, какой он хороший специалист и какие невероятные потенциалы в нем заложены «я пойду очень далеко!». На мою иронию «но лучшее твое достоинство - скромность» почти не реагирует и даже не замечает, что мог бы только повысить свою планку, если бы не так явно самоутверждался.  Невольно сравниваю его с Володей Сибирским - полной его противоположностью в этом отношении. Последний может час с интересом слушать твои рассказы о буддизме, а потом в конце ты случайно (и не от него самого) узнаешь, что Володька почти месяц сам был в Дацане в Бурятии, прочел много книг по этой философии и знает о ней куда больше, чем ты ему тут рассказывал!  Недавно Ларин пришел из Комитета по Энергетике, куда мы его командировали по вопросу теплообменников, которыми он у нас занимается. Своим выступлением там в присутствии самого губернатора Яковлева, Сергей остался страшно доволен. Он долго и подробно пересказывал нам подробности. Я за него радовалась - он сделал хорошую рекламу нашей фирме, но снова резали ухо его фразы «я прямо сам себе понравился», «нет, я все-таки, молодец!» Казалась забавной его явно «глухариная» глухота, от которой он даже не врубался, что общий разговор уже перешел в другое русло, а он все еще продолжал думать о своем выступлении.  А вообще он парень не плохой. Хвалится, что отличный специалист по ПК, чинит и настраивает их у нас, правда, не думаю, что он разбирается в них лучше, чем, например, Леша Пелипенко. (Кстати, еще один двойник Корякова) К тому же, ничего хитрого в ПК нет, они страшны лишь новичку, но стоит один раз что-то осознанно и самому понастраивать  в них, а потом  регулярно практиковаться - приходишь к выводу, что не так страшен черт, как его малюют. Сами ПК сейчас делают «на дурака», то есть с максимально удобными для потребителя подсказками! Думаю, что и во всем остальном, Ларин вовсе не великий умелец, каким себя подает, а нормальный человек, умеющий организовать свой труд и имеющий молодую, вовремя и качественно  наполненную голову. Почему хвалится? Значит, комплексует в чем-то, если столь велика потребность самоутверждения. И, вел бы он себя скромнее, производил бы большее впечатление. Относятся к нему здесь хорошо - молодой! Болезнь роста!
В чем же мораль? Когда я пытаюсь самоутверждаться, доказывать, что чего-то стою (в последнее время я неожиданно стало улавливать в себе подобные интонации), то от этого только  теряю: рождается подозрение, что я чувствую в себе изъян, который надо прикрыть. Так и есть, наверное. Сильный и умный в саморекламе не нуждается. Такое вот у меня здесь зеркало - Сергей Ларин. И снова хочется вернуться к мысли о полезности  для меня стать равнодушнее к жизни. Чем меньше я рыпаюсь, тем легче мой путь. Пока не сжимаю руку - птичка с ладони не улетает. Любая моя роль - самая лучшая, а у природы не бывает плохой погоды.
В последнем меня особенно не надо убеждать, если рассматривать это  утверждение буквально. Грядет ноябрь - всеми нелюбимый, темный, холодный, мокрый и мрачный. Для всех - погода плохая. А я люблю  ноябрь. На работу и с работы я  пробираюсь по темным - ни фонаря вокруг, пустынным аллеям Парка Победы. Рискованно, конечно, все мои коллеги давно уже ходят вокруг - по проспекту. А мне жаль лишать себя этого удовольствия. Листва почти вся облетела, кое-что осталось только на кустах, которые отражаются в еще не замерзшей воде прудов, создавая удивительно красивые виды. Вокруг тихо, безлюдно. Мне уютно, несмотря на непогоду, может быть даже благодаря непогоде. Парк все равно удивительно красив в этих сумерках, так приятно пахнет прелый ковер желтых листьев под ногами, а трава все еще зеленая. И утки на пруду все также плавают стайками. Под зонтом  приятно слушать шум дождевых капель, в темноте можно натянуть на голову капюшон, не заботясь «о красе лица». Я почему-то не боюсь рискованных встреч во тьме - чем раньше, тем лучше! По большому счету я слишком устала от этой утомительной, поднадоевшей мне  Драмы.




ПИСЬМО 2                28.10.99

Здравствуй, сестра Галина!  В точном соответствии с предсказаниями духовной школы Б. К., мир рушится, постепенно разваливаясь на кусочки. Во всяком случае, так это выглядит со стороны современного наблюдателя, который не просто поглощает  информацию (зрелища), но пытается отследить ее внутренний смысл. К таковым я отношу себя.  Историческое время, в которое мы «вплыли» и впрямь не простое.
 Летнее затмение, включившее неведомый нам небесный механизм сбора податей с нас, грешных, продолжает оказывать влияние на бывшую нашу Шестую часть света. Вчера тройка террористов, прорвавшаяся в парламент Армении, постреляла там двух первых лиц из правительства, ранила при перестрелке еще семерых и двадцать пять человек взяло в заложники. Кто такие и чего они хотели, толком не сообщают. Наши войска уже окружили Грозный со всех сторон и вот-вот начнут его брать. Весь мир, который как один, защищал США, когда они бомбили чужое государство, теперь осуждает нас, воюющих на собственной пока что территории. Отступать нам, правда, уже не куда и не нужно, но восстанавливать и кормить после победы, если таковая случится, придется тоже нам и на наши деньги. А воруют их в верхах в таких масштабах, которые в советские времена нам и не снились.  Через полтора месяца состоятся выборы в Думу, назначенные аккурат на день рождения Брежнева - а это-то к чему бы?!  Мятежные чеченские бандиты обещают нам новые взрывы и, учитывая особенности их национального характера, свое обещание они рано или поздно выполнят, сколько ни пройди лет. Ждать и терпеть они умеют.  Думаю, что каждый следующий день принесет нам новые печальные известия.
 Мы стоим перед выбором,  который так или иначе придется делать каждому. Выбором между ценностями горнего и дольнего мира. Часть людей  этот период проживает бессознательно - не задумываясь о причинах и не наблюдая закономерностей происходящего, но выплачивая дань Небу чисто физическими страданиями.  Это - тоже выбор. Сознающим - не легче, им все равно придется платить, и от большинства из нас уже мало что зависит, но так, по крайней мере, жить интереснее.
 Я часто добром вспоминаю вашу  школу и Сантош, хотя по-прежнему не принимаю ее способа объяснения происходящего. Дело не в завершении 5-и тысячелетнего цикла с всеобщим переходом всего человечества в Парадхан, которое произойдет (происходит) в ближайшие  N лет. Под концом кальпы я понимаю процесс, обратный Начальному Взрыву, о котором намекают физики, говоря о рождении Вселенной, взрыву, давшему начало Вселенной, что имело место миллионолетия тому назад. Рано или поздно Проявленный мир снова превратится в Непроявленный, уйдет в своего рода всеобщую «черную дыру», и только тогда все 100% наших душ окажутся в «парадхане». Период таких схлопываний никак не может быть длительностью порядка 5 тысяч лет, что убедительно подтверждает  даже археология. Я смотрю на мировой процесс, как астролог, а с этой точки зрения есть о чем поговорить.
Астрология рассматривает мировую Драму как совокупность процессов изменения энергии, идущих по синусоидам - циклам. Мы испытываем на себе влияния  периодов смены  энергетики миров разного уровня (Солнца, планет, звезд, скоплений звезд и т.д.) -  миров, которые одновременно влияют и на нашу Землю, и на человечество, и на отдельного человека. Синусоиды имеют всплески и снижения активности, имеют они и свои критические точки. Когда несколько циклов разного уровня  пересекаются  в одной точке, особенно, если это касается  очень больших циклов - двухтысячелетних  или более того, то живущим в такое критическое время «мало не кажется». Такие времена мы зовем апокалиптическими. Для них характерны перемены и катаклизмы, происходящие в результате того, что ошибочными действиями человека была накоплена карма, требующая выхода - «жертвы», отъема энергетики у живых сущностей, которые захватили ее незаслуженно или с причинением вреда окружающим их мирам. В такие времена действительно происходит частая и массовая гибель людей (искупление), но отнюдь не полное «схлопывание» мира в ничто - не конец света. Мы (человечество) уже пережили несколько таких апокалипсисов (событий, весьма размазанных во времени, а не одномоментных), и ничего, все еще мучаемся помаленьку в материальном бытии! Последний «апокалипсис»  (астрологически - это смена эры Овна на эру Рыб) был примерно тогда, когда пала Римская империя, во времена зарождения христианства.  Сейчас мы из эры Рыб переходим в эру Водолея, мало того, входим в 1-ый градус Весов - условную точку середины цикла нашей мировой кальпы и в точку,  сильно размазанную по времени, смены эпох Смешения и Разделения. По крайней мере, так считает Глоба. Спорить не буду, поскольку при масштабе времени для эпох величиной уже не в 2 тысячи лет, как для эры, а в миллионолетия, никто нам не судья. Все может быть. Сама я думаю, что время - вещь относительная. Каждая сущность (сообщество сущностей) живет в своем, индивидуальном времени, на которое он сам оказывает влияние. Не существует, вероятно, одного для всех,  единого и анизотропного времени, это даже физики подтверждают. 
Меня очень порадовал наш с тобой, сестра Галина, последний телефонный разговор, когда ты раскрылась мне по-новому. Ты  больше не была похожа на зомбированную личность, а явно пыталась размышлять, думать, спрашивать. Мне даже показалось, что у тебя появились сомнения в избранном пути. Мне было и жаль это, - приятно было видеть хотя бы  одного  убежденного в своем выборе человека, нашедшего свой путь, - и в то же время радостно: сомнения мучительны, но они - во благо. Они помогают нам спастись от механического восприятия мира, от ухода в догматизм, нетерпимость и крайности. Ведь истина, как утверждают китайцы, это «и  не то, и не это, она - и то, и это одновременно». Ты показалась мне человеком умеющим и желающим думать, искать; потому и пишу тебе сегодня это письмо и даже хотела бы дать тебе почитать свои записки.
О Сантош я вспоминаю часто. Не хожу к ней не только потому, что очень много времени придется затрачивать на поездки, а я к концу дня - как выжатый лимон.  Не строю  больше планов  придти после того, как узнала от тебя, что просто так на занятия к ней уже не пустят: надо снова начать долгий начальный путь становления «своей». А на «гостевые» занятия меня не тянет. Мне и тогда, в мою бытность там, ужасно не нравилось это смешение социального с духовным, - «БАБА и губернатор в одном флаконе!»
 Интересно устроен человек - он не любит ограничений. И не только человек: мой кот Ириска терпеть не может двух вещей:  закрытых дверей и собственной пустой миски. Начинает ломиться лбом в комнату и громко вопить, требуя корма. Но стоит миску наполнить, а дверь открыть, он, удовлетворенный уходит к себе спать, почти не отведав кушанья! Так и я: разрешение Сантош приходить к ней по возможности приняла как великое  благо и до тех пор, пока не выяснилось, что мое долгое отсутствие снова ставит меня в положение «гостя на праздник», я в душе все еще считала себя последовательницей ее учения, вернее, его большей  части! Хотя едва ли правильно быть последователем части, отрицая целое! Да и права она, отсекая людей, не укрепившихся в вере. Я бы на ее месте также поступала.


ПИСЬМО 3                13.11.99

Я стала бояться своих мыслей. Уж слишком они очевидно материализуются, пусть и с существенным запаздыванием.  Причем, именно тогда, когда я смиряюсь с данностью и отказываюсь от желаемого. Впрочем, начну по порядку.
В последнее время я с удивлением стала замечать за собой, что иду на работу безо всякой охоты, что с нетерпением жду выходных и смакую их, оставаясь дома. И это несмотря на то, что на работе мне впервые за много времени стало легко – не морально, а чисто технически: я полностью вошла в курс своих служебных обязанностей и выполняю их уверенно – хорошо зная свое дело, ставшее, наконец, для меня отлаженным механизмом, который чем дальше, тем глаже едет, но грозит утерять вкус новизны и надоесть. Я всегда мечтала хоть где-нибудь  поработать достаточно долго в одной роли, позволяющей мне, делая свои дела «на автомате», чувствовать себя умелой, опытной, знающей и незаменимой. Но именно этого мне по моей судьбе  не дано.
Совсем недавно после безуспешных летних попыток  вырваться из роли секретаря, вызванных  приказными нотками по отношению ко мне  в голосе «соплячки» Ирины, не понравившейся мне с самого начала, я опустила руки. Шеф валил на меня все новую  и новую работу, но не торопился с изменением моего оклада по принципу  «сначала стулья, а потом деньги». Я считала наоборот – «как платишь, столько и требуй», хотя покорно выполняла его задания.  Меня стали все больше раздражать периодические взвизгивания на весь коридор нашей Подруги типа: «никто здесь не умеет работать! Я вообще против повышения окладов!!». И это притом, что сама она имеет оклад, не по-женски большой и регулярно  премируется, а не штрафуется, как наши замотанные инженеры. На меня она пока еще не кричала ни разу -  повода не было, но с ее точки зрения я, видимо, стою только секретарского оклада. Чего мне не хватало самой – сказать трудно. Заработок был стабильный и по нашим временам нормальным (Таня Шипилина в ЦРА имеет в это же время  столько же), работа – разнообразной и, по сравнению со всеми другими работниками  нашей фирмы, – спокойной. Но мой запал прошел окончательно, я  перестала получать удовольствие от пребывания на работе без видимого для этого повода. 
Лицейский день, проводивший в очередной раз золотую осень, снова принес в Питер  кромешную тьму, ветреную погоду и сырость – картину, сильно напоминавшую мне  город, где живут герои  «Гадких лебедей» Стругацких.  Когда по причине поздней осени и непогоды у меня  привычно заболело горло, я охотно расслабилась и разрешила телу заболеть – впервые за последние пять лет, в течение которых  я, цепляясь за свое место под солнцем, все хвори переносила на ногах и ни разу не пользовалась больничным. Болела целую неделю -– чуть ли не с наслаждением, без температуры, но с надрывным кашлем - верным признаком того, что я нервничаю по непонятной причине. 
По возвращению на работу меня ожидал сюрприз. В русском языке слово сюрприз употребляют, когда имеют в виду приятную неожиданность. Была ли моя неожиданность приятной и  «к лучшему», я пока еще не поняла. Осуществилось мое давнее желание – снова  стать инженером,  но почему-то вместо радости у меня на передний план вылез приобретенный со времен  администрации страх перед тайным умыслом вышестоящих, которого я по своей наивности могу не распознать, но именно он  будет  первым шагом к началу конца. Итак, новость состояла в предложении мне шефа перейти на должность инженера по планированию и отчетности монтажно-наладочных работ, то есть в распоряжение Шамраева и Тарасова. Оба, как инженеры и как люди, мне  симпатичны. В новости не было шока, шок состоял в последующих событиях.  Уже через час  после этого разговора, в кабинет шефа вошла девушка с представительным мужчиной – ее отцом и начальником  полезной для нас фирмы «Грандотекс». Дочь уже наметили на  мое секретарское место. Юля - так звали девушку, была ровесницей моей Маши и студенткой Холодильного института (заочницей? вечерницей?), никогда прежде не работавшей, но уже ставшей для нашей фирмы более выгодной и полезной, чем я, благодаря ее влиятельному отцу. Я снова лицезрела очередную «свою», оставаясь «чужой», хотя, казалось бы, уже пришло время расстаться с этой мерзкой ролью навсегда. Мне было предложено в течение недели обучить свою преемницу секретарском ремеслу, на что я дала свое согласие с самой доброжелательной и лучезарной улыбкой, на которую вообще способна. Что-то слишком часто в моей жизни происходят повторы уже знакомых сюжетов,  вероятно, это говорит о моей бездарности в деле  развития.
Перемена имела как плюсы, так и минусы. Плюсом была возможность почувствовать себя инженером, а не прислугой при шефе, получить шанс материального роста (весьма сомнительный, поскольку оклад мне пока не меняли, а на премии в наших условиях рассчитывать не приходится!), возможность дать глазам отдых от компьютера, перед которым я вот уже третий год подряд проводила по 9 часов в день. Я теперь  переставала быть привязанной к телефону и постоянной проблемой знать и помнить, кто и где находится, чтобы доложить об этом шефу или Подруге. Минусом было отсутствие личного доступа к собственному компьютеру (плакала моя книга, которую я писала чаще всего на работе!), отлучение от общей информации, находящейся в ведении секретаря, от возможной языковой практики (прощай переводы факсов, которые мне так нравились!), от факса, телефона и чувства вовлеченности в состояние дел, хотя и чисто теоретическое – без практического участия в производстве. Заканчивалось все, к чему я привыкла, и наступало новое. Новое пока что страшило, ибо я не представляла до конца круга своих новых обязанностей, хотя уже четко знала, что поводов для критики моей работы со стороны шефа будет множество по определению, а значит и существенно возрастал риск вылететь отсюда, как это уже было со многими  моими коллегами.
«И-Цзин» дал перемене блестящую оценку (№31): «Близятся несколько неожиданных и очень выгодных для вас событий, почти каждый ваш шаг принесет удачу. Реальные результаты превысят даже самые смелые ожидания, что внесет в вашу душу небывалый покой. Единственный негативный фактор: после всех треволнений возникнет необходимость уйти от дел и отдохнуть». Несмотря на этот афоризм, у меня периодически возникает состояние тоски и тревоги. Вчера я попросила и получила благословение отца Алексия в Чесменском храме. Завтра мой первый день на новом месте - 15 ноября 1999года, выпавший на 8-ой лунный день («Феникс»). Ну что ж, будем возрождаться заново, хотя ради этого придется умереть для старого.  Покой, по-прежнему, лишь только снится!          




ПИСЬМО 4                20.11.99

Отработала на новом месте первую неделю. Нахожусь в подчинении Василия Юрьевича Шамраева – нашего технического директора, пришедшего к нам на работу этим летом. Он – уволенный офицер запаса, инженер-строитель, наиболее грамотный здесь специалист. Чувствуется военная косточка – дисциплинирован, хорошо обучен, поджар и работоспособен, ему я всегда с охотой печатала его бумаги и относилась с огромной симпатией. Он на фирме как раз не «из своих», с Подругой и ее бабскими выгодами не завязан, взят сюда по большой нужде и по острой нехватке тех, кто действительно квалифицирован и умеет работать, а не только «выгоден». На нем сейчас практически все держится, ибо Литвинов хоть и опытен, знающ, но уже не молод, и уж очень явно гребет все под себя, жалея денег на оклады и дурно обращаясь со своими подчиненными. К сожалению, Шамраев – тоже родом из провинции, что отдаленно чувствуется, но не раздражает меня благодаря его двум качествам – искренности и отсутствию типично провинциальной цепкости. Второй мой напарник и работодатель – Вася Тарасов, начальник производства. Человек-беда, ужасно невезучий, бесхитростный, с трудным характером и судьбой, не слишком умный и неорганизованный, но безотказный. Он на фирме «не свой» по определению. Именно благодаря последнему качеству он  мне и симпатичен. С ним постоянно случаются несчастья, за которые его штрафуют – то инструмент украдут, то «мобильник», то трудовая книжка потеряется, по работе им все недовольны, но и работа его собачья: прорабская доля тяжела, а на его деньги тянуть ее на себе желающих нет. Подлости в нем нет, вот что главное. Мой рабочий стол как раз рядом с его, в довольно уютной комнате 424, где всегда собирается «не свой» народ, работяги, - я здесь не чувствую себя одинокой и оторванной, чего очень опасалась.
Настроение у меня странное. Периодически чувствую приступы тоски и щемящей тревоги, - почти как в администрации, хотя умом повода для этого не нахожу, все вроде бы только к лучшему. Фронт работы вырисовывается медленно – мужикам не до меня, у них работы по горло, и я сама разгребаю исполнительскую документацию, стараясь выстроить в голове какую-то систему. Из-за текучки кадров и нищеты, все рабочие проекты в безобразном состоянии, никто толком не знает целого, ощущение «временщика» сказывается на всем. Кроме Шамраева, здесь и спрашивать-то не у кого. Проектировщики  рады видеть во мне «девочку-помощницу» для разгребания их бумаг. Стараюсь до этой роли  не опускаться, хотя при наличии времени не отказываю – все знание на пользу. По крайней мере, уже освоилась со спецификацией наименований чертежей, что мне очень помогает при составлении актов по множеству этапов монтажа котельных: у нас порядка 40 видов форм разных актов, которые Вася вечно не успевает подготовить, за что бывает постоянно бит и  от чего страдает наша прибыль.  Пытаюсь разобраться и упорядочить это хозяйство, чувствуя себя беспросветной дурой. Чем скорее я войду в курс своих новых обязанностей, тем скорее уйдет моя тревога.  Но новое поприще, по сравнению с прежним, мне уже нравится, особенно, когда смотрю со стороны на Юлю: все-таки секретарская работа достаточно лакейская, я не хочу больше видеть себя в Юлиной роли. Удивительно, как я в каждом положении умею и уговаривать себя, и, одновременно, находить поводы для недовольства; такое впечатление, что две одинаково сильные, но очень разные личности живут во мне и не дают покоя. А как же устроены другие?
Вероника недавно прочла  мое «Кольцо Соломона», сказала, что в одном месте всплакнула (интересно, в каком? жаль, я ее не спросила). Сейчас она читает мою книгу 3 «Комедии». Читает долго – третью неделю от нее ни звука. Олег проглатывал мои рукописи за два - три дня, несмотря на занятость… Я и хочу получить от нее ответное письмо, и боюсь. Боюсь, что она снова начнет по мелочам разбирать меня по косточкам, в общем-то меня не понимая – уж очень она другая, очень «нормальная» по сравнению со мной! А если напишет о себе, то даже не осознает, что настоящей откровенности в письме не будет, но будет лишь та «правда о себе», которую охотно пишет  любой из нас, но которая – всего лишь верхушка  айсберга. Большую свою часть айсберг скрывает от глаз, причем не только от других, но и от самого себя. Мы сообщаем другим всегда лишь часть целого, правдивую часть, но бесполезную только потому, что она –  часть, выборка, лучшая и не стыдная часть, та, что позволяет нам увеличивать свою значимость, рисовать свой портрет в выгодном освещении.  По сути эта информация – ложь. Правда – это не  та точка, с которой мы фотографируем себя, желая иметь «удачную» фотокарточку. Правда требует видения и показа себя со всех точек зрения, причем внутренние потаенные, полные сомнений, противоречий, стыда и ненависти к себе – куда более важны. Человек, который уверен в своей правильности, в своем «счастье», «полезности», в «знании жизни» – мне просто не интересен. Не потому, что я люблю несчастных и сложных, а потому, что уже точно знаю – такой человек лжет. Не тому лжет, кому показывает свою любимую сторону (не обязательно лучшую, но любимую - ту, которой не стыдится и которую принял в себе!), а лжет самому себе. Он не хочет увидеть в себе многие свои другие стороны, он так привык не думать о них и объяснять себе все имеющееся привычным, удобным и безопасным образом, что даже не подозревает, насколько лжет. Именно таким было последнее письмо Вероники по возвращении ее из больницы, после которого мне снова надолго стало скучно заставлять себя выходить на контакт, чтобы поддерживать наши отношения. Письмо было абсолютно честное, доброе, но … абсолютно «лживое». Такие письма обычно пишут знакомым, но не самому себе, что тоже не просто. Мы ведь и пред самим собою красуемся! Если вслушаться в разговоры людей, то основное  зерно их общения – похвальба (неосознаваемая) и претензии к обстоятельствам. Очень редко говорят вслух о своих сомнениях, о претензии к себе, о муках непонимания «что со мной происходит, почему я такая» и т.п. Это не принято и всегда не на пользу.  Я с посторонними тоже общаюсь общепринятым способом, хотя делаю это не для удовольствия, а по надобности. Такого общения мне хватает с чужими. С Вероникой же я предпочла бы только искреннего общения, но его нет. Она давно уже говорит со мной только на нейтральные темы, как будто живет без проблем. Моя книга ей – попытка вызвать у нее желание такой же откровенности о себе, но она вряд ли на нее пойдет,   зачем ей эта головная боль? А оставаться с ней на уровне только «добрых знакомых» мне как-то больно. Всегда не везет тем, кого я считаю своими близкими: у меня к ним повышенные требования.  Охотно (нет, не  охотно, а вернее – с равнодушием) я веду игру в светский разговор и «дружбу» с формальными знакомыми, но жду чего-то большего от близких. Они не выдерживают, и в результате я остаюсь одна. Мне очень хочется позвонить Веронике, услышать ее реакцию на книгу, но я почти знаю, что она меня разочарует. Я даже знаю, какая фраза в моей книге будут ей неприятна, и как она будет ею воспринята. Но я не из тех, кто вынет из книги лист, чтоб «дать выгодное освещение». Или писать все, как есть, или вообще не писать. А то для каждого моего читателя придется вынимать свои листы, что уже - явный маразм. Надо как-то умудриться не испортить тот хрупкий мир, который между нами есть. Вероника – не мой идеал, но ведь не воспринимаю же я ее до сих пор как «чужую», хочу видеть в ней либо «свою», либо никакую, а это уже достаточно серьезное наблюдение.      
Впрочем, есть и еще один вариант ее реакции – как всегда, у нее просто не хватит времени на все эти проблемы, на откровенные письма, ей ненужные. Практические вопросы, семья, дети, выращивание ананасов на окне - для нее важнее и значимее, чем этот мой «сюрреализм», и, наверное, она абсолютно права. Разве меня не раздражает Наташин сюрреализм, который еще покруче моего? Ее «порхание»? Но ведь с точки зрения Вероники, я тоже «порхаю», вместо того, чтобы жить, как все люди, и выбивать дочери квартиру, взамен вкладывания  в ее молодую голову собственных сумасшедших  идей и подталкивания ее к красивому, но непрактичному искусствоведческому образованию.   
Ну вот, начала с дядьки в Киеве,  а закончила бузиной в огороде. Пора сделать паузу в письме и отправляться на рынок за продуктами. По традиции немного о политике. Через месяц выборы в Думу и губернаторские – в Москве и в Питере. Информационные передачи воскресенья все больше приводят в шоковое состояние – обличения, дрязги, беззаконие и наветы. К моему удивлению, таких, как я,  отслеживающих эту информацию, мало: на работе поделиться не с кем – не смотрят и не в курсе! Молодцы, так дольше проживут. Очень мне не хватает друга, собеседника и, если не единомышленника, то хотя бы интересующегося политикой, каким был для меня Серега Григорьев.



ПИСЬМО 5                28.11.99

Вот уже две недели, как я работаю инженером. Пока лишь  пишу акты по факту завершения работ – готовлю необходимый перечень исполнительской документации. Загруженность моя  невелика: только все систематизирую и привожу в порядок - и в собственной голове, и в нашем хозяйстве; наверное это кому-то нужно сделать, ведь до сих пор никто этим здесь всерьез не занимался. Пару раз съездила в ГП ТЭК. В появившейся  возможности иметь местные командировки есть своя прелесть – получаю новые впечатления и могу купить что-то к обеду в рабочее время, а то до сих пор я была, как на цепи, у своего телефона. Свободы прибавилось, но мне все еще очень тревожно: не чувствую себя в центре событий, как прежде. С шефом теперь никаких общих дел не имею, что, может быть, и к лучшему. Ютенина тоже меня не замечает – по работе мы не никак не связаны. Настроение большую часть  времени тревожное – почти как в администрации, даже сама не могу понять, чего меня так тревожит, отчего вдруг на душе тоска. Не пойму и почему все время ссорюсь с мамой, придираюсь к ней; если вдуматься – нет причин, все – лишь во мне, а не в ней, очень я не люблю свои повадки и не понимаю себя, чего мне так плохо, чего неймется.
Сегодня вечером ко мне собирается заехать с дачи Регина Филипповна. Почему-то я решила дать ей почитать свое «Кольцо Соломона», как будто бы мне кто-то вложил в голову, что  ей нужна эта моя книга. С чего вдруг? Я почти ничего о ней не знаю, мы не подруги, не ровесницы (она меня старше, но выглядит куда лучше, чем я!), не коллеги. К тому же - Близнец, а  у них все прекрасно только на языке, а переписка и философствование – не их ремесло. Да и надо ли мне это? Чего я все время ищу на свою голову читателей? Откровенностью на откровенность пока еще ни один человек мне не ответил, у всех «нет времени», а  более всего - нужды. А у меня-то они откуда? Мне самой это – надо? От одиночества, что ли? Но мое одиночество идет рука об руку с нелюдимостью и со страстным желанием избежать каких-либо контактов с людьми. Точь-в-точь, Обломов! Как мне близок и понятен этот образ, притом, что я его положительным не считаю! Странная я, все же… Вероника вон сейчас вся в обмене квартиры для дочки, – моя «книга 3» у нее все еще лежит непрочитанной и ждет своего часа. Зря я ее  дала, она ей ни к чему по большому счету, как, впрочем, и всем остальным моим читателям.  Всем некогда. Олега живьем не видела вот  уже девять месяцев. Ему тоже не до меня, не до нашей переписки. Но когда мы говорим по телефону и встает ребром вопрос о том, чтобы придти к нему или   пригласить к себе – я первая пугаюсь этого и любыми способами ухожу в кусты: мое воображение и предчувствие нашей несовместимости и непонимания идет впереди меня и материализует все то, что я сама себе накручиваю.   
Родной Парк Победы уже вторую неделю стоит весь белый от снега. Куда-то улетели мои утки, а по поверхности пруда, как по дороге, уже вовсю ходят прохожие – пруд замерз. Скоро год, как я  каждый день хожу по утрам по этому парку, всякий раз восторгаясь этим чудом –  среди шумного города очутиться в царстве природы, красоты, тишины и умиротворения! Только на природе и только оказываясь наедине с самою собой я нахожу какой-то смысл в жизни, испытываю состояние, которое иные получают в храме или во время каких-то значимых событий их жизни. Для меня все  «значимое» всегда оценивается и воспринимается только потом, иногда даже спустя годы, а самые волнующие минуты меня в момент их переживания  не так уж и волнуют. И только контакт с живой природой меня умиротворяет и дает  ощущение смысла в первые же мгновения.

                30.11.99

В какое же переменчивое время мы все живем! Двух дней не прошло, как все написанное мною уже поменяло свою окраску на противоположную. Внезапно налетевшая оттепель, проведя петербуржцев через короткий «мордобой» на дорогах, растопила весь снег и лед, а налетевший шквалистый ветер за одну ночь высушил землю. Я снова пробираюсь на работу в кромешной тьме через черный, бесснежный парк. Пруд оттаял, на дорожках – песок, а газоны снова зеленые, только вот деревья  стоят полностью без листьев. Сегодняшней ночью  Нева поднялась на  2 м 66 см выше нормальной отметки и вышла из берегов, сильный ветер сорвал и сбросил вниз все, что показалось ему лишним – рекламные щиты, призывающие голосовать за новых «думаков». Я с ветром согласна. По сообщениям нынешнее наводнение занимает шестое место в череде всех известных в истории города наводнений. К сожалению, помимо рекламных щитов, невская вода окончательно размыла и разрушила нашу недостроенную дамбу в Кронштадте, загубив миллионы средств, потраченных Ленинградом на ее строительство и загубленных Собчаком, пришедшим тогда на этой компании к власти. По странному совпадению обстоятельств это случилось как раз перед перевыборами Собчачьего  врага и преемника, губернатора Яковлева. Ныне в подавляющем большинстве ленинградцы собираются проголосовать за него еще раз, и это отрадно. До выборов – губернаторских и думских, осталось 19 дней. Я решила голосовать за тех, на кого сейчас больше всего льют грязи – за блок «Отечество – Вся Россия», то есть за Яковлева, Примакова и Лужкова.  По крайней мере, у них есть дела, а не только политика. Но это еще не окончательное мое решение.
Вера у меня дома был Олег. Дала ему 1 и 3-ю части сигнального экземпляра 6-ой книги, получила его записки. Регина читает 6-ю книгу – чистовой вариант.  Всем, надеюсь, не скучно. Олегу по его запискам позже напишу письмо – есть о чем. Наша с ним встреча после долгой разлуки прошла хорошо.
Ночью мне снова снился А.П.. Я вижу его во сне таким, каким помню – маленьким школяром в сером костюмчике, который не подходит мне по росту, но, тем не менее, находится в шумной компании моих одноклассниц, а я только наблюдаю за ним со стороны и практически не имею  возможности   присоединиться к их коллективу. Впрочем, именно открытого   общения с ним я во сне по-прежнему смертельно боюсь – я слишком скована и зажата в его обществе и точно знаю, что, скорее всего, наш диалог, начнись он вдруг, будет для меня томителен – мне не о чем с ним говорить! Но видеть его - во сне или наяву – все равно  есть кульминация дня, событие, ради которого и существовал  этот день,  его необъяснимая  квинтэссенция! Давно уже нет того, ради лицезрения (только лицезрения и не больше!) которого я находила бы смысл в том, чтобы каждый день  вставать, идти на работу, работать или отдыхать – существовать. Оттого, наверное, мне и стало скучно  жить, скучно даже при постоянной нехватке времени и наличии большого списка дел, которые я хотела бы сделать и  которые мне давно надо бы сделать… Но мне неинтересно жить. Ничего по большому счету меня больше не зажигает, а на вполне резонные советы друзей (а есть ли они у меня?) – «надо встряхнуться, так нельзя!», я отвечаю «надо» только умом, но на деле не хочу этого. Мои эмоции не ищут и не хотят ярких встрясок, новых знакомств, сердечных бурь. Мое тело все больше становится обломовским: ему нравится лежать на диване в теплом халате (жаль, у меня нет такого халата – уютного, фланелевого!) и смотреть в телевизор. Телевизор – единственный мой собеседник, который мне интересен и который не только обогащает мой ум, но и не сковывает, не заставляет меня притворяться и  играть роль «приятного собеседника», не обязывает соответствовать ожиданиям других. При всем своем богатом воображении я не могу представить себе реального человека -  мужчину, которого я желала бы лицезреть  в своем доме более двух часов подряд, с которым вместе я чувствовала бы себя «дома», а не в состоянии «приема» или «визита». Не говоря уже о том, чтобы хотеть, чтобы кто-то чужой разделял со мной мое спальное место, услаждал меня своими «чужими» мне запахами: дымом сигарет и несвежим дыханием,  одеждой, о чистоте которой мне пришлось бы заботиться. В молодости этот барьер чужеродности преодолевался гораздо легче и не был проблемой.  Прикосновение во сне к вещам А.П. даже сейчас меня волнует и вызывает  в теле ощущение «теплой волны», наполняющей сердце радостью.
Сегодня утром я впервые осознала, что эти сны про А.П., проходящие  по всей моей жизни, больше не приносят мне радости и даже становятся мучительными. Даже в мире сновидений, где мой возраст никак не обозначен, я все равно теперь точно знаю, что ничего и никогда в наших отношениях с ним уже не изменится, что всегда он будет находиться  по другую сторону от меня в шумной стайке моих одноклассников, а я буду оставаться в стороне от него и от них, вне коллектива: или в личной  собственности Вероники, или совсем одна, уважаемая, но никому не нужная, чужая. Я снова оказываюсь не в счастливых, полных надежд, седьмом или восьмом классах, а в омерзительном десятом, невидимо сыгравшим столь разрушительную роль во всей моей дальнейшей жизни. Тогда, в юности, это еще не осознавалось и не было столь очевидным. В те годы  мне казалось, что вся главная жизнь у меня еще впереди, что непременно еще произойдет чудо, и мы  с С. (а не с ним, так с другим, но тоже  любимым и долгожданным) «еще под «горько» выпьем …чай» . Может быть, это ожидание счастья и делало мой странный роман на расстоянии таким счастливым и волнующим? Теперь даже во сне, даже в состоянии неполного сознания, я твердо знаю, что этого «горько!» ни с ним, ни с каким другим человеком уже не случится. Больше того, сон опять окончится так, как оканчивался всегда: я, одна или с кем-нибудь другим,  не «моим»,  пойду в одну сторону, он – в другую, и мы так ни словом  не обмолвимся друг с другом, или просто опять сделаем вид, что слишком заняты своими проблемами.  Я больше не хочу этих снов. А.П. навсегда осталось только тридцать пять, а в моих снах и вовсе  – семнадцать лет, а мне… Даже моя дочь сейчас старше и умнее той странной девочки из 8 класса, которая сочинила для себя этот бесконечный, глупый детский роман, закончившийся пустоцветом. Давно пора навсегда забыть эти романтические мечты не только наяву, но и во сне. Пришло время отпустить А.П. в мир иной, где он сейчас и пребывает.
Регина, прочитавшая мою последнюю книгу, отметила во мне возрастающую тенденцию  к депрессии, с которой надо «срочно и настоятельно бороться». Надо ли? Я откровенно не хочу никаких «встрясок», встреч, новых коллективов и  новых волнений. Забыть, забыться, успокоиться, стать равнодушной и удовлетворенной тем, что есть, вот все, чего мне нужно в личной жизни.   
Потеря желания (а может быть, страх?) иметь новые впечатления в личной жизни не распространяется на жизнь общественную. Я жадно слежу за всем, что происходит в мире и вокруг  меня, и все больше становлюсь созерцателем и теоретиком, которых сама недолюбливаю.    Да, я хотела бы сама быть заметным участником общей жизни, но не только не нахожу в ней для себя роли и места, но и каждый раз убеждаюсь: чем я пассивнее и   равнодушнее, чем меньше я проявляю инициативы и, особенно, личных эмоций, тем больше пользы для дела,  и тем я милее для окружающих. Похоже, что конкретно мне в жизни предназначено не действовать, а только адекватно реагировать и исполнять. Жаль.
 

ПИСЬМО 6                5.12.99

Сегодня мне звонила и долго выражала свое восхищение моей дочерью Любовь Витальевна, доцент  факультета дефектологии  Педагогического института и  выпускница прошлых лет Машиного факультета изобразительного искусства. Она - организатор концерта, посвященного 40-летию бывшего худграфа, ныне – ФИИ, что состоялся 3 декабря 1999 года. Моя исполнительная дочь первая и единственная среди остальных студентов откликнулась на  просьбу Любови Витальевны помочь ей  с идеями о концерте. Воспользовавшись сохранившимися  материалами моих прежних капустников для ОКБ «Карат», мы с Машей  сочинили на злобу дня веселый диалог об РГПУ двух бывших одноклассников и еще несколько стихотворений, посвященных факультету. Машины  идеи организаторам вечера понравились, и ее назначили  одной из главных и активных участниц в подготовке сего ответственного мероприятия, более того, определили  самой выступить со сцены с этими  номерами. Для исполнения диалога Любовь Витальевна подыскала в партнеры Маше колоритного плечистого второкурсника – с чувством юмора и типичной для свободного художника внешностью – бритая голова, шарф и пестрый балахон свободного покроя.
Всю неделю дочка была на нервах – выступать в институтском Колонном зале перед большой публикой взрослых людей – доцентов и профессоров разных художественных вузов – это вам не хухры - мухры!    Но я видела, что Маше нравится чувствовать себя нужной и значимой, что ее пьянит сцена и микрофон, льстит доброжелательное отношение преподавателей, которые приняли ее, как свою, и высоко оценили. Выступила Маша великолепно, а еще лучше выглядела – стройная, элегантная и ужасно симпатичная в узкой длинной, черной юбке с разрезом и в черных туфлях на высоких каблуках-шпильках.
  Я, приглашенная Машей на этот вечер, сидела в четвертом ряду и ужасно волновалась – ее выступление было в конце, и чем дальше, тем больше у меня болела голова – кажется от переживаний поднялось давление. Но все закончилось удачно. Преподаватели поздравили Машу, забрали ее с собой в деканат, где кафедра отмечала праздник, а ее бывшая школьная учительница по рисованию – Голубева, которой Маша дала пригласительный билет, даже расцеловала ее в коридоре и попросила на память ее стихи с автографом. Мне было жутко приятно. Я была рада, что Маша быстрее и лучше меня преодолела в себе комплекс общения с преподавателями, что в отличие от меня она умеет себя вести, красиво держаться и что ей нравится общаться со старшими и более умными. Я в ее возрасте всегда была жутко зажата, болезненно стеснительна, легко и уверенно могла говорить только по билету на экзамене, но в свободном общении чувствовала себя «больной».
Из телефонного разговора с Л.В. я узнала, что Маша понравилась одному из бывших деканов их факультета, присутствовавшему на вечере (декану, при котором училась сама Л.В.) и он хочет взять ее в аспирантки по кафедре педагогики. Оказывается, Маша об этом уже знала и удивила  меня тем, что и сама  хотела бы учиться дальше в аспирантуре, только по какой-нибудь искусствоведческой теме. Честно говоря, я от нее этого не ожидала (одобряю это – безусловно!). Она все больше становится похожей на меня  то ли жадностью к знанию, то ли тщеславием и всегдашним желанием самоутвердиться, быть первой в учебе. Она или подражает мне, или в этом просматривается какой-то элемент соперничества… Учитывая мою нынешнюю нереализованность, я очень боюсь, что в этом подражании мне, она упустит свое женское счастье и приобретет мое «горе от ума», начав позже страдать от глупости мужиков, которые не будут ей под стать. Вряд ли это здорово. Мозги и знания с годами улетучатся, а личное счастье может проплыть мимо, оставив взамен лишь честную бедность и возвышенную душу. Дуракам жить гораздо проще. И все-таки я ужасно рада, что Маша такая, как есть, что она - моя единомышленница, продолжательница, пусть даже и потенциальный товарищ по будущему несчастью. Я до их пор не уверена, что была бы более счастлива, проживи я чисто бабскую, семейную, суетную, но пустую жизнь, вечно  прислуживая мужикам-кормильцам, которые, ох до чего же редко блещут умом или талантами! Впрочем, вдруг Маше повезет больше, чем мне, и она совместит и то, и другое, она ведь куда более женственная, мягкая и кокетливая, чем я в ее возрасте и, уж тем более, сейчас! 
                8.12.99

Мне неожиданно позвонил Гена Тарбеев, еще одна моя бывшая любовь – предпоследняя, которая скрасила мне несколько недель работы в его «Контакте», куда он меня тогда принял на работу астрологом. С тех пор прошло почти 9 лет, а он все также – безработный, без семьи, детей  и без специальности, но все также с огромными запросами – хочет сделать карьеру, удивить мир и возглавить фирму, где соберет умных и талантливых людей, но прирожденных только ползать – работать на благо процветания его конторы, где он будет  только организовывать дело. Этот стиль жизни мне не понятен и не приятен. Чем-то напоминает запросы моего Шефа с его Подругой, правда, в отличие от Тарбеева, они, прежде чем как следует наворовать, уже из себя чего-то представляли и имели специальность и должное образование. Тарбеев же, как и 3 года тому назад, когда он как-то зашел ко мне в Петроградскую администрацию, все еще пишет политический трактат, подыскивая самоотверженных женщин, которые готовы ему его отпечатать или размножить, и рассылает рукописи во все высокие инстанции в надежде найти спонсоров и открыть на этом свое дело. (Лично я писала свою книгу без секретарш и без спонсоров, и мне даже в голову не приходило сделать из своего хобби средство заработка или источник личной славы!) На этот раз он снова вспомнил обо мне не просто так, а с вопросом, нет ли у меня людей, способных за деньги ввести текст его книги на компьютерные дискеты, которые он собирается – до выборов! – разослать во все концы страны. Как выяснилось, ни одна из предыдущих его рукописей назад не вернулась  интереса не вызвала. И – черт меня дернул – я клюнула, купившись на его мужское одиночество и намеки на собственную  гениальность, а больше - почувствовав в нем родственную душу, так же как и я, склонную к сочинительству. Ведь отчасти благодаря ему – его разборке (весьма умной!) моих стихов и его идее  отдать в печать мои статьи об эзотеризме – я несколько лет спустя начала писать свою книгу; именно Геннадий был тем вдохновителем, который неожиданно превратил меня в увлеченного сочинителя. За мной был кармический должок перед ним, за который мне следовало ему воздать. Я пообещала Тарбееву  напечатать его текст сама, только попросила не связывать меня ни сроками, ни деньгами – «если меня заинтересует твоя книга – оформлю ее по всем правилам и даром»! Мне действительно стало любопытно проследить за ходом его мысли, а может быть, и почерпнуть что-то для себя, поскольку политика в последнее время мне стала интересна. Замечу для сведения, что за все это время он, не имея постоянной работы (а  мелкой, исполнительской он и не ищет!),  так и не научился сам набивать текст на компьютерах хотя бы, как пользователь, и даже, кажется, не умеет печатать. Как при таких условиях, перебиваясь только с помощью «секретарш» -доброхотов, можно писать книгу? -– я этого себе совершенно  не представляю!
Геннадий пришел ко мне на новую работу со своей рукописью. Седая борода, тусклые глаза, явно нездоровый, ночной образ жизни, но уверенный тон и масса апломба типа «я возьму тебя к себе в штат, как только пробью  это дело». Вот уж кто никакими комплексами не страдал совершенно!
Книга, подробно описывающая структуру федеративного государства,  почти сразу же произвела на меня впечатление дилетантской и утопической, а главное – не нужной для сегодняшнего времени и общества; доморощенных политиков, куда более образованных, чем он, у нас хватает, лично я сей долгий труд читать до конца тоже бы  не стала – зря он на людей обижается! Хотя каждому автору позарез нужны читатели. Как только начинаешь судить других, сразу же на ум приходит  обратный пример, надо всего лишь посмотреть на саму себя другими глазами со стороны и в схожей ситуации.
 За примерами далеко ходить не надо. Мне ужасно обидно, что от Вероники до сих пор нет ни звонка, а моя «3-я книга» лежит у нее непрочитанная. Мне ужасно хочется ее у нее забрать, пока она не прочла ее (Вероника занята обменом), но я боюсь этим поступком испортить наши отношения. Все к лучшему. Все эти годы я живу с грузом какой-то непонятной вины перед ней – что редко звоню, что не делюсь и из-за разности положения и большого периода существования отдельно друг от друга уже не испытываю потребности делиться с ней сокровенным, что давно не хожу к ней в дом и не приглашаю ее к себе, хотя живем мы рядом. А сейчас подумала – а в чем моя вина? Именно я дала ей свою рукопись в надежде, что моя откровенность вызовет в ней ответную откровенность и заполнит тот образовавшийся  пробел незнания о другом хотя бы с моей стороны. И что в итоге? Она сама не зовет меня к себе и не звонит, ее вечная занятость своим бытом, как всегда, для нее на  первом месте. Так и должно быть. Только  какого же черта она тогда в юности постоянно упрекала меня, что мальчишки мне тогда были важнее, чем она, всегда бывшая на 2-ом месте после А.П.? Разве это тоже не было естественным? Она сделала меня без вины виноватой почти на   тридцать лет моей жизни, и я все еще ломаю себя, стараясь создать видимость нашей дружбы, что часто трудно для меня и совсем не нужно ей, у которой есть семья, дети и внуки. После этого случая с книгой теперь моя совесть перед ней  абсолютно чиста, я – ни в чем больше перед ней не виновата  и ничего ей не должна, тем более, не имею к ней – по-своему счастливой и удовлетворенной своей жизнью - никаких претензий. Пусть она будет счастлива так, как может, и как хочет, то есть, без меня.



ПИСЬМО 7                10.12.99

Добрый день, Геннадий! Спасибо за доверие и данную возможность познакомиться с выстраданной тобой книгой на наболевшую тему «Как нам обустроить Россию». Долго колебалась, писать ли это письмо, прекрасно понимая, что оно не окажется для тебя приятным: какому автору  нужна критика, а тем более, из уст женщины? Но к мнениям женщин вы, российские мужики, как правило, относитесь легко: собака лает, а караван идет, и потому, может быть, этот факт сделает для тебя мои замечания несущественными и погасит возможную обиду, которую мне меньше всего (поверь!) хочется тебе нанести. Более того, я решила предложить тебе целый перечень тех безотлагательных мер, которые, на мой взгляд, могут обеспечить твоей книге успех, то есть заинтересовать и привлечь к финансовому участию твоего читателя.
Сразу же прошу прощения - я отредактировала, отпечатала и сохранила на дискете  (она теперь твоя!) всего 14 страниц твоего текста и на этом остановлюсь.
 Если бы я была по знаку Дева, то могла бы  исполнять любую работу, не глядя вперед, только ради заработка либо  долга, либо по иным, «земным» причинам. Увы, я - Козерог, который сейчас, к тому же (пусть временно) не сильно нуждается в деньгах, и потому способна быть адски трудолюбивой и самоотверженной лишь при единственном условии - если я буду видеть «свет в конце туннеля».  Я его не увидела: в том виде, какова твоя книга сейчас, то есть в случае ее дословной  набивки, она наверняка не будет оценена и принята на вооружение читателями. Твои немалые затраты, как то - покупка дискет, заказные письма, набивка текста, пропадут зря. Я была бы готова бесплатно печатать и даже редактировать твою книгу, если бы сама тема или твой подход к ней меня лично зажгли, но этого не случилось, это - не моя сфера  интересов. Отдельные проблемы философии, эзотерики, религии, вселенского или политического  мироустройства   я взялась бы разрабатывать охотно и даром.  Но это совсем не означает, что избранная тобой тема не интересна или не нужна всем остальным, - отнюдь нет! Думаю, что она полезна, хотя ее подача  требует некоторой  доработки. А именно:

1. По форме изложения (выбору жанра)
 
Форма зависит от цели автора. Возможны разные цели.
1) Если пишется научно-популярное “чтиво” (для издания в прессе), то необходимо его писать более литературно, ярко, развлекать читателя языком, юмором или сюжетом. Здесь этого нет.
2) Если это - научная статья, то она написана слишком любительски, но с попыткой охватить большой диапазон проблем без должной глубины и проработки материала, с явными шероховатостями в употреблении специальных терминов (подробнее об этом ниже). В твоей «галопом по Европам» автор замахивается на беглый обзор тысячелетия истории России и Западной Европы, в общем и целом и так известной читателю, и интригует его посулами «создать новую общественно-историческую формацию». Но это не есть дело рук человеческих и происходит  в иных, не людских масштабах времени, учитывая, что наше человечество пережило всего  4 (с натяжкой - 5) таких формаций. В итоге читатель обнаруживает, что автор описывает  не новую историческую формацию, а всего лишь одну из возможных моделей федеративного государственного устройства, не поражающую своей особой новизной. Особенно, если  вспомнить о грандиозном литературном труде на эту тему Солженицына «Красное колесо» или его последнюю книгу «Россию в обвале», где он, по слухам, исповедует схожие принципы российского обустройства.
3) Если цель автора - заинтересовать одну из команд политиков и войти в их круг  на правах идеолога, а заодно обеспечить себе и им карьеру, то это уже более реально в нашей политизированной державе. Правда, это непросто в условиях изобилия поступающих отовсюду информации: ведь на регулярно отслеживающего эту тематику человека сейчас  выплескивается  масса интересных идей и теорий. Но попытаться выдержать конкуренцию стоит.  Только для этого твою книгу можно и нужно оформить таким образом, чтобы она с первых же страниц заманила читателя, «вынудила» его дочитать ее до конца и проникнуться идеями. О том, как это сделать, я изложу свои соображения, хотя и не стану упорствовать в своей исключительной правоте.

2. По стилистике, употреблению слов

Как смогла, я попыталась отредактировать первые несколько страниц, глядя на рукопись глазами того читателя, которому (непрошено!) прислали дискету с данным текстом. Замечу, что:
а) Такого читателя ни в коем случае нельзя с первых же строк злить апломбом своих высказываний. Здесь был бы крайне полезен юмор, ироничность по отношению к себе, форма допущения взамен формы назидания. По мере возможности места твоих наиболее «наглых» заявок я слегка сгладила; с юмором у меня тоже слабовато, но, поскольку творится не бестселлер, а политический проект, то это может сойти.
б) Встречается неаккуратное употребление терминов, которые лучше опустить, заменив их более простыми и ясными понятиями, чтобы не вызвать в эрудированном (а именно таким ты собираешься слать текст) читателе раздражения. Самый яркий пример сказанному -  термин «континентальное» государство, вошедший, к тому же, в название книги. Он не работает. Определение из словаря слова «континент», которое ты приводишь, либо относится к тематике статьи так,  как относится «бузина в огороде к дядьке в Киеве»,  либо его употребление будет раскрыто тобой слишком далеко от начала рукописи, что стратегически ошибочно. Употребленное в начале определение «континентальное» похоже на ружье на сцене, которое  у плохого режиссера не стреляет. По смыслу отрывка, мною прочитанного, более оправдано и точно было бы назвать модель «Федеративным государством», хотя это и более скучно.
Аналогично с «экологической волостью». Слово «экология» предполагает охрану природы. В данном случае редкозаселенные волости точнее будет назвать, скажем,  «природными», либо – что совсем чисто по-русски - просто Землями, например: Памироалайские Земли, Торфяно-Киришские Земли и т.п.
Столь же смущает мой глаз смешение в одном предложении «западноевропейской цивилизации», «славянского этноса» и «Татаро-могольских народов», - терминов, допустимых по отдельности, но в сочетании становящихся винегретом из разных областей употребления. Есть и чисто исторические неточности, типа «начала православного государства России с 9 века» или «ведического мировоззрения на Руси». Ведическое – означает основанное на философии Вед, что имеет отношение к древней Индии, но никак не к России.
Я не стала бы на твоем месте слишком часто разбавлять текст  многоточиями и вставками типа “Далее...” Это хорошо идет в устной речи, но не в статье.
Хочется больше стройности и последовательности в повествовании. Часто текст похож на конспект тезисов, что хорошо лишь для своего жанра. Некоторые предложения трудно читаемы или обрывистые, как смогла, я постаралась их отредактировать.

3. По композиции

Все сказанное в п.3 легко исправимо и не составляет проблемы при устранении главного недостатка – неудачной  композиции статьи. А именно, если цель автора - заманить читателя своими идеями, купить его “на интерес”,  то в этом случае вся основная нагрузка должна ложиться на первую главу. Она должна быть напрочь лишена и всякой “воды”, и не работающих на Цель экскурсов в историю: читатель их не просил, в них не нуждается, “все знает сам”! При этом, его нужно сразу же   убедить, что есть безотлагательная проблема, которую надо решить, можно решить, у автора есть вариант ее решения, и этот вариант даст читателю выгоду, станет для него подарком. Это - не просто, но в этом - залог успеха и, как минимум, шанс, что статью дочитают до конца, а значит, она останется в подсознании и когда-нибудь сработает. Боюсь, что предыдущие твои читатели  не захотели преодолеть в себе лень дочитать ее, не взяли то зерно, которое в работе есть, и которое могло бы сработать.

Что бы сделала на твоем месте я?
В самом начале я бы очень кратко, но доказательно (даже слегка блефуя) изложила, что нынешняя  модель Российского государства никуда не годится и служит причиной наших бед.
 Замечу, что лично я в этом как раз не уверена, но ты, если избрал этот путь, должен быть  уверен, постарайся в этом убедить! На мой взгляд, беда не в структуре, а в национальной идее, которая  пока не озвучена, не предложена и даже не осознана. А еще вернее, в том, что не осознано  космическое предназначение нас как человечества, нации и как каждого в отдельности! После определения идеи - Цели, проблема заключается  в нахождении политического решения этой идеи (в том числе и экономических проектах), и уже только потом - в проектах структуры власти и государства. Структура государственной власти  - вещь достаточно инерционная и вторичная по отношению к Идее, Цели. Впрочем,  это лишь - моя точка зрения!
 После такой постановки вопроса я бы заинтриговала читателя тем, что у тебя  есть проект качественно новой модели (лично мне ты пока не сумел доказать ее качественной новизны), которая может быть спасением для страны и средством успеха в политике. (Политика - букв. - борьба за власть). Необходимо убедить, что использование (проповедование) твоей модели может быть полезным читателю  в общем деле (в его карьере). Экономистам я бы эту статью посылать не стала, поскольку проектов экономических реформ я в ней пока не увидела.  Здесь же, в первой главе надо обосновать название твоей модели. И если ты настаиваешь на КГР, то его надо умело обыграть и четче обосновать использование термина “континентальный” в его новом смысле. Пока по первым страницам термин не работает, поскольку легко может быть заменен любым другим, столь же не работающим словом.  Если название книги остается без изменений, то это тем более очень важно!
 Далее я бы все же начала речь не со структуры КГР, а с цели - сути предлагаемой тобой идеологии, национальной идеи и средствах ее достижения, а также упомянула о конкретных практических мерах (на чьи деньги, какими силами, какой ценой и какими методами) по переходу к предлагаемому типу государственного устройства, ибо прочитанное сильно напоминает мне утопический город Солнца. Я прекрасно понимаю, насколько это сложно, не один политик над этим ломает сейчас голову, но ты - не я, я в этой области - пессимист, ты - оптимист. Дерзай!
Можно сделать и так: только кратко наметить цели и идеологию государства, скромно упомянуть, что, мол,  средства и пути к осуществлению его сложны, и автор находится в поисках, а уже потом обозначить конкретную тему своей статьи - предмет, с которым автор детально знаком, который продуман им  и которым он желает поделиться. То есть, дать  то, что я с интересом прочитала и не имею возражений против разумности такого устройства.

Еще раз, извини, если тон моего письма показался тебе обидным или назидательным. Я этого не хотела. Уверена, что лучше сразу сказать правду, чем вежливо кивать и провоцировать человека на очередное разочарование и новые не окупившиеся затраты. Я в тебя верю. Было бы желание, а силы придут! Только не надо торопиться извлечь из своего хобби выгоду – такое не срабатывает всегда! Лучше пока подыскать себе очень скромную работу для поддержания существования и, не торопясь к выборам, продолжать трудиться над тем, что зажигает (если действительно зажигает!). В этом я желаю тебе большого успеха и даже нежно целую!
               



ПИСЬМО 8                13.12.99

Я никак не могу понять, что со мною происходит. Я постоянно живу в ожидании каких-то плохих перемен, практически ничего меня не вдохновляет и не радует. Нет, пожалуй, меня радует конец рабочего дня, а еще больше – рабочей недели. Всегда ходила на работу (в школу, в институт) с удовольствием, а сейчас нет, хотя, казалось бы, нет видимых причин. Больше всего я не хочу видеть шефа, его подругу и бухгалтершу – от одной мысли о них у меня «шерсть встает дыбом», хотя чисто внешне – ничего не случилось, вполне нормальные, деловые  отношения -  минимум отношений! А на сердце тяжесть. И совсем нет больше прежнего  чувства «моя фирма», «мой коллектив», какое было у меня здесь совсем недавно, еще летом.
                17.12.99 со вставками от 26.12.99

Разноголосица моих персон выражается не только в том, что я состою из разных личностей, и каждое мое отдельное мнение – только грань в призме других, весьма противоречивых, но и в том, что люди, с которыми я общаюсь, удивительно разнолики, непоследовательны и переменчивы. Еще мало чего понимая в своей новой работе инженера–теплотехника, я постоянно задаю вопросы нашим «мужикам» и слушаю их оценки происходящего на фирме. Все видит причину нашей неразберихи и недоделок в плохом выполнении своих обязанностей или низкой квалификации других, но ни от кого и ни разу (включая и женщин) я не слышала слов критики или иронии в свой собственный адрес.
 Интересно, что заставляет меня так часто произносить вслух фразы, типа «я, конечно, мало, что в этом понимаю» или «объясните мне, дуре, пожалуйста,…» Что это? Моя неприспособленность к жизни? Эзотерическая привычка бить собственные буферы? Игра в интеллигента или … лицемерие? Совсем как Беляев из «Марса», я, не имея своего мнения, поддерживаю коллегу глуповатым «вообще-то, да…», которое в другой день прикладывается мною к уже к мнению следующего знатока, критикующего  моего предыдущего собеседника, и всякий раз чувствую себя не в свой тарелке. Не только потому, что противоречу самой себе, а потому, что все они по-своему правы, все искренне стараются что-то сделать лучше, но октавы обрываются, и снова все случается, а не делается.  Оно случается самым неподходящим для общего результата образом, а я, как мелкий и придирчивый исполнитель, только напрасно суечусь, нервничаю и огрызаюсь, пытаясь довести начатое до конца, вместо того, что бы улыбаться с коллегами, не спорить и не лезть со своей инициативой, наступая на знакомые грабли. Хотя бы так, как это делала Снежанна из Центральной администрации, готовая завалить своими недоделанными делами полкомнаты, но, просиживая  сутками в этой совершенной необязательной свалке «работы», не спешила ее разгребать. Всегда находя время для внимательного выслушивания рекомендаций руководства, она  никогда не афишировала своего недовольства дурной организацией производственного процесса и, тем более, не предлагала реформ, заставлявших начальство чувствовать себя глупее своих подчиненных. Я этому так и не научилась. Это очень напоминает мне историю Ивана Осокина, героя  книги Успенского, которому Волшебник позволил прожить свою жизнь заново для исправления ошибок. Осокин все сделал точно также, совсем как и я остаюсь в рамках своих прежних Я, попадая в другую ситуацию. Я не очень верю в идею Успенского о возвращении применительно ко всей жизни, но на протяжении одной жизни она срабатывает безошибочно: наши поступки определяет вовсе не цель, к которой мы стремимся, не результат, который хотели бы поиметь для себя, а природа самих наших персон, готовых разрушить цель, но не изменить себе.    Впрочем, я несколько отвлеклась от основного рассказа событий дня.   
Несмотря на всеобщие усилия завершить объект и получить с Заказчика деньги – вовремя и много, мы все то одновременно делаем одно и то же по одному объекту, дублируя друг друга, то резко упускаем из виду неотложные задачи по другому. У нас явно нет хорошего дирижера и организатора, отчего и на этот год, мы снова останемся без премии, а то и без вовремя выплаченной зарплаты. Недоделки и срывы сроков тянут за собой неподписание актов, невыплату денег по договору и блокирование расчетного счета в банке. Ситуация не новая, ее развитие я наблюдала еще при Галине Юрьевне, обвиненной шефом во всех смертных грехах. С тех пор коллектив существенно обновился (мы уже распрощались с Кузнецовым и с Самохиным, приняли Рыбкина, Ильина, Павлюковского: я чувствую себя в этих  стенах уже чуть ли не аксакалом!), но все остается по-прежнему. Подруга визжит «Всех выгнать и не платить»,  шеф собирает на нас на совещания и разъезжает по заграницам «готовя  нам  задел на будущее», или требует от нас, работающих на фирме менее года, делать то, что положено ему – то есть дирижировать процессом хотя бы в рамках своих полномочий.  Почему мне иногда приходит в голову странная и дикая мысль – все здесь делается именно так, как не говорится вслух, но как  намеренно было запланировано шефом и его Подругой, живущих явно не только на одну только их большую зарплату. 
Шеф – самый опытный наш «товарищ» - руководит фирмой своеобразно. На фирме мы видим его редко. Он все делает сам - разъезжает по объектам и Заказчикам на собственной машине, контролируя и договариваясь о деле с ними на местах, вместо того, чтобы четко давать исполнителям конкретные задания, а главное средства и возможности для их осуществления. По пятницам шеф, оторвав всех от работы, усаживает коллектив администрации в своем кабинете и начинает производственное совещание, которое происходит в атмосфере  его постоянно дымящейся в руках сигареты. Некурящие в расчет не принимаются ввиду  их исчезающей малости и несопоставимости значимости решаемых проблем по сравнению с  мелкими неудобствами некурящих.   Следует отметить, что другие курящие в его кабинете не курят,  наслаждаясь лишь дымом сигареты начальника. Типовой монолог шефа состоит из достаточно утопических картин о наших возможностях и светлом будущем, обеспеченных исключительно его, шефской инициативой, опроса состояния дел по отдельным котельным и неконструктивной критики в адрес нас – неорганизованных и нерадивых исполнителей. 
Теперь мне уже кажется, что его стиль руководства мало чем отличается от стиля Марковой, которая на своих пятницких летучках всех работников делила на плохих и очень плохих. Как и Маркова, он может орать на нас, краснея и стуча кулаком по столу, хотя и сдержаннее, чем она. Короткие вспышки сменяются долгими и пространными речами, состоящими то ли из издевки, то ли из игры (чисто гурджиевской: «я разыграю перед вами сцену гнева – интересно, как вы себя поведете!?»), то ли из самонаслаждения личной значимостью и квалификацией на фоне крайне необходимых ему ничтожеств, выгодно его оттеняющих. В природе происходящего я еще не разобралась, но здесь есть за чем понаблюдать.  Интересен и процесс сбора участников  совещания.  Совещание назначается через секретаря накануне, ну скажем на 15 часов. Все оповещенные под расписку, отложив свои неотложные дела на объектах, сидят на фирме. Шеф приезжает где-то к 15-30 и неспешно занимается текущими вопросами – обзванивает тех, кто по сведениям секретаря звонил ему до обеда (на мой взгляд, даже тех, с кем можно было бы и переговорить в другой день), просматривает письма и пришедшие факсы.  Наконец, где-нибудь к 17 часам (официально установленный конец рабочего дня – 17.30, а  положенного по закону сокращения рабочего  дня по пятницам у нас и в мыслях нет) народ через секретаря приглашается, наконец, в кабинет шефа. Каждому приписано  свое место, одесную или  ошуюю Шефа. При неправильной рассадке нам тут же предлагается пересесть – совсем как на историческом совещании в Правительстве Примакова, проходившем под  руководством Ельцина.
Спектакль начинается с яркого и убедительного рассказа о наших перспективах и планах. В эти минуты Папенька особенно красив: умное, волевое лицо, опрятный деловой костюм, след умудренности и отблеск ума на лице. Первое время это производило на меня неизгладимое впечатление. Впрочем, вру. Я и сейчас в такие минуты восхищаюсь им одной из своих Персон, забывая о существовании других – более критически мыслящих. Вскоре звонит городской телефон, и все мы –8-10 человек, вдыхая клубы дыма шефской сигареты, слушаем неспешный телефонный диалог шефа. Наконец, когда на часах уже конец рабочего дня и прочие служебные неотложности иссякают, начинается самое важное – идет разборка состояния каждого нашего объекта – что не сделано, почему, к какому сроку и кем это следует исправить. В это время шеф явно не столько сердится, сколько смакует, а я никак не пойму, чего в его голосе больше – иронии, понимания, поиска выхода, возмущения, игры или издевательства. Я веду протокол и записываю в него проблему, ответственных и сроки. Типичный круг ответственных (виновных) ограничен - Тесов, Тарасов, Шамраев и Рыбкин, по экономических вопросам - Ютенина и Егорова; сроки сгруппированы в пределах одной недели. В результате все должны за одну неделю побывать одновременно везде. При этом все, включая и Шефа, прекрасно понимают, что реально дела будут сделаны не по протоколу, а в зависимости от целого ряда независящих от нас обстоятельств – личных планов Заказчика и наличия у него на счету средств на оплату закупаемого нами оборудования, от  обязательности наших подрядчиков, от погодных условий, от аварий на теплотрассах и в подвалах, регулярно заливаемых в старых районах водой, и от прочих, типично российских проблем, не понятных  иностранцам, с которыми мы пытаемся сотрудничать. Мы снова возвращаемся с работы в восьмом часу вечера (шеф, лишенный отдельного жилья, но устроивший за счет средств фирмы отдельную квартиру Ютениной, где и проживает сейчас с ее родителями и ее сыном  на правах ее сожителя, домой не рвется, он - трудоголик  хорошем смысле этого слова, что лично мне импонирует). Мы уходим злые и усталые, зная, что в очередной раз эти протокольные сроки будут сдвинуты и перемещены. Об этом не знают только новенькие, еще опьяненные личным обаянием шефа. Старожилы все понимают, они  знают и то, что за время этого долгого совещания можно было бы успеть сделать что-то более полезное для дела, а в ставшую для них по распоряжению шефа рабочую предстоящую субботу, когда основная масса наших партнеров не работает, многого все равно будет не пробить, только к понедельнику придешь на работу еще более злым и уставшим   от всего этого праведного  и, одновременно, несправедливого барского гнева и понукания.

Мое отношение к происходящему на фирме постоянно меняется. Наверное, я слишком близко к сердцу воспринимаю все происходящее. Как бы часто меня не зашкаливало в своих настроениях от одной крайности в другую, я успела привязаться к этой -  не моей, а барской фирме, где мне все равно интересно, где, особенно в последнее время, я медленно иду к тому, чтобы снова стать  инженером; не прислугой, не мелким чиновником, не девочкой в услужении при сильных мира сего, а специалистом хотя бы и в дальней перспективе. Я снова каждый день получаю новые впечатления, приобретаю новые знания и умения, открываю для себя новое  в своих коллегах и в себе через моих коллег.  И то, что мне снова больно, трудно, противно и одиноко в коллективе, верный признак того, что под моими ногами все еще пропасть, вынуждающая меня поднять голову вверх и увидеть спасительную веревку. Эта веревка – эзотерическое учение, которое есть свет только тогда, когда оно понято и применено.
Самое время посмотреть на ситуацию сверху, глазами не той, вечно обиженной персоны, а той, которую нам трудно в себе вспомнить. Самовоспоминание – это подъем себя из шума вещей в себе. Этот шум состоит в том, что из года в год я обнаруживаю в себе одну и ту же претензию, одну жалобу на совершенно разных людей. Я постоянно хожу по кругу знакомых, возвращающихся состояний – Литвинов чем-то напоминает «обидевшую» меня Маркову, Егорова раздражает похожестью на Снежанну, умеющую в отличие от меня не только выслуживаться, но и жить – честно или не честно, но так, чтобы не создавать проблем своей семье опасностью стать безработной, чтобы растить свою дочь в полной и обеспеченной семье, чтобы соответствовать своему предназначению быть самкой и исполнять эту роль хорошо. Если сравнить мои и ее (их – целой череды, похожих на Снежанну попутчиков моей жизни) результаты, то мои равны нулю, и этим все сказано. Имеется нечто в нас самих, что работает все время, из которого мы замечаем только следствия. Недостаток не в других людях, а в том, что мы не наблюдаем в себе . Состояния и реакции на поступки людей имеют над нами огромную силу только тогда, когда мы находимся в них. Наша запутанная и ошибочная внутренняя жизнь гораздо более опасна, чем наша внешняя жизнь.



ПИСЬМО 9                2.01.00

Вот мы и дожили до дня, когда текущий год пишется двумя нулями, а столь привычная во всех документах подсказка к написанию даты « 19__»  уже никогда больше нам не понадобится.  О наступлении  этого странного нулевого года, открывающего начало новому веку, новому тысячелетию и, вероятно,  новому этапу  жизни, все мы давно думали, и вот, надо же! – до него дожили и уже пережили, а в результате –… ничего выдающегося! По крайней мере, по моим ощущениям. Я вообще имею подозрительно большую инертность эмоционального восприятия. Самые ответственные, пиковые моменты моего бытия во время их переживания кажутся мне куда бесцветнее, чем последующие воспоминания о них. О чем я думала, поднимая бокал с шампанским под бой курантов? Да ни о чем! Подобно Скарлетт, я сознательно собиралась «подумать  об этом позже», поскольку вызвать в себе соответствующую случаю эмоциональную бурю, мне не представлялось возможным. Ельцин читал с телеэкрана свою прощальную речь, это  оценивалось умом как значительное событие, но эмоционально не воспринималось – обычно все мои чувства (за исключением чувства обиды за одно из любых моих наихудших Я)  зреют медленно, не успевая за происходящим. Наконец сегодня нашлось время для очередной «медитации». До этого были какие-то мелкие, бытовые хлопоты типа просмотра новогодних телепередач, борьбы с недосыпом новогодней ночи, поедания салатов и прочих вкусных закусок после праздничного стола или разрешения неотложных Машиных учебных проблем. Все эти дела постоянно  занимали мое, предназначенное для общения с «Пантелеймоном» (так мы назвали наш домашний компьютер) время. А между тем, мыслей и тем, готовых для изложения, накопилось внутри меня множество, и все они давно просятся на … экран монитора.
Начинаю, как всегда, с внешних событий. 31 декабря, президент Ельцин, следуя своему лозунгу «Шок – это по-нашему!» неожиданно для всех объявил о своей отставке с передачей дел до выборов Путину. В начале века все ожидали сбоя от компьютеров, которые могли неадекватно отреагировать на нулевую дату, а получили нечто подобное от Президента, еще неделю до этого объявлявшего, что передаст свои полномочия точно в срок – в июне 2000г. Поступок всеми был оценен как мужественный -  еще бы: мужику отказаться от большой власти  труднее, чем повеситься! - и стратегически верный. Уход по собственному желанию вместо позорного исхода существенно поднимал личный престиж и вызывал всеобщую симпатию, тем более, что Президент не просто ушел, находясь еще в относительно хорошей физической форме, но  и попросил у народа прощения за все наши  несбывшиеся  надежды. Путин в благодарность или в уплату за свое назначение тут же подписал Указ о личной неприкосновенности семьи и имущества Президента с пожизненной выплатой ему  ; президентского оклада. Факт необходимости в «неприкосновенности» сам по себе выглядел странно: только преступнику нужна такая мера, честному человеку было бы вполне достаточно и существующих для всех  законов. Мама, как ей и положено, всплакнула: она всегда и вполне искренно на стороне существующей власти, что бы последняя над ней не совершала. Впрочем, я тоже была растрогана и прониклась грустью по уходящему времени – почти как в день похорон Брежнева. Эпоха Ельцина завершилась. Выборы в Думу тоже завершились, в ее новом составе – коммунисты, блок Единство (сторонники Путина и черный ящик для всех),  ОВР во главе с Примаковым, правые силы во главе с Кириенко, немного Яблока с примкнувшем к нему Степашиным  и немного Жириновского. Остальные партии в Думу не прошли. Путин пока нравится всем, несмотря (а может быть, и благодаря) на войну с Чечней – планомерную, решительную и пока еще победоносную. Хвалят Путина и как дипломата (родился 8 октября 1952г.р. - Весы по знаку) и хорошо образованного, делового человека. Мне он  тоже нравится.   
31 декабря мы с Машей и ее Олей посмотрели в «Авроре» «Сибирского цирюльника». В первой половине фильма он мне не понравился – уж очень лубочно, утрировано и живописно – точно на потребу западному зрителю - была показана там наша русская широкая душа с ее непредсказуемостью и неуправляемостью, вечным максимализмом как в грехах, так и в покаянии. К концу фильма четко определилась мысль режиссера – при всех наших странностях, у России свой путь и традиции, идеалы, несравнимо более высокие и значимые, чем у практичного и правильного Запада, поэтому не надо нам навязывать их жизнь, это  станет трагедией и для нас, и для них. Люблю вещи, где мысль автора четко сформулирована и убедительно донесена. Это самое главное в любом деле. До сих пор хожу под впечатлением фильма. Нравится мне и Оля, с которой мы немного обсудили этот фильм. Повезло Маше с подругой.






ПИСЬМО 10                3.01.00

Незадолго до Нового года я еще раз перечитала «Странную жизнь Ивана Осокина» , которая производит на меня сильное впечатление, хотя читать ее  тяжело. Тяжело за героя, который одновременно и не похож на меня, и похож тем, что, как и у меня, его главная особенность – стержень поступков его личностей – заставляет его повторять еще раз те же самые ошибки и этим разрушать свою жизнь. Я не верю в идею возвращения, предложенную Успенским взамен реинкарнации, но что-то внутри меня во время чтения этой книги, подталкивает меня к мысли, что возвращение происходит в нас по крайней мере на протяжении одной жизни: волей или неволей мы притягиваем к себе те события, которые обусловлены нашей главной особенностью.  Начну с разборки жизни Осокина, что поможет мне разобраться и со своей.
 Итак, перед посещением волшебника в момент, когда Осокин готов покончить со своей жизнью, он говорит: «Я не стал бы так бунтовать против  жизни и швырять ей назад все, что она давала. Я знаю теперь, что нужно сначала подчиниться жизни, чтобы потом победить ее».  Сам Осокин видит свою беду в бунте против жизни. Бунтовала ли я? На внешнем плане – нет. Я тянула свою лямку даже там, где понимала бессмысленность своих усилий. Но сказанное  не воображаемый ли образ  самой себя? Я не могу вспомнить примеров для доказательства моей покорности. Ведь то, что я доводила до конца, я обычно делала с удовольствием, вне зависимости от того, насколько я ворчала на свой крест чисто внешне. А то, что мне не нравилось – соглашательство и терпимость по отношению к  мужьям, маме, друзьям – я именно «швыряла жизни назад», о чем потом всегда жалела – одной половиной моих Я. Я никогда не умела «подчиняться жизни, чтобы ее победить», и если подчинялась, то лишь потому, что конкретное подчинение было мне не трудным.
 Идем дальше. Осокин говорит другу: «Я отбился от стада. Там круг людей, связанных с Университетом. Зачем я им? Я среди них чужой, и посторонний, и не нужный. И так везде. Мне совершенно чужды три четверти ваших разговоров. И это все чувствуют. Из любезности меня иногда приглашают. Но с каждым днем я чувствую, как эта пропасть растет». Оставляю без комментариев. Это сказано настолько точно про меня, что даже дрожь идет.   Это и моя боль. Но  в то же время у меня все равно нет желания подыграть, чтоб войти «в стадо».  Видимо, с Осокиным дела обстоят также, если он употребляет именно это слово – «стадо».
А вот исповедь Осокина Волшебнику: «Я хотел идти своим собственным путем и я ничего не боялся и ни о чем не жалел. Я бросал все, чем дорожат люди, и ни разу не оглянулся назад. Но теперь я чувствую, что отдал бы полжизни, чтобы вернуться назад и стать, как все». Как раз я всего боялась и постоянно оглядывалась, но зато до сих пор не уверена, что хотела бы стать, как все. В этом наше с ним отличие, хотя, возможно, и он и я себя до конца не раскусили, и мы оба говорим из  воображаемых образов себя.
Волшебник утверждает, что знание последствий наших поступков, сделанных от скуки или по шалости, все равно ничего не изменило бы в наших действиях: «Если бы вы знали что-нибудь неизбежное, то ваши действия не могли бы ничего изменить ни в ту, ни в другую сторону. И вы знаете это. Вы знаете всегда, что получится от того или другого вашего действия. Но вы всегда хотите делать одно, а чтобы получилось другое». Мне показалось, что именно это и есть главная особенность Осокина. Он всегда мечтает о свободе, о «путешествии в Океаниду», заведомо помня, что его фантазии всегда приносили ему неприятности, но когда ему предлагают ехать с Зинаидой за границу, он усиленно ищет поводы, чтобы отложить эту поездку. И есть еще масса других примеров из книжки, если проследить  поступки Осокина очень внимательно. А разве со мной – не так? Я тоскую, что мне не к кому сходить и по-дружески поговорить обо всем понемногу, с грустью вспоминаю старые добрые времена, но как только Олег или Наташа Крюкова, Галя Шибут, Регина или еще кто-то предлагают мне встретиться, я ищу повод, чтобы отложить это на потом, чего-то усложняю, придираюсь, несу чушь, о которой жалею, создаю непонятные проблемы.   Думаю, что если меня вернуть назад – ничего не изменится. У меня всегда найдется аргумент в пользу «неподходящего времени», даже при твердом знании, что, согласись я на встречу безоговорочно и сразу (не швырни жизни назад то, что она мне дает!), я же буду довольна. Так  много раз бывало, когда я, попортив родным кровь, соглашалась на предложения Маши или друзей и в результате прекрасно проводила день и охотно признавала этот факт перед друзьями. Как ни смотри, между Осокиным и мной сходства больше, чем кажется с виду. Успенский вообще мой внутренний двойник во многих отношениях, он как будто бы точно для меня все пишет, только я одна чувствую непонятную тягу к его мыслям, как будто бы он – это мое прошлое воплощение!
Осокин не выносит скуки настоящего, пытаясь спастись от нее, он убегает в мечты о будущем: «…буду думать о том, как мы поедем в Крым с Зинаидой, как это будет удивительно хорошо». Но когда  ему предоставляется случай это осуществить, он от него отказывается, уже зная, что будет об этом жалеть. «Я мог бы теперь ехать с ней вместе, это все, что я желал бы сейчас! Вместо этого я остаюсь здесь. И она даже не понимает, почему я не еду. Да если бы и понимала, мне от этого было бы нисколько не легче». И снова - без комментариев! Как же это похоже на меня, вечно находящуюся в противоречии с самой собой, не умеющую принимать жизнь, не раздумывая, и чисто инстинктивно сначала «швыряю ей в лицо» то, что она дает, а потом, а чаще всего и уже сразу, сожалею о своем отказе и мучаюсь собственной раздвоенностью!
А вот еще одна удивительная цитата из книги: «Нет существенной разницы между прошедшим и будущим. Мы только называем их разными словами: было и будет. На самом деле все одинаково было и одинаково будет. Только то, что было, мы вспоминаем наяву, а то, что будет, - во сне».    Почему-то в последние годы меня постоянно тревожит мысль, что все, что случается, уже известно мне, как будто бы случается не в первый раз или просто является закономерным следствием Того, что это событие притянуло. Это то, остается во мне тем же самым. Легко предсказывать тогда, когда «яблоко от яблоньки недалеко падает», а ты уже немного пронаблюдал свою «яблоньку».
Возможно, главный миф книги заключен в странной английской сказке Л.Р. Стивенсона «Песнь о завтрашнем дне». В ней есть скрытый, внутренний смысл, с ней связано столько воспоминаний… Это не мои слова, а Успенского, но я чувствую также. Случайная знакомая Осокина, с которой он разговорился в Париже, не пытается понять, кто или что был в этой сказке Человек в Плаще с Капюшоном: «мне кажется, это даже не нужно стараться понять. Такие вещи нужно просто чувствовать, как музыку».  Осокин, как и я, относится к другому типу людей. Ему нужно понять. «Ты живешь в каменном замке, и твои волосы похожи на золото. Но какая тебе от этого прибыль? Время жизни не длинно, жизнь людей не прочна, а ты живешь подобно всем людям, не думая о завтрашнем дне и не имеешь власти над часом». Дочь короля «глубоко задумалась», и ведьма рассмеялась: «ты не будешь жить больше подобно всем простым людям. Иди домой, мучайся и страдай, пока придет дар, который лишит тебя всего, что у тебя есть, и пока придет человек, который принесет тебе заботу». Я думаю, что дар – это знание о нашем истинном состоянии - состоянии сна и не способности делать, а человек в капюшоне, это Учитель, дающий освобождение от постоянных возвращений ценой принятия нашей жертвы -  собственной жизни, которая  есть только средство для освобождения. Но догадаться об этом еще не означает почувствовать это. «Эта мысль посетила тебя, и нет исцеления от нее. Хотя власть меньше, чем слабость, власть ты будешь иметь, и хотя эта мысль холоднее, чем зима, ты додумаешь ее до конца».
Иван Осокин обречен додумывать свою мысль до конца: «И что же такое, в сущности, вся жизнь, если я ничего не могу изменить? Заведенные часы? Но какой тогда смысл во всем этом? До какой степени непрочны в памяти наши впечатления. Они сохраняются только благодаря постоянному повторению».
Осокин часто думает: «Какой черт дергает его делать все эти глупости, разрушающие его жизнь. Но сделав их, ему вдруг делается смешно. Он чувствует себя очень далеко от всего этого. Он ощущает свое Я взрослого человека, и то, что происходит, происходит не с ним. Все его негодование совершенно проходит, теперь он холодно наблюдает со стороны». Что  это, акт самовоспоминания? Как все-таки жаль, что рядом со мной нет ни одного человека, которого бы по настоящему зацепила школа Успенского! Всего  двое из моих самых «глубоких» читателей захотели после моих рукописей почитать  Кастанеду, но еще ни один не попросил  Успенского. Мона? Заманчиво было бы дать ей некоторые мои записки, но я совершенно не представляю себе ее истинный уровень, ее теперешний набор Персон и даже не уверена, что под именем Мона не прячется  всего лишь полностью смоделированный ею образ, в который я поверила и на протяжении многих лет поддерживаю его в себе   своим воображением.
И снова вопрос, равно важный и острый как для Осокина, так и для меня: «Почему, зная все, что будет, я все-таки так поступал? Почему я не поступал иначе? Или я не мог делать иначе? И почему, если не мог, часто кажется, что все вполне зависит от меня?» Самое удивительное, что это раздумье применимо к любому человеку, хотя наполнение конкретными событиями может быть любым, и у каждого – свое. Я, например, имею склонность учить других жизни, не зная до конца всей ситуации другого человека, и эта моя черта всегда работает исключительно против меня. И если бы только это… Ничего во мне не изменилось со времен моих первых истерик в отношениях с первым мужем и первым моим партнером, а может быть, это началось даже раньше, со времен Вероники, а может быть, еще раньше? Когда, в каком возрасте и по каким причинам формируется тот стержень, на который  нанизаны все последующие проблемы нашей жизни? Как не только разглядеть этот стержень, но попытаться сломать его, а значит, завершить круг возвращений – «встретить час, над которым я имею власть»? Не это ли самый главный вопрос, который нам необходимо разрешить в своей жизни? И я абсолютно уверена, что проблема такого рода есть у всех, какими разными мы бы ни были. Каждый на чем-то «повторяется» и не в силах выйти из своего собственного  круга.
А теперь еще об одной черте  Осокина, которая  привычно кажется не свойственной мне. Я считаю себя склонной к дисциплине и подчинению необходимости. Такой я себя придумала, но такая ли я на самом деле? «Осокин чувствует в настроении дяди что-то из того скучно-серьезного мира, всегда враждебного ему и совершенно не похожего на фантастический мир поцелуев, мечтаний, восходов солнца над озером и одиноких поездок верхом по лесной дорожке. И он живо ощущает глубокую внутреннюю враждебность этих двух миров».  И еще: «Я хочу иметь право делать то, что я хочу, а не то, что кто-нибудь другой находит хорошим или нужным. Ничему я никогда не подчинялся и ничему не подчиняюсь». Я тоже чувствую враждебность несовместимых моих миров и состояний. Разве следуя общим правилам игры и опасаясь их открыто нарушить, я была умелой актрисой? Разве не вылезало из меня неуправляемая дурь в форме «странных высказываний», «выпендривания» и необъяснимой способности портить отношения там, где для этого нет ни причин, ни надобности? А может быть, так борются во мне мои вторые Я, которых я плохо знаю и недооцениваю?
 Сейчас я подумала, что проблема Осокина не в том, что его жизнь не удалась, а в том,  что он борется с нею, противится тому, что приходит к нему в настоящем, но жалеет об этом сразу же, как только оно становится прошлым. Это в точности моя проблема!   Осокин живет так, как ему хочется, но за это удовольствие всегда надо платить, чем-то жертвовать. Мы не можем изменить жизнь, но должны изменить отношение  ней. Осокин едва ли понимает, что событие, в какой-то момент жизни кажущееся нам  трагедией, совсем недавно не существовало, а со временем будет вытеснено чем-то другим и оттого забыто. Надо только немного потерпеть, принять его с миром. Поясню сказанное. Желание покончить с жизнью появилось у Осокина, когда его Зинаида вышла замуж за другого. Но разве большую часть своей жизни он не жил без нее, еще не зная, что она ему так нужна? А его реакция на нее при первой встрече: «В действительности все выходит очень обыкновенно. Зинаида кажется ему светской барышней, занятой собой и живущей искусственными интересами, которых он не понимает… Почему я чего-то ожидал от этой встречи? Мы люди совершенно разных путей». А вот его слова две недели спустя: «Первый раз она мне определенно не понравилась. Потом стала очень нравится, но в моем отношении к ней нет ничего личного. В то же время я знаю, что эта встреча не может иметь никакого продолжения». Но вот Зинаида влюбляется в него, а он, уже любя ее, не может ответить ей так, как она ожидает. Почему? Он  боится смешного положения: она – богатая невеста, у него ничего нет. Не важно, что для нее это - не проблема; если бы он прямо сказал ей, как есть, они нашли бы выход. Но Осокин не скажет. «Это знакомое состояние. И раньше в его жизни были случаи, когда из самолюбия он делал вид, что не замечает, как люди хотят ему помочь, идут ему навстречу… Это он отталкивал их, и сам сознавал это».  Что-то внутри меня подсказывает, что со мной были и происходят подобные случаи, хотя сейчас ни один пример не приходит в голову. Но я уверена, что это – и мой диагноз тоже. «Почему я не могу найти слов, когда говорю с ней? Вот если бы она сейчас была здесь, я смог бы ей все сказать!» Черта с два! Она придет, и все повторится, если не станет еще хуже! И это - уже точно про меня!!
Что самое трудное для Осокина? «Есть вещи и хуже. Например, мы не имеем права возражать, что бы нам ни говорили. Это – самое трудное. Представьте себе, что вам говорят что-нибудь очень несправедливое и обвиняют вас в том, чего совсем не было. И вы должны молчать». Как странно, читая книгу, я была убеждена, что мы с Осокиным чуть ли ни антиподы, но вчитываясь и припоминая, обнаруживаю только наше сходство. С родными я и минуту не могу терпеть несправедливости, с чужими подобное мне еще не приходилось испытывать, но вот я задумалась, представила себе – нет, не выдержу! И для меня эта ситуация не контролируема, чего нельзя сказать про мою Машу, между прочим!     Значит и меня, как Осокина, тоже бы исключили из юнкерского?
И снова о Зинаиде: «Я ничего не понимаю. Ведь я же люблю ее. Никогда в жизни я ничего подобного не испытывал. Я мог любить ее почтительно и преданно, без всякой надежды. И в то же время все делал не так, я говорю ей не то, что нужно говорить, не то, что думаю, что чувствую. Точно я связан и принужден действовать именно так, а не иначе. Когда я приехал в Москву, я бы обеими руками ухватился за эту службу, а теперь на меня нападает такая скука при одной только мысли о службе! Я сам своими руками все порчу, все понимаю и не могу сделать иначе. Я мучаюсь все время и не нахожу никакого выхода, а те выходы, которые были бы просты и естественны для других, для меня почему-то невозможны".  Применительно к другим ситуациям, сказанное вполне соответствует моей жизни.  Что же делать? Волшебник из книжки считает этот вопрос правильным. «Вы не узнаете, что делать до тех пор, пока не начнете об этом думать. Но вы не думаете - вот это и есть самое печальное в вашей судьбе. Вы живете, как живется. Но вы еще лучше других. Те совсем никогда не спросят себя, что им делать. Они знают. Вы по крайней мере знаете, что не знаете».
Ну вот и дочитана до конца эта удивительная книга, которую так трудно читать, но в каждой строчке которой есть  скрытый подтекст, о котором надо задуматься. Что мы знаем о самих себе? Ничего или очень мало. Мы живем в образах, которые выдумали про себя когда-то очень давно, и эти образы помогают нам не видеть в себе очевидного. Думаю, то все зависит от того, в какую ситуацию попадает человек. Чем она необычней и непривычней, тем проще увидеть в себе проявления, которые всегда были, но не замечались. Как ни крути, но несмотря на то, что в моей жизни почти все, что я начинала, доведено до какого-то результата (кроме замужеств), а у Осокина разрушалось все, что ему давалось, он не только не мой антипод, а чуть ли не двойник. Просто, чтобы наблюдать себя, надо делать усилия.
Что же советует Волшебник (Человек в капюшоне, подаривший заботу) в конце книги? «Почему ничего не выходит и почему я бессилен помочь вам? Я могу исполнить только то, что вы просите. Вы должны сами понять, что вам нужно, и этого попросить. Правильно пожелать, значит получить. Прежде чем надеяться изменить свою жизнь, нужно измениться самому. Научитесь быть недовольным собой. Вам не нравится то, что с вами случается, а на себя самого вы не умеете посмотреть и не хотите»
Почему эти вопросы абсолютно не затрагивают большинство окружающих меня людей? Почему, как черт от ладана, бежит от моих эзотерических тем Вероника, очень типично для нее выбирая из этой тематики только «практичное» – Бронзового Христа, у которого можно «попросить», экстрасенсов и натуропатов, у которых можно позаимствовать здоровья для своей семьи, для которой книга №3 показалась интересной только к концу, где был описан один из моих неудачных романов? Ответ прост – ее удовлетворяет ее жизнь, как она есть. Если человек убежден, что теперешний образец его является правильным, он не будет искать Работы. Если мы ничего не потеряли, зачем искать? Я даже не буду судить, хорошо это или плохо. Я предпочитаю свою судьбу.
Осокин приходит к такому же выводу. «Я должен что-то понять. Это – самое главное. Мы не понимаем, что нам нужно, не знаем, чего желать, и заняты всем, кроме поисков смысла жизни и стремления понять. Нужно думать. Нельзя иметь ни минуты покоя, пока не будет найден смысл во всем происходящем. Мы просто не чувствуем, какой ужас так  жить, до такой степени ничего не понимая».





ПИСЬМО 11                6-8.01.00

Ну вот, Тилопа, и двух лет не прошло, как, отреагировав на твое настойчивое рекламирование Ломовцева, я взяла его в руки и не только взяла, но и пропустила через себя. Посылаю тебе то, что давно ждала от тебя – результат нашего с Ломовцевым взаимодействия. Ты, я думаю, если бы посчитал нужным оставить у  себя следы его мыслей, просто законспектировал бы его, ни упустив ни слова. И хотя в книге много такого, что хочется переписать, я пойду по другому пути: напишу свое послание  «по мотивам  Ломовцева», то есть буду использовать  лишь те его цитаты, которые  во мне отозвались, да еще  проиллюстрирую их своими личными ассоциациями и комментариями. Заранее прошу прощения, если  что-то покажется тебе вызывающим или не соответствующим твоему впечатлению о нем.  (Кстати, я всегда ждала от тебя именно такого синтеза – не пересказа Учителя, а результата взаимодействия тебя с идеями Учителя).
Начну с того, что по первому впечатлению Валерий не показался мне Учителем, а только  умным интерпретатором известных идей, которые он сумел толково разложить в своей голове, интересно их домыслить и обобщить и достаточно внятно, хотя и несколько многословно, передать слушателям. Это нисколько не умаляет его достоинств, большую часть книги я прочитала с большим интересом, многое почерпнула для себя, кое-что постараюсь взять на вооружение. Он действительно во многом близок школе Успенского, но, в отличие от последнего, более богат языком, хотя, интересно описывая проблему, реже, чем Успенский, дает практический рецепт ее разрешения.  Если  Успенский мне предлагает  какие-то важные практические инструменты для применения по отношению к самой себе, то Ломовцев чем-то напоминает мне умного и уважаемого мною Шри Ауробиндо: его книги – блеск, но как их применить к себе, грешной, непонятно.   Впрочем, я уже начинаю сравнивать, вместо того, чтобы сначала опустошить свой ум, подготовив его к пассивному восприятию нового. «Пассивность восприятия – это есть то, что называют вниманием. Наше сознание, не имеющее внимания, постоянно содержит в себе предположения о предмете, вместо реальности этого предмета ». Полностью согласна с Ломовцевым, который бы не похвалил меня за эти сравнения.
Открываю книгу и иду по тексту. «…Нам внутренне не хочется  углубляться в те проблемы, которые нас окружают, мы уходим от них с помощью различных рецептов. Мы боимся открытого поля восприятия жизни». Я  убегаю от жизни всеми способами, она страшит меня тем, что постоянно разрушает мою внутреннюю противоречивую структуру, меня страшат новые контакты и перемены, и я боюсь выйти из того состояния, в котором нахожусь. «Когда сознание имеет возможность быть зеркальным, оно может вместить в себя весь мир. В таком сознании все проблемы решаются, потому что входят туда способом отражения все сразу,  целостно, чудесным образом теряя свою противоречивость». Я думаю, что зеркальности моего сознания больше всего мешает пристрастие спорить и опираться на прежний опыт или информацию. Как выяснилось, Ломовцев считает так же, он утверждает, что ум («слои между зеркалом и миром») необходим для развития микрокосма, но он не является целым, потому что между частями ума нет общего языка,  у каждой его части  – свое представление о мире, и они враждуют между собой. У меня в памяти сразу же всплывают гурджиевские положения о разрозненности наших центров и наших персон. Ломовцев добавляет к ним новые имена и проблемы – память о прошлом опыте и ожидание результата. «Мы не успеваем оттого, что постоянно роемся в памяти, ищем, как нам поступить в данной ситуации». И немного ниже: «Когда мы ждем плодов, мы никогда не можем делать реального настоящего». Вот две главные мои (почему только мои – всех!) проблемы: привязка старых ассоциаций к новой ситуации и ожидание задуманных результатов. Посвященные поступают не так: они открыты всякому происходящему и всегда реагируют на события настоящего адекватно, а не просто применяя  прошлый опыт. Жизнь дает нам именно то, что нам нужно, в этом я уже не раз убеждалась на собственном горьком опыте неприятия перемен; заранее ожидая плохого и имея в голове свое представление о хорошем, я, возможно, только удерживала  неприятную для меня ситуацию. Например, ситуацию отсутствия постоянной работы: вместо того, чтобы использовать неожиданно предоставленное  мне свободное время для массы других, накопившихся к этому времени дел, я цеплялась за то, что ушло, и торопила события.
«Форма закрывает от нас истинность. Сущность христианства для нынешнего общества умерла благодаря своей форме, умерла благодаря тому, что много людей, не уяснивших сути христианства, стали придавать неадекватную форму тому, чего они не знают по сути, чего не осознали». Браво! Еще один критикан православия! Правда, грубая  модернизация  древних форм не лучше! Привожу живой пример. Только что сдавший свои президентские дела Ельцин вместе со всей своей семьей – дочерьми, зятьями и внуками, приехал в Вифлеем на встречу Рождества-2000.  Ельцин и Святая Земля – довольно дурацкое для слуха сочетание! Бывший секретарь горкома на заутрене в храме! Или  еще круче: пятеро  православных Патриархов  у входа в пещеру, где родился Христос, идущие в сопровождении своих шкафоподобных «секьюрити»! Либо ты веришь Богу и тогда находишься под его защитой, тем более, в обществе такого немыслимого количества святейших, либо не веришь и потому опасаешься киллеров. В последнем случае, идти в священники вообще  едва ли имеет смысл! А как дико выглядит кинокамера телевизионщика, зависшая  аккурат над причастной чашей? А сам телеоператор в мирском пиджаке среди группы священников в праздничном облачении в Святая Святых алтаря, куда по определению не входят мирские!?   
«Каждому времени соответствуют свои пространственные и силовые токи, ритуалы очень связаны с ними, с положением Земли, с положением Галактики. Каждый момент требует своей формы». Мысли явно знакомые, Ломовцев  излагает мысли восточной школы астрологии  (прецессия, меняющая эпохи и, соответственно, мировоззрение). «Эволюция движется сменой форм, она меняет формы, потому что сущность уже совершенна и по определению неизменна. Нужна соизмеримость – осознание необходимости гармоничной смены форм». Он понимает эволюцию как смену форм!? Для Гурджиева  это не есть эволюция. Идея  о неизменности сущности так же не гурджиевская: Ломовцев под словом сущность, видимо, имеет в виду духовную монаду, а Гурджиев  - нечто от нашей индивидуальности, он признает возможность и необходимость  развития сущности.
«С помощью любого конкретного действия человек никуда не выйдет в духовном смысле. Он может пережить его как опыт. А человеку очень важно пережить все опыты. Пока он их не переживет, он всегда будет считать, что ему чего-то не достает». Интересно. Совпадает с моей идеей:  «назначение  жизни – накапливание впечатлений». Правильный подход к жизни, к учениям, к себе – это непредвзятый подход. Без пассивного созерцания человек никогда не вместит в себя окружающий мир или ту проблему, к которой он подходит. Ну вот, я подошла к тому, что больше всего понравилось мне в беседах Ломовцева – к его определению медитации.





ПИСЬМО 12                20.01.00


Пока падают снежинки


Айкопа, «пребывая в состоянии рождения» так отвечает на письмо Тилопы.
 Мне не кажется, что в этот день я (именно я, возможно, у других это иначе) «подвешена ближе к небу», и что «день - сам по себе праздник». Мне не нравится этот «многозначительный, не умирающий ритуал», где  я совсем не чувствую себя на нем  королевой.  Меньше всего мое состояние соответствует твоим стихам - очень замечательным, между прочим, стихам из очень поэтичного поздравления, - но они не виноваты в том, что  таким образом, как
                «Я пребываю в совершенстве,
                Исчезла скука бытия,
                Отпали лишние движенья,
                И явным стало мое Я »,  –
                я себя в этот день не чувствую. Все как раз наоборот. Я чувствую себя рыбой, которую зачем-то вынули из воды и положили на цветущую поляну в надежде порадовать ее красотой цветов, но рыба в них не разбирается, ей страшно, неуютно без ее родной стихии, и у нее не только «не отпали лишние движенья», но добавились  новые судорожные трепыханья!
   Гости и визиты в гости – занятие для меня редкое, трудное и непривычное, я – не в своей тарелке и, хоть убей, не верю в искренность произносимых в мой адрес слов моих гостей. Во-первых, потому, что саму себя я вижу в другом свете, во-вторых,  потому, что их – моих гостей -  так обязывает  говорить повод для встречи, принятый ритуал, их доброе сердце и их положение гостя, которого кормят. От этого все сказанное совершенно обесценивается и кажется игрой, в которой мне следует подыгрывать им, чтобы не обидеть и не создавать проблем. Спрашивается – зачем тогда было нужно всех приглашать? Вопрос интересный.
Довольно часто я и так пренебрегала принятыми ритуалами, отсюда – все большее отвыкание от людей, нелюдимость, которая внешне (как странно!) выглядит, как уверенность в себе и лихорадочная говорливость. Замечаю, что на людях я много говорю о себе и этим привлекаю лишнее внимание к своей, недовольной собой персоне, вместо того, чтобы слушать других. Я, как Осокин,  всегда хочу делать одно, а чтобы получилось другое. И осознание этого неправильно направляемого мной  потока моей жизни не радует, как не радует и собственное неумение бороться с этим потоком.  Но я отвлеклась – я собираю гостей, чтобы не углублять процесс своей нелюдимости. Похоже, мне очень страшно отбиться от стада – вдруг потом не примут назад? Но в стаде мне тоже быть неуютно.  Я улыбаюсь друзьям, которые мне действительно дороги, но мое тело в это время мечтает о тихом вечере наедине с компьютером или грустит о пропущенной серии любимого сериала, который хорош только тем, что не создает у меня никаких ассоциаций с реальной жизнью: он не о моих проблемах, не о моей стране и не о моих «двойниках», – тем и замечателен!
 Я всю жизнь не любила именно праздников, словно заранее боялась разочарований. Типичное и самое больное разочарование мое юности – «все танцевали, а меня опять никто не пригласил…».  Думаю, что этот страх  настолько въелся в мое подсознание, что отравил все остальное. Когда эта моя проблема  еще была актуальной, я все равно продолжала  ждать праздников, надеясь на счастье; теперь у меня  совсем другие проблемы и желания, а страх разочарования  идет впереди меня даже в совсем иной ситуации. Самыми счастливыми для меня всегда были насыщенные трудовые будни – подготовка к экзаменам, рабочие запарки, трудовые поездки куда-либо, турпоходы. Даже сейчас «лишние движенья» у меня отпадают скорее в будни, чем в праздники и,  тем более, чем в мой собственный день рожденья, когда мое подсознание почему-то  отмечает не пришедших и поздравивших, а то, сколько прежде мне близких людей в этот день обо мне не вспомнили, о том, сколько всего ушло безвозвратно, насколько по большому счету я уже никому не нужна, что вполне справедливо и правильно. Несмотря на все, спустя день после дня рождения я вспоминаю о нем с удовольствием и благодарностью и почему-то уже начинаю думать, что сказанные мне добрые слова были искренними, а не только являются доказательством безупречности воспитания.
Можно жить, когда знаешь, что в тебе живет несколько разных персон, по очереди сменяющих друг друга. Но как ужиться в теле, где две, а порой и три разные персоны мыслят и чувствуют одновременно?  Как же это невыносимо трудно! Не случайно и другим людям трудно со мной, за что я их не осуждаю, но от этого не могу не расстраиваться, потому что уже научилась ловить ситуацию не через то, что мне говорят, а через… кто его знает, через что!
  «Сама ты состоишь из подарков, и любой встречный получает их за просто так», пишешь ты, Тилопа. Я так и не поняла, что ты под этим имеешь ввиду. Может быть, мечту об идеале, которого нет, но который ты пыжишься создать своим воображением то ли по доброте душевной, то ли потому, что Велят?
В любом случае, спасибо тебе за твои старания, которые (цитирую тебя!)  как «снежинки, которые красивы и не понятны; они  быстро тают, но пока они падают – праздник продолжается»…

    



ПИСЬМО 13                23.01.00

С некоторым перерывом  продолжаю  свои размышления «по мотивам Ломовцева». Только что закончила второе чтение его книги – ну что поделать, только так материал входит в меня полностью, порой  диаметрально изменяя мое первое впечатление об авторе! Какие итоги? Точек соприкосновения – много, особых возражений нет. Сильно напоминает всех других его интеллектуальных соратников конца семидесятых – все же все мы выросли на одних и тех же книгах и лекциях, и только  разная степень уверенности в себе привела каждого в свою нишу. Это я не в порядке критики. То, что он хороший и умный интерпретатор духовной истины это не только не минус, но большая находка: благодаря Валерию я не только упорядочила в голове ранее известное, но и воспарила духом, побывав в его хорошем обществе, кроме того, нашла для себя много полезного и получила в дар новые точки видения знакомых проблем.      
                24.01.00
В редкие минуты нашего суетного бытия меня посещают странные мысли. Я начинаю смотреть на все происходящее так, как будто бы нахожусь не в жизни, а где-то в стороне от нее и становлюсь Свидетелем. Этот термин употребляет Ломовцев, имея в виду, видимо, нашу духовную монаду, тождественную Творцу или (по терминологии Успенского) – Хозяина, наше истинное Я. Итак, мой Свидетель, несмотря на погруженность тела в состояние спешки или, наоборот, в бездействие из-за вынужденного ожидания чего-либо, вдруг приходит к пониманию, что спешить и торопить события нет смысла, потому что, чем бы ни была заполнена в данный момент моя жизнь, она всегда, словно поезд по рельсам, идет своей, установленной скоростью и по своему расписанию.  В нас последовательно входят определенные впечатления подобно видам из окна несущегося по проложенной колее поезда. Пассажирам пролетающие мимо пейзажи кажутся неравноценными: одни – скучными или устрашающими, другие – наполненными смыслом и захватывающими. Пассажир в скуке пропускает одни картины и жадно выискивает взглядом другие, но все они, по большому счету равноценны, все лежат вдоль пути, по которому идет наш поезд, и значит равно нужны нам. Количество информации, имеющейся в мире, всегда неизмеримо  больше наших возможностей ее вместить в себя. (Эта мысль почему-то всегда посещает меня в книжных магазинах, где большинство книг – желанны мне, но не все доступны – и по цене, и по наличию свободного времени для их вдумчивого прочтения). А если это так, то надо сполна принять в себя хотя бы те «пейзажи», которые лежат у выпавшей нам колеи, не упустить то, что в них заключено, ибо оно предназначено конкретно для нас, не важно, малое оно или большое. Наша жизнь – это прежде всего интервал отведенного нам времени для обучения, а отнюдь не количество событий, которые мы решили считать значимыми и гоняемся за ними, в надежде схватить за хвост жар-птицу. Опыт показывает, что, рьяно гоняясь за этой птицей, мы только теряем шанс ее поймать, более того, за это время упускаем из виду те реальные дары, которые поджидали нас на нашем пути, а мы их, не заметив, не приняли.
Ломовцев, используя несколько другие примеры и описания, изложил примерно ту же странную идею, что не раз посещала меня. Это состояние, когда человек все свое внимание отдает «близ расположенной проблеме », когда он «полностью вливается в каждое действие», находясь только в настоящем, не беспокоясь ни о прошлом, ни о будущем, он называет медитацией. Мне очень понравился этот подход. Я всегда с опаской относилась к употреблению этого термина всуе, ну, например, в таком варианте: «... сижу я под деревом и  медитирую, и  вдруг вижу кота, идущего по дороге...»  Дословно эту фразу я услышала из уст одной моей «йогнутой» приятельницы времен занятий в группе Маланичева. Ломовцев очень доступно, несуетно и верно по духу дал представление о медитации, как о состоянии бытия, которое всем нам показано.  Для меня  он смог наполнить конкретным содержанием фразу Раджниша «здесь и сейчас», которая прежде проходила у меня на формирующем мышлении, минуя эмоциональный центр. Не отдаваясь целиком настоящему, не принимая вызовы жизни целостно, непредвзято и без протеста, мы упускаем свой шанс.  Мы то пытаемся влить новое вино в старые мехи, то недальновидно считаем пришедшее не стоящим нашего внимания и или спихиваем проблему на другого, или откладываем ее назавтра, а иногда и вообще не видим в пришедшем проблемы. «Действие в потоке возникает лишь тогда, когда мы следуем сущностной линии, которая может проходить и через большое, и через малое. Неважное дело должно делаться в отпущенное время, как самое важное. Оно важно тем, что перед нами». Как пишет Ломовцев, мы почему-то считаем, «что писать диссертацию важнее, чем косить траву» и отбрасываем выпавшую нам на данный момент жизни задачу -  взять в руки косу, ради ложного чувства долга - «я должен дописать главу», а в результате у нас почему-то не клеится работа, и намеченная глава остается недописанной. Не удивительно, мы самовольно перенесли ее время на чужое – на время, предназначенное для косьбы! У нас же есть иерархический план того, что косить траву не так важно, как писать диссертацию. Этот пример  Ломовцева, несколько углубленный и дополненный мной, я использую как иллюстрацию неправильного реагирования на жизнь; каждый из нас может вспомнить массу собственных примеров на эту тему.
Еще одна наша типичная проблема и препятствие на пути - обращение к памяти прошлых ошибок и страданий.. Проблемы, нерешенные своевременно, к которым мы отнеслись,  как к дурному пейзажу из окна поезда, мы загоняем в память, и они живут там, мучая нас угрызениями совести и сожалениями о наших неверных действиях или отсутствии действий. Воспоминания отнимают у нас энергию, которая отведена нам «на сегодня», а мы используем ее «на вчера или на завтра» - планируем возможные будущие беды, но создаем причину для бед в настоящем. В результате к.п.д.  нашей жизни непозволительно низок, мы, выработав свой физический ресурс, не успеваем реализовать свою духовную программу и, наверное, тянем с собой  в форме кармы все нереализованное  на следующую жизнь, которая станет хуже, чем эта. В худшем случае  эта новая жизнь подарит нам изначальные проблемы, решение которых будет мало зависеть от нас - врожденные пороки тела, рождение в неблагополучной семье и т.п.
Что советует Ломовцев?  Приучить себя жить в состоянии медитации, то есть целостно раскрываться настоящему, отбросив прошлое и не беспокоясь о будущем. При этом - вот это самое забавное! -  старые проблемы  начнут встречать нас в настоящем, слегка видоизменяясь, и мы получим шанс  здесь и сейчас исправить то, что казалось нам упущенным. Они – проблемы - так и будут возвращаться к нам, пока мы не выучим свой урок. Вот она - гурджиевская теория возвращения, поданная Ломовцевым на менее фантастическом плане и в масштабах текущей жизни.  Ломовцев во многом созвучен Гурджиеву, но его язык более приближен к мышлению обычного человека. Гурджиев своей терминологией заостряет ситуацию, делает ее более фантастичной, болезненной, непримиримой - и потому он действеннее. В отличие от Ломовцева, Успенский не признает эволюцию как механическую смену форм. Там, где нет сознательного подхода, считает Гурджиев, в принципе нет никакой эволюции, есть только потребление одних форм жизни другими, а мы - человечество, в том виде, в каком есть, не более чем навоз, удобряющий другой навоз, хотя и имеем возможность прорасти - эволюционировать. Ломовцев эту мысль не высвечивает, а  зря. Правда, этим он становится нам более приятным - некий аналог умного и красноречивого Ауробиндо, но зато меньше стимулирует нас к пробуждению, к Работе, чем Успенский, который сумел доказать мне, что я - в тюрьме, и что из этой тюрьмы возможен побег. После Успенского, уже поняв многое и нужное, Ломовцева читать приятно - он заполняет отдельные пробелы понимания, дополняет Успенского убедительными примерами.
Итак, медитация - это целостное, сиюмоментное и адекватное восприятие жизни во всех ее проявлениях. «Медитация – это то состояние, когда все части нашего существа согласились пребывать в единении. Это смирение, которое не протестует против жизни, потому что протестовать против факта, каким бы он ни был, абсурдно,  он уже есть. Свойство медитации в том, что человек не предполагает, как ему действовать, в нем умирают проблемы выбора. Человек находится в действии, он сознает, что он, его пространственно-временной план, по сути дела функция, за которой стоит Свидетель, а человек является инструментом проявления его».
 Еще один новый термин, который использует Ломовцев - это «ось соизмеримости». У меня возникла ассоциация  с выражением «мера насущности», которое иногда употреблял Маланичев. Например, рассказывая нам о правильной диете, он считал, что  важно не столько перечислять чистые и нечистые  продукты, сколько  анализировать их с точки зрения меры насущности. Для хорошего, напряженно потрудившегося во благо других человека и кусок сырого мяса будет «чистым продуктом», для лодыря и эгоиста, даже гречка и мед - грязны: он не заработал их своим трудом! Именно такой подход к вопросу о питании мне больше всего симпатичен: Ломовцев об этом не пишет, но употребляет выражение «ось соизмеримости», находясь на которой человек действует правильно, чтобы он ни делал. «Противоборствующие желания тратят нашу энергию, потому что мы не осознаем своего места в жизни. Мы не встали на ось соизмеримости, находясь на которой мы делаем всякое дело без противоречия и без трения». Ломовцев приводит такой пример: когда нам нужно защищать свою жизнь, мы подходим к происходящему непредвзято, мы не анализируем, из какого источника пришла помощь и не строим планов на будущее, - мы действуем, и, как правило, находим наилучший выход из возможных. Также: «для человека, занимающегося математической проблемой и осознающего важность своего занятия нет проблемы, какую выбрать книгу. Он берет нужную, он работает. Только от безделья возникают проблемы, именно безделье не позволяет нам выбрать между тем и другим». Мысль интересная.
  Соизмеримость - это доверие к жизни, понимание того, что она дает то, что нам нужно, в нужное время и соизмеримо с нашими возможностями это принять. В моей жизни соизмеримость наиболее ярко проявляется в плане получения  и потерь материальных благ. Я давно подметила, что стоит мне какое-то время  остаться без средств (с моей точки зрения заслуженных), как они приходят ко мне из совсем другого источника, причем в количестве не большем, но и не меньшем потерянного. Недоплатили зарплату -  появились заказчики на гороскоп. Потеряла кошелек - пришел человек с подарком. Подарили без повода  - жди  кражи или поломки техники с оплатой ремонта.  За примером далеко ходить не надо. Регина П.  - мой ангел-хранитель № 2, вдумчиво изучающая в настоящий  момент мой автобиографический шеститомник, по непонятной для нас обеих причине вдруг решила подарить мне позолоченное кольцо удивительной красоты с ... маленьким  изумрудом. Подарок был явно несоизмерим, но почему-то был воспринят мной мистически - как непонятный мне кармический знак.   Регина - очень симпатичный мне человек - похоже, была связана со мною какими-то заморочками по прошлой жизни. Кольцо было подарено Маше, а не мне, но Маше, с ее редким 15-ым номером пальца, оно оказалось велико, а на мою руку наделось, как родное! Кстати, с тех самых пор, как я его надела, ссоры в нашей семье поутихли, а мой Чертик, живущий и безобразничающий внутри меня, заметно поутих. Не скрою, принимая этот странный дар, в моей голове  сразу же мелькнула  мысль - скоро придется чего-то терять. Причем, если это действительно изумруд,  - потеря будет мощной.
Судя по всему, Регина не пошутила,  не надо к ювелиру ходить, чтобы догадаться - камень натуральный! Вчера у нас сломался холодильник Минск, купленный всего шесть лет тому назад - одна из самых надежных моделей! Мастер взял за ремонт регулятора 300 рублей, и я сразу успокоилась: жертва принята и дар оплачен.  Жалею ли я, что взяла кольцо? Нет. Оно мне очень понравилось. Значит, так было нужно и мне, и Регине и холодильнику. Каким бы вульгарным и примитивным ни казался читателю этот мой пример, но почему-то мне кажется, что в данной ситуации я инстинктивно вплыла на ось соизмеримости,  хотя обычной логикой произошедшее объяснить трудно. Почему я так решила - не знаю, но теперь остается принять этот вызов жизни целостно и ... с юмором.
Итак, Ломовцев считает, что когда мы действуем, находясь в состоянии медитации и соизмеримо с приходящим, мы сжигаем свое прошлое, очищаем сознание и постигаем три вещи: 1) свое устройство, 2) устройство мира и 3) соизмерение внутреннего с внешним.  Ломовцев употребляет еще один близкий мне термин - Эгрегор.  Он соотносит его с понятием «общественное мнение», описывая его, как искусственное образование, неживое, но питающееся энергией живых людей, имеющее свое самостоятельное существование. Он глупее каждого отдельного индивидуума, но сильнее всех нас вместе взятых. Оно заставляет нас реагировать на жизнь по Эго-программе, стандартным, но не самым безопасным для нас способом: на всякий случай заранее вооружаться, защищать свою значимость, протестовать против перемен. Такой протест и такое обособление от других всегда нас разрушает. По мнению Ломовцева, эволюция состоит в отбрасывании старых форм, что дает возможность войти новому - развитию. Чем  легче мы позволяем всему внешнему меняться, проходить и изменять нас, тем меньше оно нас разрушает, тем правильнее наши взаимоотношения с миром. «Все проблемы следуют только из проблемы взаимоотношения». Роскошная мысль!
Какой совет дает Ломовцев напоследок? «Берегите себя! Не разрушайте себя, позвольте выработать свою программу, пройти все опыты. Разрушать себя небрежностью, несоизмеримостью – значит препятствовать реализации своей сущности. Жизнь – это сплошная опасность, но еще большая опасность – страх перед опасностями, потому что такой страх отнимает душу и убивает смысл жизни. Все опасности перестают быть таковыми, как только вы научитесь быть в Потоке. Надо беречь себя от бездуховности, а уж духовность обережет вас ото всех мыслимых и немыслимых опасностей».

ПИСЬМО 14                4.02.00

На работе затишье. Наша сладкая парочка в командировке в Москве, а сразу после Нового года они посетили Данию, истратив на поездку немыслимое количество наших «баксов», не считая выписанной самим себе рублевой премии. Причем, отправились без переводчика, не зная толком английского. Всем нам было дано указание учить язык. Можно подумать, что тем, кто знает язык, светит поездка за рубеж за счет фирмы! Стоп. Не стоит напрасно разъярять себя тем, что от меня никак не зависит и мне не принадлежит. Бог им судья. Живой работы для монтажно-наладочного участка, к коему я себя отношу, в начале года нет, зарплаты тоже нет. Сижу, высасываю из пальца планы работ на текущий квартал и чувствую себя ненужной и никчемной. Я так и не научилась грамотно переносить интервалы собственного существования, не заполненного каким-то делом. Ну хотя бы  эзотерикой. Для последней сейчас нет внешнего стимула. Пока я чем-то загружена на работе – я спокойна, как только мне почудится, что все вокруг работают, а я – как лишняя гайка в крутящемся механизме, начинаю нервничать и тосковать.  Дело не в моем «трудоголизме», а в том, что на повестку дня встала проблема утраты смысла существования.
Благодаря стараниям Успенского и иже с ним, слишком многое в жизни стало восприниматься мною как игра, то есть как заполнение ее какой-либо ничего по сути не меняющей деятельностью мышц или ума. И в то же время, пока эти мышцы и ум крутятся, понукаемые извне жесткой необходимостью, то есть, пока есть цель, и моя исполнительность пытается ее осуществить, я относительно спокойна. Как сказал бы Гурджиев, я отождествлена со своей занятостью, а значит, могу продолжать Спать в его, а не в обычном смысле этого слова. Чем больше я работаю в привычном понимании этого термина, тем меньше Работаю и больше Сплю в гурджиевском, потому что, отождествляясь со своей мнимой нужностью - верой в то, что без моей персоны все развалится, или что «я живу ради ребенка», я превращаюсь в Машину, механически  производящую известные операции, обусловленные условиями Внешней Игры.  Опыт показывает, что без любого из нас и в любом земном деле мир прекрасно обходится. Больше того, освобождая кому-то свое место, мы не только взваливаем на другого круг своих обязанностей, но и даем ему возможность развиваться, осваивать новое умение, а значит, и увеличивать чувство собственной важности и нужности. В результате мы дарим другому сладость Сна, в котором всем нам так приятно находиться.
Пока я трудилась в каком-нибудь месте, я вкладывала в свое дело много ненужных усилий и наивно считала себя очень полезной и даже незаменимой. Потом меня в очередной раз «уходили», и что же? Дело не замирало, на моем месте оказывались другие и, независимо от того, что я думала об их работе, они справлялись, причем с большинством моих «сменщиков» для начальства проблем было меньше, чем со мной. Возьмем  Windows, который я в одиночку, без всяких курсов и учителей в возрасте сорока семи лет штурмовала, словно не поднятую целину, и, в конце концов, подошла к тому, что могла с  помощью компьютера что-то самостоятельно делать.  Во всем этом, как казалось мне самой, было нечто героическое - слишком долго, трудно, подчас дикими, окольными путями, я открывала для себя это программное обеспечение. И что же? Совсем недавно я наблюдала, как мой коллега, 33-х летний Виктор Павлюковский, никогда прежде на компьютере не работавший, посещая по вечерам 2-х месячные курсы по ПК,  сел и написал довольно сложную, полезную для нашей конторы программу на Excel; он же, худо бедно, но уже печатает письма на Word, причем этот процесс идет у него без мук, куда легче и лучше, чем шел у меня. Еще одна кармическая встреча с «Андрюшей Апполонским», некогда молодым специалистом, пришедшим работать в наш ОКБ «Карат»! Он тогда в первый же день своего появления «уел» меня своей самоуверенностью, что достигнет нашего уровня в работе и превзойдет его очень скоро. И он это мне убедительно доказал, благодаря чему, я не только простила ему его зазнайство, но до сих пор ценю его светлую голову. Нечто похожее с Лешей Пелипенко, ровесником моей Маши, у которого я – инженер по ЭВМ - постоянно консультируюсь в компьютерных вопросах.  Конечно, все дело в молодости и в специальной подготовке, которой у меня нет, поскольку я училась в  годы, когда этой техники еще не было. Но дело еще и в моем тугодумстве в сравнение с мужскими мозгами, которые я так часто высмеиваю, ориентируясь на отдельных  представителей этого пола. Но дело даже и не в этом. Для того, чтобы не чувствовать себя идиотом, чтобы чему-то научиться, надо иметь поле применения своих сил, задачу, которую перед тобой поставили, необходимость. Сейчас я страдаю не только от того, что плохо и медленно соображаю, а и от того, что мне немногое  поручают; все, что я делаю – как правило, по собственной инициативе, не всегда удачной. Здесь все хотят хорошо зарабатывать и своей работой не делятся. Так вот, когда меня, как котенка в воду, кидали в какую-то незнакомую мне работу, я, сперва набарахтавшись и испугавшись до омерзения, в итоге каким-то образом выплывала сама, осиливала новое ремесло и даже по прошествии какого-то времени начинала удивляться, почему в начале все было так трудно, если теперь  все – совсем просто и понятно! Но чтобы к этому придти, меня нужно было поставить в экстремальные условия и освободить для меня место, занимаемое кем-то другим.  Например, я панически боюсь заговорить по-английски, но когда меня, взяв на испуг, попросили объясниться с датчанином по телефону, мы друг друга поняли, а мне – понравилось!! И как я ни боюсь представить себя в Дании на переговорах с партнерами, но что-то заставляет меня думать, что там я была бы не менее полезной, чем Ютенина, совершенно не владеющая языком, и даже чем те, кто по их мнению, им владеет, но я, слыша их почти русскую речь, удивляюсь, что и это – годится!
Периоды, когда мне приходилось скулить от страха и барахтаться, чтобы выплыть, может быть, и были той самой Работой, производимой сознательно, а не механически, как обучение велосипедной езде, когда в первое время ум контролирует каждое наше движение руля, а потом это идет уже на полном автомате. С точки зрения высших сил именно эти стрессы от перемен для нас наиболее благодатны, они пробуждают нас на какое-то время. Потом мы уже успокаиваемся на убеждении, что мы - профессионалы, снижается острота нашего восприятия, и мы засыпаем. Человек спит в знакомой ему работе до поры, пока судьба не лишит его привычного поприща. Большинству людей удалось так проспать всю свою жизнь до пенсии, потихонечку цементируя свою карьеру в родном коллективе. Но эти люди – наиболее уязвимы. Примером тому приходивший сюда недавно друг Литвинова, бывший начальник и умница, но к пенсии оказавшийся  без работы. Даже имея протекцию друга – предоставленное лично ему место зама генерального директора по общим вопросам, он не решился его занять – понял, что не сможет освоить новую роль в эти годы. Слишком крепким был его сон долгие годы. Таких людей множество –  неглупых и порядочных мужчин, прежних начальников, не устоявших в передряге перестройки  и оставшихся без работы к 50-и годам, упавших вниз и уже не способных подняться. Те же, кого жизнь давно натренировала  работать на разных начальников-дураков, не допуская до ранга «подписывателя бумаг», как ни странно, оказались в наше время более живучи. Они еще как-то вытягивают себя за волосы из болота.
Еще одна форма счастливого сна – благополучная семейная жизнь. Женщина, сумевшая удачно прилепиться к хорошему мужу или вылепить его в свое время до хорошего, тоже спит. Чем больше она жужжит на ниве своих домашних забот, «живя ради мужа и детей», тем крепче засыпает. Во-первых, рано или поздно ее дети вырастают, и тогда она становится тормозом их развития. Они нужны ей для заполнения пустоты, а она им - нет, потому что с ней они задерживаются в приобретении нужного опыта ошибок, находясь под ее опекой. Примером того – я сама, до 49-и лет испытывающая неуверенность в ведении домашнего хозяйства – исключительно благодаря жертвам мамочки, посвятившей себя мне, меня не спрашивая. Во-вторых, такая счастливая домохозяйка наиболее уязвима перед потерей. Лишившись кормильца, (а мужики к старости имеют привычку выкидывать глупости, уходя к молодым или внезапно умирая),  она близка к самоубийству. Ни профессии, ни места привычного приложения сил у нее нет. Ее единственный исход – стать содержанкой детей, которым «она отдала все», давать им ненужные советы, не умея дать нужных, или наделять своим неадекватным времени опытом внуков. Самые сильные личности вырастают в условиях ранней самостоятельности. Правда, им, как минимум до 18 лет, нужно ощущение, что их любят и понимают их мамы и папы, что не всем выпадает. Чем тепличнее и стабильнее жизнь, тем крепче сон, и тем больше уязвимость перед возможной потерей стабильности.
Опять я начала с одного, а меня занесло в другие темы. Попробую вернуться к нашим баранам. Моя нынешняя проблема – все более обостряющееся ощущение бессмысленности жизни, как конкретно моей, так жизни всех вообще, если только не рассматривать жизнь лишь как средство обучения высшим истинам. С одной стороны, правы те, кто советуют мне заняться телом, внешностью, манерами, соблюдением ритуалов общения. Это – путь к жизненному успеху и, наверняка - средство поднятия тонуса жизни. С другой стороны, а зачем все это? Я заведомо знаю, что это – всего лишь игра, довольно интересная игра, игра длиной в жизнь, даже в целые поколения наших жизней. На нее тратится много сил, денег, времени. Это время пожирает у нас время, которое можно потратить на философию, на самопознание, на чтение книг, на контакт с природой. Пока наши дети не выросли, мы обязаны отдавать себя этой игре, а потом?  Давай тем, кто просит, кто нуждается в тебе, но и не более. Ну, какая разница, любят мои манеры мои «друзья» или нет, если я не успела завести себе друзей с юности, а сейчас это уже сложно и … не хочется. Какая разница, буду ли я выглядеть в обществе обольстительной и моложавой, если вокруг меня нет того, ради кого мне охота выпендриваться, кого я хотела бы иметь в качестве члена семьи в доме? В качестве любовника? И негде, и не с кем и... без любви не тянет. Какая разница, что будут думать обо мне и моих манерах окружающие (хотя именно это меня все еще мучает и волнует!), если многих из своего окружения я или не уважаю (ужас, как стыдно), или не разделяю их удовольствий и радостей, а еще чаще – не вижу, что они сами, следующие этой линии,  реально счастливы в своей жизни.
Многие из моих читателей удивляются: «Где ты берешь время на эту писанину?» Да вот взамен этой игры, в которой я участвую чуть меньше, чем они. И хотя весь мой пар уходит на свисток – умные теории не помогают мне иметь успех в жизни и даже ощущать себя счастливой –я имею хотя бы отдушину, которой нет у них. От меня хотя бы останутся эти рукописи, не считая конечно, Маши, с которой мне просто повезло. Я никогда специально не занималась ее воспитанием, не «жила ради нее», но она мне подражает, а во многом меня преуспела, чему я несказанно рада.
Впрочем, на ум приходит грустное подозрение, что и это мое творчество, это  философствование – тоже игра, с которой я отождествилась. Она точно такая же, как и «жизнь ради детей» или «ради любимого дела», тоже заполняет пустоту и бессмысленность существования, но делает это более тонко и изощренно. Сладкий упоительный сон,  замутняющий наше сознание.

ПИСЬМО 15                7.02.00

Маша вовсю пишет свою книгу – второй том «Незнакомцев». Я немного редактирую ее, но сюжет и диалоги  исключительно ее, у нас совсем разные стили. Заметила, что мои герои, если бы и заговорили, то только моим языком; Маша как истинный художник, фотографирует речь, каждый из ее героев (прототипы ее друзей) говорит на своем языке и с характерной для него интонацией. Я уже настолько всех их слышу и знаю, как будто бы я, а не Маша с ними постоянно общаюсь, более того, плохо различаю, где ее вымысел, а где события реальные. Но даже через вымысел я вижу ее внутренний мир, ее отношение происходящему. Это не только здорово с точки зрения развития у нее вкуса к литературе, но и полезно для меня: я познаю свою дочь, не залезая ей в душу.  Пересказ своего мироощущения через создание прототипов реальных людей и рассказ о самом себе в третьем лице как нельзя лучше позволяет раскрепоститься и быть правдивым.  Именно это я предлагаю (пока все еще безуспешно!) сделать Олегу. Регина мои труды, кажется, конспектирует – это второй после Клавы мой читатель, кому книга кажется, пригодилась. Но вот об ответной исповеди, хотя бы краткой, вопрос пока не стоит. Удивительно, но я почти ничего не знаю о самой Регине!
Давно не писала о политике. Путин исполняет обязанности Президента. Он всем нравится, и все постоянно называют его «черным ящиком», уверяют, что не знают, что он есть такое. Интересное явление. Ведь он открыто и искренне отвечает на все вопросы, которые ему задают, от прессы не скрывается, от своих коллег – тоже, и все-таки оставляет у всех ощущение загадки. Он по знаку Весы, а этот знак, такой открытый, обаятельный и гармоничный внешне, внутренне, действительно – себе на уме, они многое не договаривают, не любя торопить события. Пример – моя Маша, которая даже Оле, лучшей своей подруге, пока не спешит рассказывать о содержании ее книги, где Оля – одна из главных героинь! Я бы уже давно не утерпела выболтать все Веронике!  Опять отвлеклась. Путин. Больше всего его «загадку» мне объясняет факт, что Путин, как офицер ФСБ, прекрасно владеет дзюдо и имеет «черный пояс» в этом виде искусства. Черный пояс – признак уровня Учителя,  и  в каком бы контексте это его умение не приобреталось, но оно не может не откладывать определенный  отпечаток на его личность. Черный пояс дают не только за определенное состояние тела, но и ума, мировосприятия. И в этом свете, отдавая свой голос за  него, я ничем не рискую.
 Война в Чечне пока идет успешно. 6-го февраля (на другой день после солнечного затмения) мы взяли Грозный. Взяли чисто по-русски: спровоцировав боевиков на бегство из города, предоставленное им за крупную сумму «серебряников», полученных нашим офицером   в уплату за  «предательство». Чеченцы поверили офицеру сразу – в прошлой войне наши руководители продавались постоянно. Но тут у чеченцев вдруг вышел прокол (ох уж эта русская непредсказуемость!) – деньги с них взяли, но выпустили на наши минные поля, а уцелевших  достреляли по дороге в горы. Война на этом, конечно, не кончилась, но перелом уже очевиден. Грозного практически нет – 80 % домов не подлежат восстановлению, весь город в руинах.  Теперь мы долго будем все это восстанавливать и, по заверениям военных,  будем там жить, то есть часть армии останется в Чечне на постоянном месте дислокации. Буржуи кредит нам пока не дают – им не нравятся наши чеченские действия, но мы как-то и без этого живем. А внутренний голос подсказывает мне, что если нам его совсем не дадут, то нам будет только лучше – начнем мобилизовать свои силы, а буржуи останутся без наших процентов. Нашей фирме («Спектрэнерго») тоже ряд фирм должен много и давно, но они – банкроты, с них теперь фиг получишь.  Кто из нас больше пострадал в результате их  нищеты - еще большой вопрос! Впрочем, я, наверное, слишком по-женски мыслю.
Вчера мне снова протянули «Ниточку с Неба». Возвращаясь домой из магазина, я встретила соседку по лестничной площадке, ходившую босиком по снегу. Я выразила ей свое восхищение, понимание и сожаление, что сама забросила это занятие.  «Зачем же бросать? Давайте ходить вместе, я около десяти каждый день выхожу».  Не скажи она это, я бы и в мыслях не имела, что пора браться за ум. Приняла ее слова как вызов судьбы, как протянутую мне руку помощи сверху. Вечером вышла на снег. Ступни приятно горят, сразу поднялось настроение, многие  мелкие неприятности, отравляющие жизнь, показались несущественными.  Есть желание сделать такие выходы ежедневным мероприятием, но, зная, что октавы склонны обрываться, если нет побуждающих толчков, не тороплюсь давать себе обещания.  Но больше всего радует то, что меня Позвали. В данном случае я  не имею в виду соседку, она – только передатчик послания с Небес; радостно то, что на Небе все  еще есть для меня свободная ниточка, и, может быть, еще не все потеряно.

                11.02.00

Сегодня год, как я работаю в «Спектрэнерго». Быстро пролетело время. И хотя шеф – человек очень непростой, но чувствую я себя здесь гораздо лучше, чем в администрации. Там я все время была в скорлупе, «больная», здесь я раскована и временами даже расслаблена, все чаще и чаще чувствую себя полностью  естественной, членом коллектива, не зависимо от  того, что  мне здесь нравятся  не всё и не все. Конечно, не все, но они уже – «уроды из моей семьи»!
Займемся самонаблюдением. Опишу несколько своих Персон текущего времени.
Одна – не выспавшаяся и не загруженная работой (в начале года сижу на работе почти без дела) – хочет то ли спать, то ли тупо смотреть в TV, то ли… Вообще-то, она ничего не хочет, ей скучно и как-то …  все равно.
Другая в данную минуту очень маленькая, загнанная в подсознание, поскольку ее время еще не пришло. Я зову ее Тварь Дрожащая. Где-то в глубине мозга она сверлит меня мыслью о предстоящем страдании, о том, что ей страшно, что у нее, наконец-то, трагедия, которую она так долго ждала. Трагедия состоит в том, что вскоре мне предстоит сравнительно несложная хирургическая операция в стационаре,  в который придется лечь на несколько дней. Хворь, достаточно часто случающаяся и нестыдная, но она – эта Тварь Дрожащая - уже панически боится и заранее накручивает себя. Самой сильной она была всю неделю перед посещением врача, пока еще не был известен диагноз – вот ужо она попила моей кровушки! Наверное, в таком же состоянии живут преступники, ожидающие со дня на день вынесения приговора! Утешало лишь то, что Тварь была не одна – ей приходилось уступать место другим – исполнителям конкретных дел, которые переключали мое внимание на другие проблемы. Тварь все время торговалась с судьбой, прося себе более легкого приговора или нашего любимого «авось пронесет!». Не пронесло. И узнав об этом, она неожиданно успокоилась.
 Вернее, уступила свое место другой Персоне – Умнице, которая, начитавшись Ломовцева, безоговорочно приняла ситуацию,  более того, восприняла ее как домашнее упражнение для закрепления пройденного материала. Не стану задерживать  ход события – оно пройдет, затронув меня минимально. Стану сопротивляться – израсходую  отведенную мне на сегодня энергию  на мысли о завтра, и в результате ни сегодня, ни завтра не  справлюсь с испытанием. Кроме того, эта моя Умница, перестав таиться и выдумывать, открыла свои проблемы маме и Маше. Мама неожиданно оказала моральную поддержку, я увидела и убедилась, что она меня любит и волнуется за меня. В доме  атмосфера лучше, чем обычно. Наша семья, не привыкшая болеть и особенно лечиться, всяких больниц и хирургических вмешательств боится, как черт ладана. На работе многие проблемы и обиды показались мелкими – я стала добрее и более открытой к  другим. А дальше и вовсе пошли чудеса.   
 Делая УЗИ, я повстречалась с врачом, которая категорически отказалась взять за обследование деньги в собственный карман – я пришла к ней без записи, минуя регистратуру. При этом она уступила моим просьбам все-таки сделать мне обследование и отдала на руки готовое заключение. Когда я опять полезла за кошельком, она снова отказалась получить деньги (ее коллега обычно не только это приветствовал, но и настойчиво уговаривал  сделать дополнительные исследования других органов, беззастенчиво складывая полученную оплату в карман собственного пиджака!). Эта врач заявила мне, что, если я хочу, то могу внести эти деньги в кассу в любой день, когда регистратура будет работать. Ситуация была сказочная. Добровольно идти еще раз в поликлинику, чтобы заплатить 75 рублей  без всякой квитанции и уже имея на руках готовое заключение – такого в нашей стране давно уже не практиковалось!   Даже по ее виду я поняла, что она не менее меня удивлена моими уточняющими вопросами – где и в какое время нужно заплатить в кассу. Мы стоили друг друга по части странности или честности, как кому удобнее называть это наше поведение. Видимо со мной произошло то же, что и с Региной, которая недавно сознательно отказалась от своего выигрышного лотерейного билета на несколько тысяч рублей, удовлетворив желание продавца его «захапать». Регина и виду не показала, что поняла, как ее дурят, решив, что этой нехорошей женщине выигрыш нужнее. Я на такой подвиг едва ли способна. Мой случай был иным и стоил меньше, но в предложенной мне ситуации я отчетливо увидела, как меня Проверяют, способна ли я «пустить свой хлеб по водам». Я заплатила, удивив этим, кажется, и регистратуру. В преддверии больницы, дурно сдавать свой «экзамен» мне совсем не хотелось.
Находясь под управлением моей Умницы, я весь день жила в потоке. Это очень интересное состояние, которое снисходит не часто. Оно состоит в том, что ты открыт всему миру - «себя предоставляешь Небесам», что ты ничего не гребешь под себя, а наоборот, готова давать, что ты стараешься гармонично соответствовать любой внешней, приходящей к тебе форме, подобно пластилиновой фигурке в известном мультике, где все герои постоянно меняют свою форму в соответствии с формой других. Когда ты не зажата, не закабалена страхом, не противишься и не возражаешь случающемуся, то чувствуешь так, будто летишь по воздуху по специально проложенной для тебя трассе – легко, свободно и радостно. И все удается. Стоит лишь чуть-чуть закрыться, выпустить шип, пожалеть, потянуть одеяло на себя – и все рушится. «То, что отдал, то твое, а что нет, - пропало», – утверждает Шота Руставели. И он прав. По сути дела, вся наша жизнь – это сплошная проверка нас «на вшивость». Пока мы это понимаем, мы справляемся с приходящими к нам мелкими и крупными неприятностями, как только забываем о том, что идет экзамен, а происходящее – учебный пример, и начинаем воспринимать события жизни абсолютно серьезно, мы этим самым принимаем всю ответственность на себя, уходим из Потока, а значит, оказываемся от помощи Отца, БАБА, Бога – имя можно вставить любое. Мы превращаемся в блудного сына или в Адама, изгнанного из Рая за свою самоуверенность, мы начинаем страдать и тратить энергию на отрицательные эмоции.  Когда помнишь, что ты – в Театре, что на сцене – Игра, тогда отрицательность  тебя не разрушает и даже облагораживает дух.  Когда отождествляешься с пьесой и начинаешь лезть на сцену из зрительного зала, чтобы набить морду герою-злодею, то  оказываешься в дураках и срываешь спектакль. В переводе на язык другой терминологии, ты уступаешь место в своем Доме, где все еще нет Хозяина, другой персоне, например – Твари Дрожащей, природа которой – страдание. Она жива тогда, когда страдает, не важно из-за чего. За счет  страдания – повода пожалеть себя и стать тем, кого жалеют, она поддерживает свое существование. Больше в ней нет ничего, потому что она – фантом, вампир, сосущий наши силы. Если эта Тварь в настоящий момент не испытывает лиха,  она планирует его на будущее или обращается к прошлому, отыскивая в нем несправедливость и собственные неудачи. Отсюда идут высказывания типа «я никудышный человек, у меня плохой характер, я не способна это одолеть, потому что» и т.д.
Ну вот, наконец-то я ухватила алгоритм некоторого процесса. Я очень часто ругаю себя вслух, думая, что это хорошо, потому что говорю правду. Но на это можно посмотреть и с другой стороны. Это не только правда, но и оправдание бездействия, отказа работать над собой или непринятия ситуации как учебного примера, который твой Учитель тебе задал, зная, что у тебя есть возможность с ним справиться. Не было бы возможности - не дали бы и задания. Отсюда следует, что в жизни надо браться за все, что тебе предлагают. В нас есть огромный и нерастраченный потенциал сил, которые мы или не используем, или тратим его на пустое. Распыляемся, уходим из благословенного сейчас в несуществующие вчера и завтра, пытаемся установить собственную иерархию значимости дел, потворствуем страху и  гордыне. Не даром в христианстве страх и гордыня – наихудшие пороки. В йоге – страх и гнев – главные препятствия на духовном пути, если мне не изменяет память.
Ну вот, надо же, как я расписалась. И Ленивая и Сонная Персона, из которой я начала рассказ, куда-то испарилась.  Ведь еще беря в  руки авторучку, я не только не знала, что писать, но и не хотела писать: не было ни мыслей, ни желания - ничего, кроме необходимости создать вид работающей и чем-то заполнить дырку в существовании. В процессе делания пошли мысли, незнакомые мне самой. Кстати, именно так я раньше часто писала стихи, приходившие ко мне из Потока. Для их появления было нужно наличие свободного времени, которое я обычно использую не на болтовню с окружающими, а на чирканье пером по бумаге. Первое время -  в голове - ни одной мысли, лень  и ощущение собственной тупости. Весьма полезно иметь в себе сгусток нерастраченных эмоций любого качества, хотя можно и без них. Главное, дать заявку по принципу «просите, и вам будет дано». Крайне важно притормозить поток мыслей типа: «я тупая, бесталанная, у меня ничего не получается».  Пусть эти мысли  будут, но пока – пусть подождут за дверью.  Сначала пишешь строчку наугад, к ней прикладываешь другую, если это стихи – подбираешь рифму. Вчитываешься в смысл сказанного и продолжаешь развивать тему. После некоторого усилия в 90 случаях из 100 расписываешься. Если текст пока коряв – позже его можно будет отредактировать – это особенно удобно делать на ПК.  Но написанный текст уже несет информацию, которой еще несколько минут назад в голове не было. Слова – только носители, а сами мысли идут из какого-то всеобщего источника – из ноосферы, к которой я неожиданно подключилась. Таким образом  часто возникал новый материал для занятий в группе: сначала я рассказывала им что-то, а потом с удивлением находила схожие мысли в книгах авторов, которых никогда не читала! До момента писания знания во мне еще не было,  после – его тоже  нет: читаешь себя, как бы со стороны, и удивляешься: откуда я это взяла? Как здорово сказано, а я так не умею!   И,  действительно, не умею, ведь писала не та Я, которая читает!    И это – не моя особенность. Подключение к потоку дано каждому.
Чтобы подключиться к Потоку, в котором всегда есть все и для всех, надо: 1) найти время (пожертвовать временем, обычно отводимым на суетное и пустое),         2) сесть и начать делать («главное – начать!»), 3) приложить усилия для сохранения внимания на своей цели – отдать ей энергию сегодняшнего дня. Дальше все пойдет, как по маслу. Начало – самое трудное, но и автомобиль трогается с места с усилием! И еще, если данное занятие угодно Богу – оно пойдет обязательно и принесет свои плоды.  Надо только довериться влияниям  более высокого уровня.





ПИСЬМО 16                25-27.02.00
 
Каждый раз не перестаю удивляться своеобразию собственных мозгов. Они у меня ничего не воспринимают с первого раза.  Моя первая реакция на все – противление, неприятие нового, что есть величайший грех, как мне кажется. Не зря, значит, я продолжаю  свои ежедневные выходы босиком на снег с обязательным произнесением  мантры  «Прости меня, Господи, и научи жить правильно».  Это бодрит, но мало исправляет, что видно из ниже приведенного  примера.  Регина (молодая) дала мне почитать третью книгу Лазарева.   Мое первое впечатление от книги – полное отторжение. Сначала я даже хотела посвятить ее критике  целое свое письмо, но потом раздумала: Лазарев так мне не понравился, что жаль было тратить время и бумагу на его анализ. И это несмотря на то, что лет пять назад его первую книгу я прочитала с интересом. Какие у меня  претензии к автору? Слабая логика в изложении мысли – почти все бездоказательно и очень самоуверенно. Человек, плохо знающий религию и философию (постигающий ее в процессе написания своих книг),  сам постоянно болеющий, берется лечить всех подряд, причем, болезни, ставящие человека   на грань выживания.  А его диагноз для всех формулируется  почти одними и теми же  словами: «В вас не достаточно любви к Богу». К тому же, меня раздражало его вольное употребление таких сложных философских понятий, как время и пространство, которым он лихо приписывал какие-то странные законы, ничем не обоснованные и даже толком им не сформулированные. Чего стоят, например, его фразы типа: "Я давно замечал, что течение времени не однородно. Вот лежит на земле большое количество металлических труб. Когда проходишь мимо них – время сокращается». ?!!  Свое субъективное умозаключение автор даже не пытается как-то пояснить – он так чувствует, и все.  Этот тип людей мне встречался и  жутко меня раздражает.  Лазарев сразу  напомнил мне  «целителя» Лену Кузнецову из «Контакта», лечение которой всех и от всего сводилось к единому рецепту – направлению в церковь для заочного отпевания  предков. При этом она брала за сеанс большие деньги. По духу ее лечение  верно, но по форме – отвратительно. Лазарев, похоже, живет за счет того же. Увы, я не могу научить себя принимать с миром людей, которые слишком легко и по-дилетантски, не отягощая свой ум образованием, а руки и голову – кропотливым трудом, зарабатывают свой хлеб.
Но это было только первым действием в разворачивающейся драме под названием «Надо - и муравей гонцом будет». Почти три недели книга Лазарева, не дочитанная и мысленно изруганная, лежала у меня на полке. Накопившиеся болезни и мое общее отвратительное состояние в ожидании предстоящей мне операции сделали меня более внимательной к миру и его знакам. И не случайно, что период этого ожидания по разным причинам все больше затягивался: видимо, я еще не собрала весь причитающийся мне урожай от ситуации, не позволяющей мне спать и заставляющей жить в состоянии медитации. Сначала мне жизнь подсунула книгу Ломовцева, а теперь дает практическое упражнение для закрепления пройденного материала. О том, как я его выполняю, немного ниже, а пока – о Лазареве. Совершенно неожиданно его дурацкие умозаключения всплыли в моей памяти и кое-что прояснили в моей собственной жизни, в частности – в причинах моей болезни. Захотелось еще раз перечитать, дочитать до конца и самой восстановить логику его рассуждений, очень женскую, бездоказательную логику, но интуитивно правильную. Поэтому для начала сделаю несколько выписок из его книги,  дав лазаревские слова курсивом. Кое-что в этом курсиве я, не нарушая общего смысла, изменила и собрала из разных мест: форма изложения автора меня откровенно не радует.
«Жизнь – это не порядок. Порядок часто бывает опаснее хаоса. …Когда вы раздражаетесь на тех, кто вел себя не в соответствии с Вашими планами, нарушая вашу стабильность, вы настолько зацепляетесь за это, что вокруг начинается развал сначала ситуации, а потом здоровья.  … Каждая инфекция блокирует подсознательную агрессию различных видов. Эта агрессия деформирует полевые структуры и снижает иммунитет. Человек обижен на себя. Его болевые точки – способности, совершенство, судьба, будущее. Инфекция и болезнь создают принудительный отрыв от земных наслаждений, программа унижения входит в подсознание,  подсознательная агрессия падает. Инфекция становится ненужной, и организм ее быстро уничтожает. …Болезнь – есть результат накопившихся претензий к окружающему миру, к себе, к Богу».
Вспоминаю свою жизнь.  1985 год: я, возомнившая себя Учителем и даже целителем того, кому по карме выпала такая страшная болезнь, как рассеянный склероз,  не справившись с задачей, почувствовала себя униженной и закабаленной, жертвой собственной доброты, а в результате – полный букет неприятностей физического плана. Август 1989 год. Осень по завершению бурного лета в кругу бывших мужей и любовников, помогавших мне строить нашу дачу. И снова падение и испытания физического плана. Февраль 2000г. Что   сейчас я сделала не так? За что зацепилась? За свои мнимые литературные способности? За попытку учить других  своими книгами и обижаться на своих читателей, что они не отвечают мне ответной исповедью и идут собственным путем? За постоянную критику писем Николая и  Олега,  Вероники, на которую я вчера зачем-то набросилась? За претензии на низкий оклад, за «особость» в женском коллективе «Спектрэнерго», в который  я не вошла и где я - такая же сложная и ершистая, как и в администрации,  где меня – не любят. Я и сама себя не люблю, а это как раз то, за что и болею. Благодаря Лазареву, многое стало проясняться. «Обида - это скрытое пожелание смерти. А когда палец хочет уничтожить руку или организм,  с пальцем обычно не церемонятся».
«Прирастать душе нельзя ни к чему. Когда человек периодически отталкивается от денег – это лечит его. Когда отталкивается от духовности – это тоже лечит его. Если при этом он устремляется к Богу – это лечит его вдвойне. Серафим Саровский долго не мог избавиться от сквернословия, он чувствовал, что духовные ценности не должны быть незыблемыми. Юмор также разрушает наши стереотипы и не оставляет незыблемой ни одну святыню»». Во время акта любви или от восхищения русский человек часто ругается матом – это спасает его от зацепленности на наслаждении. Все, на чем мы неоправданно концентрируемся, начинает нас разрушать, поэтому нам так помогает юмор и даже сквернословие.  А Бог – это единство, а не только то, что нам кажется светом, любовь к нему есть медитация, то есть принятие с любовью, без претензий всего, что к нам приходит. На чем «зацепилась» я? На претензии, что я толковая и заслуживаю большего, что у меня другие радости и интересы, что со мной поступают несправедливо. Все это не так. Отдача по работе от меня невелика, особенно после перевода в инженеры. Моя исполнительность и вовремя написанные бумажки – не увеличивают прибыли, а значит, без меня на фирме легко можно обойтись.  Книгу, которую я пишу,  я пишу для себя, она не только учит и спасает меня, но и разрушает, – поддерживает во мне Ложную Личность. Мои увлечения  мало кто понимает, а моим «друзьям» – Олегу, Наташе и Веронике,  они не только не нужны, но и отталкивает их от меня, ставят между нами стену. Ведь я, кроме как о себе и о своих странных интересах, с ними не говорю,  в книге изображаю их не лучшим образом (буфер – «я честная») и  не пытаюсь понять их мир,  не слушаю их – мне, видите ли, это скучно! За это и болею.
Часто, критикуя своих друзей – эзотеристов, я главным аргументом для своего «материализма» считала факт, что они, идущие по духовному пути, болеют не меньше, а иногда и больше, чем я. В наших кругах более привычно объяснять болезни следствием убыстряющейся эволюции: тело болеет, потому что не успевает за духом. Лазарев сделал другой вывод. «Духовность – это счастье, она делает человека Человеком. Но она – большое несчастье, если делать ее целью и смыслом жизни. Цель и смысл жизни – любовь к Богу, соединение с ним. А агрессия – это следствие ложной системы ценностей. Если я духовность сделаю целью, то при малейшей дестабилизации ситуации мое поле станет агрессивным и притянет агрессию».
Масштабных ценностей, за которые мы цепляемся, открывая путь болезни, Лазарев называет несколько, многие из них – неожиданны. Понятнее всего с материей, с привязанностью к удовольствиям. Вторая ловушка – духовность, которую я в последние годы интуитивно стала называть «такой же игрой, но более тонкой». Третья ловушка – любовь к людям: детям, мужу, матери, людям вообще, к миру. Об этом я тоже писала – при искреннем анализе, легко увидеть, что такая любовь – прежде всего буфер, то, что заполняет нашу пустоту и придает смысл. Как часто мы любим не людей, а себя в людях, навязывая им свое счастье и свой опыт. «Люди могут уже не быть зацеплены за земные и духовные ценности. Но они могут зацепиться за любовь к людям.  Любовь к людям не может быть самоцелью – это только средство для любви к Богу. Если мы целью делаем любимого человека, то мы берем силу у него, а это – грабеж, мы неосознанно воруем у него здоровье и счастье».
Четвертая ловушка, весьма неожиданная – любовь к совершенству. В моем случае это выражается в форме борьбы с энтропией. Я люблю все систематизировать и упорядочивать, всякое нарушение планов, нелогичность, необязательность и бессистемность меня выводят из равновесия, рождают во мне претензии, подсознательную агрессию и в результате – болезнь. 
Периодическая дестабилизация, перегруппировка связей есть необходимое условие развития. Разрушение для нас часто представляется хаосом. Но хаос является высшей степенью порядка. Входя в нашу Вселенную, он разрушает ее. Для человека действие хаоса  может проявляться через сформировавшуюся в нем  систему ценностей. Таким образом, еще одна масштабная ценность – любовь к совершенству. Если человек делает ее абсолютной ценностью, он из созидателя превращается в разрушителя и готов уничтожить всю Вселенную – она кажется ему несовершенной. Сразу вспоминается Люцифер, дьявол, стремившийся, между прочим, к совершенству и критиковавший мир – творение Бога.
Лазарев первым обратил мое внимание на силы разрушения, которые не только не враги нам, как мы привычно о них думаем, но влияния, помогающие осуществлению Центробежности. Лазарев тоже пришел к троице предназначения человека   – Познание, Творчество, Возврат к Истоку, хотя и называет ее иначе. «Все свелось к трем системам ценностей. Первая – это творчество, созидание, рождение всего сущего. Вторая – это управление, власть, могущество, совершенствование. Третью я назвал «возврат к Богу». Последнее есть Будущее.
  Почему будущее? Именно незнание будущего, страх перед ним, опасение перемен лишает на обычной самоуверенности, заставляет размышлять, обращаться к Богу, слушать Его голос (наш внутренний голос) и наблюдать посылаемые Им знаки. Астрологу нельзя давать человеку точные прогнозы. Не только потому, что он не застрахован от ошибки, а потому, что как раз точный прогноз наиболее опасен – он отрывает человека от Бога и лишает самостоятельности. «Мы весьма зависимы от будущего – оно нас создает. Но чем сильнее мы видим будущее, тем сильнее искушение сделать его высшей целью. Если человек не знает будущего, он понимает, что его любовь к Богу есть высшая защита. Чем точнее человек знает свое будущее, тем больше искушение, не меняя себя, изменить свою судьбу. А это плачевно оканчивается».
 Но вернемся к силам разрушения. Вот уже больше месяца внутри меня живет невидимая, очень тихая персона, которую я бы назвала Предчувствие Беды. Она явно связана с моим предстоящим походом  больницу – ее питает страх ожидания. При этом она абсолютно неадекватна событию, уже прежде мной испытанному и по свидетельству всех источников -  совершенно пустяковому. Казалось бы, чем скорее все закончится, тем лучше. Но чем ближе срок, тем тревога сильнее. А обстоятельства складываются так, что вот уже второй месяц я живу в ожидании чего-то дурного, необъяснимого. Именно  это заставляет меня быть более внимательной, поднимать голову вверх, видеть Веревку, протянутую с Неба и крепко держаться за нее. Я ощущаю слабость, замедленность реакций, повышенную нервозность. Персона отсасывает мои силы и наяву, и  во сне: пробуждение не доставляет мне радости – я вспоминаю, что все еще впереди. Что впереди? К чему такая трагедия, ничтожная в сравнении со всем, что может случаться с людьми, что уже имеет место у других? Подобное тревожное состояние вот уже много лет мучает меня и по отношению к месту работы. Я все время на стороже, я ищу какой-то скрытый – отрицательный смысл в словах и интонациях моих сотрудников, словно ожидаю удара из-за угла, тайной интриги, подвоха. Мне все время кажется, что меня как-то особо не любят, недолюбливают, хотят избавиться, как только я дам им для этого повод… К счастью, это состояние не постоянно, но оно во мне присутствует, как присутствует открытый в компьютере файл, пусть и скрытый от глаз, благодаря другому, просматриваемому на экране… Может быть, я схожу с ума? Лазарев пытается примирить меня с необходимостью перемен и разрушений.
Вселенная появилась как вычленение, отторжение от Бога. И чем больше отторжение, тем сильнее должна быть любовь к Богу, желание воссоединиться с ним. Все сущее есть средство для любви к Богу, если, как бы сильно мы ни любили окружающий мир, любовь к Богу в нас сильнее, тогда вместо разрушения произойдет развитие. …Хаос разрушает потому, что степень его упорядоченности выше упорядоченности космоса.  …Все, что мы любим в этой жизни, любые человеческие ценности высасывают из нас силу,  любовь и энергию. Дает же все Бог. Если я люблю Бога больше всего остального, включая жизнь, то любви и сил я получаю больше, чем отдаю, и этот остаток я расходую на себя и на своих потомков. Если же мы что-то любим больше Бога, то отдаем мы больше, чем получаем, начинается деградация души. И тогда мы берем любовь и силы из стратегических запасов – из душ наших потомков и из наших следующих жизней. Чтобы сохранить душу, у человека отбирают то, за что зацепилась его душа, что она любит больше Бога.
Наши болезни – функции наших эмоций. Чтобы разобраться в себе, важно разглядеть и то, что творится внутри, и то, что происходит снаружи. И то и другое -   наши зеркала, потому что даже одно и то же внешнее событие по-разному отражается в каждом отдельном человеке. Наверное, мне пора изложить последние политические новости.  20 февраля от инфаркта умер Анатолий Собчак. Хоронили его на Никольском кладбище в Лавре с высшими почестями. Из Москвы съехались демократы, восхваляющие его безукоризненную принципиальность и порядочность. Людмила Нарусова не упустила случая лягнуть Яковлева, заявив, что не хочет видеть его на похоронах. Горе не сделало ее ни добрее, ни терпимее. Я как не любила эту парочку, так и не люблю и, хотя грешно плохо говорить  о мертвых, но как бы правильно ни выступал Собчак на всех кинолентах, любезно предоставленных Нарусовой и Белой Курковой, я по-прежнему вижу в нем только демагога, красиво говорящего, но ничего доброго не сделавшего для города. Я могу уважать, но активно не люблю Старовойтову, Куркову, Собчака, Явлинского и многих других демократов первой волны, так красиво и возвышенно выступающих, но ни за что не взявших на себя  ответственности. Таких я повидала в коллективе депутатов Дзержинской администрации: умные и образованные люди, умеющие говорить, но избегающие тяжко  работать, если не считать работой их политические пересуды. Кроме того, почти у всех их по части бизнеса и доходов все схвачено, а их дети, как один, почему-то учатся за границей. И душой и сердцем я  на стороне Яковлева, невзрачного с виду, не слишком дипломатичного, не умеющего без повода улыбаться и красиво говорить. Во мне и здесь проявилась раздвоенность: с одной стороны, я чувствую себя белой вороной, «интеллигенткой» в среде серых, но работящих баб, с другой, мне не меньше чужды велеречивые  болтуны - интеллигенты, пришедшие на место старой партийной номенклатуры, побросавшие свои партбилеты,  нахватавшие от казны даровой собственности в пользу своих семей, но остающиеся ужасно неорганизованными, не умеющими упорно  работать и подчиняться правилам игры, отвечать за свои поступки. Таких я обычно называю «людьми со свободным графиком». Самое обидное, что во время похорон Собчака многие  мои друзья - интеллигенты  были как раз не на моей стороне: они в восторге от Собчака и демократов-яблочников и не любят Яковлева. Что ж, наверное, я сама - такой же заурядный, туповатый и твердолобый тип как и мой кумир Яковлев. Я не знаю, почему я так обостренно воспринимаю все политические споры и разногласия, почему я так болезненно переживаю «за своих», плохо понимая, кто для меня свои и  кто чужие, почему так злюсь на людей, придерживающихся других политических  взглядов, а еще больше - на тех, кто вообще не имеет и не хочет иметь никаких взглядов, кто выключает радио, когда «там говорят», но охотно слушает дешевую и пошловатую музыку…    
Когда вы начинаете сожалеть, бояться, испытывать уныние, то есть, не хотите жить, это означает нежелание принять унижение в совершенстве. Если я кого-то делаю кумиром, молюсь на него и делаю целью, моя душа прирастает к нему, и малейшее неправильное поведение вызывает дикую боль и осуждение.
Лазарев утверждает, что принятие перемен и отказ от привычных ценностей полезен, защищает нас от разрыва связи с Богом, а значит и от болезней.
Главное условие контакта с Богом – это отречение от всего созданного им. Чем сильнее отрывается душа человека от того, к чему она привязана, тем большее количество любви освобождается. Вот почему творческие люди тяготеют к риску, часто рвут привычный режим жизни и любвеобильны. Перед очередным мозговым штурмом приходят неприятности, неудачи и унижения. Периодически мы должны расставаться с любимыми людьми, любимой работой. Чем сильнее будет выключение, тем лучше потом идет творчество. Научитесь принимать унижение. Можно использовать и другие приемы балансировки: почаще занимайтесь тем, к чему вы совершенно непригодны, чтобы почувствовать свое несовершенство.  Абсолютизация любви к миру, к созиданию лечится жестоким и несправедливым отношением со стороны окружающего мира. Абсолютизация  Высшего предназначения лечится развалом и ударами судьбы. Неумение сохранить любовь, когда унижаются эти высшие ценности, порождает достаточно много проблем.
Природа подталкивает нас к пониманию того, что лечить отдельный орган или отдельную болезнь бесперспективно. В основе всех заболеваний лежит нарушение иммунной системы, а ее состояние зависит от глубинного эмоционального состояния человека. Если чувство любви в нашей душе не зависит ни от чего, то  мы здоровы и счастливы. Все наши чувства  и желания связаны с окружающим миром и зависят от него. Только чувство любви (истинной любви) ни от чего не зависит. Если мы пытаемся поставить любовь в зависимость от чего-то, то это чувство уменьшается, и мы начинаем болеть и умирать. Ощущение Бога в душе – это любовь без претензии, без условий и требований. Ломовцев это же самое называет медитацией. Важно почувствовать, что наша логика и все наши представления о мире, какими бы совершенными они нам ни казались, всегда будут терпеть крушение перед Божественной логикой, они всегда будут частью, а не целым.
              Вы обижаетесь на себя, а это программа самоуничтожения. Если на себя, ситуацию и судьбу, эта программа в десять раз сильнее, а то, что в вашей жизни казалось вам повышенными претензиями к себе, на самом деле было обидой на судьбу. Сожаление о прошлом на самом деле было претензией к Богу. …Главное в покаянии не в том, чтобы сожалеть о прошлом, а в том, чтобы изменить себя и не сделать ошибок в будущем. Человек, верующий в Бога, может извлечь пользу из любой ситуации, понимая, что она не случайна. Болезнь – это дестабилизация организма. Дестабилизация тормозит время и дает эффект омоложения. (Меня снова раздражает несвязность мышления Лазарева: я могу поверить, что он прав, но не вижу никакой логики его мыслей, которые  выдаются часто абсолютно бездоказательно) Но для дестабилизации нужен контроль, который превратит разрушение в созидание, а это – количество любви в нашей душе.
… Вода – прекрасный накопитель информации. Проходя по осадочным породам – дну бывшего океана, вода  несет информацию о гибели многих живых существ. Вода лечит, потому что в ней закодировано принятие смерти. Человек получает информацию о разрушении, и это блокирует его зацепленность за окружающий мир, с другой стороны, он получает информацию о любви в разрушающихся структурах. В подсознании начинаются те же процессы, которые происходят во время смерти и во время молитвы. Мы  умираем, потому что главными ценностями для нас является то, что мы видим вокруг себя. Смерть отнимает все ценности, и мы, очищенные, идем к Богу. Значит, если мы сделаем то, что происходит при смерти, нам незачем будет умирать. Надо отпустить все, за что мы цепляемся, мысленно попрощаться, - может, нам это уже не нужно.




ПИСЬМО 17                29.02.00
 

Сегодня Касьян, день, по всем приметам несчастливый. Как на грех, все время вспоминается З.А., у которого сегодня день рождения. Жив ли он? Теперь уже не узнаешь, да и не нужно. После приятных морозов, два дня назад пришла неожиданная оттепель. Настолько неожиданная, что более тысячи рыбаков, в эти выходные вышедшие на лед залива порыбачить – ничто не предвещало потепления, чуть было не погибли. Льдину оторвало от берега, она кололась на куски и стремительно таяла. Авиация, как могла, снимала  их, уже лежащих на крохотных осколках расползающегося в воде льда. Наверное, этот пережитый ужас им долго будет   не забыть. По сообщениям, утонули  только шестеро. 
В Чечне военные события подходят к концу, с последних горных селений выбивают чеченских мужчин. Представляю их состояние – разрушенная страна, опозоренная честь, незаживающие обиды на русских и, в общем-то – безысходность. Что для них легче – наш  лагерь или смерть – трудно сказать.  Что-то ничего не слышно, куда делись главные чеченские  командиры – Басаев, Радуев, сам президент Масхадов? Неужели они давно уже за кордоном? А где наш пленный генерал Шпигун, за спасение которого дал свое слово чести Степашин? Об этом тоже не говорят, зато сам Степашин, пожевывая щеками, уже собирается выставляться кандидатом на выборах губернатора Петербурга, а захлебывающаяся от восторга Москва и питерские либералы, похоронив Собчака, уже приговорили Яковлева – «теперь, конечно, мы будем иметь нового губернатора». Помня о продажности и любви к демагогии большинства нашей питерской интеллигенции, я особо не удивлюсь, если Яковлев выборы проиграет. Собчак ему отомстил посмертно. За Яковлева заступается  только один наш ленинградский канал, Чернядьев да Невзоров, которых я не особо люблю, но в данном случае они - мои политические единомышленники.
Настроение плохое. Даже не плохое, а странное. Энергии – ноль, делать ничего не хочется, да и нечего по большому счету, физически чувствую себя не лучшим образом. А еще надо пережить 7-е и 8 марта, день рождения Олега, приходящееся на канун моей госпитализации. Чем больше я настраиваюсь на правильное мышление теоретически, тем хуже я реализую этот правильный настрой эмоционально: я знаю, как надо ко всему относиться, но я не чувствую себя таким образом.   Теория не только не помогает мне, но даже мешает – от имеющегося  знания я еще больше чувствую себя ущербной и безнадежной.
Природа тоже меня не исцеляет. Парк Победы, по которому я хожу на работу последние месяцы (мы скора  переезжаем на пр. Елизарова) почернел и набух от воды и грязного, тающего льда, на дорожках грязь и песок, обнажились набросанные людьми окурки и собачьи кучки.  Полурастаявший пруд внешне похож на то грязное крошево залива, с которого недавно снимали вертолетами рыбаков. День удлинился, и на работу, и с работы я теперь хожу при дневном  свете, но мне    сейчас куда менее уютно, чем  было в кромешную тьму декабря. Часто вспоминаю  голубой, сверкающий инеем парк февраля прошлого года, когда я только что устроилась в «Спектрэнерго». Тогда он напоминал мне  островок сказки среди грязного городского месива, а сейчас я не нахожу в нем ничего подобного. Только небо – наше ленинградское небо, такое же прекрасное, как всегда: в пору сумерек, когда сквозь постоянно меняющиеся от сильного ветра  облака  все равно проглядывает заходящее солнце, небо удивительно красиво, в нем сотни разных оттенков цвета и, в то же время, благородная неяркость тонов. Только в Питере можно созерцать такое небо. 


01.03.00

Когда-то я поставила себе вопрос, на  который так и нашла еще ответа. Когда, с какого возраста в нас формируется наша Главная Особенность?  В детстве?
Из своего детства я помню не так уж и много - отдельные, выхваченные из небытия беспамятства картинки. Считается, что мы помним лишь те моменты, которые были восприняты нами в состоянии самовоспоминания.  Это странно, если учесть бессмысленность и ничтожность  многого из того, что помнится. Вот один из таких эпизодов. Мне восемь лет, я гуляю во дворе возле школы, который все мы называли Церковкой.  С правой стороны от дома Женьки Полей, на земле - толстый обломок лежащего горизонтально ствола дерева с плоской выемкой на его боку. Ее уровень - где-то на уровне  нашей, ребячьей груди, но залезть можно, что мы охотно делаем. Вокруг несколько моих одноклассников из 256-ой, среди них - мой “враг” Женька Полей в окружении двух ее старших братьев. Они, с подачи Женьки, за что-то прицепились ко мне и высмеивают, я тихо огрызаюсь.
- Ты - дура, да? - говорит Женька первое, что приходит ей в голову.
-Дура! - с вызовом, не подумав, отвечаю ей я, чтобы как-то от нее отвязаться. Возможно, я хочу ей этим сказать, что я действительно дура, если терплю ее и слушаю ее гадости,  но мне - всего восемь, вряд ли в моем уме выстраиваются какие-то длинные умозаключения, я просто говорю, потому что говорю, потому что язык у меня работает быстрее, чем голова, потому что умно смолчать - не мое, а вот глупо, но быстро ответить, это – всегда пожалуйста!
Женька удивляется моему неожиданному ответу и уже радуется:
- Дура! Она сама сказала, что дура! Вот дура! - Женьке тоже всего восемь лет, и вокруг нее старшие братья, а я - одна, она может ликовать, наслаждаясь своей победой. Чем закончился случай, я уже не помню, ничего страшного больше не произошло, я думаю, каждый из нас занялся своим делом, а всё вместе растворилось в беспамятстве детства.
С тех пор прошло больше сорока лет. Почему этот глупый эпизод до сих пор в моей  памяти? Почему он без всякой логики вспомнился, когда я стала размышлять о моей Главной Особенности?  Я часто чувствую себя в коллективе такой же, как и тогда, дурой - раздетой, беззащитной и неуклюжей, которая зачем-то намеренно называет вслух свои слабости, подсознательно ожидая справедливости и возражений со стороны других - я ведь сама себя не считаю такой уж никчемной. Может быть, мне хочется, чтобы в ответ на мою открытость и незащищенность мне ответили тем же: я жду, что мои слова либо опровергнут, либо откроют мне свои бреши, но никто не собирается этого делать.  Люди принимают нас такими, какими мы сами себя предъявляем, никто и никогда не желает снимать забрало добровольно, в жизни «дуры» очень редки. А может быть, у меня особое, подсознательное пристрастие сначала самой себе наносить раны, а потом, ища в людях благородства и сострадания, посыпать их солью?  А может быть, я как раз то, чем сама себя назвала в той далекой Церковке - дура! Гурджиев утверждает, что Главная Особенность самому себе не видна, иначе она и не была бы Главной, она - то, о чем человек не только не подозревает в себе, но что представляется нам  наименее вероятным из всего, что мы  можем предположить о себе, и всегда - неприятная особенность.
Без всякой связи с изложенным выше, опишу еще одно любопытное воспоминание. Ему – примерно лет пять, точнее не помню Это - сон, который почему-то запомнился и до сих пор помнится очень ярко, что бывает не часто: сны - слишком тонкое впечатление, чтобы его так долго хранить, причем, не только, как увиденный зрительный образ, а как объемное, цветное и целостно пережитое впечатление. Мне приснилось, что я умерла, но это воспринималось, как факт, а не как трагедия. Мой дух, или нечто, что уже не было телом, но еще было моим Я,  стремительно вылетел из тела и по параболической траектории несся вверх, отрываясь от Земли.  Вокруг меня были светящиеся, переливающиеся розово-фиолетовые огни, дух захватывало от скорости.  Я – ничего не весила  и летела куда-то вперед и ввысь «вперед ногами». Ощущение было похоже на аттракцион «Петля Нестерова», некогда стоявший в ЦПКиО, где  кабина, в которой мы сидим, привязанные ремнями, замедленно поднимается вверх, ноги взмывают над головой на высоте трехэтажного дома, и я готовлюсь через секунду  зависнуть вниз головой в самой верхней точке качелей – жуткое и незабываемое впечатление! Итак, я уношусь от Земли вверх, осознавая, что там – мне будет хорошо, но мне немного холодно и страшно – я знаю, что уже не вернусь назад, и мне грустно, я еще не хочу расставаться, я хочу назад. И благодаря этому не хотению,  я не умираю, а остаюсь на Земле. Дальше сон обрывается. Странный сон. Может быть, я и впрямь в тот день побывала там, куда мне еще предстоит когда-нибудь навсегда улететь?
                6.03.00
Опять сижу на работе, не зная, чем себя занять. Пока я была секретарем, я все время была при деле и в курсе всего происходящего на фирме. Теперь я работаю в коллективе мужчин, которые заняты своим мужским делом – закупают оборудование, монтируют, налаживают и решают технические вопросы, я по  должности должна планировать их труд – достаточно странное занятие, учитывая, что они и без меня прекрасно знают, как и что делать. Я только собираю у них информацию и оформляю ее на бумаге.  Как мне кажется, у меня нет определенного и необходимого для общего дела места приложения сил, что меня не просто огорчает, - я чувствую себя отвратительно: мне стыдно, одиноко и страшно в этой дурацкой ситуации, где я опять лишняя. Жадно хватаюсь помогать другим, но это им не так уж и нужно, да и опасно показывать, что не слишком занята. Шеф опять болеет, но когда придет, он вполне может в свойственной ему манере свалить на меня все наши общие проблемы, задержки и трудности в выполнении договоров, то есть, сделать из меня стрелочника, практически не участвовавшего в монтажных работах и мало что в них понимающего. Мужики от меня вежливо отпихиваются, особенно Вася, который, хотя сам удивительно неорганизован, своенравен и  неуправляем,  считает, что я «лезу не в свое дело и это его утомляет». Шеф считает, что я напрасно не лезу во все дела, я должна «организовывать и контролировать Васин труд», словом, положение непростое. Впрочем, шеф бурчит на всех подряд и за все – только попадись ему под руку, он считает, что здесь каждый должен брать на себя максимум инициативы. По сути он прав, но , учитывая мой постоянный и весьма скромный оклад, эти претензии ко мне кажутся странными. Все давно привыкли к особенностям характера нашего шефа и всерьез его слова не принимают, а я, как всегда, все в жизни воспринимаю серьезно и буквально, от чего и страдаю.
В последнее время я вообще все воспринимаю излишне трагически. В голове – скользкий и запутанный клубок противоречивых мыслей, больше похожих на чувства, поскольку, как чувства, все они не однозначны и объемны, содержат в себе «и да и нет одновременно». На каждую свою мысль я сама себе  готова дать возражение. Мне хочется (а хочется ли?) стать глупой деревенской бабой, ясной и простой, как комок плодородной земли, которая родит, не спрашивая, зачем и как, открытой любым советам. Такая, если ей станет худо, может пойти к бабке-вещунье, к магу-экстрасенсу или в церковь – к батюшке: все зависит от того, кто попадется ей первым. Любой из них окажет ей помощь и даст исцеление. Со мной хуже, – я заранее знаю, кто и какими словами мне ответит,  от этого знания их любые слова потеряют надо мной силу, а я сама себе  покажусь глупой и беспомощной,  понапрасну отнимающей у других время (в лучшем случае – принося им заработок), вместо того, чтобы делать самой то, что нужно. Я так хорошо умею учить других, но не могу помочь самой себе. Это напоминает мне рассказ Г. Гессе о двух мудрецах, живших по обе стороны горы и  помогавших всем приходящим. В конце жизни каждый из мудрецов, запутавшись в собственных проблемах, решает пойти за советом к соседу. Мудрецы встречаются на середине дороги друг к другу. Какими бы умными и начитанными мы ни были для других, для решения своих собственных проблем мы всегда ищем кого-то другого, кто кажется нам спасителем.
Примерно раз в месяц на меня нападает какая-то дурь, заставляющая меня обижать и обижаться на ни в чем неповинных родных и искать себе на голову проблемы и страдания. Не думаю, что это только издержки возраста – точно такие же состояния (пусть не каждый месяц, но достаточно часто) я испытывала и в молодости, они всегда были причиной моих странных ссор с мужьями и с подругами – совершенно необъяснимого, истерического состояния вражды с миром,  из которого мне самой было почти невозможно  выйти. Вот и сейчас я нахожусь в настроении, близком к умопомешательству, в беспричинной тоске, злобе и саможалении. Я чувствую  себя ненужной, нелюбимой, склочной и странной, кроме того, у меня весенняя нехватка энергии – я медленно и с трудом передвигаюсь, а яркое весеннее солнце, обнажив всю грязь вокруг, создает у меня впечатление раздетости и незащищенности от всех, шумно радующихся весне и совершенно не понимающих, что их реакция – не единственно возможная. Я не люблю масленицу и обряд сжигания чучела зимы. Во-первых, потому, что вообще не люблю быть свидетелем разрушения (например, когда в кино показывают драку, во время которой всё подряд бьют и ломают, выпуская перья из подушек – мне это нисколько не смешно), во-вторых, мне как раз зиму жаль, я совсем не радуюсь ее уходу и не считаю ее  своим врагом.  Какое-то мое Я хочет найти утешение в какой-нибудь гадалке, священнике или просто в друге, но я слишком хорошо знаю, что каждый из них мне скажет. На какое-то время он даже вдохнет в меня силы – я, стесняясь того, что отнимаю у людей время, всегда охотно соглашаюсь с их советами.  Их слова настраивают меня на правильные мысли, но не помогают правильно чувствовать, так, как велят чувствовать посвященные. Я, как пружина, легко сжимаюсь под влиянием советчиков, но потом также легко возвращаюсь в прежнее состояние, и пока оно само не сменится другим, мне мало что помогает.
Сегодня я чувствую себя ужасно одинокой, лишенной друзей - тех, с кем мне просто, легко и весело, родственников, которых у меня нет по определению, семьи и мужчины в доме. Пусть плохенького, но своего. Хотя бы отца. В то же время, я зажимаюсь и всячески стараюсь уйти в сторону от предложений встретиться: «нечего одеть, плохо выгляжу, не умею себя легко и красиво вести»: мы давно, очень давно не встречались, а отсюда – все вышеперечисленные проблемы. Меня гложет  то ли обида, то ли зависть, что все куда более полноценны, чем я, все уже «взрослые», а я, как была маленькой, неприспособленной к жизни, избалованной и упрямой девчонкой, так и осталась. Даже моя дочь уже старше меня, а это – ужасно стыдно, не хочется лишний раз показывать этого людям, не лучше ли  спрятаться в норку и там в одиночестве страдать от одиночества!



ПИСЬМО 18               
 
На днях я ехала в троллейбусе и стала свидетелем отвратительной сцены. Молодой парень из «поколения, выбирающего пепси» (я имею ввиду не возраст, а образ бытия), сидя у окна в переполненном троллейбусе, решил… закурить. Приоткрыл окно и непринужденно начал разжигать сигарету. Рядом стоящая женщина-кондуктор сделала ему замечание. Никакой реакции.  Сидящие вокруг пассажиры, видимо понимая, с кем имеют дело, не вмешивались. Я, как всегда, не утерпела, меня трясло от его наглости, но и на мои настойчивые просьбы прекратить курить, он только развязно огрызнулся: «а тебе какое дело?». Пассажиры молчали, кондуктор беспомощно отступила. Мне вспомнился фильм Алексея Балабанова «Брат», где в подобной же ситуации актер Сергей Бодров, исполняющий роль главного героя – бывшего афганца, вынимает пистолет и хладнокровно наставляет его на наглеца, не желающего оплачивать проезд. Все решается в считанные секунды к общему удовлетворению кондуктора, окружающих пассажиров и зрителей фильма. Меня, например, даже не особо шокирует, что герой этого фильма по ходу дела убивает несколько человек, представлявших собою  отъявленное отродье во всех отношениях. Это – самосуд, это - не по-христиански, но на некоторых людей  в нашей стране другие законы не действуют. Молодые «пепсисты», редко встречая в своей жизни подобных афганцев, чувствуют себя весьма комфортно в России,  где «пассажиры» молчат, а «кондуктор» беспомощен.
Случай выбил меня из колеи, но, как мне показалось, не произвел особого впечатления на окружающих. Все то ли привыкли, то ли смирились, то ли, в отличие от меня, находятся на стороне этого молодого существа, считающего, что ему все дозволено. Ведь парень мало чем отличался от моего шефа, относящегося далеко не к поколению «пепси», но точно так же дымящего мне в лицо раскуренной сигаретой в своем кабинете. И он – типичный представитель множества «шефов», в том числе, и женщин, в кабинеты которых я ходила с бумагами. Почему этого хамства совсем не было раньше? Возможно, было другое, но и оно как-то прикрывалось, не выпячиваясь. В последнее время я особенно часто вспоминаю ту, в общем-то,  интересную, духовно насыщенную жизнь семидесятых и восьмидесятых, когда мы все так много читали, следили за новинками театральной жизни и кино, переписывали от руки ксероксы не издаваемых книг и строили планы. Сейчас у всех один план – у одной части населения – выжить, у другой - заработать деньги.  И очень много трескотни. Говорят много, красиво, убедительно, смело и лживо. Всем нам почему-то кажется, что от нас, даже  не от обывателей, а  от известных политиков, что-то зависит, что мы делаем историю, а не она нас. Массовое сознание не является сознанием вообще, это -машина, вычисляющая среднестатистический выбор либо абсолютно бессознательного человека,  либо человека, сознательно заинтересованного в своих личных, эгоистических целях, либо считающих себя сознательными, но не владеющих всей полнотой информации, и потому живущих воображением.
По первому каналу TV сейчас показывают многосерийный документальный фильм «Десять лет, которые…» Это о событиях в нашей стране за период реформ 1991-2000гг., то есть о нашем сумасшедшем времени, проживание в котором следует считать льготной выслугой «год за два».  Я хотела бы иметь видеоленту этого фильма в личном пользовании.  В фильме нет комментариев, только монологи множества известных личностей, участников событий – политиков и простых людей разного склада ума, должности и социального положения. Каждый из них вспоминает и оценивает прошлое, причем, каждый кажется мне искренним, убедительным и правым. Зритель (я имею в виду себя), не может не согласиться с точкой зрения каждого, хотя все они говорят чуть ли не противоположные вещи!  Вспоминаются китайцы с их истиной, которая «и то и  это».  Истина есть бесконечное множество частных истин, которые все вместе представляют собой страшную, бессознательную (а может, руководимую кем-то третьим свыше?) машину, выстраивающую события определенным образом и сметающую на своем пути все, что мы называем борьбой с энтропией.
Как утверждал Лазарев, хаос выше  порядка.  Все случается, но ничего не происходит, и только по телевизору всем нам постоянно предлагают «сделать сознательный выбор и определить судьбу своей страны».
К сожалению, я постоянно выпадаю из вышеупомянутого мировоззрения и, падая, больно расшибаюсь. Я привыкла цепляться за ясно очерченные и конкретные цели, к которым иду, не применяя прием игры, иду с привязанностью и с самоотдачей. Это абсолютно неправильно, но, видимо, я не могу быть другой. (Какое-то из моих очень сильных Я не может). Я бываю другой – живу, исполняя нужную роль, и даже временами получаю от игры удовольствие, но моя душа болит, потому что ее заставили играть в глупой пьесе, в которой, к тому же, не только нельзя ничего принимать всерьез и близко к сердцу, но желательно и вообще поменьше надрываться, поскольку ничего вокруг не нуждается ни в моих «подвигах», ни в моих способностях. Я завтра умру, и ничего после меня не изменится.  Примерно такой же фразой  заканчивается «Странная жизнь Ивана Осокина» – фразой, которую я только сейчас поняла по-настоящему. Нужно жить пассивно – исполняя долг текущего мгновения, не анализируя вчера и не планируя завтра. Для меня это – наиболее трудная вещь. Меня раздражают люди, живущие сегодняшним днем и не поднимающиеся до вопросов, находящихся  выше уровня их компетенции. Все хотят от меня игры по правилам и не хотят моих привязанностей, я от этой мысли замерзаю и уже совсем ничего не хочу – прячусь в свою раковину и, не получив большого, отказываюсь и от малого. В этом мы очень похожи с мамой.

От людей требуют быть полностью коллективными, жертвуя своей индивидуальностью для коллективных интересов. Но делая так, мы отбрасываем сознание, на которое имеем право. Человек должен изолировать себя от коллективных сил внутренне, но при этом хорошо играть роль  хорошего Домоуправителя, не отождествляясь с ней. Хорошим Домоуправителем Гурджиев называл того, кто исполняет свой долг в жизни и чувствует ответственность перед ней, но, при этом,  не верит в жизнь. «Муравьи  и пчелы думают, что Человек создан для Субботы, то есть для коллектива, и мы можем видеть, что произошло с ними» .
26 марта 2000г – выборы Президента. В списках кандидатов 12 человек, среди них старые знакомые – Зюганов, Тулеев, Жириновский, Явлинский. Лужкова и Примакова «съели» средства массовой информации. Нынче это явление модно называть «черным пиаром». Главный претендент – Путин, его рейтинг – около 50 процентов. Я, как всегда, не знаю, за кого проголосую. Хочется и за всех сразу, и ни за кого вообще, причем, одновременно и одинаково сильно.
Мое классовое сознание близко партии Зюганова, но не вдохновляет его личность и не хочется еще одной глобальной перестройки. Впрочем, то, что сейчас говорят коммунисты, и то, как они себя поведут при победе – не одно и то же. Все те, кто в верхах – люди из одной команды.
Мне импонирует все, что говорит вслух Жириновский, озвучивающий неприглядные, тайные мысли большинства, но, во-первых, его бытие полностью не соответствует тому, о чем он говорит, во-вторых, я бы не желала державе такого экзотичного и наглого  Президента. Мне будет за нее, если не обидно, то стыдно.  Да и сам Жириновский откровенно врет. Он самый сознающий среди политиков: знает, что врет, знает зачем врет, знает как врать и, при этом, никогда и ничего не принимает  всерьез.  Жириновский  был бы любимым учеником Гурджиева.
Явлинского я не люблю по определению за его западничество. Не верю в его искренность, особенно в патриотизм.  И, как бы умно он себя ни вел, – не верю. От него «собчачиной» пахнет.
Как и большинству, самым симпатичным Президентом мне кажется Путин. Он совмещает в себе сразу всех, что и хорошо, и плохо. Его дела соответствуют чаяниям коммунистов, говорит он в точности то же, что и Жириновский, но делает это достаточно дипломатично и вежливо. У него есть воля, хватка, ум, образованность, организованность и молодость. Тянет на будущего Сталина, что не столько страшно, сколько обнадеживает: при всеобщей анархии в нашей стране жесткости власти не может быть в избытке.  Но при этом, Путин в дружбе (и его поддерживают!) все демократы и даже денежные мешки, что более, чем подозрительно. Он вообще в дружбе со всеми. Это хорошо для его рейтинга, хорошо для страны, нуждающейся в стабильности, но создает его образу полную неопределенность. Каким будет Путин спустя несколько недель после его победы на выборах, не знает никто. А может быть, он, как носитель «черного пояса» по дзюдо является выразителем того множества истин, которое и определяет ход эволюции? Впрочем, по Гурджиеву, у человечества эволюции нет!
Я не знаю, за кого буду голосовать. Самое удивительное, что это составляет для меня проблему. Большинство этим не озабочено совершенно, как мои друзья -эзотеристы, так и мирские.  И за что меня Бог наградил неравнодушием к делам, не входящим в сферу моей компетенции?!
Я не знаю, за кого проголосую через 4 дня.  Зато я знаю хороший анекдот на эту тему.
 «Сидит на ёлке Ворона и держит кусок сыра. А под ёлкой ходит Лиса.
- Ты будешь голосовать за Путина? - спрашивает она.
Ворона молчит. Лиса подошла с другой стороны ели.
- Скажи, ты будешь голосовать за Путина!??
Молчит Ворона, не выпускает сыра.  Тогда лиса поднимается на задние лапы и пытается влезть на ёлку.
- Отвечай!! Ты за Путина будешь голосовать?!
- Да!! – ответила испуганная Ворона и уронила сыр. Лиса, подхватив его, убежала в лес.
«Ну,  сказала бы я ей «нет», - что бы от этого изменилось?» – подумала Ворона».

Мне очень симпатичен Путин, но, боюсь, что выбор, который уже сделан за нас историей, в любом случае оставит нас без «сыра», который опять достанется тем, кто так назойливо играют с нами в политику.



ПИСЬМО 9                28.03.00               
 
Наташа Менашкина  собрала старых друзей у себя дома. Поводом послужило возвращение в Петербург Наташи Крюковой, которая почти три года жила с мужем в Белоруссии, ведя натуральное хозяйство в небольшом поселке на границе Псковской области. Собрались «старожилы» йоги – как времен Володи, так и памирских: Евгений Викторович, Галя Созинова, Володя Широков, Наташа Крюкова, Олег Птичкин, хозяйка дома – Наташа и я.  Я давно уже не вылезала «в свет», поэтому впечатлений -  масса. 
Все постарели. Олег, Евгений, Наташа Крюкова – совсем седые, хотя внутренне изменились мало – такие же непотопляемые! Каждый из нас, как был, так и остался помешанным на эзотеризме, но  на данный предмет все смотрят по-разному, практикуют какие-то отдельные  Пути и внутренне осуждают пути других. Насколько проще всем нам было двадцать лет  тому назад, когда мы почти ничего не знали о  духовной практике, когда  охотно и открыто слушали всех подряд Знающих и полностью отдавались  новым знаниям. Сейчас у нас всех в головах  – насыщенный раствор, из которого почти всё стало выпадать в осадок. В том числе, и нужное. Это явление называется старостью личности, которая куда страшнее старости тела. К  изменениям в нашей внешности глаз привык быстро,  уже через несколько минут мы все показались друг другу такими же, какими были прежде,  узнаваемыми. Евгений Викторович, как всегда, весь вечер возвышенно молчал и оттого заведомо производил впечатление  самого умного и духовного, ему «вторил» Олег,  который своим молчанием меня уже не обманет, – я его слишком хорошо знаю. Наташа Менашкина нашла себя сейчас в прикладном творчестве, в танцах плюс в ее продолжающейся связи с группами контактёров и с «инопланетянами»: у нее есть вполне реальный Учитель  - Оштар, человек из мира  других звезд, что для меня звучит странно и дико, а для нее – норма. Мы живем в разных мирах, причем, я ей в ее восприятии жизни завидую, а она мне - нет, и этим все сказано. Галя Созинова вполне здраво критикует всех контактёров и «еретиков», зациклившихся на замкнутых сектах. Что ни говори, а все, кто вышел из ранней  школы Маланичева, остаются в этом смысле самыми здравомыслящими. Хотя сама она – типичный потребитель и человек «без проблем», то есть, живет, как птица небесная, не заботясь о завтрашнем дне, но охотно одалживается везде, где только можно. Галя чем-то напоминает мне Лену Птичкину, тоже очень талантливую личность.  Широков говорит умно, но сложно, его мир – мир славянофильский, но, при этом, крепко замешанный на логических построениях ума, таких же конкретных и усложненных, как и у Даниила Андреева в его «Розе мира». Принцип бритвы Оккама был бы Володе весьма полезен. Крюкова по-прежнему «улыбается» миру. У нее сохранились позитивный и правильный настрой и то, чего всегда не хватало мне – легкость отношения к жизни. При этом, реально трудиться на почве эзотеризма она даже  не планирует:  исполняет земные долги перед ближними, а все остальное, по ее мнению,  для нее должно приходить само или никак. Из всего, что мимо нее проходит, она берет только то, что ей нравится, не более. 
Я продолжаю смотреть на нашу компанию глазами Моны, думая, что думаю обо всем так же, как и она. Я так и не решилась ей позвонить, боясь, как разочарования, так и ее маски идеального мага, который не собирается показывать мне  свои слабые места, но может разглядеть мои. Это был бы для меня очень  полезный опыт (нам нужны «маяки»), но болезненный. К тому же, теоретически она едва ли знает еще что-то, чего не неизвестно мне, а для практических уроков нужно время и более капитальное общение. 
В целом встречей я осталась довольна: какие мы все ни есть  - старые, глупые и упрямые - я все равно  всех очень люблю: ни лучше их, ни других вообще, в моей жизни уже не будет.
                16.04.00
В жизни все объяснимо, все взаимосвязано, ничто не может существовать независимо, однако каждая вещь имеет и свое собственное существование, хотя связана с тем, что ниже ее, и с тем, что выше её. Начну с того, что  отражается сейчас в зеркалах  жизни нашей страны.
Из множества внешних событий, наиболее значимо одно, вполне закономерное. Россия  закончила свой полёт над пропастью, и мы куда-то приземлились. Этот полёт и, соответственно, пропасть,  наши сатирики удачно назвали «От Путча до Путина».  Владимир Путин – законно избранный (52-мя  процентами) Президент, который в настоящее время  вызывает симпатии всех, чего бы там о нем ни говорили. Ведет он себя, как истинный даосист: наблюдает, явно не вмешиваясь,  дает происходящему полностью проявиться, но все держит под своим контролем. Надеюсь, что он заставит себя уважать, а заодно и всех нас -– Россию. И даже, если не уважать (пока еще нас уважать не за что), то хотя бы бояться. До сих пор о Россию вытирал ноги весь мир, в том числе, и мы сами, ее граждане. В моем ощущении, Путин скорее левый, чем правый, но не в том смысле, что он   готов все ломать, а не стабилизировать, а в том, что он скорее государственник, чем либерал. По духу он ближе к современным коммунистам, чем к демократам. Вообще, сейчас все политические понятия и оттенки настолько перемешались, что понять что-либо трудно. Политики кучкуются не столько по убеждениям, сколько по личным интересам остаться во власти. Не только в политике, но и в обычной жизни я давно уже не встречала тех, кого с подачи Гумилева, называю «пассионариями» – активных людей, чем-то жертвующих, несмотря на полное отсутствие личной заинтересованности в результате  жертвования, а то и на наличие явного для себя в этом ущерба. Возможно, сейчас не время для пассионариев. 
Я по-прежнему не люблю тех, кто умеет нравиться всем и хочет этого. Примером тому моя дочь. Вот уж кто в жизни не пропадет! Она смолчит, где надо и где не надо, но все от нее в восторге, думая, что она такая, какой они хотят ее видеть. Я в последнее время с горечью замечаю, что Валера, усиленно подбрасывающий ей деньжат и подарки за ее мягкость характера, уже начал на нее влиять, она «чувствует себя обязанной ему». В отличие от Маши, я тоже выросшая без отца, никогда так дешево не продавалась ни отцу, ни  отчиму,  которым я равно никогда не была бескорыстно нужной. Я не была «ласковым дитем, что семь маток сосет» и всегда помнила, на каком я берегу, и кто – мои. От этого я всегда была одна, но, как мне это ни больно, я не жалею, что все равно не продавалась никак, ни дорого, ни дешево. К сожалению, Маша, наслушавшись дурных речей отца, все больше становится на него похожей – полностью не «пассионарной», и по-житейски практичной.  Еще горше мне  сознавать, что я ей не только уже не нужна, но ей и не  интересно мое общество: гораздо охотнее она проводит время со своими друзьями. А мне даже на выставку стало не с кем сходить… Матери я давно уже не интересна, теперь  - и дочери. А все остальные не интересны мне. Ситуация.
Сегодня я впервые за много времени  сходила  в Манеж, где сейчас выставка «Две тысячи лет христианства». Много икон и картин на религиозную тему, как православных, так и католических и протестантских, от 17 века до наших дней. Но сама экспозиция построена не с точки зрения развития истории искусства, а просто по христианской  тематике, что, на мой взгляд, сделано не удачно и довольно бессистемно.   Но я рада, что выбралась, что прогулялась по центру, убедившись еще раз, как плохо знаю свой город.  Надо бы мне вспомнить старые, добрые времена и начать снова одной ходить по театрам и выставкам, как бы это ни было сейчас дорого. Но это дает хотя бы какой-то смысл моей жизни, абсолютно беспросветной, никому не нужной и бесперспективной.  Даже стихи я не могу больше писать, что до слез обидно.   

17.04.00
Снег окончательно растаял, а ветер высушил грязь. Весна даже мне кажется приятной. Несмотря на то, что зелени еще нет, солнце радует, и особенно радует количество света, заметно увеличившего продолжительность дня. Я по-прежнему «переписываюсь с Региной, вернее, отдаю ей прочесть все то, что уже было написано, и что пишется сейчас. Писать сама она пока не готова. Судя по всему, живется ей трудно: тяжелый характер у мужа, сын – психически нездоров. Регина чувствует себя одинокой, и это нас сближает, хотя у меня внешне все гладко. В отличие от меня, держится на людях она прекрасно, лишнего о себе не говорит, не жалуется, что, вероятно, правильно. Пару раз я все же видела, как ей тяжело. Почему мы, женщины, все так эмоциональны? У меня тоже глаза все время на мокром месте. Пока я злюсь, иронизирую или спорю, я произвожу впечатление волевой и решительной, но выбить меня из этого состояния ничего не стоит, надо всего лишь меня по-хорошему разжалобить, показать хороший фильм или сердечно исполненную песню, особенно – песню прошлых лет, заговорить со мной о высоком – искренно и откровенно. Слезы тут же польются рекой, я, как последняя идиотка, давно уже не могу смотреть на людях ничего достаточно хорошего, боясь показать им свои расстроенные нервы.  Наверное, мне уже пора к эндокринологу.
Гурджиев сравнивал внутреннюю работу нашего существа со сложными машинами, работающими в темноте. Первый шаг в развитии сознания состоит в различении многих различных Я, составляющих эти машины, некоторые из которых полезные, а некоторые – нет. Не сознавая себя, нельзя сознавать других иначе, кроме как в воображении. Но наблюдения характеров других помогает нам разглядеть более четко свое собственное отражение.
На работе продолжается смена декораций. Среди моих коллег осталось только 10 человек, работавших в этих стенах до моего прихода, остальных  оформляла уже я, и они воспринимают меня, как «старожила». Но я пока уходить не планирую. И некуда, и не с чем, и не хочется.
Уволился Павлюковский, найдя себе более высокооплачиваемую работу. Я этого где-то подспудно ожидала, когда восхищалась его талантами в освоении компьютера и удивлялась легкости, с которой он был готов создать базу данных на Excel по нашим поставщикам комплектующих. Для мужиков такие вещи  всегда не проблема… потому что, ловко соображая как это сделать, они этого никогда не делают – это для них слишком кропотливая и мелочная работа, которую гораздо проще поручить женщинам. Уж кто-то, а я то знаю, что значит создать базу данных теоретически, и что – практически ввести все данные, отладив работу всей программы.   


ПИСЬМО 20                17.04.00               

 
Еще не дописано предыдущее письмо, а я уже начинаю новое. Мысль  по поводу дальнейших зеркал с  отражениями моих сотрудников, пока подождет.
Жизнь кого-либо, как она проходит, легко суживается, если человек просто вращается в интересах, которые он уже имеет и которые могут стать механическими привычками. Мы становимся созданиями механических привычек задолго до того, как осознаем это. То, что мы называем новыми переживаниями, в действительности является теми же – той же мелодией. Они падают на то же самое место. Все это держится вместе посредством Главной Особенности, которая управляет Личностью. То, что мы считаем новым, на самом деле то же самое, так как оно ведет к Главной Особенности, которая должна быть удовлетворена и не отпустит нас без унижения нас.  После этой короткой увертюры – письмо одной из моих читательниц.

«Добрый день, Майя! Вот в моей коллекции не отправленных писем появился еще один, новый адресат, самый загадочный адресат, который благодаря этой своей загадочности и получил данный псевдоним. Майей в Индии называют иллюзию, питающую наш разум и творящую в нем видимый нами материальный  мир. Этот мир – выдуманный, хотя он и реален, потому что  существует, но он абсолютно не таков, каким мы его себе представляем. Поэтому для нас, таких, какие мы сейчас есть, все вокруг – майя.
 Не буду скрывать своих эгоистических целей написания этого письма – для того, чтобы заниматься самонаблюдением, мне нужен тот, кто хотя бы один раз мой труд прочтет, и прочтет не выборочно, а целиком, иначе мне очень трудно вести с ним связный разговор. Это в точности, как некогда было в моей группе – группа косвенно учила меня, стимулируя высекать из моей души  то, что подспудно в ней созрело и просилось наружу. Для целостной работы мне тогда тоже нужны были хотя бы единичные посетители занятий, слышавшие то, о чем шла речь прежде, и я очень волновалась из-за их прогулов, пытаясь постоянно вводить всех в курс пропущенных занятий.   Потом я поняла, что это было ни к чему: «рукописи не горят», и то, что было сказано, не важно кому и как,  будет услышано. Если сказанное, к тому же  имело смысл, то оно прорастет в нужное время. Но тогда у меня для «стимула» была целая группа, теперь я одна, и, чтобы не чувствовать себя полной идиоткой, мне нужен хотя бы один постоянный читатель.
Беседы с Тилопой, к моему величайшему сожалению, подошли к концу. Столько надежд было с ним связано, столько откровенного и болезненного о себе ему было высказано, но все оказалось напрасным. И хотя мне в ответ моим выдуманным, гениальным и нежным Тилопой было написано не меньшее количество писем, но я так и не смогла в них пробиться к его душе через тенет его хронических недосказанностей,  страхов, заигрываний  «все равно не узнаешь!» с самим собой, сдобренных потрясающим многословием и мнимой искренностью, ибо все произнесенное им, хотя  и было правдой, но правдой, столь же  достоверной, как, например,  подробное описание кисточки слоновьего хвоста  человеку, никогда прежде слона не видевшего, вместо попытки дать ему свои личные впечатления и представление об этом животном. Это удивительная способность Тилопы распространяется на все, что от него исходит, и наверняка связана с его Главной особенностью. Из пятиминутного разговора по телефону с его мамой,  не влезая ей в душу, я узнаю от нее о новостях  жизни Тилопы гораздо больше, чем за часовые рассказы ни о чем самого Тилопы, причем, его привычка по всякому поводу поднимать со дна ил, как правило, ничем не оправдана. Он охотно хвалит мои рукописи, находя их для себя полезными, но ни его понимания меня, ни его попытки к ответной откровенности – вскрытию собственных проблем, я так в нем и не встретила. Причины тому две. Первая –  ему не дает и уже никогда не даст  быть другим его Главная особенность, сколько бы он ни старался. Вторая – даже при наличии этого желания, у него нет для этого возможности. Как бы поэтично и подробно он не излагал свои мысли, он – не творческая натура. При массе других его достоинств и достижений, он не имеет интеллекта, способного к синтезу и генерированию собственных мыслей, он может только исполнять то, что «велят другие учителя», и боится предлагать свой собственный путь. Мона  и Наташа заметили это и высказали  вслух сразу же, я, подсознательно соглашаясь с ними, все время пыжилась поставить на нарисованный ими его портрет заплаты, украсить его интеллект дополнительными красками. Увы. Я всегда жду от людей того, чего они не могут мне дать, как не может, например, мужчина родить ребенка, сколько ни выдумывай  про него. Тилопа тоже навсегда останется только Тилопой, тем более по прошествию лет. Я и сама  вот-вот стану такой же, как он; для своего возраста он еще очень неплохо сохранился. Тилопа не стал мне менее дорог от этого нового его понимания мною, но я больше не хочу этого бесполезного раздевания. Никогда не была на нудистских пляжах, но слышала, что туда в одежде не пускают. И это правильно. Странно чувствовать себя голой среди одетых, даже, если эти одетые и высоко ценят твой смелый поступок, одобряют его и теоретически готовы ему последовать. Нечто похожее я ощущаю  с теми, кто читает мои книги. Данные книги  ценны для меня не как попытка прикинуться писателем, а лишь при условии 100-процентной в них правды, более того, поиска этой правды в себе, какова бы болезненна и неожиданна она для меня самой ни была.  Это – адское занятие, почище физического раздевания перед посторонними. И пока эти посторонние все еще кутаются в свое тряпье, я чувствую себя с ними последней идиоткой. Ни один из моих читателей  еще не принял от меня эстафету, ни один, включая и собственную дочь, которая, кажется, прочла мои первые книги лишь «чтобы сделать мне приятное» (как я не люблю этот мотив действий!), а на последующие у нее «сейчас  нет времени, как-нибудь, позже!». А я больше и не предлагаю. Увы, Маша для меня слишком нормальная, правильная и обычная в хорошем смысле этого слова девушка, отчего с каждым годом она становится для меня все более  чужой  и далекой.
Вернемся к тому, с чего начала, к тебе, Майя!  О причинах, побудивших меня поделиться своими размышлениями, я уже писала, – они неисповедимы. Более важным оказался проявленный тобой интерес  к написанному и твоя оценка «мне это нужно». Я почему-то в этот интерес поверила, может быть, потому, что хотела поверить? …Я сам обманываться рад…» 

А теперь продолжим разговор  о Майе в 3-ем лице. Она  была моей постоянной клиенткой по гороскопам и всегда их хвалила. За что? Не знаю. У меня не сложилось традиции расспрашивать своих клиентов об их жизни. Если мне заказывают повторный прогноз – значит, первый был им полезен. А Майя всегда оставляла во мне впечатление, что все, о чем я пишу в своих гороскопах, включая и эзотерические вещи, ей абсолютно понятно и не требует перевода. Такое случается с людьми, которые уже в той, прежней  жизни стояли на Пути, им почти ничего не надо пояснять, они «вспоминают». В данном случае, это мое впечатление было ничем не подтверждено, сколько я ни силюсь вспомнить наши с ней диалоги, я не помню ни одного примера, показывающего ее «знание», но впечатление «прежде стоявшей на Пути» все равно оставалось.    А мне было лень в это вникать: клиент доволен - и хорошо, ему виднее. Те, у кого есть ко мне вопросы и нерешенные проблемы – их обычно сами озвучивают, и я никогда не отказываюсь от объяснений любой степени подробности, но если им все и так понятно и на них работает – прекрасно! Может быть, это мое «ощущение» подтолкнуло меня к контакту?
Потом начались явно лишние и несоизмеримые дары со стороны Майи. Когда тебе дарят больше того,  что ты заслуживаешь, и больше, чем   ты можешь отдать взамен (здесь я  имею в виду только вещественные дары), это есть грубое нарушение 1-ой ступени йоги – апариграха (не принятие даров). Полученный дар – связывает, в этом случае тот, кто берет, теряет даже больше, чем тот, кто дает, и, как ни странно, дающий несоизмеримо грешит больше, чем если бы он сам накопил или получил от других что-то без повода. Он крадет свободу другого. Несоизмеримо – это означает 1) без повода и 2) когда одариваемый тобой человек не сможет отдать тебе  столько же, и это создает в нем проблему и зависимость от тебя. Прошедшие школу Маланичева это знают,  и до сих пор у меня с ними никогда нет такого рода проблем. Но Майя не была из числа йогов, к тому же, она, не ведая ощущений другого, явно хотела, как лучше. Случай напоминал мне проблему с Пашей Добрусиным, искренняя щедрость и внимательность которого до сих пор связывает меня по рукам и ногам: я чувствую, что меня купили, хотя и не могу найти в этом подвоха и умысла. Но цена покупки велика – дочь, которая у меня единственная, и которую, не будь этой несоизмеримой доброты, я никогда бы не позволила  себе подумать о том, чтобы отдать ее  навсегда в среду, которая для меня абсолютно чужда. Жить нищей, не зная другой жизни, и отказаться от искушения, чтобы остаться нищей – это не совсем одно и то же! Закончим с апариграхой и пойдем дальше.
Не имея обратной связи, очень сложно вести диалог с человеком. Я всегда не доверяла тому, что говорит человек, и не потому, что подозреваю его в неискренности, а потому, что любая речь всегда идет в состоянии отождествления.  Мысль приходит к нам в голову под влиянием внешних обстоятельств, и мы не контролируем ее приход, а очень быстро принимаем ее за свою собственную, Чужое влияние превращается в нашу персону, которой мы приписываем местоимение Я, и это Я  тут же входит в роль и управляет нами.  Общение быстро становится механическим, не мы говорим, а наши персоны говорят, думают и чувствуют за нас, навязывая нам все, что угодно, а мы этого даже не замечаем. Письменная речь в этом смысле дает больше информации, она сдерживает наше воображение и, не важно насколько литературно или безграмотно письмо написано, незримо высвечивает нашу природу, дает хоть что-то, на что можно опереться в диалоге.
Несмотря на наше нечастое общение,  Майя уже преподнесла мне ряд открытий. Все, что я передаю ей для чтения, по ее словам, ей сразу же и бесповоротно нравится, чего в природе в общем-то не бывает: любые два человека всегда по-разному реагируют, чувствуют  и относятся к одному и тому же. Но это еще не все – пару раз  я с удивлением обнаруживала, что то, о чем уже были сказаны ее восторженные слова на момент их произнесения было до конца не дочитано. Именно так нашла свое объяснение удивившая меня реплика о школе Сантош: она никогда не не была бы Майей произнесена, будь эта книга дочитана ею до конца, но тогда я об этом еще не подозревала. Ничего особо дурного в этом факте нет, но это породило во мне сомнение, показалось, что желание Майи сделать человеку приятное перевесило нечто более важное, то , что сейчас любят называть «конструктивным диалогом».  Кроме того, в подсознании поселилось сомнение: если не все то, что сказано с похвалой, правда, а значит, грош цена и всему остальному. Я всегда немного недолюбливала высоко интеллигентных и хорошо воспитанных людей – они, остерегаясь тебя огорчить, перестают вызывать доверие. Не знаю, понятно ли то, что сейчас сказала одна из моих Персон. Явно, что она – только Персона, есть во мне и другие точки зрения и на интеллигентов, и на Майю. 

24.04.00
18 апреля прилетели утки на мой пруд в Парке Победы. Еще накануне их не было в помине, хотя вода наконец очистилась ото льда и над ним летали тучи чаек. И вот  мои утки возвратились к себе домой.  Меня тоже потянуло «домой», и это желание выражается в том, что, во первых, форматируя лексиконовский текст «Возвращения Домой» в  Word-овский, мне ужасно захотелось вновь посидеть на занятиях Сантош. Она, конечно, работает против России, внедряя в наши головы опасные идеи отречения от мира и неучастия в общей жизни: «мир - большое кладбище истлевших костей, за которые не надо цепляться», но, в то же время, ее учение сильно и упоительно, как впрочем, любой другой  наркотик. Во-вторых, наконец-то настали теплые дни и  22 апреля я впервые выбралась в Пери, где уже не было снега и где вполне можно было загорать. Я ужасно  захотела пожить на даче, поработать на земле, выкинув из головы всякую дребедень, включая политику, собственные страдания, работу и даже сочинительство на компьютере, - все, за исключением Маши, которая сейчас приболела и очень устала из-за своих непрерывных занятий в институте. У нее точно такой же психоз, как и у меня – повышенное чувство долга в учебе и чувство бессмысленности жизни. Если она и копирует меня, то слишком рано это у нее началось – она еще и порадоваться-то жизни не успела! Это я ее проглядела своим пессимизмом, а она – хороший человек, ее сходство с отцом, к счастью, только внешнее, не определяющее ее природу. 
Совершенно неожиданно для себя я написала заявление на отпуск и через четыре дня уже буду жить на даче. Возьму с собой Ириску, и, если мама сможет меня подменять, буду раз в неделю ездить за продуктами в город к Маше..
Я все еще не могу дописать свое письмо к Майе, да и то, что было ранее  написано, уже сейчас кажется мне мертвым, ненужным и неправильным. Например, в части  апариграхи – ну,  что я так прицепилась к этому «непринятию даров», не удосужившись понять такую простую и очевидную вещь, как то, что людям иногда важнее дать, чем получить, даже если это касается материального дара. Мне ведь самой важнее писать, чем получать письма, не я этим одариваю, а меня одаривают те, кто находит интерес и время меня читать. Каждый делает то, что может и хочет, и  отказаться от того, что идет от чистого сердца, объяснив это правильными и заумными идеями, защищающими собственную гордость, значит, зря  обидеть другого человека. Абсолютно во всем есть две противоположные стороны вопроса, не сознавать этого и действовать только из единственной персоны – большое заблуждение.
На даче меня посетило интересное состояние. Я, чувствуя усталость от борьбы с жизнью, вдруг смирилась с ней и стала играть роль, которая удалась мне только благодаря посетившему меня равнодушию к жизни. Беседуя с зацепившейся за меня языком соседкой по даче, я, внутренне не одобряя всего, что она говорит, ее слушала. (Ох уж эти наши  соседи, что  почти  20 лет травят нас своей громкой музыкой на весь участок по выходным и раздражают своим циничным, потребительским и серым отношением к жизни!) Внешне поддерживая с ней вежливую беседу, я никак не реагировала на собеседницу – это бесполезно, мир таков, каков есть, соседей  не переделаешь, а спорить и критиковать – себе дороже, проще перетерпеть. Они – наши соседи, и моя сверхзадача состояла в том, чтобы не испортить наши  отношения, чего бы они ни делали.  Так же и с мамой – не вижу, не спорю, не реагирую и делаю по-своему, но не афиширую последнего. С мамой такая модель поведения  сложнее – я не могу быть к ней равнодушной, как к соседке, да и не хочу – слишком больно опускать ее на этот уровень, но это есть  единственное и даже наилучшее поведение с моей стороны. Не родные – мои самые большие враги, - эту мысль всегда полезно помнить. Как-нибудь рассосется. И ведь рассасывается!
В последнее время у меня совсем не пишутся письма. И это несмотря на то, что в голове много самых разных мыслей. Что ж, так и оставлю все отрывки, как есть, не законченными. Они  тоже – информация для самонаблюдения. По мнению Гурджиева, человек должен научиться делать мысленные фотографии себя в различные моменты своей жизни и в разных эмоциональных состояниях, причем не фотографии отдельных деталей, а фотографии целого. Снимки должны содержать в себе одновременно все, что человек замечает в себе в данный момент: свои настроения, отношения, мысли, ощущения, позы, свое поведение, интонации голоса, движения лица. Целый альбом портретов себя, взятых совместно, покажут вполне ясно, чем мы на само деле являемся. И самое удивительное открытие, которое нас ожидает в этой работе, состоит в том, что наше понятие о самом себе, с которым мы жили из года в год, очень далеко от действительности.




ПИСЬМО 21                от 25.04.00


Птица жила в комнате светлой,
Но однажды улетела на волю.
Выли  в проводах осенние ветры,
Небо надвигало серые волны.

Качались деревьев черные ветки,
Льдом становилась голубая вода,
И мир показался огромной клеткой,
Из которой не вырваться никуда!

                / Светлана Аксенова /

О свободе в последнее время я думаю достаточно много. Несмотря на то, что по знаку я Козерог, который по определению способен к самоограничению ради поставленной им самим цели, но и Марс, и Венера у меня водолеевские, к тому же - в 12 доме. Я совершенно не терплю никаких тайных, косвенных покушений на свою свободу. Возьмем самый ближайший пример. Наши соседи по даче, с которыми мы живем бок о бок множество лет, считают возможным, приезжая на участок, включать на всю мощность радиоприемник их машины и весь выходной наслаждаются популярной музыкой. Изредка я таковую люблю, но только не на природе, куда еду как раз для того, чтобы уйти от звуков города. Вынужденная целый день слышать то, что не хочу слушать, хотя нахожусь, казалось бы на своей, законно принадлежащей мне земле, я невольно бешусь. Чья-то свобода врывается в границы моей, и я вынуждена отступить.
Или реклама, вклинивающаяся во все телевизионные передачи. Делающие свой бизнес, купили не только время телевидения, но и мое собственное, они оплатили за мои неудобства, но не мне, и меня при этом не спрашивали. А почему во время и так уже сорванной однажды предвыборной компании Яковлева (из-за чего город, кстати, уже потерял миллионы рублей плюс выгодные заказы от инвесторов), заплатившие за эту компанию снова позволяют себе беспардонно занимать все удобное для меня вечернее время на свои дебаты? (Извините, но днем, в отличие от них, я вынуждена быть на работе и, кстати, этим самым отчисляю налоги на их, не нужное мне, содержание!) За мои же деньги они теперь «развлекают» меня идиотскими «круглыми столами», на которых рассказывают, как, с точки зрения москвичей, плох Яковлев(ни разу не доказав этого и опираясь только на его «внешний вид, не соответствующий облику нашего культурного города»), и что они, пришлые, предпринимают против для того, чтобы добиться второго тура голосования, еще раз отняв средства у моего города, который вся Москва, не удосужившись на произнесение полного имени, жаргонно именуют «Питер». Я и сама знаю за кого мне голосовать в моем городе и за кого буду голосовать, я не нуждаюсь в подробном рассмотрении их проблем и амбиций и, тем более, не понимаю, почему Москва считает возможным предлагать своих людей нам. Я что-то не помню, чтобы Петербург выдвигал свои кандидатуры на должность мэра Москвы. И партии «Яблоко» и Правых в этом смысле мне особенно отвратительны.
Все эти агитационные интервенции есть скрытое покушение на мою личную свободу, против которых у меня нет возможности защититься также, как против непогоды. Впрочем, против дождя у меня есть зонт, к тому же, дождь не оплачивал свое покушение на мою свободу делать то, что я хочу в рамках дозволенного.
В истинно свободном обществе должен быть отдельный телевизионный канал для предвыборных и прочих платных реклам, который смотрят те, кто этого хочет. При этом, перераспределение прибылей между каналами легко может взять на себя государство без ущерба для всех, зато граждане, пусть и заплатившие за работу рекламного канала, тогда все-таки смогут иметь свободу отказаться от насильственной агитации и промывки своих мозгов, то есть иметь только тот «товар», который им нужен, без вкраплений «нагрузки», покупать себе «котлеты без мух». Мне лично наплевать, что кто-то не сможет сделать свой бизнес без этих «мух», они сами выбрали себе такой заработок. Я то ведь, не зарабатываю свои деньги на чьем-то личном времени? Значит, им надо сменить работу, а то, что людям нужно купить, они все равно купят, даже без рекламы.
Моя свобода заключается также и в праве пользоваться общественным транспортом, в который ради собственных заработков не врываются назойливые продавцы и в течении нескольких минут не расписывают громогласно  достоинства своих товаров. Реклама должна иметь место там, куда граждане сами приходят покупать, то есть, в магазинах и в торговых залах, но не там, где мы не планировали делать покупки и, тем более, слушать объяснения, которых не просили. Пару дней назад и вовсе было «круто»: в вагон электрички вошла необычная нищая. Она встала посреди прохода и непрофессионально и громко заголосила религиозные песни на тему пасхи. Слушать ее почему-то было стыдно. Не все в вагоне были верующими, не все хотели вообще слушать то, что, обычно слушают в церкви, если в этом испытывают  потребность,  но деваться нам было некуда. Она голосила. Лучше бы она просто смиренно и молча обошла вагон с протянутой рукой, ей подали бы не меньше, а скорее всего, и больше - наш народ добр, если не доводить его, постоянно превращая в покорное быдло, вынужденное слушать чужие приемники, не имеющие выключателей.



ПИСЬМО 22                28.04.- 3.05.00               
 
«Мастер и Маргарита» и вправду мистическая книга. В ней отсутствует грань между силами добра и зла, она о «части той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо». Эта цитата взята из эпиграфа к книге, на днях я услышала ее из уст актрисы Маргариты Тереховой, что снималась в фильмах  Тарковского. Желание взять в руки эту книгу появляется не случайно, как не случайным было и моё упоминание Воланда в предыдущем письме. Его фраза о нашей «невозможности иметь точный план на хоть сколько-нибудь приличный срок»  вспомнилась мне сразу же, как только я самоуверенно заявила, что через четыре дня уже буду на даче. Сегодня я последний день на работе – оформила очередной отпуск, но не думаю, что скоро уеду, а тем более с Ириской. Вслед за простудившейся Машей заболела мама – с высокой температурой, скачками давления и с набором всех прочих проявлений как ее нездоровья, так и тяжелого характера, любящего страдания, но не умеющего принимать помощь от других или хотя бы создавать другим возможность быть ей полезной. Но это уже отдельный разговор и отдельная проблема, которая давно ждёт своего места на бумаге, хотя и слишком болезненна для меня. Замечу одно: не та беда и не та боль, когда нас  некто  тиранит и мучает, а та, когда ты одновременно и ненавидишь  этого тирана за причиняемые мучения,  и любишь, потому что он по определению   единственный, самый близкий тебе человек. Истинная боль бывает тогда, когда твое сознание вынуждено расщепляться на две несовместимые личности, способные свести тебя с ума неразрешимостью ситуации.   
Человек не управляет своей жизнью и всем распорядком на земле,  но, хотя его дни состоят из множества случайностей, каждая из которых способна изменить наш путь, они всё равно в итоге приводят нас к тому, что нам необходимо пройти. По крайней мере, так считает индийская философия. На эту тему есть чудный английский фильм «Sliding doors» («Раздвижные двери»), снятый в 1998 году. Наши почему-то перевели его как «Осторожно, двери закрываются», что, на мой взгляд не точно по смыслу. Героиня фильма Хелен пытается вскочить в уходящий поезд метро, и ее реальность  ... раздваивается. С этого момента зритель просматривает сразу два возможных сюжета ее жизни: той, что успела войти в вагон, и той, перед которой двери метро захлопнулись.  Несмотря на разное развитие событий, в итоге их судьбы снова смыкаются: обе героини, пусть  и в разное время, все равно узнают об изменах любимого,  обе, пусть и в разных ситуациях,  встречают того, кто приходит на его место. Фильм удивительно мудрый, это - прекрасная иллюстрация к действию кармы в нашей жизни, которая, хотя и течет по случайным руслам, все равно несет нас к тем берегам, которые предназначены нам судьбою. Есть только одно слабая место: этот мистический фильм,  иллюстрирующий теорию кармы, к сожалению, никак не доказывает ее подтверждения на практике.  Как, по каким законам и кем строится наша судьба, так и не дано узнать человеку.

А теперь немного о том, что произошло в нашем «Спектрэнерго» за последние дни.
 Еще в апреле заболел Шеф. Как-то тихо заболел, негласно; секретарю под строгим секретом было сказано сообщать всем, что Литвинов в санатории. Потом спустя две недели уже практически все мы знали, что у шефа инфаркт, и что появится он не скоро… Заменяла его Ютенина, подписывая оплату всех счетов и негласно управляя нами, – в отсутствие шефа она ни на кого не кричала, вела себя достаточно дружелюбно и демократично. Техническое руководство перешло к Шамраеву – с каждым днем все более замотанному, раздраженному  и вечно теряющему нужные документы, поскольку с самого начала в нем отсутствовала привычка класть их на свои места и хотя бы изредка выбрасывать в мусорную корзину ненужное. Меня Шамраев уже давно никак не использовал в своей работе, если только я не сидела вместо постоянно болеющей или отсутствующей в своем институте Юли. Ему было не до меня, что было не особенно разумно: он вполне  мог бы более интенсивно гонять меня по разным инстанциям, утверждающим наши проекты, что сэкономило бы ему время. Но с организацией у нас всегда было плоховато, я, хоть совсем уж без дела не сидела, но чувствовала себя незагруженной, либо загруженной бухгалтерией, с которой не справлялась наша драгоценная Ирина.  Ирина Егорова – эта та самая главная бухгалтер, которая не полюбилась мне с первого взгляда. Молодая, смазливая, по провинциальному приветливая, но с заготовленной улыбкой и даже смехом. В нужном месте разговора, как бы для вежливой связки, она сначала издавала довольно мелодичный, смехообразующий звук, всегда одной и той же тональности, который завершала коротким «ха-ха», На этом «смех» заканчивался. Не то, что бы это казалось неискренним или неуместным, но каким-то уж очень  механическим, чем-то вроде привычной реплики, поддерживающей разговор.  Держалась Ирина с неоправданно большим достоинством. Со всеми, за исключением нашей «парочки», она с первых же дней переходила  на ты и по имени (извиняюсь, мы с ней так и остались на вы, но лишь по причине взаимной антипатии), по работе любила давать другим задания и указания, но сама лишнего на себя не брала, в делах, как мне казалось, четкого прядка у нее не было.  В наличии блеска ума, талантов или остроумия мною замечена не была. Очень знакомый для меня тип Снежанны - молодой, глупой, но пробивной бабы, которая пойдет далеко, потому что не упустит. Эта  была  того же сорта, болела не за дело, а за свое продвижение и льготы, которые добивалась не уменьем, а сиденьем и улыбками в нужных местах с нужными людьми.  Как выяснилось позже, Елена Евгеньевна от ее трудов была не в восторге, хотя они и обедали в одной компании, и задержек по выдаче зарплаты в ее бытность у нас не было. В конце марта выяснилось, что у Ирины подано заявление на увольнение – идет учиться (понадобилось высшее образование для дальнейшего взлета карьеры!). Ее не удерживали и даже отпустили без скандала (шефа не было!), что для наших стен не типично, но, как выяснилось, не нравилась она и всем остальным тоже, которые, в отличие от меня, этого явно  не показывали. Дела свои она сдала очень формально, оставив на нас с Тамарой весь пенсионный фонд за три года, о подготовке которого даже не позаботилась, уходя. Словом, душа ее за фирму не болела. Ну и дай ей Бог того, что она заслуживает. Я страшно  обрадовалась  новости,   даже не поверилось, что  девять месяцев нашего знакомства закончились, и я  могу ей пожелать «успехов на новом поприще». Вместо нее к нам уже пришла другая бухгалтер – Татьяна Викторовна, сорока одного года от роду; и по виду, и по уму – не чета прежней «соплячке». 
Еще спустя неделю не вышел на работу Александр Иванович Тесов, наш инженер по КИПиА и фактически основной специалист нашего проектного бюро, в которое, кроме него, входят еще Роман Донской, Сергей Ларин и Антонина Васильевна, оператор ПК.  От превратностей нашей жизни Тесов неожиданно получил микро инсульт: у него отнялась одна сторона тела. Хотя сейчас, спустя месяц, он уже вполне сносно передвигается, медленно идя на поправку, но инженерное бюро осиротело: Александр Иванович тянул на себе львиную долю забот  по всем нашим объектам. Тесов – мужчина сорока пяти лет, невысок ростом, но хорош собой благодаря умному, располагающему лицу, голубым глазам и пышной шевелюре густых волос, хорош, несмотря на отсутствие передних зубов, которые, видимо, растерял по нерадивости.  Мне нравится у Тесова чувство юмора, инженерное мышление и терпимость, не дающие ему выходить из себя, что бы ни случилось. Но по темпераменту мне все равно ближе и понятнее такие, как Шамраев: последний бывает невыносим своей раздражительностью и гневом, но он – типичный пассионарий, к делу не равнодушен и все принимает близко к сердцу. Тесов полностью закрыт юмором, которым он то ли прикрывает свою непривязанность к происходящему, то ли спасается от проблем. Впрочем, судя по его болезни – спасается только внешне.  Да и в отлынивании от работы или лени  заподозрить его невозможно. 
Едем дальше - ужасы продолжаются. Меньше, чем за неделю до моего отпуска, один из двух моих Вась – тот, что Шамраев, сообщил нам о своем увольнении. Он был сыт по горло нашей работой, и как специалист с головой и опытом, уже подыскал себе хорошее место. Ютенина схватилась за голову и вызвала из дома Литвинова. Прохаживаясь по коридору возле Юлиного предбанника, я лицезрела в кабинете Литвинова до боли знакомую мне сцену: шеф убедительно объяснял Шамраеву, какой он нехороший человек и никуда не годный специалист, который «погнался за длинным рублем», бросив начатое благое дело. Впрочем, сам монолог  был мне не слышен, но не догадаться о его содержании мог только ленивый.   
Где-то через час оба наших внезапно переставших быть трудоспособными лидера, видимо, договорились. Литвинов, убедившись, что Шамраев все решил бесповоротно,  ситуацию принял и даже решил сделать красивую мину. Он собрал производственный участок (меня и Васю Тарасова), плюс Ютенину, начальника сервисного участка Андрея Рыбкина и все еще сидящего в его кабинете Шамраева, чтобы объявить нам о «своем решении» отпустить Василия Юрьевича.
А всего за два дня  до этих событий нам с Васей (человеком-бедой, Васей Тарасовым, начальником производства)  было поручено написать объемы работ по предполагаемому ремонту наших  ранее построенных объектов. 
Ремонтом старых объектов, за который наши бюджетные заказчики – нищие и не испытывающие  особого восторга перед нашей фирмой - платить явно не собрались, Вася не желал. Он, как истинный Козерог, очень упрям, при этом, абсолютно  не умеет слушать других. Совершенно не чувствуя мысли и уровень другого, он может многословно, но бестолково твердить свое, без лишних реверансов заявляя, что все остальное его не касается, он «этого не делал и делать не собирается». При этом, не пойдет на попятный даже там, где это поведение будет ему явно не на пользу, в лучшем случае, хмуро отмолчится на совещании, а потом все равно не станет выполнять его решение. Уж не знаю, можно ли такое, невыгодное для него поведение назвать пассионарностью или просто считать его глупой недальновидностью, но работать с ним трудно всем, при том, то руки у его золотые, и человек он не злой, камней за пазухой не держит.
Невысокого роста, с простоватыми,  неправильными чертам лица, но с явно выраженным мужским началом (тип, к которым принадлежит артист Николай Караченцев) Тарасов  был мне симпатичен даже, несмотря на полную невыносимость его характера. Из него вышел бы прекрасный бригадир, мастер (индивидуалист), умеющий работать,  не желающий организовывать других, но никак не начальник производства, от которого требовалось видение перспектив, завязывание производственных связей для поиска новых заказов, ведение бумажных дел (или хотя бы дача мне своевременных указаний по их подготовке), поиск своих рабочих кадров. Вася все это делать не собирался. Мне приходилось из души вынимать из него нужную мне информацию  для составления всяческих бумаг, которые для его рабочей карьеры были нужны не меньше, если не больше, чем мне, поскольку касались его непосредственно.  Литвинов, знавший его много лет, все это прекрасно видел и постоянно ругал его, почем зря, на всех собраниях. Вася периодически собирался увольняться,  но, чувствуя, что времена не те, да и уровень его не тот,   пока что держался и после «парочки» был у нас за старожила.
Вернемся к тому, с чего начали – к историческому совещанию, посвященному проводам Шамраева. Шеф делал, как всегда красивую мину при плохой игре – досаде на Шамраева, на которого он, весь год болеющий, взвалил всю свою работу, не обеспечив его ни толковыми, хорошо оплачиваемыми кадрами, ни техникой, ни хотя бы деньгами для укрепления того и другого. Шеф давно уже приобрел болезнь Руководителя, который отлично знает, что надо делать и как, но давно уже забыл, как это реально делается в условиях российской действительности исполнителями: без личного шофера, без дополнительных денег на взятки чиновникам, на плохой технике, с малочисленными и работающими меньше года случайно  набранными «специалистами», которых шеф  же и разогнал. Сам Литвинов  давно уже до этих вопросов не опускался, хотя ловко, за счет своего авторитета распутывал наши  проблемы по телефону или в  личных встречах с такими же, как он, руководителями.  (Чего стоит одна только его реплика Павлюковскому: «Учиться на курсах компьютеру? А чего там учиться? Показали кнопочки, и печатай! Я вот печатал однажды…» ) Итак, делая красивую мину, шеф пошел по привычному пути – начал во всеуслышанье шпынять Тарасова за его «отсутствие квалификации».   Теоретически шеф был прав: от Васи не требовалось рассуждать, выгоден нам ремонт или нет, поскольку других заказов на лето не было, а чтобы выбить от прежних заказчиков деньги, которым всяко необходимо регулярно обновлять свое оборудование, Литвинову нужно было иметь в руках подробное экономическое обоснование – перечень положенных мероприятий и затраты на них. Очередное Васино «не хочу и не буду», от которого требовался даже не сам расчет, который я и сама бы по его наводкам сделала, а только устный перечень того, что по его мнению «было бы полезно сделать», взбесило шефа окончательно. Он возьми да и ляпни: «тогда пиши заявление». Я так и не поняла, было ли это с его стороны глупостью или тонко намеченным ходом, но Вася, мужское самолюбие которого было задето, заявление тут же принес.   А Литвинов, всем своим видом показывая, что его запугивать бесполезно, что он без всех нас не пропадет «легко», уже поспешил всем объявить, что он «увольняет и Тарасова тоже», а его подчиненных (рабочих и меня с Тамарой) передает в распоряжение Рыбкина. Это было то, что я называю «необратимое действие», и что я, даже при своем  своенравном и непрактичном характере, на работе делать бы не стала, тем более, в момент, когда и так практически весь производственный костяк  развалился, учитывая весеннее увольнение Вити Павлюковского и Сергея Шишенина - самого толкового из наших слесарей.    
По рассказам старожилов, подобные смены команд в данной фирме уже были в 1998г, когда заработки резко упали. И хотя Ютенина никак не показывает своей озабоченности ситуацией, считая, что мы не пропадем, я слабо представляю себе, где Литвинов наберет лучших людей и на какие деньги. И специалисты давно уже стали редкостью, и заманить их нечем, и Литвинов не тот. Не дай бог, он совсем уйдет от дел, тем более, в июле ему – 60, а инфаркт - дело не шуточное.
В отпуск я ушла с тяжелым чувством. Я слабо представляю себе, что увижу на фирме по моему возвращению.


ПИСЬМО  23                22.05.00 

Добрый день, Майя! Мы давно уже не общались, поскольку весь месяц я то живу с мамой на даче, то, с мамой же, веду постоянный спор за свое место под солнцем в нашей городской квартире. Я совсем не представляю себе, как и чем и  ты сейчас живёшь. Втайне я все еще надеюсь, что найду в тебе, если не близкого друга,  то  хотя бы единомышленника в делах, мало понятных мне самой – в эзотеризме по Успенскому. Для этого надо, как минимум, ознакомить тебя с его учением по книгам, чего сделать я пока не решаюсь: уж очень своеобразна его школа  и язык книг, который не воспринимается абсолютным большинством только потому, что все переводят прочитанное на привычный нам смысл и упускают самое главное. Основная трудность понимания Успенского состоит как раз в невозможности сразу прочувствовать, что в знакомых словах мы слышим новые вещи, требующие полной переоценки всех прежних, привычных нам  ценностей.  Очень легко  слова Успенского истолковать по старому и уйти с его пути. Я боюсь тебя спугнуть до поры, поскольку ничего не знаю о твоем настоящем бытии: ну хотя бы о том, какие мысли и ассоциации с собственной жизнью породили в тебе недавно прочитанные тобой «Сидхарта» и «Карма-йога», что пригодилось, и что вызвало противление в моем «Возвращении домой»? Хотелось бы получить письмо хотя бы на эту, достаточно нейтральную тему, но больше всего я боюсь вместо подробного и искреннего расписывания своих ощущений получить от тебя ничего не значащие и нам обоим ненужные «восторги вообще». Не скрою, чем дальше, тем больше мне хочется всерьез «зацепить» тебя  на этом Пути, чтобы дальше нам идти уже вместе, благо поделиться мне есть чем, и оно лежит у меня без дела. Мне опять хочется почувствовать себя Учителем? Какому-то низменному из моих Я – хочется, но его не стоит принимать в расчет. Гораздо важнее то, что сама я на этом пути еще ученик, причем, нерадивый, неспособный ученик, и мне нужен не столько слушающий меня, сколько тот, кто на примере своего жизненного опыта мог бы мне помочь, стал бы моим «будильником»,  соучастником и соратником.
Что, при отсутствии информации о тебе, говорит мне, что ты могла бы им стать? Пожалуй, только интуиция. Несмотря на то, что ты – человек семейный и, видимо, была в замужестве  всю свою жизнь (в том смысле, что приобрела привычку ощущать за спиной мужчину, который принимает за тебя решения, но подчиняет себе, которого надо  терпеть и которому служить, мне почему-то кажется, что то, к чему и с чем ты пришла к концу жизни, тебя ни радовать, ни удовлетворять не может. Этот итог – не только не есть счастье, но даже не есть и «женское счастье». Осознание  этого (что очень болезненно), может привести к тому, что имело место у меня – к потере смысла жизни. Правда, чисто внешне по тебе этого совсем не заметно, ты все время хорохоришься и, кажется, еще готова искать счастье во внешнем, причем, делаешь поиск не только  средством (что абсолютно правильно), но и самоцелью, что есть тупик. Мне, в последнее время вконец больной «потерей вкуса к жизни», кажется, что  эта Веревка с Неба – единственное, что придает какое-то значение всему вокруг и как-то оправдывает мое пребывание здесь. Я давно уже не верю в свое «женское счастье». Мне  хватает ума понять, что без меня на Земле все будет так же, если не лучше (если взглянуть на дело сверху и глубоко); что насыщенная социальная игра вокруг меня и  даже мой замшелый патриотизм – всего лишь  азартная игра, управляемая не нами, и что впереди осталось совсем мало времени для того, чтобы продолжать надеяться на новое и делать  те же глупости,  живя воображением.      
Прочитав эти строки, можно подумать, что я чего-то достигла в своем понимании этой бессмысленности жизни. Ничуть. Я ужасно, дико и постоянно страдаю от собственного одиночества, неприкаянности, непонятости, от полного отсутствия близких друзей детства, которых сама же разогнала и продолжаю отталкивать от себя, боясь не их, а себя; от своего патологического, неуравновешенного характера – смеси эгоизма, привязчивости и сентиментализма; от своей непохожести на других, от желания влиться в толпу себе подобных и примитивных и одновременно невозможности ужиться с этой толпой; от страха перед наступающими болезнями и старостью, от собственной нерасчетливости, глупости и самомнения – словом, от множества разных, противоречивых причин, не дающих мне того, что подарил булгаковский Воланд Мастеру – покоя. Скорее всего, мои цепляния за эзотерические учения – это всего лишь игра, буфер, заплатка, прикрывающая пустоту моего существования и поднимающая меня в собственных глазах перед другими. Я не могу уверено настаивать, что моя «игра» самая лучшая, и даже, что она – не игра, но  интереснее ее у меня сейчас ничего нет, - я предлагаю тебе лучшее из того, чем располагаю.    Я очень хочу получить от тебя письмо, которого боюсь не меньше, чем хочу. Такая вот я, странная «большая девочка».
                24.05.00

До конца отпуска осталось всего ничего, а я так и не почувствовала себя отдохнувшей. Живу больше в городе, чем на даче, потому что  мама и Ириска пока здесь; у Валеры сломалась машина, а без нее мама не соглашается везти на дачу кота. Логики в этом нет никакой, ей просто не хочется расставаться с Машей, которая еще только заканчивает семестр, и до августа у нее нет каникул, я одна тоже там жить не хочу, хотя и с мамой не уживаюсь. Все так безумно запутано и сложно в нашей семье, у каждого свой клубок неразрешимых эмоций, которые со стороны кажутся блажью, по сравнению с проблемами других, но «мелкие проблемы способны точно так же отравить жизнь, если нет крупных». Я постоянно чувствую себя виноватой за все, что мне не удалось сделать – не физически, а морально. Некоторый уровень сознательности, который я все же приобрела, еще больше отягощает меня: со знающих и спрос больше! Сейчас подумала, что есть во мне Персоны и состояния, которые я не хочу описывать на бумаге, несмотря на всю свою решимость заниматься самонаблюдением – слишком больно выносить их на прочтение другими. Они касаются моих чувств к маме, диапазон которых - от ненависти и отчаяния до безумной (в самом буквальном значении этого слова) любви  - столь разнообразен и нелеп, что описать их адекватно очень трудно, а главное, стыдно.
 Безумно хочется с кем-то поделиться, но так, чтобы откровенность шла не в одни ворота, но я сама ото всех убежала, и мне уже не наверстать упущенного. Вероника меня не поймет, у нее совсем другая жизнь и другие запросы к жизни, у Олега и без меня масса проблем, включая и его маму, ее и его собственное здоровье, которое куда более остры, по сравнению с моими. И все равно это не избавляет меня от тоски, тоски, которую я другой половиной своих Я презираю и считаю пустой, но изжить все равно не могу. Утром постоянно пробуждаюсь с предчувствием надвигающегося плохого. Я с сожалением выхожу из мира сна, куда это  ужасное состояние еще не проникло, но, увы, вновь заснуть не могу и встаю, не любя валяться в кровати, хотя весь дом еще спит. 
Регина носила мои стихи своим старым знакомым в Лениздат, профессионалам.  И хотя я и сама знала, что вопрос о печати даже стоять не может, а  Региной, как всегда, было передано  мне  много их добрых и приятных слов о  моем профессионализме, но главное, что я должна была услышать, я услышала: по оценке специалистов «у меня нет собственного голоса». Я прекрасно поняла, что они под этим имеют в виду, и признаю, что это так и есть. Но почему-то мне стало еще горше. Лучше бы они сказали, что у меня  нет профессионализма, но есть индивидуальность. Увы. Я только хороший интерпретатор, причем, не только в литературе. Меня совсем не утешает мысль (буфер), что по сравнению с подавляющим большинством вокруг меня, я хотя бы пыталась встать на цыпочки над  уровнем животно-растительного существования, но даже по сравнению с этим же большинством, я нигде по сути не достигла значимых результатов. Кто-то из древних философов высказался о себе, что  у него «зато растет великолепная капуста». У меня даже этого нет: я рядовой, если не хуже, инженер, никакая жена, хозяйка, мать и садовод, нелюбимая и плохая дочь, никудышный друг («предательница», по мнению Вероники), не реализовавшийся  йог, однажды попытавшийся встать на уровень Учителя,  которого на сегодняшний день никто уже не помнит (в академики от йоги не вышедшая ни в социальном, ни в духовном плане!).   Как выяснилось теперь, я еще и заурядный  поэт с хорошей техникой, но «без голоса», а значит,  тем более, и не писатель! Я очень благодарна Регине за ее внимательность и веру в меня, но лучше бы она не бередила мне душу этой инициативой. Еще один мой буфер сломан. Впрочем, с точки зрения развития, это разочарование в себе  как раз то, за что мне надо благодарить Бога: чем меньше во мне будет отождествления внешним, тем лучше. Меньше личности, ближе к сущности, как утверждает Успенский.       
Надо бы рассказать о новостях политики, но пока не хочется. Оставлю на вечер.
Вечер настал, желания не прибавилось, но, поскольку я завтра уезжаю на дачу, попытаюсь себя раскочегарить. В настоящий момент транслируют принятие присяги вновь избранного губернатора Санкт-Петербурга Владимира Яковлева, за которого мои земляки отдали 72 % голосов, несмотря на все потоки грязи о нем. Я очень симпатизирую этому человеку и болезненно реагирую на все подлые выпады столицы против Петербурга и против нашего губернатора. Может быть, благодаря Яковлеву я люто не переношу его соперника Игоря Артемьева, а еще больше, ныне покойного Собчака, причем оба моих чувства являют собой типичное отождествление: эмоция застилает мне глаза и я, точно как моя мама в сходных ситуациях, закрываюсь от противоположных мнений: переключаю на другую программу телевизор или испытываю потребность сказать гадость моим друзьям или знакомым, поддерживающим «яблочников», демократов и прочую «собчачью» свору болтунов.  Пока еще не могу до конца разобраться в природе  происходящего со мной, но то, что оно ненормально, это  не вызывает сомнения.
7 мая прошла иннагурация Президента. Путин теперь много реже появляется на людях,  занимаясь в Кремле  законотворчеством и формированием нового Правительства или разъезжает по странам СНГ, укрепляя коллективную безопасность бывшего Союза. До сих пор все мы так и не поняли, куда он на самом деле собирается повернуть страну. У Путина усталый вид, черные круги под глазами, та же неторопливость озвучивать свои эмоции по поводу происходящего. Дела в нем больше, чем чувств. Это – «нордическая» личность, совсем не похожая на русского до мозга костей мужика Ельцина, рожденного под знаком Водолея. Для Весов классически характерно тяготение к немецкому менталитету. Умом мне Путин нравится, но что-то во мне его побаивается, одновременно одобряя его явно невидимую жесткость. К тому же, нашему с ним «контакту» сильно мешает его, рожденного в Ленинграде, холодное, сдержанное отношение к Яковлеву, которое московские СМИ раздувают до неприязни к нему. Но сам Путин никак не высказывается.   



ПИСЬМО 24                27.05.00

Сегодня День Города. А я третий день живу одна на даче. Какая же я счастливая, по сравнению со многими, у кого нет не только собственной дачи, но и жилья, как например, у Коли. Как бы весело и свободно он не жил сейчас, но я ему не завидую. Как хорошо иметь свою крышу на своей земле, жить в своем саду, где каждое растеньице тебя знает и помнит, потому что  ты его вынянчил, вылечил и вырастил сам! Сегодня я  сижу на террасе одна в целом доме, идет теплый летний дождь, мне уютно и тепло. Вся неделя прошла в сельских трудах, меня не утомляющих, потому что никто и ничто меня не подстегивал. Второй день у нас в Пери дует сильный, порывистый ветер. В отличие от мамы, я не только не боюсь ветра, но как-то особенно его люблю.
                28.05.00
Я иду по усыпанному золотыми головками одуванчиков зеленому лугу. Вдалеке, на высоком холме новые усадьбы деревни Рохма. На этом самом холме, прежде пустынном и заросшем травой, мы когда-то гуляли с Виктором. Как давно это было! Куда навсегда ушло то удивительное ощущение молодости, авантюризма, здоровья и интереса к жизни? Тогда я еще не ценила и не замечала его в своем теле,  играя роль разочарованной и усталой; теперь, когда появилось, с чем сравнить, мгновения прошлого кажутся мне счастьем. Как и прежде,  ветер колышет на холмах волны трав, - совсем как в фильмах Тарковского. Тепло, солнечно и радостно.  Даже сейчас, спустя десять лет, мои зеленые холмы по-прежнему дают мне силу и странное чувство переполнения счастьем и, в то же время, ощущение невозможности полностью впитать в себя настоящее: вот оно, счастье, оно длится, происходит, а я не могу слиться с ним и только его фотографирую, чтобы потом, глядя на «фотокарточку», ощутить его,  уже как прошедшее счастье.
Интересно, все ли люди устроены так, как я? Почему мне никогда не удается испить радость в момент ее существования, словно  моя душа настолько заполнена разными эмоциями, что уже не способна принять новое впечатление осознанно? Я опять подошла к идеям неподражаемого Успенского. Последний постоянно, то здесь, то там, внедряется в мою жизнь и напоминает о себе в самых разных ситуациях. Память неожиданно предлагает мне старые моментальные снимки себя, и в них открываются новые ракурсы. Увы, довольно болезненные.
Вот один из них. 1989 год. Впрочем, за точность года не поручусь. Пери, десять часов вечера, белые ночи. Мама и Маша спят, каждая в своей комнате. Я тоже уже в ночной рубашке чищу зубы в прихожей. Вся молодёжь Пери, да и не только молодежь, еще не спит, – наступает золотое время побродить с друзьями по садоводству, завязать новые знакомства, посидеть у костра или, в конце концов, выпить по рюмочке и попеть от души.  У меня нет здесь своей компании, так сложилось с самого начала – вблизи нашего дома не было подростков, моих ровесников, а  я все менее и менее становилась склонной специально искать себе место в чужих, уже сложившихся детских компаниях. А потом все мы выросли.  Я, всегда подсознательно следующая маминому образу жизни, привыкла, живя на даче, рано ложиться спать, рано вставать и все свое время посвящать только  сельским трудам. Я до сих пор почти никого не знаю близко из своих соседей.
В тот день все было, как обычно, пока не постучали в дверь. Через ее стеклянную часть я с удивлением увидела Сергея, приехавшего из города и по неведомым причинам решившего навестить меня в столь поздний час. Впрочем, никаких загадок в его поведении не было: Сергей запланировал для себя на этот день сексуально-эмоциональную разрядку. У него нашлось время и подоспела надобность. О том, что на даче я могу быть не одна, он просто не подумал. А может быть, и подумал, но это не показалось ему существенным. С Сергеем в тот год меня уже не связывало ничего, кроме секса, да и то случавшегося в те  редкие дни, когда мне удавалось пожить одной, а у него не было других планов. Словом, ситуация не слишком меня украшающая, но жизненная. Несмотря на это, мне с Сергеем было хорошо. Он был из тех кто,  либо вообще не ввязывается в дело, не  обещая того, что не собирался делать, либо делает  начатое дело безукоризненно. С женщинами Сергей, конечно, был эгоистом - никогда не исполнял роль нежного влюбленного, но то, чем он хотел жертвовать, было достойным:   в моей постели не было никого, с кем его можно было бы сравнить. Сергей не был ни актером, ни дилетантом,  именно этим он мне и нравился.
    Ночное явление друга на нашу дачу  создало для меня сразу две проблемы. Первой было  присутствие на даче мамы и дочки. И хотя мне было уже 40, а мы с Сергеем – оба были свободными от брачных уз, но взаимопонимания с мамой в этом щекотливом вопросе у меня никогда не было, нет, и не обещало быть, независимо от того, высказалась бы она впоследствии по моему адресу или бы только молчаливо  поджала  губы, выразив ко мне свое презрение.  Что говорить, у меня ведь и до сих пор  нет  на земле места, где я чувствовала бы себя хозяйкой «де факто», а не «де юро». Впусти же я тогда Сергея  в дом тайком, надеясь не быть услышанной из-за стенки, я все равно не испытала бы от нашей встречи радости, задавленная мыслями, типа  «мама догадается», «у нее такой слух!», и «как я завтра встречусь с нею глазами». Но это была не единственная моя проблема.  Второй  и главной было  мое ложное самолюбие и неумение меняться в соответствии с ситуацией, - она давно уже пустила глубокие корни в мое подсознание.  Меня тогда настолько задело  само время его визита, что, независимо от того, была я на даче одна или нет, первым моим импульсом стало желание повернуть своего дружка восвояси. «Ишь, прямо в койку пришел, не раньше, не позже, - подумала я с возмущением. -  На романтику, значит, у него времени нет: на гуляние со мной вокруг озера да по холмам, на умные наши разговоры, и уж, тем более, на оказание мне помощи по хозяйству, давно скучающему по мужским рукам! А не пойти-ка ли тебе, практичный ты наш, туда, откуда пришёл!!»
Каждой женщине хочется быть обманутой, хочется игры в любовь, вернее, хочется ее романтического оформления. Хотя это – чистое лицемерие. Мне нужна  эта игра, только если ее нет, а будь она, я бы опять начала ныть: «Хочу, чтобы мухи – отдельно от котлет, ведь не девушка уже, чтобы тратить столько драгоценного времени на сущую чепуху!» Во всяком случае, подобный ход мысли для меня не исключен! В 40 лет романтика, если посмотреть на нее непредвзято, все больше напоминает подделку того, о чем когда-то мечталось в юности, но оно до конца не сбылось, а теперь уже не ощущается так остро, как могло когда-то ощущаться.    Это тоже самое, как моя неспособность «переварить» настоящее, радоваться текущему моменту, хотя и есть возможность  наслаждаться воспоминанием о нем, спустя некоторое время. Я ловлю момент только умом, а мои зашлакованные тело и эмоциональный центр не могут его ухватить до конца. Сергей в то время меня сильно волновал, но в этом чувстве не было целостности: желая его, я видела, что он не тот, кто может быть мне другом.
Чем закончился тот эпизод? Быстро набросив на себя верхнюю одежду, я вышла на улицу и вместо выполнения принятых по этикету ритуалов встречи гостя, пришедшего издалека, я набросилась на него, ругая за беспардонность и делая страшные глаза - «мои приехали!» Конечно же, я выдворила его прочь, не дав даже посидеть на скамейке перед дальней обратной дорогой. Вернувшись в дом, я жалко пролепетала что-то проснувшейся Маше о «соседке, зашедшей за солью» и,  раздосадованная, ушла в свою комнату. Спать совершенно не хотелось. Стояли белые ночи, но они были не для меня.
В свои 40, я точно так же, как и в свои 23, пришедшиеся на время после развода, по-прежнему чувствовала себя недогулявшей, недодружившей и  не пережившей вовремя многого из того, что испытали мои ровесницы: мне не хватило детской дружбы с дворовым коллективом,   не хватило романтики прогулок под луной с любимым. Прогулки были, но не с любимым. Я всегда выбирала себе не тех, а меня - не те, мои возможности не совпадали с желаниями, а желания оказывались запоздалыми; приходящее не радовало меня, а уходя, почему-то превращалось в несбыточную радость и светлую грусть, которую я опять упустила. И в тот день я все могла бы сделать иначе. Я могла бы, одевшись потеплее, сказать своим, что ко мне пришли друзья (в конце концов, я уже взрослая!) и увести Сергея на озеро, спровоцировав его на романтику костра и философские беседы, в кои-то веки разрушить правильность своей жизни и прогулять всю ночь, как это было со мной единожды в Мещерском путешествии. А если бы эта прогулка среди комарья мне не пришлась  по душе, я могла бы распрощаться с ним, благо электрички в те времена ходили довольно часто, а заодно, не ругаясь и не ссорясь, чисто по-женски проучить его за его самоуверенность и цинизм, что для мужиков чрезвычайно полезно. Но я была самой собой – недипломатичной, недальновидной и глупой. Снова, как всю свою жизнь, я чего-то боялась, торопилась сказать «нет» и отказывалась от того, что ко мне приходило, и чего хотела моя душа – от приключений, от ярких впечатлений и авантюр, от краткого ухода с размеренного пути, от правил и собственной правильности! Каждый раз шанс, предоставляемый мне судьбой, казался мне не ко времени и не к месту, хотя и то, и другое было заблуждением.
В нас ничего не меняется с годами по существу. На шестидесятилетие Олега, когда мне давалась возможность познакомиться в его доме с новыми людьми, я тоже ею не воспользовалась. Предстоящая на следующий день операция заставила меня посчитать этот визит несвоевременным. Скорее всего, это решение было ошибкой, а повод для него – не заслуживающим оправдания. Снова и снова я не живу в своем настоящем, мороча себя прошлым или будущим, и в результате пропускаю все три времени. Вот и еще одна формулировка моей Главной особенности: «никогда не живу сейчас». Впрочем, это характерно для всех. Я всегда отказываюсь от настоящего, каким бы оно ни было, - вот это уже будет точнее!

Только что прошел дождь. На даче нет электричества, поэтому сегодня телевизор не отвлекает меня от писанины. В воздухе – удивительные запахи, какие бывают после дождя весной, яблони и вишни все стоят в цвету. Еще целых три дня я буду здесь жить, перед тем, как вернуться на работу по окончании отпуска. Очень скоро я буду вспоминать эти минуты, как счастливые, и сожалеть, что они ушли, а сейчас я уже опять не знаю, куда себя деть и буду тосковать, пока не найду какое-нибудь дело, с которым смогу отождествиться. Мне не вынюхать всех ароматов весны, не впитать в себя всего очарования цветущих яблонь, сколько ни смотри на эту скоротечную красоту. Чудо природы в ее мгновенности. Остановленное чувство умирает или переходит в свою противоположность. Мы бываем счастливы только на бегу, а потом живем своими воспоминаниями. Это ли ни странно?