Поиск 4. Спектакль для бандеровцев

     В Перми свет дня зимой с трудом пробивается сквозь темноту. По показаниям часов было уже давно утро, а по факту – ещё ночь. Трещали двадцатиградусные морозы. Рахмон быстро двигался между высокими сугробами снега вдоль тротуара. Холод крепко обнимал ноги. Кирзовые сапоги с портянками не спасали.  Нужны валенки. Да и драповое пальтишко было не для уральской зимы. Другого пока нет. На стипендию не купишь. Написал маме. Впервые попросил помощи даже у отца. Юноша почти вбежал в здание училища. Только в столовой, глотая завтрак, худощавый южанин чуть согрелся.

     У Рахмона день был заполнен учёбой или работой за тисками. Учил «Металловедение», обрабатывал, вытачивал напильником молотки, плоскогубцы. Жить можно. Вечерами он занимался в драмкружке или в танцевальном ансамбле. Посещал секцию бокса. Тренер был очень доволен.

     – У тебя вес комара. Сорок шесть кило. Редкий наилегчайший вес. У тебя соперников совсем мало. Ты быстро добьёшься успеха. Станешь чемпионом области. Давай тренируйся упорно.

       В комнате за сценой клуба училища собирался драмкружок. Рахмон переступил порог:
      – Здесь драматический кружок? Я тоже хочу заниматься.

      Драмкружком руководила интересная личность – Кабищер Аркадий Моисеевич. Рахмон встречался с разными руководителями, когда занимался в школьные годы в Доме пионеров. Впервые им оказался мужчина. Это был высокий человек, с слегка вьющимися темными волосами. Он внимательно-изучающе посмотрел на юношу и спросил:

     – Первый раз пришел заниматься этим искусством? Или где-то ходил в драмкружок?

     – В школьные годы участвовал в спектаклях. Исполнял роль Сережи по пьесе «Первоклассница», сеньора Помидора из «Чиполлино», а также исполнял роль главного героя по пьесе «Сережа Стрельцов», а ещё играл Сергея Тюленина.
     – О, да ты уже мастер, - усмехнулся руководитель. – Может быть, ты прочитаешь нам стихи?

     Рахмон не заметил иронического недоверия руководителя и без всякого вступления произнёс:

Наедине с тобою, брат,
Хотел бы я побыть:
На свете мало, говорят,
Мне остается жить!
Поедешь скоро ты домой:
Смотри ж… Да что? Моей судьбой,
Сказать по правде, очень
Никто не озабочен.

     – И как же зовут знатока Михаила Юрьевича Лермонтова, – уже с теплотой в голосе произнёс Кабищер. Ему явно пришлись по душе настойчивость и открытость юноши, судя по всему, из Средней Азии. – Проходи, садись. И внимай.

     Рахмон назвал свое имя и прошел за последний стол. Все смотрели на него с любопытством и дружелюбием. Постепенно он окунулся как будто в какую-то родную среду.
     Впервые юношу учили вырабатывать дикцию. Раньше не думал, что этому можно научить. Каждое занятие начиналось с произнесения фразы:

«Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал».

     Откуда эти слова, почему именно эти слова нужно произносить, Рахмон не знал и не понимал. Эту фразу на разных тонах, от самого тонкого, почти дисканта, до самого низкого все повторяли десятки раз. Учились басить, баритонить и тенорить. Дело доходило даже до визга. Произносили эту фразу, зажав нос. Старались шептать, но так чтобы было слышно у другой стены. На это уходило почти десять минут.

     Затем каждый читал вслух, как на сцене, стихи или прозу, чаще короткие рассказы. Кабищер поправлял, заставлял повторять, следить за руками, правильно держать голову. Говорил, когда повысить голос, когда понизить. В общем, учил азам актерского мастерства. И это было серьёзно. И интересно. Надо было отдаваться целиком.

     – Стихи надо не декламировать, а читать так, чтобы зритель стал вас слушать, переживать вместе с вами. Публичное чтение, особенно стихи, не любит крика. Сначала мысленно представьте содержание стиха в картинке, в цвете. Старайтесь понять по-своему стихотворение, вникнуть в то, что хотел сказать поэт или писатель. Потом читайте про себя, не вслух, но слушая   музыку каждого звука, – наставлял всех руководитель драмкружка.

     Вскоре почти все свободные вечера стали поглощать занятия в драмкружке. Постепенно Рахмон забросил и танцы, и бокс.


     В школах и училищах всегда вечера начинались с концерта, в самом начале которого обычно выступали чтецы. В училище члены драмкружка становились известными и даже популярными. Приглашали вместе сфотографироваться. Рахмон стал известен после чтения стихотворений Сергея Острового «Живая вода» и «Я рождён в России».  Читая строки

Сквозь жандармскую ночь, сквозь метели косые…
Каторжане брели, кандалами стуча.
Вдоль Владимирки бабы бежали босые,

он чётко, воочию видел столбовую дорогу и извилистые тропы на просторах России, коих множество до сих пор. Видел, ощущал и вдыхал серую пыль, которую поднимали на бегу эти бабы в белых платках. Слышал их протяжный крик, вопль, рыдания от боли и горя. А над ними синее небо без единого облачка. Красота и несчастье в единой картине. Это была Россия.

      Юноша увидел связь времен, поэтов. Ведь и Пушкин писал о декабристах: «Во глубине сибирских руд…» Теперь он познавал не РСФСР, а Россию не только сквозь призму слов. Он увидел жизнь и людей России, их привычки и природу. Хрупкость березок, таинство лесов, широкие реки – дороги вечности.  Это был незнакомый, неведомый мир. Он стал по-иному понимать «Записки охотника» Ивана Тургенева, любившего бродить в одиночестве по русским полям и лесам. Писатель сливался с Природой, чтобы ощутить Гармонию.

     Когда члены драмкружка, как сказал Аркадий Моисеевич, созрели, он предложил поставить спектакль. Выбрали пьесу Леонида Малюгина «Старые друзья». О молодости, дружбе и любви. Распределили и выписали свои роли. Текст своей роли выучили наизусть. Стали репетировать. Один и тот же эпизод, реплики повторяли десятки раз. Через два месяца Кабищер А.М. принес афишу-плакат с именем автора и названием пьесы. А во второй половине афиши – роли и их исполнители. Любопытно было увидеть напечатанными большими буквами свою фамилию на такой афише. В день премьеры спектакля артисты были возбуждены. Все волновались. После спектакля зрители аплодировали как в настоящем театре.

     Режиссёр оказался и смышленым организатором гастролей. Спектакль «Старые друзья» увидели не только школьники города, но и учащиеся многих школ, жители поселков области.

     Как-то раз выступили в клубе в Чусовском районе в небольшом городке или поселке. После спектакля, после очередных аплодисментов, все стали снимать грим и переодеваться. Вошел Аркадий Моисеевич и неожиданно заявил:

     – Сейчас подъедет наш автобус. Мы возвращаемся в Пермь. Прошу не расходиться и в городок не выходить. Клуб не покидать.

     Артисты слышали впервые такие слова от своего руководителя. Было заметно, что он волновался. Таня Шубина, подозревая что-то плохое, недоумённо спросила:

     – Аркадий Моисеевич! Почему нам нельзя выходить из клуба?

     – Потому что в этом посёлке много осуждённых бандеровцев и власовцев. За своё предательство сидели в тюрьме, а теперь живут на поселении. Они не могут покидать место жительства. Не исключено, что кто-то станет приставать к девочкам или завяжет драку с мальчиками. Повод найдётся, – нехотя стал объяснять Кабищер.

     Женя Никитин вскочил с места как ужаленный. Табуретка отлетела и ударила по ногам Нины Спеховой:

     – Они в сорок седьмом убили моего отца в Львовской области. Он работал директором МТС. Хотя война уже закончилась, бандеровцы продолжали дело фашистов. Воевали против советской власти. Мешали строить новую жизнь. А мы выступаем перед ними, да ещё кланяемся после спектакля.

     – Это что же такое? Выходит, что мы развлекали предателей? – выпалил Сергей. Он не скрывал своего негодования. Лицо у него покраснело.

     В комнате, отведенной под гримёрную, повисла черная туча возмущения. Гром гнева громыхнул. Вот-вот грянет гроза неповиновения. Эхо войны в эти пятидесятые годы громко гремело в сердцах.

     Аркадий Моисеевич помолчал минуты две. Затем медленно, подбирая слова, проговорил:

     – Развлекают шуты своих господ или толпу. В зале не было ни господ, ни толпы. Сидели зрители – взрослые и ваши сверстники, дети. Дети, как известно, не отвечают за родителей. Им было интересно смотреть наш спектакль. В зале стояла тишина. Во время спектакля никто не курил. Не ходили туда-сюда.

     Голос Кабищера звучал глухо, но ясно, отчетливо. Слова, будто весенние капли дождя, пропитывали сознание девчонок и парней. Говорил уже не руководитель драмкружка, а отец, человек, познавший жизнь со всех сторон. Он понимал, что в душах и умах этой молодой поросли происходит что-то важное. Оно наливается соком смысла.

     – Вы не шуты, а артисты, служите искусству, – он продолжал внушать, развивать свою мысль. – Женя, вспомни. Однажды ты вышел на сцену, но забыл застегнуть манжету фронтовой гимнастёрки. Это выглядело естественно – ты же потерял руку на войне. А Рахмон в роли Сени Горина стал тебе её застёгивать. Этого нет в пьесе, мы такое даже не репетировали. Всё получилось естественно, потому что вы не играли роли. Вы жили жизнью своих героев. Это и есть искусство. А оно делает людей чище, лучше. Вы несёте понимание жизни. Она не бывает только красной, серой или белой. Жизнь сложнее нашего опыта и знаний. Наверняка сами испытали это. Вспомните, о чём наш спектакль? О любви и дружбе. Утром после выпускного вечера началась война. Одноклассники снова встретились после войны. Ваши герои стали уже другими. Я не говорю о том, что кто-то потерял руку, друга. Они стали другими потому, что победили жестокого врага своей Родины. Прошли сквозь ненависть и потерю боевых товарищей, родных людей. Но сохранили благородство, верность идеалам, дружбе. Они умели любить.  Да вы и сами, сыграв спектакль, стали другими.

     Участники спектакля молчали, перемалывали услышанное. Такое Аркадий Моисеевич говорил впервые. Это был знакомый всем Кабищер, но какой-то другой. Все смотрели на него, казалось только знакомились. Получилось, как будто он взял всех за руку и повел куда-то вдаль. Познавать жизнь.

     Рахмон не мог отделаться от торопливых мыслей, бежавших наперегонки. Чувства были сильнее. Вот Витька Феслер. Он немец. Должен бы его ненавидеть. В конечном счете, это война разлучила с отцом и Рахмона, и Витьку. Но ненависти не было. За что же ненавидеть Феслера? За время учёбы в Перми Рахмон не то чтобы подружился с ним, но чаще общался. Он же земляк – частица родного города. Двухлетнего Витю с мамой сослали из Поволжья в Сибирь, в Нарьян-Мар только потому, что он немец. Потом разрешили быть на поселении в Джамбуле.  Ни он, ни его мама не воевали против СССР. А наказание такое же – поселение, как для бандеровцев и власовцев. Сейчас его и маму реабилитировали. Что же получается? Скоро и этих предателей – бандеровцев и власовцев – реабилитируют? Есть о чём задуматься,

     Да… Где-что-чьё-какое-то преступление вечно. А кому-какое наказание временно. «Всё пройдёт, как с белых яблонь дым…». Надо верить и жить. Рахмон нахлобучил на голову шапку-ушанку, единственную теплую зимнюю вещь своего гардероба. Старенький автобус с одной входной дверью кряктя двигался. Впереди Пермь.

    Продолжение следует.