Первая попытка получить участок. 1991 год

       Я пытался еще в 1991 году получить участок для выращивания дикоросов. Сейчас в этом месте предлагают гектары, но никто не берет. Тогда  я бился три года, но власть оказалась сильнее.  Ельцин и Гайдар говорили одно, а делали совсем другое и ничего не делали. Когда я сдался, то написал очерк о своих злоключениях. Не только о земле, но и вообще о тогдашней жизни. Очерк был опубликован в журнале «Дальний Восток» №5 за 1993 год. Назывался «Огонь на болоте».  Я выбрал оттуда фрагменты, касающиеся получения земли. Надеюсь, это объяснит, почему я взялся за старое спустя 25 лет. До того участка, за который я бился 25 лет назад, я сейчас просто не доберусь. Поэтому взял поближе. Пытаюсь освоить. Очень странные требования предъявляют власти к освоению участка. Гектар можно взять для любого вида разрешенного использования. Можно даже один раз изменить этот вид.  Но при использовании его не по назначению, участок отберут. Будут контролировать и решать.   Почему бы им сразу не передать участок и не заняться своими делами? Кто же возьмет участок для того, чтобы делать там не то, что хотел? Как это мне напоминает 1991 год.
 

       На это озеро меня привел отец, когда я еще не ходил в школу. Он тащил огромный рюкзак и местами меня. Болото было тяжелое, мы шли два дня.  Кричали дикие звери и птицы, ловились огромные угри и караси. Кругом заросли калины, шиповника, дикий лук, черемша,  папоротник,  голубика, грибы. И ни души. Всегда там было тихо и спокойно. Заманчивое место.  Я вырос и продолжал бывать на озере. Людей там стало больше, но добираться было так же трудно. Когда-то там было жилье. Попадались ямы, предметы разбитые. Отец говорил, что в этих местах  китайцы сеяли мак.  В старые времена в  Приамурье мелиорацией не занимались.  Существовало очаговое земледелие. Клочки пашни находились на возвышенностях, среди болот. В низинах пасли скот, заготавливали сено. Плодородие почвы постоянно повышалось: питательные вещества переносились животными из болота на пашню.  Среди наших бедных кислых почв такая старинная пашня – большая ценность. Все равно, что чернозем.
 Несколько лет подряд были очень высокие паводки, болото затопило,  и  я не ходил на озеро.  В начале октября 1990-го все-таки  выбрался. По пути к озеру довелось местами брести по пояс в воде, обходить плывуны, прыгать по кочкам. Только к вечеру, весь мокрый и изъеденный комарами, вышел я к Пионовой релке. Здесь, на опушке росли  две дикие яблони. Давно хотел их привить. Весной попробую.  Солнце падало так, что я заметил странные полосы, похожие на большие грядки.   Сделал срез земли  — и нашел клад! Сколько раньше ходил тут и не замечал, что это же привозная земля. Точно, на полный штык черный рассыпчатый лёсс, а под ним — суглинок. Следы гряд уходят в лес. Да это же сокровище, и поценнее пиратских кладов! Сотни лет люди возили сюда ил и удобрения. Заброшено тоже давно. Посреди гряды растет черная береза. Судя по обхвату, лет ей не меньше ста. Жаль такое место упускать. Завладеть бы им.  Никто этой землей  толком не пользуется. В редкий год колхозники  сено складывают на бугорке. Косить вокруг нельзя – кругом ядовитый папоротник и кустарник. Ну почему бы местным властям не пустить меня сюда? Лишь бы не уничтожал редкие растения, не обижал зверей, не выращивал мак, не разливал мазут, диоксин и прочую гадость. Решил я попробовать так: посажу для пробы калину и облепиху. Если будут плохо расти — вырублю их и посажу шиповник. Дикоросы во всем мире — выгодное дело. В наших местах они растут хорошо, но урожая дают мало из-за палов. Огонь сильно повреждает растения.  Когда  они восстановятся и могут дать урожай, идет новый пал. Защити растения  от огня и богатей.
   И я размечтался: допустим, затея удалась. Тогда, лет через пять, имея плантацию, можно будет бросить службу и жить с урожая. А это — свобода от чиновников и той унизительной пайки, которая почему-то называется зарплатой.  Я, конечно, не конкурент настоящему крестьянину. Мой шанс — в самой идее занять пустующую нишу. Спрос будет, лекарственное сырье и витамины всем нужны. Успех придет, если выполнять правила честного бизнеса: делать товар, а не деньги; не получать прибыль немедленно; стараться не для себя, а для людей; не давать взяток.  Без взяток у нас ничего не делается. Но здесь дело не разовое. Как позволят за взятку  работать, так потом и разорят.
Подумал, пораскинул, сколько смогу заплатить за участок. Потом составил план сада. И, начитавшись речей Б. Н. Ельцина и И. С. Силаева с призывами накормить Россию, решился и написал заявление в Смидовичский райисполком, которому по какому-то недоразумению принадлежит мое болото.


     Начало марта 1991 года. С заявлением и планом участка прибыл на станцию Ин (поселок Смидович) Еврейской автономной области. На вокзале под скамейкой, у дверей с надписью «Милиция», лежит помятый молодой человек и ревет. Поревет-поревет, гнусно выругается и опять ревет, норовя ухватить прохожего за штанину. В комнате с надписью «Милиция» стучат молотками двое в спецовках. И непонятно, то ли ревущего вынесли на время ремонта, то ли принесли и не знают, куда положить. Иду в райисполком. Никого из земельного отдела и вообще начальства нет. Оставил заявление у добродушной секретарши. Входящий номер обнадеживает — 333. Иду на вокзал. Рабочие кончили стучать, сняли спецовки и оказались милиционерами. Ревущий пришел в себя и шастает вокруг вокзала, вспугивая пассажиров. Хорошо жить в деревне!


   Середина апреля. Вызов на комиссию по крестьянскому вопросу застал  меня в командировке. По телефону  передали, что завтра надо быть в райисполкоме.
- Выручайте, ребята.
- О чем речь, езжай. Возьмешь к   себе сторожами?
На следующий день успел к назначенному часу. Впрочем, зря торопился. Долго ждал, пока крестьянская комиссия соберется в кабинете председателя  РАПО, он же и председатель комиссии. Это не к добру. Быстро прошли  две крестьянские семьи. Выходят  довольные. Нас, приезжих, трое. Один из Хабаровска, приехал ходатайствовать об отводе земли для коллективной свинофермы. У него, пожалуй, шансов  мало. Он идет первым. Второй, уже в
годах, со станции Приамурская, хочет  получить полгектара болота за своим домом. Казалось бы, отдайте трудяге это болото и в ножки поклонитесь! Но в поссовете  говорят: «Граница  поселка проходит вдоль твоего забора, а болото  — это территория Смидовичского  района. Естественно, в Смидовиче
говорят обратное. Мужик уже девять заявлений написал, ездит на Ин, как на  работу, отовсюду его пинают. Вот и допинали до этой комиссии. Хабаровчанин   вышел. Действительно, ему отказали: свиноферма загрязняет окружающую грязь. Приамурский был за  дверью долго. Вышел молча, с лицом, как у памятника погибшим комсомольцам.
- Архитектора сегодня не будет, донеслось из кабинета.
Председатель читает мое заявление, разглядывая план, вертит его так  и сяк.
- Я сейчас объясню,— говорю я и достаю карту, показываю место. Члены комиссии оживились. Наверное, ни разу не видели живого шизика.
- Калина. Зачем калина? Она и так растет,— недоумевает председатель. Бедняга, наверное, давно не выходил из кабинета. Уже нигде ничего в диком виде не растет, все сгорело в сезон палов.
Члены комиссии интересуются, как я думаю собирать и вывозить урожай. Обсуждаем целебные свойства калиновой коры и облепиховых ягод.
- Да облепиха везде растет,— не унимается председатель.
- Почему же ее нигде нет? Не потому ли, что облепиха растет там, где она хочет, а не там, где прикажут? — спрашиваю его.— И будет ли какое-нибудь решение? Если отказ, попрошу письменного обоснования.
- Нет-нет, мы не можем отказать. У нас крестьянская комиссия, а вы ведь не крестьянин,— примирительно говорит секретарь.
- Пожалуй, нет.
- Вот и позвоните в понедельник.
Я записываю номер телефона, фамилии. Ничего другого и не ожидал, а руки от злости трясутся. Выхожу и слышу тихий голос председателя:
- Пусти их только...
   Мрачный, иду на вокзал. Нет, они не дадут нам жить. Все только болтают о благе Отечества, всё норовят впихнуть нас в какие-то рамки. В Австралию, что ли, уехать? На вокзале встречаю приамурского. Он улыбается и протягивает мне пирожок:
- Буду писать десятое заявление.
   Не стоит Приамурская без праведника.  Я решился: черт с ними, с этими бумагами, хорошее дело можно начать помаленьку и без разрешения. Если вреда нет — значит, законно. Везде, кроме России, земледелие Богу угодно.


     Следующий выходной. Иду по замершей мари. Впереди над Пионовой релкой — черный дым и высокое пламя. Слышен гул. Огонь пошел по дубам поверху. Сгорело все. Жаль голубичник. Дубы от огня отходят. Яблоньки  вроде живы. Подготовил двадцать лунок под облепиху.
     Понедельник. Позвонил в райисполком, обещали уже в комиссии по индивидуально-трудовой деятельности разобраться и прислать повестку.
   1мая.  С саженцами облепихи и черенками яблонь обернулся за день. Прибежал, посадил, полил, привил, убежал. Дорога еще твердая, но воды выше колена, идти тяжело.
   9-11 мая. За три дня огородил проволокой питомник — соток пять, вскопал две грядки, посадил картошку, морковь, редиску, укроп. Земля рыхлая, но много держи-корня. обрабатывать ее тяжело. Пока нет разрешения, расширять участок не буду.
   20 мая. Появился папоротник. Хорошо ловится угорь. Впервые за несколько лет встретил людей — пришли с протоки. С бугра видно их моторку. Поговорили и ушли.
   30 мая. У нас на работе отвели землю под огороды — четыре сотки на двадцать человек. Взяли вчетвером по сотке. Это в черте города, в совхозе. До места идти оврагами полчаса. Посадил ведро картошки. Кругом — непаханые поля. Загадочные это образования — совхозы внутри города. Места не хватает, сносят дома, строят микрорайоны в двадцати-тридцати километрах от центра. А здесь по прямой до центра километров пять-семь. Все коммуникации рядом. Наверное, на здешних полях посажено что-то очень уж ценное. Вот буду картошку копать, посмотрю, что на этой совхозной земле растет.
   Начало июня. Мой тайник на озере разграблен. Весь инструмент, посуду, палатку утащили. Остальное побили, одежду изорвали и раскидали. По следам установил, что это те гости с протоки. Вот крысы! Я бы мог легко сделать так, чтобы они не только тронуть здесь что-либо, а даже подойти боялись. Но крыса охраняется законом, а я нет. Все-таки надо бы зарегистрировать свой участок.
   Начало июля. Пришел обкосить участок. Добирался обходной дорогой
шесть часов. Легче плыть на лодке. Столько воды еще не было. Три дня  льет дождь. Очень холодно. За два часа  наловил полный короб угрей. Прививки  на яблонях прижились. Можно снимать обвязку.
     Ходил в совхоз  окучивать картошку. Поля  вокруг только начали засевать. Hа сухих  склонах цветет какая-то незнакомая  культура. Что там посеяли? Цветет  красиво.
     Середина июля. Очень жарко. Много комаров, мошки, оводов. Гремят
грозы. Рыба ловится плохо. Прополол грядки, поправил загородку, повесил на проволоку связки из консервных  банок — отпугивать коз. Обратно решил добираться по реке. Час пешком, потом на резиновой лодке. Ближе к протоке набрел на картофельное поле. Соток 30. По межам колышки, значит, хозяев несколько. Земля даже лучше моей. Нашли же, молодцы ребята.


     Вызова из райисполкома всё нет.  19 августа 1991  (нашел же время!) с утра сходил в ассоциацию крестьянских хозяйств. Эта ассоциация снимает помещение  в каком-то рыбакколхозсоюзе, в центре  города.  Дергаю ручку двери — закрыто. Глянул под ноги, а дверь-то заасфальтирована. Вывеска на месте, вход  же через какой-то лаз со двора. Там мне толково разъяснили, что крестьяне  должны не иметь побочной работы и выращивать то, что считается продукцией сельского хозяйства (наверное, есть такой перечень).   Комиссии по земельной реформе, изымают излишки площадей у совхозов и передают их фермерам. Я же не вмещаюсь ни в какие рамки. Официальный путь один — заключить договор на аренду с лесхозом. Где же там, в болоте, лесхоз? С медведем, что  ли договор заключать? После обеда узнал, что зря беспокоился сам и других н беспокоил. Объявили, что вернулись самые мрачные времена.
     24 августа. Ну и натерпелись страха.  Теперь идем копать картошку  в совхозе. На полях карликовая кукуруза — сантиметров двадцать. Местами ее уже запахивают. Живьем, конечно. То, что красиво цвело по склонам, оказывается, сурепка. Сорняк.  Хоть год и очень сырой, со своей сотки выкопал мешок картошки. Затраты от начала до конца,— полный рабочий день и пять рублей за вспашку. На рынке такой мешок стоит свыше двухсот рублей. А сколько затрачено на карликовую кукурузу?
    Конец сентября. Шел обходной дорогой, местами плыл на лодке, отбиваясь от комаров. Комаров столько, что цвета куртки не видно. Дикие  козы стоят в воде и не уходят. Копал картошку, вырыл пять ведер, два  сложил в бак, а бак прикопал. Облепиха обогнала сорняки. Яблони растут плохо, но лист не сбросили — это хорошо. Морковь погрызли мыши, а укроп вырос гигантский. К закату комаров стало еще больше. Они — лучшие сторожа болотных плантаций. Крысы не любят комаров и вообще трудностей. Унес собой три ведра картошки и поймал на затопленной мари двух сомов. Очень упитанные.
   7 ноября. Кому как, а мне выходной всегда праздник. В поезде разговорился  с охотником. У него землянка на Угрином озере. Оказывается, все, кто держит землянки по болотным озерам, обзавелись огородами. У всех в этом году вырос необычайный гигантский укроп. Землянки жгут и обворовывают все, кому только не лень. Почин  под видом борьбы с браконьерством  сделала милиция. Теперь она угомонилась, но жгут и ломают уже друг у друга. Скоро начнут стрелять. А браконьеры теперь — с мощной техникой. Подъедут, заведут невод в зимовальной яме и — поехали. И так всю зиму.  Охотник говорит, что уликанские нанайцы, которые раньше промышляли на озерах, не облавливали одну яму дважды за зиму. Метан, поднятый со дна, отравляет рыбу. Карась и угорь выдерживают одну такую рыбалку, а вторую — уже нет.
          Бегу в тапочках по замерзшей тропинке, в одном месте проваливаюсь — там ключ. Прибегаю на релку. Картошка прекрасно сохранилась в земле. Медведь  сломал загородку, порвал проволоку. Козы объели яблони. Одну
под корень, другую покусали. Надо, пожалуй, огораживать не участок, а каждое деревце.


      Обнародовали цены на землю. Городскому жителю можно бесплатно получить пятнадцать соток. Не дождался я ответа на свое заявление и поехал в Смидовичский райисполком права качать. В комиссии по индивидуальной деятельности очень удивились, обнаружив мое весеннее заявление. Пошли к председателю. Я уже и другое заявление приготовил: прошу выделить участок на любых условиях — за плату, в аренду, хотя бы пятнадцать соток бесплатно.
- Ишь, чего захотел,— нахохлился председатель. — Пусти тебя туда, ты потребуешь еще и дорогу, свет и магазин.
- Когда вы дачным обществам участки даете, они же не требуют. И я не буду.
- Вот видишь, хочешь пользоваться, дачу иметь, заимку. Сейчас соберем комиссию и оформим отказ по всем правилам, а то не отстанешь.
Собрали комиссию. Я опять подробно все рассказал.
- Но почему именно это место? Не может честный человек так  далеко брать участок.
Выдали бумагу. «... В связи с тем, что райисполком не может выделять землю неизвестно для какой цели... Кроме того, участок выделен...» Кому? Совгаванскому заводу, что ли? Вот это да! Хорошо, хоть не манчестерской трикотажной фабрике.
     Собрал я все копии заявлений, взял карту и этот вздорный отказ и пошел к представителю Президента. Секретарю его подробно всё рассказал и оставил заявление такого содержания: Мне не нужно уже ни земли, ни справедливости, прошу сообщить мне, знает ли Президент, что творится в России с раздачей земли?
Вскоре пришел ответ из Комитета по земельной реформе: «Если Вам отказали, значит, Вы не смогли объяснить, для чего Вам нужен участок. Кроме того, это вообще не наш край. Обращайтесь в ЕАО или снова в райисполком».


   В середине ноября было еще тепло. По замерзшим лугам сбегал на Тунгуску, там в устье протоки полно рыбаков. Ставят сети, днем проверяют, никого не боятся. Да никто и не гоняет.  Мужики на тракторе поехали на охоту. Выставили стрелков, едут и поджигают марь по кругу, выгоняют дичь. Огонь пошел гулять по лугам. То затихнет, то разгорится.  Вернулся я ночевать на озеро. Быстро стемнело. Звезд не видно. Ветер стих. Стена огня подошла к релкам и остановилась. Высоко поднимается пламя, трещит тростник. Огонь, черная бездна неба, огромная пустынная земля — и я. Утром иду  обратно.  На свежем снегу — ни одного следа. Ни зверей, ни птиц, ни людей. Обернулся назад: там, за лесом на горизонте, — голубая мечта идиота. Поляна, где можно посадить все, что пожелаешь. Вокруг — ни души. Только бескрайняя равнина. Луга, перелески, сопочки... Здесь всем хватит места. Сколько людей и скотины может прокормить это дикое поле! Сможет ли когда-нибудь?

    За 25 лет палы, наводнения, звери и люди уничтожили все  мои следы на том участке среди болот. Но старинная пашня осталась. Она ждет своего хозяина.