Басня или быль?

FABLE OU HISTOIRE

1.  LE TRIANGLE ORGUEILLEUX A DIT

 #
      « Родами мучилась Гора; / Земля вокруг дрожала. / Бедняжка простонала / С полудня до утра; / Расселась, наконец, и родила мышонка! // Но это старая, все знают, побасёнка, / А вот я быль скажу: Один поэт писал / Не день, не два, а целый месяц кряду, / Чернил себя, крестил, марал; / Потом, друзей созвав, пред ними прочитал... / Шараду.»  (1).
       Между 1660-ми и 1699-мм годами, в так называемый Век Людовика XVI, появился баснописец Жан де Лафонтен, которого называют французским Гомером. Лафонтен, можно утверждать с совершенной очевидностью, омолодил жанр басни, и эта стихотворная притчевая форма  процветала ещё многие столетия.

# 
       Притча – это первоначальная форма басни. Прозаический текст притчи имел нравоучительное  содержание и слагался по конкретному поводу. Иносказательный смысл притчи становился понятным только в определённой ситуации и, в отличие от классической басни, не подвергался  обобщениям. В любой притче главное – нравоучение. Древние греки, и главным образом, легендарный Эзоп, в своих баснях уравновесили повествовательную часть и нравоучение. Лафонтен, как сказано у Владимира Васильева, одного из современных переводчиков французской сатирической и притчевой поэзии, «сделал рассказ господином, а мораль – его служанкой».

 #
       У Василия Тредиаковского, замечательного русского виршетворца просветительского века и века развития языковой отечественной традиции, имеется свой вариант перевода вышеприведённой басни Лафонтена, которую он озаглавил «Гора, мучающаяся родами»:

       Напружившись, гора из глубины стонала;
       Как будто час настал родить ей, тем казала.
       Сей случай всех привёл людей в прекрайний страх,
       Боящихся, чтоб как не задавил их прах.
       Но выскочила мышь из той внезапным спехом,
       И так людска боязнь скончалась общим смехом.

#
       Помимо В. К. Тредиаковского, русские переводы басен делали поэты одного с ним XVIII века: М. В. Ломоносов, А. П. Сумароков, А. И. Херасков, М. Н. Муравьёв, Я. Б. Княжнин. Их слог ощущался как устаревший уже в первой трети XIX века, однако хранил басенный аромат старины. Какой же русский человек не знает наизусть строк «У сильного всегда бессильный виноват: / Тому в Истории мы тьму примеров слышим, / Но мы Истории не пишем; / А вот о том как басни говорят...» и «Ты виноват уж тем, что хочется мне кушать. - / Сказал и в тёмный лес Ягнёнка поволок.»?..   (2).

#
       Если Лафонтен – ''французский Гомер'', то Иван Андреевич Крылов – русский аналог Лафонтена. Наряду с Крыловым в значительной степени русифицировали тексты французских басен наши отечественные классики В.А. Жуковский, В. Л. Пушкин, К. Н. Батюшков, Д. В. Давыдов, И. И. Дмитриев, А. Е. Измайлов.
       На рубеже XIX и XX веков русские переводы французских басен стали не столь совершенными, как в предыдущем столетии. А в советское время, несмотря на расцвет в России перевода и с французского, и с других европейских языков, интерес к французской басне почти исчез.

#
       Один из моих любимых поэтов начала двадцатого столетия Иннокентий Анненский был потрясающим переводчиком иностранной литературы. К жанру басни он почти не обращался, однако могу отметить  стихотворение Шарля Бодлера «Les Hiboux»  (''Совы'') в отточенном переводе Анненского:
       «Зеницей нацелясь багровой, / Рядами на чёрных берёзах, / Как идолы, старые совы / Застыли в мечтательных позах. // И с места не тронется птица, / Покуда, алея, могила / Не примет останков светила / И мрак над землёй не сгустится. // А людям пример их – наука, / Что двигаться – лишняя мука, / Что горшее зло – суета, // Что, если гоняться за тенью / Кого и заставит мечта, / Безумца карает – Д в и ж е н ь е.»

#
       В начале XX века во Франции был известен поэт Фран-Ноэн, или Великий Морис, который обладал невероятной иронией и своеобразием, обезоруживаюшими шаблонную мораль того времени, в котором ему довелось жить. С 1921 по 1931 год Фран-Ноэн выпустил двенадцать книг, за басни он был коронован Французской академией. Несмотря на то, что  тексты Великого Мориса не блещут отменной рифмой и полны ассонансов, к тому же поэт вольно обращается с традиционной классической формой, - басни Фран-Ноэна актуальны и поныне.

#
       «Я, - крикнул треугольник, - всем знаком, / И я символизирую науку. / Учёный у меня под каблуком». // «Я, - крикнул треугольник, - всем знаком, / Гармония – конёк мой. Так что даже / В оркестре аргентинском я весом». // «Я, - крикнул треугольник, - всем знаком, / На храмовых фронтонах я начертан, / И Божье око на челе моём». // Но в чистом небе вдруг раздался гром: / Науки и гармонии вершитель, / Ты не чета богам хотя бы в том, // Что, вопреки реляциям победным, / Не станешь колесом велосипедным. / Ты никому не дашь возможность – юрк! - / Умчаться из Парижа в Петербург».  (3).

2.  LES JARDINS DES BONHEURS

 #
       Басни Лафонтена наглядны и живописны. В их повествовании ярко обозначены характеры, чётко прослеживается драматургия. Любая из лафонтеновских басен – это театр, в котором идут представления в любых сценических жанрах – трагедии, комедии, водевиля.
       «Где зверские владеют нравы, / Везде равна бессильных часть: / Они должны, хоть были б правы, / За сильных грешников пропасть», - такова заключительная мораль басни Лафонтена «Les Animaux malades de la peste» ( «Звери, больные чумою») в переводе с французского Дмитрия Горчакова. Иван Андреевич Крылов перевёл заголовок этой басни как «Мор зверей», в его переложении лафонтеновская мораль звучит веско и лапидарно: «И в людях так же говорят: / Кто посмирней, так тот и виноват».

#
       Во второй трети XIX века, когда появился флоберовский «Лексикон прописных истин» и опусы Козьмы Пруткова, почти одновременно - во Франции и в России - оформился интерес к ''пошлости'' как отнюдь не безобидному проявлению психологии толпы. Было положено начало анализа сознания , именуемого массовым или стадным. Авторы сатирических произведений вскрывают проблему ''изнутри''. В советское время дело А. К. Толстого и кружка ''прутковцев'' продолжили Зощенко, Хармс, Олейников.
       Бельгийский драматург, эссеист и философ Эжен Ионеско  демонстрирует живую связь театра абсурда с классическим водевилем или другими традиционными сценическими жанрами.

 #
       Искусство аристократично само по себе, поскольку защищает не толпу, а индивидуальность. «Истинный аристократизм (не кастовый, тот ложен) есть не что иное, как стремление к свободе,» - таково убеждение Ионеско. Его пьесы, близкие к европейской антиутопии, доступнее сложных литературных рассуждений Оруэлла или Замятина.  Эжена Ионеско настораживает патология массового сознания, и он находит свои художественные средства для иизображения ''страхов и грёз'', которые терзают людей за гранью разумного объяснения действительности. По мнению Ионеско, «банальность – всегда ложь; истинно лишь то, что оригинально». Драматург избегал трагического пафоса и называл себя «трёхгрошовым Стринбергом».

 #
       Ионеско размышлял над природой фашизма. В основе нацистской индустрии оболванивания, как заключает Ионеско, «выдумки интеллектуалов, идеологов и полуинтеллектуалов. У последних инстинкт толпы сильнее, нежели у самой толпы; они не думают, а скандируют, так сказать, интеллектуальные лозунги». Как такое возможно, если общеизвестно, что нацизм – враг индивидуализма? Свою концепцию в стиле абсурда Ионеско излагает в пьесах «Бескорыстный убийца»,  « Носороги» и других драматургическиз произведениях. Перед вещающим от имени Разума обыватель впадает в гипнотический транс. У Сократа и у кота по четыре конечности, отсюда следует, что кот и Сократ – одно и то же, - такие рациональные аргументы приводит один из почтенных старичков. «А ведь верно, - соглашается другой, - моего кота как раз и зовут Сократ». (4).

#
       Абсурдному миру превращений противостоит одинокий человек. Социальная паранойя оносороживания теряет власть над ним. Тоталииарный правопорядок с его парадными маршами, исключительно  ''позитивными'' новостями об успехах производства в различных сферах деятельности, добрыми плакатными лицами, радостными, оптимистическими песнями и бравурной музыкой на улицах и в концертных залах, вместе с тем бессонные ночи ожидания, что вот-вот в твой дом вломятся ''носороги''... Выпав из описанной системы координат, герой пьесы Ионеско обречён, но непобедим. У французского кукольника Ф. Жанти есть номер, в котором Арлекин, желая избавиться от власти кукловода, по одной рвёт нити, на которых подвешен, - и падает без движения. О себе самом Эжен Ионеско говорит: «Автор не учит, он выдумывает» .

#
       «Грозит ли нам опасность? Да я сама не знаю, что бы я сделала, если бы некоторые из бронзовых дверей открылись над бездною. Вот там, вокруг этой залы, в каждой базальтовой пещере скрываются все несчастья, все бичи, все недуги, ужасы, катастрофы, все тайные силы, омрачающие жизнь Человека испокон веков (…). Всем известно, что произойдёт, когда кто-нибудь из них слетит отсюда и появится на земле». (5).
       В 1905 году написана пьеса « Синяя Птица», которую считают драматическим произведением для детей, хотя оно больше адресовано взрослым. Автор « Синей Птицы»  Морис Метерлинк, как и Эжен Ионеско, бельгиец, писавший на французском языке. Сюжет пьесы Метерлинка повествует о победе над человеческими страданиями и заключает в себе философский подтекст.

#
       Поскольку я с детств была ''книжной'', начитанный девочкой, я любила больше читать пьесы, а не смотреть их постановки в театре или экранизации в кино. У меня было богатое воображение. Возможно, во мне до сих пор живёт сценарист или режиссёр, а также и художник-постановщик, и заодно художник по костюмам. Помню свои первые, школьные ещё, иллюстрации, может быть, наивные, к пьесам А. Н. Островского и А. П. Чехова. По-своему я представляла и героев Метерлинка. С этим автором  было сложнее. Особенно, когда дошло до Садов Блаженств. Помните, как Душа Света говорит Тильтилю:
       «Это самые тучные Блаженства на земле, которые видны простым глазом. Возможно, хотя и не особенно вероятно, что Синяя Птица на мгновение затерялась среди них...»

#
       В описании антуража девятой картины пьесы Метерлинка автор обозначил: « Архитектура напоминает самые чувственные и роскошные времена Возрождения венецианского или фламанского – Веронезе и Рубенса. Гирлянды цветов, рога изобилия, ленты, вазы, статуи, позолота где только возможно. Посередине тяжёлый роскошный стол из яшмы и эмали, заставленный канделябрами, хрусталём, золотой и серебряной посудой, полной волшебных яств. Вокруг стола расположились самые тучные Блаженства земли ...».
      До сих пор я с иронией употребляю это определение – «Сады Тучных Блаженств», по разным поводам, но однозначно алресованным пошлости и бездарности человеческого существования.

 #
       «Сократ себе построил дом. / Все в доме сём пороки находили: / Иные внутренний порядок в нём хулили, / Другие – внешний вид. О том и о другом / Различно хоть судили, / Однако ж все согласно заключили, / что слишком в доме сём покои малы были. / «Сократу ли, - кричат, - такой приличен дом! / Не повернёшься в нём». / Подобными речами / Сократа довели, что он сказал: «Дай Бог, / Чтоб дом мой пусть хоть мал, но быть наполнен мог / Мне верными друзьями». / Он дельно говорил, и правду познаём / Мы из его наветки: / Друзей названием мы множество найдём, / Но дружбы истинной примеры в свете редки.» (6).
      
ПРИМЕЧАНИЯ:

(1)  -   текст басни Жана де Лафонтена «Гора в родах»; перевод с французского Александра
           Измайлова.
(2)  -  строки из басни Жана де Лафонтена «Le Loup et L'Agneau» в переводе-переложении на
          русский язык И. А. Крылова («Волк и ягнёнок»).
(3)  - басня Фран-Ноэля  «Triangle orgueilleux a dit...»  («Я, - крикнул треугольник, - всем знаком...»);
        перевод с французского В. Васильева.
(4) – из пьесы Эжена Ионеско « Носороги».
(5)  -  Морис Метерлинк: «Синяя Птица».
(6)  - Жан де Лафонтен: басня « Parole De Socrate» (« Сократово слово»); из Эзопа; перевод
         Ю. Неведомского-Мелецкого.

Апрель 1993; ноябрь 2018.