Свинцовые грозы детства. Сыскное агентство Ижица 2

                Утопленник в кустах



На рыбалке троица находит в зарослях ивняка тело утопленника. Это был тот самый мужчина, за которым Герка следил накануне. Сыщики пытаются самостоятельно разобраться в этом деле, но Мотька подслушивает разговор, из которого узнает, что они затеяли опасную игру.



События, которые произошли на следующий день, перечеркнули все намеченные планы.
Нет, на рыбалку ребята пошли ранним утром, как и запланировали. Елька забежал за Геркой, мать Ельки рано уходила на работу, поэтому тот проспать не мог. Проспал Мотька.

Конечно, заводской поселок просыпался и приходит в движение от рева мощного гудка, призывающего рабочих на очередную смену, но если вовремя сунуть голову под подушку, гудок уже не казался таким извергом, и можно было протянуть сладкое время дремоты.

Пока Герка и Елька ждут Мотьку, автор позволит себе немного рассказать, что собой представляли подворья и дома, в которых обитали жители посёлка Ижевский завод. Совсем чуть-чуть.

Итак, избы были с парой-тройкой окон на улицу и одним-двумя во двор, перед некоторыми был палисад, засаженный в основном акациями. Были сени, лестница, чаще крытая, сарай, на многих подворьях стояли амбар, ледник, хлев. Почти при каждом доме баня, но большая часть бань построена «по-черному», без трубы.

У иных еще, через сени, пристраивалась и летняя изба. Вдоль стен шли лавки, да в переднем углу стоял некрашеный деревянный стол. Порой был шкаф и два-три стула, по стенам лавки. Вот и вся мебель. В красном углу, у икон, теплилась лампадка, а от печи, тихо потрескивая в железной рогульке, светила лучина. Кто побогаче – заводил сальные свечи, а то и настоящие "барские" лампы с фитилем. Кровать была в редком доме, да её и поставить было бы некуда: две стены избы непременно в окнах, в третьей дверь, у четвертой большая русская печь. Спали на полатях, а коли жарко – на полу, на лоскутном одеяле.

Тульский самовар составлял первый признак развивающегося довольства в доме (у Мотьки такой был). За ним шли дешевые стенные часы самых больших размеров. Как только появлялась нужда, часы и самовар продавали более счастливому соседу, но при первой возможности приобретались снова, и если уже нет этих предметов в доме, то, значит, бюджет оружейника находится в самом плохом состоянии. О большем домашнем комфорте обычные заводчане даже и не мечтали.

Герка и Елька ждали товарища полчаса, но в дом не заходили, боясь напороться на лишние расспросы, где вчера так поздно шлялись. Неизвестно же, что сказал Мотька.

– Попало от матери за фингал? – спросил Герка.

– Нет, не попало.

– Добрая у тебя мамка, моя бы точно заругалась.

– Так моя ещё и не видела, я же поздно пришёл, быстро поел и спать, а утром я сделал вид, что сплю, пока она уходила.

Наконец, тот появился с удочками.

– Эх ты, соня-засоня. Наверное, уже все лучшие места заняли.

Мотька стал оправдываться:

– Да не проспал я. Может, самую малость. Мать, вот еду собирала, пригодится же, денег же пока нет.

– Ладно, за еду прощен, – миролюбиво сказал Герка. – Но в следующий раз помни, дисциплина должна быть на первом месте. Кстати, надо бы подумать о наказаниях за нарушения и не выполнения приказов старшего сыщика.

– Слушай, Герка, когда будешь думать о наказаниях, подумай и о поощрениях и наградах, – предложил Елька.

– Ладно, подумаю. Пойдем на плотину.

Конечно, у заводской плотины находиться было запрещено, все-таки оружейный завод и военное положение. Поэтому для предотвращения диверсий и шпионажа приказом начальника завода на плотине было устроено четыре поста часовых – тогда, как раньше стояла всего одна вышка. Всякое движение по плотине лиц, не имеющих особых пропусков, прекращается с семи часов вечера до шести часов утра.

Но место рыбалки было на таком расстоянии, что не попадало в охраняемую зону, поэтому троица часто ходила на излюбленное место.

Пока шли, Мотька рассказал новость, которую вчера подслушал при разговоре отца с матерью.

– Представляете, три пацана с Зареки убежали на фронт.

– Ух, ты, на фронт? – удивился Елька. – И что?

– А ничего. Быстро поймали, в Агрызе, в товарняке. Вернули родителям, отцы выпороли, как следует, неделю из дома не выходят. А со мной отец сегодня хотел поговорить, чтобы я на фронт не бегал.

– Ну и правильно, нечего из дома бегать. Есть кому германца бить, – подытожил Герка, – а у нас и тут дел невпроворот.

Рыбалка в этот день удалась, успевай менять наживку и закидывать удочку. Два кукана с рыбой, сделанных из ивовых прутьев, лежали в тени. В основном это были лещи, окуни и ерши. Больше всех поймал Мотька и он победоносно поглядывал на своих товарищей.

Вдруг, поплавок Герки резко повело против течения к свисающим над самой рекой зарослям ивняка.

“Щука, – мелькнуло в голове, – как бы в кустах не запутаться”, – с тревогой подумал Герка и посмотрел на заросли и свисающие над водой ветки.

То, что он увидел, заставило его отказаться от затеи вытащить крупную рыбину. Он просто с силой дернул леску, обрывая крючок.

– Ты чего? – разом вскрикнули Елька и Мотька, спешившие к Герке на помощь.

В береговых зарослях воде лежал утопленник. Само по себе зрелище не из приятных. Но еще больше напугало Герку то, что он узнал мужчину, на светлой косоворотке и в волосах застряли клочки тины и длинные водоросли.

Подбежали Герка и Елька.

– Что случилось?

Герка показал на утопленника.

Как по команде Елька и Мотька отпрыгнули назад и одновременно быстро перекрестились. На всякий случай все трое сделали несколько шагов назад.

– И чего делать будем? – спросил Елька, после того, как мальчишки перевели дух.

– Чего-чего, знаете это кто?

Мотька и Елька, на этот раз, дружно замотали головами и еще раз перекрестились.

– Это тот мужик, за которым я вчера следил.

– Это ты его? А нам ничего не сказал? – вырвалось у Мотьки.

– Ты чего, дурак? Не ляпни такое кому – нибудь. Вот те крест, не я. И Герка так яростно осенил себя крёстным знамением, что Мотька и Елька поверили ему сразу и бесповоротно.

– И чего делать будем? – еще раз спросил Елька.

– Сматываем удочки.

– Тикаем отсюда? – это уже Мотька, который прямо сейчас готов был задать стрекача.

– Заканчиваем рыбалку. Мотька, узел с едой и удочки в мой сарай, потом возвращайся, Елька, беги на плотину к охраннику, скажешь, что утопленник, пусть с завода кого-нибудь вызывают, и тоже сюда. Я останусь здесь пока, понаблюдаю, может, чего интересного увижу. Чую, неспроста этот дядька утоп.

Младшие сыщики побежали выполнять, что им приказал Герка, а тот занял удобную позицию для наблюдения чуть в стороне от места происшествия.

Прокручивая в голове вчерашние события, Герка пытался вспомнить малозначительные детали, на которые, возможно, не обратил внимание. Но вспомнить так ничего и не удалось. “Эх, знать бы, кто этот человек”, – подумал Герка. И тут у него промелькнула мысль, что зря они так поспешили. Можно было осмотреть его карманы, может, документы какие были или еще что. Правда, осматривать карманы утопленника дело было для Герки непривычным, он такое раньше никогда не делал. Нет, утопленников он видел, они больше вызывали мальчишечье любопытство, чем страх: вот жил – жил человек и утонул. Ладно бы умер по старости или болезни. А так… Герка этого просто никак не мог понять.

В конце концов, он успокоил себя тем, что взрослые разберутся, а его дело только следить и наблюдать. И так, вон как все заворачивается.

Но заворачивалось еще круче.

Недалеко от места, где прятался Герка, появились двое мужчин. Одного Герка узнал сразу – толстый лысый с Троицкой улицы. Второй был незнаком. “Лысый-то, что здесь делает? Как они узнали про утопленника или случайно оказались здесь?” Оказалось, совсем неслучайно. Мужчины подошли к берегу. Второй, который был моложе толстяка, снял ботинки, закатал брюки и осторожно подошел к утопленнику. “Сейчас начнет обыскивать, – подумал Герка. – Они, что из полиции?”

Напарник лысого обыскал карманы, нашёл в них какие-то бумаги (Герка не рассмотрел) и часы (это Герка увидел отчётливо – те самые). Толстяк в это время часто оглядывался, со стороны было заметно, что он нервничал и волновался.

Закончив осмотр, мужчины быстрым шагом направились прочь от реки, оставив тело в реке. На всё про всё ушло минут десять.

Герка был в замешательстве, что делать? Идти за ними или дожидаться товарищей. Где они там пропали?

Наконец прибежал запыхавшийся Мотька. Ох, как вовремя. Герка вызвал его условным свистом.

– Иди сюда. Тут дело нечисто, пойдем, по дороге расскажу.

– А Елька? – удивился тот.

– Вдвоем справимся, ему потом все объясним.

Сыщики отправились вслед за мужчинами. По дороге Герка рассказал Мотьке, что произошло. Тот только слушал и присвистывал.

Мужчин они обнаружили на Старой улице, те стояли под деревом и что - то обсуждали, причем лысый толстяк по-прежнему нервно озирался по сторонам.

– Вот они, – шепнул Герка. – Эх, узнать, о чем они говорят.

– Да, не подойти и не спросить, дяденьки, а о чем вы тут разговариваете?

– Тоже мне, шутник нашелся. Думай, что делать будем.

Через какое-то время Герка спросил:

– Чего молчишь?

– А чего говорить, – отозвался Мотька, – думаю.

В это время толстяк резко развернулся и двинулся вдоль улицы, второй пошёл в противоположную сторону.

– Ладно, – принял решение, Герка. – Ты проследи за вторым, где обитает толстяк, мы знаем – никуда он не денется. А я – к реке, посмотрю, что и как. Может, Елька уже там. Интересно, что они искали у утопленника, и нашли ли то, что искали?

– Есть, – по-военному ответил Мотька и, сделав простое беззаботное лицо, двинулся за незнакомцем.

Если бы тот знал, что за ним следит младший сыщик сыскного агентства “Ижица” (стаж работы уже второй день) и чем это всё может закончиться, то прямиком бы отправился в охрану завода, чтобы чистосердечно сознаться во всех своих тайных делах, покаяться и рассказать, что они делали на берегу.

Но незнакомец об этом даже не подозревал.

Герка спустился к реке. Утопленника уже вытащили из воды и накрыли брезентом. Поодаль стаяло несколько человек, в основном, женщины и надзорный полицейский с завода. Ждали приезда следователя.

Потолкавшись среди людей и послушав разговоры, Герка выяснил, что утонул охранник завода. Фамилия его была Кочетков. Впрочем, в то, что охранник утонул, Герка не верил. Во-первых, был в одежде, значит, не купался, да и утонуть в этом месте было сложно. На самоубийство тоже не похоже, с чего бы ему топиться, работа есть, молодой, не хворый, да и зачем ему следить за лысым толстяком, если собрался свести счеты с жизнью? Одет в ту же одежду. Не менял или не дошел до дома? Упал случайно с плотины? Так это как надо постараться, чтобы случайно. Помогли?
Такие вопросы задавал себе Герка, но ответов не находил. Одно было несомненно ясно, вчерашняя слежка, и тело Кочеткова на следующий день в реке, и появление толстяка с незнакомцем возле трупа были как-то связаны между собой. Как? Герка пока еще не знал.

Он огляделся вокруг, Ельки нигде не было. “Этого еще не хватало, куда он запропастился?”

А в это время Елька сидел в комнате охраны и в пятый раз рассказывал одно и то же. Что искал друзей на берегу, пришлось назвать имена, но, тут же побожился, что их не нашел. Вот и увидел случайно утопленника. Ничего не трогал, ничего необычного не заметил, никого больше не было, побежал сразу на плотину сообщить. Посторонним никому не рассказывал.

Сначала, конечно, спросили, кто такой и где живет. Чего тут отпираться? Елька о себе все рассказал. А потом пошли вопросы.

Пять раз Ельке пришлось рассказывать одно и то же, пяти разным дядькам, которые записывали его слова аккуратно на бумагу. В конце он уж и сам стал верить своим словам и рассказывал в пятый раз с таким жаром в глазах, что тот, кто его расспрашивал последним, лишних вопросов не задавал. Только в конце спросил:

– А рыбалка-то хорошая была? У Ельки чуть с языка не совалось: “Хорошая”. Но не сорвалось. Понял подвох Елька. “Хорошая? Откуда я знаю, я же не рыбачил и друзей не нашел”.
– Ну, ступай, ежели что, мы тебя найдем.

Если Елька томился на расспросах в охранной комнате завода и мечтал скорее вырваться на волю к друзьям, а Герка слушал, что говорят про утопленника, то с Мотькой происходили куда более интересные события.

Жизнь в поселке бурлила своим чередом. Возле Александро-Невского собора, на извозчичьей бирже, лошади, привязанные к изглоданной коновязи, мерно жевали овес из торбы, подвешенной к самой морде (тут автор извиняется, слово не литературное, но что сделать, если у лошади действительно морда). Извозчики, скучая в ожидании седоков, лениво переговаривались между собою, играли в карты или, сидя на облучке, грызли семечки. У аптечного заведения ярого монархиста провизора Феликса Генца женихавшиеся ижевцы с цветами, как обычно, ждали своих возлюбленных. В булочной всё также продавали «жулики» за пятак. А в соседней лавке Балтина, кому по зубам и доходам, прикупали к тем булкам копченые колбасы. На заводе Ивана Бодалева для услады самых забубённых ижевцев варили мёд и пиво, а в клубе Общества трезвости боролись с пьянством и вовлекали новых участников.

И никто даже не догадывался, какое сложное и ответственное дело было поручено Мотьке. Впрочем, он и сам об этом не подозревал.

Незнакомец шел уверенным быстрым шагом по Старой улице, затем свернул на Моклецовский переулок. Мотька не отставал. И все бы хорошо, но тут Мотьку прихватило – мочевой пузырь дал сигнал, что заполнен. Да такой сигнал, что просто ложись и помирай. Или справляй нужду, если хочешь жить.

Мотька стал быстро соображать, что важнее, слежка или мочевой пузырь. Терять незнакомца и не узнать, куда тот направляется, ему не хотелось, но с другой стороны Мотьку прижимало.
Решение пришло само собой. он обогнал незнакомца, (а что, нормальный ход, никаких подозрений), опередил того на несколько домов, перебежал на противоположную сторону, выбрал палисадник, густо заросший кустами сирени и акации, двухэтажного дома и юркнул в него через сломанный штакетник. И получилось как-то удачно и незаметно, как будто он жил в этом доме. Во всяком случае, так показалось Мотьке.

Незнакомцу ничего не показалось, он даже внимания не обратил на, обогнавшего его шустрого упитанного мальчишку и не заметил, куда он скрылся.

И только Мотька собрался использовать густые заросли по назначению, как случилось то, чего он никак не ожидал и даже забыл, зачем полез в палисадник.

Незнакомец, за которым следил Мотька, направился прямо к дому, в палисаднике которого прятался сыщик. “Идёт убивать”, – первое, что пришло на ум Мотьке. Но тот подошел к мужчине, который поджидал его с другой стороны палисада (и как Мотька мог его не увидеть, впрочем, и Мотька проскочил незамеченным, так что один – один). Лица не видно – мешали листья, и не высунешься, чтобы лучше разглядеть – вмиг обнаружат. “Тогда точно убьют”, – ещё раз пронеслось в голове Мотьки.

Мотька расслышал не все, говорили тихо (точно шпионы), но и то, что он услышал, повергло его в такое состояние, что он тут же захотелось очутиться дома: на печке, на лавке, в сенцах, неважно где, проснуться и принять все это за сон, забыть и не вспоминать. За такие дела отец не только выпорет, но и открутит уши. Мотька даже себе представил, как это будет происходить. Он застыл, боясь пошевельнуться и выдать себя.

Мотька уже четверть часа камнем сидел на корточках, ноги его затекли и просили смены позы, на что Мотька не соглашался, сжав всю свою волю в кулак.

Вдруг, кусты зашевелились. Мужчины одновременно повернулись в сторону шороха. Душа Мотьки не спрашивая разрешения, унеслась в пятки и забилась в дальний угол. Сам Мотька мысленно попрощался со всеми родными, прося у них прощение.

Из кустов через штакетник на тротуар выпрыгнула кошка. Мотька устало выдохнул, мужчины отвели взгляды от палисадника, закончили разговор и разошлись в разные стороны.

Мотька выждал паузу и попытался встать. Попытка не удалась, ноги так отекли, что перестали слушаться. Тогда Мотька упал на бок (молодец, догадался) и стал потихоньку выпрямлять нижние конечности. Наконец, ему это удалось. Через ту же дыру в палисаднике он вылез на улицу. Кошка, сидевшая на тротуаре, даже не посмотрела в его сторону.

Мотька, хотел пнуть её, за те неприятные мгновения, которые ему пришлось пережить, но в ногах чувствовался такой кипящий песок, что он решил – лучше не связываться.
Тут распахнулось окно на втором этаже. Суровый мужской голос вопрошал:
– А, ну-ка, чего здесь делаешь, кыш отсель, а то сейчас спущусь, накренделяю.

Удивительно, но ноги сами понесли Мотьку домой.

Когда он пришел в сарай, друзья его были уже там и пытались представить картину из тех событий, которые были им известны. А известно было немногое. Фамилия и место работы утопленника, что, впрочем, ничего не давало, странный визит на берег лысого с неизвестным, что тоже картины не проясняло. Был еще адрес лысого, как запасной вариант, поэтому Мотьку ждали с нетерпением, может, он чего такого расскажет, что все станет ясно.

И Мотька рассказал, Мотька такое выдал, что все стало ясно, как божий день. И особенно стало ясно, что три друга вляпались в такую передрягу, причем по самые макушки, что самостоятельно из нее было не выбраться.

Вот, что рассказал Мотька. Нет, он не просто рассказал, он даже все показал, как было дело, разумеется, как мог.

Герка и Елька слушали его, вникая в сказанное, иногда перебивали, задавая вопросы для ясности, потому как Мотька выдавал информацию, будто строчил из пулемета.

– Не, робя, ей богу, не вру, вот вам крест. – Мотька перекрестился. – Я даже не поверил, что они подошли к этому самому палисаднику, где я, ну вы поняли. У меня все сразу, как отрезало.
Про то, что он очень испугался, Мотька, конечно, не сказал ни слова.

– Это настоящие шпионы, скажу я. Тот, за которым я следил, больше молчал и слушал, а в основном говорил второй – его зовут Аркадий Аркадьевич. И замышляют они, ни больше, ни меньше, устроить поджог оружейной фабрики Евдокимова, подорвать недавно построенную водонапорную башню возле Арсенала и устроить крушение на новой железнодорожной ветке на Агрыз.

– И ты все это сам слышал или придумал? – недоверчиво спросил Герка.

Мотка еще раз быстро перекрестился.

Кто бы мог подумать, что обычная игра в шпионов, придуманная Геркой, воплотится в реальность, сопровождаемая смертельными опасностями и невероятными событиями.

В то, что рассказал Мотька, было трудно поверить. Действительно, с момента начала германской войны на Ижевских заводах принимали усиленные меры охраны. Был установлен особый надзор за помещениями для двигателей и паровых котлов, а также внутри мастерских.

При приеме рабочих на завод, о них наводили справки в полиции, в этом году даже стали наклеивать фотокарточки на пропуска. Строгий надзор организовали и за входящими и выходящими из заводских ворот. Усилили охрану наружной ограды заводов и ввели дневные и ночные обходы всех заводских дворов и помещений. Да чего там, даже за курение в неположенном месте можно было лишиться работы. А тут целая шпионская сеть и численность ее была неизвестна.
После того, как Мотька выложил, что он услышал, в сарае воцарилась тишина, каждый переваривал, все, что накопилось за день.

– Эх, нам бы оружие, – наконец произнес Елька. – Наган или револьвер.

– Ты, что сдурел? – отреагировал Мотька. – Я в такие игры не играю.

– Тоже мне, Аника-воин. Может, тебе еще максим пулемет нужен, стрелять-то хоть умеешь? – спросил Герка.

– А что делать тогда, взрослым рассказать?

– Да, ситуация. Расскажем – могут не поверить, только нагоняй получим, промолчим, а вдруг, это не пустые разговоры, а все взаправду. Мотька, эти двое, что-нибудь про день и час говорили?

– Нет, я бы запомнил.

– Как, говоришь, зовут второго?

– Аркадий Аркадьевич, это я хорошо расслышал, – убедительно сказал Мотька.

– Тогда, сделаем так. Завтра пойдем к Витьке Поверину. У него отец на заводе инженер, не последний человек. Пусть передаст, что мы узнали, а там решат, что делать. Нам пока свои головы подставлять нечего, ещё пригодятся. В конце концов, для нас это была просто игра.

– Доигрались, – выдохнул Мотька.

– Кто струсил или у кого кишка тонка, может выходить из агентства.

– Кто струсил, у кого кишка тонка? – вскипел Мотька. – Да, если бы не я.

– Ладно, – примирительно сказал Герка. – Ты герой. Айда по домам.

– А рыбу куда?

– Делите, все равно ее завтра уже не продать, а так хоть дома покажете, что на рыбалке были.

– До темноты? – спросил Мотька, – сомневаюсь я, что поверят.

– Скажете, что пытались продать, да ничего не получилось. Такое бывает.

Мотька и Елька стали делить рыбу, лица их были задумчивы и серьезны.

Чтобы как-то разрядить обстановку Герка сказал:

– А моя рыбина была фунтов на пять с лишним. Если с удачей, за полтинник продать можно было, – сказал Герка.

– Так мы тебе и поверили, ты еще длину руками покажи, - хмыкнул Мотя, – только руки не вывихни.

Семья Повериных проживала тоже на Старой улице, ближе к центру и снимала половину двухэтажного дома. Почему Герка решил обратиться к инженеру, он и сам не знал. С его сыном он почти не общался. Витя учился в гимназии, а Герка в ремесленном училище. Иногда гоняли вместе мяч на пустыре, иногда встречались на рыбалке, но не более того. Просто Герка чувствовал, что Витя парень серьезный, незаносчивый, не жлоб, да и не из болтливых, как говорится “правильный пацан”. Должен отнестись ко всему с пониманием. Конечно, ему придется все рассказать, а как иначе? Но, не прямо же к начальнику идти. Да и на завод не пустят. А дело, как понимал Герка, было очень серьезное. Впрочем, обращаться было более и не к кому.

Не к родителям же рассказывать и во всем сознаваться. В лучшем случае, всех троих посадят под домашний арест. Это значит, носа на улицу не показывай до особого разрешения. В худшем…
О худшем Герка старался не думать.

Утром вся троица направилась к дому Повериных. Мотька и Елька расположились на противоположной стороне, Герка подошел к воротам, свистнул три раза. За забором залаяла собака. Судя по голосу, псина была внушительных размеров и входить во двор не советовала, поэтому Герка предпочел ожидать на улице.

Сын инженера вышел после повторного свиста.

– Привет, Герка, чего тебе?

– Привет, дело есть.

– Коли дело, заходи в дом.

– Знаешь, лучше на улице, меня и ребята ждут.

– Бить будете? Вроде не за что, – поинтересовался гимназист. Увидев, удивленный взгляд, поспешно добавил: “Да я пошутил. Пойдем”.

Витя поздоровался за руку “по-взрослому” с Мотькой и Елькой. До этого, кроме приветствия при случайной встрече, они не общались.

– Герка, – начал Мотька, – давай, перед тем, как мы ему все расскажем, он клятву даст, что никому не расскажет.

– И пусть землю ест, – подхватил Елька.

– Уж, не знаю, какая у вас тайна, но клянусь, что никому не проболтаю, но землю есть, не буду.

– Ладно, – согласился Герка. – Никому, это значит, кроме твоего отца. Ему надо рассказать, а больше ни одной живой душе.

– А причем здесь мой отец? – удивился Витя.

И Герка, а потом Мотька рассказали ему все от самого начала, как решили играть в сыщиков и до самого конца, когда Мотька подслушал разговор. И про утопленника, и про лысого толстяка и про заводского из начальства.

Ельке особо похвастаться было нечем, но и он выставил себя героем, показав фингал под глазом, который получил при слежке от зареченских.

Выслушав троицу с серьезным видом, как показалось мальчишкам, даже очень суровым, сын инженера произнес:

– Отец говорил, что-то о возможных диверсиях, которые могут произойти, что усилена охрана, но вероятные объекты не известны. Что же вы сразу не рассказали все про утопленника. Эх, целые сутки уже прошли.

– Кто же знал, что так все обернется, – промолвил Герка. – Вот, поэтому и пришли к тебе, или вернее к твоему отцу.

– Так надо было вчера бежать, дело государственной важности. Ладно, пошли на завод.

– А кто нас туда пустит?

– Я позвоню отцу с проходной, он выйдет.

И закрутились, завертелись события с такой скоростью и стремительностью, что Герка, Мотька и Елька, не всегда успевали все осознать и переварить.

Действительно инженер Поверин вышел к ним незамедлительно, видимо сын ему по телефону рассказал о важности разговора. Сначала поднялись в кабинет инженера. Там сначала рассказали все ему, причем говорил в основном Герка, Мотька и Елька робели. Иногда, чтобы встряхнуть друзей, Герка требовал подтверждения своим словам:

– Елька, ну скажи, так же было?

– Да, так и было, - соглашался Елька.

– Мотька, ты это слышал?

– Слышал, - вторил Мотька.

В такой манере все и выложили.

Через короткое время куратор Ижевских дел от жандармерии Будогосский докладывал командиру завода генарал-майору Дубницкому о поступившей информации.

– Откуда сведения? – спросил генерал-майор.

– Ваше превосходительство, даже не знаю, как к этому отнестись.

– Полковник, к любым донесениям о предполагаемых диверсиях на вверенной нам с вами территории надо относиться серьезно.

– Так точно. От трех мальчишек, которые ради забавы решили поиграть в сыщиков. По случайности им удалось подслушать разговор. Я уже докладывал Вам, что на заводах были попытки провести диверсии, которые нам удалось предотвратить, – начал выкручиваться Будогосский. Но с вводом водонапорной башни и железнодорожной ветки производство и отправка оружия на фронт возрастет, и это не могло не остаться без внимания германского командования. Вероятность диверсии на этих объектах существует, поэтому я незамедлительно решил поставить вас в известность.

– А почему вы думаете на германскую разведку, а не на этих, рабочих - большевиков, которых нам направили из Москвы, Петрограда и Сормова?

– Не думаю, Ваше превосходительство. Эти вредить не будут, они больше по политической части, кружки, собрания, чтение запрещенной литературы. Это мы все отслеживаем.

– А пленные?

– Моим распоряжением пленные не допускаются к производству, используются только на подсобных работах, – доложил полковник.

– Подумать только, мы усиливаем пропускной режим, мы ввели фотографии на пропусках, проверяем каждого вновь прибывшего, а у нас под носом такие дела творятся. Не знаю даже, как к этому относится. Что собираетесь собственно предпринять?

– У меня есть некоторые соображения, я их изложу вам в письменном виде.

– Хорошо, жду вас через два часа с докладом. Вероятно, нужно будет усилить охрану. Помогу, чем смогу, но поймите, полковник, возможности мои ограничены, сами понимаете.

– Благодарю, Ваше превосходительство.

– Да, и доложите срочно в столицу.

А Герка, Мотька и Елька в это время сидели в чайной, в которой до этого никогда не были и пили чай с печеньем и мармеладом. Инженер Поверин дал своему сыну денег, чтобы тот накормил их в качестве поощрения.

Но перед этим ребята имели серьезный разговор с самым настоящим следователем, тем самым, который последним допрашивал Ельку про утопленника.

– Зовите меня Акинфий Юстинианович, – представился он.

– Ага, запомнишь тут, – отозвался Елька. – Язык сломать можно.

– Ну, тогда уж, господин следователь.

– Настоящий? – снова встрял Елька.

– А старый знакомый, – узнал следователь, – наврал мне, значит, вчера про утопленника.

– Ничего я не наврал.

– Ну, скажем так, не все рассказал. А теперь рассказывайте все, что знаете. Без утайки. Дело, как вы понимаете, достаточно серьезное и опасное. Не хотите, чтобы и вас кто-нибудь нашел в реке?
Пришлось ребятам еще раз рассказать подробно о последних событиях, которые с ними произошли.
Следователь слушал внимательно, иногда задавал уточняющие вопросы, записывал все на бумагу, периодически почесывая кончиком ручки правое ухо. Исписав очередной лист, следователь аккуратно промокал чернила пресс-папье с массивной бронзовой ручкой.

Поставив последнюю точку, он посмотрел на ребят.

– Да.

Что означало это “да” никто из мальчишек не понял. Но в голове у каждого предательски засели варианты наказаний: “ Расстреляют, арестуют и после расстреляют или просто выпорют ремнем?” Отчего гулко ухало сердце и скручивало животы. Последний вариант мальчишек устраивал.

– Вот что, сыщики, сейчас идите (отлегло от сердца, раскрутилось в животе), завтра утром вместе со всеми – на завод.

– Зачем? – вырвалось у Мотьки.

– Будете опознавать, кого видели среди работников завода.

– Прямо у всех на виду? – недоверчиво спросил Герка.

– Зачем же, мы вас спрячем, будете за всеми наблюдать незаметно.

– Это что, вставать по гудку? – спросил Мотька.

– А что, придется. Вы затеяли эту игру, но игра закончилась, начинается серьезное дело. И без вас, мы, ребята, сейчас никак не можем обойтись.

– А я? – подал голос Елька. – Я же никого не видел, кроме утопленника, а он по-всякому на завод не придет.

– А ты пока посидишь дома, носа на улице не показывай, помоги матери по хозяйству. Есть дома дела-то?

– Дел столько, что в жизнь не переделать, но я тоже хочу участвовать.

– Так вот, Евлампий Дормидонтович, – тут следователь сделал паузу, чтобы до Ельки дошло, что это обращаются к нему, – твое отсутствие и будет участие, понял? – строго сказал следователь.
Елька был так поражен таким открытием, услышав свои полные имя и отчество (так его еще никто не называл), что несколько секунд приходил в себя. Ведь когда он станет взрослым, многие языки повыкручивают, чтобы к нему обратиться. Это еще почище будет, чем Акинфий Юстинианович (хотя тоже не подарок). Он только выдавил из себя: “Ага”, - хотя ни черта не понял про отсутствие и участие.

Сын инженера ждал их у проходной.

– И что теперь? – спросил Герка.

– Пошли за мной.

– Куда еще?

– Узнаете.

В чайной ребята разомлели от всего пережитого и от сладостей.

– А может, нам медаль дадут? – мечтательно произнес Мотька, осоловевший после третьего стакана.

– Лучше бы мешок муки, – по-хозяйски ответил Елька. – Медаль что, из нее похлебку не сваришь.

– После чайной, сразу домой и носа не показывать, – наставлял Витя ребят. И еще, никому не говорить, даже родителям. Вам поручили ответственное задание.

– Да, мы землю ели, - разгорячился Мотька.

Герка кивнул:

– Ну что, пора, засиделись мы тут, как бы не привыкнуть к хорошему.

Елька с сожалением допил чай, съел последнюю мармеладку.

– Мармелад и печенье – моя самая любимая еда, – мечтательно произнес он.

– Когда же ты мармелад с печеньем ел? – ехидно спросил Герка.

Елька вздохнул, шмыгнул носом:

– Никогда. Но теперь это будет моя самая любимая еда. – И вдруг оживился, – спорим, я смогу за один присест съесть четыре фунта мармелада и дюжину пачек печенья.

– Сомневаюсь я что-то, – недоверчиво оценил Мотька.

– Ну, спорим, спорим, – подзадоривал его Елька.

– Не надо Елька, даже не пытайся съесть столько сладкого. Моментально ослепнешь, оглохнешь и не сможешь ходить “до ветру”.

Елька ошалело посмотрел на него, потом на гимназиста, но так и не понял, правду сказал Герка или пошутил. Витька едва сдержал улыбку.

Герка и Митька сказали дома, что будут ночевать у Ельки. Такое иногда дозволялось, если не было никаких проступков.

Расположившись в чулане, друзья долго не могли уснуть.

– Вот это мы поиграли в сыщиков, – произнес Мотька.

– Это я во всем виноват, придумал тоже игру, – отозвался Герка. – Еще и землю есть заставил. Дурак я.

Мотька и Елька промолчали. То ли соглашаясь с товарищем, то ли просто не знали, что сказать. Герка понял молчание, как подтверждение своих слов.

– Лучше бы поиграли в путешественников или кладоискателей, - отозвался Герка. – Я книжку читал.

– Это как? – оживился Елька.

– Ну, пошли бы куда-нибудь, что-то изведывать или искать клад.

– А как книжка называется? – спросил Мотька.

– Да не знаю я, была без обложки.

– Путешествовать – это здорово, – вздохнул Елька, укладывая свою русую голову снова на подушку, лёг на спину и мечтательно произнёс, – но клад – это, конечно же, в сто раз лучше. Если бы нашли, ох, и зажили бы тогда. Ты чего бы, Герка, купил себе, если бы были деньги?

– Матери бы отдал, – сказал Герка, как отрезал.

– А ты, Мотка?

– А ничего бы не делал.

– Как так?

– А зачем что-то делать, если будут деньги? Жил бы в своё удовольствие.

– А я бы себе купил велосипед, – мечтательно произнес Елька. Нет, сначала новые штаны и рубаху.

Ботинки бы еще. Мамке платье новое и платок. А уж потом велосипед. Если конечно, деньги останутся. А если и после этого еще останется, то накупил бы печенья две пачки и полфунта мармелада и слопал бы за раз (после слов Герки про сладкое, Елька уменьшил порцию). Эх, покончим с этим делом, пойдем искать клад.

– Размечтался, – успокоил его Герка. Вот так запросто пошли и нашли. Где-то лежит клад и спрашивает: “А где это там Елька шляется, чего же он меня отыскать не может?”

– А я так думаю, – серьезно произнес Мотька. – Хоть в сыщиков играть, хоть путешествовать или искать клад, все – равно бы, мы куда-нибудь вляпались.

И повисла тишина. Каждый думал о своем, но у всех троих мысли сводились к одному, что клад это действительно неплохая штука. Герка прервал мысли:

– Все, хватит, давайте спать. Завтра трудный день.

Через несколько минут, от переполнявших эмоций и впечатлений, которые захлестнули детское воображение после всех событий, произошедших за последние два дня, мальчишки погрузились в сон.

Мотьке снился большой дубовый сундук, кованный затейливыми вензелями. Сундук был знатный и по всему содержал в себе несметные сокровища. Но, как ни пытался Мотька поднять его массивную крышку, ничего у него не получалось. Руки сделались ватными и не слушались, а звать кого-то на помощь Мотьке не хотелось, потому как, пришлось бы делиться. И кружил Мотька вокруг этого сундука, как кот вокруг огромного кувшина со сметаной, на который невозможно взобраться и вдоволь отведать лакомства.

Тогда Мотька решил с разбега запрыгнул на крышку (ноги подчинялись хозяину). Но когда он уже был в прыжке, та неожиданно открылась без всякого предупреждения, и Мотька плюхнулся на самое дно.

Изнутри сундук оказался более вместительным, чем снаружи и в нём ровными рядами, вдоль стенок были расставлены такие же сундуки – близнецы, только меньшего размера. “Ничего, – успокоил себя Мотька, – сейчас немного отдохну и постараюсь посмотреть, что там внутри”. В том, что он стал обладателем несметных сокровищ, Мотька не сомневался. “Вот, теперь точно буду только лежать и ничего не делать”, – ликовал он.

Недолго радовался Мотька. Сверху показалась голова младшей сестры Варьки:

– Чё, Мотька, клад нашёл, половина мне, иначе всё отцу расскажу.

Мотька хотел снять ботинок и запустить им в ответ (такая не половину оттяпает, такая всё изымет), но крышка сундука захлопнулась, и он погрузился в темноту.

Ельке приснились германские шпионы, которые сидели за столом в их с мамкой доме и уплетали печенье, мармелад и прочие сладости, а он, крепко связанный лежал на полу, не имея возможности даже пошевелиться. Шпионы были какие-то уродливые: однорукие, безглазые, покрытые лишаями и чирьями, у многих вместо голов были черепа. Один из них, у которого не было носа и верхней губы, зато были такие огромные уши, что свисали как переросшие лопухи, подошёл к Ельке и поднёс к его лицу огромный кусок мармелада. Елька крепко сжал губы и отвернул голову. То, о чём он мечтал недавно, вызывало отвращение и тошноту. Безносый нагнулся на Елькой, свободной рукой схватил за грудки. Раздался треск материи. У Ельки по телу пробежал озноб от страха перед матерью за порванную рубаху.

Безносый загоготал страшным утробным голосом, от которого у Ельки по всему телу ещё раз пробежал озноб (нашёл место для пробежек), но гораздо слабее, чем в первый раз, другие шпионы подхватили гогот.

Внезапно в избу вбежали какие-то взрослые парни с наганами (не с нашей улицы, успел отметить Елька) и стали палить в уродов. Елька видел, как шпионы, бросив трапезу, кинулись к печи и через устье и шесток, словно бестелесные существа, исчезали в горниле.

Подошёл один из спасителей: “Жив, чертяга?” Елька кивнул: “Да, они убежали?” “Куда они, рыжики копчёные, денутся, мы мешок на трубу накинули, всех изловим. За рубаху от мамки попадёт, наверное?” Елька опустил голову, в которой блуждали смешанные чувства: “Нет, в последнее время ему не везёт. Играли в индейцев – порвал штаны, игра в сыщиков закончилась порванной рубахой. Хотя, если правильно рассуждать, чего же не повезло на этот раз? Живой же остался, ну и чего же ты ещё хочешь?” В этот момент ему больше всего хотелось обычной вареной картошки с краюхой хлеба.

Герке приснилась щука, которую он так и не выловил из реки, когда обнаружил утопленника. Щука уже показала голову, как бы посмотреть, какой такой удалец-молодец, смог поймать ее на крючок. И уже Герка ловкими движениями подтягивал ее к берегу, и уже появилась на поверхности огромная спина рыбины и, вот уже совсем чуть-чуть осталось – ставьте котелок на огонь, доставайте соль и лук для ухи, готовьте ложки…

Заводской гудок разрезал утреннюю тишину, как всегда неожиданно, в самый разгар сновидений.